"Танец Арлекина" - читать интересную книгу автора (Арден Том)

ГЛАВА 34 ПРОРОЧЕСТВО

— Госпожа…

— Спасибо, Стефель,

На Умбекке был самый лучший чепец, в руках у нее была корзинка. Наверное, позволив старику кучеру подать себе руку и помочь сойти с повозки, Умбекка представила себя женщиной более благородной, созданной для другой жизни. О да… Камердинер-оборванец, он же кучер, мог бы быть щегольским ливрейным лакеем, а потрепанная повозка — шикарной каретой.

— Стефель, — крикнула Умбекка вслед тронувшейся с места повозке, — ты не пойдешь в «Ленивого тигра», я надеюсь?

— Н-но, пошла! — прикрикнул старик на старую кобылку.

— Хмф, — фыркнула и улыбнулась Умбекка.

Джем волновался. Он самостоятельно спустился с повозки и теперь, опираясь на костыль, с любопытством разглядывал тенистую аллею. Сейчас, в жаркий день, аллея была безлюдна. Дорожка вилась между развесистыми вязами и уводила от деревенской лужайки — туда, где, по словам тетки, располагалась проповедницкая. Туда они как раз сегодня и отправились.

— Тетя, — спросил мальчик, как только они тронулись с места, — а что такое проповедницкая?

Этот вопрос он задавал не впервые. Тетя улыбнулась:

— Такой большой дом.

— Большой — как замок?

— Самый большой дом в деревне.

— Но почему?

Это была игра.

— Потому что это очень важное место, — торжественно отвечала Умбекка, но тут же поправила себя: — Потому что когда-то это было очень важное место.

Сквозь тенистые кроны вязов пробивались солнечные лучи. Тропинка была неровная, пыльная, вся в ямках и бороздах. Между разбросанными там и сям острыми камнями пышно разрослись сорняки.

— Тебе не тяжело идти, Джем?

— Нет-нет! — горячо возразил юноша. А сам чуть не падал.

Прогулки — это придумала Эла, и спутницей Джема на прогулках должна была стать она. Собственно говоря, они и начали гулять вместе. Долгим сезоном Короса, закутанные в теплые шубы, Джем с матерью подолгу бродили по коридорам главной башни. Они мечтали о том времени, когда стает снег и можно будет гулять по галереям и переходам внутреннего двора. Но когда это время настало, спутницей Джема стала тетка Умбекка. Она же сопровождала Джема сегодня, торжественно вышагивая под палящим солнцем.

— Джем! Мы с тобой непременно окрепнем! — сказала Эла и, улыбаясь, сжала руку сына.

Но сама она все еще была очень слаба,

— А когда мама поправится? — спросил Джем, осторожно переставляя костыли так, чтобы не угодить в глубокие борозды.

Умбекка, как обычно, напустила на себя торжественно-скорбный вид.

— О Джем, кто это может знать…

— Никто не знает? Пауза.

— Досточтимый Воксвелл…

Джем развернулся к тетке, в порыве гнева выкрикнул:

— Нет! Вы ему не верите!

— О нет, Джем! — испуганно отозвалась Умбекка, и на ее жирной физиономии отразился неподдельный страх. — Когда-то, когда-то… но не будем говорить об этом несчастном человеке. Какой нынче чудесный день, Джем, правда?

— Чудесный, правда. Вот бы мама была с нами…

Джем не стал продолжать.

— Бедняжка Джем, — сказала тетка немного погодя, когда юноша остановился, чтобы отдышаться и передохнуть. Пухлая рука Умбекки погладила черные волосы Джема. — Твоя мать больна, но она крепится, держится изо всех сил, я знаю.

— Знаю, — эхом отозвался Джем. — Знаю.

Эла на самом деле крепилась и держалась изо всех сил. В ночь безумия досточтимого Воксвелла, когда, в конце концов, служанка отвела Элу в ее покои и уложила в постель, все думали, что Эла потеряет сознание и уже не оправится от пережитого потрясения. Но перед тем как уснуть, Эла совершила дикий, совершенно неожиданный поступок.

— Леди Эла, ваше лекарство!

Бутылочка темного стекла пролетела по комнате, ударилась о камин и разлетелась на множество осколков.

Той ночью Эла спала спокойно. Потом ночь за ночью она лежала без сна, тяжело дыша и обливаясь холодным потом. Лежала и смотрела на камин, где догорали угли, мерцали и переливались призрачные огни. Как бы ей хотелось снова погрузиться в забытье! Яркость, свет дня казались Эле какими-то хрупкими, готовыми в любое мгновение разбиться, словно лед. «Сегодня теплее, как тебе кажется?» — говорила Умбекка, но Эла только ежилась, пожимала плечами и молчала. Измученная, усталая, она садилась у огня, обнимала себя руками, играла прядями волос. Время от времени руки и ноги Элы непроизвольно дергались.

Клик-клик, клик-клик, — звякали вязальные спицы ее тетки.

— Поешь чего-нибудь, племянница. Пирожные необыкновенно вкусны.

Но Эла не могла ничего есть.

— Я пошлю за досточтимым Воксвеллом! — выпалила Умбекка как-то раз, когда Эла упала на пол и не могла подняться.

— Нет! — прошептала Эла.

Досточтимый Воксвелл?!! Сквозь обуглившийся мрак воспоминаний измученная молодая женщина вновь и вновь видела влажные лиловатые губы лекаря, раздвинувшиеся, когда он зубами вынул пробку из бутылочки. Хлоп! — выскочила пробка. Даже в воспоминаниях Элы слышался этот глупый, дурашливый звук. Хлоп-хлоп-хлоп! Слышался, пока не становился громче, не начинал звучать зловеще, не разлетался жутким эхом. То было эхо ее обреченности, и хотя порой бывало так, что Эла не осознавала ничего, кроме того, что очень больна, теперь она ясно, отчетливо понимала и другое: «Они пытались убить меня!» Да, пытались. Быть может, не тело. Но душу, разум — точно. Эла сжимала и разжимала кулаки. Как ей снова хотелось погрузиться в такое приятное, сладкое забытье! О, тогда бы коварный мир не тревожил ее. А там, в мире забытья, было бы тепло и сладко. Теплая, сладкая смерть там была бы. Эла вспомнила о снотворном снадобье и увидела лицо досточтимого Воксвелла — мерзкое, ухмыляющееся. Он смеялся! Нет! Она ни за что не сдастся! Ни за что!

«Я пошлю за досточтимым Воксвеллом!» — эхом раздавались в ушах Элы слова тетки. Она вцепилась ногтями в ковер, собрала все силы, какие только у нее были, и закричала: «Не-е-ет!»

Что-то такое было в жутком крике Элы, что остановило даже Умбекку. Толстуха попятилась, сердце ее испуганно заколотилось. Она прижала руку к затянутой в черный креп груди, закрыла глаза и горько вздохнула. Она понимала, что племяннице очень хотелось бы выпить снотворного снадобья, но понимала и другое — Эла была горда и ее гордость была сильнее.

В последующие дни Эла страдала, но боролась, решившись раз и навсегда вырваться из липких объятий снотворного зелья.

Умбекка взяла колокольчик.

— Нирри, помоги леди Эле встать.

Нирри выполнила указание хозяйки.

— Мэм?

— В чем дело, девчонка?

— Еще что-нибудь?

Умбекка вздыхала:

— Нет.

Нет. Она не пошлет за досточтимым Воксвеллом. Об этом не могло быть и речи. Угроза осталась угрозой, и не более того.

— Это здесь, тетя?

— Да, Джем. Это проповедницкая.

Джем с любопытством вглядывался в здание, стоявшее за проржавевшими воротами. Окруженная высокой стеной, проповедницкая была большой и мрачной. Ее окружал заброшенный, одичавший сад. Ржавые петли ворот протестующе заскрипели. Умбекка улыбнулась Джему, не слишком решительно толкнувшему створку ворот.

Пригибаясь под нависшими над дорожкой ветвями, Джем и Умбекка шли к проповедницкой.

— А почему проповедницкая, тетя?

— О Джем! — этого вопроса Джем Умбекке еще не задавал. — Это же понятно. Проповедницкая есть проповедницкая. Тут жил проповедник.

— А кто такой проповедник?

— Самый главный человек в деревне.

— Важнее лорда?

Толстуха остановилась.

— Лорд — повелитель замка, Джем. А проповедник — повелитель храма.

Джем обернулся.

— Тут жил бог Агонис?

Тетка немного отстала от него — наверное, ей тяжело было нести корзинку. Ее ответ донесся до Джема из-за густой листвы.

— О нет, Джем. Нет, что ты! Здесь жил его посредник. Его наместник. Проповедник.

Но и этот ответ мало что объяснил юноше.

— Это все было в стародавние времена? Когда люди еще веровали? Ну, то есть, когда веровали все-все?

Юноша смотрел на разрушающийся дом и на миг вдруг почему-то очень встревожился. Вдоль одной из стен тянулась странная пристройка — вроде бы застекленная.

— Да, Джем. В стародавние времена, — откликнулась тетка, и голос ее прозвучал ближе. Она успела догнать Джема.

Умбекка за последнее время изменилась не меньше, чем ее племянница… Умбекка стала спокойна, тиха и доброжелательна — такой она стала после ночи безумия лекаря. Что-то умерло у нее в душе, она перестала быть такой, какой была раньше.

Она больше не наведывалась в дом досточтимого Воксвелла и перестала носить на груди сверкающий золотой круг Агониса.

— Мы еще не пришли, тетя? — спросил Джем.

— Скоро придем.

— Но когда же?

Тетка обогнала его и шла впереди.

— Бедняжка Джем! Тебе тяжело ступать по гравийной дорожке?

— Нет-нет! — мотнул головой Джем. Он тяжело дышал. — Просто… просто я проголодался, вот и все!

Вот это было правдой. Солнце уже клонилось к закату, а они все еще не добрались до цели. Раскрасневшийся Джем повис на костылях и глядел на внушительную фигуру шагавшей впереди Умбекки. Они обогнули здание проповедницкой, миновали окружавший здание сад, дошли до калитки и вышли в огород.

— Когда мы с Руанной были молоденькие, — говорила Умбекка, — мы сюда каждый Канун наведывались. О, какие мы тогда были веселые, какие счастливые бежали по дорожке в муслиновых платьях, смеялись, болтали! Размахивали зонтиками!

После богослужения у проповедника всегда бывало застолье. Ну, это само собой разумеется, только для людей благородного происхождения, жутко скучно. Ну а мы с Руанной убегали в огород. Как же нам тут нравилось! О чем мы только не мечтали! Мы смотрели на Оракул и гадали, что с нами будет. Это было еще до того, как эрцгерцог избрал мою бедную сестру себе в жены, конечно. О, он далеко не сразу сделал ее своей избранницей!

В воздухе пахло созревшими яблоками.

— Мы пришли, Джем, — объявила Умбекка немного погодя.

— Тетя, что это такое?

Цель их путешествия открылась неожиданно. Раздвинулись переплетенные ветви, и перед глазами Джема предстало странное сооружение… Две поросшие мхом ступени вели к круглому возвышению. Там стояла полукруглая мраморная скамья. Посередине на мраморной плите стояла огромная, тоже мраморная, резная чаша, а выше как бы парили в воздухе две фигуры, выполненные в человеческий рост — мужская и женская. Обнаженные мужчина и женщина держались за руки, и взгляды их были устремлены вниз — как бы на тех, кто смотрел на них снизу вверх со скамьи.

— С ним рядом — женщина, которую он искал, нашел и потерял, — сказала тетка Джема. Голос ее стал мечтательно-отстраненным. — Говорят, настанет день, и они будут вместе. Это бог Агонис, Джем. Бог Агонис и леди Имагента.

Джем не отозвался. Он и не знал, что сказать. Он осторожно переставлял костыли, двигаясь вокруг чаши. Время от времени юноша останавливался и смотрел вверх, на статуи, или вниз, внутрь чаши. Статуи были необыкновенно красивы, и их красоту не нарушали даже трещины в мраморе, даже зеленый мох. А вот из чаши поднималось зловоние. На самом дне осталась гнилая лужица.

— Этот фонтан назывался Оракулом, — рассказывала тетка. — Он показывал то, что с тобой будет. В воде можно было увидеть изображение, похожее на сон.

Довольно вздохнув, Умбекка сняла с корзинки салфетку, расстелила ее на скамье, вынула пробку из бутылки с сидром. Достала из корзинки хлеб, ветчину, язык, пирожные, булочки. — Думаю, мы заработали с тобой право перекусить на славу, а, Джем?

— Заработали, конечно! — не смог удержаться от смеха Джем. И они принялись с аппетитом есть, передавая друг дружке бутылку с сидром, в густой тени разросшегося фруктового сада. Солнце все сильнее клонилось к закату и в какой-то миг вдруг ярко осветило фигуры фонтана.

— Прогони мух, Джем, будь хорошим мальчиком.

А потом они просто сидели молча и смотрели на статуи. А золотой свет заливал их все ярче и ярче.

— Они придуманные, тетя? Это легенда, да?

— М-м?

Легкий ветерок шевелил листву у них над головами. Послышался глухой стук — упало на траву очередное яблоко. Корзинка окончательно опустела. Они наберут яблок и наполнят ими корзинку.

— Они — из легенды, да? Ну, как Нова-Риэль?

Тетка бросила на Джема быстрый, не слишком довольный взгляд.

— Ты знаешь о Нова-Риэле?

— Варнава…

— О да. Но ты не думаешь, Джем, что молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды?

И больше Умбекка ничего не сказала.