"Мурка-моряк" - читать интересную книгу автора (Смуул Юхан)

Мурка, чайки и морской чёрт

Впрочем, настоящая работа у Мурки начиналась после того, как все сети бывали подняты на борт и вся сельдь засолена. Тогда Мурка становился центром внимания, тогда наиболее ярко проявлялись все плохие и хорошие свойства его характера.

Сначала он показывал себя с хорошей стороны.

Лишь смотри и удивляйся, до чего хорошо воспитана эта собака! Сколько в ней прямо-таки английской чинности!

Вот один из друзей Мурки снял ватник и, подложив его под голову, растянулся на люке. Мурку тоже одолевает сон после сытного обеда, и потому, вскочив на люк, он зубами вытягивает из-под головы приятеля рукав ватника, кладёт на него голову и нежится на прохладном североатлантическом солнце. Солнечная ванна принимается в течение десяти минут. Затем Мурка пытается разбудить матроса, уже успевшего уснуть. Он кладет лапу ему на руку, потом на грудь и долгим взглядом смотрит в лицо спящему. Поскольку друг всё ещё спит или притворяется, что спит, пёс издаёт обиженное рычание и отправляется искать себе какое-нибудь другое занятие.

Мурку одолевает вдруг страсть к работе и желание кому-то помочь. Например, своему старому и очень хорошему другу — мастеру лова, который чинит сети. Надо притащить в зубах и бросить к его ногам всё, что попадётся на палубе и в каютах: шапку уснувшего матроса, обрывок каната, брезентовую рукавицу, крепёжный болт, украденное на кухне полено, подобранную в салоне игральную карту — словом, всё, что, по мнению пса, может пригодиться мастеру при починке сетей. И Мурка всюду шныряет да вынюхивает. Когда больше ничего не оказывается, Мурка присаживается у ног своего друга и, склонив голову набок, посматривает на него одним глазом. Ну похвали же меня! Мастер лова хвалит Мурку. И пёс доволен.

Вдруг перед его носом падает на палубу канат и, резко вильнув, начинает, извиваясь, куда-то уползать. Его тянет матрос, который спрятался за бочку. Мурка тотчас вцепляется в канат и, упёршись четырьмя лапами в палубу, прилагает все усилия к тому, чтобы помешать этому непонятному движению неодушевлённого предмета. Уж и рычит же он, уж и сердится на этот удивительный канат! Матрос останавливается, но Мурка не сводит с каната насторожённого взгляда, пока он снова не начинает шевелиться. Пёс опять вцепляется в него и продолжает сражаться. Нелёгкое это дело — следить за судовым добром.

Но потом Мурка обнаруживает за бочкой спрятавшегося матроса, и приступ трудолюбия проходит.

Начинается отчаянная беготня по палубе. Ну, бочки, берегитесь! Мурка преисполнен жажды мщения и желания поиграть, а поймать матроса, этого молодого шутника, не так-то просто. Собачий лай раздаётся то с носа, то из-за якорной лебёдки, то из коридора на корме. Вот матрос взбегает по трапу на кормовую палубу и прячется за спасательными шлюпками. Но и Мурка, уже научившийся лазать не хуже кошки, тоже не отстаёт. Слышно, как скребут по железным перекладинам его когти, и затем противники встречаются лицом к лицу. Справедливость торжествует, порядок восстанавливается. Мурка и матрос спускаются вниз вместе, как добрые друзья.

На палубе становится тихо — спозаранок поднявшиеся матросы прилегли отдохнуть в своих каютах. А пса одолевает беспокойство. Что бы ещё предпринять?

И Мурка отправляется на мостик. С тех пор как он утащил карты, прошло две недели, старые грехи прощены ему, и он больше не пытается проникнуть в штурманскую рубку. Поэтому ему разрешается подниматься на мостик. Ну, не то чтобы разрешается…

Да что тут поделаешь, если пёс всё-таки придёт, придёт без всякого шума, не устраивая никакого бесчинства, а лишь заискивающе озираясь по сторонам? Не выгонять же его… И Мурка поднимается на мостик с чинным выражением и с затаённым в душе коварством маленького бесёнка. Он ложится у ног вахтенного штурмана, сидящего на откидном стуле, расположенном между штурвалом и телеграфом. Штурман глядит в иллюминатор, круглое стекло которого во время туманов и штормов вращается при помощи особого механизма со скоростью трёх тысяч оборотов в минуту. Все другие иллюминаторы бывают иногда затуманены брызгами воды или снегом, но быстро вращающееся стекло остаётся чистым, чтобы штурман мог всегда вести свои наблюдения.

Поначалу и пёс и штурман молчат, но затем последний грозно восклицает:

— Мурка!

Молчание.

— Мурка! — вновь произносит после паузы штурман с притворным негодованием.

Оказывается, лежащий на полу Мурка увидел перед собой знакомый полуботинок, у которого он уже не раз отдирал подошву, и решил проверить, крепко ли её пришили. Оказалось, что не очень крепко, и Мурка обрадовался. Не только непоседливость гонит Мурку на мостик, но и кое-что посущественнее, посерьёзнее. Он во что бы то ни стало хочет посидеть на откидном стуле штурмана и полюбоваться с высоты мостика ширью океана. Добиться этого можно только добром. И Мурка, который уже немного отвёл себе душу — ведь подошва отстала от полуботинка, — становится добреньким-добреньким. Он скулит, он ноет, он ёрзает, а лапы его просительно тянутся к откидному стулу. Он всячески даёт понять, что раз и навсегда оставит свои проказы, если ему дадут сегодня посидеть на штурманском месте.

И минуту спустя мы видим следующее. Рулевой стоит у штурвала, штурман — у телеграфа, а на откидном стуле восседает, словно король, Мурка. Он упёрся лапами в раму иллюминатора, изогнул хвост кренделем и знай поворачивает голову то направо, то налево. Он смотрит вниз на палубу, но, так как там никого нет, снова переводит взгляд на океан. А там и смотреть не на что. Вокруг корабля, правда, плавают три кита. Они ныряют и затем показываются у самого борта, потом отплывают и опять подплывают ближе. Но эти создания не интересуют Мурку. Он, очевидно, не верит, что эти чёрно-серые горы могут быть живыми существами.

Мурка сидит на штурманском стуле с важным и умным видом. Он сознаёт своё значение и целых пять минут соблюдает достоинство. Но вдруг соскакивает со стула и громогласно требует, чтобы его пустили вниз.

Что случилось? Оказывается, над кораблём пролетело несколько чаек. И вот Мурка уже носится с лаем по палубе.

Если Мурку и интересует что-либо за бортом судна, так только эти птицы. Но от них одно расстройство. Они всегда пролетают мимо, и в такой заманчивой близости, что лишь подпрыгни вовремя — и ухватишь птицу за хвост. Только подпрыгивать пришлось бы над водой, а Мурка на это не отваживается. Он ждёт более подходящего случая. Всё надеется, что когда-нибудь чайка пролетит над палубой низко-низко, и тогда удастся цапнуть её за перепончатую лапу.

Подобный случай всё не подворачивается, но Мурка не теряет надежды. Кроме того, он пытается подманивать птиц: положит голову на лапы и притворится спящим. Но глаза его всё время чуть приоткрыты. Чайки летают совсем рядом, у самого борта. Будь и у них такой же интерес к собаке, тогда бы всё было в порядке. Но этих глупых птиц совсем не занимает странное и мохнатое четвероногое, часами не сводящее с них влюблённого и тоскливого взгляда. Оно вовсе не похоже на обитателя моря.

Мурке так и не удалось поймать чайку. Лишь пришлось испытать, до чего злобна и воинственна эта птица, умеющая постоять за себя и за неприкосновенность своего хвоста. Оказалось, что чайки не понимают шуток.

Но чайку поймать можно. Надо только взять для этого обыкновенный рыбный черпак и постоять с ним у поручней неподалёку от кормы, у того люка, с которого сбрасывают в море селёдочные потроха. Хоть предусмотрительные чайки и держатся на почтительном расстоянии от корабля, всё же иные из них оказываются порой настолько глупыми и жадными, что подлетают к самому кораблю, чтобы получить свою долю раньше других. Тут-то и надо сразу поддеть чайку черпаком, и она замрёт в нём, словно курица в кошёлке. Чайка способна взлететь только с воды. По палубе она перебирается с трудом: её ноги слишком слабы для такого жирного тела. А о том, чтоб взлететь, и разговору быть не может.

Таким способом и поймали чайку для Мурки. Уж и радовался он сначала! Носился вокруг птицы и подступался к ней всё ближе, норовя ухватить её покрепче. Но клюв злобно кричавшей птицы непонятным образом оказывался всегда нацеленным на собаку. Мурка всё плясал вокруг, временами вытягивал к птице свою морду и пытался потрогать её лапой. Но крепкий костлявый клюв чайки заставлял его отступать подальше.

Наконец Мурка рассердился, кинулся в лобовую атаку и попробовал схватить чайку за шею. Но после первой же попытки отскочил с жалобным воем: крепкий клюв трахнул его прямо по носу. Так трахнул, что задранный хвост Мурки сразу вытянулся, как стрела, а потом повис. Но, едва боль прошла, Мурка сделал новую попытку, на этот раз более осторожную. Однако теперь чайка не стала пятиться, а заковыляла навстречу псу и снова стукнула его по носу.

Тем же закончилась и третья атака Мурки. Но он, не желая признавать перед людьми своего поражения, по-прежнему вертелся вокруг чайки. Только круги его становились всё шире и шире. Пёс делал вид, что эта злая птица с пронзительным, противным голосом совсем перестала его интересовать, что собачье достоинство не позволяет ему заниматься дальнейшим сведением счётов с крикливой пришелицей.

И, отправившись в кают-компанию, Мурка улёгся там на стуле. Время от времени он трогал лапой свой нос и вспоминал о проигранном сражении. Всё же следует сказать, к чести Мурки, что он и после продолжал преследовать чаек с прежним упорством. Видно, надеялся, что не все они такие отчаянно злые и упрямые, как та, которую поймали черпаком. Она была исключением, а вот если он сам сумеет поймать какую-нибудь, то…

Но вскоре Мурка убедился, что всё кажущееся за бортом таким интересным и занятным, на палубе оказывается драчливым и опасным. Если после сражения с чайкой он ещё мог делать вид, что ничего страшного не произошло, то встреча с морским чёртом испугала не только пса, но и нас. Было это так.

В сравнительно тихую погоду мы выбирали сети. Улов был небольшим, особенно в последних сетях. Их закинули слишком глубоко, и косяки проплыли поверх них. Но, когда на палубу извлекли последнюю сеть, все заметили, что в самом низу её запутался какой-то чёрный чурбан с белым брюхом. Длиной он был едва ли с метр, то есть ещё короче атлантической трески, но очень массивный и тучный, а кроме того, как-то странно поблёскивал. Когда низ сети подтянули к борту, чурбан этот начал биться.

Я побежал в каюту за фотоаппаратом, но он оказался незаряженным. Я как можно скорее вставил новую плёнку и вернулся на палубу.

Чурбан тем временем извлекли из сети и бросили на люк. Вся команда стояла вокруг и смотрела на него. Он оказался рыбой, чрезвычайно редко попадающей в сельдяные сети. Эту рыбу называют морским чёртом.

За всю свою жизнь я не видел более отвратительной твари. Она совершенно тупоконечная, настоящий чурбан, и окраска у неё бывает тёмно-зелёная или тёмно-серая. Наш морской чёрт был очень велик — килограммов на двадцать. У этого ненасытного пожирателя сельди огромная, по сравнению с телом, голова. На редкость уродливую голову перерезает чуть ли не пополам большой рот. Он полон длинных, крепких зубов, острых, как иголки. На голове торчат два боковых плавника. Форма у них тупая, такая же, как и у самого морского чёрта. Кажется, будто у них спилены концы. У чёрта толстое брюхо, а хвостовая часть тоненькая и на вид слабая. Эта тварь лишена рыбьей стройности, гибкости и красоты. Голова у него — это голова свирепого обжоры. Морской чёрт — одно из страшилищ глубоких вод.

И вот это олицетворение уродства лежало на палубном люке. Рот рыбы был разинут, жабры открывались и закрывались. Она била по брезенту своим жидким хвостом. Плавники двигались вяло.

Тут появился Мурка. Он протискался сквозь толпу, увидел морского чёрта и весь ощетинился. Ему стало страшно, и это его рассердило. Мурка обошёл вокруг люка и даже начал приближаться к нему, справившись со страхом. Он остановился прямо перед морским чёртом и уставился в его зубастую пасть. А потом залаял хрипло и нервно. Ещё миг — и Мурка накинулся бы на чёрный чурбан, издававший незнакомый запах. Но неожиданно морской чёрт опередил его.

С непостижимой быстротой он весь вдруг сжался, затем подбросил своё тупоконечное тело на целых полметра. И, шлёпнувшись обратно, подскочил снова. Даже люди, вздрогнув, отступили назад. В этом подскакивании было столько силы, злости и агрессивности, что никому не хотелось оказаться слишком близко от чёрта.

Мы не знали, что с ним делать, и решили бросить его в море. Но при всей нашей осторожности чёрт всё-таки успел глубоко поранить руку одному матросу. Мы смотрели, как рыба уходит вглубь. Даже после того, как чёрт опустился метров на двадцать, сквозь воду ещё пробивалось его фосфорическое свечение.

Мурка же, едва морской чёрт подскочил на люке, с воем удрал с палубы. Потом мы нашли его в кают-компании под столом. Пёс дрожал и жался к людям. И раньше чем через два часа он так и не осмелился выйти опять на палубу. Даже на следующий день пёс со страхом поглядывал на люк, с которого хотел взлететь морской чёрт.

Действительно, всё, что представляется за бортом интересным, оказывается потом довольно опасным.

Я два раза сфотографировал чёрта. Но снимки не вышли. Хоть плёнка обычно и запечатлевает все лица и рожи без разбору, всё же, очевидно, и у неё есть какая-то стыдливость. Уродливость чёрта превосходила все дозволенные границы, и плёнка воспротивилась.