"Мурка-моряк" - читать интересную книгу автора (Смуул Юхан)

О судах и судовых псах

Всё моё детство было связано с морем, с морским побережьем. И я до сих пор не могу себе представить, что у кого-то детство может быть иным. Когда пятнадцатилетним пареньком я впервые попал на Большую землю, поступив учиться в сельскохозяйственную школу в Янеде, меня приводило в отчаяние то, что там на километры вокруг тянулась одна суша. Я шагал по осеннему полю, бродил по осеннему лесу и всё думал, что стоит подняться вот на этот холм, пройти сквозь эту рощу, как сразу покажется осеннее море, большое, серое и холодное. Я всё шёл, шёл и шёл… Но море так и не показывалось. Поля, леса, болота, озёра — и земля, земля, земля… Мне было так тоскливо в первые недели, что я плохо учился. А по ночам видел во сне маленькую шаланду «Вяйке», Большой и Малый проливы и серый в крапинку хвост солёной трески.

Какими глазами мы, мальчишки с побережья, смотрели на корабли! Их было мало, и они были небольшие. До сих пор хорошо помню крошечный пароходик «Ганс», поддерживавший сообщение между Таллином и островами. Помню коренастого капитана, душную, как ад, кочегарку и чумазых кочегаров, вытирающих пот полотенцами. «Ганс» мне особенно памятен потому, что на нём я пережил свой первый серьёзный шторм в Финском заливе, на нём в первый и последний раз в жизни страдал морской болезнью.

Но особенно нам нравились парусники. Они тоже были маленькими, но нам эти судёнышки казались большими и настоящими кораблями. Вообще, по нашему мнению, корабль отличался от лодки только тем, что у него были штурвал, компас и мачта. Мы многое знали о кораблях: знали, как их строят, как оснащают, как ставится «по килю» компас. Мы любили корабли, мечтали о них. Воображали, как поплывём на них (все, разумеется, капитанами), в каких гаванях будем грузиться и разгружаться, какие чудесные страны повидаем.

Любовь к морю и кораблям разжигали во мне друзья моего отца — капитаны дальнего плавания. В долгие зимние вечера они часами рассказывали о своих странствиях, о штормах, об авариях и кораблекрушениях. Мне нравились их истории, их морской жаргон и запах трубочного табака. Мне нравилось, что они говорят о корабле как о живом существе, как о друге: он налетел на берег, он потерял паруса, он перевернулся килем кверху, он выстоял, он хорошо послужил, он был неважно выстроен.

Может, и я стал бы матросом, но началась война, а после неё жизнь пошла по-другому. И, хоть я за это время налетал на самолётах и наездил на машинах и поездах тысячи и тысячи километров, всё же моя старая любовь к кораблям не остыла. Мне кажется, что в них больше всего вкладывается человеческого разума, человеческого труда и человеческой любви.

А теперь я попытаюсь описать корабль, на котором началась моряцкая жизнь Мурки.

Это был сельдяной траулер, один из тех, какие можно видеть каждый день в таллинском порту — в рыбной или в торговой гавани. Этим судам вместо имени даётся номер, перед которым стоят буквы «СРТ». Это первые буквы слов, обозначающих данный тип судна: «средний рыболовный траулер».

Его длина 34 метра, наибольшая ширина 8 метров, предельная осадка в воде 3,6 метра. На «СРТ-1» стоит дизель мощностью 400 лошадиных сил. Его наивысшая скорость 11 морских миль в час (морская миля равна 1852 метрам).

У этого судна две мачты, два грузовых трюма, две спасательные шлюпки и два якоря. Оно снабжено радиоприёмником, радиопередатчиком и множеством других сложных аппаратов: эхолотом — для промера глубины моря, моноскопом — для обнаружения косяков сельди и клинометром — для определения угла наклона корабля. На судне есть два секстанта: один для штурманов, другой для капитана. А для метеорологической службы имеются барометр и разные другие приборы.

Раньше судовой офицер определял местоположение корабля в открытом море с помощью трёх приспособлений: лага, секстанта и хронометра. Но от них была польза лишь в том случае, если стояла ясная погода и светило солнце или сияли звёзды. Туман в те времена был большим бедствием — корабль словно попадал в мешок. Сколько их гибло! Сейчас даже в самом густом тумане местоположение корабля можно определить с помощью тонкого и хитроумного прибора — радиопеленгатора. Есть он и на «СРТ-1». А на «СРТ» более новой конструкции имеется даже радиолокатор — эти «глаза» видят и в темноте, и в тумане, и даже метель им не помеха.

Если поглядеть на «СРТ» у низкого причала таллинской рыбной гавани, он кажется довольно солидным кораблём. Но в торговой гавани, рядом с большими пароходами, он выглядит судёнышком. Когда же в датских проливах он встречается с норвежскими и английскими гигантами, водоизмещением 20 тысяч и 30 тысяч тонн, то поневоле вспоминаешь его меткое прозвище — «Морская блоха». К тому же средняя часть корпуса у «СРТ-1» очень низкая и при полном грузе высота её надводной части едва ли достигает метра. Так что в океане при сильном волнении кажется, что на поверхности остаются лишь высокая корма траулера и форштевень, а всё остальное затоплено. Но, несмотря на свою крошечность, «Морская блоха» очень устойчива и надёжна в бурю. Она обладает одним свойством, безусловно необходимым рыболовному судну: большой манёвренностью.

Команда «Морской блохи» состоит из двадцати пяти человек: это капитан с тремя помощниками, три механика, моторист, радист, мастер, отвечающий за посол сельди, старший мастер по добыче, отвечающий за лов, кок, юнга и матросы. На многих кораблях бывает ещё двадцать шестой член команды, о котором больше всего заботятся и обязанности которого не записаны ни в одном из морских уставов. Это судовой пёс.

Судовые псы являются особым собачьим сословием. Их права охраняются неписаными законами, которым подчиняются все моряки. Я никогда не видел, чтобы какой-нибудь моряк ударил судового пса.

На сельделовных судах командиры и матросы едят за одним столом. Хотя судно подолгу плавает в океане и потому еда часто бывает однообразной, а то и невкусной, никто на это не жалуется. Жаловаться разрешено только собаке. Ей дают то, что она любит, и столько, сколько она захочет. Собака сама выбирает себе для жилья кубрик или каюту. В большинстве случаев она поселяется в каюте капитана. Я не раз видел, как наш капитан сражался с Муркой из-за того, кому спать ночью на койке, а кому — на полу. Пёс боролся до последнего, и его удавалось выманить с койки только хитростью.

Во время работы собака всегда сидит на своём месте: либо на привязи у якорной лебёдки, либо — во время штормов — в командной рубке.

Говорят, что собакам вредно жить на судах с железной палубой, что они от этого заболевают и умирают. Не знаю, так ли это. На сельдяном траулере деревянная палуба.

Старых и дряхлых судовых псов никогда не бросают. Если опасаются, что собаке не вынести предстоящего длительного рейса, то её пристраивают на другой корабль в порту. Там о ней будут заботиться до самого отплытия, а потом потихоньку переправят на судно, которому предстоит долго находиться в гавани. Иной старый пёс без конца путешествует в порту с корабля на корабль до самой своей смерти.

Наш штурман рассказал мне такую историю.

Прежде на их корабле жила старая овчарка — отличный моряк. Она больше пяти лет провела в Северной Атлантике и сменила несколько судов. Дважды её крали в порту — сманивали ночью на траулер, который отплывал утром. А сманить с корабля на корабль собаку, особенно умную собаку, — сложная операция. Нередко она приводит к ссоре между капитанами и командами.

Сельдяной траулер, на котором жила старая овчарка, как-то во время зимнего лова попал в сильный шторм. Дни и ночи напролёт корабль подбрасывало на волнах высотой с дом. И собака заболела. Она перестала есть. Ноги у неё затекли, взгляд потускнел. И, когда корабль прибыл в Мурманск, моряки решили оставить собаку на берегу. Нашёлся добрый старик, который взял её к себе.

Траулер поставили на ремонт, и он простоял в доке два месяца.

К тому времени о старой собаке забыли. И перед отплытием взяли на судно молодого пса. Но в день отплытия, в тот самый момент, когда со всеми таможенными формальностями было покончено и корабль начал потихоньку отваливать от причала, старая собака явилась в порт. Она мчалась по набережной во весь дух. Подбежав к причалу, от которого корабль уже отошёл метра на два, она отступила назад и, не колеблясь ни минуты, со всего разгона прыгнула вперёд. Ей удалось повиснуть на поручнях, и матросы подняли её на палубу.

Собака уже совсем поправилась. Но удивительно то, что именно в этот день она что-то почувствовала, оборвала цепь и примчалась к своим.

Собака принялась осматривать корабль, зашла во все каюты, в салон, поднялась на командный мостик и тут начала лизать капитану руку. Она всё ещё дрожала от напряжения. А после, обнаружив в капитанской каюте щенка, спавшего на её месте, она накинулась на него и чуть не загрызла. Капитану стоило большого труда усмирить её. Не существует более ревнивого животного, чем судовая собака. Пришлось перевести щенка из каюты капитана в матросский кубрик, расположенный в носовой части. Собак нельзя было выпускать на палубу одновременно: овчарка набрасывалась на щенка. Эта старая судовая собака обиделась, обиделась как человек. Она любила капитана, но не могла ему простить того, что рядом с ним, на её корабле, на её месте, в её каюте, появился какой-то вислоухий глупыш, не знавший, что такое море.

Она сердилась на капитана и находила немало поводов к тому, чтобы показать ему это.

Когда корабль приплыл к Фарерским островам, у которых стояла советская плавбаза, щенка передали на другой траулер. Лишь после этого овчарка простила капитана.

Хоть двадцать пять человек и уживаются вполне дружно на сельдяном траулере, для двух собак он слишком тесен.

У судовых псов свои повадки. Как только судно возвращается в свой порт из длительного рейса, собака сразу спрыгивает на берег, отыскивает песчаное место и принимается копать. Это удивительное зрелище! Целая туча песка взлетает из-под её лап, которые действуют необычайно энергично и проворно. Через некоторое время она успевает зарыться в такую глубокую яму, что видишь лишь её спину и торчащие уши.

Видно, собака не забывает земли, видно, ей порядком надоедает гладкая, скользкая и жёсткая палуба.

Затем судовые псы на несколько недель пропадают. Никто не знает, что они делают, куда отправляются, — вероятно, отыскивают своих друзей и резвятся с ними. Однако ежедневно собака является в порт, чтобы хоть издали поглядеть на свой корабль. Перед отплытием эти посещения учащаются. У собак хорошее чутьё. По характеру работ на борту, по груде припасов на палубе, а то и по настроению людей они всегда предчувствуют близость отъезда. И в день отплытия или немного раньше пёс — тут как тут! — всегда оказывается на своём месте. Он является обычно отощавшим и слегка запаршивевшим. Безусловно, слишком долгое пребывание на берегу успевает ему надоесть не меньше, чем любому порядочному моряку.