"Мурка-моряк" - читать интересную книгу автора (Смуул Юхан)

Датские проливы

Неподалёку от Готланда на нашем курсе появился маленький шведский пароход «Михель Свенден». Он шёл с севера — наверное, из Туру. Вёз он лес. В течение многих часов мы шли рядом, всего в нескольких десятках метров один от другого.

Мы с любопытством наблюдали за молчаливой деловой жизнью на чужом корабле.

Как-то раз, когда я следил за сменой рулевых на командном мостике, наш матрос крикнул:

— Смотрите, ребята, чёрная свинья!

И он показал рукой на волны. Я направил в ту сторону бинокль. «Чёрной свиньёй» называют дельфина. Его жирная тёмная спина показалась около самого корабля, а потом, исчезнув, появилась чуть впереди. Дельфин плыл быстрее нас.

Мурка, снова прибежавший на палубу порезвиться, тоже уставился на него. Но он не мог сообразить, какому зверю принадлежит эта чёрная спина, и потому, тявкнув дважды из чувства долга, замолк.

Мы подходили к первому из датских проливов, к Зунду. И чем дальше, тем меньше нас интересовал «Михель Свенден», хоть его киль и оставлял на воде линию, параллельную нашему следу.

Для моряков, выросших на Балтийском море, прохождение через датские проливы — значительное событие. Ведь порой при выходе из них начинается поистине большое плавание: пройдя через Каттегат и Скагеррак, можно направиться в Ла-Манш, поплыть во Францию, в Италию, в Северную Африку. Или повернуть на север и пойти к портам на берегу Норвегии, а то и в Мурманск, в Архангельск. Одним словом, плыви куда хочешь. Датские проливы — это ворота Балтийского моря, через них можно попасть в любой океан.

Потому-то именно здесь моряков ещё с незапамятных времён и «крестят» в солёной воде. Судя по рассказам старых моряков, когда-то это крещение было очень суровым, даже свирепым обрядом. Рассказывают, что в старину моряков пропускали на канате под килем и при этом некоторые из них тонули. Ещё в конце прошлого века и начале нынешнего людей привязывали к тросу, трижды окунали их в море, а потом некоторое время волочили за кораблём по воде.

Обряд «крещения» существует и поныне. По-прежнему в Зунде появляется на палубе Нептун с бородой из пакли, с трезубцем, с деревянной бритвой и с толстенной книгой уставов. Его сопровождают два адъютанта. И, хотя морской бог смягчил свои законы и теперь моряка, впервые проплывающего через Зунд, больше не окунают в море, всё же Нептун по-прежнему произносит свои мудрёные и замысловатые поучения, перед «бритьём» намыливает новичка дегтярной водой, а потом происходит купание в ушате с холодной морской водой. Затем празднуются «крестины».

Мне для начала прочли длинную проповедь, затем посадили на доску, положенную поперёк ушата, и побрили деревянной бритвой длиной в полметра. Пока адъютант Нептуна скоблил мне левую щёку, из-под меня выбили доску. Я совсем этого не ожидал и потому, упав в ушат, наглотался солёной воды. Не успел я откашляться, как Нептун с адъютантом уже исчезли.

Почему-то после «крестин» состояние духа у меня было удивительно приятным и бодрым. Таким оно и оставалось всё время, пока в Северном море мы не попали в шторм.

Датские проливы замечательны! То и дело слева и справа возникают из моря силуэты кораблей. Они приближаются к нам и всё увеличиваются, подходят вплотную и проплывают мимо. Какие только суда и флаги тут не увидишь: и датские, и шведские, и английские, и норвежские, и польские, и финские, и португальские, и немецкие. Всех и не перечтёшь.

Каждый нетерпеливо ждёт своей очереди на бинокль. Проплывают пассажирские суда — светлосерые или белые, лёгкие и быстрые, с рядами иллюминаторов, доходящими почти до самой воды. На палубах кипит жизнь: там танцуют, машут нам руками и кричат. Доносится незнакомая музыка: бим-бом, трам-тарарам! Проплывают серые торговые пароходы, английские и норвежские, со множеством надстроек, грузовых люков и командным мостиком посреди палубы. Это настоящие гиганты. И тут начинаешь понимать, как в самом деле мал наш «СРТ». И перед глазами возникают призраки атлантических штормов.

Но вот перед нами появилось трёхсотлетнее прошлое флота: века открытий, безумно смелых плаваний, века великих путешественников и великих искателей, трагических кораблекрушений, навсегда оставшихся тайной — века, бывшие, к сожалению, и веками работорговли да кулачных расправ.

К нам всё ближе и ближе подходил великолепный парусник, большой и белый. Он плыл на всех парусах к был похож на лебедя. В наши дни, когда больше ни в одном торговом флоте не осталось никаких парусников, они особенно поражают своей редкой, неповторимой красотой. Это оказался учебный корабль польской мореходной школы, на котором будущие офицеры флота изучали на практике вождение парусных судов. Курсанты взбирались на реи, словно белки. От их ловкости и бесстрашия захватывало дух. Я долго смотрел вслед паруснику и думал: вот бы когда-нибудь проплыть хоть несколько миль на этом судне наших отцов и прадедов, на этой красе морей!

Всё время ясно виден южный берег Швеции. Порт Треллеборг остался позади, а впереди начали вырисовываться, словно возникающие из воды, бесчисленные портовые краны с длинными журавлиными шеями. Мы подплывали к Мальмё.

Всё это было так интересно, что я совсем забыл о Мурке. Он раза два повертелся у моих ног, потом его лай донёсся откуда-то издалека, затем он решил проверить, прочны ли брезентовые брюки у одного матроса, но, пока мы проходили Зунд, всем было не до собаки. Даже мастер лова не обращал на него внимания. И в отместку Мурка схватил трубку мастера лова, которую тот ненадолго положил на люк. Гордо задрав хвост, Мурка, петляя, удирал по палубе от мастера. Но не успел тот настичь воришку, как Мурка чихнул, выронил трубку и, сконфуженный, улизнул на корму. Пока что ни один судовой пёс, ни до Мурки, ни после него, не смог научиться курить. Это ещё раз доказывает, насколько умны собаки!

После истории с трубкой Мурка надолго куда-то исчез. Наверное, сидел и чихал в кают-компании. А я стоял на носу и глядел на проходящие корабли, на далёкий Мальмё, на прибрежные дома с красными крышами. Но наконец долгое отсутствие Мурки меня встревожило. Я ведь его знал: поди догадайся, какое новое озорство взбрело в его собачью голову.

И в самом деле, Мурка успел кое-что натворить за это время. Прежде всего он отправился искать капитана. Не найдя своего друга в каюте, он принялся брать штурмом крутой трап, ведущий на командный мостик. Несколько раз он падал, но не скулил. Смелость города берёт! Раз от разу он забирался всё выше, пока не научился цепляться за прутья и не добрался до двери штурманской рубки. Лишь через неё можно было попасть на мостик.

Уж тут-то он устроил концерт. Собаки, они умеют разжалобить человека! И штурман дал Мурке пройти сквозь рубку на мостик. Пёс улёгся у ног капитана и принялся устало и довольно отдуваться. Придя в себя, Мурка начал изучать мостик. Дверь, ведущая из штурманской рубки на мостик, осталась открытой. Следовало заглянуть в неё и посмотреть, не найдётся ли чего-нибудь погрызть в рубке.

Поднявшись на мостик, я не увидел Мурки.

— Где собака?

— Только что была тут.

— Тут? — переспросил я, предчувствуя недоброе.

В этот момент из штурманской рубки донёсся шорох и послышалось, как собачьи лапы ступают по линолеуму. А затем во всём своём великолепии появился сам Мурка, этот шкода, этот король дворняг. В зубах он держал крупномасштабную карту Зунда. Сразу бросилась в глаза красная линия нашего курса, проходившая мимо береговых и плавучих маяков, мимо Мальмё, между Хельсингборгом и Хельсингёром.

Я побледнел.

— Дай сюда! — хрипло сказал я.

Мурка радостно вильнул хвостом.

— Дай, дьявол хвостатый! — гаркнул я нечеловеческим голосом.

Мурка выронил карту. Я отнёс её на место и, вернувшись, плотно закрыл дверь рубки.

С минуту все на мостике молчали. Потом свободный рулевой взял Мурку на руки и снёс его вниз. Едва матрос поднялся наверх, как Мурка снова взял штурмом трап и поднял вой у двери штурманской рубки.

Но я не дал себя разжалобить, а сказал:

— Скули себе на здоровье!

— Пёс не виноват, — сказал капитан. — Просто надо держать дверь рубки закрытой, и всё.

— А всё-таки здорово он, леший, лазает! — с уважением сказал свободный рулевой.

— Только не своим курсом! — сердито возразил штурман. — Собачье дело — за кошками да зайцами гоняться, а не карты таскать!

Мурка частенько с невероятным упорством продолжал взбираться по трапу и атаковать дверь штурманской рубки. Но, сколько он ни выл, на мостик его больше не пускали. У собаки, конечно, тоже есть свой курс, но чтоб она ещё проверяла его по карте — это уж чересчур! Лишь в Норвежском море Мурку снова пустили на мостик. Но к тому времени он уже стал побаиваться закрытой двери штурманской рубки и старался проскользнуть мимо неё как можно скорее.