"Тайны любви" - читать интересную книгу автора (Вильфранш Анн-Мари)

Прихоти рассудка

Около десяти часов утра, когда бледное осеннее солнце едва заглядывало в окно спальни, Арман проснулся с чудесным ощущением радости бытия. Предмет его гордости проснулся еще раньше и теперь выпирал из-под розовато-лиловой шелковой пижамы, но не одно это рождало в нем упоение. Повернувшись на спину, подложив руки под голову, Арман погрузился в размышления, в памяти всплыли планы на сегодняшний вечер, сулившие блаженство. В половине восьмого он будет обедать со своей новой подругой — белокурой Сюзеттой Шене. Восемнадцати лет от роду, она вся состояла из нежных округлостей.

После изысканного обеда они поедут в клуб потанцевать часок-другой, а потом… ах, потом, потом! — думал Арман, а предмет мужской гордости меж тем стремился превратить его простыню в тент — он привезет ее сюда, к себе на квартиру, а потом… Что говорить, близость с Сюзеттои была непохожа на близость с любой другой женщиной. Девическая пухлость ее тела пробуждала в Армане страсть такой силы, какую ему редко приходилось испытывать, а его пылкость порождала в Сюзетте столь же пламенный отклик, так что они прекрасно подходили друг другу. Их любовный акт напоминал брачные игры пары бенгальских тигров.

Необычным было и то, что Армана редко привлекали такие молоденькие девушки. Он предпочитал связи с женщинами своего возраста — а ему исполнилось тридцать — или даже несколько старше. Зеленые девчонки были не в» его вкусе; другое дело вполне зрелые дамы — ухоженные, цветущие, опытные и, желательно… замужние. Такие женщины обогащали близость своим любовным мастерством, приобретенным за десять-пятнадцать лет общения с разными мужчинами. Они знали, чего хотят от любовника, не были — и не стремились казаться — целомудренными, их не удивляли пикантные новшества в постели.

Но у каждого правила есть свои исключения. Таким исключением была Сюзетта для Армана, он не в силах был сопротивляться исходившему от нее обаянию юной чувственности. Те вечерние и ночные часы, которые они проведут вместе, в его постели, они будут любить друг друга до полного изнеможения — в этом у Армана не было ни малейших сомнений. А когда в полдень они проснутся все в той же постели, то, возможно, будут еще слишком изнурены, чтобы заняться любовью еще раз до ухода Сюзетты…

С такими мыслями Арман поднялся, отмалчиваясь от нетерпеливого дружка, и отправился завтракать. Мадам Котье хлопотала уже больше часа. Когда она внесла в гостиную кофе с ароматными свежевыпеченными булочками, Арман сообщил ей, что сегодня намерен провести ночь с дамой. Мадам Котье невозмутимо кивнула и сказала, что постелет в честь гостьи новые атласные простыни серебристого оттенка. Потом осведомилась, какие будут распоряжения насчет завтрака на следующий день.

— Я поведу даму в ночной клуб. Будем танцевать допоздна и вряд ли проснемся раньше полудня.

— Ах да! — Мадам Котье склонила голову набок, сложив руки на груди. — Я слыхала, эти ночные клубы очень утомительны. Надеюсь, мсье Арман, вы и мадам не слишком устанете. Я буду здесь и, как только вы распорядитесь, подам вам кофе в постель в полной сервировке для двоих, будь то даже в середине дня.

В предвкушении приятного вечера Арман пробездельничал все утро. Поболтав по телефону с приятелями, он вышел перекусить в излюбленном ресторанчике поблизости. После легкого, но сытного второго завтрака, запитого полбутылкой отличного красного бордо, в половине третьего вернулся домой, намереваясь соснуть часок-другой, чтобы набраться сил для свидания с Сюзеттой.

Каково же было его изумление: едва он собрался отпереть входную дверь, мадам Котье распахнула ее настежь и сообщила, что к нему пришли с визитом. У Армана неприятно засосало под ложечкой: если визит нанесла одна из трех красавиц, обожаемых им в настоящее время — страстная Мадлен, ее волнуюше-дерзкая сестра Ивонна или восхитительная в своей непосредственности Доминика, — едва ли возможно будет избежать любовных игр на весь остаток дня. Это подорвет его силы.

— Кто? — спросил Арман, не в силах понять, которая из трех внушает ему наибольшие опасения.

— Мадам Кибон. — Ответ ошеломил его. — Я пойду, раз уж вы вернулись, — продолжала мадам Котье. — На вечер все приготовлено.

Арман не был знаком с Фернандой Кибон, но знал, что так зовут старшую подругу Сюзетты, в чьей элегантной квартире живет его юная возлюбленная. Еще он знал, что Фернанда — любовница искусствоведа Марка Леблана. Он не мог понять, что привело ее к нему — разве что какое-то сообщение о Сюзетте, слишком важное, чтобы довериться телефону? Воображая всякие ужасы — аварию в метро или несчастный случай на улице, — Арман бросился в гостиную, не задержавшись даже для того, чтобы снять шляпу и перчатки.

Но мысли такого рода мгновенно улетучились, едва он увидел мадам Кибон, спокойно сидящую в кресле. Она лениво перелистывала журнал «Ля ви паризьен», найденный на книжной полке Армана. Когда она оторвалась от фривольного журнальчика и подняла классически прекрасное лицо с холодными темными глазами, казалось мгновенно оценившими и взвесившими Армана, тот поспешил извиниться и снять шляпу.

— Сожалею, что вам пришлось ждать. Если бы я знал, что вы придете… — он не закончил фразу.

Фернанда протянула руку для поцелуя, и Арману бросились в глаза ее короткие сильные пальцы. Указательный, средний и безымянный были украшены крупными дорогими кольцами: одно с бриллиантом-солитером, другое с квадратным изумрудом в обрамлении мелких алмазов, третье с парными рубинами.

Арман сбросил пальто и сел, глядя на гостью. Перед ним сидела стройная женщина лет тридцати пяти, в расцвете холодной, несколько пугающей красоты, с волосами цвета воронова крыла. Ее черные глаза сверкали, как драгоценные камни, и взгляд их был столь же тверд. Одета она была с большим вкусом: мужского покроя жакет и юбка из жоржета были, как прикинул Арман, от Шанели.

— Примерно час назад я узнала, что вы сегодня вечером собираетесь встретиться с Сюзеттой, — Фернанда сразу перешла к делу. — Я немедленно отправилась сюда, потому что не собираюсь обсуждать этот вопрос по телефону.

— Какое счастье, что я не задержался после завтрака, — иронически заметил Арман, поняв, что разговор не будет дружеским.

— Нетрудно было догадаться, что вы весь день просидите дома, собираясь с силами для вечерних забав, — в голосе Фернанды было Не меньше сарказма.

— Ну, раз уж мы с вами говорим в открытую, будьте любезны объяснить цель вашего визита.

— Охотно. Скажу откровенно, сударь: я хочу, чтобы вы вечером ушли из дому и оставили Сюзетту одну. Я не хочу, чтобы она спала с вами, понятно?

— Вы меня оскорбляете! — воскликнул Арман. — И мне довольно затруднительно ответить, не оскорбив в свою очередь вас. Кто дал вам право указывать мне, что делать?

— Сюзетта — моя подопечная! Я не позволю мужчинам вроде вас портить ей жизнь.

— Портить жизнь? Угощая ее ужином и покупая подарки? Это же смешно!

— Мы оба хорошо знаем, что требуется от нее за эти ваши ужины и подарки! Сюзетта принадлежит мне, и я настаиваю, чтобы вы оставили ее в покое.

— Не понимаю, о чем вы… — в голове Армана теснились самые ошеломляющие выводы.

— Не лгите. Вы меня прекрасно поняли.

— Полагаю… да. — Арман неожиданно улыбнулся. — Но Сюзетта наверняка не разделяет вашу страсть. До меня у нее был любовник, мой кузен Пьер-Луи Бове.

— Если это называть любовью, то до приезда в Париж у нее было больше любовников, чем вы можете себе представить, — холодно отозвалась Фернанда. — Как вы думаете, почему отец избивал ее до полусмерти? Она бесится с тринадцати лет, просто чудо, что все это время она не беременела каждый год.

— А сейчас вы обучаете ее искусству выживания — я прав?

Фернанда холодно взглянула на него и промолчала.

— Кузен ничего не говорил мне о вас. Он подозревал, что у Сюзетты есть другой мужчина.

— Глупец! — в голосе Фернанды было неподдельное презрение. — Она уверяла его, что у нее нет другого мужчины. А когда она обиделась, что он отказывается верить очевидным вещам, этот грубый самец тут же поколотил ее.

— Возможно, — Арман пожал плечами. — Но если вы пришли ко мне, чтобы предостеречь, почему вы не поступили так же с Пьером-Луи?

— В этом не было нужды. Сюзетта не питала к нему особых чувств. Он просто полезный дурак: хорошо содержал ее и покупал красивые платья. Она расплачивалась единственным известным ей способом. Но похоже, ему было мало наслаждаться великолепным молодым телом. Он решил, что влюблен в Сюзетту, и требовал ответной привязанности и преданности — короче говоря, любви. Она не ответила взаимностью, и тогда ваш Пьер-Луи превратился в грубое животное, набросился на Сюзетту с кулаками и тем самым навеки вычеркнул себя из ее жизни.

— Думаю, сударыня, вы немного преувеличиваете, — Арман усмехнулся этому списку прегрешений, — но кажется, я наконец вас понял. Вы учите Сюзетту, как пробиться в жизни, пользуясь тем изумительным даром, которым наградил ее Господь Бог, — точно так же, как поступали вы сами, если можно так выразиться, с искренним восхищением и без малейшего желания вас обидеть. Ей не повезло с Пьером-Луи, которого я знаю как человека излишне горячего и вспыльчивого. Теперь позвольте мне самому отрекомендоваться в двух словах. У меня спокойный, ровный характер, я не обременен женою и детьми, и состояние мое не меньше, чем у кузена. Что вы можете возразить против меня в роли любовника Сюзетты?

— Я очень рада, что мы можем обсудить этот вопрос разумным образом, — Фернанда откинулась в кресле, скрестив ноги под строгой черной юбкой. — Мужчины обычно проявляют идиотскую чувствительность в таких вещах. И причина этого, если хотите знать, — ревность ко мне.

— Но вы же ко мне не ревнуете?

— За то короткое время, что вы знакомы с Сюзеттой, вы слишком выросли в ее глазах, чтобы я могла оставаться равнодушной. У меня неприятное ощущение, что она, при своей молодости и впечатлительности, способна, чего доброго, влюбиться в вас. Этого я не допущу. Вы должны будете немедленно расстаться.

— Благодарю за откровенность, — сказал Арман, польщенный ее словами, — но не вижу причин, почему я должен отказывать себе в удовольствии быть другом Сюзетты. Только ради того, чтобы подчиниться вам?

Фернанда послала ему улыбку, уверенная что сможет подчинить Армана своей воле. Она еще немного откинулась в кресле, юбка при этом слегка сдвинулась, и вид ее ног в черных шелковых чулках заворожил взор Армана.

— Интуиция подсказывает мне, что вы были бы гораздо любезнее, если бы я подчинилась вам, — произнесла она мягко.

— А-а, так вам все же нравятся мужчины! — Арман широко улыбнулся.

— Какие же вы все чудаки! — в ответной улыбке Фернанды было не только согласие с его словами, но и обещание.

— Почему вы так думаете, сударыня?

— Да потому, что все мои знакомые мужчины воображают, что этот отросток длиною в двенадцать-пятнадцать сантиметров у них между ног делает их венцом творения. Мы, женщины, сами пробившие себе дорогу в жизни, совершенно иначе оцениваем мужские достоинства. Но, поскольку мужчины никогда не взрослеют по-настоящему, какого бы возраста ни достигли, а на всю жизнь остаются подростками, нам приходится ублажать их, делая вид, что они очень значительны.

Упоминание о мужских достоинствах приятно пощекотало самолюбие Армана. Он слегка расставил ноги, чтобы привлечь внимание Фернанды к увеличившейся выпуклости в его брюках.

— Издеваться над убеждениями мужчин — ваше право, но история, биология и прочие науки, не говоря уже о религиозных учениях, однозначно указывают на то, — что мужской пол главенствует у человеческого рода.

— Ах да, как же можно пересматривать догмы матери-церкви! — в голосе Фернанды снова послышался сарказм. — На вашей стороне священники и ученые, поэтому вы убеждены, что в нашей беседе вы тоже одержите верх. Тем не менее я сомневаюсь, стоит ли чего-нибудь то, что вы можете предъявить. Вот если вы дадите мне взглянуть на него…

— Взглянуть? — недоверчиво переспросил Арман, думая, что ослышался.

— Да, взглянуть на вашу фитюльку. Правда, вы так пристально изучали мои ноги, стремясь проникнуть взглядом под юбку, что этот предмет, как я подозреваю, уже утратил свою обычную вялость. Так или иначе — хотите вы, чтобы я увидела?

— Я бы хотел, чтобы его увидели все хорошенькие женщины мира, — ответил Арман совершенно искренне. — Но почему вы хотите видеть?

— Могу вас заверить, мне он в высшей степени безразличен. Но есть одно маленькое обстоятельство. Я чрезвычайно привязана к Сюзетте, и мне любопытно взглянуть на предмет, который проникал в ее нежное тело — я бы сказала, грубо вламывался туда, но из вежливости сдержу свои истинные чувства.

Как реагирует мужчина из плоти и крови, когда привлекательная женщина желает рассмотреть самую лелеемую часть его тела — какие бы у нее ни были на то причины? Стоит ли говорить, что во время их странной беседы Арман привычно развлекался тем, что мысленно раздевал Фернанду, воображая, как из-под черного облегающего костюма показывается ее стройное тело, маленькая грудь… В результате он пришел в состояние, когда его приятеля было бы весьма несправедливо назвать фитюлькой, — что, впрочем, и предвидела Фернанда. Тот бодро выпрямился, плотно прижимаясь к животу под бельем, и нервной дрожью требовал внимания к себе.

Идея продемонстрировать его в таком возбужденном состоянии была весьма увлекательной. Соблазн еще усилился — если это вообще было возможно, — когда Фернанда неторопливо расстегнула гагатовые пуговицы своего приталенного жакета и распахнула его. Под жакетом не оказалось блузки, а один лишь тончайший лифчик, поддерживающий продолговатые груди; кружево, из которого он был сшит, ничего не скрывало. Арман впился восторженным взглядом в просвечивающие розовые бутоны, представляя, как коснется их кончиком языка.

— Взгляните и вы на меня, чтобы убедиться в моей доброй воле, — сказала она. Арман, впрочем, был уверен, что благими намерениями здесь не пахнет — какого бы мнения ни была о нем Фернанда как о любовнике Сюзетты. Но момент для каламбуров по этому поводу был неподходящий: Фернанда высвободила из лифчика небольшие нежные груди и выгнула спину, приподнимая их кончики.

— Сударыня, ваша красота ошеломляет, — прошептал Арман с восхищенным вздохом, когда Фернанда приподняла груди пальцами; драгоценные перстни переливались красными, голубыми, зелеными огнями.

Он представил себе восхитительное зрелище: Фернанда обнажает свои грудки перед Сюзеттой, и та играет ими, а Фернанда в свою очередь расстегивает шелковую блузку Сюзетты, достает и целует ее пышные груди… Потом обе поглаживают друг дружку сквозь одежду, вызывая дрожь наслаждения легкими прикосновениями пальцев между теплых ляжек. Они раздеваются донага и ложатся в постель, переплетя ноги и прижимаясь животами…

Фернанда сняла с подлокотника кресла свою плоскую продолговатую сумочку из черной замши с золотой монограммой, порылась в ней и вынула батистовый платочек, окаймленный широким кружевом. Арман подумал, что она собирается промокнуть глаза, изображая сильное волнение, но ошибся: вместо этого она прижала платок к полуоткрытым губам и протянула ему на ладони квадратик ткани с округлым красным отпечатком.

Арман не мог оторвать глаз от кружевного лоскутка, а Фернанда грациозно встала с кресла и четырьмя шагами пересекла разделявшее их расстояние. Расправив платок у него на колене, она присела на подлокотник кресла и попросила — скорее, приказала — вытянуть ноги; у возбужденного Армана не было охоты разбираться в интонации. Широко расставив ноги, он предоставил Фернанде расстегивать пуговицы на брюках, а сам нетерпеливо заглядывал ей в лицо. Но она проявила лишь умеренный интерес, обнажив его достояние.

— Voila! — торжествующе воскликнул Арман, когда несгибаемый дружок, прорвав преграду белья и рубашки, выскочил на свет. Фернанда же задумчиво смотрела, не пытаясь притронуться к нему. Ее спокойствие было почти невыносимым, и короткое хмыканье могло означать все что угодно, от насмешливого «И только-то?» до одобрительного «Совсем недурно».

— Совсем недавно одна дама из высшего света заверила меня, что он выглядит потрясающе страстным… — в своей сентенции Арман слегка преувеличил отзыв Ивонны.

— Одних женщин легче провести, других сложнее, — возразила Фернанда. — То, что вы втискивали этот раздувшийся орган в тело Сюзетты, еще не повод для самодовольства. Вы могли ей повредить — у женщин там очень чувствительное место. Впрочем, я уверена, вы об этом даже не задумывались.

— Именно поэтому женщины так любят, когда мужчины входят в самое нежное место между их бедер. Вы были замужем, сударыня, — я вижу кольцо у вас на пальце — так что, полагаю, и вам не чуждо удовольствие от тяжести мужского тела на вашем животе.

— Ах, не напоминайте мне об этом! — вскричала Фернанда. — Мне было всего двадцать лет, когда родители выдали меня замуж за человека десятью годами старше, вдовца — он уже убил одну жену.

— Вы вышли замуж за убийцу? — недоверчиво спросил Арман.

— Он был убийцей, если не перед законом, то перед лицом Господа. Его первая жена умерла в родах. А меня, почти еще дитя, ничего не знавшее о мужчинах, он заставлял ложиться на спину — ночь за ночью, — раздвигал мне ноги и удовлетворял на мне свои скотские желания. Я умоляла его, но он был непреклонен.

Арман обнаружил, что грудь Фернанды сидящей на подлокотнике его кресла, находится как раз на подходящей высоте, чтобы приклонить к ней голову. Он прижался щекой к нежному телу и уже повернулся, пытаясь достать языком розовый сосок, но тут Фернанда оттолкнула его и поспешно застегнула жакет. Арман был вынужден довольствоваться ощущением ее тела сквозь тонкую ткань.

— Очевидно, вам не повезло: вашим мужем стал человек, не способный на нежность, — сказал он, слегка задыхаясь. — Но сейчас вы далеко не дитя и узнали мужчин. Вы дружны с моим знакомым Марком Лебланом. Как же это?

— Не ваше дело, с кем я дружу, — щеки Фернанды вспыхнули от гнева. — Вряд ли вы способны оценить то сильное и весьма необычное чувство, которое связывает мсье Леблана и меня. Но я попытаюсь вам объяснить.

— Буду весьма признателен, — отозвался Арман с нескрываемой иронией.

По счастью, Фернанда не обратила на это внимания. Молча, отрешенно она смотрела на длинный розовый фаллос и, казалось, собиралась с мыслями.

— Если вы знакомы с моим дорогим другом Лебланом, то должны знать, что через год-другой ему исполнится семьдесят, — заговорила она наконец. — Его влечение к женской красоте не ослабело, но способность удовлетворять его с помощью женского тела угасла. За те два или три года, что я являюсь его доверенным другом, он ни разу не пытался сделать это со мной. Но поскольку мы так близки, я делаю все, чтобы доставить ему удовольствие.

— Каким же образом?

— Я показываюсь ему обнаженной…

— Ах, как романтично! — воскликнул Арман, не веря ни единому ее слову. — Представляю себе сцену в салоне Леблана: вы сидите обнаженная в одном из его кресел в стиле Второй Империи, а он беседует с вами об искусстве и любуется издали вашей красотой. А может быть, просит вас сесть за пианино и сыграть «Ноктюрн» Шопена, а сам стоит рядом с рюмкой коньяка в руке и любуется, как плавно покачиваются ваши обнаженные груди? — Про себя он добавил, что, если тут есть хоть доля правды, старине Леблану достается совсем немного взамен тех ценных полотен, которые он дарит Фернанде.

— Вы — варвар, — задумчиво протянула Фернанда. — Я знала, вам меня не понять. Марк Леблан — человек необычайно тонкий.

Когда я стою перед ним обнаженная, он поклоняется мне, он становится на колени и лобызает мои ноги. А иногда — нечасто — просит позволения поцеловать мне грудь.

Арман пожал плечами: «О вкусах не спорят».

— О, мы-то знаем оба, что вы потребовали бы большего! — насмешливо бросила фернанда, показывая на напряженное орудие страсти. — У меня были в прошлом друзья-мужчины, подобные вам, и я знаю, как с ними обходиться.

— Не сомневаюсь, — понимающе кивнул Арман. — Я был у вас дома, вы выдерживаете стиль.

— Не заблуждайтесь, мой успех достигнут иным путем, нежели лежа на спине.

— Ну, раз уж мы беседуем с такой великолепной непринужденностью, дорогая мадам Кибон, — может быть, вы расскажете, как вы добились вашего успеха? — в словах Армана был неподдельный интерес.

— Мне помогло обаяние.

Не успел Арман подыскать достаточно остроумный ответ, как Фернанда, встав с подлокотника кресла, опустилась перед ним на колени и обернула свой кружевной платочек вокруг его раскачивающегося маятника. Арман широко раскрытыми глазами уставился на широкий красный отпечаток ее губ вокруг вздувшегося набалдашника. Фернанда, присев на пятки, оценивала произведенное ею впечатление, потом подняла глаза и улыбнулась.

— Полагаю, вам безумно нравится, когда эта неуклюжая штуковина находится у женщины во рту?

— О да, там почти так же приятно, как между ног.

— Мягкие, влажные губы, в ярко-красной помаде, раскрываются для вас, они ждут, что вы проскользнете в них — вот точно так же, как отпечаток, обнимающий вас сейчас.

Арман, как загипнотизированный, смотрел на коралловый отпечаток губ на носовом платке — тот двигался вверх-вниз в отрывистом ритме, заданном рукою Фернанды. Сознание завораживала мысль, что это настоящий рот всасывает и выталкивает его плоть… Он тихо, расслабленно вздохнул.

— Во рту у Сюзетты… — прошептал он. Арман не однажды побывал во рту у Сюзетты.

— Что ж, пользуйтесь воспоминаниями, ничего другого вам не остается.

Рука Фернанды поглаживала его короткими, проворными движениями, пока судорога в животе не возвестила приближение экстаза.

— Ну вот, теперь вы обойдетесь сами. — В ее тоне не было ни намека на явное превосходство, ни тени двусмысленности, он не допускал и возможности ослушаться. Арман понял — и ответил протяжным стоном наслаждения, когда брызнул его фонтан. Казалось, это вид намокшего кружевного платочка вызвал на бесстрастном лице Фернанды выражение злорадного торжества.

Когда Арман пришел в себя, она уже устроилась в кресле напротив, на безопасном расстоянии, скрестив обтянутые черным шелком ноги, словно оберегая сокровище между ними. Арман кое-как вытерся кружевным лоскутком, застегнул брюки и бросил платок под кресло, намереваясь избавиться от него позже. Несмотря на испытанное удовольствие, его обуревали противоречивые чувства, самым сильным среди которых была неприязнь к Фернанде.

Он молча, пристально смотрел на нее, с горечью думая о том, что она угадала в нем — и немедленно употребила в своих целях — слабость к красивым женщинам. Она манипулировала им — пожалуй, так же ловко, как Доминика, — но в отличие от Доминики, старавшейся очаровать своими играми, Фернанда вовсе не стремилась пробудить интерес к себе. Она хотела только отвлечь Армана от Сюзетты, чтобы та принадлежала ей одной. Он ничуть не сомневался, что в репертуаре милейшей Фернанды было еще множество возбуждающих трюков, чтобы развлекать его до полного изнеможения. Чтобы он хоть на время перестал интересоваться Сюзеттой.

Больше всего Армана задело то, что Фернанда, словно в знак подсознательного отвращения, избегала прикасаться к нему, кроме как через платок, принесенный ею в жертву его страсти. «Я слишком податлив на соблазны красивых женщин, — сказал он себе. — Это слабость характера, мучительная и чудесная, и чудесно мучительная, и мучительно чудесная — все одновременно».

В душе он чувствовал это лет с шестнадцати, но впервые признался сам себе в то утро, когда Ивонна заставила ублажать себя на белом атласном шезлонге. По одной простой причине: ей нужно было как-то скоротать время до позднего завтрака. Но о чем это я? — спросил Арман себя. Какая еще причина может быть весомей внезапного желания? И нужны ли вообще какие-либо причины для оправдания удовольствий, что дают друг другу мужчина и женщина?

Тем не менее одно дело — слабость, и совсем другое — превращение в постоянную жертву. В салоне Ивонны она была охотником, он — дичью. Без сомнения, это Ивонна имела его в то утро, хоть Арман и находился сверху. Но ему в тот же день удалось все переиначить, и он настиг Ивонну, как дичь, — при этом она снова была на спине, но ее ноги в шелковых чулках теперь торчали вертикально вверх, сокровище между ними было во власти Армана, и он мог забавляться с ним по своему усмотрению.

Именно скользкое прикосновение ее чулок так возбудило его тогда, ощущение тонкого черного шелка на губах и языке. И еще радостное сознание, что Ивонна, сама того не желая, оказалась всецело в его власти и он может удовлетворить любую свою прихоть, полностью игнорируя ее пожелания. Стоя меж высоко поднятых женских ног, он овладел ею дважды за полчаса; Ивонна громко возмущалась, что подвергается варварскому обращению — и поневоле разделила экстаз Армана.

В перерыве между двумя слияниями Арман зажал под мышками щиколотки Ивонны, и она была беспомощна, как морская черепаха, перевернутая на спину на песке. А он теребил пальцами спелую ягодку, пока та не брызнула соком — не один, а целых три раза. Арман полностью овладел ею с помощью пальцев, и теперь ему казалось, что какая-то частица естества Ивонны навеки принадлежит ему. Под конец Ивонна так устала, что ее красивое лицо осунулось, под слоем косметики проступила бледность. Она опиралась на руку Армана, когда спускалась по лестнице и все время, пока он ловил такси.

На следующий день Ивонна позвонила, чтобы сообщить о своем предстоящем визите, но Армана не оказалось дома. Потом, выслушав мадам Котье, он ничего не предпринял. А теперь Арман столкнулся с другой хищницей, Фернандои Кибон. Она подкрадывалась к мужчинам, выведывая их мелкие слабости, набрасывалась внезапно и пожирала их души. Одно нападение на него она уже совершила, вонзив коготки в его плоть — разумеется, выражаясь фигурально. Арман терялся в догадках: что предпримет Фернанда при следующем броске — быть может, будет иссушать его силу, надев тонкие черные перчатки?

Что бы ни было у Фернанды на уме, Арман твердо решил не допустить повторения, не дать ей цинично манипулировать его естеством. Настало время отстоять свои права так же, как он поступил с Ивонной, когда та пришла к нему домой, желая углубить свою маленькую победу.

— Вынужден сообщить вам, мадам, — сказал он тоном официальной вежливости, — что ваше одолжение не сделало меня сговорчивее. Сердечно благодарю вас за эту маленькую приятную интермедию, но я намерен остаться близким другом Сюзетты и видеться с ней так часто, как мне заблагорассудится. Что вам теперь подсказывает интуиция?

— Она шепчет мне, что вы — один из тех редких счастливчиков, кто обладает бесценным даром ненасытной чувственности, — Фернанда, казалось, нисколько не была обескуражена его тоном, или по крайней мере ничем себя не выдала.

— А вы свою чувственность контролируете разумом и пользуетесь ею, чтобы достичь поставленной цели, — сказал Арман. — Ну что ж, очень приятно было познакомиться с вами, мадам Кибон, но надеюсь, вы не сочтете меня невежливым, если я предложу на этом закончить ваш визит?

— Я сочту, что вы ошибаетесь, — спокойно ответила Фернанда. — Нам с вами еще многое надо обсудить.

— Обсуждать нам нечего. Говорить с вами о Сюзетте я не собираюсь.

Фернанда не ответила. Несколько секунд она пристально смотрела Арману в лицо, потом выпрямила ноги и, откинувшись в кресле, обеими руками потянула кверху юбку.

Несмотря на решимость не поддаваться новым искушениям, Арман невольно залюбовался просвечивающими сквозь черный шелк стройными бедрами. Фернанда не носила подвязок: чулки держались на черных резинках, показавшихся из-под юбки, в то время как край ее поднимался все выше, к надушенным тайнам в тени между бедер.

Движение юбки было остановлено на полпути между коленями и животом. Арман смотрел на сливочно-белую полоску тела выше чулок, сердце его радостно билось. Ему так хотелось целовать это тело, что орудие, только что обработанное умелой рукой, снова увеличилось до предела своих размеров. Зоркий глаз Фернанды моментально заметил это обстоятельство, и она усмехнулась своей легкой победе.

— А вы лучше разбираетесь в женском теле, чем это позволительно для мужчины. Что вы скажете о моих ногах — они элегантны?

— Они восхитительны!

— Я так и подумала, что они вам нравятся, судя по их действию на вас. Не мешают ли вам брюки в этом состоянии? Удобно ли сидеть? Они, похоже, тесны и сковывают движения.

— Что же вы предлагаете? — спросил Арман приглушенно.

— Расстегните опять пуговицы, — она понимающе улыбнулась. — Раскройтесь, выньте вашу игрушку. И я, может быть, придумаю, что с нею делать.

На секунду-другую Арман прикрыл глаза, с трудом подавляя желание последовать призыву Фернанды. Инициатива ускользала от него — надо было немедленно что-то предпринять, чтобы изменить положение.

— У меня есть превосходная идея. — Улыбаясь, он начал расстегивать брюки. — Идите сюда, распахните жакет и позвольте мне поместиться между ваших грудей.

— Ни за что! — возмутилась Фернанда.

— Помните, вы говорили о нашем общем друге Марке Леблане, обладающем привилегией целовать вашу грудь, когда вы раздеваетесь перед ним? Если он не впал в маразм с тех пор, как мы с ним виделись, он наверняка не довольствуется скромными поцелуями. Я уверен, он их ласкает и помещает между ними свой старый сморщенный предмет…

Чтобы пресечь дальнейшие изыскания Армана в области ее интимных отношений с Лебланом, Фернанда поднесла ко рту указательный палец правой руки и облизала его так, что он стал блестеть. В немом восторге Арман проводил взглядом ее руку, скользнувшую под юбку.

— Что вы делаете? — выдохнул он.

— То, что вам сделать никогда не удастся, — глажу свою жужу, — томно ответила Фернанда с полуприкрытыми глазами.

Дружок Армана, вырвавшись из темницы брюк, устремился кверху, дрожа от нетерпения. Глядя на ритмично двигающуюся руку Фернанды, Арман чувствовал, что тонет в розовом океане желания. Чтобы не пойти ко дну, он схватился за самую сомнительную мыслишку, только бы спастись.

— Раз вы столь упорно вовлекаете меня в своего рода смертельный бой за обладание Сюзеттой, — он с трудом сдерживался, чтобы не схватиться за свой преисполненный энтузиазма инструмент, — позвольте мне поставить приемлемые условия…

— Слушаю вас, — отозвалась Фернанда. — Пожалуйста, продолжайте. Но не пытайтесь меня перехитрить, это не ваш стиль. Условия — это глупость, вы просто стараетесь меня смутить.

Однако она отнюдь не выглядела смущенной и полностью контролировала ситуацию — смущен был несчастный Арман, потрясенный тем, что творилось у него на глазах: в кресле напротив Фернанда небрежно играла с собой. Опасаясь нового предательства своего оголившегося приятеля, желавшего ввергнуть его во власть Фернанды, он предпринял последнюю отчаянную попытку спастись.

— Предлагаю соревнование, — сказал он дрожащим голосом. — Мы оба одновременно займемся любовью с Сюзеттой. И когда подойдет критический момент, спросим, кого из нас она хочет иметь в своем кармашке.

Фернанда вынула руку из-под юбки и встала. Спокойно глядя ему в глаза, она наклонилась, взялась за край юбки и медленно подняла ее. Сдавленный вздох восхищения вырвался у Армана, когда он вновь увидел верхний край черных шелковых чулок и белизну бедер над ними. Но юбка поднялась еще выше — так вздымается занавес в театре, начиная пьесу, — пока не показалась оборка трусиков.

Арман думал, что на Фернанде черное белье — потому что она была в черной юбке и чулках. И вздрогнул от неожиданности и восторга, увидев темно-красные трусики изящного покроя. Дух захватывало от этого роскошного, чувственного, страстного цвета!

Фернанда молча, неподвижно позировала перед ним, как натурщица перед художником, а Арман не мог оторвать глаз от нежной выпуклости живота над краем темно-красного белья, от другой, меньшей выпуклости, выступавшей между ног, от сливочной гладкости тела между трусиками и верхним краем чулок. Нацелившееся орудие Армана дрогнуло в предвкушении — и на губах Фернанды промелькнула улыбка.

— Как же вы прекрасны, — прошептал он.

Наверное, в тысячный уже раз за свою жизнь он пожалел, что никак не развил свой небольшой талант рисовальщика. Будь он художником, он мог бы запечатлеть на холсте чувственную игру красок: блистающий черный шелк чулок, бледно-кремовый шелк нежной кожи и темно-красный шелк белья. И причудливо-изысканный контраст полуобнаженного лона с суровым выражением лица. Как хорошо Фернанда улавливала слабую струнку в мужчине — Арман пришел в такое лихорадочное возбуждение, будто она разделась перед ним донага, а ему всего лишь показали трусики!

Но оказывается, самое интересное было впереди. Когда Арман, по мнению Фернанды, созрел, чтобы подняться на новую ступень чувственного опьянения, она подцепила пояс трусиков большими пальцами обеих рук и медленно потянула книзу, время от времени приостанавливая их скольжение по животу, чтобы дать наблюдателю сполна насладиться увиденным.

Сначала показался пупок — маленькое углубление безукоризненно круглой формы, которое так и тянуло исследовать кончиком языка. Увидев, как дрожат руки Армана на подлокотниках кресла, Фернанда стянула трусики еще немного вниз, так что показались верхние завитки волос. Они были темнее, чем ему когда-либо случалось видеть, — почти совсем черные.

А лучшее все еще было впереди! Предмет его гордости подпрыгивал с такой силой, что Арману пришлось зажать его в ладони, чтобы успокоить. Затаив дыхание, он смотрел, как трусики опускаются до верхнего края чулок, обнажая треугольник внизу живота. Он был невелик — вероятно, Фернанда тщательно следила за его формой, — но поражал густотой волос и насыщенностью цвета; от впечатления Арман готов был сам убаюкать в руке свой жаждущий участия член и принести чистосердечную дань интимным прелестям Фернанды.

В следующую секунды она освободилась от трусиков и расправила юбку, скрыв под ней все то, что ему только что было дозволено увидеть. Усмехнувшись отчаянию на лице Армана, Фернанда опустилась на колени рядом с ним и застыла в своем застегнутом на все пуговицы черном жакете и юбке до колен — безупречно одетая, если посмотреть со стороны. Но Арман был посвящен в очаровательную тайну: под юбкой было нагое тело, темные завитки волос меж стройных бедер, беззащитные от рук и взгляда мужчины — если бы у него хватило дерзости попытаться увидеть и дотронуться.

Руками в сверкающих кольцах Фернанда протягивала ему для услады доказательство своей тайной наготы: темно-красные трусики с кружевной оборкой. Арман молча, дрожащей рукой прикоснулся к очаровательно-воздушной вещичке, чувствуя при этом такое же волнение, как если бы дотрагивался до обнаженного тела Фернанды.

— Ах, как это прекрасно! — благоговейно выдохнул он, меж тем пальцы скользили по гладкому шелку и дрогнули, дойдя до узкой полоски, прикрывавшей пышное руно и сокровище плоти под ним. Фернанда с понимающей улыбкой растянула шелковую перемычку в этом месте, чтобы Арман мог потереть ее пальцами.

— Вы ведете себя не менее вызывающе, чем я предполагала, — она снова улыбнулась, видя, как его увлекло это занятие.

О, Фернанда Кибон прекрасно знала правила игры, дававшей ей средства на содержание комфортабельной квартиры и покупку элегантных нарядов! Она умела дразнить мужчин, доводя их до безумия, которого не разделяла; умела привязывать к себе, не отдаваясь ни телом, ни душой. Сначала следовало привлечь жертву и дать толчок ее воображению, потом слегка оттолкнуть от себя, чтобы несчастный не слишком торопился, потом привлечь снова — и так далее, в том же духе, пока мужчина, дойдя до крайней степени возбуждения, не взмолится о милосердии — и вот тогда она получала от него все, чего ни пожелает.

В случае с Арманом она не искала ни материальной выгоды, ни длительной связи — напротив, ее целью было избавить Сюзетту от его притязаний. Но ей пришлось пустить в ход свои искусные уловки, чтобы одержать над ним верх.

Арман громко вздохнул, когда Фернанда обернула темно-красные трусики вокруг его напряженного орудия, избегая при этом прикосновения к обнаженной плоти. Потом откинулась назад, наблюдая, как он вздрагивает от блаженства, опутанный теплым, мягким шелком.

— Просто невероятно, — вздохнул Арман, — этот яркий лоскуток, который целовал миленькую игрушечку у вас между ног, теперь ласкает меня…

— И это вас очень волнует, — в ее словах было скорее утверждение, чем вопрос.

— Ах, но я все же успел бросить взгляд на вашу игрушку, она поистине очаровательна, — переводя дыхание, Арман уставился на длинный, непрерывно подрагивающий шелковый кокон.

— Очаровательна, вы говорите?

— В высшей степени! Я отдал бы что угодно за удовольствие поцеловать ее.

— Вы не первый мужчина, от которого я это слышу, и мой ответ всегда один: «Нет, никогда, никогда, никогда!» Будь вы хорошенькой молодой девушкой, я бы ответила иначе. Я бы разделась донага и встала над вами, широко расставив ноги, чтобы вы могли целовать меня там, сколько захотите.

— Жестоко с вашей стороны — терзать меня мыслями об удовольствиях, на которые вы наложили запрет.

— Это не я жестока, — возразила Фернанда с легкой улыбкой. — Жестока ваша судьба: вам не повезло, родились с этим приспособлением. Полагаю, вы, как и все мужчины, в своем глупом тщеславии цените его очень высоко. Но это означает, что ваше желание потрогать мою игрушечку никогда не исполнится.

Все с той же тонкой улыбкой она сжала обеими руками окутанное темно-красным шелком «приспособление».

— Но я трогал ее у моей дорогой малышки Сюзетты, — сказал он в отместку. — Трогал и целовал до тех пор, пока она, изнывая от наслаждения, не начинала умолять меня войти в нее и разорвать надвое.

— Насильник! — вскричала Фернанда. Ее лицо побелело и исказилось гневом. — Вы говорите о ней, как бессердечный варвар. Довольно! Вы пытаетесь сбить меня с толку какими-то условиями, при которых вы якобы готовы оставить ее в покое, — так что это за условия?

— Любовное соревнование между нами, в котором Сюзетта станет наградой победителю, — Арман попытался придать своим словам твердость и уверенность. — Мы оба одновременно будем ласкать ее, целовать и гладить — каждый по-своему, не мешая другому.

— Странное и нелепое предложение!

— Вдвоем мы очень скоро доведем ее до такого возбуждения, что она обратится к одному из нас с мольбой о последнем милосердии. Тогда посмотрим, что она предпочтет иметь у себя между ног — ваш язык или мою мужественность, — чтобы достичь вершины наслаждения. Если Сюзетта обратится к вам — значит, она ваша, и я больше никогда с ней не увижусь. Если же ко мне…

— И что тогда? Вы воображаете, что я смирюсь, если Сюзетта перейдет к вам, и я ее больше не увижу? Вы еще самонадеянней, чем я думала!

— Поживем — увидим, — Арман на самом деле вовсе не горел желанием поселить Сю-зетту — как, впрочем, и любую другую женщину — в своей квартире. — Принимаете мои условия?

— Разумеется, нет!

— Вы много месяцев были ее любовницей и покровительницей — и настолько не уверены в ее чувствах к вам? Признайтесь, сударыня: она живет с вами не ради вас самой, а ради комфорта, который вряд ли могла бы обеспечить себе сама. Если бы мой простофиля кузен Пьер-Луи догадался предложить ей квартиру и щедрое содержание — как знать, может быть, вы потеряли бы ее еще раньше!

— Какая чепуха! Ваши слова лишь подтверждают то, о чем я уже говорила: как и все мужчины, которых я знала, вы воображаете, что нелепый отросток между ног делает вас хозяином жизни и властелином женщин. Поверьте, это жалкий самообман! Сюзетта может развлекаться с мужчинами, но любит она только меня и никогда не покинет — ни ради вашего грубияна кузена; ни ради вас, хоть вы и воображаете, что вы лучше его.

— И все же вы боитесь принять мои условия — так кто же из нас двоих больше склонен к самообману?

— Боюсь? Я? — воскликнула Фернанда, высоко подняв тонкие черные брови. — Вы себе слишком льстите, сударь.

— Значит, принимаете?

— Но это же смешно! Я видела все, что вы можете предложить, — протянув руку, Фернанда сжала в пальцах обернутый шелком столбик.

— Тогда вы знаете, что я буду достойным противником в борьбе за чувства Сюзетты, — сказал он, не желая больше изображать благоговейный трепет.

— Достойным? Никогда! Вам нечего предложить Сюзетте, кроме нескольких сантиметров раздувшейся плоти. Вы, надеюсь, не вообразили, что на меня произвело впечатление ваше орудие, не говоря уже о возбуждении?

Между тем унизанные кольцами руки растирали сквозь шелковую ткань предмет этих словопрений…

— У меня есть ключ, подходящий к ее замку, — прошептал Арман, чувствуя, как от движений ее рук волны удовольствия перекатываются по животу, — а вы можете ей предложить лишь еще одну замочную скважину.

— Нет ничего проще, чем доставить вам эту маленькую радость, — Фернанда не обратила внимания на его обидные слова, — но есть ли в этом смысл? Мужчины ненасытны в своих желаниях — не более четверти часа назад вы уже испортили мой совсем свежий платочек. Женщина, однажды поддавшаяся по глупости мужчине, вскоре обнаруживает, что она всего лишь рабыня и останется ею, пока не надоест своему тирану.

— Вы же мне не поддались, — вздохнул Арман, наслаждаясь. — Ваша уловка с носовым платком доказывает вашу неспособность испытывать подлинную страсть.

— Ха! Мы раз и навсегда решим эту дурацкую проблему, на условиях, которые вы предлагаете, и у вас не останется ни тени сомнения, что без вас обойтись очень просто!

— Когда же мы этим займемся? — устало спросил Арман. — Позволю себе напомнить вам, что сегодня вечером нас с Сюзеттой не будет — разве что вы захотите присоединиться к нам в постели, когда мы вернемся с танцев. Скажем, около двух ночи?

— Не смешите меня.

— Так когда же мы уладим наши разногласия? — Арман тяжело дышал, не в силах отвести взгляд от красных трусиков, через которые его гладила Фернанда.

— Немедленно. Согласны?

— Где же? Позвоним Сюзетте и вызовем ее сюда?

— Об этом не может быть речи! — рука Фернанды внезапно застыла. — Поедем ко мне. Согласны?

Грациозно откинувшись назад, она расстегнула гагатовые пуговицы жакета. Расстегнула лифчик на спине и под завороженным взглядом Армана обнажила небольшие продолговатые груди.

— К вам, — мечтательно согласился он. — Очень хорошо. Благодаря вам я нахожусь в высокой степени готовности. Едемте сейчас же.

— Разумеется, но нам следует договориться об условиях этой нелепейшей дуэли, здесь нужна полная определенность. Когда вы проиграете — в чем не может быть никаких сомнений, — будет крайне неприятно, если вы от ярости разразитесь слезами и будете кричать, что вас обманули.

— Да, в любом случае давайте согласуем все вопросы, — пробормотал он, вздрагивая соблазненной частью тела. — Пункт первый: любой из нас имеет свободный доступ ко всем частям тела Сюзетты. Пункт второй: ни один умышленно не препятствует другому в его действиях. Пункт третий: если имеется…

— Здесь есть двусмысленный момент, — задумчиво сказала Фернанда, поглаживая свои белые груди с розовыми сосками. — Ваш пункт второй требует разъяснений. Например: я ласкаю игрушку Сюзетты, а вам в этот момент вздумается запихнуть в нее ваш затвердевший отросток. Сделать это вам помешают мои пальцы — но это не будет считаться умышленным препятствием с моей стороны. Совпадает ли это с вашим пониманием пункта номер два?

— По-видимому, да, вы верно поняли… — бормотал Арман, не в силах набраться решимости и оттолкнуть руку Фернанды. — И наоборот: не считается умышленным препятствием, если вы не сможете приласкать этот персик по той причине, что я уже разломил его надвое и упиваюсь им.

— За меня не беспокойтесь, — на губах Фернанды играла улыбка, а руки делали свое дело, — потому что проиграете вы, а не я. Вам не удастся запихать это в Сюзетту.

— Посмотрим, — вяло ответил Арман, глядя, как она растирает в ладонях темно-красный кокон. — А пока перестаньте делать то, что вы делаете.

— О, пожалуйста, — мягко сказала она. Разомлевший от удовольствия Арман почувствовал себя так, будто мир перевернулся. Ему с трудом верилось, что он произнес эти слова, что он сам попросил красивую женщину перестать играть с ним!

Руки Фернанды остановились, но она еще не покончила с ним.

— Мои груди… — она повела плечами, чтобы нагие красавицы покачнулись, — вы еще ни разу не сказали мне, как они хороши, хоть и пытались поцеловать, когда я сидела у вас на подлокотнике кресла.

Арман взглянул на ее грушевидные груди и ощутил, как предмет его гордости подпрыгивает в руках Фернанды.

— Вы называете мужчин тиранами, но здесь настоящий тиран — вы, сударыня!

— Вы кое-чему научились, — усмехнулась она. — Маленькая награда вас еще сильней вдохновит. Чем бы нам воспользоваться? Ах, вот чем — займитесь любовью с моими трусиками, Арман!

Несмотря на все происшедшее между ними, она впервые назвала его по имени. Этот намек на новую ступень близости, как и было задумано, оказал сильнейшее воздействие на Армана, и его орудие мощными рывками устремилось в темно-красный шелк, который сжимали ее пальцы.

— Приятно? — ласково спросила Фернанда. — Как будто вы это делаете с моей игрушечкой, правда? Вы никогда не будете к ней ближе, чем сейчас, Арман!

Но он уже не слышал ее, погрузившись в безмерное наслаждение. Глухой стон сорвался с его губ, судорога прошла по телу, и он принес дань ее власти — большую, чем мог вообразить. Голова Армана запрокинулась, глаза закрылись, — а Фернанда задумчиво смотрела вниз, на свои темно-красные трусики, обернутые вокруг его подпрыгивающего орудия. Последнее содрогание — и на тонком шелке расплылось темное пятно.

— Похоже, вы сегодня уже не заинтересуетесь Сюзеттой, — сказала она, широко улыбаясь.