"Меч Заратустры" - читать интересную книгу автора (Антонов Антон Станиславович)Бесы просят служить, Но я не служу никому – Даже себе, даже тебе, Даже тому, чья власть. И если Он еще жив, То я не служу и Ему – Я украл ровно столько огня, Чтобы больше его не красть. 26Маршал Всея Руси Казаков тоже облюбовал под временное укрытие катакомбы, только чуть более благоустроенные. Тут не было крыс. Поговаривали, что бывший премьер-министр, свергнутый еще в первую после Катастрофы революцию, до сих пор в живет где-то в этих подземельях, и найти его никто не может. А поскольку с ним вместе сгинула львиная доля золотого запаса страны, понятно, что и бедствовать ему не приходится. Разве что со светом беда. А вообще по вопросу о том, куда девалась после революции вся многочисленная старая гвардия, бытовали разные мнения. Многие были уверены, что их всех перебили в полном соответствии с революционными традициями, но из уст в уста передавались легенды о случайных встречах со знаменитыми людьми то в Белом Таборе, то в священном городе Ксанаду, то при дворе патриарха Филарета. А маршал Казаков не знал, куда ему податься. Когда патриарх просил у него солдат для охраны церквей от сатанистов, Казаков не дал, и сколько разорили храмов по Москве – не сосчитать. Оно понятно – Казакову нечем было оборонять Кремль и Лубянку, но он ведь все равно потерял и то, и другое. А теперь от церкви защиты ждать не приходится. Остается один Варяг, и его даже нашли в Молодоженове на Истре, но в состоянии совершенно невменяемом. Босс мафии, загибая пальцы, пересчитывал архиереев, претендующих на его бедную душу. Не в силах вынести столь тяжкий груз, Варяг по наущению своего юродивого дал обет обратить в православие языческую Перынь и Ведьмину рощу. В ответ волхвы Перунова бора дали обет обратить Варяга в язычество. Не в силах привести Варяга в чувство, гонцы Казакова попытались воззвать к здравому рассудку юродивого, но тот, подняв на гостей осоловелые глаза, мрачно процитировал из Омара Хайяма: – Назовут меня пьяным – воистину так! И рухнул, как подкошенный. Когда обо всем доложили Казакову, он решил воззвать к здравому рассудку Варяга лично. Предложение переждать смутное время в катакомбах он воспринял без восторга. От темноты и тесноты у маршала началась клаустрофобия. Он жаждал света и свежего воздуха. Варяг тоже когда-нибудь протрезвеет и блажь у него пройдет. И дожидаться этого лучше в лесу, чем в подземелье. – Они здесь! Я их чувствую, – твердил Казаков, устремив на телохранителей взгляд с безумной поволокой. Но на вопрос, кто такие «они» вразумительного ответа не давал. Но чувствовал он, как видно, не зря. Пробираясь по секретным переходам из центра города к западным окраинам, телохранители Казакова натренированным ухом услышали впереди какой-то шорох. Возглас: «Кто здесь?!» – разорвал тишину. Ответа не было, и охрана открыла огонь, никаких вопросов более не задавая. Эти ребята были последним в Москве подразделением, которое все еще могло не беречь патроны. Но это их не спасло. Из темноты в них полетели ножи и стальные звездочки – излюбленное оружие восточных единоборцев. А телохранители даже сразу не сообразили, что их атакуют с двух сторон. Темнота – она дезориентирует. А люди в черном с закрытыми лицами сливались с темнотой и двигались бесшумно и стремительно. Совсем как исчадия ада. Казаков оглянуться не успел, как остался один. Под ногами у него было что-то мягкое и мокрое. Маршал Всея Руси споткнулся и упал на колени, испачкав руки в липкой жиже. – Проигравший должен умереть, – произнес над ним негромкий ровный голос. – Так говорит Заратустра. И кто-то другой, невидимый во тьме, рассмеялся – и не было ничего страшнее этого смеха. Клинок меча распорол воздух, и голова маршала покатилась куда-то под уклон на радость крысам. Только после этого над грудой тел вспыхнул огонь. Человек в черном, самый невысокий из всех, вытирал свой меч. В багровом свете смоляного факела трудно было заметить два клейма у основания клинка. Одно – две буквы в овальной окантовке, образующие слово «ЗЛО». А другое – слово «ДОБРО» еврейскими буквами по кругу. И уж совсем трудно было заметить, что две буквы комец-алеф[4] в слове «добро» мало похожи друг на друга. Первая вычерчена красиво и витиевато, а вторая – небрежно, в три штриха, как латинская «N» с маленькой закорючкой внизу. Но все было именно так. |
||
|