"Охота на героя" - читать интересную книгу автора (Аренев Владимир)

Глава двадцать третья

Эльтдон как раз сидел в алом шатре Фтила и изучал Книгу, когда она вошла и застыла, внимательно рассматривая эльфа своими большими черно-блестящими глазами. Астролог смутился, предчувствуя очередные излияния в благодарности — очень уж за последнее время наскучили ему эти знаки внимания.

Хриис оказалась худенькой девочкой с огромными глазами, хотя, наверное, ее неестественная худоба была результатом перенесенной болезни — и только. И все равно, уже сейчас в ней угадывалась та утонченная красота, из-за которой мужчины способны потерять голову и влюбиться самозабвенно, до потери разума, до сумасшедших подвигов. Неудивительно, что Химон так себя вел…

Здесь Эльтдон оборвал собственные мысли — очень уж они показались ему гадкими, неприятными. Он потер пальцами покрасневшие от долгого чтения веки и снова посмотрел на вошедшую, ожидая, что та заговорит, но она молчала, только внимательно смотрела в лицо эльфу, без малейшего признака робости, просто разглядывала, как разглядывают с интересом необычный цветок… или жука.

Эльтдон бережно отложил в сторону Книгу и поднялся, чтобы поздороваться с Хриис. Как-никак Левсова дочь, пусть даже у кентавров дети и не наследуют положение родителя в стойбище — тем паче девочки.

На его «здравствуй» Хриис ответила легким рассеянным кивком, продолжая изучать лицо эльфа. «Да что же такое, в самом-то деле! — Он почувствовал, как в душе поднимается соленая волна раздражения. — Я же все-таки жизнь ей спас. Кто ж дал право вот так смотреть… словно в душу пальцами…»

— Мне страшно, — тихо сказала Хриис, и Эльтдон мгновенно забыл все обиды. В этом голосе звучала такая обреченность… — дух захватывало, а сердце дергалось и спешило убраться подальше, в пятки.

— Я говорю тебе это только потому, что тебе тоже страшно, — продолжала девочка, соскользнув взглядом с его лица и блуждая глазами по раскрытой Книге. — Потому что ты тоже в плену у звезд и планет. Тебе, наверное, страшно даже больше, чем мне, ведь ты знаешь, что должно случиться. А я не знаю. Просто чувствую. Я не благодарю тебя за хладяницу — может, было бы лучше, если б я умерла. Но я и не виню тебя — так должно было произойти.

Эльтдон стоял молча, догадываясь, что от него ждут каких-то слов, но не было у него слов. Лишь мысль о том, что девочка ее возраста не должна говорить так, по-взрослому.

— Зачем ты пришла? — спросил он, удивляясь тому, как хрипло и по-стариковски прозвучал вдруг голос.

— Все от меня ждали, что я пойду тебя поблагодарить, — объяснила Хриис.

— И еще… в будущем, я знаю, мы встретимся, и мне… нужно знать тебя в лицо.

— Что же, буду рад тебя увидеть снова, в будущем. — эльф чувствовал, что нацепил самую фальшивую из своих улыбок, но другие сейчас не натягивались на помертвевшие губы.

Хриис покачала головой:

— Нет, не будешь.

И покинула шатер. Эльтдон тяжело опустился на траву и пустыми глазами уперся в Книгу. Думал. О взрослых девочках и случайностях, которые потом превращаются в Создатель ведает что. И о себе, внешне таком мудром и спокойном, а на самом деле — испуганном. Как и эта девочка. Как и весь этот мир.

Жизнь стойбища изменилась, и это было очень заметно. Кентавры старались теперь как можно реже появляться на старом месте, многие даже переселились подальше, свернули шатры и отправились вдоль берега вниз по реке. На прежнем месте остались только те, кто общался с циклопами, да Эльтдон, поскольку его запах не раздражал одноглазых гигантов. Те тоже старались появляться в стойбище лишь по необходимости, обычно обходили стороной, хотя это и удлиняло их путь к реке, где возводился мост. После долгих обсуждений решено было делать его постоянным, из каменных глыб-опор и деревянного настила. Подходящие глыбы циклопы подбирали у Псисома и переносили к реке, деревьями же занялись кентавры. Подданые Левса отправлялись в чащобу, срубали нужные стволы и оттаскивали их туда же, к реке, к тому месту, где возводился мост.

Эльтдон в окружающей суматохе чувствовал себя неуютно — помогать он не мог (в лес его не пускали, и, если вспомнить случай с лягушкой, вполне резонно; а таскать камни от самого Псисома…) — в общем, помогать он не мог, а уйти, как сделало большинство кентавров, не захотел, потому что здесь оставался Фтил и, следовательно, Книга. А времечко-то шло, летело времечко, и нужно было как можно больше успеть прочесть, ведь потом ждал его караван Годтара-Уф-Нодола… И Бурин.

И… и еще Создатель ведает что: то самое, что скрывалось в забытых кровоцветных снах. Он читал Книгу как последнее отдохновение души, словно предчувствовал, будто маленькая толика знаний Хриис передалась и ему.

Месяц пролетел незаметно. Мост был почти достроен, по договоренности с циклопами кентавры перейдут на тот берег и отправятся искать Сиртарово стойбище, но даже если не найдут — то все равно не воротятся на этот берег уже никогда. А мост… ну что же, достаточно и просто честного слова, мост-то зачем разрушать?

Но Эльтдону не суждено было дождаться конца этой истории. Где-то южнее, в Мокрых Лесах, Дольдальмор Лиияват, двигался караван Годтара-Уф-Нодола, и следовало поторопиться. Асканий, как, впрочем, и несколько других кентавров, намеревался съездить на выбранное для встреч место, в какой-то поселок на окраине Лесов для привычного торга. А заодно сопроводить туда Эльтдона и помочь ему пристроиться к каравану. (Здесь, кстати, возникла проблема: река, разделявшая два берега, тянулась далеко, брала начало где-то в дебрях тех самых Дольдальмор Лиияват, и поэтому, чтобы встретиться с караваном, нужно было переходить на этот берег, который скоро станет запрещенным для кентавров. Поговорив с циклопами, решили, что раз в полткарна группе воинов будет дозволено перебираться сюда и по берегу, не углубляясь в степь, идти к Лесам.) Прощание вышло долгим и пронзительным, как крик одинокой чайки над морем.

Если до сих пор эльфу казалось, что окружающие забыли о нем, занятые своими делами и работой, то теперь он так не думал. С дальнего стойбища пришли, наверное, все до единого, да и здесь, на прежнем месте, работники оставили недостроенный мост и собрались, чтобы проводить в путь его — чужака, примирившего два народа. Чужака, который давным-давно перестал быть для них чужаком. Прощальное празднество началось в полдень и затянулось до глубокой ночи. Все, кентавры и циклопы, собрались вместе, хотя одноглазые гиганты и старались дышать не слишком глубоко. Впрочем, за последнее время они понемногу притерпелись к запаху кентавров, так что теперь все было в порядке. В этот день просто ничего не могло быть не в порядке, ведь здесь собрались друзья.

Было весело и тепло, разожгли громадный костер, у которого разместились все желающие, пламя взлетало к небесам и колыхалось на ветру гуттаперчевой танцовщицей. Это зрелище напомнило Эльтдону Бурин, и на душе стало тягостно. Только сейчас он понял, что одновременно страшился этого города и был болен им, горя желанием оказаться там еще раз. Ибо можно звать родиной страну или континент, но всегда в твоей памяти остается только город, где прошли лучшие дни твоей жизни — дни, которые возвращаются снова, стоит тебе ступить на улицы этого города-родины. И от невозможности оказаться там снова ты теряешь что-то в себе. Вот так и он — утратил частицу себя, ту частицу, что осталась в Бурине. Теперь предстояло за ней вернуться.

Вокруг улыбались чьи-то лица, кучерявились растрепанные чубы, сверкали, поблескивали глаза, и среди всего этого веселья было только две фальшивые улыбки. Одна из них принадлежала Эльтдону. Он старался всех уважить, всем ответить на добрые слова, не оставить без ответного смешка ни одной удачной шутки и отведать всякого угощения — но мысли его были уже далеко. Так далеко, как только могут быть мысли эльфа-странника, возвращающегося домой.

В завершение праздника Муг-Хор сыграл на своей арфе — да так сыграл, что взорвалось звездами небо, застрекотала ночными скрипками степь, так, что пламя костра влилось в зрачки каждого, проникая дальше, в самую душу — да там и осталось. Мир качался, точно детская колыбель, баюкаемая любящей матерью. «Или как чаши весов, растревоженные мальчишкой-озорником», — мрачно подумал Эльтдон и горько усмехнулся. На сей раз арфа не подействовала на него так сильно. Может, потому что голова была занята мыслями о возвращении. А может, потому что невозможно оказалось слиться с музыкой арфы, когда рядом, среди общего единения и смеха, оставалась девочка-кентавр с деланной улыбкой на серьезном лице. Иногда она смотрела на эльфа так, словно хоронила его. В подобные мгновения Эльтдон отворачивался в сторону, смеялся громче всех и хрипло подпевал — не в такт. Никто этого не замечал — опять же кроме Хриис, но та ничего никому не говорила. Эльтдон догадывался почему. И пел еще громче и фальшивее.

А потом наступил похмельный рассвет. Протирая глаза и разминая затекшие конечности, чествовавшие поднимались с земли и, попрощавшись, отправлялись по своим делам. Остались только Фтил да Асканий; кентавры, которые должны были идти в Дольдальмор Лиияват, проверяли, прочно ли увязаны тюки с товаром, а Левс стоял поодаль и дожидался, пока наступит его черед сказать слово. Из алого шатра лекаря осторожно выглянул Химон, а немного погодя тихонько подошел к Эльтдону и дернул за рукав. Эльф обернулся; на сей раз его улыбка была неподдельной.

— Да, малыш?

Химон подумал, что надо бы, наверное, возразить, мол, никакой он не малыш, а очень даже взрослый кентавр, — но почему-то решил промолчать. Просто протянул эльфу мешочек.

— Что это? — спросил Эльтдон, развязывая тоненький шнурочек.

— Это… — Химон смущенно вздохнул. — Это семена аллха. Говорят, тот, у кого в доме растет аллх, не знает бед. Болезни и горести обходят его стороной и… — Мальчик запнулся.

— Много разного говорят, — подытожил Фтил, складывая руки на груди. — Мы сами не проверяли. У нас, как видишь, нет и никогда не было постоянных домов, а аллх не терпит перемещений, приживаясь на том единственном месте, где прорастает из семени. Но существуют кое-какие легенды — и мой ученик очень хорошо их знает, судя по тому, что говорит. Одним словом, бери семена и обязательно посади у своего дома.

— Посажу, — кивнул Эльтдон. — Спасибо.

— Позволь и мне сделать подарок, — вмешался Левс. — Он будет не столь прекрасным, но ведь в дороге (которая тебе предстоит) нужны одежды и много других полезных вещей. В этих двух тюках — все, что необходимо для такого путешествия. Лучшее, что у меня есть.

Кентавр-альбинос откланялся, извинился и поспешил к мосту, потому что дела требовали его немедленного там присутствия.

— Клянусь (сам проверял), что оружия там нет, — фыркнул Асканий. Он вырядился в дорожные рубаху и плащ, на голове поблескивал все тот же металлический обруч с чеканными листьями. — А поскольку странник без оружия

— легкая добыча для всяких тварей… Короче, вот тебе, держи. — И охотник сунул в руки опешившему Эльтдону меч в ножнах.

Эльф вытянул клинок и с удовольствием отметил, что на нем поблескивает клеймо мастера; о благородном происхождении меча говорили и прекрасная балансировка, легкость оружия и великолепная заточка. Лишенный ненужной вычурности и украшений, меч имел лишь одну деталь, свидетельствующую о том, что его владелец отнюдь не беден: на рукояти, выполненной в виде оскалившейся змеиной головы, между металлическими зубами был вставлен огромный алый рубин, который переливался изнутри и плескался сочным цветом, словно наполненный до краев хрустальный кубок. «До краев наполненный кровью», — мелькнуло в голове Эльтдона — мелькнуло и погасло, потому что в этот момент он увидел, что несет в руках отлучившийся на минутку Фтил. Этот зеленоватый том астролог узнал бы из тысячи подобных по одному лишь аромату старины, который источала книга. Нет, не так — Книга. Не решаясь поверить в происходящее, он удивленно посмотрел в глаза лекаря, заранее зная, что это не шутка, не совпадение — Фтил дарит ему Книгу. Навсегда.

— Не говори о ценности моего подарка и о том, что ты не можешь его принять. — Лекарь упредил готовые сорваться с уст эльфа слова. — Потому что на другой чаше весов лежала судьба двух народов, которые ты сумел примирить. И еще жизнь одной маленькой девочки.

«С которой мне еще придется встретиться в будущем. И я совсем не обрадуюсь тогда — по ее же словам».

— Я не знаю, кому она нужнее, тебе или мне, просто бери и владей ею. — Фтил протянул Книгу эльфу, и тому ничего не оставалось, как принять том дрожащими потными ладонями. Что астролог и сделал.

Итак, все — подарки были розданы, настал час отправляться. Эльтдон заботливо укутал Книгу в кожи, чтобы, не приведи Создатель, не намочил дождь, потом упрятал ее поглубже в один из «подарочных» тюков. Только после этого тронулись в путь.

Когда кентавры сворачивали к лесу, вдали, у шатров, появилась еще одна худенькая фигурка. Остальные махали, неистово, искренне, а она просто стояла и смотрела. Наверное, потому, что остальные с ним больше никогда не встретятся, а она…

Ветви деревьев заслонили эту картину. Странствие к Повелителю драконов продолжалось.

Прежде чем выехать на южную дорогу, кентавры свернули к мосту. Муг-Хор попросил об этом, потому что рано утром, когда Эльтдон еще спал, вынужден был отправиться на стройку — и не успел еще преподнести астрологу свой подарок.

Эльф, конечно, ничего об этом не знал. Поэтому и удивился, когда за деревьями внезапно появилась огромная поляна, на которой то там, то здесь виднелись обрубки деревьев, четыре каменные глыбы — то ли еще не установленные, то ли отбракованные по каким-то причинам; кучи листьев, веток и каменных обломков, больших и малых. Здесь берег был очищен от камыша и плавучих растений; вдалеке, почти на горизонте, виднелся другой берег, и к нему, еще не законченный, тянулся мост. Большую часть работы уже сделали, осталось закончить настил — и исход кентавров начался бы. Асканий и его спутники явно не успеют к завершению, так что им потом придется искать соплеменников по оставленным Левсом меткам.

Каменные опоры для моста доставлялись с Псисома, а циклопы и кентавры подгоняли их потом под необходимые размеры, стесывая лишнее, подравнивая бока, прорезая выемки и желоба для досок. Деревья рубили тут же у реки, так что поляна получилась солидная. Всякий мусор: ветки, листья, кору — старались сметать в огромные кучи и сжигать, но все равно пространство вокруг было усеяно ими в большом количестве.

Недавно обнаружилась досадная ошибка, из-за которой строительство задержалось. Настил моста сооружали циклопы, и одноглазые как-то не подумали о том, что там, где они сами со своими широкими ступнями могут ступать без опаски, кентавры с их копытами могут переломать себе ноги. Кое-где зазоры между досками настила оказались слишком широкие — стало ясно, что надо делать все заново.

Муг-Хор очень расстроился из-за этого. Вчера вечером, когда все отправились спать, циклоп бережно укутал свою арфу в пушистую шкуру и отправился к реке. Всю ночь работал без устали, так что к утру успел кое-что поправить. А теперь, покинув своих соплеменников, он спешил попрощаться с путешественниками.

Эльтдон боялся, как бы Муг-Хор тоже не вознамерился подарить ему что-нибудь ценное. Эльф считал, что недостоин всех тех подарков, которые ему уже преподнесли, а если еще и Муг-Хор… Но тот, похоже, сам понял, что на сей раз нужно что-то совсем другое. Поэтому он просто склонил громадную курчавую голову и приложил к груди широкую, покрасневшую от трудов ладонь.

— Тебя наградили многим, — заговорил он звучным голосом, и кентавры, работавшие неподалеку, подняли головы, с интересом наблюдая за происходящим; то же сделали и циклопы.

— Тебя наградили многим, но все это — по праву заслужено тобой, — продолжал Муг-Хор. — Я же дарю свое доброе слово. Когда тебе станет плохо, просто вспомни о нем и пожелай чего угодно. Помощь придет к тебе.

Циклоп снова поклонился и, развернувшись, направился к мосту.

Вот теперь все. Нужные слова были сказаны, оставалось только одно — отправляться на юг.

Кентавры взмахнули хвостами и, подбадривая друг друга громкими гортанными звуками, снялись с места и помчались по берегу. Трава и деревья слились в одну сплошную линию, бешено уносясь назад, за их спины. Над головами пьяно раскачивалось небо, еле заметное в просветах между листьями и ветвями. Где-то позади вдогонку убегающим кричали их товарищи — кентавры, которые не убоялись взойти на пока что опасный для них мост, чтобы проводить взглядом путешественников. Эльтдон покрепче обхватил торс Аскания, чувствуя себя одним из этих удивительных существ — как будто он сам несся вскачь, так же, как они, кричал и взмахивал хвостом. Тут эльф запнулся, представив себя с хвостом, и оглушительно расхохотался. Кентавры, хотя и не знали, почему он смеется, присоединились к нему. Лететь сквозь чащу и хохотать оказалось еще упоительнее. Так они и скакали на юг — туда, где предстояло встретиться с караваном Годтара-Уф-Нодола.

Впрочем, такое бесшабашное передвижение по лесу не могло длиться долго. Лес не прощает фамильярности, так что путешественники перешли вскоре на шаг. Первый восторг поулегся, и теперь они вели себя значительно осторожнее. Да и Эльтдону на память пришла встреча с той лягушкой… Он тоже стал оглядываться по сторонам, пусть даже Асканий и уверял, что поблизости ничего опасного нет.

Вскоре кентавры выбрались на привычную дорогу. Почти незаметная для случайного взгляда, она тянулась сквозь чащобу, устремляясь на юг. То превращаясь в узкую тропку, то раздуваясь, словно только что пообедавшая змея, она порой сливалась со звериным путям или же ныряла в заросли краснолистных кустов, непредсказуемая, но заведомо безопасная. Или, если точнее, более безопасная, чем лес вокруг, ибо более знакомая кентаврам.

Дни развернулись перед Эльтдоном ярким цветным веером, изредка задевая его, но чаще скользя мимо, как и эти листья по обе стороны дороги. Он колыхался на спинах своих спутников, послушно делал все, что они советовали, читал перед сном Книгу, неизменно бережно закутывая ее в кожи, пил, ел, спал, справлял естественные надобности, но, в общем, оставался как бы в стороне от бытия. Он проходил сквозь события и само время. Он ждал встречи с караваном. Именно тогда должна была начаться новая фаза его жизни… вот только какая?

То ли Эльтдон был настолько погружен в собственные мысли, то ли кентавры двигались очень быстро — но только путь закончился скорее, чем эльф ожидал. Два или три дня они ехали по лесу, а потом вышли в степь. Там уж его четвероногие спутники развили и вовсе немыслимую скорость, невзирая на тяжелые тюки с товаром и дополнительный живой вес в особе Эльтдона. Но вот степь начала меняться, на горизонте осторожно показался краешком лес, а уже к вечеру путешественники были под его слезливым пологом. Дольдальмор Лиияват не зря так назывались. Дождь шел здесь большую часть года, а туманы почти никогда не покидали этих мест. И жили тут в основном существа, которые были не против подобного положения вещей: низенькие болотники, именовавшие себя кикморами, и долговязые дождевики; кроме них, конечно, можно было встретить и представителей других рас Ниса, по тем или иным причинам оказавшихся в этих краях, — но в значительно меньших количествах.

Попетляв немного по скользким тропинкам, кентавры выбрались к тому самому поселку, где и должны были встретиться с караваном.

Дома кикмор — а именно они составляли основное население поселка — устанавливались на сваях, так что кентаврам не приходилось надеяться на местное гостеприимство. Они и не надеялись; поздоровавшись со старыми знакомыми, путешественники обосновались на небольшой полянке, развели слабый костерок и коротали время за неторопливым разговором. Некоторые, правда, отправились к кикморам, чтобы разузнать, когда ожидают караван да как жилось здесь болотникам за последние полгода. Эльтдон тоже не усидел у костра. Он, заприметив, что Асканий встает и намеревается куда-то идти, попросил кентавра взять его с собой. Тот легко согласился, и они зашагали по хлипкому настилу из досок, которыми здесь было принято выстилать тропы. Иначе дорога очень быстро становилась непроходимой, и не то что кентавр, непривычный к подобной жизни, а даже и сам болотник или тот же дождевик мог поскользнуться и получить серьезную травму.

Доски легкомысленно пружинили под ногами, но эльф меньше всего обращал внимание на эту досадную деталь. Он приглядывался больше к высоким домам на сваях да к их необычным обитателям. Кикморы были малы ростом и сплошь покрыты длинной густой шерстью, так что даже лиц их увидеть было практически невозможно. Это показалось Эльтдону странным, потому что он всегда считал, что в подобных условиях шерсть, сваливаясь от влаги, способна лишь мешать ее обладателю. Однако же, вот — перед его глазами было явное опровержение этого, и оставалось лишь смиренно признать свою неправоту.

Речь кикмор состояла, как обычно, из слов, но из-за того, что произносились эти слова чрезвычайно пискляво, на неестественно высоких (для эльфового уха) тонах, разобрать, что они говорят, было очень сложно. Видимо, подобная особенность речи кикмор была вызвана необходимостью слышать друг друга в постоянно шумном лесу. Эльтдон поделился своими выводами с Асканием, но тот лишь пожал плечами:

— Ты учен, дружище, а я, в общем-то, такими делами не интересуюсь. Ну скажи, какая разница в том, что болотники говорят не как мы? Понять-то их можно, пусть и с трудом, — это и главное.

Эльф вынужден был признать, что Асканий прав по-своему, что, впрочем, ничуть не умерило его исследовательского энтузиазма. Постоянное общение (именно «общение», никак иначе свои вечера за Книгой он бы не осмелился назвать), так вот, постоянное общение с Книгой навевало мысли о собственных заметках, которые он мог бы вести. Конечно, астрологу никогда не сравниться с тем же Мэркомом Буринским, но все равно подобный труд способен принести пользу обитателям Ниса. Так что сейчас Эльтдон не просто предавался праздному любопытству — он собирал материал.

Мимо них, звонко шлепая пятками по доскам, проскочил очередной кикмор, шмыгнул к домику на сваях, подхватил конец веревочной лестницы и стал карабкаться наверх. При этом болотник еще ухитрялся что-то пищать, да так оглушительно, что многие его собратья оставили свои дела и заоглядывались. Асканий удивленно поднял брови и тоже начал смотреть по сторонам. «Наверное, понимает больше, чем я», — с легкой досадой подумал Эльтдон. Но спрашивать у кентавра о причине волнения не решился: рано или поздно и так станет известно, в чем дело.

И тут из-за деревьев донесся слитный гул и скрежет, отдельные вскрики погонщиков, утробное рычание парайезавров — одних из немногих вьючных рептилий Срединного континента. Приближался караван.

Годтар-Уф-Нодол не стал въезжать в поселок, слишком уж тот был мал для этого. Тяжело груженые животные и их хозяева миновали домишки кикморов, и вскоре неподалеку был разбит лагерь.

Асканий заторопился к костру. Времени на торги отводилось не много, караван и так задержался в пути и сегодня же должен был отправляться дальше. Кентавры распаковывали тюки, перебирали и сортировали товар, и несли к стоянке каравана. Годтар-Уф-Нодол тем временем договаривался о проводнике по оставшейся части Дольдальмор Лиияват. Прежний — долговязый дождевик — заявил, что условия договора позволяют ему отказаться от дальнейшей работы, что он и делает.

Вместе с кентаврами Эльтдон направился к стоянке. Он совершенно не ожидал увидеть здесь такое количество разнообразных существ. Казалось, владелец каравана, или, как их принято звать, дуршэ специально старался не набирать в свою команду двух представителей одного и того же народа. Так что астролога не слишком поразило и то, что сам дуршэ — киноцефал. Телом Годтар-Уф-Нодол был подобен эльфу, однако носил на плечах отнюдь не эльфью голову. Книга утверждала, что в мире Создателя существуют животные, именуемые собаками. И будто бы у них именно такие головы: хищные, с вытянутыми острозубыми челюстями, с огромным свисающим языком, с остроконечными ушами и черными внимательными глазами.

Все то время, пока кентавры торговались (а делали они это яростно, словно от монетки самого мелкого достоинства зависела их собственная судьба и судьба их родных), а потом еще и выбирали другой товар, поскольку деньги в стойбище были абсолютно бесполезны, а менять товар на товар кентавры не желали по чисто экономическим причинам, — так вот, все это время Эльтдон рассматривал дуршэ. Тот отметил излишне пристальный взгляд незнакомца, но терпеливо дождался конца торгов. Спрятав руки в широкие карманы ярко расцвеченного халата, Годтар-Уф-Нодол лениво покачивал головой и торговался

— не менее искусно, кстати, чем его партнеры. Но киноцефал делал это скорее для того, чтобы не терять авторитета — да еще, пожалуй, для собственного удовольствия.

Наконец вопрос с товарами был решен; обе стороны, довольные и уверенные в том, что остались в выигрыше, разошлись, унося с собой покупки, чтобы приготовиться к дальней дороге. Остались только дуршэ, эльф да Асканий. Кентавр рассказал Годтару-Уф-Нодолу, что Эльтдону нужно попасть в Бурин, и попросил от имени всего стойбища Левса взять с собой эльфа. Собакоголовый заявил, что для этого ему необходимо сначала переговорить с Эльтдоном с глазу на глаз — Асканий согласился и, сказав, что подождет решения на стоянке кентавров, удалился.

— Итак, — молвил Годтар-Уф-Нодол, снимая с себя халат и натягивая защитного цвета куртку, более подходящую для странствий по Дольдальмор Лиияват, — итак, ты желаешь попасть в Бурин.

— Да, — подтвердил Эльтдон, ничуть не греша против истины. — Желаю.

— Я согласен тебя взять, да ты, наверное, об этом уже догадался, — небрежно заявил киноцефал, аккуратно складывая халат и пряча его в один из тюков на ближайшем парайезавре. Рептилия скосила левый глаз, следя за действиями хозяина, потом снова вернулась к прерванной трапезе, методично выдирая всякую растительность в досягаемых пределах. — Я возьму тебя, но прежде поклянись, что ты не станешь чинить вред каравану или же какому-то из его постоянных участников, а также клиентам, животным, а в общем — мне, потому что в каждом из этих случаев прежде всего пострадаю я.

— Клянусь. Нужно выполнить какой-нибудь ритуал?

— Нет, — ответил Годтар-Уф-Нодол. — Клятвы вполне достаточно. Если у тебя есть вещи, которые ты хочешь взять с собой, и желание попрощаться со своими знакомыми, ступай — у тебя есть полчаса. Потом караван отправится дальше, и, если ты опоздаешь — придется ждать еще два года.

Эльф поспешил к стоянке кентавров. Там уже все пришло в движение: его бывшие спутники собирались в обратный путь, торопясь поскорее вернуться к стойбищу. Завидев Эльтдона, они окружили его, чтобы узнать, чем же закончился разговор с дуршэ. Узнав, что все в порядке, кентавры стали прощаться с астрологом; кто-то подхватил и помог донести до каравана тюки с подарками — и вот уже не остается ничего другого, как вскарабкаться на корявую спину парайезавра и — в путь, в путь… Асканий смущенно хлопнул Эльтдона по плечу и ушел вслед за остальными кентаврами, не промолвив ни слова. Слова, впрочем, были бы только лишними.

Годтар-Уф-Нодол внимательно следил за происходящим, его искривленные губы не покидала чуть ироничная улыбка… хотя кто способен до конца разобраться в мимике киноцефала? Эльтдон укрепил свои тюки на нужном животном, а потом не утерпел, соскользнул на землю и подошел к дуршэ.

— Что-то не так?

— С чего ты взял? — невинным тоном откликнулся собакоголовый.

В своей защитного цвета куртке он смотрелся значительно лучше, чем в халате, — конечно, не так представительно, но зато меньше выделялся среди местных. Краем глаза дуршэ следил за тем, как о чем-то оживленно разговаривают седой тролль и кикмор. Тролль отрицательно рубил ладонью воздух, пресекая возражения болотника, и снова принимался в чем-то его убеждать. Но безуспешно — кикмор, судя по всему, не соглашался.

— Кажется, у вас проблема с проводником?

— У нас проблема с проводником, — поправил эльфа Годтар-Уф-Нодол. — На самом-то деле нашему проводнику только кажется, что у нас с ним проблема. В действительности же все давным-давно решено. Сейчас появится Мать и закроет єтот вопрос. Ее мы, собственно, и ждем.

— Мать? — переспросил Эльтдон. — Какая Мать?

— Ты не знаешь? — В голосе киноцефала прозвучал легкий интерес. — У кикморов в обществе главенствуют женщины. Поэтому… Да вот, смотри сам.

Действительно, со стороны поселка к беседующим направлялась неожиданно роскошная процессия, состоявшая из множества болотников. В центре этого парада шагала стройная женщина, которую, видимо, Годтар-Уф-Нодол и называл Матерью. Приблизившись к троллю и смутившемуся кикмору, она о чем-то спросила у последнего. Тот, потупясь, отвечал, потом быстренько юркнул к парайезаврам и больше не появлялся до тех пор, пока Мать с процессией не удалились. Кикмора же поговорила о чем-то с троллем и, подойдя к Годтару-Уф-Нодолу, завела длинную речь о том, что она рада была видеть его на своих землях… и все такое прочее.

Эльтдон дальше уже не слушал, — он снова вскарабкался на спину парайезавра. Моросивший до той поры дождик вдруг полил с ужасающей силой. Эльф спешно перепроверил, надежно ли запакована Книга, потом вытащил из общей неразберихи подарочного тюка плащ и надел его, поскольку легкая куртка уже не спасала от холодных плетей падающей воды. Так астролог и просидел на покатой спине рептилии до самого момента отправления.

Усилившийся дождь заставил Мать скомкать церемонию прощания — не теряя торжественности, матриарх удалилась; сопровождавшие ее болотники громко шлепали босыми ногами по вздувавшимся на глазах лужам и косились на парайезавров, которые лениво порыкивали на кикморов.

Наконец дуршэ отдал приказ, и погонщики засуетились, занимая места на зверях, выкрикивая команды; рептилии неохотно поднялись из грязи и двинулись в лес, не упуская при случае возможность сорвать с ближайшего куста приглянувшуюся ветку. Сам киноцефал дождался, пока с ним поравняется парайезавр Эльтдона, легко подпрыгнул и уселся рядом с эльфом.

— Итак, — сказал Годтар-Уф-Нодол, устраиваясь поудобнее, — итак, что же привело тебя в мой караван?

Эльтдон надвинул на лоб капюшон плаща, чтобы хоть немного уберечься от неприятностей, причиняемых дождем. «Хотя это, — подумалось ему, — в общем-то, мало что меняет». Вода все равно проникала под одежду и холодила тело, переплетала и склеивала мокрые волосы и — что самое неприятное — каким-то неведомым образом добиралась до затылка и оттуда стекала за шиворот.

Дуршэ сидел, глядя прямо перед собой и ожидая ответа.

— Книга, — произнес Эльтдон и на мгновенье испугался, что киноцефал сейчас попытается отобрать у него это сокровище.

— Книга, — тихо повторил Годтар-Уф-Нодол. — Книга. Именно этого я и боялся.

Бурин — город величественный и старый, как сам мир. Это не вычурность языка здешних поэтов, это факт. Правда, если быть точным, город возник не одновременно с Нисом, а чуть позже, но это «чуть» настолько незначительно, что никто не желает обращать на него внимания. Просто Бурин стал первым городом в мире. Кажется, этого вполне достаточно.

Здесь все указывает на древние времена, времена до Ухода Создателя: и булыжные мостовые, и строгая архитектура каменных домов в несколько этажей, и сады с могучими старыми деревьями, и даже лица горожан, строгие и грустные одновременно. И неудивительно — большинство из них застало Зарю мира, и, если спросить буринцев, когда было лучше, тогда или сейчас, они, конечно, ответят «тогда». Хотя, может статься, просто память играет с ними в странные игры, обманывая собственных хозяев, ведь не зря утверждают мудрецы: всякое время хорошо по-своему. И отвратительно тоже — по-своему.

Годтар-Уф-Нодол не особенно задумывался над подобными проблемами, у него хватало собственных. Стать дуршэ непросто, на это ушло много, очень много ткарнов. Сначала ему пришлось наняться в караван Хратола простым подручным, этаким мальчишкой на побегушках, за одни только хлеб да воду. Так, по крайней мере, считал сам Хратол, угрюмый тролль, относившийся к маленькому киноцефалу как к домашнему животному — не более того. Но Годтар-Уф-Нодол уже тогда стал присматриваться к тому, как ведет себя толстый дуршэ, и учиться на его ошибках, запоминая все, что видел и слышал. А видеть и слышать за время, проведенное в чужом караване, довелось много чего. Иногда собакоголовый казался самому себе живой губкой, впитывающей все подряд. Поэтому неудивительно, что наступило время, когда киноцефал покинул старого тролля с небольшим кошелем за пазухой и знаниями в голове, которые были значительно дороже содержания того кошеля. Впрочем, последний тоже стоил немало — на нескольких парайезавров, партию товара и наемных рабочих хватило. А потом… Потом исчез маленький никому не нужный мальчишка-собакоголовый и появился уважаемый дуршэ по имени Годтар-Уф-Нодол. Правда, прежде ему пришлось рискнуть: все караванные пути были изучены и забиты конкурирующими между собой предпринимателями, так что не оставалось ничего другого, как искать свой собственный путь. Он и нашел, да не только нашел, а еще и сделал его прибыльным. Кое-кто сомневался, стоит ли ездить на такие дальние расстояния. Годтар-Уф-Нодол пожимал плечами и честно отвечал: не стоит. Вам не стоит, господа, ибо вы не сможете извлечь из этого выгоду. А я смогу.

Не верившие пытались пройти, казалось бы, уже проторенной дорогой — и неизменно оставались в убытке. Были даже такие, кто разорился после единственной подобной попытки, а киноцефал лишь пожимал плечами, мол, я же предупреждал. И как-то само собой оказалось, что на пути между Бурином и западными землями протянулся только один мост — маршрут каравана Годтара-Уф-Нодола. Дуршэ это вполне устраивало.

Его хорошо знали в городе, и, появляясь на местном базаре, киноцефал не рисковал затеряться в толпе точно таких же запыленных, загорелых купцов, крикливых и молчаливых, нервных и уверенных в себе, бедных и богатых. Все они были величинами переменными: сегодня есть — завтра нет, — он же оставался той постоянной, в которой никто не сомневался. И поэтому свои покупатели всегда находили караван с далекого запада, забирали загодя заказанный товар, благодарили, а иногда даже приглашали на чашечку цаха — чтобы посидеть и спокойно обсудить условия следующей сделки. Известно ведь: два года — срок крайне малый, не успеешь моргнуть, а уж пролетел. Вот и стараются местные торговцы заранее решить возможные проблемы, уладить недоразумения, обговорить детали, скрепить все это рукопожатием и поспешить в лавку — распаковывать товар да выкладывать на прилавок, подсчитывая грядущие барыши. А тем летом случилось нечто странное. Киноцефал как раз отдал привезенный товар, договорился о будущих поставках и приказал паковать закупленное здесь — не ехать же, в самом деле, порожняком! — когда из толпы выделился и поспешил к нему старец в сером плаще с натянутым на самый нос капюшоном. Было ясно, что сей эльф не желает, чтобы его узнали, а, следовательно, его могли узнать. И Годтар-Уф-Нодол поневоле заинтересовался незнакомцем.

— Здравствуй, — сказал тот. — Мы можем поговорить с тобой где-нибудь в более удобном месте?

Киноцефал молча повел старика к ярмарочной гостинице «Приют почтенных». Это заведение предназначалось специально для приезжих торговцев, чтобы им было удобнее и отдыхать и работать. Сам Годтар-Уф-Нодол по достоинству оценил «Приют» и, приезжая в Бурин, останавливался только в нем.

Они миновали узенькую лестницу и каморку распорядителя под ней, оказавшись на втором этаже. Здесь, в небольшой, но уютной комнатке, и поселился дуршэ. Он ввел сюда старика и опустился в кресло, предлагая гостю самому выбрать тот из предметов мебели, который ему больше нравится, и присесть. Эльф отрицательно покачал головой. Вместо этого он подошел к окну, так что широкая прохладная тень протянулась от старца прямо к ногам Годтара-Уф-Нодола.

— Ты ездишь через множество безжизненных мест, где нет и следа цивилизации, даже в ее зачаточном состоянии. Теперь задумайся и скажи, способен ли ты вспомнить сейчас такой потайной уголок, где, однажды там спрятанная, небольшая вещь могла бы храниться долгие годы?

Дуршэ помедлил с ответом. Ему начало казаться, что он зря согласился выслушать этого эльфа, но… В конце концов, киноцефал может в любую минуту выставить старика вон.

— Да, я знаю несколько таких мест.

— Сколько ты хочешь за то, чтобы отвезти и схоронить там это? — Старик резко развернулся и извлек из-под полы плаща толстый том в зеленом переплете.

— Прежде всего я желаю услышать, почему, — Дуршэ внимательно следил за реакцией старика и заметил, как тот вздрогнул: — почему ты хочешь, чтобы я совершил это?

— Тебе предлагают деньги — думаю, подобного аргумента достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов, — отрезал старик. — Кроме того, могу гарантировать: никто не станет охотиться за Книгой или мешать тебе прятать ее. Прежде всего потому, что об этом никто не знает.

— Твоего слова недостаточно, — лениво, как он надеялся, промолвил киноцефал. — Ведь я тебя не знаю.

— Ты знаешь меня, — раздраженно сказал эльф, снимая капюшон.

… Некоторое время спустя, когда караван уже готов был отправиться в путь, дуршэ вышел из гостиницы, сжимая под мышкой увесистый сверток. Этот сверток он спрятал потом в одном из своих личных тюков и не доставал… целую неделю. Дело в том, что среди прочих черт киноцефалов особенно выделялось любопытство. Иногда — как, например, в случае с Годтаром-Уф-Нодолом — любопытство губительное.

— Хоу!

— Хоу! Хоу! Хоу! — закричали впереди, и парайезавры начали останавливаться.

Эльтдон, немного разбиравшийся в том, как командовать этими рептилиями, тоже крикнул «Хоу!» и натянул поводья.

Киноцефал уже спрыгнул на землю и спешил к голове каравана, чтобы выяснить, в чем дело. Эльфу подумалось, что услышать конец истории с Книгой в ближайшее время ему не удастся. Он поправил съехавший на затылок капюшон и мысленно выругался, когда часть собравшейся на воротнике воды от этого движения перелилась за шиворот. Потом, беспокоясь, не промокла ли Книга, Эльтдон снова принялся копаться в тюке и прервал свое занятие лишь когда услышал чавкающие шаги. Из тумана вынырнул раздосадованный Годтар-Уф-Нодол и, покачивая головой, словно не веря тому, что узнал, подошел к рептилии Эльтдона.

Встретившись с вопросительным взглядом эльфа, дуршэ хлопнул себя ладонями по бедрам:

— Сбежал!

Киноцефал уже намеревался было идти дальше, но Эльтдон остановил его:

— Кто сбежал?

— А? — рассеянно переспросил киноцефал. Потом, махнув рукой, пояснил: — Проводник сбежал.

И прежде чем эльф успел задать еще один вопрос, зашагал прочь, громко оповещая всех о происшествии.

Это известие смутило многих, ведь без проводника они вряд ли доберутся даже до следующей деревни. Или — доберутся? Ждали, что же решит дуршэ, а тот, нахмурившись, молчал да стискивал побелевшими пальцами чашку с цахом. На вопросы отвечал невпопад, но не потому, что был невнимателен, — просто в то время, как все пытались сообразить, что делать дальше, он один размышлял над тем, почему сбежал кикмор.

Наконец седой тролль, тот самый, который договаривался с проводником, подошел к Годтару-Уф-Нодолу и заметил, что скоро стемнеет. Что решит дуршэ? Тот раздраженно махнул рукой и приказал двигаться дальше. В команде новичков почти не было, все в основном — старые караванщики; одним словом, дорогу до следующей деревушки как-нибудь найдут. Проблема в том, что Дольдальмор Лиияват не отличались постоянством рельефа, так что там, где полткарна назад была надежная тропинка, теперь могло находиться болото, но… не возвращаться же назад, в конце-то концов!

Эльтдон покачивался на спине парайезавра рядом с погруженным в размышления киноцефалом и пытался понять, насколько серьезна проблема встала перед караваном. Не задержит ли это его в пути? И не помешает ли узнать ту историю, которая прервалась так некстати?

Один лишь Годтар-Уф-Нодол размышлял о том, почему сбежал кикмор. И вправду, почему?..

Из-за непредвиденной и продолжительной задержки к ночи караван так и не добрался до следующей деревушки. Как ни старались погонщики, а все равно пришлось останавливать парайезавров, слезать в чавкающую жижу и спешить к дуршэ за дальнейшими указаниями. А тот лишь махнул рукой, мол, все сами знаете — и остался сидеть этакой живой скульптурой. Только рептилии, довольные остановкой и обстановкой — болото всегда оставалось их любимым укрывищем, — с сопением опускались в грязь, утробно перерыкиваясь между собой.

Лишь когда весь лагерь успокоился и у небольших слабых костров завязались разговоры, Годтар-Уф-Нодол обратил внимание на окружающее. Он зябко повел плечами и попросил цаху. Получив чашку с горячим напитком, киноцефал вылакал немного своим длинным языком и снова задумчиво уставился перед собой. Эльтдон решил, что окончания истории ему сегодня не услышать, и спустился вниз, к одному из костров, чтобы хоть немного подсушиться. В неспешных разговорах, с долгими паузами, которые заполняло потрескивание поленьев, промелькнул вечер. Эльф попрощался с новыми знакомыми и отправился спать все туда же, на спину парайезавра. Небольшие сиденья, укрепленные здесь с помощью веревок и лент, раскладывались в некое подобие кроватей. Жалкое, между прочим, подобие.

Годтар-Уф-Нодол уже лежал, укрывшись шкурами, но блеснувшие в темноте глаза подтвердили подозрение эльфа: дуршэ не спал.

— Что ты думаешь обо все этом?

— Очень не нравится, — честно признался Эльтдон. — У кикмора были какие-нибудь причины, чтобы сбежать?

— Нет, — ответил дуршэ. — Вернее, были, конечно, но я о них ничего не знаю.

— Но из-за чего-то он же спорил с тем троллем.

Киноцефал засмеялся:

— Из-за оплаты он спорил. — Потом, помолчав, добавил: — Вот это-то и тревожит меня больше всего. Кикмор не взял того, что мы ему должны. Он просто исчез. Соскочил с переднего парайезавра и убежал в чащу. И кричи «Хоу!» сколько угодно — болотник, он и есть болотник. Вот так.

В наступившей тишине было слышно, как какой-то гном ругает своего напарника, случайно пролившего цах на его ночные шкуры, — мол, чем теперь укрываться?! Другой голос оправдывался, что он не нарочно, но гном не желал ничего слушать. Он все продолжал ворчать, пока его наконец раздраженно не попросили заткнуться.

Годтар-Уф-Нодол только прицокнул во тьме:

— Раньше такого не было. Видно, не один я беспокоюсь. Команда взвинчена до предела. Нехорошо это, неправильно. — Помолчав еще немного, он произнес:

— Не знаю, у меня такое чувство, будто что-то должно произойти. Стараюсь успокоиться, убедить себя, что все это чушь, но не спится. Хочешь дослушать конец той истории? А то я все равно не усну…

Прошла ровно неделя после странной встречи дуршэ с владельцем Книги. Больше терпеть Годтар-Уф-Нодол не мог. Он ни секунды не сомневался в правдивости слов старика в плаще, просто… Ну никому ведь не станет хуже от того, что он заглянет в этот растреклятый сверток! А кое-кому даже станет лучше. В конце концов он, дуршэ, достаточно мудр, чтобы не сделать ничего плохого.

Книга холодила руки, шершавая поверхность обложки словно специально терлась о ладони, как будто желала, чтобы ее погладили. И открыли. И прочли.

Вначале текст не поведал Годтару-Уф-Нодолу ничего нового. Главы о Заре мира, о Создателе, о существах, им сотворенных, — все это киноцефал и так знал. Вот только… что-то было не так в этих строках, словно чего-то не хватало здесь. Но чего?

Дуршэ отмахнулся от этого ощущения, и так бы оно все и продолжалось… Создатель ведает до каких пор, если бы Сафельд, тот самый седой тролль, случайно не заметил, что киноцефал читает какую-то книгу. И, проходя мимо, не обронил всего одну фразу, просто так, безо всякой задней мысли:

— Ого, а книгу-то тебе подсунули порченую. Страниц не хватает.

Только тогда Годтар-Уф-Нодол заметил то, на что должен был бы давным-давно обратить внимание: некоторые страницы кто-то вырвал. Кто? Когда? Вернуться бы да спросить у старика в плаще, но… Он не мог этого сделать. Поэтому просто продолжал каждый вечер перед сном читать по несколько листов. Это уже вошло в привычку.

Однажды караван оказался в некоей деревушке, и, поскольку у тамошнего старосты как раз родилась двойня — случай небывалый, — пришлось кутить до поздней ночи, так что было уже далеко за полночь, когда Годтар-Уф-Нодол отправился спать, изрядно утомленный как дорогой, так и празднеством. Но заснуть, как это ни удивительно, не мог. Покрутившись какое-то время с боку на бок, он в конце концов встал и принялся искать в тюке Книгу. Сафельд, и на сей раз проходивший мимо, засмеялся:

— Старина, ты что — замерз? У тебя еще есть силы искать лишние шкуры? Ночь, конечно, холодная, но я, например, боюсь, что даже до сиденья не доберусь, а если и доберусь, то уж точно не стану его раскладывать, упаду и засну — пускай морозит меня сколько угодно. А ты, гляди ж, чего-то еще ищешь!

И вот тогда, стоя на коленях перед разворошенным тюком, Годтар-Уф-Нодол понял, что от Книги необходимо избавиться. Дуршэ не имел представления, почему она творит с ним такое, — просто знал, что пора, самое время отыскать болотце поглубже да помрачнее и швырнуть туда этот том в зеленой коже. И, поклявшись, что именно так и поступит, не стал читать в ту ночь ни строки. Наоборот, заснул, а проснувшись утром, обнаружил, что у него слишком много неотложных дел и с болотцем придется погодить. И погодил сначала день, потом еще один, потом еще неделю— все никак не подворачивалось удобного случая.

А потом он оказался в деревушке кикморов, и, беседуя о чем-то с Асканием, заметил, как, невесть почему из тюка, вроде бы надежно завязанного, выскальзывает и падает прямо в руки кентавру все та же проклятая Книга! А Асканий вцепился в нее и так упрашивал продать, что Годтар-Уф-Нодол не смог отказать.

Создатель, да ведь в дальнем стойбище томина будет похоронена лучше, чем в болотце!

Неужели он на самом деле в это верил? Наверное, нет. Просто… так уж получилось. А теперь Книга вернулась к нему снова.

Сафельд громко кашлянул, стараясь привлечь к себе внимание дуршэ. Тот прервал рассказ и посмотрел вниз. Там, еле заметные в ночном полумраке, стояли тролль и невесть откуда взявшийся дождевик. Последний — долговязое, нескладное на первый взгляд существо — терпеливо ожидал, пока на него обратят внимание. Когда наконец это произошло, дождевик блеснул огромными глазами и… промолчал, предоставляя троллю говорить вместо него.

— В чем дело, Сафельд? — В голосе Годтара-Уф-Нодола звучало раздражение. На самом же деле дуршэ пытался скрыть за ним тревогу.

— Этот дождевик утверждает, что станет нашим проводником. — Тролль замялся, потом добавил: — Только сумма, которую он требует за свои услуги… она несколько высоковата.

— Скажи ему, что уже завтра у нас отбоя не будет от желающих занять эту должность за половину той платы, которую он требует.

Сафельд кашлянул.

— Что-то не так? — раздраженно поинтересовался дуршэ.

— Думаю, даже половину той цены, которую он назвал, мы не станем платить самому лучшему из проводников.

— Тогда просто скажи ему, чтобы убирался отсюда и не морочил нам голову, — заключил Годтар-Уф-Нодол.

— Я уйду, — неожиданно произнес дождевик. — И когда вы убедитесь, что в деревне никто не согласится быть вашим проводником, я снова приду.

Он развернулся и исчез во тьме, совершенно бесшумно. Эта деталь поразила Эльтдона больше всего, потому что астролог помнил, насколько вязкая вокруг почва. Сафельд же только развел руками и удалился, шлепая по грязи высокими кожаными сапогами.

Киноцефал перевернулся на другой бок, по всей видимости не расположенный продолжать повествование. Единственное, что услышал эльф в ту ночь от своего соседа — да и то он не был уверен, что это ему не послышалось, — было слово «Почему?». Признаться, Эльтдон и сам был бы рад услышать ответ на сей вопрос.

Уже утром обстановка немного прояснилась. Или наоборот — это ведь с какой стороны поглядеть.

В деревне, куда прибыл караван, их встретили вежливо, но не более того. А когда речь зашла о проводниках, старейшины прямо сказали «нет». И объяснять ничего не стали. Просто отказали и удалились — мол, вы, конечно, гости дорогие, но хозяева здесь мы, а следовательно, поступаем так, как считаем нужным.

Годтар-Уф-Нодол сдаваться не желал. Сафельд, посланный с тем, чтобы тайно подговорить кого-нибудь из деревенских на роль провожатого, вернулся нескоро. Но -один. Никто не желал вести караван через Дольдальмор Лиияват.

Киноцефал выругался и приказал отправляться в путь. В конце концов, дуршэ едет этой дорогой не впервые, так что добраться до более цивилизованных мест караван уж как-нибудь сможет. А уж там тракты, прямые да ровные, расстелются перед ними — ступай не хочу.

Когда передние парайезавры в третий раз недовольно зарычали, опять оказавшись перед глубоким оврагом (и откуда взялся? полткарна назад таких и в помине не было!), дождевик появился снова. Он подождал, пока погонщики развернут рептилий, и только тогда подошел к дуршэ.

— Тебе все еще нужен проводник?

Сафельд, оказавшийся поблизости, страдальчески закатил глаза. Сумма, названная вчера дождевиком, не укладывалась в сознании тролля. Такие цены… столько не стоил даже самый лучший парайезавр в Бурине в удачнейший из ярмарочных дней. Годтар-Уф-Нодол уже спрашивал у тролля о плате, так что теперь просто покачал головой:

— Это слишком дорого для нас.

—Ты уверен, киноцефал? — улыбнулся дождевик. — Может статься, через несколько часов ты переменишь свое решение.

Дуршэ тяжело вздохнул и спустился на землю, встав прямо перед насмешником. Внимательно оглядел дождевика с ног до головы:

— Объясни мне, что происходит, и тогда я, может быть, найму тебя. Должна же существовать какая-то причина всему, что здесь творится.

— Должна, — подтвердил дождевик. — И существует. Но не годится так вести дела. Угости меня цахом, сядь рядом — тогда и поговорим нормально, как положено.

— У нас нету времени, — холодно сообщил Годтар-Уф-Нодол. — Желаешь говорить — говори, нет — ступай откуда пришел!

Дождевик промолчал. Только склонил набок косматую голову, прислушиваясь к капающему, крикливому лесу, окружавшему караван со всех сторон. Киноцефал терпеливо ждал.

— Хорошо, я скажу, — согласился наконец дождевик. — Ты когда-нибудь слышал о лламхигин-и-дуррах?

Дуршэ скривился:

— Не только слышал, но и видел — мерзкие твари. Как-то раз (в позапрошлом году) парочка залетела сюда с южных болот. У нас в то время был проводник из ракушников, он нас и сберег.

— На сей раз даже ракушник вам не поможет, — заметил дождевик. — Месяца два назад лламхигин-и-дурры мигрировали сюда. Поэтому никто и не желает идти к вам в проводники. Не я один — многие видели деревни после того, как над ними пролетели лламхигин-и-дурры. Весьма… поучительное зрелище, если так можно выразиться.

— Понимаю, — поджал губы Годтар-Уф-Нодол. — Но скажи, чем же ты можешь нам помочь?

— Я колдун. И если заплатите, уберегу вас от этих тварей.

— Гарантии? — К дуршэ вернулась его купеческая хватка.

— Оплата только после того, как выберемся к тракту.

— Согласен. Когда нам ждать нападения?

— До завтрашнего утра можете считать себя в полной безопасности. После, впрочем, тоже, но с той лишь разницей, что завтра утром об этой безопасности позабочусь я.

Колдун поклонился и направился к переднему парайезавру, потом обернулся:

— Да, еще одно. Зовут меня Вальдси.

Киноцефал, недоверчиво покачивая головой, взобрался на спину эльфовой рептилии и уселся в шаткое креслице. Заметив удивленный взгляд Эльтдона, пояснил:

— Лламхигин-и-дурры — твари неприятные. Если они обоснуются здесь надолго, я буду вынужден менять весь маршрут. А-а, да что там говорить, сам увидишь!

Признаться, Эльтдон как раз предпочел бы услышать, но от него здесь, кажется, ничего не зависело.

Караван, ведомый Вальдси, продолжил движение, теперь уже без задержек.

Эльф надеялся, что Годтар-Уф-Нодол доведет до конца рассказ о Книге, но тот лишь махнул рукой, продолжая над чем-то напряженно размышлять. Эльтдону ничего не оставалось, как пожать плечами и обратить свое внимание на окружающее.

Дольдальмор Лиияват жили обычной жизнью, и им было глубоко наплевать на караван, продирающийся через колючую мокрую чащобу. Ветви деревьев плотно переплетались где-то над головами путешественников, так что солнечные лучи сюда попадали в очень ограниченном количестве. Их хватало ровно настолько, чтобы эльф мог разглядеть ближайшие широколистные кусты и узкую корчащуюся тропу под ногами парайезавра. Все остальное пространство силился заполнить собой серый туман.

Но если на зрительные картины Мокрые Леса были бедноваты, то уж звуками они сполна возмещали эту ущербность. Помимо чавкающе-чмокающих шагов парайезавров и их «бесед», состоявших из грубых рычащих нот, вокруг рождались и умирали тысячи и тысячи разнообразнейших звуков. Капанье, писк, шорохи, тонкие пронзительные выкрики «ай-ай-ай» какого-то местного насекомого, кваканье и сопенье, дикий хохот неведомой рептилии, чей-то шепот

— все это напирало со всех сторон и, казалось, готово было разорвать барабанные перепонки путников, забираясь внутрь черепа. Но — удивительная вещь! — это же и убаюкивало, так что Эльтдон сам не заметил, как задремал той разновидностью полудремы, когда все, что слышится вокруг, мозг незамедлительно переделывает в логически связанные образы. Стоит ли упоминать о том, что подобная логика, кажущаяся естественной во сне, эльфа бодрствующего способна надолго вывести из равновесия?..

— Ах ты!.. — досадливо вскрикнул кто-то над самым ухом, и Эльтдон растерянно заморгал, силясь разобрать, в чем же, собственно, дело.

Сверху пролетело что-то массивное, задев его тонким хвостиком с кисточкой на конце. Эльф испуганно отшатнулся, заслоняясь руками от этого неведомого существа, с запозданием понимая, что мгновение назад видел крупную хвостатую жабу с широкими кожистыми крыльями. И между прочим, с кисточкой на конце хвоста! Такое даже в самом невообразимом сне не примерещится!

Годтар-Уф-Нодол снова прокричал: «Ах ты!..» — и попытался спрыгнуть на землю, но у него ничего не вышло. Словно какая-то невидимая нить привязала дуршэ к сиденью. Как, кстати, и Эльтдона. Как и всех остальных, кто сидел на парайезаврах. Только Вальдси бегал внизу, по грязи, и выкрикивал какие-то непонятные слова да размахивал в воздухе руками.

А над головами путешественников кружились, разочарованно шипели жабы — целая стая летающих жаб с их смешными хвостиками. Потом Эльтдон увидел разинутую пасть одной из них — и всякое желание смеяться у него мгновенно пропало. Всю жизнь он был уверен, что жабы — существа беззубые. Даже та тварь, из-за которой он попал в пациенты к Фтилу, даже она обходилась только ядом, а здесь… Создатель! — полон рот зубов, да каких! тоненьких, острых, словно какой-то шутник иголок понавтыкал. Эльф судорожно вздохнул и покосился на дуршэ. Тот уже догадался, почему ему не удается покинуть свое место на парайезавре, и теперь внимательно следил за дождевиком. Эльтдон попытался было о чем-то спросить, но киноцефал только раздраженно покосился на астролога и бросил отрывисто:

— Это и есть лламхигин-и-дурры. Любуйся.

Секундой позже одна из жаб заметила сидевшую на ветке ящерку и спикировала прямо на жертву. Ящерка раздула горловой капюшон и отчаянно зашипела, что, впрочем, ей ничуть не помогло. Жаба, разинув пасть, налетела прямо на маленькую рептилию и прокусила ей голову. Потом уселась на ветку, удерживаясь задними лапами и помогая себе пальцевидными выростами на крыльях. Моргнула большими радужными глазами и стала поедать добычу.

Эльтдон ни минуты не сомневался, что окажись он вне магического колпака, которым дождевик накрыл весь караван, лламхигин-и-дурры накинулись бы на него и сожрали, не испугавшись больших размеров добычи. Теперь стали понятны рассказы о «поучительном зрелище» в деревушках, над которыми пролетали эти твари. Видимо, Годтару-Уф-Нодолу и впрямь придется менять маршрут каравана.

Вальдси все еще что-то выкрикивал, но уже перестал бегать. Похоже, самое страшное миновало, да и лламхигин-и-дурры, сообразив, что поживиться больше нечем, потихоньку улетали в чащу леса, недовольно поквакивая. Неожиданно магические путы исчезли, и Эльтдон смог подняться с сиденья. Годтар-Уф-Нодол же попросту спрыгнул в грязь и поспешил к дождевику.

—Ты же говорил, до завтрашнего утра все будет спокойно! Кто-нибудь пострадал? — обратился он к Вальдси.

— Нет. Следовательно, я соблюдаю условия соглашения. Что же до лламхигин-и-дурров, то для меня их появление было такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Но я не волен управлять ими. К сожалению.

Дождевик отвернулся и направился к переднему парайезавру. Только сейчас Эльтдон заметил, что Вальдси шатается от усталости, — наверное, то, что он сотворил, далось чародею нелегко. Дуршэ тоже обратил на это внимание. Годтар-Уф-Нодол велел, чтобы колдуна напоили крепким цахом и выяснили, может ли он вести караван дальше. Тот ответил, что да, может, в конце концов, это его прямая обязанность. Киноцефал, пробормотав что-то о гордецах, вернулся на свое место, и караван двинулся дальше.

Еще несколько раз лламхигин-и-дурры появлялись в пределах видимости, но Вальдси успевал поставить магический заслон, исправно выполняя свои обязанности.

Тем не менее к вечеру его шатало так, что Годтар-Уф-Нодол снова попытался настоять на привале. Дождевик только зло оскалился:

— Как ты не понимаешь! Чем быстрее мы минуем здешние края, тем лучше. Остановись мы хоть на пару часов, эти твари слетятся отовсюду, как мухи на труп. Да мы и будем трупами, потому что я не смогу постоянно держать заслон. Поэтому двигайтесь, двигайтесь, сожри вас пиявки, вы платите мне деньги за работу — я ее выполняю. Большие деньги — тяжелая работа. Но подыхать из-за вашей тупости я не намерен. Двигайтесь, двигайтесь! Никаких привалов, пока я не разрешу.

— Животным скоро потребуется отдых, — заметил дуршэ, несколько смущенный такими речами.

— Перебьются, — отрезал Вальдси. — Парайезавры способны идти несколько суток безо всяких привалов. Вот пускай и идут. Если и потеряете одного-двух, это все же лучше, чем погибнуть самим. Вперед!

Киноцефал возражать не стал. Его приказ передали по цепи, и караван продвигался даже ночью, с зажженными факелами, с полусонными лицами — а наверху кружились, шипя, лламхигин-и-дурры. Эта фантасмагорическая картина запомнилась Эльтдону надолго. Он забыл обо всем, таращась в мрак, окруживший их со всех сторон, и тщась разглядеть, откуда твари атакуют на сей раз. Было очень страшно. Астролог боялся, что вот сейчас Вальдси упадет, не в силах что-либо сделать, изнуренным непрерывным колдовством, и лламхигин-и-дурры накинутся на них, чтобы растерзать в клочья.

Но этого не случилось ни в эту ночь, ни в следующую. Парайезавры, утомленные долгим переходом, удивленно порыкивали и поднимали головы, чтобы укоризненно взглянуть на своих погонщиков, но те только понукали рептилий да сами порой оглядывались на дуршэ. А что мог поделать дуршэ? Он, как и остальные, зависел сейчас от мастерства Вальдси.

На вторую ночь лламхигин-и-дурры почти не появлялись, а утром дождевик заявил, что главная опасность миновала. Но все равно гнал караван вперед еще часа три, и только после этого позволил устроить привал. Поклонился Годтару-Уф-Нодолу и… рухнул на землю, потеряв сознание.

— Мне нужно поговорить с тобой, эльф, — сказал Сафельд.

Привал, которого все так долго ждали, растянулся до самых сумерек. Небольшие робкие костры, разведенные караванщиками, отчаянно дымили, вокруг собрались погонщики с усталыми, изможденными лицами. Парайезавры жалобно сопели и тянулись к зеленым кустам из тех, что поближе. Дуршэ молча сидел у того костра, где приводили в чувство дождевика, и наблюдал за врачующими с мрачным интересом. Эльтдон задремал было, но седой тролль тихонько тронул его за плечо, а вот теперь даже требовал беседы. Нашел, однако, время!

Тем не менее эльф поднялся и пошел вслед за Сафельдом во тьму. Они остановились у покрытого костяными наростами бока парайезавра, и только здесь тролль заговорил снова:

— Насколько я понял, Книга у тебя.

Первой мыслью было отпираться, но Эльтдон тут же понял, что это глупо. Припомнив рассказ Годтара-Уф-Нодола, он начал понимать, что вроде бы случайные фразы, брошенные Сафельдом как бы мимоходом и спасшие, киноцефала от опасности, на самом деле не были случайными. Каким-то образом тролль узнал о Книге, и «играть в дурачка» не стоило.

— Да, она у меня. Но тебе-то что за дело до этого?

Наверное, слова прозвучали излишне задиристо, но, когда речь заходила о Книге, Эльтдон не мог иначе. В конце концов, это подарок Фтила, не говоря уже о той величайшей ценности для ученых всего мира, которую таит в себе неказистый том в зеленой коже. «А как же слова об опасности? — спросил какой-то язвительный голосок внутри. — Уж не перехитрил ли ты сам себя, мудрый астролог? Наверное, не зря твой „бесценный том“ так долго и последовательно пытаются уничтожить». Эльтдон предпочел не слышать этого голоса. С него вполне хватало того, что говорил Сафельд.

— Есть дело, — отрезал тролль. — Поскольку мне кое-что известно об истории этой Книги. Дуршэ хотел уничтожить ее, но случай (как же «удачно» все случилось, просто диву даюсь!) помешал. Удивительный случай… ну да ты знаешь об этом. А известно ли тебе, что Годтар-Уф-Нодол когда-то настолько привязался к этой проклятой Книге, что не ложился спать, не почитав ее перед сном? Или то, что он начал меняться — не внешне, конечно, но его представления о мире стали совсем иными. А знаешь ли ты, что, если таковые представления изменятся у слишком многих, поменяется уклад самого мироздания? И…

— Замолчи!

Эльтдон и сам не знал, откуда берутся силы. Он никогда еще не кричал так на других, считая подобное поведение неприличным, а сейчас словно что-то подталкивало его в спину.

—Замолчи! Как ты смеешь говорить так о Книге, написанной Создателем?!

Сафельд сокрушенно покачал головой:

— Во-первых, писал ее не Создатель, а другие, с его слов. А во-вторых… Во-вторых, боюсь, уже слишком поздно что-то тебе объяснять. Задумайся лишь над тем, что в Книге не хватает страниц. А следовательно, картина мироустройства, изложенная в ней, неполна. И…

—Я не желаю разговаривать с тобой на эту тему, — холодно проронил Эльтдон. — Если это все, что ты собирался сказать, то мне остается только пожелать тебе спокойной ночи. Я устал и намерен идти спать.

— Жаль, — проговорил тролль. — Очень жаль.

Не проронив больше ни слова, он развернулся и ушел к кострам. Эльтдон проводил его настороженным взглядом, потом поднялся на спину парайезавра и стал рыться в тюках, чтобы взглянуть, все ли в порядке с Книгой. Нет, кажется, старый мошенник не рискнул к ней прикоснуться. Успокоенный, эльф немного полистал желтые шелестящие страницы, потом снова спрятал томину и уснул. Он не заметил, как пристально следил за ним Сафельд. А если бы и заметил, не понял бы, что таилось в глазах седого тролля. Совсем не алчность или злоба, нет, в них тихонько свернулась клубочком жалость. И еще чуть-чуть отчаянья.

Льются дождевой водой серые дни, льются, точно где-то в небесах образовалась дыра и время течет оттуда быстрым потоком. Пропали лламхигин-и-дурры, и все стало так, как бывало каждый год. Размеренная поступь парайезавров, ленивые беседы погонщиков, долгие ночи у костров.

Эльтдон, ощущавший вначале некоторую отчужденность, теперь полностью считал себя своим в караване. Разговоры не затихали при его появлении, кто-нибудь обязательно дружески звал астролога в кружок сидевших у пламени, просил рассказать какую-нибудь историю или поведать, что же вещуют звезды ему самому или его знакомым, жене, детям, оставшимся в Бурине. Кое-кто покачивал при этом головой и, вздыхая, заявлял, что мол, все, закончились его бурные деньки, самое время и остепениться. Денег вполне хватит, чтобы безбедно дожить до старости, а уж дети, когда подрастут, пускай сами позаботятся о своих зрелых годах. И осторожно косился туда, где в этот момент находился дуршэ. Никто не желал признаваться даже самому себе, но, по правде сказать, такую перемену в настроении вызвало неожиданная миграция лламхигин-и-дурров. Старые умудренные караванщики понимали, что это обстоятельство заставит Годтара-Уф-Нодола и тех, кто с ним останется, искать новую дорогу с востока на запад, а это влекло за собой много других неприятностей. Кроме того, само предприятие в таком случае становилось менее доходным. Не время ли вспомнить о семье и покое?..

Дуршэ и сам понимал, что дело плохо. В глубине души он, наверное, надеялся, что все еще каким-то образом уляжется, образуется. Например, лламхигин-и-дурры почудят-почудят — да и вернутся обратно в южные топи. Или же неожиданно их свалит какая-нибудь болезнь. Или…

«Или вернется Создатель, — горько усмехался он самому себе и шел, поглаживая загрубелую кожу на мордах парайезавров. — Все, старик, отыграл ты свое, отбегал. Нет предела жадности, но всегда найдется предел рисковости. Может быть, вот он, твой предел?»

Сафельд тоже ходил мрачный, зная, что тяготит киноцефала, но не в силах помочь ему. За ежедневными заботами о насущном тролль почти забыл о Книге и эльфе, ее сюда принесшем, то есть забыть-то он, конечно, не мог, но вот думать о том, что предпринять, перестал. Сафельда больше заботила судьба родного каравана.

И только Вальдси, немного оправившись и набравшись сил, казалось, даже повеселел. Нет, угрюмость не покинула его окончательно, но все же в глазах что-то такое заблестело… Что ж, это можно было понять — дождевик ведь лучше всех остальных знал, как близко они находились от смерти. Но что неизменно удивляло Эльтдона и некоторых других, кто давал себе труд задумываться над этим, так это то, что колдун не стремился вернуться домой. По пути каравану не раз попадались деревушки, в которых, без сомнения, нашлись бы желающие проводить путешественников дальше, но Вальдси не желал и слышать об этом. Он утверждал, что обязался довести караван до настоящего тракта — и сделает это. Эльф сильно подозревал, что дождевик пожелает отправиться с ними и дальше, но пока держал свои подозрения при себе. Зато последние дни, не заполненные ничем интересным, позволили ему повнимательнее приглядеться к чародею.

Как и все дождевики, Вальдси был худощав и высок. Его голову покрывали долгие космы коричневых, с прозеленью, волос, из-под которых проглядывали большие внимательные глаза. Внешне похожий на эльфа, он, впрочем, не сторонился представителей других рас Ниса, собравшихся в караване. А здесь их было очень много, представителей этих самых рас: и тролли, и гномы, и альвы, и эльфы, и киноцефалы, и карлики, и… Список можно было бы продолжать еще долго, и Эльтдон порой удивлялся, почему Годтар-Уф-Нодол собрал такую необычную команду. Видимо, это еще одно из проявлений тайной мудрости дуршэ, которой он не спешит делиться.

Колдун вел себя спокойно и уверенно, показывая, что знает цену собственным возможностям и не обманывается по поводу их значимости для каравана. Несколько раз он указывал на скрытые ловушки, поставленные местными жителями на зверя, предупреждал о возможных опасностях — в общем, отрабатывал оговоренную сумму вознаграждения.

Стоит ли удивляться, что Сафельд, озабоченный судьбой каравана, в конце концов остановил свой взор на дождевике? И стоит ли удивляться тому, что через некоторое время он, решившись наконец, отозвал колдуна в сторону и заговорил с ним о чем-то? Стоит ли? Да, наверное, не стоит.

Тем более что Вальдси ничего не сделал. Дождевик лишь пожал плечами и ответил, что Книга не представляет угрозы для каравана, а кроме безопасности он ничего не обещал. Тролль в сердцах сплюнул в вязкую жижу под ногами и ушел прочь. Колдун же улыбнулся и вернулся к костру допивать цах. С этой ночи он начал внимательно следить за Эльтдоном, не уверенный, впрочем, в том, станет ли вмешиваться. Это было не его дело, а Вальдси очень не любил ввязываться в подобного рода приключения. Как правило, они не доводили до добра.

А Эльтдон постепенно менялся. Ни он сам, ни дуршэ не замечали еще этой перемены — слишком уж она была неуловимой и скрытой. Внешне эльф оставался таким же, как и был, когда впервые попал в караван. А вот внутренне… Наверное, не зря так торопился избавиться от Книги Фтил, наверное, не зря он радовался, даже не признаваясь еще самому себе в причине, когда Асканий с кентаврами и дорогим гостем скрылся вдали. Наверное…

Всего этого Вальдси не знал. Он просто наблюдал. Иногда делал осторожные выводы. Иногда жестом, словом, поступком проверял свои подозрения. Иногда старался сделать так, чтобы никто из караванщиков не заметил того, что происходит. Он обещал охранять караван — он его охранял. А все прочее… там разберемся.

Сафельд обратил внимание на то, что его слова не прошли даром, и тоже успокоился. Главное — добраться до Бурина. А там… разберемся.

Эльтдон же ничего не замечал и с нетерпением ждал очередной ночи, чтобы осторожно, прячась от посторонних взглядов, полистать Книгу. Голос здравого смысла, тревоживший его раньше, теперь утих. Все равно этот голос никто не желал слушать.

Там разберемся…

Когда-нибудь у мертвого окна появится твоя седая тень.

Когда-нибудь ты снова будешь знать о тех мечтах, что обрывает день.

И беззаботно улыбнувшись, ты забудешь на минуту о беде.

И снова зацветут в саду цветы, а я… Я буду неизвестно где.

Опять я буду где-то погибать, без права умереть, без права жить.

Я буду вновь тюльпаны обрывать и вновь пытаться жизнь перекроить.

Я где-то буду. Где-то будешь ты.

И в миг — в один и тот же — как-то раз мы вспомним вместе этот день и пыль — пыль улиц, где тебя тогда я спас.

И я пожму плечами: что с того, мне жертвовать без жертв не впервой.

Тогда я не боялся ничего и не искал ни подвигов, ни войн.

А ты вздохнешь, наверное, тогда, подумав: «Что с того, что не искал?

Стучалась в дверь усталая беда.

Я попросила. Ты ее прогнал».