"Город мелодичных колокольчиков" - читать интересную книгу автора (Антоновская Анна Арнольдовна)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Граф де Сези, посол короля Людовика XIII, любивший повторять: «Цель оправдывает средства», доволен. Франция, занятая борьбой с империей Габсбургов и Испанией, не уделяла внимания делам Востока. Стамбул оставался вне поля зрения Версаля, и французский посол мог свободно продолжать политику, направленную в сторону интересов императора Фердинанда II Габсбурга, ибо Вена не скупилась на золото, а не в сторону Франции: Версаль скупился.

Де Сези не волновало то обстоятельство, что Франция, вступив в орбиту завоевательной политики Габсбургов, вынуждена была бы поставить под немецкие знамена свое войско и тем самым утратить государственную самостоятельность.

При султане Османе соблюдать интересы Габсбургов было не легко. Султан договорился с королем Швеции и на лето 1621 года назначил новый поход против польского короля, представляющего восточную линию Габсбургов.

Де Сези помнил крепко то, что являлось плачевным для противников.

Константинополь привлек внимание двух враждебных лагерей. Пришлось завести в Пале-де-Франс вина провинции Шампань, хорошей выдержки. Шампанское искрилось в фужерах славного города Венеции. Де Сези зашептался с великим муфти и турецкими сановниками. Разговор был легкий: убеждало габсбургское золото, прибывшее накануне в Стамбул на скороходном бриге «Нибелунги» в адрес французского посла.

На бриге «Нибелунги» под видом моряков пробрались в Стамбул австрийские и польские агенты, они остались благодарными де Сези за его попытки взорвать изнутри Диван и союз придворных пашей Сераля, поддерживающих султана Османа II в его борьбе с католической Польшей, тесно связанной с Габсбургами. Де Сези даже пробовал поднять на Сераль военачальников янычар.

Дипломат, присланный Голландией, танцевал менуэт во французском дворце с женами чиновников посольств, но он слушал не звуки флейт и скрипок, а приглушенные голоса турецких вельмож и графа де Сези, укрывшихся в затененном интерьере. Дипломат умышленно наступил даме на золотую туфлю, разыгрался скандал. Расчет оказался верным: он ухитрился не допустить другого скандала, граничащего с полным успехом политической линии де Сези.

Войдя в секретные переговоры с патриархом Кириллом, голландский дипломат ослабил усилия французского посла, настояв на посылке в Москву посольства Фомы Кантакузина — грека, испытанного дипломата султана. Кантакузину поручалось ведение переговоров о совместном выступлении Оттоманской империи и Московского царства против Польши.

Устами своих послов Густав-Адольф пытался науськивать в Москве-граде царя Михаила на Сигизмунда III, короля, а сам под шумок стремился захватить польскую Прибалтику.

Де Сези презирал алчность в других, но не в себе. Франция благосклонно относилась к его реляциям, посвященным описанию мер, направленных на ослабление Московского государства и Швеции.

Султану Осману было восемнадцать лет. Мальчишка! Дурачась среди своих шутов и карликов, он одному присваивал имя короля Испании, другому — короля Польши. Потом под назойливые удары тарабуков Осман выхватил из рук ага Селикдара свою саблю, эфес — голова не то змеи, не то орла с выпученными от удивления глазами. Удивлялся даже и флегматичный ага Дальбендар, чалмоносец. Осман накидывался на «королей» и ударом сабли сбивал их с ног. Шуты и карлики от страха смеялись и целовали султану правую туфлю: на черном бархате золотая парча, орошенная слезами наложниц.

А вечером в Пале-де-Франс вновь соловьем заливались скрипки, нежно рокотали флейты. Между колонн скользили пары, а в затененном интерьере граф де Сези любезно сообщал пашам о стремительном восхождении на Западе всесильных Габсбургов, славящихся злопамятством и угрожающих крестовым походом.

Паши хвалили кофе. Он сочетал в себе аромат Востока и изысканность Запада. Пар рассеивался, фарфор был хрупок. Надо было укрепить позицию Турции, злопамятство Габсбургов пашам не улыбалось. Они, не без основания считая де Сези предателем национальных интересов Франции, прикладывали руку ко лбу и сердцу и заверяли его в дружественных чувствах «падишаха вселенной» к повелителю немцев, победоносному императору Фердинанду.

Выходя из французского дворца в Пере, паши под плащами придерживали тугие кисеты с новеньким золотом Габсбургов. Султана Османа надо было убрать.

Османа убрали. В Стамбуле взбунтовались янычары, недовольные приготовлениями молодого султана к войне с императором Габсбургом. Города Османа были не так богаты, как Багдад или Шираз. Сипахи присоединились к янычарам, они любили заточать непокорных султанов в башню. Османа не только заточили, но и убили. Шуты и карлики от радости вопили, наложницы не плакали в ожидании другой туфли.

Граф де Сези дал роскошный бал по случаю восхождения на престол блистательной Турции ослепительного Мустафы. На султане были красные туфли, словно обмакнул он их в кровь. Он ослепил Запад открытым соглашением с императором Фердинандом и уже спешил договориться с Польшей о прочном мире. Де Сези ликовал, как будто шпага императора не приблизилась еще страшнее к сердцу Франции — Парижу.

Султан Мустафа договориться не успел. Де Сези не унывал: султаны меняются — Диван бессменен. Верховный везир Осман обещал французскому послу неприкосновенность. Мурад величественно вошел в прекрасную мраморную мечеть, где погребен знаменосец Магомета, известный Эюб. Предводитель мевлевисов — вертящихся дервишей — по установленному обычаю опоясал его священною саблею Османа — первого турецкого султана. Иезуит Клод Жермен, переодетый турком, прицепив фальшивую бороду, находился в предместье Эюб. Он не слышал, как Мурад, склонившись над подлинником корана, произносил торжественную присягу поддерживать учение Магомета, но видел, как Мурад, по счету Четвертый, возвращаясь в Сераль, пригоршнями бросал толпе фанатичных турок деньги. Значит, Мураду должно было скоро понадобиться золото: тот, кто расточает, потом ищет.

Балы в Пале-де-Франс продолжались. Пары между колонн безукоризненно выполняли фигуры менуэта. В затененном интерьере мудрый муфти благодарил аллаха за щедрость франка, паши наслаждались ароматом черного кофе и подсчитывали прибыли.

И надо было лишь не прерывать срочную почту, посылать королю Людовику реляцию за реляцией, подтверждающие необходимость для Франции одобрить политику Турции, направленную не на обострение отношений с Габсбургами, а, напротив, на скорейшее усиление военных действий против властелина Ирана, шаха Аббаса.

Медлительность претила де Сези. Особенно это качество было нетерпимо в Клоде Жермене, присланном Орденом иезуитов в Стамбул для введения политики Франции в Стамбуле в русло, угодное Ордену. Де Сези с распростертыми объятиями принял иезуита, на первых порах во многом посодействовавшего французскому послу в сближении с дипломатами императора Фердинанда Габсбурга. Помимо того, Клод Жермен мастерски владел искусством перевоплощения. Он поучал де Сези, следуя инструкции главы Ордена и с благословения Ватикана, но, увлекая де Сези в восточный лабиринт политических дел, забыл о нити Ариадны и сам безнадежно запутался в ложных проходах и внезапных тупиках…

Время шло. Теперь де Сези поучал Клода Жермена:

— Высокое мастерство в любой области, будь то художество, как эта чашечка, или политика, возносит человека так высоко, что он, невольно становясь дозорным и видя значительно дальше, чем те, кому он служит, разумно подчиняет их своей воле, направляя корабль в угодную себе сторону.

Боно привычно обувал де Сези. Золотистые пряжки туфель оттеняли белизну туго натянутых чулок. Вытягивая ногу, граф, щурясь, продолжал диктовать Клоду Жермену реляцию королю Людовику XIII, отпивая шоколад из эмалевой чашки.

Де Сези следил за иезуитом, но Клод Жермен с загадочным лицом энергично опускал перо в ажурную чернильницу, словно шпагу в ножны, и быстро покрывал лист косыми рядами строк.

Внезапно де Сези прервал себя:

— Написали, друг мой?

— …и стать господами пролива, — скрипя пером, повторил вслух Клод Жермен. — Но осмелюсь спросить, граф, на что все это знать королю Франции?

— Конечно, не для того, чтобы фрукты из королевских оранжерей показались его величеству слаще. Вы, Клод, способны замутить самую чистую воду, но бессильны рассмотреть в самой чистой воде подводные течения. Я не стану скрывать от вас — доверия вы достойны, — что первый из Габсбургов — Фердинанд Второй, император правнуков Германика, заинтересован в том, чтобы войска султана были отвлечены на восток, к границам Ирана, подальше от берегов Дуная, что весьма выгодно Франции.

И в силу этого я с экстренной почтой отсылаю королю реляции с описанием действий русских казаков.

— Ставлю тысячу ливров, граф, что это ваш каприз! — Клод Жермен сухо поклонился.

— Вы проиграли, — усмехнулся де Сези, — это каприз политики… Продолжайте же! — и повелительно подал знак Боно удалиться. — Но прежде чем мы вернемся к казакам, — он проговорил это снисходительно, — я хочу ознакомить вас с весьма любопытным документом, доставленным мне одним польским вельможей в сутане. В свою очередь вельможа раздобыл сей документ у сановника шведской короны, впавшего в немилость и бежавшего из Стокгольма в Краков… — Де Сези придвинул курильницу фимиама, приподнял бронзовую Дидону, карфагенскую царицу, и достал вчетверо сложенную бумагу. — Полюбуйтесь: точный перевод с греческого на французский, лишь несколько смягченный в выражениях. Мой бог, какой варварский язык!

Клод Жермен задумчиво посмотрел на курильницу, потом на кувшин с вином, опустил его обратно в серебряную лохань и не спеша разгладил документ своими костлявыми пальцами:

— "Послание царя Михаила Федоровича к королю Густаву II Адольфу.

Милостью пресвятой троицы, мы, великий государь и великий князь Михаил Федорович, всея Руси самодержец… — Иезуит быстро пробежал глазами длинный и торжественный титул. — …Великому и могущественному принцу и князю Густаву-Адольфу наше царское величество сердечно желает всех благ и здоровья. Вы прислали царскому величеству Ваших полномочных послов Эрнеста Бромана и Эндрика Ван Унгерна с Вашим письмом, которым мы, великий государь и великий князь, дали нашу аудиенцию без замедления и благосклонно выслушали Ваших послов, а также прочли Ваше послание, которое мы приняли к сердцу.

То, что Вы нам написали в Вашем послании, а также то, что рассказали нам Ваши послы на аудиенции, мы со своей стороны приветствуем и желаем Вам всякого блага и счастья. Мы, великий князь, принимаем все это к сердцу с признательностью и взаимно мы Вас приветствуем и желаем счастья и здоровья Вам и благополучия всему Вашему королевству".

Откинувшись в кресле, Клод Жермен нашел, что слишком много приветов царя Московии королю Швеции не предвещают хорошей погоды для императора Фердинанда.

— Несомненно, друг мой, читайте.

Оправив кружева на манжетах, иезуит продолжал:

— "…Что касается постоянной дружбы, которая заключена и закреплена между нашим царским величеством и Вашим королевским величеством, мы сохраняли ее доныне и будем сохранять и желаем придерживаться ее, следуя нашему договору в отношении мира, ничего не изменяя.

Ваше величество пишет нам, что император Габсбург, папа римский, испанский король и король польский соединились и вошли в союз со многими королями, принцами и владетельными князьями Германии, и что они во многих княжествах учинили великие раздоры и кровопролития, желая стать владыками надо всей Европой, и что король польский Сигизмунд в своей гордости стал добиваться всеми средствами покорить Шведское королевство, а также и Литовское, и царствовать в этих двух королевствах, и что с целью осуществления этих намерений король Сигизмунд писал Вам коварно, чтобы продлять время и иметь возможность договориться с императором и испанским королем, дабы из шведского королевства сделать то же, что они сделали с несколькими другими странами и княжествами. И Вы, видя их вероломство, предприняли против него, Сигизмунда, войну и взяли у него много областей и пушек, поразили и разбили его силы.

Вы видите, Ваше величество, несправедливость и злобу польского короля, направленную против Вас, в результате которой он пролил много своей, польской, крови и желает теперь сделать то же самое в нашем Русском государстве, так же как и посеять тревогу в Шведском королевстве и пролить в нем кровь. Мы узнали все это от Вас и будем придерживаться большой дружбы…"

Клод Жермен хрустнул пальцами так звонко, что де Сези поморщился: «Бог мой! Словно мертвец, внезапно всплеснувший руками!» Жилка на виске иезуита нервно билась.

— Клянусь австрийским гербом королевы Анны, — мрачно прошептал Клод Жермен, — Ордену следует направить в метропольный город Москву не менее сотни служителей святого креста. Занимаясь Европой, не надо забывать Азию, Московия становится опасной.

— Но понимать, где опасность, — живо отозвался де Сези, — это значит, наполовину ослабить ее. Читайте же, мой друг…

— "…Посылаем к Вам нашего приближенного боярина, наместника в Казанском княжестве Ивана Борисовича Черкасского и других его товарищей с целью обсудить все выслушанное от Ваших послов и дать ответ на Ваше послание, которое Ваши послы привезли к нам, и решить, что нужно делать в настоящее время.

Затем, наградив Ваших послов со всей нашей благосклонностью, мы скоро их отпустили. Мы желаем, чтобы Вы были уверены в нашем хорошем к Вам отношении и дружбе, а также в желании нашем обмениваться важными вестями с Вами. Мы желаем в дальнейшем знать о Вашем добром здоровье, как и Вы о нашем.

И впредь мы желаем жить в дружбе с Вашим величеством и поддерживать, как в настоящее время, так и в будущем в наших отношениях, союз, который мы заключили в договоре о мире, без изменения и желаем, чтобы вы поступили так же.

Написано в нашем дворце, в столице Москве, апреля 25…"

Сложив документ вчетверо, Клод Жермен приподнял бронзовую Дидону и вновь «замуровал» послание. Наблюдая за иезуитом, де Сези спросил:

— Что вы можете сказать, Клод?

— Меня успокаивает Рим. По его воле, во славу господа, могли пройти в северных морях не только теплые, но и холодные течения.

— Могли, но… — де Сези развел руками, — не прошли. Напротив, вы видели капитана фрегата, прибывшего вчера в Золотой Рог под испанским флагом? Это дон Диего, у него три рубца на подбородке и в правом ухе серьга. Прекрасный образец испанца, способного из всех морей выжать соль в свою пользу. Он доставил мне свежие, выпеченные в Стокгольме сведения. В город Москву, резиденцию русского царя, направились новые шведские послы: Антон Мониер и Юрий Бонгарт. Россия не может быть признательна Швеции, захватившей у нее Балтийское побережье, но она может на какой-то период перестать быть злопамятной и помочь королю Густаву-Адольфу, враждующему с их общим, и притом, заметьте, главным врагом, королем Сигизмундом польским.

— Дьявол возьми!

— Он и взял, причем без спроса. Но вы, Клод, верный служитель всемогущего Ордена. Вы обязаны отобрать у нечистого награбленное и вручить его святой казне Ватикана.

— А вы знаете, что московский двор величает себя третьим Римом?

— Ответим так: один пал, другой стоит, третьему не быть! И поэтому вновь займемся казаками.

Пишите: «…Ваше величество, достоверно известно, что шесть дней тому назад морской паша не смог продолжать возведение крепости, которое он предпринял на Черном море. Помешали русские казаки…»

— Опять казаки! Какую цель преследуете вы, запугивая короля Франции? И какую пользу может извлечь из этого коалиция католических держав?

— Прямую: персидский шах Аббас, проведав, что на него готовится напасть Моурав-бек, атакует Турцию с юго-востока, а с северо-востока, по сговору с Россией, эту атаку проведут казаки реки Дона. Пять лет назад вас еще не было в Стамбуле; тогда донские казаки, разведав об отсутствии турецкого флота, дерзко проникли в Босфорский пролив и разгромили предместье Бюйюкдере, Ени-кей и другие поселения, украшающие европейский берег Босфора. Налет казаков встревожил турок, а мне он послужил новым доводом в пользу императора Фердинанда.

— Святейший глава Ордена не ошибся, предугадав в вас набожного католика, способного создать в Стамбуле сильный плацдарм для императоров двух империй: Германии и Испании. Я внимательно слушаю вас, граф.

— Благодарю. Итак, Клод, мой повышенный интерес к казакам вызван сложным узлом, завязанным политикой на Востоке. Клянусь святой Женевьевой, я нашел способ распутать его в пользу Габсбургов; по моему разумению, это значит — в пользу Франции. Царь Московии, преисполненный религиозной ненависти к католической церкви, тайно получает от шаха Аббаса серебро в слитках и использует его для подготовки войны с католическими государствами Запада. Так же тайно царь Московии ведет переговоры с одним из отпрысков Гиреев, повелителей Крымского ханства, об оказании помощи татарской конницей шведским полкам. Бахчисарайский мулла сообщил мне о начавшихся переговорах Московского посольского приказа с гетманом Запорожского войска, и вы знаете о чем?

— Очевидно, Посольский приказ учитывает вербовку Польшей запорожских казаков для битв с татарами и намерен оказать помощь шведским полкам казацкой конницей.

— Вы предельно подошли к истине. Через метропольный город Москву, с ведома царя Михаила и патриарха Филарета, беспрепятственно проезжают посланцы Швеции и гонцы Крыма, — первые на Юг, вторые на Север.

Наш король Людовик — воплощение земной кротости…

— Он агнец небесный! — Клод вскинул глаза к потолку, где в овале из букетиков роз сладострастные сатиры гонялись за испуганными нимфами, хватая их за обнаженные бедра.

Полюбовавшись нимфой с распущенными волосами, настигнутой сатиром, Клод перевел взор на де Сези и молитвенно сложил руки:

— Продолжайте, граф, во славу святой девы Марии.

— Извольте. Король Людовик склоняется к мысли, что будущее Франции зависит от победы меча императора Фердинанда. Разумеется, при нашем скромном содействии на берегах Босфора. Но король Густав-Адольф, скандинавский белый медведь, и царь Михаил, московский бурый медведь, не соблазнятся никаким искусственным медом. Они рычат, выпуская острые когти.

— Священные ножницы Ватикана могут остричь их. Да помогут в этом святому отцу апостолы Петр и Павел. Аминь!

— Аминь! — Де Сези устремил молитвенный взор к потолку и некоторое время пребывал в созерцательном безмолвии.

— Россия потворствует Швеции, — возобновил он разговор, — в Сечь, так называется область Запорожского войска, проникли интриганы Густава-Адольфа. Им ведомо, что казаки реки Днепра обладают высокими свойствами настоящих солдат, выносливостью и большой подвижностью, и что они под польским флагом участвовали в европейских сражениях на стороне Габсбургов, или же в отрядах «лисовчиков», или же в составе иных войск короля Сигизмунда. Военачальникам шведов, помимо того, казаки известны по событиям тысяча шестьсот тринадцатого — четырнадцатого годов, когда полковники Барышников и Сидорка, бросив лагерь гетмана Ходкевича, нанялись на службу к шведскому полковнику Делагарди.

— Рассказывают, что казаки, стоя на лошадях, сумели оторваться от земли и врезались в огни шабаша, обворожив своей бесшабашной удалью ведьм. Семьдесят семь польских ведьм не замедлили отдаться запорожцам, остальные остались верными своему козлу.

— Семьдесят семь из них обнаружили здравый смысл. Мне об этом говорили Квестенберг, советник Фердинанда II, и однорукий барон Ливонский, высказывая о запорожских казаках мнение Валленштейна, превосходно помнящего, что не кто иной, как казаки, в Хотинской войне с турками спасли Польшу от ужасного разгрома.

— А теперь интриганы Густава-Адольфа намерены перетянуть казаков реки Днепра в ряды шведского войска?

— Да, очевидно, в этом глазная цель их миссии: поднять восстание казаков против польской короны и воспользоваться услугами России, единоверной с казацкой Сечью, и этим значительно пополнить свой военный резерв.

— Это было бы гибельно для восточной линии битв императора.

— Для западной не менее. Слушайте, Клод, вот мой план: короля Людовика надо еще чаще, чем раньше, извещать о действиях казаков Днепра и Дона на землях и реках, прилегающих к Черному морю. Пусть Версаль содрогнется перед возможным нашествием русских казаков в страны европейского мира. Полезно сравнить этих казаков с монголами, недаром у них общий военный символ: древко с привязанным к нему конским хвостом. Стоя на лошадях, они способны перемахнуть через Босфор и Дунай, а во Франции, как вы догадываетесь, больше чем семьдесят семь ведьм. Представляя королю Людовику события в выгодном нам свете, мы можем добиться поддержки Франции султану в его движении не на Запад, против войск Габсбургов, а на юго-восток, против шаха Аббаса, якобы науськивающего казаков Дона против турок. О, нам благоприятствует фортуна: грузинский полководец Моурав-бек, Непобедимый, возглавит поход на Восток.

— Браво! Вот превосходный маневр, дающий возможность помочь Турции. Служитель Ватикана Пьетро делла Валле прислал в Коллегию пропаганды веры подробную реляцию об этом полководце. Он утверждает, что у Моурав-бека два сердца. Значит, можно будет влиять на одно из них.

Вынув кружевной платок с вышитой эмблемой: корона на двух перекрещенных шпагах, де Сези старательно провел им по напудренному лбу, оттененному гофрированными волосами, и, небрежно заложив платок в карман атласного жилета, подошел к иезуиту. Граф явно торопился:

— Закончим, Клод, реляцию так:

"…Нужно крепко подумать об этих живых людях.

Вашего величества посланник граф де Сези.

Константинополь. 1629 год".

Иезуит подметил желание посла избавиться от него и… совсем не торопился.

Но Боно был на страже: заметив нетерпение графа, он простодушно напомнил:

— Ваша светлость, вам надлежит выехать к Селиман-паше.

Иезуит нехотя ушел.

Де Сези никуда не ушел, он ждал Георгия Саакадзе на откровенную беседу. Но откровенность присуща херувимам и эскадронным начальникам, только не дипломатам.

Настойчивость де Сези увенчалась успехом. Саакадзе принял наконец приглашение посла и явился в Пале-де-Франс, сопровождаемый Дато, Ростомом и Димитрием. Он отметил убранство дворца со всей откровенностью знатока чудес. В остальном же он сразу дал понять, что он не новичок в дипломатии.

Граф досадовал, ибо не любил белых пятен на политической карте. Какую цель преследовал властелин Турции, удостаивая Моурав-бека совместной прогулкой? Только ли как полководец нужен Моурав-бек султану? Понять — значит выиграть. Но при любой ситуации полезно привлечь на свою сторону прославленного грузина. Впервые посетив французский дворец в Пере, Саакадзе держался как сфинкс. На пирах у пашей он уже напомнил графу строфу из Гомера: чеканный ритм, сдерживающий пламя. Несмотря на выпитое душистое и сладкое красное вино, способное свалить и слона, Саакадзе походил на сфинкса под пламенем египетского солнца.

С первого взгляда Саакадзе разгадал в де Сези политикана, а француз в Саакадзе — непреклонного государственного мужа. Понятной стала милость султана: Моурав-бек нужен ему для выполнения какой-то чрезвычайной миссии. Это не только интриговало, но и внушало тревогу, и посол короля принялся еще настойчивее добиваться встреч с избранником султана.

И вот сейчас, после церемонии приветствий, они расположились в удобных креслах возле зеркального камина. Секретарь посольства, долговязый, с бархатными подвязками на чулках, прекрасно овладевший турецким языком, для пущей важности служил переводчиком, хотя де Сези все, что было ему нужно, отлично понимал сам.

— Зачем я, франк, пожелал видеть военачальника Саакадзе в этом дворце? — улыбнулся граф. — О мой бог! Кто же в Стамбуле не хочет видеть как можно чаще столь знаменитого полководца?..

— А все же, господин посол? — повторил на турецком языке вопрос Дато. — Ведь путешественники не смеют отнимать у представителя короля время для праздной, хотя бы и приятной, беседы.

— Вы меня пугаете своей скромностью! — сухо ответил де Сези и тут же просиял. — Я надеюсь, что время мы используем для обоюдной пользы.

— Какую пользу ищет посол на Востоке? — осведомился Саакадзе.

— Тут же, что и вы. Необходимо, и как можно скорее, возобновить войну с шахом Аббасом.

— А что необходимо для верховного везира?

— Разумеется, не только кофе! Хозрев-паша за войну с опасным Ираном. Но, увы, в Диване заседают старые полководцы, они убеждают молодого султана, что большая часть поражений случалась из-за торопливости султанов, игнорирующих советы опытных диван-беков. Сущая правда! Из-за плохо изученных дорог, в некоторые месяцы превращающихся в море грязи, гибли верблюды, кони, гибли тысячи янычар и сипахов.

— Что же предлагает посол? Чтобы верблюды не гибли?

— Нет, чтобы кони янычар следовали за опытным проводником. Султан Мурад станет внимать лишь его словам. Необходимо уговорить Мурада немедля начать войну с Аббасом.

— Имя проводника?

— Моурав-бек!

— Это польза для посла. А что для проводника? Гибель янычар и сипахов?

Де Сези смутился, но лишь на миг. Саакадзе крутил ус и разглядывал наряд посла. «Слишком много кружев! За ними, как за гребнем волны, не видно человека». Но для Саакадзе он виден. Франк стремится отвлечь турок на линию Ирана. А к чему стремится он, Моурави? К тому же! Это заслуживает внимания.

— Хозрев-паша — верховный, везир. Почему он не торопится, если ты во всем с ним согласен, посол?

Де Сези слегка откинулся назад, как полагается для позиции перед выпадом шпаги вперед. «О, с этим грузином надо соблюдать все правила дуэли».

— Хозрев-паша неустанно заботится о блеске Оттоманской империи.

— А посол о чем?

— Я?! Я человек с причудами. Мой каприз — не каприз государства. Я хочу собирать ракушки на берегу Персидского залива. Вот и все.

— Там редкие образцы, — согласился Моурави. — Есть ракушки, похожие на королевского тигра, так разинуты у них пасти. Проглотить полмира им ничего не стоит.

— Беседа с вами — истинное удовольствие! — восхитился де Сези.

Он подал знак секретарю посольства. Боне не спеша внес вазу с фруктами, бутылку замороженного шампанского, бисквит и фужеры. Эта пауза понадобилась де Сези для обдумывания того, что было сказано и что надо было сказать. Саакадзе произвел на него большее впечатление, чем он предполагал. В этом герое сочетался дух мифического Кавказа и реального царства Грузии. Этот природный воин способен нанести поражение шаху Аббасу, в котором так нуждается султан. Поверив в возможность победы, Мурад пренебрежет другими возможностями, более призрачными, на Западе, и не преминет отказать в помощи против Габсбургов королю шведов Густаву-Адольфу, к которому так благоволит этот хитрец, патриарх Кирилл. Обо всем этом и словом нельзя проговориться грузину. Он и в безобидной ракушке тотчас разгадывает потайной смысл политического разговора.

Димитрий, отпив шампанского, передернулся:

— Сладкий уксус! Полторы змеи им на закуску!

Де Сези снисходительно улыбнулся и спросил, чем недоволен рыцарь гор? Ростом не совсем точно перевел с грузинского пожелание Димитрия, и переводчик констатировал, что вино славной Шампани показалось грузину нежнее поцелуя гурии, на который он рассчитывает в далеком будущем. Сам же Ростом с удовольствием отпивал размеренными глотками искрящийся напиток и советовал Дато не пренебрегать странным угощением. Чокнувшись с де Сези, Моурави залпом осушил фужер за здоровье посла короля франков, направляющего его политику в верную сторону. Поражение шаха Аббаса укрепит Стамбул на двух рубежах: восточном и западном.

— Почему так торопится с войной посол? — поинтересовался Дато, сохраняя невозмутимый вид. — Не потому ли, что шах Аббас мешает французской торговле?

— Вы на пути к истине! Моему королю нужно поражение шаха Аббаса. Дружба России и Ирана не нравится его величеству. И потому: "Цетэрум цензэо, Картагинэм дэлендам эссэ![2], то есть: «В остальном полагаю, что Карфаген должен быть разрушен!» Но, насколько я понимаю, для этого Непобедимому надо спешить в Грузию. Плохая дорога — вам не помеха!..

— Посол ошибается! Недавним поражением в Грузии я обязан наполовину плохой дороге, размытой дождями и затерявшейся в тумане и тучах… И вот мгла не позволила мне найти правильный путь к сердцу народа… Ну, до этого тебе, посол, дела нет! Я против Дивана не пойду ни по плохой, ни по хорошей дороге…

Поездка от Пале-де-Франс до Мозаичного дворца казалась особенно длинной. «Барсы» не нарушали молчания. Завязывался новый узел политики, достаточно тугой. Было ясно, что за спиной де Сези действуют внушительные силы. Но ради каких целей?! Потворствуя чьим интересам?! И кто платит здесь за кровь?

— Будем, друзья, настороже! Не нравится мне противозаконная дружба гиены и лисицы. Сам бог повелел им быть в раздоре… Хозрев показывает нам нежную атласную подушку для сна, вышитую мелким бисером. Но бисерные цветы и птицы при тщательном осмотре оказываются янычарами и военными кораблями. Действительность не располагает ко сну. Вторгаясь, эти бисерные злодеи рубят чужой народ и палят из корабельных пушек, покрывая чужой берег дымом и огнем.

— Я почти то же самое думал, дорогой Георгий, но мы слишком много бодрствовали, чтобы предаться дреме, да еще на неудобных подушках.

— Дато прав. И я скажу такое: мы привыкли спать только на грузинских мутаках, особенно в логове гиены.

— Посол хитрит, дорога в Иран у нас с Турцией одна, но… цели разные. И лучше, чтобы друзья Хозрева об этом не догадывались.

— Полторы лягушки им на закуску! Пусть для себя стелют атлас. Наши грузинские мутаки способствуют не только отдыху, но и крепким думам.

Чуть покраснев, солнце клонилось к морю, откуда подул свежий ветерок. «Барсы» подъезжали к Мозаичным воротам.