"Операция «Феникс»" - читать интересную книгу автора (Прудников Михаил Сидорович)

Глава четырнадцатая Посылка

Кларк не ошибался: главное, что определяло поведение Смелякова в жизни, — это его фанатическая привязанность к своему делу. Работа в лаборатории была для него всем — и отдыхом, и развлечением. Он не мог неё жить, без работы, как не может жить растение без воздуха и света. «Это не человек, а сгусток энергии, атомная бомба», — говорили о нём сослуживцы. И действительно, работоспособность Романа Алексеевича Смелякова не могла не удивлять. Он успевал сделать в течение дня столько дел, сколько другому на это потребовалось бы неделю. «Человек, — любил повторять Смеляков афоризм Ключевского, — который не может работать по шестнадцать часов в день, не достоин того, чтобы родиться». Сам Смеляков мог работать и больше. Он не только возглавлял институт, но и читал лекции, был членом редколлегии нескольких научных журналов, членом правительственных комиссий. Но главное — интенсивно занимался научной деятельностью. В тридцать лет Смеляков стал доктором физико-математических наук.

Сейчас он был признанным авторитетом. Особенно после того, как полученный в его лаборатории состав был использован для создания мощной оборонительной антиракеты. Технология ракетного топлива ещё не знала подобного состава: экономичного в производстве и необычайно лёгкого. «Состав Смелякова», как назвали это топливо специалисты, являлся секретнейшим стратегическим материалом. Вот почему об этом открытии учёного знал только узкий круг учёных, работающих в той же области. Да и сама фамилия Смелякова была засекречена. Всё же с помощью Матвеевой Руднику удалось по крупицам собрать об этом учёном обрывочные сведения и передать их Гансу Кушницу.

Разумеется, Смелякову и в голову не могло прийти, что его личностью и его работами интересуется иностранная разведка. Он понятия не имел, что у Кларка в обычной канцелярской папке на него собрано целое досье. В этой папке есть и его фотографии: вот прогуливается по Москве, вот садится в машину, вот выходит из подъезда дома. Здесь же хранится, детальное описание его характера, привычек, характеристика его друзей, знакомых, жены, родственников. Не упущено ничего — даже такие пустяки, как сорт сигарет, которые он курит.

Часть этой информации была выужена Рудником из бесед с Матвеевой, другая часть кропотливо собиралась сначала Маккензи, а затем Кушницем. Им удалось установить напротив квартиры Смелякова сверхчувствительную аппаратуру, которая записывала человеческую речь, расшифровывая вибрацию оконных стёкол.

Если бы кто-нибудь сказал об этом Смелякову, он наверное, поднял бы такого человека на смех. Всякая «шпиономания», как он называл превентивные меры обеспечения секретности, вызывала у него лишь раздражение. Хотя он понимал, конечно, что эти меры необходимы.

Смеляков любил излагать свои взгляды работавшей в лаборатории молодёжи. Здесь его суждения становились категорическими, резкими, парадоксальными.

— Научиться думать неортодоксально, — повторял он, — значит, преодолеть главное несчастье человека: инертность мышления. Человек, который мыслит ортодоксально, никогда не сможет стать учёным.

Смеляков был популярной фигурой особенно среди студенческой молодёжи крупного вуза, где он преподавал. Среди учёных он был известен как ярый приверженец гипотезы энергетической инверсии.

— Вот дело, которому стоит посвятить жизнь! — любил повторять он. — Это будет открытие, перед которым померкнет открытие ядерной энергии.

Многие считали увлечение этой гипотезой чудачеством, другие восхищались смелостью и убедительностью доводов Смелякова.

В тот вечер Смеляков возвращался домой пешком. Впереди — ни заседаний, ни совещаний, ни визитов. Сегодняшний вечер Смеляков был предоставлен самому и мог предаться раздумьям о смысле жизни, как шутливо называл он свои вечерние прогулки. Жил Смеляков на Песчаной, и до дому было не больше двадцати минут хода. Он любил эти вечерние прогулки и был уверен, что именно во время них пришли в голову самые удачные идеи. Он вспомнил, что формула сверхпрочного сплава пришла ему в голову тоже здесь, на Песчаной.

Дома жена сообщила, что на рабочем столе его ждёт с заграничным штемпелем. Это был толстый пакет, — накрест перетянутый шпагатом. В левом верхнем углу марки с изображением английской королевы. Обратный адрес свидетельствовал о том, что пакет пришёл из Лондона.

Сколько Смеляков ни напрягал память, он не мог вспомнить, чтобы в Лондоне у него были знакомые. Были в Берлине, Париже, Праге, Будапеште. Но в Лондоне… Кто бы это мог быть?

Смеляков перерезал шпагат, взломал сургучные печати. Внутри оказалась голубая папка с научными журналами на английском языке, с вырезками и толстыми ротаторными брошюрами. Сверху этих материалов лежало отпечатанное на машинке с мелким шрифтом письмо.

Смеляков медленно сложил письмо. Странно! Неужели действительно кто-то интересуется его работами! Да ещё где — в Лондоне! Может быть, это розыгрыш, шутка друзей? Смеляков ещё раз изучил штампы на конверте. Нет, всё верно. Пункт отправления бандероли — Лондон. Соединённое Королевство. Вот уж не думал, что на Британских островах у него найдутся поклонники! Да ещё женщина! Странно! Женщина — учёный-металлург! Молодая — всего двадцать семь. Надо ответить, обязательно. Смеляков сделал пометку в настольном календаре: «Написать письмо в Лондон», опустился в кресло и принялся листать присланные материалы.

Здесь были размноженные на ротаторе годовые отчёты лаборатории, описание опытов, вырезки из журналов. Смеляков углубился в чтение. Он не слышал, как вошла жена и поставила чай. Читал он, наверное, часа полтора. И, закрыв последнюю страницу, был разочарован. Ничего нового — все эти опыты, идеи, предложения уже устарели. «Неужели, — думал он, прохаживаясь по кабинету, — англичанка так наивна, что вообразила себе, будто присланные ею материалы могут меня заинтересовать! Или действительно в области жаропрочных сплавов они так сильно отстали от нас? Во всяком случае надо поблагодарить за внимание».

В этот вечер Смеляков долго ворочался, не в силах уснуть. Чем больше он думал о письме, тем более странным оно ему казалось. Ночью ему приснился Лондон, почему-то очень похожий на Рим, где Смелякову приходилось бывать. Он карабкался по стенам Колизея, падал, бежал от кого-то, кого-то он очень боялся и бежать не мог: ноги казались ватными, бессильными…

На следующий день, едва он вошёл в свой рабочий кабинет, как зазвонил телефон. В трубке раздался хорошо знакомый голос академика с мировым именем. Когда-то в институте Смеляков слушал его лекции. С тех лор у них установились не очень близкие, но достаточно прочные отношения.

После короткого обмена приветствиями академик сказал:

— Роман Алексеевич! Не хотели бы вы поехать в Лондон?

— В Лондон? — удивился Смеляков, вспомнив о вчерашнем письме и поражённый странным совпадением.

— Да, в Лондон… А что?

— Нет, ничего. А с какой целью? Надеюсь, не туристом?

— Нет, конечно. На конгресс. Научное общество приглашает тебя на конгресс учёных-металлургов.

— Это, надо думать, большая честь, Константин Николаевич? — засмеялся Смеляков. А про себя подумал: «И что случилось с англичанами? Почему их так заинтересовала моя скромная персона?»

— Ещё бы! Ты, кстати, не был в Лондоне?

— Нет, не довелось.

— Красивый город. Ну так как? Что ответить твоим английским коллегам?

Смеляков подумал, что на конгресс соберутся ученые со всего мира. Послушать над чем работают его коллеги разве это неинтересно? И потом полезно. И для себя, и для института. Кроме того, ему не мешает немного отдохнуть.

— Что же, Константин Николаевич! Я согласен…

— Ну и прекрасно! Недельки через две готовься к отъезду.

Смеляков положил трубку. Наверное, он должен радоваться. Впереди интересные встречи, новый незнакомый город, о котором он столько читал. Лондон! Пикадилли серкус, Оксфорд-стрит, памятник Нельсону… Гайд-парк. Есть возможность всё это увидеть собственными глазами. В конце концов оба письма из Англии — ведь это доказательство признания, международной известности. Но что-то всё-таки мешало Смелякову наслаждаться приятными известиями. Что-то вроде тайного недовольства собой или душевного неуюта.

Чтобы как-то заглушить это чувство, он позвонил жене.

— Видимо, через несколько дней полечу в Лондон.

— Так это прекрасно! Поздравляю! Но ты вроде бы не рад?

— Нет, почему же…

— А я рада за тебя. Надеюсь, ты не забудешь привезти мне французскую помаду?

«По-моему, ты рада за себя», — подумал Смеляков и не попрощавшись с женой, положил трубку.

После этого разговора на душе стало ещё тоскливее.