"Немой учитель" - читать интересную книгу автора (Аренев Владимир)

Эпилог

На самой верхушке башни Зенхарда дул сварливый осенний ветер, сбивая в клочья длинные рыжые волосы человека, застывшего здесь, у парапета, с древним мечом в руках.

Светало. Опаленное солнце выбиралось из-за горизонта, ненавидяще обжигая землю смертоносными лучами. Тха-Гаят закрыл свои глаза, чтобы не видеть неотвратимого. Человек у парапета этого сделать не мог.

Поэтому, когда позади раздались шаги, он не стал медлить, не стал оборачиваться, просто произнес:

— Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?

За его спиной зашелестел разворачиваемый листок пергамента, но пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть, и Эллильсар стал читать.

«Змий согласился с предложением Бога, но не смирился со своей участью. Когда оказалось, что его язык лжив, он приказал себе замолчать навеки, но это было больно — не общаться с другими. Тогда Змий придумал письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.

Раз в сто лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо убийца его должен был встретить не покорную жертву, но мастера боевого искусства, а более великого, чем Дьявол, во владении оружием не было на всей земле. И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в этом. Мешало одно — предмет, в котором сосредоточено мировое зло, предмет, от которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать предмет другому — и Дьявол сделал это. У него было мало времени — предмет рано или поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный человек; только Змий способен долгое время выдерживать соседство с оной вещью. Он торопился…»

Фраза была оборвана, и Эллильсар понял — один из них допишет сегодня эту рукопись до конца. Те несколько дней, в течение которых он добирался до Зенхарда, принц — теперь уже Король — много думал о всем происходящем. О том, например, что если из мира вдруг исчезнет Дьявол, как олицетворение Зла, то, не исключено, не станет и Бога, который по своей воле стал олицетворением Добра — ведь белое становится белым только тогда, когда существует черное. В противном случае пропадает само понятие белого… И еще думал о Таллибе — странном спутнике своего немого учителя, существе, которое так и останется непонятым. Человек ли он? Демон? Или земное олицетворение Тха-Гаята, младшего брата Змия, о котором так мало сказано в Священной Книге Распятого? И что же написано на клинке, который подарил ему учитель в день совершеннолетия?

Видимо, последнюю фразу Эллильсар сказал вслух. Высокий человек с проседью в черных волосах, протянул ему еще один лист.

«Тот, кто освободит».

Принц откинул со лба слипшуюся прядь и повернулся наконец лицом к тому, кого сейчас должен был убить. Надел шлем.

Два клинка рассекли холодный сонный воздух и столкнулись, звеня.

Где-то в серой вышине рассветного неба появилась черная точка и стала кружить над ними, ожидая исхода. Ворон в любом случае останется в выигрыше.

Это был способный ученик. Достойный своего учителя — своего мертвого учителя.

Эллильсар сидел, прислонившись окоченевшей спиной к парапету и смотрел на тело седеющего /седевшего/ человека: голова запрокинута, мертвые глаза торжествующе смотрят в печальное небо. Две руки раскинулись — так обычно падают в мягкую постель: «хорошо-то как!»

Из ран медленно вытекала кровь, с каким-то жалостно-хлюпающим звуком плескалась на булыжник площадки. «Хорошо-то как!»

Ворон, все еще опасаясь подвоха, тихонько опустился на камни и прыжками подобрался к мертвому телу. Утро, которое намеревалось выдохнуть на мир очередную порцию жары, внезапно почернело, словно наступила ночь; потом вспыхнула ломаная ветка молнии и первые капли дождя стали падать на пересохшие камни.

«Какие-то они мутные. Словно кровь умирающего Бога».

Он скомкал в руке пергамент, отшвырнул его в сторону. Рывком снял с головы шлем и с каким-то мальчишечьим азартом перевернул его, подставляя падающей воде. «Я напьюсь допьяна твоей крови, мой Бог, ты умрешь, а я свечку поставлю — вот так! Это небо свободнее станет. Порог перейдешь, ты — не вечен. И кровь твою стану глотать. Буду дерзко смотреть на церквей купола и смеяться по-детски, не веря глазам. Научусь не грешить, а греша — забывать, научусь создавать на земле чудеса! Ты умрешь — мы не станем чураться крестов, просто выметем пол и откроем окно. В мире стал ощущаться нездешний простор. Слышишь, Бог?.. Но тебе, о мертвец, все равно!»

Хотелось петь что-то небывалое, хотелось летать птицей; он плакал и пил, пил, пил эту холодную свежую воду, захлебываясь то ли он восторга, то ли он собственной смелости и свободы…

— Карр! — сказал ворон.

— Карр! — и нахохлившись, клюнул мертвое тело.

Шлем внезапно выпал из рук, покатился, расплескивая содержимое.

Нынешний Король страны завороженно глядел на руку учителя с перстнем, /"Он смотрит, смотрит, смотрит, этот глаз, этот проклятый глаз!» — так, кажется, кричал умирающий отец?…/ перстнем, который никуда не желал исчезать. «От Бога не сбежать», — сказал бы мудрый Готарк Насу-Эльгад. Уж он то знает. Но Глава матери Очистительницы сейчас находился далеко, в столице. Наверное, тоже смотрел в небо, может быть, раскрыв окно в спальне, хватал пересохшим языком первые капли небесной воды. Но отнюдь — что за чушь! — не крови Бога.

Эллильсар поднялся и снял с холодной руки учителя перстень. Надел на палец и стал спускаться вниз, проклиная небеса за тот миг, который он не забудет никогда — но никогда и не переживет снова. Будущее казалось страшной черной дырой, из которой уже не выбраться.

«Он питается нашей верой. Тогда, может быть, нужно перестать верить?..»

— Карр! — сказал за спиной ворон.

И это могло быть «да», а могло быть «нет», но Король надеялся, что это все же «да».

г. Киев, июль 1997 г.