"Любовь под прицелом" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 1

1

Дом, в котором живут родители, серая уродливая коробка времен Хрущева, — на полдороги от работы до моего жилья. Мало того, он стоит в ряду таких же уродцев рядом с остановкой автобуса, где мне приходится пересаживаться на трамвай. Очень неудобно!

Неизвестно, ожидает ли меня дома обедо-ужин, приготовила ли его Ольга, а у матери всегда наготове и борщ, и второе, и, главное, вкуснейшие пирожки с необыкновенной начинкой. Поэтому в памятный день я снова заглянул в родительскую однокомнатную квартиру на втором этаже.

— А у нас, Коленька, новость, — сразу сообщила мать. — Фимка замуж выскочила.

Серафима, или, как ее все дружно звали — Фимка, напоминала грушу, если не перезрелую, то готовую перезреть. Узкоплечая, с мощными бедрами и перевязанным тесьмой тощим хвостиком волос, она не пользовалась вниманием парней. Скорее наоборот — вызывала насмешки и ядовитое хихиканье.

Мама давно тайком всхлипывала. Не видать ей замужества дочери и не нянчить внучат… И у нас с Ольгой детей не было.

Поэтому я и удивился. Сестра вышла замуж? Да еще так скоропалительно, что мы и не заметили!

Интересно, кого она подманила? Неужели такого же уродца? Вообще-то при физической силушке Фимки — впору не подманить, а заковать в семейные кандалы. Ибо сеструхе нужно бы работать грузчиком в продовольственном магазине, ворочать пудовые тюки и ящики, а не трудиться лаборанткой в научно-исследовательском институте.

Вторая новость, которой огорошила меня мать, оказалась ещё более удивительной.

Неожиданного жениха Фимки я однажды видел. Он — полная противоположность сестре. Если она красуется разбухшими бёдрами, то Никита вообще их не имеет. То есть бедра, конечно, есть, но такие тощие, что создается впечатление — ноги растут прямо из живота. Зато плечи у парня необъятные, рубашки самого большого размера лопаются по швам.

Плюс — неприятная для окружающих манера размахивать руками, разводя их в стороны или прижимая к выпуклой груди. Не зря готовые на прозвища дворовые пацаны при первом появлении Никиты прозвали его Штопором.

А ежели учесть возраст молодоженов: Фимке — тридцать пять, Никите — двадцать восемь, то впору удивляться фокусам насмешницы-жизни.

— Кого осчастливила сеструха? — Я прикинулся ничего не видящим и не слышащим простаком.

— Знаешь ты его, знаешь. С неделю тому назад Фимка приводила на обед… В милиции служит…

Всех, кого сестра приводила в родительский дом, просто не упомнишь. Они таинственно возникали и так же таинственно исчезали. Но Никиту я запомнил. Гаишник. Их я по запаху отличаю от всех других. Может быть, потому, что часто разъезжаю на «москвиче».

— Новобрачная уже переехала?

— Куда? — с горькой улыбкой спросила мать, убрав руки под фартук. — Муженек Фимкин в милицейском общежитии обитает… Дома Фимка, дома… Вон — скубятся с отцом…

Действительно, из комнаты доносятся голоса: густой, прокуренный и женский плачущий.

Я осторожно, стараясь не привлекать внимания, пробрался на диван, служащий спальным местом для матери. Отец с Фимкой сидели возле окна.

Разговор шел на максимальных оборотах.

— Искала, искала и нашла, — раздраженно гудел отец. — Твоего парня впору раствором обливать и в кладку засовывать. Ногами наружу… Небось, в милицейском строю весь ранжир портит. И как его только не попрут — никак не пойму.

Отец работал на стройке каменщиком и был твердо уверен, что только там его окружают настоящие люди. Все остальные, находящиеся за пределами временного ограждения, — глупы и уродливы. Иногда эти определения, нисколько не смущаясь, он отпускал в адрес родных и близких.

— Зато человек хороший, — Фимка выбулькивала слова, щедро разведенные слезами. — Его в милиции ценят, награждают…

— Квартиру-то имеет твой милиционер? — осторожно спросила мать. Видно, она страшно боялась, как бы молодая пара не поселилась на их с отцом жилплощади. Правда, селиться некуда — разве только в ванную или в туалет, но все же. — Колька вон обженился и живет у жены…

— Вот и Никитка тоже станет проживать у своей жены! — Фимка развернула то, что у нормальных женщин зовется грудью, а у нее напоминает обычную доску. — Станем на очередь — получим жилплощадь, тогда переедем…

Отец выразительно фыркнул, но конкретизировать свое мнение не стал. Может быть, потому, что из опыта аналогичных дискуссий знал: вместе со слезами из дочери польется такой поток упреков и жалоб, что до утра не расхлебаешь.

Я тоже помалкивал. Потому что был тем самым Колькой, проживающим на жилплощади жены и ее матери. Не жил — существовал, не имея права без разрешения хозяек даже сменить тусклую лампочку более мощной. Привык отмалчиваться и таиться.

— На что жить станете? — зацепил отец очередную скользкую тему. — На ментовскую зарплату особо не разгуляешься…

— Разгуляемся, — в очередной раз всхлипнула сестра. — Никита говорит, повысить обещают… Он в ГАИ не в последних ходит, хвалят его, уважают, премии дают…

— Повысить… премии… — презрительно гудел отец. — Конешное дело, зарплаты каменщика и милиционера… ммм, как это сказать, несравнимы, что ли. Один мозоли на ладонях набивает, потом обливается, второй палочкой помахивает и водителей обдирает…

— Мой Никита не такой, — уже не всхлипывала, а рыдала, уткнувшись в носовой платок, Фимка. — Он честный… все знают… а ты, батя, крестишь его по-всякому…

Я по— прежнему помалкивал, отщипывая от горячей плюшки мелкие кусочки. Твердо держался раз и навсегда избранной линии -не вмешиваться, не подставляться под щипки и удары ни с одной, ни с другой стороны.

Мать собрала грязную посуду и понесла ее на кухню. Похоже, она жалела свою непутевую дочь, которую донимал отец. Вот-вот Фимка под действием отцовских «щипков» заревет в голос. Её тут же поддержит мать.

Отец не выдержит и, кляня сумасшедший дом, в который превратилась его квартира, выскочит без шапки на улицу.

Но этого не произошло. Обстановка постепенно потеряла накал. На лице отца появилась добродушная улыбка, слезы перестали капать из глаз сестры.

Горючку в затухающий костер семейного скандала подкинул Никита.

Пришел новый родственник в полной милицейской форме, оживленный и радостный. По привычке, разведя руки в стороны, будто приготовившись к объятиям, пожелал семье здоровья.

— Прямо с дежурства я, переодеться не успел… Собирайся, Серафима, домой поедем, — с хитренькой улыбкой обратился он к жене.

— Это куда же домой? — спросила Фимка, поднимаясь. — В милицейский общаг, что ли? Не поеду! Вон маменька с папенькой предлагают пожить с ними… До тех пор, пока тебе не дадут квартиру…

Провокация удалась на славу. Не станут же родители позориться в присутствии постороннего человека, каким для них был Никита? Наверняка, промолчат, а молчание, как всем известно, знак согласия.

— Нет, с родителями — твоими и моими — мы жить не будем, — набычившись, буркнул Никита. — Однокомнатную квартиру снял, — гордо сообщил он, приосанясь. — С мебелью и прочей хурдой-мурдой. Появятся наследники — сниму побольше…

— Откуда мильены? — ехидно спросил батя, обращаясь невесть к кому: то ли к зятю с дочкой, то ли к матери, то ли в пространство. — Слышал, простому человеку снять квартиру что штаны через голову надеть…

— А нам зарплату повысили, — пояснил Никита, но в его голосе я уловил некоторую неуверенность. Да и какое увеличение оклада способно компенсировать дикие цены на квартирном рынке. — Имеются еще… кое-какие заработки…

Отец так и вспыхнул. Лохматые брови наползли на угрюмые глаза, лоб пересекли морщины, руки закинуты на спину и сцеплены в замок… Ну, все, сейчас батя пойдет вразнос! Ведь по его твердому убеждению, единственный честный заработок — шевелить руками, вкалывать дни и ночи до седьмого пота и сопревшей от него рубашки. А тут твердят о каких-то темных делишках!

— Это как же понимать прикажешь, зятек? Какие такие заработки? С ножом ночами шастаешь? Или шаришь по чужим квартирам?… А-а, прости старого дуролома, рабочую скотинку! Позабыл, хто ты такой… Нарушителей движения на дорогах щупаешь, да?

Никита вскочил со стула, будто напоролся на гвоздь. Не просто покраснел — побурел. Зачтокал, замемекал, пытался вытолкать наружу злые слова.

Положение спасла мама. Вечная зачинщица семейных свар, она была и первой их гасительницей.

— Когда же свадебка?

— Какая свадебка? — прикинулась непонимающей сестра.

— Как это какая? Сходите в ЗАГС, после — в церковь. Соберемся, сядем за стол…

— …Будем кричать горько, — не удержавшись, влез я в беседу. — Наутро простыни развесим, соседей пригласим на просмотр.

Никита захохотал. Смеялся он удивительно неприятно, короткими смешками с остановками. Хе! — молчание и снова — хе!

Отец неодобрительно окинул меня взглядом, будто предупредил: ты, Колька, зачем заявился к родителям? Пироги есть? Вот и жуй. А с дочкой мы с матерью сами разберемся.

Фимка, как водится, покраснела, отвернулась. Притворяется — вот, дескать, какая я скромная да невинная… Брось дурить, сеструха, нынче невинных даже в музеях не отыщешь — перевелись.

Я послушно схватил солидный кусок рулета с маком, придвинул налитую матерью чашку с чаем. Ради Бога, ругайтесь, спорьте, что мне до ваших проблем? Своих хватает — не прожуешь!