"Крылья рока" - читать интересную книгу автора (Асприн Роберт Линн)

К. Дж. ЧЕРРИ ЧАС ВЕДЬМ

Отделанное ценными породами дерева и речной галькой, увешанное парчовыми шторами, помещение представляло собой зал с винтовой лестницей. Огонь плясал в выложенном мрамором камине и на двадцати белых восковых свечах, отражаясь от золотых кубков и серебряных блюд на длинном обеденном столе в центре зала. На одном его конце, словно королева, восседала Мория, недоверчиво оглядывая все это великолепие, равно как и брата, сидящего на противоположном конце стола. Какое издевательство над вором: ей постоянно хотелось схватить эти блюда и кубки и бежать; но бежать было некуда, блюда принадлежали ей, дом, очень дорогой, — тоже, и это обстоятельство паническим ужасом наполняло ее сердце. Лицо брата в отблесках свечей было иллюзией другого рода: временами знакомое, но вдруг, стоило ему слегка повернуть голову и немилосердный свет открывал шрамы, — чужое. Мория ощущала прилив паники в такие моменты, видя, как то, что она когда-то любила, теперь преследует ее, словно ночной кошмар.

Она готова была с криком бежать отсюда голой.

— Госпожа…

Слуга налил ей в кубок вина цвета янтаря и ухмыльнулся, приоткрыв рот, в котором недоставало зубов: это развеяло еще одну иллюзию, ибо платье слуги было из парчи и тончайшего шелка (хотя и не первой свежести), волосы безупречно подстрижены и уложены — но выбитые зубы, сломанный нос и говор Подветренной портили картину. В доме прислуживали воры и нищие. Они были чистые, без блох и вшей — на этом Мория настояла, но в остальном не изменились. Хорошо хоть, пока выполняли свои обязанности и не крали. Об этом позаботилась Хозяйка.

С лестницы донесся крик — восклицание на сленге трущоб.

Мор-ам, вскочив, ответил, а у Мории сжалось сердце от еще одного свидетельства распада.

— Вон, — сказала она слуге. И когда тот замешкался, повторила:

— Вон, остолоп!

Сложив на поднос тарелки, слуга поспешно удалился, а Морам, взяв кубок, сел на место. Его рука затряслась. Тик откликнулся в уголке обожженного рта, кубок задрожал, и вино расплескалось. Глотнув, Мор-ам насупился, тик уменьшился до небольшого подергивания.

— Учить бесполезно, — сказал он жалобно, словно ребенок.

С улицы за домом наблюдал нищий. Он всегда был там, одетый в лохмотья, поэтому Мор-аму из ночи в ночь снятся дурные сны, и он просыпается с криком.

— Учить бесполезно, — пробормотал он снова, наливая себе еще вина, держа бутылку рукой, покрытой шрамами от ножей, и стуча горлышком по краю кубка.

— Не надо.

— Что не надо?

Поставив бутылку, Мор-ам поднял кубок, оставив на поверхности стола янтарные бусинки, и вновь пролил вино, поднося кубок ко рту.

— Сегодня я выходила на улицу, — Мория предприняла отчаянную попытку разговором заполнить тишину долгих часов заточения в доме. — Купила ветчины, немного фиников — Шия говорит, что, если приготовить их с медом, получится вкусно.

— Огромный дом, а вместо повара однорукая воровка…

— Шия была поваром…

— Если бы она вела себя прилично, сохранила бы правую пуку. Где Она отыскала эту свинью?

— Тише! — Мория вздрогнула и бросила взгляд в сторону лестницы. Они подслушивают, она знала, они подслушивают — все слуги в доме, нищий у входа. — Именем Ильса молю, тише…

— Теперь мы вспомнили Ильса, да? Полагаешь, это поможет?

— Заткнись!

— Беги же, ну! Почему ты не сбежишь отсюда? Ты…

В прихожей открылась дверь, и порыв ветра с улицы заставил задрожать пламя свечей.

— О боги! — воскликнула Мория, разворачивая свой стул, дерево заскрежетало по камню; другой звук вызвал Мор-ам — звон от кубка, поставленного мимо стола и покатившегося по полу.

Но в дверях стоял Хаут, а не Она; всего-навсего Хаут, с покорным, как у лани, взглядом и с выражением смутного удовлетворения на красивом лице. Удовлетворением зловредного ребенка:

Мория надеялась, что дело ограничится только этим. Дверь затворилась. Никого из слуг поблизости не было.

— Новая ш-шутка, — усмехнулся Мор-ам. Тик возобновился.

Кубок лежал на полу в луже вина янтарного цвета.

— Я принес новости, — сказал Хаут, обходя стул и направляясь к тому месту, где на столе стояло несколько бокалов.

Он был хорошо одет, этот бывший раб, так же как и они сами: рыжевато-коричневая туника и черный плащ, отличные сапоги, и был при мече, будто благородный господин. Хаут взял кувшин, и вино с тихим звуком полилось в золотой цилиндр. Он залпом осушил бокал.

— Ну, — спросил Мор-ам, — ты пришел сюда только затем, чтобы угоститься?

— Нет.

Хаут всегда был словно полон тишиной. Постоянно опущенный взгляд, склоненная голова: бывший раб. Мория помнила шрамы у него на спине, да и не только на спине; ночи, проведенные съежившись вдвоем у очага из грубого кирпича и укрывшись домотканым покрывалом; конвульсии любви, которую суждено испытать лишь однажды. Все так переменилось…

— Она хочет, чтобы вы сделали это, — сказал он, обращаясь к Мор-аму. — Сегодня вечером.

Неуловимым движением руки он извлек крошечный сверток и бросил его на стол рядом с бутылкой вина.

— Сегодня вечером?.. Во имя милостивого Шальпы…

— Придумайте, как.

Взгляд Хаута на мгновение стыдливо обратился на Мор-ама, затем на Морию и снова ускользнул куда-то в пол; в мелочах бывший раб не менялся.

— Хорошее вино.

— Черт тебя побери, — дергая ртом, произнес Мор-ам. — Черт тебя побери…

— Тише, — сказала Мория, — тише, Мор-ам, не надо.

Затем Хауту:

— Хочешь поесть?

Это уже чисто по привычке: были времена, когда они голодали — она и Хаут. Теперь все это в прошлом, сейчас Мория даже располнела. Было время, она упивалась до потери рассудка, а Хаут любил ее даже тогда, когда она была немила сама себе. Теперь она была рассудительная, трезвая, раздобревшая — и напуганная.

— Ты не останешься?

…Она с ужасом думала об одиночестве, которое охватит ее после того, как Мор-ам уйдет с Хаутом (к слугам она не прикасалась — ее власть над ними была весьма ограничена, к тому же они были грубы). Хаут улыбнулся той застенчивой холодной улыбкой, которая роднила его с Ней, и провел пальцем по краю кубка, так и не подняв глаз.

— Нет, — ответил он.

И, повернувшись, вышел в темную прихожую. Перед ним отворилась дверь, взметнулся темный плащ, сметая свет свечей в темноту.

— Н-нужно идти, — безучастно сказал Мор-ам, — нужно найти плащ, отыскать Эро, он пойдет со мной — о боги, боги…

Дверь закрылась, заставив свечи биться в припадке.

— Эро! — заорал Мор-ам.

Мория стояла, обвив себя руками и безучастно уставившись в никуда.

Это был результат еще одного превращения, подобного той жуткой алхимии, которая свела ее с ума, приковав к этому богатству. Теперь они живут в пригороде, в Ее доме. И Хаут теперь принадлежит Ей, как тот мертвец — Стилчо, что разделял с ней ложе.

Мория была в этом уверена. Возможно, так же поступил и Хаут, благодаря какому-то волшебству неуязвимый для Ее проклятья.

Мрадхона Виса Мория не видела с того самого утра, как он ушел.

Возможно, он уже мертв. Возможно, произошло то, чего он боялся больше всего на свете, — повстречался с Ней, когда у Нее было не самое благодушное настроение.

— Эро! — снова крикнул Мор-ам, подзывая своего телохранителя, вора высочайшего класса.

Пламя тоже казалось не к месту, как золото и мечи, ставшие сумасшедшей действительностью.

На улицах в пригороде было безлюдно — привратник у входа в одно из имений, и никого больше, но Хаут шагал в тени, не только по привычке, просто в Санктуарии оставаться незамеченным мочью — всегда к лучшему; а в Санктуарии последнего времени — бесспорно лучше. У всех здешних домов были зарешечены окна охраняя ранканскую знать от неранканского жулья, грабителей насильников, а порою убийц, в которых превращаются застигнутые врасплох воры; но теперь появились и другие — политические — визитеры, которые крадучись скользили во тьме, выставляя на всеобщее обозрение кровавые результаты своей деятельности.

Начало этому положило соперничество ястребиных масок с пасынками; затем нищих с ястребиными масками; жрецов со жрецами, богами и колдунами; а теперь убийства вползали в пригород вместе с небольшими отрядами, доказывая правоту какой-нибудь клики достижением недостижимого и поражением неуязвимого, выплескивая на улицы террор и убеждая запуганных жителей, что лучше всего присоединиться к какой-либо группировке.

И теперь по Санктуарию все ходили, мысленно держа в голове схему улиц и площадей, контролируемых той или иной группировкой, и стараясь избежать определенных мест в определенной последовательности, чтобы случайно не оказаться на территории соперника.

Хаут игнорировал большинство таких границ — во всяком случае, ночью. Находились, правда, глупцы, которые осмеливались трогать его. Но таких было немного. Хаут привык к страху и сейчас испытывал его реже, чем прежде, и это придавало ему спокойствия.

В свое время он находился в обучении недалеко от Стены Чародеев, и его учитель был добрым — для этого страшного места.

— Почему ты остался? — спросила как-то Хаута его нынешняя наставница.

— Научите меня, — попросил он тогда, показав вампирке то немногое из колдовства, что помнил. И она улыбнулась ему — Ишад, не имеющая родины; улыбнулась так, что стало жутко.

— Маг, — сказала она, — ты хочешь стать магом?

Тогда Хаут любил Морию. Она обходилась с ним ласково, с ним никогда никто так не обращался. И он думал (хотя его терзала странная догадка, что это навеяно чарами Ишад), что ради Мории ему следует задабривать колдунью. Что этим он сможет защитить ее и себя — союз с таким могуществом означал безопасность, этому научил его опыт.

В глубине души он знал, что Ишад могучий некромант, а не дешевая ведьма; зажигание свечей взглядом и повелевание ветрами для нее лишь шутки.

Хаут вдыхал этот ветер, ощущал это могущество, он был пойман в ловушку по причинам, не имеющим ничего общего с любовью или признательностью: он был нисиец, и колдовство было у него в крови.

В эту ночь он шел по улицам, пересекая границы зон, и никто не смел тронуть его. Нечто, долгие годы жавшееся у него внутри, расправило крылья (темные крылья).

Хаут мог бы остаться в пригородном доме.

Но выбрал иной путь.

Невдалеке шумела река, сквозь древние камни пробивалась молодая поросль. Сквит поежился и моргнул, увидев что-то темное — темнее самой ночи — между двумя домами, стоящими у реки.

— Сквит, — позвала женщина.

Он обернулся, прижимаясь спиной к повалившемуся камню.

— Так-то вы уважаете меня? — спросила женщина.

Сквит отдернул руку от камня, словно на нем свернулась змея.

Змея Вашанки. Таковы здесь были все камни; он ни за что не оказался бы здесь по своей воле.

— Морут… Морутне смог прийти. У него простуда.

— Неужели?

В темноте женщина, облаченная в черные одежды, шагнула вперед, но ее лицо оставалось невидимым в тени нависающих густых деревьев.

— Я могу исцелить его.

У Сквита задрожали колени и затряслась голова, мочевой пузырь переполнился.

— П-послал меня… — да, послал. И был очень вежлив при этом. «Сквит, — сказал он, — Сквит, пойди и скажи госпоже…»

— Что?

— Мой господин сделает все, что вы хотите.

— Возможно, он выживет после своей простуды. Сегодня ночью, бродяга.

— Я пойду и передам ему, пойду и передам ему, — запричитал Сквит.

Он присел, сжимая руками мочевой пузырь и всасывая воздух щербатым ртом. Он видел только край плаща и кусты, стараясь этим ограничить поле зрения.

— Ступай.

Неуклюже поднявшись, Сквит стал пробираться сквозь колючки. Одна ободрала ему щеку и вонзилась в невидящий глаз.

Сквит пустился бежать.

Ишад проследила за ним взглядом, сдерживая заклинания, которые могли бы ускорить бег. Сегодня вечером Роксана была дома — не так далеко отсюда. Колючек стало больше. Место кишело змеями. Выжженные прогалины зарастали с неестественной скоростью.

Нищий бежал к своему царю — Моруту.

Однажды на подоконник одного дома в Подветренной уселась черная птица. Но в назначенное место явился Сквит.

Морут мучился от простуды и смертельного страха.

Однажды ночью в Подветренной он имел встречу кое с кем, кто решительно убедил его, в какой области лежат его интересы.

— Иди к Роксане, — шепнула Она в немытое ухо Морута. — Иди к Йорлу, к любому колдуну, к какому только пожелаешь.

Я узнаю об этом. И тогда тебе несдобровать. Только я залог вашей безопасности на улицах, так и передай своим людям. В худшем случае они будут отомщены. А когда на твое окно сядет птица, отправляйся к алтарю Вашанки у реки. Место ты знаешь.

Кивок нечесаной головы. Царь нищих знал это место и забормотал клятвы верности.

Рядом захлопали крылья. Женщина подняла взгляд туда, где мертвые ветви над ее головой давали отдохнуть теням, чернильно-черным, как и ее одеяние. Вернулся гонец.

Эту комнату они использовали лишь в крайних случаях, и не стоило лишний раз светить ее. Но, имея дело с Висом, Стратону приходилось соблюдать определенные меры предосторожности: нельзя было допустить, чтобы его видели с ним, нельзя было допустить, чтобы Вис увидел слишком много.

И вот Вис смотрел на него, стоя между двумя пасынками, настоящими, которые доставили его на этот чердак без единой царапины. Или считали, что так. Он был в смятении — невысокий, широкоплечий, темноволосый; взгляд темных глаз под нечесаными космами давал понять, что он предпочел бы убить своего собеседника, а не разговаривать с ним.

Прекрасно. Стратон убил нескольких подобных Вису в этой комнате после того, как использовал их. Несомненно, тот правильно оценил и его, и помещение. Его взгляд был полон ярости и надежды.

— У тебя есть сведения, — сказал Страт. — Благодари богов, чтобы они стоили нашего времени.

— Черт тебя побери. Я послал за тобой, полагая, что могу доверять тебе…

— Сведения, — повторил Страт.

Снаружи на лестнице скрипнула доска. Но это был всего лишь часовой. Страт сел на единственный стул за единственным столом, которые, как и веревки на деревянных стенах, несли определенный смысл. Мрадхон Вис стоял между двумя охранниками, с карманами, вывернутыми наизнанку, — у него тщетно пытались найти нож или веревку, ведь он продавал себя по меньшей мере двум сторонам. Людям Джабала. Страту. Одним богам известно, кому еще. Отсюда стража. Отсюда такая встреча. Улицы стали тихими, очень тихими. На мосту не было никого, кроме одноглазого полоумного нищего. Никакого движения.

— Прикажи им уйти, — сказал Мрадхон.

— Вис, ты пришел поговорить о деле или просто поболтать?

Ты вызвал меня. У меня впереди вся ночь. У них тоже.

Вис обдумал эти слова. Итак, он попытался блефовать, но не вышло. Он был неглуп и знал, что эти слова несли в себе угрозу.

— Мне за это платят.

— Так или иначе.

— Прошел слух.., что-то грядет.

— Что?

— Не знаю.

Вис приблизился и оперся на стол руками. Демос двинулся было, чтобы удержать его, но Страт поднял руку, и тот остановился.

— Что-то.., не знаю, что именно. Отряды ниси зашевелились все разом. Слышал разговоры о том, что что-то готовится в порту.

И в пригородах, в одно и то же время.

— От кого ты это узнал?

— Этого я не скажу.

— Хм, — Страт покачался на стуле, держась ногой за стол. — Вот как?

— Ходят слухи, что им будет оказана помощь. Понял?

— Ведьма-ниси?

Последовало долгое молчание. Вис тупо смотрел на стол. На лбу у него выступил пот.

— Ты что, язык проглотил?

— Черт возьми, я сам ниси. Она же чует…

— Возможно, Роксана поможет тебе. А может, и нет. Не думаю, Вис, что тебе следует полагаться на это.

— Прошел слух, что она жаждет отмщения. Порт.., там наблюдается определенное движение. Вот что я слышал. Слышал, что кто-то нападает там на бейсибцев; думаю, и на складах то же. Отряды смерти. Кто они такие — не знаю. Но мне известно, кто им платит.

Страт выпрямился, и стул со стуком упал на пол.

— Не покидай города. Вис.

— Черт возьми, ты хочешь, чтобы меня убили, — ты же знаешь, что они сделают со мной, если узнают, что я был здесь?

— Продолжай информировать нас. Если что-то случится, а мы не будем знать.., ты понял? Понял, Вис?

Тот попятился.

— Отпустите его. Завтра, — приказал Страт. — И заплатите.

Хорошо заплатите. Пусть сам думает, как ему отмыться. Отпусти, когда мне все станет ясно. Когда слухи подтвердятся или будут опровергнуты.

— Тебе нужен помощник? — спросил Демос.

Покачав головой, Страт встал:

— У нас мало людей. Оставайтесь здесь. Вис, прошу тебя, помни, кто платит тебе больше всех. Хочешь еще больше — скажи… ты понял?

Мрадхон тупо посмотрел на него — в его взгляде не было жадности, нет. Лишь приглашение на последнюю встречу.

— Я позабочусь, — сказал Демосу Страт. — Не думаю, что здесь что-нибудь случится. Просто держите его подальше от улицы.

Он снял плащ с крючка у двери, неприметный, как и вся одежда, хранящаяся здесь. Только конь был гнедым, приметным — но ничего, послужит и такой.

— Ты отправляешься к Ней?

Страт понял. Обернувшись, встретился взглядом с Мрадхоном.

— Знаешь того, кто у нее сейчас? — спросил Вис. — Наконец-то она завела себе любовника, которого не может убить. Судя по всему, холодный, как рыба. Но она не очень-то разборчива.

У Страта было очень спокойное лицо. Он всегда старался сохранять его таким. Подумал, а не убить ли Виса? Или распорядиться об этом. Но в предателе-ниси было что-то от безумного. Страт уже видел такой взгляд у человека, который вскоре сжег сам себя.

— И проявите выдержку, — добавил он. — Не надо убивать его.

С этими словами Страт вышел, открыв дверь, ведущую на темную зловонную лестницу, и тихо затворив ее за собой.

Шаги зачастили по лестнице, а Мрадхон Вис все стоял в серой пустоте. Усталый. Замерзший. Хотя помещение было слишком тесным, чтобы в нем было холодно.

— Садись, — предложил один из охранников.

Вис направился было к стулу. Но его опередили. Второй пасынок облокотился на стол. Оставался лишь пол.

Он направился в угол, предпочитая стену за спиной воздуху, и, расправив плечи, сполз по ней на пол. Все стали ждать. Вис старался не смотреть на охранников, чтобы не провоцировать их.

Хватит. Он уже попытался сделать это в отношении их начальника — из-за смутного прилива сочувствия к собрату-глупцу.

Она. Ишад. Не приходилось гадать, к кому обратятся за помощью пасынки, когда в дело вступит Роксана. Вернее, к кому обратится за помощью этот пасынок: Вис следил за Стратом — за плату, которую получал от другой стороны. И тот знал это. Этому человеку вскружила голову смерть тем, что он изо дня в день боролся с ней. Вис помнил, что нечто подобное было и с ним — до тех пор, пока он не вскружил голову смерти; и тогда дело приняло совершенно иной оборот.

О глупец, сын шлюхи! Глупец.

Враги Санктуария обложили город со всех сторон, и с северной границей, трещавшей по швам, правление Рэнке здесь близилось к концу. Сам воздух был зловонным — осенние туманы, дым; лихорадочный ветер с реки гулял по улицам, проникая за окна, приторно-сладкий от гниения. И не было сна в такие ночи.

Часть нисибиси проскользнула через руки колдунов, а их золото и обученные ими отряды смерти продолжали терзать Империю, не забывая мстить и предателям, вроде Виса. Племена пустыни двигались из Каронны; а в порту Санктуария действовали илсиги. Одним богам известно, откуда появились бейсибцы и что их наслало.

Вис знал слишком много. Дело пасынков трещало по швам, а его собственное уже давно было мертво. Ветер с реки проникал повсюду, приторно-сладкий от гниения, тошнотворный от разврата, и обещал.., обещал…

По крайней мере Вис попытался. Это был его самый бескорыстный поступок за полгода. Но никто не сможет спасти глупца.

В предместье были особняки, украшенные более помпезно, чем у них. Таким был этот — с мраморными полами, устланными кароннскими коврами, и стенами с золоченой отделкой. Жирный лохматый пес рыжей с белым масти лаял на них до тех пор, пока лакей не унял его. Мор-ам испытывал ненависть к откормленной бесполезной твари, ненависть к лакею, ненависть к длинноносому жирному ранканскому патрицию, вразвалочку спустившемуся в прихожую, чтобы узнать, кто побеспокоил его в этот час.

— У меня гости, — прогнусавил патриций (его звали Сифинос), — гости, вы понимаете?

Втянув воздух, Мор-ам расправил плечи, выпучил один глаз, краем другого, здорового, наблюдая за Эро, заглядывавшего через арку в другую комнату.

— Мне так и передать Ей?

— Прочь.

Сифинос махнул рукой, прогоняя слуг, и указал Мор-аму на дверь кабинета; они уже были там в прошлый раз. Сифинос сам закрыл дверь. Эро остался снаружи.

— Ты должен был прийти после полуночи — только после полуночи…

Мор-ам протянул свиток: маленькие глазки на свиной морде неожиданно стали трезвыми, и взбешенное достоинство вызвало прилив крови к щекам. Мор-ам ответил пристальным взглядом здорового глаза и, передав пакет, стал смотреть, как патриций изучает печать.

— Началось, — сказал он. — Вот слово, которое следует передать. За тобой следят. Сегодня ночью отряды смерти войдут в пригороды. Ты слышишь меня, эй?

— Чьи? Когда? — румянец стал лихорадочным. На скулах и лбу заблестел пот. — Назови мне имена. Разве не за это мы платим тебе?

— Передай слово Факельщику. Передай его вверх по цепочке.

Скажи — пусть сегодня ночью он смотрит в окно. Скажи… — Мор-ам попытался в точности восстановить те слова, что он должен был передать, слова, которые Хаут прошептал ему десять дней назад. — Скажи, что он сам поймет, сколько стоит наша помощь.

Ни восклицаний, ни проклятий, означающих ярость жирного патриция. Илсигский пес — лишь говорил его взгляд, выражая желание прогнать гонца. И страх, что тот может укусить.

— Он знает, — сказал Мор-ам спокойно и размеренно, и о боги, боги, только бы тик унялся! — Он сможет передать принцу-губернатору… — черт бы побрал судороги лица и подергивание рта. — Он поймет, в чем состоит опасность. И заплатит любую цену, которую мы назовем. Скажи, чтобы Котенок тоже смотрел из окна.

Тревожные ощущения не покидали его всю дорогу. Стратон ехал один — возможно, это было неосторожно, но отряд пасынков, стучащих копытами вдоль берега реки, переодетых или нет, привлек бы слишком много внимания. Страт качался, словно пьяный, сдерживая гнедого до неспешной рыси; весь последний квартал он обливался потом. Трех своих спутников он отослал в другую сторону. Набережная реки Белая Лошадь постепенно менялась; широкая у моста, выше по течению она сузилась, стиснутая постройками, и превратилась в неровную колею с остатками древней каменной кладки. Вдоль берега в расширяющейся пойме росли неухоженные деревья. Заросли диких трав обступали дорогу. К северу от этой черной реки на сваях у дороги, словно матерый притаившийся хищник, стоял небольшой особняк, и такой же на юге — некоторое время назад оба они были спалены, полыхавшее пламя было так сильно, что деревья и кустарники в окрестностях обуглились и сгорели. Но теперь на них не было видно и следа пожара, оба, как и прежде, стояли в темноте под светом звезд, окруженные зарослями кустов и пахнущие затхлой сыростью давно заброшенных мест, а древние деревья протягивали осенние (не тронутые пожаром) листья к небу.

Ишад построила забор и высадила живую изгородь; ее дом, вцепившийся в свою полоску поймы, смотрел через двор и ворота на ряды складов, отдалившись на почтительное расстояние от окружающего мира, расстояние, уважительно соблюдаемое всеми мудрыми людьми; одно из мест в каждом городе, подумал Страт, источающее гниющий запах беды и зловоние заразного несчастья.

Территория Ишад. Весь свой путь он проделал в одиночестве.

Ни один известный ему отряд не смел сунуться на эту узкую полоску улицы рядом со складами.

Соскользнув с коня, Страт привязал поводья к изгороди и открыл несуразно низкую калитку. Сорняки — о боги! — повсюду.

Так быстро. Вместо цветов Ишад разводила паслен.

У Страта участился пульс, а во рту пересохло, когда он подошел к двери с облупившейся краской и протянул руку, ожидая, что, как всегда, дверь распахнется сама.

Так и случилось. Не успел он постучать, как дверь бесшумно открылась. Но Страт оказался лицом к лицу не с Ишад, а с вольноотпущенным Хаутом, внешне типичным ниси, одетым слишком хорошо и ведущим себя, словно хозяин.

— Где она? — раздраженно спросил Страт.

— Я не ведаю ее дел.

Какое-то шестое чувство не позволило ему переступить порог.

Он был готов к стремительному вторжению, к тому, чтобы обнажить меч и вонзить его в этого смазливого парня, но что-то насторожило его. Страт остался стоять, подбоченясь.

— Стилчо здесь?

Сделал вид, словно пришел за ним. На краткий миг Страт бросил взгляд в полумрак в глубине прихожей. Он помнил это место, оно всегда казалось больше, чем было на самом деле. Никаких признаков этого человека.

— Нет, — ответил Хаут.

Пульс снова участился. Пасынок посмотрел в глаза бывшему рабу и отметил для себя: Хаут не отвел взгляд, хотя раньше всегда поступал именно так. Ярость постепенно угасла, губы сжались в злую усмешку. Как глупо оказаться с глазу на глаз с ленивым рабом, который к тому же опасен. Ни раболепствований, ни пустых угроз. Лишь холодный пристальный взгляд — одновременно нисийский и ранканский. Страт вспомнил о Стене Чародеев и о том, что видел там.

— Поищи счастья у реки, — предложил Хаут. — Тут недалеко.

Пешком Конь тебе не понадобится Ты опоздал.

Дверь закрылась без усилий с чьей-либо стороны.

Обретая дыхание, Страт выругался, оглянулся туда, где стоял его конь, и фыркнул в темноту.

Вниз к реке, за дом, в заросли кустарника — лошади там не пройдут. «Глупец», — сказал ему внутренний голос. Но Страт, обругав его, двинулся вперед.

— Сын Сифиноса.

Бросив недоверчивый взгляд на дверь, Молин Факельщик накинул тогу, предчувствуя, что стряслось что-то серьезное. Он махнул рукой слуге, который суетился с его одеждой, в то время как другой шевелил угли.

— Быстрее. Быстрее. Впустите парня.

— Ваше преосвященство, стража…

— К черту стражу.

— ..Хочет обыскать мальчишку, но он из знатного семейства…

— Приведите его сюда. Одного.

— Ваше преосвященство…

— Поменьше разговоров, побольше послушания. Понятно?

Губы Молина сжались в тонкую усмешку, предвещая бурю.

Поперхнувшись, слуга бросился к дверям, вернулся, бросил шлепанцы на пол.

— Одного!

— Слушаюсь, ваше преосвященство, — выдохнул лакей, вновь рванувшись к двери.

Молин натянул один шлепанец, затем другой, отмахнулся от попытки второго слуги суетливо помочь ему надеть тогу и поднял взгляд, когда вошел юноша.

— Лизо.

— Да, ваше преосвященство, — долговязый белокурый сын Сифиноса поклонился, запыхавшийся, почтительный. — Мои извинения…

— Все хорошо, мой мальчик.

— Нет. Я имею в виду — плохо, — у мальчишки стучали зубы. — Я бежал… — он провел пятерней по соломенным волосам. — Со мной был телохранитель отца…

— Короче, парень, переходи к делу.

У мальчишки перехватило дыхание и, судя по всему, разум.

— Ведьма с нами, она говорит…

Стратон, раздвигая кусты, спускался все ниже и ниже, сожалея о своей неосторожности. Обычно он не делал глупостей. Но сегодня был неспособен даже осознать наверняка, что произошло, и это тревожило его. Ведьма-ниси за колдовством — от этой мысли тревожные мурашки поползли у него по спине.

«Ты опоздал», — сказал раб, словно Ишад давно сама все поняла. Если это действительно так, сейчас тревожно бьет колокол, слышимый всеми волшебниками, колдунами и теми, на ком лежит отпечаток колдовства, — о боги, он запутался в этом, выбрав Роксану в качестве врага и Ишад — как союзника. Он даже не мог теперь отчетливо припомнить, как все случилось: только то, что Ишад вступилась за Синка, записав этим всех пасынков как своих друзей и врагов Роксаны.

Глупец. В голове Страта эхом звучал голос Крита.

Вис знал. Осознание этого обдало холодом его затуманенный мозг, и Страт замер на узкой тропинке, держась одной рукой за кустарник с жидкими корнями и повиснув ногой над черной водой.

Вис знал, куда он пойдет.

Проклятье.

Вниз по реке, за мостом, сверкнула молния, и, видят боги, от ее вспышки паническая дрожь охватила Страта. Вернув равновесие на этой узкой тропе и в душе, он двинулся дальше.

Быстрее, быстрее. Иного пути нет, только вперед. Его гонцы неслись в разные стороны, ища помощи у всевозможных колдовских сил; а один направился прямо к принцу-губернатору — только бы он успел добраться до него.

Еще одна вспышка. Внезапный порыв ветра смел спокойную черную, отороченную дорожкой лунного света гладь реки, шевеля деревья на обрывистом берегу. Кустарник трещал под ногами Страта, пробиравшегося по оползшему от паводков берегу под загнивающими деревьями — она почует его присутствие, это точно, у Ишад особый нюх. Однажды она сказала, что узнает, когда будет нужда, и Страт ухватился за этот намек с отчаянием и надеждой всех глупцов на свете: и вот он здесь, доверившись ведьме, к которой всякий разумный человек побоялся бы обратиться. Забыв про здравый смысл и принципы — о боги, Крит…

Крит проклял бы его всеми силами ада. Что же с ним случилось?

Страт боялся, что знает это.

Добравшись до древнего камня, метнулся в сторону, борясь с крутизной тропы. Тяжело дыша, взобрался на предательский склон и спустился с другой стороны гребня.

Если бы она была врагом, одного толчка хватило бы, чтобы Страт полетел в реку. Но он восстановил равновесие и увидел, что она освободила ему место среди мертвых осенних деревьев на берегу реки, заваленной этими странными камнями. Ночь для Стратона кончилась. Осталось лицо Ишад, ее желания, ее слова — и больше ничего.

— Птицы, — прошептала она, — перед бурей.

Страт не понял ничего и в то же время понял все.

— Роксана, — сказал он. — Прошел слух, она зашевелилась.

— Да, — ответила Ишад.

Ее лицо в складках капюшона поймало свет звезд. Ведьма была наполнена спокойствием, зловещим спокойствием, и каждый волосок на теле Страта зашевелился от наэлектризованного воздуха.

— Пойдем, — взяв за руку, колдунья повела его вниз по склону, следуя тропинке. — Ветер усиливается…

— Это не твоих рук дело…

— Нет. Не моих.

— Вис… — чтобы сохранить равновесие, Страт оперся о камень высотой по пояс, но, сообразив, где находится, отдернул руку. — О боги!..

— Поосторожнее с молитвами.

Поймав его руку, Ишад потянула его дальше, но Страт остановился, непроизвольно оказавшись с ней лицом к лицу под светом звезд: под капюшоном он не смог разглядеть ничего, кроме пристальных глаз и подбородка, почувствовал гладкое холодное прикосновение ее пальцев, скользнувших по руке.

— Она собиралась уже несколько дней. Ты был глух?

— К чему?

— К буре. К надвигающейся буре… Причал, парень, дело в нем. Силу можно использовать не только для того, чтобы закрывать двери. Что будет, если могучий шторм разобьет волнолом, бросит одни бейсибские суда на другие, проломит деревянную обшивку, потопит их — в Санктуарии не будет причала. Ничего, кроме полоски песка да гниющих остовов кораблей. И где тогда окажется Санктуарии? Отряды смерти, бунты — все это не будет иметь никакого значения. Война будет не где-то у Стены Чародеев в сотнях миль отсюда.

Страт шел. Ишад держала его за руку, ее голос опутывал его, сплетая заклятья, и он забывал отводить от лица хлещущие ветки кустарника.

— Здесь, в Санктуарии, у меня есть интересы, — говорила она. — И уже давно. Мне нравится здесь все таким, как оно есть.

«Глупец», — в самом-самом темном уголке его сознания прозвучал голос Крита, пробиваясь через шепот колдуньи и усиливающиеся завывания ветра.

— Тебе не надо нанимать меня, — усмехнулась ведьма, — против Роксаны я буду действовать бесплатно.

— Я смогу найти помощь, — собрав мысли, вспомнил свою Цель Страт, — пошлю гонца, чтобы суда вывели в открытое море…

— Пасынок, она съест тебя живьем. Лишь один человек неподвластен ей. Одного она не посмеет тронуть. Поспеши. Ты опаздываешь. Куда ты ходил? В дом?

— В дом… Когда.., ты послала за мной? Вис твой человек?

— Ему снились дурные сны.

Страт заморгал. Остановился. Ишад потянула его дальше.

— Черт возьми, — пробормотал Страт. — Надо было взять коня.., ведь это с противоположной стороны — нам же нужно будет пройти мимо заставы, черт возьми…

— Нас не заметят. Они ничего не замечают.

Они шли, шли, и ветер, хлещущий деревья, перерастал в рев.

Опоздал, сказала Ишад; она ждала его, а он опоздал…

— Зачем? — задыхаясь, спросил Страт. — Зачем ты ждала меня?

— Я могла бы использовать Виса. Но я больше не доверяю ему, если он у меня за спиной. Там будут змеи. Надеюсь, ты справишься со змеями.

Кустарник оборвался у края террасы, переходящей в усыпанный галькой склон. Впереди показался мост; со стороны города на берегу реки все еще светилось несколько затененных огоньков. Под торопливыми шагами переворачивались и ударялись друг о друга камни — сползали вниз, шуршали.

«Нас не увидят. Они ничего не замечают…»

Страт уже задыхался. В отношении Ишад, чья рука по-прежнему все быстрее и быстрее тянула его вперед, он не был уверен.

Ветер трепал ее плащ и застил ему лицо ее волосами.

— Черт возьми, мы опоздали…

— Тише…

В руку Страта вонзились ногти. Они прошли под мостом. Он, посмотрел вверх, а потом вперед, когда там, теряясь в реве ветра и шуме реки, загремел камешек, который они не двигали.

В тени находился человек. Рука Страта метнулась к мечу, но ее остановили взмах плаща и вытянутая вперед ладонь колдуньи.

— Это Стилчо.

Страт бросил меч в ножны.

— Помощь? — спросил он.

Если мурашки еще не ползали у него по спине, этого оказалось достаточно: пасынок, вот кто это был.., один из лучших псевдопасынков, оставшихся здесь; о боги, он сам хвалил его.

А теперь его дух шляется у моста. Это неспроста; именно здесь царь нищих достал Стилчо.

И убил, как клялся Вис.

Да, Стилчо умер в ту ночь.

Прогремел гром.

— Уже близко, — сказала Ишад, глянув на небо, когда они вышли из тени моста, втроем и в то же время вдвоем. Над головой еще светили звезды, но юг уже непрерывно полосовали молнии; ветер трепал реку, ревел в деревьях, растущих ниже по течению, на дальних южных террасах.

Следом за Стратом шел труп. Случайно бросив на него взгляд, он увидел, что тот стал мертвенно-бледным, контрастируя с черной одеждой: капюшон откинут, а темные юношеские волосы — Стилчо был щеголем — по-прежнему ухоженны. О боги, зачем?!

Повернувшись к нему спиной, Страт полез вверх по склону.

Ишад, подобная бестелесному духу, следовала за ним, черная, будто тень на фоне кустарника, пока не растворилась в других тенях. Страт ускорил шаг, услышав позади себя шаги Стилчо, идущего по его следу, словно сама смерть.

Сверкали молнии, трещал гром. Страт взобрался на гребень;

Ишад уже была рядом, схватив его за руку.

— Змеи, — напомнил ее голос, среди рева надвигающейся бури, — Ступай тише.

Порыв ветра вихрем ворвался в окно, и теперь; со смертью, свечей, в комнате лишь теплился огонь в очаге.

— Ваше преосвященство, — тихо, но настойчиво позвал слуга.

Внизу, раскинувшийся под холмом, Санктуарий лежал темной массой; немногочисленные огни были сметены надвигающейся грозовой стеной, казалось, даже звезды погасли. Единственным светом были зарницы молний в нависших тучах.

— Ваше преосвященство.

Жрец повернулся, уступая руке, дергающей его за рукав, и увидел в тусклом свете очага дворцового гвардейца, взъерошенного ветром, растрепанного.

— Зэлбар?

— Ваше преосвященство, из дозора вернулись только двое — кто-то напал на них. Кто — они не знают. Еще одного они потеряли по дороге назад…

— Ваше преосвященство, — расталкивая слуг, за спиной Зэлбара появился еще один стражник. — Горят склады Агалина…

— А теперь этого.

Кама пустила стрелу в согнутую фигуру, но промахнулась.

Ветер отнес стрелу в сторону; темная фигура мелькнула мимо, вдоль причала, где раскачивались и бились друг о друга рыбацкие судна. Темные корпуса бейсибских кораблей, словно пьяные, натягивали цепи — недосягаемые отсюда.

— Черт побери!

С косами, развевающимися по ветру, Кама соскользнула с конька крыши и, уперев ногу в водосточную трубу, остановилась У желоба. Вспыхивали молнии, грохотал гром.

— Слишком сильный ветер. От стрел никакого толка… Вниз, спускайтесь вниз.

Прыгнув с крыши, одной рукой балансируя, а в другой держа лук, Кама налетела на кучу ящиков, удержала равновесие и, соскочив на землю, оказалась.., лицом к лицу с толпой бейсибцев.

— Прочь отсюда! — крикнула она, размахивая луком. — Прочь, убирайтесь…

Они что-то залопотали в ответ на своем языке. Один метнулся в сторону, остальные последовали за ним, словно мыши при пожаре, и побежали к докам…

Рядом с Камой возникла еще одна тень — ее напарник с арбалетом наготове.

— Лунатики, — ухмыльнулся он. — В доках заваруха, а бейсибцы с шумом и суетой бегут в самую ее гущу.

Один бейсибец упал; какой-то снайпер достал его стрелой; остальные добежали до воды, скидывая на бегу одежду; бледные тела, изогнувшись, посыпались в воду — одно, три, пять, дюжина…

— Смотри! — воскликнул напарник Камы.

Какое-то время она только и делала, что смотрела, считая происходящее самоубийством (пловец из нее был неважный, а вода казалась черной и страшной).

— Корабли, черт возьми, они плывут к своим кораблям!..

Кама невольно восхитилась силой духа бейсибских моряков, рискующих жизнью ради судов.

Ветер ревел, заставляя стонать деревья. Затрещав, рухнула ветка; маленькие облачка опавших листьев и мелких ветвей носились в его холодном потоке. Ветер дул вдоль лачуг, чьи огоньки, точно сторожевые костры, светили во мраке.

Они сидели, притаившись, в кишащем змеями угодье под завывание ветра и треск молний.

— Вашанка пропал, — запричитал Страт, чьи остатки логики ветер разорвал в клочья. — Пропал…

— Отсутствие бога тоже имеет свои плюсы, — возразила Ишад.

Ветер сорвал ее капюшон. Волосы чернилами разлились в темноте. Молния осветила лицо ведьмы, а ее глаза, когда она обернулась к Страту, загорелись сами собой.

— Например, хаос.

— Мы идем туда?

Это было самое последнее место, куда хотел бы идти Страт, но он сжал в руке меч и собрал обрывки мужества. Может, внутри тепло. Здесь он промерз до мозга костей.

— Терпение, — сказала Ишад и протянула руку. — Стилчо.

Пора.

Тишина. Вытерев слезящиеся глаза, Страт повернул голову.

Непрерывные вспышки молний осветили подобное маске лицо, застывшее в ужасе.

— Нет, — сказал Стилчо. — Нет, я не хочу.

— Это необходимо, Стилчо. Тебе это известно. Я знаю, ты найдешь дорогу.

— Я не хочу… — детский дрожащий голос.

— Стилчо.

Но он, шатаясь, рухнул ничком, словно мертвый, под ноги Страту. Страт в отвращении отпрянул назад, едва сохранив равновесие, и заморгал, ужаленный ветром.

— Черт возьми…

А голос колдуньи продолжал нестись из темноты:

— ..Найди его, Стилчо, найди его, приведи его сюда — он придет. Он придет. Он придет…

Страт совершил ошибку, подняв голову в тот самый миг, когда начался процесс материализации: появилось нечто покрытое красными полосами, и мало что человеческого было в нем; но Страт узнал лицо, которое видел в течение долгих лет.

— Джанни…

Зверски убитый пасынок, шатаясь, принял человеческий облик — того Джанни, каким он был до того, как ведьма-ниси провела с ним ночь.

— Она твоя, Джанни, — донесся издалека шепот Ишад. — Стилчо, возвращайся. Туз…

Его боевое прозвище. Он никогда не говорил его ей.

— Возьми ее, — шептала колдунья. — Возьми ее.

Джанни повернулся, точно отражение в бронзе, и какими-то неуверенными рывками двинулся вперед. Его уход обозначил присутствие еще одного человека, более осязаемого: Стилчо, спотыкаясь, поднялся на ноги, цепляясь руками за ветви. Страт, униженный тем, что оказался последним, двинулся следом.

— Джанни, подожди, черт возьми!

Но ничто не могло остановить странное существо. Оно не обращало внимания на ветер и ветки. Вытянув вперед руки, Страт стал продираться сквозь кустарник, догоняя Стилчо, и напоролся на торчащий сук, сломав его кожаной курткой. Но ветер проглотил этот треск.

Колючки рвали одежду Страта; впереди виднелась стена дома, а Джанни был уже далеко, уменьшаясь по мере того, как бежал вдоль берега, и вот он уже исчез в темноте за стеной из речных валунов и дубовой дверью.

— Джанни!

Теперь не было нужды в тишине. Однажды Джанни уже проиграл ведьме — теперь он один там, за барьером — одним богам известно, что…

— Джанни!

Страт кинулся не в дверь, а к окну, отодрал полусгнившее дерево ставней и ворвался внутрь. Ослепительный свет. Болевой шок пронзил его костный мозг и поверг на пол. Страт ударился головой, его меч — о боги, где? — онемевшие пальцы не чувствовали его; Стилчо тоже был внутри дома, он полз, нанося удары…

Страта обвило кольцо, живое, шевелящееся. Закричав, он сбросил его с себя и упал на колени — змея, подсказало движение; Страт с криком нанес удар, змея свилась клубком, ударила в ответ. Боже, сколько их. Катаясь по полу, Страт что есть силы рубил мечом по извивающимся кольцам. Стилчо отсек змее голову; она начала кричать. Кольца другой прошли сквозь Джанни, который продолжал двигаться вперед. И Роксана — ведьма Роксана стояла посреди комнаты — черная в сердце огня, столб мрака. Ее волосы трещали от энергии, исходившей от пальцев и лица. Ее рука поднялась, указующе, сверкнуло пламя. На фоне огня Джанни тоже стал черным, тенью, ничем более.

Страт попытался подняться, бросился вперед.

— Вернись!

Это был Стилчо, схвативший его и удерживавший на грани, которой Страт не увидел, за которой было падение вниз, вниз в темноту…

Джанни обвил ведьму руками, их окутали молнии, сверкающие тут и там, словно вены, и загремел гром. Свет озадачил Страта: пронзив окружающий мрак, он рассыпал на мелкие кусочки сцепившуюся пару и с оглушительным грохотом захлестнул их.

Темнота. Запах паленого.

— Джанни? Джанни? Стилчо…

Ветер утих. Утих так внезапно, словно наступила смерть, последовав за раскатом грома невдалеке.

Вышедшие на рейд суда рассыпались в беспорядке, не подгоняемые ветрами, не сдерживаемые канатами.

— О боги! — выдохнула Кама.

— Молния попала куда-то у берега, — как всегда почтительно, произнес слуга.

Молин Факельщик, стиснув подоконник, ощутил, что его сердце снова забилось.

— Это точно.

Но куда именно, он не смог определить. Вдалеке во тьме расцветало зарево — и не одно. Пожары полыхали тут и там.

Но пока ни одного крупного.

И ничто не пробилось сюда.

Он хотел бы выбросить это из памяти. Они уже почти вернулись назад, когда к нему вернулся слух; большую часть пути он ковылял один, шатаясь то в одну сторону, то в другую, точно пьяный. Иногда Стилчо подхватывал его за талию, иногда Она брала его за руку…

…Огонь, другой огонь, мирно горящий в очаге. Запах трав.

Мускуса.

Расплывчатое лицо Ишад. Она стояла на коленях у его кресла возле очага, освещенная мягким светом. Ее капюшон был откинут. В волосах играл свет.

— Джанни… — сказал Страт. Это было первое, что он произнес.

— Тебя привел Стилчо, — ответила Ишад. Она наклонилась к столу. С переливчатым звуком заструилось вино, благоухая. Ишад предложила Страту кубок. Он сел.

Рассудку требовалось время, чтобы собрать воедино мозаику.

Страт сидел, уставившись на огонь, каждой клеточкой ощущая боль.

— Джанни?..

— Отдыхает.

— Он мертв. Мертв, оставьте его мертвым, черт возьми… — думы о Нико, о его горе, о его напарнике. Это разобьет ему сердце. — Разве не лучше человеку оставаться мертвым?

— Я бы использовала других, если б могла Но другие души трудно заполучить. А его можно вызвать без особых усилий.

Стилчо наловчился совершать этот путь туда и обратно.

Шаги рядом. Вытянутое лицо Хаута.

— Ты можешь идти, — сказала Ишад, поднимая на него взгляд. — Зайди в особняк в пригороде. Их нужно обнадежить.

Взяв плащ, Хаут удалился. Мгновенная прохлада — открылась и закрылась дверь. Задрожал огонь.

— Роксана? — вопросил Страт.

Ишад вложила кубок ему в руку. Сомкнула на нем его пальцы.

— Могущество имеет и обратную сторону. Мало хорошего в том, когда тебя прерывают во время такого сильного заклятья.

— Она мертва?

— Если и нет, ей весьма неуютно.

Страт выпил вино — одним большим глотком. Оно смыло привкус паленого. Взяв у него кубок, Ишад отставила его в сторону. Положила голову ему на колени, глядя на огонь, словно обыкновенная женщина. Потом, повернувшись, посмотрела пасынку в лицо. Пульс участился, охвативший Страта холод растаял; мир, казалось, стал бесконечно далеким.

— Пойдем в постель, — предложила Ишад. — Я согрею тебя.

— Надолго?

Она закрыла глаза. На мгновение Страту опять стало холодно.

Но вот она открыла их, и в комнате вновь потеплело, а по жилам его побежала кровь.

Ее рука нежно сжала его ладонь. Склонившись, Страт прикоснулся к губам Ишад, ни о чем не думая, не пытаясь что-то вспомнить или заглянуть в будущее. Он попал в этот дом, потому что время Рэнке, похоже, скоро кончится. И его тоже. А время, как он понял за время службы, не является ничьим другом.

— Чертовщина, — сказал Зэлбар, оттирая перепачканное сажей лицо. Ужас на мгновение вновь охватил его, но он быстро взял себя в руки. — Прошу прощения, ваше преосвященство…

— Докладывай.

— Пока мы насчитали дюжину убитых, что просто валяются на улицах. У одних перерезано горло, другие заколоты.

— Разве это ново для Санктуария, — с жалостью глянул на цербера Молин, — дюжина трупов на рассвете?

— Двое у дверей Сифиноса, один у Элиноса. Три у Агалина…

Ниси. Все до одного.

— Эй! — крикнул кто-то. — Эй!

Страт, бросив поводья, ехал по мостовой. Он заморгал, глядя на солнце и привычные улицы Санктуария, потом, схватившись за луку седла, с удивлением уставился на человека, остановившего его коня, — простого торговца. Вокруг нарастал недовольный гомон. Воин смутно сообразил, что его конь зацепил тележку с товаром. Он беспомощно уставился на старика, с тревогой глядевшего на него: темный илсиг, узнавший ранканца, причину всего нехорошего, что может случиться с человеком днем на улицах Санктуария.

На булыжной мостовой осколки стекла; вывеска на одном кольце; всюду кучи мусора. Но торговля идет. Гнедой потянулся за яблоками.

Страт ощупал себя, ища кошелек. Пропал — как, он не помнил.

Надо бы бросить торговцу монету, заплатить за ущерб и забыть обо всем, но его уже обступили со всех сторон, мужчины и женщины, молчаливые во взаимном смущении, взаимной ненависти взаимной беспомощности.

— Извините, — пробормотал Страт и, подобрав поводья, медленно направил коня вниз по улице.

Обворованный — и не только по части денег. Обширные дыры зияли у него в памяти: где он был, что видел?

Роксана. Ишад. Он помнил, что вернулся в домик у реки. На этом воспоминания обрывались.

Инстинктивно Страт ощупал горло. «Ты всегда ошибался насчет меня», — сказала колдунья.

Солнце стояло высоко. Торговцы нахваливали свой товар, хозяйки подметали порожки домов.

Надо было бежать от ворот дома, и он был бы спасен, но, подобно своему гнедому, Страт выбрал дорогу и запутался, верный избранному пути и принципам.

Я что-то обещал, с содроганием осознал он наполовину обретенное воспоминание.

О боги — что?