17

— Жалко Снежану.

— Как любого перспективного клиента.

— Ты циник, и это плохо. Неужели тебе не жаль ее просто по-человечески?

— По-человечески мне жаль всех. Даже себя. Но не ты ли проповедуешь, что после смерти все мы перенесемся в мир, где всегда тепло, сияет солнце и цветут орхидеи? У нас с тобой разделение труда. Тебе — бог, мне — бизнес. Чего стоит церковь без денег? Это только Христос гонял торгующих из храма, да и то его последователи сообразили, что зря.

— Если бы христианские заповеди кто-нибудь выполнял, им бы цены не было…

— Сомневаюсь.

— Ладно, я не о том хотел поговорить. Ты заметил, последняя жертва не имеет к нам никакого отношения. Как и вторая.

— Но в отличие от первой и третьей.

— Вот именно.

— Да. Не лишено своеобразия. Впрочем, у инквизиторов должен быть иезуитский ум. Только какова цель?

— Нагие девушки на снегу. Это тебе ничего не напоминает?

— А что это должно мне напоминать?

— Вспомни, до чего у нас осталось четыре дня.

— До дня рождения Солнца. Ну и что?

— А теперь вспомни канон мессы Торжествующего Рассвета. Ты ведь сам участвовал в его составлении.

— Ты хочешь сказать?..

— Именно это я и хочу сказать.

— Да, но ведь их же никто не привязывает к деревьям и не морозит насмерть.

— Это знаем мы с тобой. А представляешь, что скажут простые обыватели, когда узнают, как проходит ночная месса дня рождения Солнца?

— А они узнают?

— Ну, раз мы решили стать открытой церковью и допустить к своим службам непосвященных, то значит, не будет и тайн. Так вот, обыватели скажут, что это кто-то из наших свихнулся на почве разврата и языческих заблуждений. А могут и всю церковь обвинить в человеческих жертвоприношениях.

— Думаешь, до этого дойдет?

— А что, очень может быть. Мы ведь кто? «Вредная языческая секта, чуждая историческим традициям российского народа и враждебная христианским ценностям». Цитирую по памяти, так что за точность не ручаюсь.

— Его преосвященство?

— Разумеется. Воскресная телепроповедь. Предостережение молодым, дабы боялись лживых обольстителей.

— А что, скажешь, ты не обольститель?

— Я не лживый.

— Не доказано, поскольку недоказуемо. Как и само бытие Божие вместе с мистической силой Солнца. Итак, ты думаешь, кто-то хочет нас подставить?

— Очень похоже на то.

— Кто? Инквизиторы?

— Разве у нас мало недругов?

— Однако насилие по отношению к нам применяли пока только они. Остальные до сих пор обходились словами.

— Я знаю твое отношение к инквизиторам. Я их тоже не люблю. И все-таки что не доказано, то не факт. Кстати, твои слова.

— Мои. Я согласен — давай отвлечемся от инквизиторов. И вообще от недругов. Ты не допускаешь, что это все-таки кто-то из наших? Ведь может же человек взять и сойти с ума. И не только на почве языческих заблуждений.

— Все может быть. Но подстава все же вероятнее. И это грозит нам большими неприятностями.

— Какими именно?

— Принимая во внимание, что большинству населения на религию наплевать, а доказательств человеческих жертвоприношений нет и быть не может… Думаю, массовых наездов не будет. Уже который год кричат: «Бей сектантов!», а народ — ноль внимания. Вот если кто-то сфабрикует улики…

— Разве толпе нужны улики?

— Толпу еще надо собрать. Нет, в Варфоломеевскую ночь я не верю. Россия постиндустриальной эпохи для этого неподходящее место. Но возможны неприятные вылазки одиночек и мелких агрессивных групп. И органы нас будут трясти наверняка. И очень возможно, что нашу церковь попытаются под этим соусом ликвидировать. А преуспеть в таком деле ничего не стоит, если постараться. Это только фанатики с оловянными глазами могут стоять стеной против любых гонений. А у нас глаза обыкновенные, живые.

— Да, кстати, насчет того, кто может стоять стеной против чего угодно. В городе появился тен-тай.

— Я уже слышал, но зачем он тут появился, известно одному только небу.