"Операция «Феникс»" - читать интересную книгу автора (Прудников Михаил Сидорович)

Глава вторая Два Ганса

Мюллерштрассе — узенькая улочка на окраине Западного Берлина. Дома здесь двух-трёхэтажные, старинные, с лепными карнизами и подъездами и высокими стрельчатыми окнами. Нижние этажи занимают магазины, лавочки, крохотные кафе, мелкие конторы, малоизвестные агентства и бюро. Вдоль обочины плотной шеренгой выстроились припаркованные машины. В обычные часы на улице тихо, малолюдно, и только в часы пик становится оживлённо. Чиновники и продавцы высыпают из своих контор и магазинов на улицы, чтобы перекусить в ближайшем кафе.

Дом № 31 мало чем отличается от своих соседей: трёхэтажный, из красного потемневшего от времени кирпича, с высокими окнами в частом переплёте, с цоколем, облицованным коричневым мрамором. Козырёк его единственного подъезда поддерживают два мускулистых бородатых титана. В глубокой входной нише — стеклянные двери, задёрнутые изнутри шторами.

Дом несколько отнесён в глубь улицы, перед фасадом его зеленеет аккуратно подстриженный газончик и разбиты цветочные клумбы. Можно подумать, что особняк принадлежит преуспевающему адвокату или доктору с богатой частной практикой. Но металлическая табличка на решётчатой ограде, — отделяющей газон от тротуара, гласит, что здесь располагается учреждение с малопонятным названием: «Агентство по розыску пропавших без вести». Впрочем, вы можете нажать кнопку звонка на ограде, и ворота вам откроет служащий агентства. Он проведёт вас в просторный холл и осведомится о цели вашего визита. Вы будете приняты с безукоризненной вежливостью, если даже в этот дом вас привело простое любопытство. Служащий подробно объяснит вам цели и задачи учреждения. Агентство основано исключительно с благородными и гуманными целями: оно разыскивает участников минувшей войны, пропавших без вести или погибших при неизвестных обстоятельствах. «Да, да, — вздыхает служащий, — столько несчастных, которые не могут отыскать своих родственников. Наша задача: помочь разыскать пропавших во время войны». Вам могут даже показать огромную картотеку, где хранятся самые подробные данные о пропавших без вести и их родственниках. Могут показать и фотографии тех, кого удалось найти в результате многолетних и тщательных поисков.

Если вас заинтересует, на какие средства существует агентство, то и тут служащий даст вам исчерпывающие пояснения: значительные суммы поступают от частных пожертвований, другая часть — от благотворительных обществ и фондов, какую-то часть бюджета составляют гонорары от клиентуры. «Мы весьма ограничены в средствах, — признаётся служащий, — но ведь прибыль не входит в нашу задачу».

Если вы зашли в этот дом, привлечённые вывеской, и вам действительно нужно разыскать пропавшего во время войны родственника, то этот же служащий попросит вас заполнить обширный формуляр. Вам необходимо указать свою фамилию, национальность, возраст, род занятий, вероисповедание, адрес, а также адреса ближайших родственников. Вас попросят принести фотографии пропавшего, письма (если таковые имеются), описать его особые приметы. Когда с формальностями будет покончено, вам предложат зайти через месяц. Служащий примет вас и через месяц, и через другой, и через третий, и с выражением соболезнования сообщит вам, что, к глубокому сожалению, ничем не в состоянии вас порадовать. Увы, самые тщательные розыски, предпринятые агентством, ни к чему не привели.

Только узкий круг лиц, имеющих непосредственное касательство к делу, знал, что в доме № 31 на Мюллерштрассе находится одно из отделений английской разведывательной службы. В трёхэтажном особняке с плотно зашторенными окнами действительно велась кропотливая и скрытая от посторонних глаз работа, не имевшая, правда, ничего общего с благотворительными целями. Отсюда, из этого дома, координировалась работа всей густой, многочисленной сети английской разведки в Западном Берлине. Что касается таблички с наименованием благотворительного агентства, она давала не только удобное прикрытие, но и позволяла иметь картотеку клиентуры, из среды которой черпались кадры осведомителей, связников, агентов.

В начале июля у дома № 31 остановился цвета слоновой кости «Мерседес-2505». Из машины вышел худой долговязый человек с бледным лицом, с брюзгливо отвисшей нижней губой. Он беспокойно повёл серыми глазками в морщинах в обе стороны улицы и, сопровождаемый двумя вылезшими из того же «мерседеса» рослыми молодыми людьми, направился к подъезду дома. Служащий поспешно открыл перед ним ворота.

В холле приезжего встретили трое чиновников «агентства». Последовал обмен рукопожатиями и улыбками. Не трудно было заметить, что хозяева относятся к приезжему с исключительным вниманием, граничащим с подобострастием, которое гость принимал равнодушно-устало.

— Надеюсь, путешествие было приятным, сэр? — спросил один из трёх плотный, розовощёкий здоровяк с седыми висками, державшийся несколько независимей других. Это был шеф местного центра мистер Кларк.

— Спасибо, спасибо, — ответил приезжий. — Давно тебя не видел. Как ты?

Топчась на месте, Кларк пробормотал что-то в ответ.

— Ну, что же ты, — высказал нетерпение приезжий. — Веди в свой кабинет. Не будем терять времени. Приступим к делу.

Кларк сразу засуетился.

— О, простите, мистер. Вот сюда, наверх.

Хотя встретившие шефа сотрудники и были упреждены шифровками о приезде Лейнгарта (а это был он), никто из них не называл гостя по имени. К нему обращались просто «мистер». Имя Лейнгарта, как и факт его пребывания в Западном Берлине, являлись величайшей служебной тайной. В особняке на Мюллерштрассе о его приезде знали всего лишь трое — руководитель центра, его заместитель и начальник русского отдела. Для остальных Лейнгарт был обычным визитёром, естественно, под чужой фамилией. По паспорту он значился представителем английской торговой фирмы, имеющей деловые интересы в Старом Свете. На самом же деле Лейнгарт совершал инспекционную поездку: он хотел проверить на месте, как идёт подготовка в многочисленных разведцентрах к операции «Феникс» — так была названа серия мероприятий, направленных на то, чтобы вырвать у Советского Союза секрет новой антиракеты. Выполняя указания директора, Лейнгарт намеревался лично координировать усилия подчинённых и выработать чёткий план действий. Кроме того, он верил, что его присутствие на месте окажет мобилизующее влияние на сотрудников секретной службы.

Каждое звено в операции «Феникс», кроме общего названия, имело ещё и порядковый номер. То, что планировалось в особняке на Мюллерштрассе, значилось под порядковым номером — один. И поэтому можно было догадаться, какое важное значение придавали западноберлинскому варианту операции руководители разведки.

Кларк провёл Лейнгарта в свой кабинет — просторную комнату с камином и тяжёлым лепным потолком. В нишах под окнами убаюкивающе жужжали кондиционеры. В кабинете было тихо и прохладно, как в погребе.

Когда-то Кларк и Лейнгарт служили вместе в военной разведке и находились в довольно дружеских отношениях. Но, уже судя по первой реплике гостя, Кларк понял, что сейчас, поднявшись почти на самую вершину служебной лестницы, Лейнгарт не склонен был придавать их прежним дружеским чувствам слишком большого значения.

«Так оно бывает всегда, — думал Кларк, — власть и успех меняют людей. Кто я в глазах Лейнгарта? Мелкий неудачливый клерк».

Кларк считал, что судьба обидела его несправедливо. Ведь и он мог бы взобраться на вершину служебной пирамиды. Что он, хуже этого долговязого спирохета! Должна же когда-нибудь ему улыбнуться судьба!

Они уселись в просторные кожаные кресла возле низенького столика. На столе появились коктейли.

— К сожалению, сэр, — сказал Кларк, — нам до сих пор не удалось добиться прогресса. Я имею в виду дело по подготовке агента по кличке Физик, о котором я вам докладывал в шифрограмме.

Лейнгарт поднял белёсые брови. Дорога утомила его, и он находился в дурном настроении.

— Что значит не добились прогресса? Нельзя ли выражаться поконкретнее.

— Физик в последний момент отказался от сотрудничества.

— Мгм… Но разве нельзя найти ему равноценной замены?

— Равноценной? К сожалению, сэр, ничем подобным пока не располагаем.

Нижняя губа Лейнгарта недовольно оттопырилась. В душе у него закипало раздражение против этого толстяка. Завалить мероприятие, на которое он, Лейнгарт, так рассчитывал! Ему хотелось бросить в розовое, упитанное лицо Кларка какую-нибудь колкость. Но Лейнгарт сдержал себя. «В конце концов в нашем деле никто не застрахован от неудач, — подумал он. — Да и потом ценно уже то, что Кларк, не в пример другим, говорит о своей неудаче прямо».

— Послушайте, Кларк, — уже примирительно сказал Лейнгарт. — Вы, надеюсь, понимаете, что срыв операции должен быть исключён. Вы уверены, что испробовали все методы?

— Да, сэр. Мы предлагали ему суммы, каких не предлагали ещё никому, и по завершении миссии паспорт любой страны — на выбор. Но на него это не произвело никакого впечатления.

— Надеюсь, он психически нормален?

— Да, вполне, сэр. Он просто оказался под сильным влиянием коммунистической доктрины. Таких даже в век «холода» настолько много, что их трудно учесть. Только по нашим специальным картотечным учётам, я бы сказал меченых душ, более четырёх миллионов значится. А что будет, когда наступит потепление в мире? Хочу напомнить вам, сэр, что Физик провёл в России пять лет.

— Что же всё-таки он говорит? — чуть громче обычного и слегка раздражённо сказал Лейнгарт.

— Он говорит, что не может наносить вред стране, которая дала ему образование и где у него много друзей. Это тем более странно, сэр, что всего год назад он ничего не имел против контактов с нами. Все три года наши люди внимательно присматривались к нему и вели с ним работу.

— Что же случилось за эти несколько месяцев?

— Насколько я понял, сэр, у него в России появилась девушка, на которой он собирается жениться. Видимо, он изменил свои взгляды под её влиянием…

— Мгм… — криво усмехнулся Лейнгарт. — Пожалуй, придётся признать, что директор прав, утверждая, что один электронный прибор стоит десяти Мата Хари… — Он налил себе содовой и задумчиво отпил несколько глотков. Кондиционер мурлыкал свою нескончаемую песню. Высокие часы в футляре из красного дерева с готическим циферблатом пробили десять ударов.

Вдруг лицо Лейнгарта оживилось. Он поставил стакан на стол и, поднявшись, зашагал по комнате.

Кларк украдкой наблюдал за шефом. Пройдясь несколько раз по кабинету, Лейнгарт остановился возле столика и, думая о чём-то своём, рассеянно спросил Кларка:

— А как зовут этого… вашего Физика?

— Кушниц… Ганс Кушниц, сэр.

— Кушниц… Кушниц… Ганс Кушниц, — бормотал Лейнгарт. — Хорошее имя. В нём есть что-то истинно славянское… Да, Кларк, если бы Кушница не было, его следовало бы выдумать. Кто это сказал, Кларк?

— Кажется, Вольтер… Но о боге… — Кларк с интересом смотрел на шефа.

— Совершенно верно, Кларк. Вы неплохо знаете классиков, но у вас не хватает фантазии. Так вот, Кларк, у меня, кажется, появилась неплохая мысль.

Лейнгарт поспешно сел в кресло. Глаза его молодо поблёскивали.

— Дайте-ка мне, Кларк, досье этого Кушница.

Ганс Кушниц, о котором с такой заинтересованностью беседовали два высокопоставленных английских разведчика, сидел в двухкомнатном номере «Отеля № 9» — так сотрудники разведки называли одну из своих служебных квартир в Западном Берлине — и пытался разобраться в случившемся.

Пока ясно было одно: он попал в беду.

Всего лишь несколько дней как он вернулся из Москвы. В кармане его лежит новенький пахнущий краской диплом, свидетельствующий, что он, Ганс Кушниц, гражданин ГДР, закончил физический факультет МГУ по специальности «квантовая физика». Ясно, до мельчайших подробностей он помнил проводы в общежитии на Ленинских горах. В последний вечер перед отъездом в его комнату набилось человек двенадцать однокурсников. Пили, спорили, обещали не забывать друг друга и регулярно переписываться. Потом откуда-то появилась гитара. До самого рассвета они горланили песни. Ганс был взволнован до слёз: в этот вечер он с особенной остротой почувствовал, как привязался к своим товарищам за пять лет учёбы.

Но был ещё человек, особенно тесно роднивший его с Ленинскими горами, с Москвой. У этого человека были серые глаза, коротко стриженные русые волосы и слегка выступавшие скулы. Всё в этом человеке казалось Гансу особенным — и смеющийся взгляд, и редко расставленные передние зубы, придававшие её улыбке удивительное обаяние, и подкупающая прямота в спорах. Даже имя её, Татьяна, Ганс был готов повторять без конца. Она великолепно бегала на коньках и знала уйму русских песен. Голос у неё был чистый и сильный.

Утром после вечеринки на Ленинских горах она провожала его на Белорусском вокзале. Они приехали минут за сорок до отправления поезда. Ганс уложил свой багаж под сиденье и вышел на платформу. Было солнечное субботнее утро. На вокзале бурлили толпы — москвичи торопились за город.

До самого отхода поезда они стояли у вагона, не отрывая друг от друга встревоженных взглядов. Потом, когда раздался гудок, она впервые поцеловала его — торопливо, горячо. От нежности к ней у Ганса перехватило дыхание. Прыгнув на площадку вагона, он помахал рукой и крикнул:

— Я скоро приеду! Жди!

Глядя на её удалявшуюся высокую фигурку, он думал, что не пройдёт и двух месяцев, как снова будет в Москве и снова увидит Татьяну. И тогда у него не было оснований думать иначе. Незадолго до защиты диплома его пригласили в посольство ГДР в Москве и спросили, как он смотрит на то, чтобы остаться ещё на несколько лет в Советском Союзе и поработать в СЭВе. Правда, он мечтал о научно-исследовательском институте. Но была Татьяна, и Ганс с радостью согласился. Потом его пригласили в СЭВ, попросили заполнить анкету, объяснили, что для начала он будет назначен на должность эксперта. Через несколько недель его снова пригласили в СЭВ и спросили, может ли он приступить к работе сразу же после отпуска. Ганс сказал, что готов приступить хоть сразу же после защиты диплома.

— Прекрасно! — воскликнул начальник отдела кадров. — Ждём вас пятнадцатого августа. А пока отдыхайте.

Всё устраивалось как нельзя лучше. Никогда ещё Ганс не чувствовал себя таким счастливым, весёлым, беззаботным. Впереди была интересная работа, Татьяна, встречи с новыми людьми — впереди открывалось заманчивое будущее.

Ганс жил в Восточном Берлине вместе с дедом. Это был глухой старик, тощий как вобла, но ещё довольно бодрый для своих семидесяти трёх лет. Дед был участником минувшей войны, называл себя «истинным немецким солдатом» и по этой причине считал обязанным, несмотря на возраст, держаться молодцевато.

Родителей Ганс почти не знал: отец погиб в последние дни войны, мать умерла в пятидесятых годах. Семилетним мальчиком, он остался на попечение тётки по матери да деда. Тётку Гертруду Ганс считал второй матерью, да это и не удивительно: все сознательные мальчишеские годы он провёл в её доме. Тётка Гертруда была красивая дородная женщина, весёлая и, как впоследствии понял Ганс, несколько ветреная. В её доме часто появлялись такие же весёлые и дородные мужчины. Когда уже Гансу было лет шестнадцать и он заканчивал школу, один из них — преуспевающий делец, оказавшийся по делам своей фирмы в ГДР, — увёз тётку в Западный Берлин. С тех пор Ганс остался вдвоём с дедом. Других близких у него не было.

Ганс оказался в Москве благодаря стечению обстоятельств, во многом случайных. Не последнюю роль тут сыграло то, что дед его воевал на Восточном фронте, три года провёл в плену, в лагерях в районе Свердловска, где и научился довольно бегло говорить по-русски. О России дед вспоминал много и охотно. Ему там нравилось далеко не всё, но он не разделял озлобления против этой страны некоторых бывших фронтовиков.

— Нет, — любил говорить он, — что там ни говори, Ганс, а русские поступили с нами великодушно. Уж я-то видел, сколько горя мы им причинили.

Именно дед пробудил в Гансе интерес к суровой стране на Востоке. От него он научился самым обиходным русским оборотам речи.

— Мой тебе совет, Ганс, — говорил дед, — учи этот язык. Будем мы с русскими врагами или друзьями — он тебе пригодится. Ты приобретёшь капитал на всю жизнь.

Тётка Гертруда не раз говорила, что Ганс унаследовал характер отца — военного инженера: его трезвость суждений, его страсть к точным наукам (по физике и математике Ганс получал всегда отличные оценки), его основательность. Если Ганс брался за какое-нибудь дело, он стремился познать его до конца. Так произошло и с русским языком. Ганс не мог остановиться на полпути, ему хотелось овладеть русским языком в совершенстве.

После школы Ганс поступил на радиозавод. По вечерам четыре раза в неделю он посещал курсы русского языка при обществе дружбы ГДР — СССР. Через два года Ганс уже читал в подлиннике Чехова, Толстого, Горького. В Доме дружбы на Фридрихштрассе, 75, Ганс стал своим человеком: он помогал устраивать вечера, концерты, встречи. У него было много знакомых среди советской колонии в Берлине. Однажды за активную работу в обществе его премировали бесплатной туристической поездкой в СССР. Наконец он увидел страну, о которой столько читал и слышал.

— Ну, как, — допытывался дед, — небось там нас, немцев, до сих пор не любят, а?

— Нет, — ответил Ганс, — я этого не почувствовал.

— Гм, — усомнился дед, — может, из вежливости не показывают. А впрочем, я же говорил тебе, что русские — народ великодушный.

Потом случилось то, о чём Ганс и не смел мечтать. Как-то в правлении общества ему предложили поехать учиться в Москву.

— Какую специальность вы хотели бы избрать?

— Физика.

— Тогда готовьтесь к вступительным экзаменам. Есть место на физическом факультете МГУ.

Окрылённый Ганс засел за учебники. Осенью он был в Москве и по нескольку раз в день вынимал из кармана студенческий билет: неужели это случилось с ним наяву, что он, Ганс Кушниц, студент одного из самых крупнейших и прославленных университетов мира?

Теперь, сидя в комнате отеля, Ганс в который раз вспоминал эти подробности своей короткой биографии. В номере было тихо, казалось, в гостинице нет ни души. Но Ганс знал, что стоит ему выйти в холл, как откуда-то бесшумно появятся немногословные здоровяки с подбородками боксёров и препроводят обратно в номер. Ганс недоумевал, почему его содержат под арестом. Разве он недостаточно ясно дал понять, что не может иметь с ними никакого дела. Что ещё они хотят от него?

— Послушайте, — пригрозил он толстяку, называвшему себя Кларком, — если вы меня не выпустите немедленно, я разобью окно и позову полицию.

В ответ Кларк весело рассмеялся, а потом уже серьёзно посоветовал:

— Не делайте глупостей. Окна выходят на глухой двор, и вас всё равно никто не услышит. И потом — неужели вы думаете, что мои люди позволят вам это сделать.

— Но меня наверняка разыскивает тётя. Она уже, наверное, позвонила в полицию.

— Не волнуйтесь. Это мы тоже предусмотрели. Ваша тётя знает, что вы с приятелем уехали отдыхать в Альпы.

Ганс чувствовал полное бессилие. После беседы Ганс в тупом состоянии валялся на постели.

Вдруг в номер бесшумно вошёл детектив: он принёс поднос с ужином, бутылку виски, лёд, содовую и блок сигарет.

— Не нужно ли что-нибудь ещё? — вежливо осведомился он.

Ганс ничего не ответил. В тот же вечер он напился до бесчувствия. Первый раз в жизни.

Утром Ганс долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Морщась от головной боли, он осмотрел из-под полуприкрытых век номер. Наконец вспомнил всё и застонал от отчаяния. Как же он так мог влипнуть? Где и когда он совершил первую ошибку, повлекшую за собой серию других и в конце концов приведшую его в этот номер?

Пожалуй, всё началось три года назад, когда, вернувшись в Берлин на летние каникулы, он впервые поехал в Западную зону навестить тётку Гертруду. Дела у её мужа шли, видимо, неплохо: тётка жила в большой квартире в лучшем районе города; она разъезжала в собственном «фольксвагене», он, отправляясь на службу, садился в «мерседес». Гансу были искренне рады. Детей у тётки Гертруды не было, всю скопившуюся материнскую нежность она тратила на племянника.

Но, пожалуй, главное началось не с тётки, а со знакомых её мужа. Один из них — пожилой, лысый, с тонкими бледными губами, узнав, что Ганс только что вернулся из Москвы, воскликнул:

— О, это любопытно. Расскажите нам о России. Как там?

Лысого интересовало всё: и как в России относятся к немцам, — и каков уровень жизни в Москве, и что Ганс думает о советской молодёжи. Ганс был польщён, что нашёл столь благодарного слушателя.

— Ну и как вы оцениваете успехи русских в борьбе за мир? — допытывался новый знакомый.

— Пока ещё я плохо знаю Россию, — отвечал Ганс. — Но в Москве я всё-таки скучаю по дому.

— Правильно! — воскликнул лысый. — Истинный немец должен быть прежде всего патриотом. Кстати, был бы рад видеть вас у себя дома. Заходите завтра ко мне пообедать.

В доме лысого Ганс познакомился ещё с одним человеком — весёлым, общительным и ещё довольно молодым. Ганса он называл не иначе, как наш «московский друг».

Новые знакомые спорили о будущем единой Германии, о национальных чувствах немцев, восхищались Штраусом и ругали Брандта. Гансу нравилось, что эти люди, как тогда ему казалось, принимают беды Германии близко к сердцу, как свои личные.

— Ганс, что вы думаете о разделении Германии? — спросил его лысый.

Ганс ответил, что принимает это как свершившийся исторический факт, как расплату за ошибки прежних правителей Германии.

— Но когда-то это ненормальное положение должно кончиться, — возразил хозяин дома. — Согласитесь, что всякое наказание должно иметь свой предел.

— Вы правы, — согласился Ганс. — Возможно, в ближайшем будущем Германия снова станет единой.

— Но каким образом это произойдёт?

Ганс пожал плечами. По этому вопросу у него не было определённого мнения.

— А я вам скажу, — вмешался в разговор весельчак, — что русские никогда не допустят воссоединения. Это должны сделать сами немцы — и никто другой.

— Да, да, — поддержал его лысый, — несмотря на разделяющие нас границы, мы здесь, в Федеративной республике, и вы там, в Восточной зоне, должны всегда помнить, что мы — единая нация, единая семья.

Ганс решил, что его новые знакомые приятные люди, и, когда они попросили его передать пакет их другу, работающему в посольстве ФРГ, посчитал, что отказать им в этой, в сущности, пустяковой просьбе неудобно.

Потом он стал навещать тётку Гертруду каждое лето, и каждое лето встречался с друзьями. Их по-прежнему интересовало всё, что касалось его жизни в Москве, и Ганс не видел ничего предосудительного в том, чтобы удовлетворить их любознательность. Не видел он ничего плохого и в том, чтобы выполнить их мелкие просьбы, касавшиеся передачи в Москву посылок и писем.

Когда через неделю после возвращения из Москвы с дипломом Ганс поехал навестить тётку Гертруду, в её доме он встретил своих старых друзей. Он с гордостью сообщил, что через месяц едет в Москву на постоянную работу в СЭВ.

Его горячо поздравляли. Весельчак поднял за Ганса тост и пожелал ему успехов.

— Да, Ганс, — сказал он, — надеюсь, ты веришь, что здесь сидят твои друзья, которые искренне гордятся тобой.

В конце вечера весельчак пригласил Ганса к себе в гости, сказав, что сам заедет за ним. И действительно, назавтра в точно назначенное время весельчак заехал за ним в чёрном «мерседесе». Через четверть часа «мерседес» остановился у «Отеля № 9». Ничего не подозревавшего Ганса провели на служебную квартиру разведки.

Тут он впервые встретился с Кларком.

— Так вот, Кларк, — начал Лейнгарт, закрывая папку с материалами на Ганса Кушница, — насколько я помню, вы собирались использовать его в качестве связника с вашим московским агентом, а также в качестве одного из технических руководителей операции.

— Совершенно верно, сэр.

— Насколько я вас понял, вас прельстили в этой кандидатуре два обстоятельства. Во-первых, как его… К-к-к…

— Кушниц, — подсказал Кларк.

— Да, да, Кушниц — человек со специальной научной подготовкой. Во-вторых, как гражданин социалистической державы, он, вероятно, будет избавлен от слежки со стороны службы безопасности русских.

— Да, сэр. Вы поняли мою мысль совершенно правильно. Есть и ещё один довод: отец девушки, за которой ухаживает Ганс Кушниц, крупный учёный — физик. В его квартире можно почерпнуть кое-какую полезную для нас информацию. Но это ещё не всё. Есть у Кушница и ещё одно преимущество. Человек, к которому он выйдет на связь, работает в посольстве ГДР в Москве. И поэтому Кушниц может встречаться, не навлекая подозрений русской контрразведки.

— Прекрасно! Теперь скажите, где находится Кушниц в настоящее время?

— На нашей конспиративной квартире.

— Очень хорошо! — воскликнул Лейнгарт. — Поскольку этот Кушниц не устраивает нас своим образом мыслей, мы должны создать другого, который будет устраивать нас во всех отношениях.

Кларк пристально посмотрел на Лейнгарта; лицо шефа побагровело от возбуждения. И вдруг Кларк догадался.

— Сэр, — спросил он, — вы предлагаете двойника?

— Вы не лишены сообразительности, приятель. Кларк задумался, вертя в руках бокал. Почему же эта мысль не пришла в голову ему. «Ох, Роберт, опять ты упустил счастливую возможность».

— Это интересно, сэр. Но слишком рискованно и трудновыполнимо. Двойника могут опознать родственники, друзья.

— Ну, что касается риска, — возразил Лейнгарт, — то это специфика нашей с вами профессии. И насчёт трудностей — посмотрите ещё раз досье. Вы говорите родственники… Но кто? Здешние? У нас есть способ повлиять на них. Если потребуется для дела — признают за Ганса, кого мы пожелаем. В Восточном Берлине — глухой дед, которому восьмой десяток. Берлинские друзья? Но они не видели Кушница целый год. А ведь время, как вам известно, меняет человека. — Лейнгарт на мгновение задумался. — Есть, правда, — медленно проговорил он, — одна реальная опасность: девушка Кушница. Но так ли необходимо нашему двойнику с ней встречаться?

— Не обязательно, сэр. Но она может встревожиться по поводу молчания Ганса. Чего доброго, станет разыскивать его, наводить справки.

— Вы правы, Кларк. Но и здесь есть выход. Допустим, она получит от своего жениха из Восточного Берлина письмо: так и так, я передумал и решил остаться на родине. Мне предлагают интересную работу…

— Такое письмо подготовить не трудно. У нас есть хорошие специалисты по подделке почерка. Ну а вдруг, сэр, девушка встретит нашего Ганса на улице Москвы?

— Это маловероятно, Кларк. Москва — большой город. Шансы равны нулю.

— И всё же. Надо подготовить двойника и с этой стороны. Правда, в нашем распоряжении очень мало времени.

— Сколько же?

— Кушниц должен пробыть в гостях у тётки ещё неделю.

— Неделю? Не так много, конечно, но вполне достаточно. Только не теряйте ни минуты времени. Немедленно снимите Кушница на цветную плёнку, запишите его голос, словом, подготовьте все данные и разошлите в наши разведшколы. Возможно, у них найдётся подходящая кандидатура. Подключите к этому делу наших немецких коллег. Действуйте, Кларк, действуйте. У нас действительно мало времени.

Лейнгарт поднялся — высокий, суровый, решительный.

— Простите, сэр, ещё один вопрос. А что нам делать, так сказать, с оригиналом?

Лейнгарт в задумчивости пожевал губами.

— У меня ещё нет готового мнения на сей счёт. Но я обещаю подумать о его судьбе. Да, и вот что ещё, Кларк… Не хотели бы вы и сами поехать в Москву? Говорят, красивый город!

Вопрос застал Кларка врасплох.

— Я никогда не думал, сэр…

— Налейте-ка, Кларк, себе виски, а мне соку. Я хочу выпить за ваши успехи в России.

Кларк суетливо наполнил бокалы и подал один шефу.

— Да… — задумчиво проговорил Лейнгарт, — я вам завидую, Кларк, вам предстоит интересная работа. Мне бы ваши годы… Ваше здоровье, господин резидент.

Лейнгарт с удовольствием выпил сок со льдом.

Для Ганса начался какой-то кошмар. Его доселе тихий номер заполнили неизвестные люди. Они нацеливались на него кино- и фотокамерами. Они записывали его голос и снимали отпечатки пальцев. Ганса заставляли сесть, лечь, встать, пройтись по комнате, улыбнуться, засмеяться, нахмуриться, потом раздеться и пройтись по комнате обнажённым. То же самое продолжалось на улице: Ганса посадили в машину и повезли в какой-то глухой парк. И там непрерывно жужжали кинокамеры.

Ганс чувствовал себя униженным, подавленным, запуганным. Но люди с аппаратурой не обращали на его эмоции никакого внимания. Они были молчаливы и деловиты. Для них он был просто объектом. Ганс чувствовал себя редкостным зверем в клетке, перед которой собралась толпа зевак.

Ганс согласился на всю эту унизительную процедуру только потому, что Кларк дал слово отпустить его по окончании съёмок на все четыре стороны.

Наконец люди с аппаратурой оставили его в покое, но в номере появился сам Кларк с помощником.

— Ну, Ганс, — весело начал он, — ваши мучения, можно сказать, окончились. Сегодня же вы будете свободны. Но что у вас за вид! Мы же с вами не на похоронах. Нет, нет, так не годится. Послушай-ка, Джек, — обратился он к одному из помощников, — распорядись, чтобы нам принесли обед. Надеюсь, Ганс, вы не откажетесь со мной пообедать?

Ганс метнул на своего мучителя мрачный, затравленный взгляд — и ничего не сказал.

Вскоре подали обед — большие куски бифштекса, зелень, апельсиновый сок. Джек открыл бутылку «Лонг Джона». Решив всё вынести до конца, Ганс сел за стол и молча выпил поданные виски и апельсиновый сок.

— Не надо обижаться, Ганс, — говорил между тем Кларк, кладя себе на тарелку большой кусок говядины. — Мы не желаем вам зла. Сейчас мы побеседуем — и вы свободны. Тётя, наверное, вас заждалась.

Ганс тоже положил себе порцию бифштекса, хотя есть ему и не хотелось. Украдкой он наблюдал за своими тюремщиками, но ничего угрожающего на их лицах прочесть не мог. Обычные, даже добродушные лица, розовые жующие рты.

Скоро Ганс почувствовал необыкновенную лёгкость. Все его страхи улетучились. По телу разлилось удивительно приятное тепло, жесты стали стремительно-свободными. «Чего же я боялся, — думал он, — всё оказалось не так уж и страшно. В конце концов Кларк не гангстер. У него такой респектабельный вид. Да и остальные — приятные ребята».

— Послушайте, Ганс, — вкрадчиво попросил Кларк, — расскажите мне немного о себе. Опишите вашу берлинскую квартиру, ваших друзей в Москве…

— О, пожалуйста, — согласился Ганс, — если вас это интересует.

— Да, да, конечно, — подтвердил Кларк.

— У нас с дедом три комнаты и большая кухня на втором этаже в новом доме на Фридрихштрассе… Самая большая комната — гостиная, там висит несколько репродукций с работ Дюрера, на полках — сувениры…

Мысли Ганса были необыкновенно ясны, фразы текли плавно, как бы сами собой, воображение работало с необыкновенной живостью. «Что со мной сделалось? — думал Ганс. — Откуда эта лёгкость, неужели виски? Нет, не может быть. Но тогда что же?» Но задерживаться на этой мысли Гансу не хотелось, его неудержимо тянуло говорить. И он говорил без умолку, тем более что Кларк проявлял интерес даже к пустякам: где в квартире лежат его вещи, какой бритвой он бреется, что готовит себе на завтрак, где обедает, есть ли у него любимые блюда. Вопросы сыпались один за другим. И Ганс отвечал с необычной для него словоохотливостью.

Покончив с подробностями квартирной обстановки и привычками Ганса, перешли на разговор о Москве. Кларк попросил его рассказать о его русской знакомой.

— Она красива?

— Мне кажется, да.

— И вы собираетесь на ней жениться?

— Если она согласится, то обязательно, мы…

— Опишите, как она выглядит, как одевается, где работает, кто её родители? Кстати, вы с ними знакомы?

Ганс вспомнил Танину квартиру в Черёмушках, шумный зелёный двор, где много детей и летом с тополей падает пух. Таниного отца с широким добродушным лицом и крупными сильными кистями рук — он был известным учёным-физиком. Танину мать — полноватую женщину с удивительно добрыми чёрными глазами. Рассказывая об этом, Ганс не переставал удивляться, насколько живо он всё себе представляет.

Потом Кларк перешёл к другому вопросу: он спросил, кого Ганс знает в посольстве ГДР в Москве, попросил подробно описать этих людей, их характеры и привычки…

Кого он знал в посольстве? Близко — никого. Только, пожалуй, третьего секретаря — Штропа. Они учились в одной школе и неожиданно встретились в Москве. Потом он назвал ещё несколько фамилий, описал их внешность.

Вопросы следовали один за другим. Сколько времени длилась беседа — час, два, а может, три, Ганс сказать не мог. Он только обратил внимание, что в комнате стало темней. Неожиданно Ганс почувствовал страшную усталость. Говорить ему стало невмоготу. Ему хотелось повалиться на постель и заснуть.

— Извините, — пробормотал он, — я хочу…

— Да, да, — спохватился Кларк, — вы устали. Вам надо отдохнуть. У вас был тяжёлый день.

Кларк с помощниками поднялись и, пожав Гансу руку, оставили одного. Уже засыпая, он подумал, что забыл спросить хозяев, когда же они его отпустят. Но подумал об этом равнодушно, как о чём-то постороннем.

Ганс проспал четырнадцать часов тяжёлым глубоким сном. А в это время на Мюллерштрассе, 31, несколько машинисток переписывали с магнитофонных лент его показания. Кларк торопился: к прибытию двойника ему хотелось подготовить все документы, ведь перед отъездом в Восточный Берлин двойник должен выучить все эти показания наизусть, успеть вжиться в новую роль.

Назавтра допрос повторился. Опять последовал обед, опять в бокал Ганса всыпали небольшую дозу допинга, опять магнитофоны, установленные в соседней комнате и соединённые невидимой проводкой с микрофоном под столом, накручивали сотни метров беседы.

Так продолжалось несколько дней.

Чем больше Кларк занимался операцией «Феникс», тем больше он увлекался ею. Идея Лейнгарта, показавшаяся ему сначала невероятной, слишком смелой и необычной, приобретала очертания реального конкретного дела. Впрочем, так ли уж она была необычна? История шпионажа знает немало примеров, когда для получения информации использовался двойник. Но одно дело читать и слушать о подобных примерах, совсем другое — самому быть участником подобной операции.

Мысль о том, что перед ним открываются блестящие возможности сделать карьеру и наверстать упущенное, подстёгивала Кларка. Его охватила творческая лихорадка, подобно той, которая овладевает писателем, приступающим к роману, или художником перед полотном, на котором прорисовываются первые контуры его замысла. Пожалуй, вот ради таких минут Кларк и любил свою профессию.

Самое главное, думал Кларк, не упустить ничего. Любая мелочь могла погубить или спасти всё дело. Двойник должен был знать об оригинале всё, или почти всё, и поэтому три дня Кларк тщательно препарировал память Ганса Кушница, пытаясь проникнуть в её самые глухие закоулки. Кларк особо настаивал, чтобы Ганс вспомнил всех своих знакомых как в Москве, так и в Берлине и описал подробно их внешность. Стоило упустить хотя бы одного — и встреча двойника с этим упущенным знакомым могла иметь печальные последствия. Допустим, на улице Москвы к двойнику Ганса подойдёт товарищ по университету, достаточно хорошо знающий подлинного Ганса, поздоровается или окликнет его. Поведение двойника сразу же покажется странным, если тот не узнает «своего знакомого». В худшем случае это обстоятельство может привести к провалу. «Вспомните других ваших знакомых, — без конца настаивал Кларк, — их приметы, род занятий, при каких обстоятельствах вы встретились в первый раз».

Допросы Ганса продолжались всё время, пока готовился двойник.

На следующий день после беседы Кларка с Лейнгартом несколько сотрудников были направлены в разведывательные школы секретной службы, в школы разведки стран НАТО. Десятки лиц по обе стороны Атлантики подключались к операции «Феникс», конечная цель которой была известна только очень узкому кругу лиц.

Через два дня после начала операции Кларк почти одновременно получил две шифровки: одну — из Англии, другую — из Турции. Адресаты сообщали, что, как им кажется, они нашли среди курсантов школ подходящие кандидатуры. В тот же день специальными самолётами ВВС Англии двойники были доставлены на военно-воздушную базу близ. Франкфурта-на-Майне, а оттуда по фальшивым паспортам с группой голландских туристов — в Западный Берлин.

Кларк ждал двойников с нетерпением. Он подолгу рассматривал сильно увеличенный снимок Физика-Кушница. С фотографии на него смотрел молодой человек не то испуганно, не то удивлённо. Обычное лицо, которое в толпе не привлечёт внимания: глубоко посаженные светлые глаза, прямой, немного коротковатый нос, светлые гладко зачёсанные волосы. Только подбородок — широкий, красиво очерченный, с ямочкой посредине — придавал этому лицу некоторую индивидуальность.

Внешность Физика, как называли Ганса на Мюллерштрассе, 31, вполне устраивала Кларка. Именно тем, что в ней не было ничего броского, кричащего, неповторимого. Даже рост — 178 см — был самым обычным для мужчин. Всё это облегчало работу по подбору двойника. «Да, да, — твердил себе Кларк, — подыскать человека с такими данными — задача вполне реальная».

Был уже десятый час вечера. Кларк ещё работал, когда ему позвонили и доложили по телефону о прибытии двойников. Через полчаса на столе у Кларка лежали две толстые папки — досье двойников. Заметно волнуясь, Кларк из приклеенного внутри конверта торопливо достал крупные цветные фотографии. Их было три — на одной курсант был снят в фас, на другой — в профиль, на третьей — в полный рост. Взглянув на снимки, Кларк почувствовал некоторое разочарование: да, сходство с Гансом, несомненно, улавливалось — тот же раздвоенный подбородок, так же глубоко посаженные светлые глаза, много общего и в овале лица. Кларк достал из стола фотографию Ганса и положил её рядом со снимками курсанта, переводя взгляд с одной фотографии на другую. Да, сходство бесспорное. Но всё же далеко не полное, которого так хотелось добиться Кларку. Разница улавливалась даже не столько в чертах лица, сколько во внутренней индивидуальности каждого. У Ганса в лице было больше открытости, ясности, человеческой теплоты. В лице Физика чувствовались замкнутость, холодноватость, какая-то внутренняя настороженность, недоверчивость к внешнему миру. Гораздо больше Физик походил на Кушница там, где он был снят в полный рост, на фоне какой-то кирпичной стены. Окончательный вывод Кларк решил сделать завтра, понаблюдав обоих молодых людей, так сказать, в натуре. А пока, отложив снимки, Кларк принялся изучать личное дело.

«Эрнст Краузен, гласило досье, 26 лет, холост, рост 179 см, вероисповедания протестантского, канадский подданный. Отец эстонец, мать русская, оба выходцы из России. Закончил технологический колледж в Торонто. Владеет эстонским, русским, английским языками. В школе обучается четвёртый год, имеет хорошие оценки по радиоделу и шифровальному делу, тайнописи и карате». Дальше следовало описание характера Краузена, его поведения в школе и обществе, его взглядов и убеждений. Как явствовало из короткой характеристики, Эрнст Краузен не пьёт, не курит, отличается редкой физической силой и спокойным, уравновешенным, но несколько замкнутым характером, что мешает ему быстро сходиться с людьми.

Не дочитав характеристики, Кларк отложил первую папку и принялся за вторую. Здесь его тоже прежде всего заинтересовали фотографии. Едва Кларк взглянул на них, как у него вырвался вздох облегчения. Да, пожалуй, этот был значительно ближе к оригиналу: весёлое, озорное, простецки-обаятельное лицо. Правда, Кларку показалось, что курсант несколько моложе Ганса. «Физику-Кушницу 27, сколько же этому?» — подумал он, поспешно перелистав досье.

Юзефу Полонски было 25. Как свидетельствовало его личное дело, он родился в Англии, в Дортсмуте, в семье польского офицера Армии Крайовой. Его отец, спасаясь от уголовного преследования, бежал в 1947 году в Англию, где женился на дочери русского эмигранта — Екатерине Слепцовой. Спустя два года после рождения Юзефа родители перебрались в Федеративную Республику Германии, где Полонски-старший проводил пропагандистскую работу среди польской эмигрантской организации. В 1955 году он погиб при загадочных обстоятельствах в автомобильной катастрофе. Когда Юзефу было семнадцать лет, умерла его мать. Он оказался в чужой стране, без всяких средств к существованию. Ему удалось устроиться официантом в один из мюнхенских ресторанов, где однажды вечером он познакомился с пожилым офицером — сотрудником разведки НАТО. Выслушав биографию юноши, он предложил ему более интересную работу. Юзеф был честолюбив. Профессия официанта давала достаточный заработок, но у многих из тех, кого он обслуживает, были свои виллы и яхты, а у Полонски — жалкая конура с убогой мебелью. «Нет, нет, — твердил он себе, — я обязательно должен выбиться в люди».

Теперь счастливый шанс представился.

Юзеф Полонски оказался в Англии. «Хозяева» устроили его в закрытый технологический колледж, по окончании которого он два года занимался на специальных курсах разведчиков.

«Юзеф Полонски, сообщало досье, владеет польским, немецким, английским и русским языками. Два года прослужил в отделе морской разведки натовского флота. Общителен, обладает большим личным обаянием, хорошей наблюдательностью и прекрасной памятью. Пользуется успехом у женщин».

Кларк откинулся на спинку кресла, набил трубку и закурил. Ну что ж, с этим Полонски стоит познакомиться поближе. Из таких обычно получаются толковые агенты. Правда, в России придётся ему нелегко, но для человека молодого, с честолюбием успешное участие в операции «Феникс» — прекрасный шанс сделать блестящую карьеру, а заодно и состояние. Да, этот парень родился в рубашке. Жаль, что Кларку выпал такой случай только теперь. Большую часть своей жизни он просидел под безопасными крышами различных посольств, в удобных, кондиционированных кабинетах. Рискованную азартную игру вели другие. На долю Кларка выпадало главным образом составление планов и писание отчётов.

Но, если быть откровенным, наконец-то и ему досталось настоящее дело. Только бы операция «Феникс» прошла успешно, и тогда Кларк может вернуться домой на коне. А сейчас главное — не ошибиться или чего не упустить. «Спокойно, Кларк, — сказал он себе, — только не горячиться. Нужно ещё решить, кто из двоих больше подходит для замены Физика. Нужно проверить своё впечатление на других — оно может оказаться субъективным. Но это он сделает завтра».

Утром, войдя в свой кабинет, Кларк первым делом нажал кнопку внутренней связи и вызвал сотрудника «специального сектора». Через минуту в комнату вошёл человек огромного роста, с крупной и совершенно лысой головой. Лёгкий костюм тёмно-серого цвета сидел на пем с исключительным изяществом. Человек остановился у стола шефа в торжественной позе посла, вручающего верительные — грамоты. Рядом с ним приземистый Кларк в рубашке с распахнутым воротником казался мелким, незначительным провинциалом.

На Мюллерштрассе, 31, вошедшего звали Бароном. Он действительно был отпрыском остзейских баронов. Впрочем, Барон откликался, когда к нему обращались «мистер Розенберг». Розенберг был всегда так серьёзен, настолько лишён элементарного чувства юмора, что сотрудникам доставляло огромное удовольствие позубоскалить над ним. Как бы примитивно они ни шутили, Барон всё принимал за чистую монету. Но зато в других отношениях Розенберг не знал себе равных. Никто с таким мастерством не мог организовать обед или ужин в ресторане, произнести застольный спич, встретить и проводить гостей. Само присутствие этого человека придавало любому светскому мероприятию солидность и даже аристократический лоск.

— Доброе утро, сэр Розенберг, — сказал Кларк. — Как отдыхали? Присаживайтесь.

— Благодарю вас, сэр. — Барон церемонно изогнул свой стройный, несмотря на возраст, корпус и опустился в кресло, расправив полы пиджака.

Кларку претила церемонность Барона и его замашки выпускника Кембриджа, но сейчас он думал о другом.

— У меня к вам поручение, сэр Розенберг.

— К вашим услугам, сэр. — Барон вежливо раскланялся.

— Китайский ресторан готов к приёму гостей?

— Как всегда. Я как раз только вчера всё проверил. Аппаратура в полной исправности, сэр.

— Прекрасно. Организуйте сегодня там ленч на четверых, включая вас. Скажем, так… к часу дня.

Барон вынул маленькую записную книжку и пометил в ней: «Ленч на 4 персоны. К часу дня».

— По какому разряду, сэр?

— Можно по первому.

Барон отметил в своей книжке и это обстоятельство.

— К часу дня к вам в ресторан доставят двух молодых людей, — продолжал Кларк, — но не сразу, а по очереди, с промежутком в десять — пятнадцать минут. Молодые люди не знакомы друг с другом, и надо сделать так, чтобы они не встретились. Посадите их в разные залы. Вы поняли?

Барон, правда, ничего не понял, но за много лет службы он привык ничему не удивляться и не задавать лишних вопросов. Поэтому он бодро ответил, что ему всё ясно.

— Так слушайте дальше. Несколько позже в зале появится наш сотрудник и подсядет к одному из молодых людей. Если он подсядет к тому, с которым беседуете вы, посидите несколько минут и оставьте их одних. Займите другого молодого человека, попытайтесь с ним сблизиться. Держитесь с ним попроще — не корчите из себя барона.

Последняя фраза покоробила Розенберга своей вульгарностью, но он промолчал.

— Сегодня же вечером, — продолжал Кларк, игнорируя молчаливую обиду Барона, — обо всём доложите мне.

— Слушаюсь, сэр.

— Вы свободны.

Едва за Розенбергом закрылась дверь, Кларк снова нажал кнопку селектора. В динамике раздался весёлый женский голос.

— Бетси, зайдите ко мне, — распорядился Кларк.

В ожидании сотрудницы Кларк набил трубку и, выпустив к потолку, где тихо жужжал вентилятор, облако дыма, удовлетворённо потёр руки. Вчера вечером в голове его родился план, и чем больше Кларк его обдумывал, тем больше он ему нравился.

Вошла Бетси, высокая девица со скучающим лицом и танцующей походкой. Бетси вяло улыбнулась, что, видимо, должно было изображать, что она рада встрече.

Кларк приветствовал её лёгким взмахом руки, вспомнив вчерашний вечер. Воспоминание было не из приятных: как мужчина Кларк вчера окончательно скомпрометировал себя в глазах Бетси. Ещё сегодня утром он пытался реабилитировать себя, но безуспешно. Кларк похлопал её по бедру.

Бетси ничего не имела против подобной фамильярности: за лёгкое отношение к нравственности она получала хорошие деньги и в глубине души не совсем понимала нерешительности шефа.

Она села в кресло без приглашения, закинув ногу за ногу.

— У вас ко мне дело, шеф?

— Конечно, Бетси. — Кларк не переставал улыбаться.

— Опять какой-нибудь клиент?

— Что-то в этом духе.

— Но, надеюсь, не такая лысая развалина, как в прошлый раз.

— Наоборот, приятный молодой человек.

— Гм… — усомнилась Бетси. — Посмотрим, но имейте в виду, шеф, если вы мне будете подсовывать стариков с вставными челюстями, я попрошу прибавку к зарплате.

Кларк расхохотался:

— Нет, нет, Бетси, отныне у вас будут мальчики, которых не стыдно поместить на обложку «Плейбоя». Но поговорим о деле. Сейчас вы увидите, что на сей раз я позаботился о том, чтобы вы проводили время в приятном обществе.

Кларк нажал кнопку на панели маленького столика у кресла, и шторы на окнах медленно задвинулись. Кабинет погрузился в темноту. Потом он нажал другую кнопку, и на стене раздвинулись шторы тут же замерцавшего экрана — из маленького окошка над головой Кларка бил конусообразный молочно-белый пыльный столб света.

На экране появился Ганс Кушниц-Физик: он шёл по дорожке парка, опустив светловолосую голову. Вдруг он остановился, поднял голову, камера приблизилась вплотную, и он рассмеялся вымученно и неестественно.

— Ну, как он вам нравится? — спросил Кларк.

Бетси согласилась, что внешность у молодого человека приятная.

Потом Ганс смеялся, прохаживался по комнате, беседовал с кем-то за кадром. Впрочем, лента была не озвучена, и что говорил Ганс, было не ясно.

— Вы хорошо запомнили его лицо? — спросил Кларк, когда экран потух и шторы на окнах раздвинулись. — Вам придётся опознать его в толпе.

Бетси заверила, что ей это будет сделать нетрудно.

— Тогда слушайте меня внимательно, — продолжал Кларк, встав из-за стола и прохаживаясь по кабинету. — Сегодня в час двадцать вы должны быть в китайском ресторане. Молодой человек, которого вы только что видели, будет там.

— Я должна подсесть к его столику и завести беседу? Простите, я первый раз в этом ресторане, не поможете ли вы мне с меню? — скороговоркой выпалила Бетси.

— Я не сомневаюсь, — улыбнулся Кларк, — тут вы окажетесь на высоте. Но ваша задача сложней: в соседнем зале будет другой молодой человек, очень похожий на первого. Вы должны не ошибиться и сесть за столик человека, которого вы сейчас видели.

— И всё?

— Почти. Вы можете поморочить ему голову, но, разумеется, не настолько, чтобы тому взбрело в голову на вас жениться. Это бесполезно: он пробудет в Берлине недолго, а когда вернётся — неизвестно.

Закрыв глаза, Бетси вздохнула.

— Ах, шеф, вот так всегда. Если мне понравится человек, то ему обязательно нельзя на мне жениться. Нет, вы хотите, чтобы я состарилась в одиночестве.

Кларк засмеялся.

— Думаю, Бетси, что вам это не грозит. Да, кстати, там вы встретите Барона, но, разумеется, сделаете вид, что с ним не знакомы. Вечером я вас жду с докладом.

Бетси поднялась. Кларк вышел из-за стола и потрепал её по щеке.

— Ну, девочка, без глупостей. Смотри не влюбись сама.

Бетси дёрнула плечами и под пристальным жадным взглядом Кларка, покачивая бёдрами, направилась к дверям.

Китайский ресторан находился в американской зоне, на одной из крупнейших улиц — Бисмаркштрассе. По соседству с ним было много отелей, универсальных магазинов, контор, кинотеатров. На тротуарах Бисмаркштрассе можно было услышать речь почти на всех языках, в окрестных магазинах купить всё, начиная от новейшей марки «мерседеса» или европейского «форда» до таблеток от изжоги.

Скромный «опель-рекорд» Кларка с трудом двигался в диком скопище машин и, теснимый со всех сторон, остановился у двухэтажного ярко рассвеченного здания в китайском стиле — с изогнутой крышей и такими же изогнутыми козырьками над узкими окнами. Кларк с трудом нашёл место у тротуара, чтобы припарковать машину.

В прохладном низком холле с бамбуковыми занавесками, закрывающими дверные проёмы, и цветными фонарями под потолком Кларка встретил китаец в тёмно-синем костюме, с лица которого, по-видимому, никогда не сходила тошнотворно-сладкая улыбка. Кларк попросил провести его к управляющему. Китаец, непрерывно кланяясь, засеменил впереди Кларка по полутёмному коридору.

Толкнув дверь, Кларк оказался в маленькой комнатке.

— А, Кларк! — воскликнул седовласый человек и протянул ему руку. — Рад тебя видеть! — Они обменялись рукопожатием. — Ты, как всегда, по делу? — спросил управляющий, хорошо знавший гостя, поскольку сам был сотрудником того же отделения разведки. Они-то и устроили его на эту должность.

— Да, Бренн, по делу. Срочно ключи от пультовой.

Бренн открыл стоявший в углу сейф, достал ключи и вручил их Кларку.

— Пойдём, провожу.

По узкой лестнице в конце коридора они поднялись на второй этаж и оказались на узкой лестничной площадке с единственной дверью. Здесь управляющий оставил гостя одного. Кларк отпер дверь и вошёл в довольно просторную комнату. Переднюю стену её занимал телевизионный пульт, на щитке которого шеренгой расположилось несколько экранов, а под ними система разноцветных кнопок. Скрытые в стенках и потолочных нишах маленькие телекамеры и магнитофоны передавали в эту комнату звуки и изображение так, что, сидя перед пультом в одном из широких кресел, можно было слушать и видеть всё, что происходит в зале. Если беседа за каким-нибудь столиком представляла интерес, то достаточно было нажать одну из кнопок — и скрытые в той же металлической коробке магнитофоны запишут эту беседу. Запишут с необыкновенной чистотой, поскольку соответствующая аппаратура отсеет все посторонние шумы. А поскольку посещение этого ресторана входило в программу всех туристических маршрутов по Западному Берлину, то Кларк и его сотрудники черпали отсюда немало полезной информации, что полностью окупало и установку сложных приборов и ту сумму, которая переводилась на счёт владельца ресторана.

Кларк взглянул на часы. Было десять минут второго. Двойники должны быть в зале, а до появления Бетси оставалось ещё десять минут. Он открыл дверцу низенького шкафа, достал оттуда бутылку «Куин Энн», сифон с содовой и металлическую коробку со льдом. Приготовив себе виски, он включил несколько кнопок на панели и опустился в кресло.

Все экраны молочно засветились. Камеры медленно ощупывали зал. Перед взором Кларка проплывала вереница сидящих за столами людей, жующих, смеющихся, скучающих, весело переговаривающихся друг с другом. Проплывали лица, молодые, старые, женские и мужские, красивые и безобразные.

Не отрывая от экранов взгляда, Кларк лениво потягивал виски. «До чего же смешон человек, — думал он, — когда он не знает, что за ним наблюдают. Взять хотя бы вон того толстяка — уставился на блондинку за соседним столиком так, что даже отвисла нижняя губа. Эх, людишки, людишки», — вздохнул Кларк. Он почувствовал презрение к этой жрущей ораве.

Но вдруг камера вырвала лысину Барона и хорошо знакомое лицо с ямочкой на подбородке. Кто это был — Краузен или Полонски, — Кларк затруднился бы сказать наверняка. Молодой человек был одет в светло-коричневый костюм, гладко зачёсанные напомаженные волосы блестели. Кларк впился в его лицо, пытаясь в жестах, улыбке отыскать индивидуальные характеристики, отличавшие этого курсанта от Физика. Кларк поставил стакан с недопитым виски и нажал две кнопки. Камера остановилась. Кларк убавил звук, показавшийся ему излишне громким.

Разговор шёл пустяковый: вежливые расспросы Барона о дороге, о впечатлениях гостя о Западном Берлине. Кларк переключил звук на запись и снова нажал кнопку, приводящую телекамеру в движение.

Наконец в дверях появилась Бетси. Метрдотель тут же подошёл к ней и предложил провести её к свободному столику, она отказалась от его услуг, сказав, что ищет друзей. Метрдотель отошёл с несколько огорчённым видом, а Бетси пошла по залу своей вызывающей походкой; подбородок её был гордо вздёрнут, казалось, что она смотрела прямо перед собой, и, только приглядевшись внимательно к экрану, где её лицо показывалось крупным планом, Кларк заметил, что взгляд Бетси под длинными опущенными ресницами шарит по залу. Вот она прошлась мимо столика Барона и курсанта, но и виду не подала, что узнала Барона, только ресницы её слегка вздрогнули, когда взгляд её наткнулся на курсанта. «Узнала, — удовлетворённо подумал Кларк, — значит, сходство всё-таки большое».

Потом он увидел Бетси в другом зале. И почти сразу же — второго курсанта. Откинувшись на спинку низенького кресла и заложив ногу на ногу, он сидел у колонны со скучающим видом.

Кларк затаил дыхание. Бетси нерешительно остановилась, как бы раздумывая, где ей сесть. Курсант посматривал на неё с интересом. Но Бетси повернулась и пошла в другой зал: ей не хотелось ошибаться.

Шеф потянулся к панели и нажал кнопку: теперь на экране лицо второго курсанта показывалось крупным планом. Кларк подумал, что перед ним Юзеф Полонски. Но он не был уверен в этом до конца. Почти в то же мгновение его догадку подтвердила Бетси. Она подошла к столу курсанта и, улыбаясь своей великолепной улыбкой, спросила:

— Вы разрешите?

— О, конечно, мадам, — ответил Полонски, поднимаясь, — с удовольствием.

Бетси поблагодарила курсанта взглядом и грациозно села, достав сигареты. Полонски щёлкнул зажигалкой.

— Герберт Спарк, — представился он. (Под этой фамилией Полонски прибыл в Западный Берлин.)

— Меня зовут Бетси… Бетси Крамер, — представилась его собеседница.

— Вы, вероятно, из Англии? — поинтересовался Полонски.

— О, да! Я здесь с группой туристов, — охотно пояснила Бетси. — Знаете, я никогда не была в китайском ресторане. И вот решила посмотреть, что это такое. Кстати, вы не поможете мне выбрать что-нибудь съедобное. Я совсем не разбираюсь в китайской кухне.

— Признаться, я тоже не большой специалист. Давайте выберем что-нибудь вместе и испытаем на мне, если я не отравлюсь, тогда рискнёте вы… Оба весело рассмеялись…

— Скажем так, по порции Мао-Тай, яйца в глине, телятина с грибами, — предложил Полонски.

Кларк включил запись и отправился на Мюллерштрассе, 31.

В тот же вечер Кларку позвонил Лейнгарт откуда-то из Франкфурта-на-Майне. Его, естественно, интересовало, как идёт подготовка к операции «Феникс». Шеф западноберлинского отделения ответил, что всё идёт по плану: замена найдена, с ней ведётся работа.

— Завтра я буду у вас, — предупредил Лейнгарт. — Хочу поговорить с ним сам.

Работа с Юзефом Полонски действительно началась. Вечером Барон и Бетси докладывали ему о своих беседах с двойниками. Кларк слушал рассеянно. Перед этим он уже успел прослушать запись, и вряд ли сотрудники могли сообщить ему что-то новое. Кларка интересовало главным образом поведение Бетси. Почему она выбрала именно Полонски?

— Я долго колебалась, — рассказывала Бетси, — но потом решила: второй всё же больше похож на того человека, которого я видела на экране. Но и в другом много сходства.

— И как вам показался второй?

— Он очень мил. Завтра мы договорились встретиться.

— Не возражаю. Но сегодня вы проболтали о пустяках. Надеюсь, что завтра вы принесёте более ценную информацию.

Отпустив своих людей, Кларк ещё раз прокрутил плёнки с изображением Ганса Кушница-Физика и его двойников и ещё больше укрепился в своём первоначальном решении. Да, Полонски подходил вполне для роли Кушница: сходство между ними было поразительным.

Кларк позвонил в отель и предупредил охрану, чтобы Полонски оставался на месте. Уже часов в девять вечера Кларк сел в свой «опель» и направился на служебную квартиру. Закрылись лавочки и магазины; кое-где уже вспыхнули огни реклам. После дневной суеты и зноя город умиротворённо отдыхал.

Но Кларк не обращал внимания ни на что, кроме огней светофоров на перекрёстках. Мысли его были заняты предстоящим разговором с Полонски.

Через четверть часа он был в отеле. Полонски сидел в своём номере и смотрел телевизор, но, увидев вошедшего Кларка, выключил его и с интересом посмотрел на гостя. Кларк назвал себя. Полонски отрекомендовался Гербертом Спарком.

— Здесь конспирация ни к чему, — улыбнулся шеф западноберлинского отделения. — Нас вполне устраивает ваша настоящая фамилия — Юзеф Полонски. Я только недавно просмотрел ваше личное дело. И у меня к вам серьёзный разговор. Но, может быть, у нас найдётся что-нибудь выпить?

Полонски развёл руками:

— Но я здесь ещё не обжился. Не знаю, может быть, и есть… — Он всё время не спускал с гостя испытующего взгляда.

— Тогда откройте тот бар в углу. Там должно быть.

Действительно, в низеньком шкафу стояло с полдюжины бутылок и лёд в кубиках. Полонски быстро приготовил виски. Парень Кларку понравился. На нём были хорошо подогнанные кремовые брюки, перехваченные в узкой мальчишеской талии тонким ремешком, зелёная рубашка с короткими рукавами, обнажавшими сплетение развитых бицепсов. «Такой должен нравиться женщинам», — с завистью подумал Кларк.

Кларк завидовал всему: молодости, деньгам, служебному успеху.

Они молча выпили.

— Юзеф, — начал Кларк, — как вы себя чувствуете? Нет ли у вас жалоб на здоровье?

Полонски ответил, что чувствует себя превосходно.

— Вы догадываетесь, зачем мы вас вызвали?

— Понятия не имею. Мне просто сказали, что я должен лететь в Западный Берлин, и всё.

Полонски отхлебнул виски. Кларк чувствовал, что молодой человек слегка волнуется и что ему не терпится узнать в чём дело. Но молчит, ожидая, что скажет его собеседник. «Хорошая выдержка», — отметил про себя Кларк.

— Вам предстоит трудная миссия, Юзеф. Не хочу скрывать, что она связана с риском. Вы готовы к этому?

— Меня готовили к риску много лет, — после короткой паузы ответил Полонски.

Ответ Кларку понравился.

— Вам предстоит выехать за «железный занавес». Некоторое время Полонски молчал.

— Куда именно? — наконец спросил он.

— В Москву.

Полонски поставил бокал на столик.

В номере стало тихо. Кларк пристально наблюдал за лицом собеседника. Полонски, казалось, замер, потом, судорожно сглотнув, поинтересовался:

— И что я должен там делать?

— Вы, наверное, слышали об этом новом русском оружии? Последней антиракете. Наша задача — овладеть её секретом. И вы будете одним из тех, кто поможет нам это сделать.

— Я не первый раз слышу о новом оружии русских. А потом оказывается, что его вовсе не было, — смущённо ответил Полонски.

Не дождавшись последних слов фразы, Кларк торопливо сказал:

— Мы были бы рады, если бы и на этот раз было так. Но и это мы должны доказать.

Полонски поспешно достал сигарету, щёлкнул зажигалкой. Кларк заметил, что пальцы курсанта слегка дрожат.

— У нас в Москве есть свой человек, — продолжал Кларк, — хотя у него есть хорошие возможности и прочное положение, сам он всего лишь шофёр — возит одного восточногерманского дипломата. Ему нужен технически подготовленный руководитель.

— Но разве в Москве нет такого человека?

— Разумеется, есть. Но их возможности ограничены. Вы знаете, как русские подозрительны в отношении западных дипломатов и журналистов. С них не спускают глаз. Для вас же мы подыскали удобную крышу — Совет Экономической Взаимопомощи, «Комэнком», как называют эту организацию в нашей прессе. Вы поедете туда техническим экспертом.

— Но каким образом? — удивился Полонски.

— О, дело довольно просто и в то же время весьма сложно. Здесь находится человек из Восточного Берлина, который через три недели должен выехать в Москву, в СЭВ. Мы следили за ним давно и рассчитывали, что он согласится стать нашим сотрудником. Но он попал под влияние коммунистической идеологии и отказался от нашего предложения. Тогда мы решили найти ему замену и остановились на вас. Дело в том, что вы, как две капли воды, похожи на него. Завтра вы его увидите.

— Но родственники могут догадаться о подделке?

Кларк усмехнулся.

— Не волнуйтесь. Мы предусмотрели всё. Из родственников у него только дряхлый дед. В последние годы он довольно редко видел внука и вряд ли заметит разницу. В Москве мы знаем всех его знакомых, даже его подружку. Нам удалось выжать из него все подробности. Вам остаётся только хорошо их усвоить, и вы будете гарантированы от случайностей.

— Но меня могут опознать в посольстве Восточной Германии или в этом… СЭВе…

— Это исключено. В посольстве он бывал не так часто, а в СЭВе всего два раза.

Полонски задумался.

— Вы можете отказаться, если хотите, — продолжал Кларк, — но подумайте вот о чём. Вам выпало задание, о котором другие агенты мечтают всю жизнь. В случае успеха вы сделаете блестящую карьеру. Вы станете богатым человеком…

— Богатым? — переспросил Полонски. — И сколько же я буду получать?

— Десять тысяч долларов ежемесячно и сто тысяч по окончании операции.

— Деньги! — воскликнул он. — Что не сделаешь за деньги! Сколько я помню, я всегда нуждался в них.

— Вы будете иметь их. Но это ещё не всё. Вы войдёте в историю разведки и со временем станете национальным героем. На карту, Юзеф, поставлено слишком много, и риск оправдан.

Юзеф молча курил, изредка отхлёбывая виски.

— Подумайте, у нас есть время до утра. В случае вашего согласия завтра же начнём готовиться. В понедельник мы должны выехать в Восточный Берлин.

— Так скоро? — Кажется, в первый раз Полонски открыто высказал удивление. — Я согласен. У меня нет иного выхода. Собственная голова — единственный товар, на котором я могу заработать.

— Каждый зарабатывает как может, — изрёк Кларк, — но времени, к сожалению, у нас действительно мало… Итак, до завтра. — Кларк поднялся. — И вот ещё что, — добавил он, пожимая Юзефу руку: — Не стесняйте себя в расходах. Можете через наших сотрудников заказать всё, что вам потребуется. Ну, там виски, хороший ужин… девочек. Вам не мешает сейчас хорошо встряхнуться…

Наутро началась подготовка Полонски. Приехавший Лейнгарт целый час беседовал с Юзефом и признал, что сходство между оригиналом и двойником поразительное. Лейнгарт подчеркнул военно-стратегическое и политическое значение миссии Полонски и обещал со своей стороны ему всевозможную помощь.

— Вклад, который вы вложите в дело защиты свободного мира, — сказал Лейнгарт, — будет поистине неоценимым.

Полонски не знал, кто именно беседует с ним: ему лишь сказали, что это большой человек из НАТО.

— Вы должны научиться черпать информацию повсюду, — продолжал Лейнгарт, — в разговорах на работе и в метро, в газетах, журналах и книгах. Часто ценная информация поступает оттуда, откуда её не ждёшь. История знает примеры, когда разведывательные сведения черпались, например, даже из такой невинной книги, как библия. Да, да, из библии… Вам не рассказывали в школе об этом классическом случае…

— Нет, — признался Полонски.

— Тогда вам будет полезно послушать следующее.

«В феврале 1918 года, — начал заместитель директора, — генерал Алейби отдал приказ шестидесятой английской дивизии атаковать Иерихон и оттеснить турок за Иордан. Готовясь к нанесению главного удара, англичане должны были захватить деревушку Мичмаш, расположенную на скалистом холме в направлении наступления. Для штурма холма была выделена целая бригада. Мичмаш требовалось взять фронтальной атакой и выбить из этой деревушки укрепившиеся там довольно значительные турецкие силы.

Когда на предварительном совещании было упомянуто название деревни Мичмаш, начальнику штаба бригады Вивьену Джилберту показалось, что он где-то слышал это название. Затем он вспомнил, что встречал его в библии. Он ушёл в палатку и при свете свечного огарка начал просматривать библию, ища упоминание о Мичмаше. Он нашёл это упоминание. Там говорилось:

В этом отрывке, — продолжал Лейнгарт, — заключалась важная военная информация о подходах к Мичмашу. Начальник штаба прочёл дальше о том, как Ионфан поднимался по склону, пока вместе с оруженосцем не вышли на высоту. Спавшие филистимляне проснулись. Они решили, что их окружила армия Саула, и бежали в беспорядке. Тогда на них напал Саул вместе со всей своей армией. Согласно библии это была его первая победа над филистимлянами.

Начальник штаба разбудил командира бригады и показал ему библию. «Этот горный проход, — сказал он, — эти скалы и высота, возможно, всё ещё существуют». Командир согласился. Посланные разведчики сообщили, что проход находится точно там, где сказано в библии, и что высота над Мичмашем ясно видна в лунном свете. «Мало что изменилось в Палестине, — сказал командир бригады, — за все эти века».

План штурма был немедленно изменён. Вместо всей бригады командир послал против спящих турок одну роту. Несколько часовых, которые встретились роте, были бесшумно сняты, и библейская высота была достигнута без всяких происшествий. Перед зарёй турки проснулись, как когда-то проснулись филистимляне, и, думая, что их окружили, «рассеялись»…

Учитесь черпать информацию повсюду, — заключил свой рассказ Лейнгарт, — и вы обратите в бегство филистимлян…

Трое специалистов по России почти неотлучно находились при Полонски. Его экзаменовали на знание русского языка, русских обычаев. Перед ним расстелили карту Москвы без всяких обозначений и попросили указать наиболее известные площади, улицы, театры, музеи, исторические памятники, а также наиболее рациональный способ добраться до них городским транспортом. Особый текст был посвящён правилам уличного движения в Москве.

Убедившись, что Полонски подготовлен в школе по этим вопросам хорошо, перешли к изучению подробнейшей биографии Ганса Кушница.

Полонски доказал, что память у него превосходная. Через два дня он уже бегло пересказывал основные жизненные этапы своего оригинала, называл имена родителей, родственников, друзей, описывая их внешность и привычки. Десятки раз перед ним прокручивали плёнки с изображением Кушница, и Полонски копировал его манеру ходить и улыбаться. Впрочем, никто из работавших с ним натовских разведчиков не называли его Юзеф Полонски. Теперь он звался Ганс Кушниц.

Несколько раз ему показывали и самого Ганса. Правда, двойник видел его из соседней комнаты, через стекло в степе. Один из сотрудников беседовал с Кушницем, а Полонски наблюдал. Кушниц выглядел растерянным и подавленным. Систематический допинг окончательно вывел его из душевного равновесия. Воля его была парализована. Он был покорен и тих.

Кларк не отходил от своего агента ни на шаг. Он подробно объяснял ему, как вести себя в России, как держаться в общественных местах, в учреждениях и на протокольных мероприятиях.

В заключение договорились о способах связи. Инструкции Полонски будет получать через передачи «Свободной Европы». Несколько закодированных фраз в передаче последних известий. Один раз в две недели по пятницам в 18 часов 05 минут по московскому времени. Для отправки сообщений в Западный Берлин на Новодевичьем кладбище существовал тайник — богатое надгробие; на могиле купца. Кларк ознакомил Полонски с фотографией этого надгробия и на специальном плане кладбища указал его расположение… Из тайника информация будет передана в Западный Берлин…

В воскресенье Полонски уже галл готов, и ему были переданы документы Ганса, ключи от его квартиры, костюм и другие личные вещи, взятые с квартиры тётки Гертруды. Один из сотрудников, делая последнее сличение между оригиналом и копией, обнаружил у Ганса маленькую родинку на виске, которую как-то впопыхах не заметили при первых осмотрах. Пришлось срочно разыскивать хирурга по пластическим операциям и к часам двенадцати ночи у Полонски на виске сделали искусственную родинку.

В понедельник рано утром Полонски, теперь Ганс Кушниц, выехал в Восточный Берлин.

— Ну что же всё-таки нам делать с оригиналом? — спросил Кларк Лейнгарта при очередной встрече. — Насколько мне помнится, сэр, вы обещали подумать о его судьбе.

— Ах, да, да, — согласился Лейнгарт, — припоминаю. По моему, дорогой Кларк, этот человек невменяем.

Кларк с удивлением посмотрел на шефа: уж не шутит ли. Но серое лицо Лейнгарта было серьёзно.

— Ну, посудите сами, Кларк. Мы предлагали ему деньги, огромные деньги, паспорт любой страны по окончании операции, мы хотели обеспечить его будущее — и он всё отверг. Согласитесь, что нормальный человек так поступить не может.

— Пожалуй, сэр, — осторожно согласился Кларк.

— А как он ведёт себя сейчас?

— Он очень подавлен, сэр.

— Вот видите, — встрепенулся Лейнгарт, — это только подтверждает мои догадки. Я бы на вашем месте, Кларк, обратился к помощи психиатров. Этого человека надо лечить. Мы должны, Кларк, поступить с ним гуманно, хотя он и не оправдал наших надежд.

— Но, сэр… — начал было Кларк.

— Разве, Кларк, — перебил Лейнгарт, — трудно найти специалистов, которые поймут наше затруднение.

— Думаю, что нет, сэр.

— Вот и прекрасно. И, пожалуйста, не скупитесь на гонорар.

— Слушаюсь, сэр.

Так была решена участь настоящего Ганса Кушница. Через несколько дней его перевезли во Франкфурт-на-Майне и поместили в частную клинику. Врачи согласились с заочным диагнозом Лейнгарта. У Кушница признали тяжёлое расстройство психики.