"За дверью" - читать интересную книгу автора (Белозеров Антон)

Глава 6. Мифы об истории.

Квартира, в которой я оказался, была маленькой, небогато обставленной, но зато чистой и уютной. Сидя на кухне, я видел, что почти весь коридор занимают стеллажи с книгами, упирающиеся в потолок. От нечего делать я начал изучать надписи на корешках книг. Вообще, я давно заметил, что количество и подборка книг в доме (а тем более, их отсутствие) очень много могут поведать о хозяевах: об их интересах, образовании, интеллектуальном уровне.

Подавляющее большинство книг в доме Цедарии было посвящено истории Изначального мира. Здесь имелись и серьезные научные труды, и научно-популярные книги, и даже исторические романы. На отдельных полках располагались издания, посвященные истории религий и мифам разных стран и народов. Судя по всему, исторические исследования во всех формах и направлениях были предметом главного, и, скорее всего, единственного интереса родителей девочки.

Правда, меня несколько смутила серия книг А. Кунина о приключениях Петра Эрастовича Шпандорина (на корешках было написано: «Пет. Эраст. Шпандорин») и сочинения Джинсии Роуминг о Грабле Пиддере. Присутствие подобных книг на полках свидетельствовало о том, что даже такие образованные и разумные люди, как родители Цедарии, поддаются рекламному внушению и манипулированию сознанием.

Через некоторое время на кухню вбежала Цедария:

— Пойдем!

Я поднялся и пошел в комнату. Родители девочки, до того сидевшие на кровати, встали мне навстречу.

— У меня нет слов, чтобы выразить всю благодарность за спасение Цедарии! — горячо воскликнул отец, схватил и затряс мою руку.

Мать сквозь слезы лишь бормотала:

— Спасибо, спасибо, спасибо…

Я немного смутился:

— Да, ладно… чего там…пустяки…

— Мыстр Умаевич Соображаев, — представился отец Цедарии. — А мою жену зовут Алевтина Иоанновна. Ты можешь звать нас Мыстром и Алевтиной.

— Хорошо, а я — Калки, — я еще раз назвал свое имя.

Родители Цедарии уставились на меня, словно ожидали, что я добавлю что-нибудь еще. Но я промолчал, боясь вновь ввергнуть их в бессознательное состояние.

Неловкую затянувшуюся паузу нарушила Алевтина.

— Пойду, поставлю чай! — с несколько наигранной беззаботностью произнесла она. — Цедария, пойдем со мной, ты мне поможешь!

— Мама, я хочу остаться тут! — заявила девочка.

— Не спорь! Пошли на кухню!

Они вышли из комнаты, причем Алевтина закрыла за собой дверь.

Мыстр указал мне на кресло, стоявшее возле кровати:

— Садись, пожалуйста!

Я опустился на мягкое сидение и откинулся на спинку. Сам Мыстр сел на кровать, нагнулся ко мне и тихо сказал:

— Я много раз готов повторять, что моя благодарность тебе не имеет пределов. Но скажи мне, пожалуйста, зачем ты пользуешься этим именем? Конечно, я понимаю, что ты, наверняка, интересовался боблинской мифологией. Я видел, что ты довольно ловко умеешь проделывать разные фокусы. Но есть слова, которые опасно произносить.

Несомненно, родители Цедарии все еще не понимали, КТО пришел в их дом. Чтобы получить от них нужную мне информацию, я должен был доказать, что на самом деле являюсь тем, кем назвался.

— Я — Калки, — повторил я.

Затем я приложил усилие и слегка приподнял кресло, на котором сидел. Это оказалось нетрудно. Для магии вес предметов не имел значения. Правда, долго держать кресло в воздухе я пока не мог. Но, потренировавшись, овладел бы этим искусством и смог бы, подобно Браспасте, создавать летательные аппараты из любых подручных средств.

Мыстр в изумлении откинулся назад:

— Как ты это делаешь? Что это за фокус?

— Это не фокус. Это магия. — Я опустил кресло на пол. — Что еще я должен сделать, чтобы вы мне поверили?

Боблин обхватил голову обоими руками и закачался из стороны в сторону:

— Это немыслимо, это невозможно! Это разрушает все, что я знал до сих пор! Это противоречит основам бытия!

— Мне не хотелось вас расстраивать, — вклинился я в его стенания, — но правда есть правда.

Мыстр застыл на месте:

— Ты хоть представляешь, ЧТО я сейчас испытываю?

— Очень хорошо представляю. Всего неделю назад я сам был вполне обычным человеком…

В этот момент в комнату вошли Алевтина и Цедария.

— Пора пить чай! — объявила хозяйка дома.

— Спасибо, дорогая, но сейчас мы подошли к самому главному. Садись, послушай нашего гостя.

В нескольких словах я рассказал о том, что со мной произошло. Многие события я упоминать не стал и не назвал конкретные имена. Но и рассказанного оказалось достаточно для того, чтобы привести Мыстра и Алевтину в состояние, близкое к шоку. Цедария выслушала мое повествование совершенно спокойно, словно речь шла о загородной прогулке. Ее детское восприятие мира было более гибким и восприимчивым, она еще не начала мыслить застывшими шаблонами и догмами.

— …Вот потому-то я и оказался вечером возле вашего дома, — закончил я повествование. — Кстати, вы случайно не знакомы с Наулом Назелем?

— Нет. Почему-то большинство людей уверено, что все боблины знакомы друг с другом, как члены одной семьи.

— Я так не думаю, — поспешил заверить я. — Просто некоторые ваши слова показали мне, что вы, так же, как и Наул Назель, обладаете некоторыми специфическими знаниями.

Мыстр пожал плечами:

— С Наулом Назелем я не знаком, хотя, возможно, у нас нашлось бы много общих интересов. К сожалению, мы не можем открыто искать единомышленников. Наоборот, каждый стремится скрывать свой интерес к некоторым областям знаний.

— Например, к древней боблинской мифологии? — я постарался перевести разговор на интересующую меня тему.

— Эта мифология не столько боблинская, сколько очень-очень древняя.

— Вы мне о ней расскажете? Что связывает меня с древними мифами?

Наступила тишина. Мыстр переглянулся с женой и проговорил:

— Мы пока должны осмыслить все услышанное и подготовиться к ответу. Пойдемте, выпьем чаю!

Мы отправились на кухню, где на столе уже были расставлены заварной чайник, четыре чашки, блюдо с нарезанным белым хлебом, масло и варенье.

— Извини за небогатое угощение, — смущенно обратилась ко мне Алевтина. — Сейчас я еще раз вскипячу воду.

Она поставила чайник на плиту, работающую на нафтелине. В Москве, благодаря тете Вике, я лишь из газет и телепрограмм знал, что такое нужда и бедность. Теперь же я оказался в гостях у небогатой, но очень достойной и благородной семь. Они готовы были поделиться со мной всем, что у них было. Мне очень захотелось сделать этой семье что-нибудь приятное, например, вкусно накормить…

Свет на кухне мигнул, и через мгновение на столе возник большой торт, украшенный кремовыми цветами и шоколадными фигурками. Я сразу понял, что это не майя. Торт был абсолютно реален, в мои ноздри проник исходивший от него тонкий аппетитный аромат. Я понял, что открыл в себе еще одну магическую способность — создавать предметы силой своего желания.

Родители Цедарии были на грани обморока. Но сама девочка, казалось, восприняла появление торта как вполне нормальное событие. Она тотчас же отрезала себе кусок, положила на блюдце и воткнула в него ложку.

Алевтина пришла в себя и сказала дочке:

— Что нужно сказать?

Цедария замерла с поднесенной ко рту ложкой:

— Спасибо!

После чего отправила в рот кусок торта.

— Шпашибо, ошень вкушно, — произнесла она через пару секунд.

— Э-э-это невозможно, — слегка заикаясь, пробормотал Мыстр.

Тем не менее от также взял кусок торта, положил себе в тарелку и недоверчиво отщипнул ложечкой маленький кусочек, словно боялся, что тот вот-вот исчезнет:

— И правда, очень вкусно!

— Это что, чудо? — спросила Алевтина.

— Это магия, — объяснил я, также пробуя торт. Он, действительно, оказался превосходным.

По лицам родителей Цедарии я понял, что они до сих пор не могут поверить в происходящее. Они придерживались рационалистического взгляда на окружающий мир и попросту не воспринимали того, что выходило за рамки их представлений. А ведь это были лучшие представители среди боблинов и людей, знающие истинную историю, которую принято было называть мифологией. Что же тогда говорить об остальных жителях Колоссии и всего Изначального мира? Разве готовы они понять и принять правду?

Во время чаепития мы обменивались короткими, ничего не значащими фразами. Весь торт съесть не удалось, и большую его половину Алевтина убрала в холодильник.

По окончании ужина мать сказала Цедарии:

— Помой посуду и ложись спать! А мы с твои отцом поговорим с… с Калки.

— Я тоже хочу послушать! — надулась девочка.

— Тебе завтра надо в школу идти.

— А вам — на работу!

— Мы — взрослые, а ты еще маленькая. Ты должна соблюдать режим дня и слушаться родителей.

Я мог бы сказать, что в Детском мире ровесницы Цедарии уже заводили детей, но тактично промолчал.

Обиженная девочка с нарочитым грохотом собрала чашки и свалила их в раковину. А мы с ее родителями отправились в комнату. Мыстр ненадолго задержался в коридоре, он поднялся на цыпочки и снял с верхнего стеллажа толстую пачку бумажных листов.

В комнате я вновь уселся в кресло, а Мыстр и Алевтина разместились на кровати. Боблин посмотрел на свою жену и глазами указал ей на пачку бумаги, лежащую на коленях. Алевтина кивнула головой. Я терпеливо ждал, наблюдая за этими безмолвными переговорами.

Мыстр протянул мне листы бумаги:

— Вот, Калки, здесь содержаться ответы на многие вопросы.

Оказалось, что это были ксерокопированные страницы какой-то древней книги. На листах бумаги отпечатались неровные пергаментные страницы, плотно исписанные непонятными письменами. Письмена были непонятными, но не незнакомыми. Точно такие же я видел на волнистых лезвиях ножей, которыми меня стремились проткнуть оборотни.

Я быстро пролистал пачку листов, но не обнаружил ничего кроме непонятных букв и символов. Я не встретил ни одного рисунка, ни одной схемы, ни одной карты.

Я вопросительно посмотрел на Мыстра:

— Что это?

Тот заметно удивился:

— Разве ты сам не можешь прочитать текст?

Я попытался сосредоточить на незнакомых буквах свои магические способности. На мгновение мне показалось, что знаки как будто начали меняться, превращаясь в знакомые мне символы… Но, стоило мне только моргнуть, как они вернулись в исходное состояние. Я попробовал снова сосредоточиться, но больше у меня не возникло даже иллюзии узнавания.

Мыстр, наверняка, по выражению моего лица догадался, что текст остался для меня непонятен. Мне показалось даже, что боблин испытал от этого некоторое облегчение.

— Так что же это? — повторил я свой вопрос.

— Это очень древняя рукопись. Вернее, ее ксерокопия. Сама рукопись хранится в Государственном архиве Колоссии, и очень немногие знают о ее существовании.

— Эта книга такая засекреченная? — спросил я.

— Нет. Скорее, наоборот. Никто никогда ею не интересовался. Алевтина одно время работала в архиве и случайно ее обнаружила. Когда она рассказала мне о находке, я сразу понял, что к нам попала бесценная научная информация. Кстати, со своей женой я познакомился в ГУЗКе. Мы вместе учились на историческом факультете. Сейчас я преподаю историю в школе, а Алевтина работает корректором в одном издательстве. Ей пришлось уволиться из Государственного архива, так как там не просто была издевательски мизерная зарплата, но даже ее задерживали на несколько месяцев…

Алевтина положила руку на плечо мужа:

— Мыстр, ты сбился с мысли. Так мы и до утра не закончим.

— Ах, да! — спохватился боблин. — Так вот, в этой книге содержатся пересказы древних мифов и легенд. Она написана на древнетаркасском языке. Я даже не представляю, каким чудом книга оказалась в Колоссии.

— Что это за язык такой?

— Таркас — одно из древних боблинских государств, прекратившее свое существование около трех тысяч лет назад. Его захватило, разорило и уничтожило соседнее боблинское государство — Ирсэль. По крайней мере, так записано в древних хрониках. Но хроники имеют всего лишь двухтысячелетнюю давность, так что и они весьма недостоверны. То, что записано в таркасской книге — это пересказ еще более древних, чем сам Таркас, мифов и легенд. Точнее, их называют мифами. А еще точнее, всем очень хотелось бы называть их мифами. Современная наука Изначального мира считает древние мифы собранием сказок. Современные религии в некоторой степени основываются на мифологии, но, естественно, трактуют и переделывают ее в своих собственных целях. То, что ты держишь в руках, Калки, это наиболее древнее и потому наиболее достоверное изложение древнейшей истории Изначального мира. Неизвестный таркасский автор жил в эпоху, когда эти сказания вытеснялись молодыми и агрессивными религиозными течениями. Поэтому он, опасаясь преследований, использовал множество иносказаний и ссылок на другие, недошедшие до нашего времени книги. Прочтение и расшифровка этого текста — главное дело всей нашей жизни.

Я сказал:

— Очень интересно. Но какое отношение все это имеет ко мне?

Мыстр торжественно произнес:

— В этой книги рассказывается о временах, когда Изначальным миром правили маги!

Я почувствовал, что сердце мое забилось от предвкушения.

Боблин продолжил:

— Я так долго подходил к самому содержанию книги для того, чтобы ты, Калки, понял, что я не могу гарантировать полную достоверность своего перевода, и уж, конечно, не могу гарантировать достоверность того, что в книге написано. Вообще книга — это собрание отрывочных рассказов о деяниях магов, героев и правителей древних государств. По этим отрывкам я составил более или менее целостную картину древнейшей истории Изначального мира, если, конечно, можно считать мифы отражением реально происходивших событий.

Видя, что я нетерпеливо заерзал в кресле, Мыстр заговорил чуть быстрее:

— В древнем Изначальном мире магия была так же естественна, как и современная техника. Но, в отличие от машин, сверхъестественными силами могли пользоваться лишь немногие избранные — то есть, собственно, маги. В древние времена мир был четко разделен на государства боблинов и государства людей. В государствах боблинов власть принадлежала землевладельцам, купцам и магам, то есть эти страны с современной точки зрения являлись республиками. А человеческие государства были монархиями, там единолично правили цари, короли, князья. В одних странах цари были могущественными магами, в других — военными предводителями. Как это обычно бывает, в мифах те времена именуют «золотым веком». Правители тогда были мудрыми и справедливыми, подданные — честными и трудолюбивыми.

Я скептически скривил губы. Мыстр кивнул, соглашаясь с моими невысказанными сомнениями:

— Конечно, это был никакой не «золотой век». Из тех же мифов следует, что в мире существовали и зависть, и злоба, и подлость. Но благородные герои неизменно побеждали своих врагов и всегда восстанавливали порядок и справедливость. Но потом все изменилось. Пока людей и боблинов было мало, земли и пищи хватало всем. Но, когда численность населения стала возрастать, возникли споры и приграничные конфликты. И началась эпоха войн. Сражения следовали одно за другим. Все воевали против всех. Временные союзники норовили воткнуть друг другу нож в спину. Магия превратилась в чудовищное по своей разрушительной силе оружие. Так продолжалось очень долго, пока, очнувшись от безумного смертоубийства, люди и боблины не обнаружили, что в живых их осталось намного меньше, чем было во времена «золотого века». А выживших магов, вообще, можно было пересчитать по пальцам. Тогда маги решили, что никогда больше не будут использовать свои силы для войн и для насилия. Они перестали демонстрировать свое могущество обычным смертным, чтобы не распалять в них зависть, страх и злобу.

Я кивнул головой, обнаружив в рассказе Мыстра некоторые совпадения со словами Маркандеи.

Боблин продолжал:

— После эпохи войн много веков ушло на то, чтобы восстановить и воссоздать новый мир. Возникли новые государства, новые правящие династии. Магия и маги превратились в мифы и легенды. Но рассказы о сверхъестественных силах и существах не исчезли бесследно. Они трансформировались в истории о богах и демонах, которые либо помогали, либо вредили людям. Разумеется, «богами» стали те маги, которые некогда сражались на «своей» стороне, а в «демонов», соответственно, превратились маги противников.

— То есть, «боги» людей — это «демоны» боблинов, и наоборот? — спросил я.

— Это очень условное обобщение. Ведь в эпоху войн и люди сражались против людей, и боблины — против боблинов. Кроме того, на обломках древних стран возникли смешанные человеческо-боблинские государства, где мифы и легенды, пройдя через века и через уста сотен рассказчиков, стали настолько запутанными и противоречивыми, что совершенно утратили связь с прошлыми, реальными событиями. Короче, вместо историй о прошлом возникли мифы и легенды, которые затем начали трансформироваться в религии. Вот именно в это время и были написана таркасская книга мифов. Реальные события прошлых веков в ней уже представлены в виде волшебных историй, со свойственными им преувеличениями, иносказаниями, условностями. Собственно, современная наука и считает эти истории мифами. Пожалуй, я — один из немногих, кто пытался исследовать мифы с точки зрения реконструкции реальных событий. К сожалению, мои теории официальная наука называет полнейшим бредом и мистификацией. Мне не позволили работать в Историческом научно-исследовательском институте, поэтому я вынужден был устроиться в школу обычным учителем.

Я вспомнил рассказ Отшельника и спросил:

— А вам никогда не казалось, что «бредом» ваши исследования называют именно те ученые, которые сами верят в реальность магов и магии? Не участвуют ли они в общем заговоре, который утаивает от жителей Изначального мира их истинную историю?

— Я об этом как-то раньше не думал, — немного растерялся Мыстр. — Хотя… подожди. Вполне возможно, что ты прав. Историческим исследованиям в первую очередь противятся и мешают самые высокопоставленные ученые — профессора и академики — которые сотрудничают с государственной властью, получают от нее немалые деньги и привилегии.

Алевтина задумчиво произнесла:

— Все мы живем в мире лжи и молчания. Нам не позволяют знать свою историю, нам не дают задумываться о настоящем. Все это делается для того, чтобы мы не старались сделать будущее таким, как хочется нам, а не таким, как выгодно нашим правителям.

— Увы, все это так, — покачал головой Мыстр. — Наши современники — и боблины, и люди — не имеют представления о том мире, в котором живут. Они знают только то, чему их учили в школе. История переписана в интересах правящей верхушки и на девять десятых сфальсифицирована. Современная наука превратилась в неподъемную и неподвижную глыбу, как будто ее усложнили нарочно, чтобы сделать недоступной для понимания и осмысления.

— Но почему люди и боблины не знают о магии, если среди них всегда жили маги? — спросил я.

— Мне кажется, что ответ на этот вопрос ты знаешь лучше, чем я. Насколько я понял, маги перестали вмешиваться в дела простых смертных. Хорошо это или плохо — не мне судить. Из мифологизированной истории нашего мира я знаю, что маги были хорошими и плохими. Возможно, недостаток доброй магии — это неизбежная плата за избавления от злой магии.

Я решил задать не дававший мне покоя вопрос:

— Тогда почему боблины так реагируют на фразу: «Я иду во гневе своем»?

Мыстр слегка вздрогнул, но ответил:

— Есть слова, которые связаны с какими-то очень яркими образами. Можно не верить в силу магии, но сказки, которые всем нам рассказывают в детстве, навсегда запечатлеваются в нашем сознании. Кое-кто из непризнанных ученых утверждает даже, что некоторая часть информации передается на генном уровне. К примеру, подавляющее большинство людей испытывает страх, даже когда видит змею по телевизору. Причем раньше они никогда не сталкивались со змеями в природе и, тем более, никогда не подвергались их нападению. Так почему же при виде змеи на экране у людей учащается пульс и замирает дыхание? Вот примерно то же самое происходит с боблинами, когда они слышать слова: «Я иду…» Ну, в общем, те, которые ты так часто произносишь. Рассказы о магах давно превратились в детские сказки или в религиозные культы. Но их влияние на людей и боблинов не ослабело. Подсознательные воспоминания не смогла вытравить даже современная материалистическая наука, отвергающая все сверхъестественное, а, точнее, все, что не укладывается в ее узкие рамки.

— Значит, с этими словами связаны какие-то ужасные образы?

Боблин замялся:

— Вообще-то это не столько образы, сколько отражение наших потаенных страхов. Я уже говорил, что когда маги сошли с исторической сцены, их место заняли религиозные деятели: всякого рода пророки и проповедники. Древние знания стали основой для новых теологических построений. Возникли религии боблинов и религии людей. Они все больше и больше отличались друг от друга, так как постоянно переделывались и подстраивались под нужды правящих классов. Но в них сохранились и некоторые общие моменты. Так, например, почти в каждом религиозном учении говорится о конечности нашего мира. Утверждается, что мир будет разрушен, когда в нем не останется ни одного праведника. И тогда придет Судья…

— Судья? — я вспомнил, что именно так представила меня Цедария своим родителям.

— Да, Судья. На одном из ныне мертвых древнечеловеческих языков это имя звучит как…

— Калки?

— Совершенно верно. Но имя Калки ныне мало кому знакомо, тогда как о грядущем приходе Судьи слышали все, даже те, кто не верит ни в мифы, ни в нынешних богов. Судья придет… придет во гневе своем, чтобы наказать тех, кто погряз в грехах.

— Подождите-ка, — прервал я боблина. — Если в мире не останется НИ ОДНОГО праведника, то, значит, Судья накажет ВСЕХ?

— Вот тут начинается расхождение между религиями людей и боблинов. Боблинская религия настаивает именно на полном уничтожении всего мира. Люди создали более щадящую версию конца света. Согласно ей, Судья явится, чтобы наказать многих грешников и наградить избранных праведников. Его приход не означает абсолютного конца. Судья очистит мир, чтобы оставшиеся в нем праведники насладились всеми возможными благами и удовольствиями. Причем, разумеется, религиозные деятели утверждают, что спасутся лишь те, кто исповедует их единственно верное учение.

Алевтина сказала:

— Люди не так страшатся явления Судьи, потому что в их священном писании сказано: «Тот, кто знает за собой грехи, испытывает ужас, понимая, что пришел их палач. Тот, кто ведет жизнь праведную, радуется, видя, что явился заступник и защитник». А кто же считает себя грешником? Даже воры и убийцы, согласно доктрине человеческой религии, могут получить прощение грехов, если будут жертвовать деньги и ценности на церкви и храмы. Достаточно включить телевизор в какой-нибудь религиозный праздник, и в первых рядах молящихся обязательно увидишь главарей преступных группировок и членов Колосского правительства. Если самые главные преступники не считают себя грешниками, то что тогда говорить о более мелких правонарушителях?

Мыстр усмехнулся:

— Да, человеческая религия более терпима и не так бескомпромиссна. Кроме того, люди в большинстве своем далеко не так религиозны, как боблины. А в Колоссии, к тому же, семьдесят лет господства Уравнительной церкви, вообще, извратили понятия «греха» и «праведности».

— А во что верят оборотни? — спросил я.

Этот простой вопрос заставил родителей Цедарии заметно побледнеть. Справившись с волнением, Мыстр произнес:

— Не надо лишний раз упоминать об оборотнях.

— Но почему? Насколько я знаю, в современном мире оборотни имеют равные права с людьми и боблинами.

— Да, это так. История людей и боблинов тесно переплетена с историей оборотней. И в мифах они упоминаются довольно часто. Но тем не менее мы не любим о них говорить. Это не страх, это… как бы это назвать…

— Гадливость, — подсказала Алевтина. — Я бы назвала это гадливостью.

— Совершенно точное определение! — радостно согласился Мыстр. — Мы очень мало знаем об оборотнях. Долгое время люди и боблины уничтожали оборотней без жалости и сомнений. Оборотней боялись и ненавидели. А с точки зрения существ, называющих себя «разумными», это вполне достаточные основания для преследований и убийств.

Я подумал, что примерно так же истребители магов относятся ко мне. И оборотни помогают моим врагам, хотя, казалось бы, у нас имеется столько причин для сотрудничества. Но тут я вспомнил белесые трупы оборотней, когда они принимали свой естественный облик, и невольно передернул плечами, избавляясь от холодных мурашек, пробежавших по позвоночнику. Алевтина очень верно назвала это чувство «гадливостью». Я скорее поцеловал бы лягушку из болота, чем вступил бы с оборотнем в разговор. Но имел ли я право на подобное отношение к таким же, как и я, разумным существам? Конечно, они выглядели крайне неприятно и обладали недоступными мне способностями, но и сам я с точки зрения обычных людей и боблинов, скорее всего, казался чудовищем (не зря же это слово происходит от слова «чудо»). Я решил, что мне надо избавиться от многих предубеждений и заблуждений, которые могли помешать мне познать объективную истину.

Наверное, мою задумчивость Мыстр и Алевтина приняли за дремоту. А, возможно, они сами давно хотели спать и потому искали повод, чтобы закончить затянувшуюся беседу.

— Уже второй час ночи, — посмотрела на часы Алевтина. — Давайте-ка ложиться спать!

Я решил, что это вполне недвусмысленный намек, и поднялся с кресла:

— Да, мне пора.

— Куда же ты пойдешь?

— Ну, найду какую-нибудь пустую квартиру…

Алевтина быстро заговорила, стремясь меня убедить:

— Нет, мы не можем тебя вот так просто отпустить! Оставайся у нас! Ведь ты говорил, что Наул Назель появится только завтра вечером. Ты мог бы провести этот день у нас. У нас много книг. Я уверена, что они будут тебе очень интересны.

Мыстр поддержал жену:

— Конечно, оставайся! Я вспомнил! У меня ведь завтра нет занятий в школе. Я позвоню и отпрошусь. Сколько всего мне еще надо рассказать, сколько узнать!

Соблазн был очень велик. Я вспомнил про обширную библиотеку семьи Соображаевых и подумал, что смогу отыскать в исторических книгах что-нибудь такое, на что обычно не обращают внимания обычные люди и боблины.

Но для вида я продолжал колебаться:

— Мне не хотелось бы вас стеснять. Как мы все тут разместимся?

— О, с этим проблем не будет! — воскликнул Мыстр. — Обычно, когда у нас на ночь остаются гости, мы отдаем им эту комнату, а сами ложимся на полу в комнате Цедарии.

Я изобразил смущение:

— Но ведь Цедария давно спит. Стоит ли ее будить?

— Спит она, как же! — улыбнулся Мыстр. — Могу поспорить, что она не пропустила ни одного слова из нашего разговора.

Действительно, так оно и было. Несмотря на закрытую дверь, с помощью магии я давно заметил, что Цедария поставила в коридоре стул и расположилась на нем в пределах слышимости наших голосов. Наверное, она не раз уже следила за разговорами взрослых, раз родители так хорошо изучили ее привычки.

— Цедария! — крикнула Алевтина. — Готовь матрасы, подушки и одеяла!

Дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась сияющая от радости девочка:

— А можно, я тоже завтра не пойду в школу?!

— Нет! — хором ответили Мыстр и Алевтина.

— Ну и ладно! У нас все равно завтра всего пять уроков, так что к обеду я уже буду дома. Калки, ты еще не уйдешь?

— Не уйду.

— Вот и славно! — Цедария с преувеличенной хозяйственностью начала перетаскивать в свою комнату одеяла и подушки с родительской кровати.

Алевтина тем временем доставала из шкафа чистое постельное белье:

— Если хочешь, Калки, можешь принять душ.

Еще бы я не хотел! День был длинным и тяжелым. После душа я с наслаждением вытянулся на широкой кровати. В комнате Цедарии еще слышались приглушенные голоса, а я уже погрузился в сон.

Весь следующий день я провел в квартире семьи Соображаевых. Алевтина ушла на работу, Цедария отправилась в школу, а я занялся изучением библиотеки. Мыстр все время находился рядом, он подсказывал, в какой книге содержаться действительно интересные сведения, а в каких лишь повторяются всем известные факты. Кроме того, он коротко пересказывал мне содержание книг, на прочтение которых потребовалось бы значительное время. С помощью боблина я довольно быстро изучил историю Изначального мира. Вернее, я ее не изучил, а углубил и расширил свои знания, ведь Отшельник уже вкратце ввел меня в курс дела.

В истории Изначального мира было много почти точных совпадений с историей Земли. Причем совпадали не только факты, но и те домыслы и искажения, которые потом замещали истину в массовом сознании. Приведу один простой пример. Из исторических книг можно было узнать, что первое поселение на месте нынешней Муравы было основано боярином по имени Горка. Князь Юрий Загребущий, объезжая с дружиной свои владения, по достоинству оценил удачное расположение поселения. Он потребовал от своего боярина, чтобы тот уступил ему эти земли. Горка отказал. Тогда князь попросту велел казнить боярина в самом центре Муравы и присвоил себе все его владения. Место казни с тех пор называлось Алой площадью по цвету пролитой на ней крови. Таков исторический факт. Но в общественном сознании именно князь Юрий Загребущий считался основателем Муравы. Прогуливаясь по Тварьской улице, я видел его конную статую. Из убийцы и похитителя чужой собственности Юрий Загребущий превратился в благородного и дальновидного правителя.

Все государства были построены на насилии и лжи. При помощи насилия алчные и жестокие князья захватывали власть над землями и народами, устанавливали свои законы и таким образом образовывали государства. Затем наступал черед лжи. С ее помощью потомки облагораживали деяния своих предков, превращали их в национальных героев и отцов-основателей.

Еще на Земле я был знаком с сочинениями Маккиавелли про якобы заключенный «общественный договор» между народом и правителем. Это был типичный пример «промывки мозгов» с целью оправдания и доказательства необходимости государственной власти. В Изначальном мире также в избытке имелись подобные псевдонаучные, псевдоисторические и псевдофилософские книги. Их я просто пролистывал, не читая. В первую очередь меня интересовали сведения о древней истории. К сожалению, я не нашел ничего, кроме пересказов мифов и легенд разных народов. Да и то, все они были сокращены, урезаны и превращены в детскую сказочную литературу.

Современная колосская наука (и, вообще, наука Изначального мира) изучала лишь так называемый «исторический период», то есть последние три-четыре тысячи лет. Никто не предпринимал попыток отыскать следы исчезнувших цивилизаций в отдаленном прошлом. А если такие попытки и делались, то не на научной, доказательной базе, а исключительно в виде фантастических гипотез. Мне даже показалось, что подобные псевдоисторические изыскания преподносились в заведомо искаженном и нарочито нелогичном виде. Возможно, это специально делалось для того, чтобы объявить ВСЕ исследования древней истории Изначального мира профанацией и лженаукой.

Мало что дало мне и знакомство с современными религиозными представлениями Изначального мира. Все религии и церкви, при всем их многообразии, имели в своем основании человеческие или боблинские мировоззрения. Боблинские религии были более древними, но менее распространенными. Человеческие религии оформились в законченные вероучения позднее, но имели гораздо больше последователей. Во-первых, людей в Изначальном мире было намного больше, чем боблинов. Во-вторых, человеческие религии были менее требовательны к ритуалам и к самоограничениям, что делало их более привлекательными. В-третьих, последние полторы тысячи лет люди насаждали свою религию во всех странах и на всех континентах силой оружия и массового террора.

Я с некоторым удивлением узнал, что все человеческие религии происходили от веры в единого бога, посланцем, пророком и духовным сыном которого выступал боблин Изус Хруст. Почему люди считали своим богом боблина? Но потом я вспомнил, что и на Земле славян огнем и мечом вынудили отказаться от своих древних богов и принять чужеродную веру. Прошли века, и вот уже потомки славян — русские люди — не мыслили своей культуры и своего государства без насильственно установленного христианства. Как и в случае образования государства, прошлое насилие было задрапировано красивой ложью.

Так же, как и на Земле, в Изначальном мире хрустианство разделилось на несколько направлений. Последователи этих направлении объявили всех иных людей и боблинов еретиками и безбожниками. Люди-хрустиане резали глотки людям-хрустианам и при этом славили своего доброго и милосердного бога и его обожествленного сына-боблина. Во имя Изуса Хруста уничтожались нации и стирались с лица земли древние человеческие и боблинские государства Язвии, Аффиги и Империки. И все это делалось под молитвы и песнопения о благом и всепрощающем боге.

Но постепенно человеческое и боблинское сознание очищалось от религиозного дурмана. Могущество хрустианских церквей слабело. Верховная власть от патриархов и верховных жрецов переходила к королям и царям. По времени это совпало с открытием теллургия и нафтелина. Началось развитие промышленности и массового производства. Теперь войны между государствами стали вестись не за веру, а за полезные ископаемые.

Чтобы заполнить пустоту в умах людей и боблинов, образовавшуюся после развенчания религиозных учений, возникли философские учения, так или иначе объяснявшие причины появления разумных существ и обосновывавшие правомерность их действий по переустройству природы. Одни пытались встроить богов в новый миропорядок, превращая их в символы добра, любви и всепрощения. Другие вообще отказывались признавать наличие сверхъестественных сил, рассматривая и объясняя все происходящие в природе процессы с точки зрения твердого материализма. Были и такие учения (точнее, секты), которые противопоставили современному научному знанию фанатичную веру в богов и жесткое исполнение древних ритуалов.

Так к настоящему времени сформировалось общественное сознание жителей Изначального мира — крайне запутанное и противоречивое. С одной стороны, большинство людей и боблинов признавало авторитет материалистической науки — ведь на ее достижениях была построена вся современная цивилизация с ее автомобилями, махолетами, телевизорами. С другой стороны, многие люди и боблины верили (или им казалось, что они верили) в богов и по мере возможностей исполняли религиозные ритуалы. Кроме того, на границе сознания и подсознания пребывали ощущения того, что помимо науки и религии существует еще что-то необъяснимое, невысказанное и недоказанное, что обычно именовалось магией, но к истинной магии не имело никакого отношения. Веру в приметы, в сглаз и в заклинания не смогли вытравить ни хрустианская религия, ни материалистическая наука.

В Колоссии, помимо всего перечисленного, до сих пор было велико влияние Уравнительной церкви. Несмотря на то, что церковь была отстранена от власти, ее лозунги о всеобщем равенстве оставались довольно популярными, особенно среди людей, которые больше всего пострадали от реформ, проводимых в интересах «новых боблинов». Почти семьдесят лет Уравнительная церковь безраздельно управляла Колоссией. Под воздействием ее учения выросло несколько поколений. Правда, если в начале энергичные «уравнители» вели Колоссию от победы к победе, не считаясь с жертвами и потерями, то к закату своего владычества они превратились в закосневших бюрократов, погрязших в бессмысленных ритуалах. Их слабость и нерешительности сделали возможным переход власти к боблинским ставленникам.

Нынешний Центральный Конклав Уравнительной церкви и Верховный Жрец Зюзюзюков вовсе не собирались использовать свои возможности для возвращения к власти. На словах оставаясь приверженцами всеобщего равенства, на деле главные «уравнители» очень хорошо вписались в современную боблинскую Колоссию, обзавелись дорогими автомобилями, роскошными аппартаментами в центре Муравы, шикарными особняками за городом и даже приобрели земли и дворцы в других странах. О колосском народе они вспоминали лишь перед очередными выборами, когда начинали усиленно критиковать антинародное марионеточное боблинское правительство. Но на самом деле эта критика нужна была «уравнителям» не для победы, а для торга с властью, для шантажа и вымогательства денег.

Высокопоставленные «уравнители» прекрасно знали, что система выборов в Колоссии всегда приведет к победе того, кто нужен боблинам, а не того, за кого проголосует большинство избирателей. Настоящее, а не театральное противостояние власти было слишком опасным. Тем более что, в отличие от аскетичных и фанатичных «уравнителей» прошлых лет, нынешним руководителям Уравнительной церкви было что терять. К сожалению, большинство рядовых «уравнителей» не понимало того, что Центральный Конклав давно предал их интересы и очень выгодно продался боблинам. Люди привычно продолжали ходить на ритуальные «уравнительные» митинги и демонстрации — жалкие подобия славной истории борьбы за свои права.

Я так увлекся книгами, что не заметил, как пролетел целый день. Цедария вернулась из школы и время от времени пыталась привлечь мое внимание, но каждый раз Мыстр отгонял дочь:

— Подожди, милая. Пойди, лучше, займись уроками!

Мне он извиняющимся тоном говорил:

— Мы с женой читали дочке древние истории на ночь вместо обычных детских сказок. Потом она сама перечитала все книги из нашей библиотеки. Оттого-то Цедария так хорошо знакома с мифами, даже с теми, которые не полагается знать ребенку ее лет.

Кажется, Цедария обиделась, поняв, что я не расположен переносить на нее свое внимание. Возможно, она ожидала от меня чего-то важного, каких-то слов, действий или хотя бы взглядов. Но я был твердо уверен, что квартира Соображаевых — это не община в Детском мире. То, что было возможно и вполне оправданно там, не могло произойти здесь.

Алевтина пришла с работы и приготовила ужин. Мы поели молча. Цедария уткнулась носом в свою тарелку и не поднимала на меня глаз. Мыстр и Алевтина, казалось, ждали от меня новых чудес. Однако, на мой взгляд, остатков вчерашнего торта, которые пошли на десерт, было вполне достаточно, чтобы напомнить о том, что я не обманщик и не плод общей галлюцинации.

Посмотрев на часы, я начал прощаться. Цедария предприняла последнюю попытку:

— Калки, я тебя провожу!

— Нет! Ты что? Ведь это может быть опасно!

Упоминание об опасности подстегнуло родителей девочки. Они наперебой начали объяснять ей, почему меня нельзя провожать к дому Наула Назеля. Я увидел, что губки Цедарии задрожали, а на глаза навернулись слезы.

Пришлось нарушить данное самому себе слово и пообещать:

— Я обязательно загляну к вам, когда более или менее разберусь со своими делами.

Девочка тотчас же весело запрыгала на одном месте и захлопала в ладоши, словно я предложил ей руку и сердце. Ее родители были более сдержанны и менее оптимистичны. Это я прочел в их взглядах. Но на словах они пожелали мне удачи и успехов. На этом мы и расстались.

Я направился к Назелю, надеясь, что уж сегодня-то он окажется дома. Вскоре я уже стоял возле квартиры восемнадцать в доме шесть на улице Орешниковой. Но моя рука застыла на полпути к дверному звонку…