"Время войны" - читать интересную книгу автора (Антонов Антон Станиславович)

6

— Я не хочу даже говорить о разных наполеоновских планах вроде того, чтобы с места в карьер от побережья наступать на Центар и брать штурмом Цитадель, — начал свою речь генерал Бессонов, убедившись, что все собрались, наглядные материалы готовы и ретрансляторы включены. — Для такого наступления у нас нет ни сил, ни возможности.

Лицо маршала Тауберта сразу, как только он услышал перевод, приобрело недовольное выражение, и было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не прервать начальника штаба в самом начале выступления.

А Бессонов тем временем продолжал:

— Можно сколько угодно восторгаться качеством эрланской техники, но неплохо вспомнить и о количестве. У легиона 24000 танков в строю и 12000 в резерве. И это предел, больше нам взять неоткуда. Даже если добавить к этому тяжелые боевые машины, получается 50 тысяч единиц максимум. А у целинцев 100 тысяч танков и промышленность, которая готова восполнять потери и наращивать производство. По артиллерийским стволам мы уступаем в несколько раз. Я не говорю уже о самолетах…

Тут не выдержал эрланский военный советник — главный куратор и гарантийный специалист всей техники легиона.

— Сравнительные характеристики эрланских и целинских самолетов… — начал он, но Бессонов прервал эрланца, не дослушав.

— Я знаю сравнительные характеристики. Но у нас 10 тысяч самолетов максимум. А у них — 50 тысяч минимум. Если у меня будет растянутый фронт, то авиация легиона не сможет прикрыть его весь, будь она хоть трижды сверхзвуковая и реактивная.

Эрланец пытался спорить, приводя примеры героических схваток имперских летчиков с десятикратно превосходящими силами врага, но Бессонов и тут нашел, что ответить.

— У меня нет доблестных имперских воинов. У меня только подневольные земляне, которым в вашей войне ловить нечего, кроме пули. И они в массе своей до реинкарнации даже простого компьютера в глаза не видели.

Это была правда. Базовые матрицы для реинкарнации относятся в Одиссее к 1984 году земного календаря. Для последующих лет полных матриц нет, а есть только формулы изменений. Они позволяют на лету создать матрицу для любого момента между 1984 и 2000 годом. При этом экономится место в памяти брейн-компьютера, но затрачивается дополнительное время. И чем дальше нужный год отстоит от 1984-го, тем дольше длится реинкарнация.

А время не ждет. Чем короче среднее время реинкарнации, тем больше людей будет в легионе в день вторжения.

К тому же не у всех матриц формулы изменений простираются до 2000 года. Часто они обрываются раньше или их вообще нет. И тогда остается единственная доступная дата — 21 марта 1984 года. А в этот день и год мало кто в Советском Союзе толком представлял себе, что такое компьютер.

А в легионе без компьютеров никуда. И хотя управление боевыми машинами больше всего напоминает компьютерную игру вроде симулятора, освоить его не так то просто — особенно тем, кто никогда раньше не играл в такие игры.

— Что толку в великолепной технике, если никто толком не умеет ею управлять? — горячился начальник штаба легиона. — Ладно, офицеры, летчики, спецназовцы, оперативники, особисты — у них есть два-три месяца на подготовку. А наполнять солдатами полевые части мы начинаем только сейчас. Через месяц-полтора вторжение — чему мы за это время успеем их научить?

— И что же вы предлагаете? — подал, наконец, голос маршал Тауберт.

Он примерно знал, о чем пойдет речь, и другие тоже знали — но сегодня все планы, разработанные в узком кругу и обсуждавшиеся на уровне слухов и сплетен, предстояло вынести на всеобщее обозрение.

— Я предлагаю ставить реальные задачи, — сказал Бессонов. — Понятно, что конечная цель легиона — захватить ЦНР целиком и создать плацдарм для оккупации всей планеты. Но на эту цель нам отведено больше двух лет. А программа минимум гораздо скромнее. Во-первых, взять где-то десять миллионов пленных для «Конкистадора» к сотому дню, а во-вторых, хотя бы частично решить нашу самую главную проблему.

— Какую? — спросил маршал Тауберт.

— Проблему живой силы, — охотно пояснил Бессонов. — Мобилизационный потенциал ЦНР — 300 миллионов человек. А в легионе по штату два миллиона, на самом же деле и одного не наберется.

— По состоянию на Д+100 — не больше восьмисот тысяч при самых благоприятных условиях, — подтвердил начальник службы формирования.

— Вот так вот, — сказал Бессонов. — Один легионер против трехсот целинцев. И тут уже никакая техника не поможет. Один герой с бутылкой «молотовки» эрланский танк не подобьет, а двадцать героев с сотней бутылок подобьют обязательно.

Все присутствующие понимали, что если бы не эрланская техника, то такое соотношение сил — 1 на 300, а то и 350 — сделало бы всю затею Тауберта безумной и бессмысленной авантюрой. А впрочем, земляне считали предстоящую акцию авантюрой при любых условиях.

— Поэтому штаб легиона предлагает на первом этапе ограничиться захватом Закатного полуострова. Это самый густонаселенный и промышленно развитый район Целины. 144 миллиона жителей, 200 человек на квадратный километр. А с материком полуостров связывает перешеек шириной в сто километров. Легиону вполне по силам перерезать его, зачистить территорию и встать в глухую оборону, которую целинцы не пробьют никакими силами — особенно если одновременно окажутся втянуты в мясорубку на востоке.

— Неприемлемо! — отрезал маршал Тауберт. — Мы должны наступать во что бы то ни стало — хотя бы для того, чтобы захватывать новые контингенты пленных. «Конкистадор» ждать не будет.

— И не надо. По подсчетам разведки на полуострове не меньше 25 миллионов человек подходящего возраста и пола. Это дает нам лишних 150 дней для подготовки наступления. За это время мы сможем мобилизовать миллионы целинцев, надеть им ошейники и подготовить эту армию к боям.

Решение о мобилизации пленных солдат противника и мирных жителей Целины было принято с самого начала. Даже Тауберт с его склонностью к отрыву от реальности, понимал, что неполного миллиона бойцов слишком мало, чтобы контролировать страну с полуторамиллиардным населением.

Технически в такой мобилизации не было ничего сложного. Принцип тот же, что и с землянами. Ошейник, стреляющий маленькими пульками под челюсть, а при необходимости готовый разнести голову взрывом — отличное средство для приведения людей к повиновению.

— С этим никто не спорит, — произнес маршал Тауберт. — Мобилизация местных жителей необходима. Но что мешает вам проводить ее в ходе наступления и сразу же бросать новые контингенты в бой?

— Я еще раз повторю: нам мешает нехватка сил, неготовность личного состава и необеспеченность тылов. Вы не хуже меня знаете эрланские наставления. Действия четырех полевых легионов в наступлении должны поддерживать один артиллерийский легион, один воздушный, один морской и один оперативно-тыловой. Делим на четыре, и получается, что для наступления мне нужен еще как минимум один легион. А у меня его нет.

Пожилой эрланский полковник, сидящий рядом с главным гарантийным специалистом, приподнялся со своего места и сказал недовольным тоном:

— Эти наставления касаются военных действий при активном сопротивлении противника, который обладает сопоставимыми силами. А по данным разведки, легион маршала Тауберта по состоянию на сегодняшний день может наступать с запада или с юга до самого Центара, нигде не встречая организованного сопротивления.

— Ничего подобного, — тут же возразил с места генерал Сабуров. — По данным разведки, из 33 миллионов солдат и офицеров кадровой армии не меньше 15 на сегодняшний день находятся в западной и центральной части ЦНР.

— И как только фронт легиона растянется сверх допустимых пределов, они тут же подрежут нам тылы и перебьют всех, как куропаток, — подхватил генерал Бессонов.

— Но ведь можно наступать на Центар узким фронтом с юга, — заметил генерал по особым поручениям при особе маршала Тауберта — молодой энергичный гердианец. — От города Бранипорта до столицы меньше тысячи километров по прямой.

— В том то и дело, что по прямой, — отозвался Бессонов. — А там горы. Не то что наступать — даже высаживать легион негде.

Тяжелые челноки, с которых предстояло высаживаться на планету полевым частям, все относились к разряду «утюгов» — шаттлов на фотонной подушке, способных приземляться только на воду. Не лучше были и фотонные самолеты, которым для посадки требовались хорошо оборудованные полосы длиной в несколько километров. Что касается антигравитационных катеров, то их было всего по два на корабль — лишь флагманы и лидеры имели по четыре. Так что легион мог высаживаться только с моря, что сильно ограничивало его возможности.

— Мы не можем наступать на Центар ни через горы юга, ни через тропические леса юго-запада. Эти пути красиво смотрятся на карте, но я даже думать не хочу о том, что будет с легионом, когда он потянется колонной по единственной дороге через перевал или через джунгли между двух непроходимых болот. Наступать можно либо с запада, либо с востока. Но на востоке стоит кадровая армия, а на западе — облегченные силы из новобранцев и резервистов.

— Здесь и кроется ваша главная ошибка, генерал Бессонов, — объявил маршал Тауберт, подходя к большому экрану, где была высвечена подробная карта ЦНР.

Ткнув световой указкой в приграничную зону, Тауберт заговорил тоном, не допускающим возражений:

— Именно на востоке для легиона открывается великолепная возможность разгромить одним внезапным ударом всю кадровую армию Западной Целины, занять город Бранивой и развивать наступление дальше.

— Маршал-сан, но ведь вы сами неоднократно напоминали нам, что «Конкистадор» ждет первую партию пленных к сотому дню, — заметил генерал Бессонов, употребив переиначенную на японский манер эрланскую частицу вежливого обращения, которая странным образом прижилась легионе с первых дней, когда все путались, как называть друг друга — «господами» или «товарищами».

— При чем тут это? — не понял Тауберт.

— При том, что в приграничной полосе нет крупных городов, а из населения преобладают военные и заключенные. Отлавливать молодых женщин придется по деревням и поселкам, а это не так-то просто, если требуется наловить десять миллионов.

— В приграничной полосе от реки Амур до города Бранивоя 84 миллиона жителей, — возразил Тауберт, заглянув в электронную записную книжку. — Вполне достаточно для наших целей.

— Конечно, — кивнул Бессонов. — Но только в том случае, если нам к сотому дню удастся взять под контроль всю эту территорию. Миллион квадратных километров. По одному квадратному километру на каждого легионера.

— Если легион начнет операцию на 84-й день сосредоточения, то через неделю он будет в Бранивое, и в оставшиеся десять дней каждому легионеру надо будет ежедневно брать в плен по одной женщине и отправлять ее на побережье.

— У штаба легиона свои предположения на этот счет. Взять Бранивой через неделю можно только в двух случаях. Либо если мы заключим союз с Государством Амурским и отдадим ему большую часть фронта, а значит, и часть захваченной территории. Либо если целинцы впадут в совершенно неописуемую панику и побегут от врага, который в 20 раз слабее. Я с трудом представляю себе такой вариант.

— Вы много чего не представляете себе и о многом не хотите думать, — холодно произнес маршал Тауберт. — А я уверен, что целинцы побегут сразу же, как только мы ударим по их тылам и возникнет угроза окружения.

— Угроза окружения там в принципе не может возникнуть! — чуть не срываясь на крик, воскликнул Бессонов. Бывший оператор генштаба российской армии, он совершенно ясно видел то, чего маршал Тауберт с его умозрительными представлениями о войне никак не мог понять. — Мы можем наступать лишь двумя фронтами с побережья, а чтобы окружить противника и не дать ему возможности организовать осмысленное сопротивление, его войска необходимо разрезать в нескольких местах. Кто это будет делать? Разве что амурцы.

— Об этом не может быть и речи, — повысил голос и Тауберт.

— А почему, собственно? — неожиданно вклинился в разговор начальник полевого управления легиона Жуков Геннадий Кириллович, который до этого сидел тихо и незаметно. — Что тут плохого? Территорию амурцам отдадим? Так им же будет хуже. Вместо оборудованной границы по реке и горам у них будет чистое поле, которое им придется набить войсками. А мы их там потом и отрежем.

— Но вы ведь слышали, что генерал Бессонов говорил о пленных.

— А пусть генерал Бессонов берет пленных на Закатном полуострове. Он прав — там народу много, а места мало. Да и места все курортные — вот уж где женщин навалом.

По тону Жукова было трудно понять, шутит он или издевается. Или может быть, просто поддерживает план Бессонова в такой манере, чтобы Тауберт не догадался, что это поддержка, но при этом снял возражения против самого плана.

Во всяком случае, Бессонов остался спокоен, хотя знал, что генерал Жуков метит на его место или даже повыше. Он вообще был весьма амбициозен. Если другие земляне принимали генеральские звания и должности неохотно и в любом повышении видели прямую и непосредственную угрозу своей жизни (ведь ясно, что в случае неудачи Тауберт в первую очередь будет отыгрываться на генералах, а до солдат его гнев может и вовсе не дойти) — то Жуков, за месяц прыгнув из капитанов в генералы, вовсе не собирался на этом останавливаться.

Еще в день выделения ставки из состава легиона Геннадий Кириллович ставил вопрос о том, кто будет командовать войсками непосредственно. Номинально командиром легиона остался Тауберт, а фактически главным в легионе стал начальник штаба. Жуков же предлагал сделать все по правилам — чтобы у легиона был свой командующий из русских, а начштаба находился у него в подчинении.

Но Тауберт на это не согласился. Во-первых он усмотрел в идее Жукова попытку уклониться от опасности. Ведь командир легиона остается на орбите, а начальник полевого управления высаживается на планету вместе с силами вторжения. А в том, что на роль командующего Жуков прочит именно себя, никто не сомневался.

Кроме того Тауберт опасался за свой авторитет. Он и так дал этим землянам слишком много воли, и теперь они были готовы сесть ему на шею.

— Когда у нас будет больше одного легиона, мы подумаем над вашим предложением, — сказал маршал Жукову тогда, в день Д+33.

Но через семнадцать дней, на большом совещании, Тауберту показалось, что Жуков высказывает дельные мысли.

— Что ж, если генерал Бессонов категорически не желает планировать восточную операцию и не верит в ее успех, мы можем поручить это дело кому-нибудь другому. Например, штабу полевого управления.

— Штаб полевого управления предназначен для решения тактических задач, — резко возразил Бессонов, но тут же сбавил тон. — А впрочем, мне все равно. Победа нужна вам, а не мне. Если уж на то пошло, можете освободить меня от должности начальника штаба легиона. А если еще и разжалуете, я буду искренне рад.

— Мы вас не только разжалуем, — ответил маршал Тауберт, и тон его не предвещал ничего хорошего. — Мы вас еще и расстреляем — если к сотому дню с Закатного полуострова не будут отгружены десять миллионов пленных. Фаланги, которые предстоит задействовать в восточной операции, не должны отвлекаться на побочные задачи.

— И сколько войск будет у меня на западе? — поинтересовался Бессонов.

— А сколько вам нужно?

— Половина легиона. И то если забыть даже и думать о наступлении за перешеек.

— Треть, — негромко сказал Жуков.

Тауберт ненадолго задумался, глядя на карту, а потом произнес назидательно:

— Забывать о наступлении нельзя ни при каких условиях. Ближайшая задача западной операции — пленные. Дальнейшая — наступление на Уражай. Для этой цели я согласен выделить треть легиона — 33 боевых фаланги.

Спорить было бесполезно. Весь вид Тауберта говорил о том, что он уже все решил.

— 33 боевых фаланги, 3 тыловых и сто восьмую, — потребовал тем не менее Бессонов.

— Стратегическую разведку? Это невозможно. Она должна действовать в интересах всего легиона и в первую очередь на главном направлении.

— Если я все еще начальник штаба легиона, то разведка находится в моем полном распоряжении и должна использоваться там, где это нужно мне. Планировать восточную операцию вызвались ставка и полевое управление, а у них есть своя разведка.

— У ставки нет своей разведки.

— Разве? А как же отдельная фаланга рейнджеров? Я не требую, чтобы сто восьмая сосредоточилась только на западной операции немедленно. Она понадобится мне с началом вторжения. Либо она, либо десять обычных фаланг резерва. Иначе можете расстрелять меня прямо сейчас, но успеха операции я не гарантирую.

Совещание продолжалось уже несколько часов, его участники устали, но Тауберт сказал: «Никуда не уйдем, пока не решим все окончательно», — и споры продолжались.

В разгар всего этого торга Жуков тихонько подсел к Сабурову и шепнул:

— Все это, конечно, хорошо, но без амурцев нам хана. На переговоры Тауберт, разумеется, не пойдет, но он же не полный идиот и не заставит легион воевать на два фронта. Если амурцы перейдут в наступление, то маршал никуда не денется.

Сабуров осторожно постучал пальцем по ошейнику, напоминая, что их слушают особисты. В ошейники были вделаны микрофоны, и официально считалось, что это вспомогательные средства связи.

— Плевать, — сказал на это Жуков. — Если он все-таки идиот, то мы так и так покойники. Понимаешь, я не уверен, что амурцы так уж обязательно полезут на рожон. Могут ведь и отсидеться у себя за рекой. И тогда нам кранты.

— А я с самого начала был против этой затеи. Бессонов прав — атаковать надо с запада, а восток целиком отдать на откуп амурцам. И если бы ты не влез, мы могли бы убедить в этом Тауберта.

— Черта с два его убедишь. Короче, пускай Бессонов забирает сто восьмую, и делайте с ним на западе что хотите — только придумай, как выманить амурцев за реку, чтобы они пошли прямиком на Бранивой.

— Если мои добыватели не врут, Бранивой самолично собирается избавить нас от этой заботы. У него 5 мая — столетие великой победы, и он, кажется, решил приурочить к этому празднику новый освободительный поход. Нам надо только оттянуть дату вторжения дней на пять-семь. Попробуй подкатиться с этим к маршалу — он теперь тебя любит.

— Так. 5 мая — это Д+85. Ты уверен, что в этот день они выступят?

— Я вообще ни в чем не уверен. Если хочешь знать точно — спроси у Бранивоя.