Роберт Асприн Новая кровь

Роберт Линн Асприн ИНТЕРЛЮДИЯ

Военные подразделения Санктуария никогда не отличались особой пунктуальностью, и пасынки не были исключением из этого правила. Хотя их отъезд был назначен на раннее утро, на самом деле солнце уже близилось к зениту, когда первая пара пасынков оседлала коней и двинулась прочь, провожаемая напутственными возгласами товарищей. Пасынки были не регулярной армейской частью, а объединением наемников, потому никаких маршевых колонн и близко не наблюдалось. Наемники отправлялись в путь парами или небольшими группами и даже не думали ждать остальных. Не исключено, что они даже договорились о маршруте, которым следовало двигаться к месту новой дислокации. Но каким бы ленивым или неорганизованным ни был их отъезд, одно было ясно: пасынки покидали Санктуарий.

Поглазеть на их отъезд собралась небольшая кучка зевак, и первая пара помахала горожанам на прощание. Никто из них не откликнулся.

Среди серой массы зевак выделялась своим видом странная парочка. Один — старик с серебристо-белыми волосами, второй — юноша, едва вышедший из подросткового возраста. Юноша был одет очень скромно, как типичный представитель городских низов, в то время как наряд старика выдавал в нем человека, вращающегося в высшем обществе — возможно, даже при дворце. И, тем не менее, было несомненно, что их что-то связывает. Это становилось ясно не только потому, что юноша и старик стояли рядом и время от времени обменивались репликами, — хотя для большинства наблюдателей этого было бы вполне достаточно. Куда более явным доказательством служила идентичность их поведения. Переговариваясь, старик и юноша не смотрели друг на друга, а неотрывно наблюдали за всем, что происходило вокруг. Они внимательно рассмотрели отъезжающих, словно стремились запечатлеть в памяти их вид, после чего переключились на тех наемников, которые еще только собирались в путь.

Если бы эти двое не проявляли свое любопытство столь открыто, их можно было бы принять за шпионов. Но в городе их знала каждая собака, и никто не обращал на них внимания. Младшим из парочки был Хорт, скромный уличный рассказчик; старший же, Хаким, лучший сказитель Санктуария и наставник Хорта, в настоящее время был советником правительницы-бейсибки.

— Похоже, они действительно уходят.

— Точно, — произнес Хаким, не глядя на своего ученика. — А ты в этом сомневался?

— Так же, как и ты, — с улыбкой парировал Хорт. — Но это не помешало нам заявиться сюда к рассвету. Хотя стоило бы знать, что если даже что-то и произойдет, то уж никак не в такую рань.

— Верно. Но зато мы ничего не пропустили. Юноша скосил глаза на Хакима.

— Со мной-то все ясно, — сказал он. — Но вот зачем ты поднялся с рассветом? Ты давно уже не рассказываешь историй.

— Привычка, — проворчал старик. — А кроме того, советник нуждается в сведениях ничуть не меньше уличного рассказчика, а лучшая информация — это та, которую ты добыл лично.

Собеседники умолкли, глядя, как еще двое пасынков садятся на коней.

— Да, похоже, они действительно уходят, — повторил Хорт, словно отвечая на какие-то свои мысли. Хаким смачно сплюнул.

— И скатертью дорога! — с неожиданной горячностью заявил он. — Чем быстрее они отсюда уберутся, тем лучше для всех нас! С тех пор, как они здесь обосновались, в городе воцарились хаос и смерть. Может, хоть теперь дела пойдут на лад!

Хорта одолел приступ кашля, но юноша сумел быстро с ним справиться.

— А мне помнится, что хаос и смерть воцарились в Санктуарии задолго до появления пасынков. Я не вижу, чем они хуже ястребиных масок Джабала… или тех же твоих приятелей с рыбьими глазами. Не стоит сваливать все наши беды на пасынков… а считать, что с их уходом все само собой придет в норму — просто наивно. Я вообще не думаю, что наша жизнь хотя бы когда-нибудь войдет в нормальное русло.

Хаким отвернулся, стараясь не смотреть ни на Хорта, ни на отъезжающих пасынков.

— Ты прав, конечно, — признал он. — Хотя бейсибцы обошлись с нашим городом куда мягче, чем пасынки, которым вроде бы полагалось его защищать. Но ни реки, ни время не текут вспять. Санктуарию уже никогда не быть прежним. Ястребиные маски, пасынки, бейсибцы… все они оказали влияние на наш город, и этот отпечаток никогда не изгладится. Даже новые работники, возводящие городские стены, изменяют нашу жизнь, хотя нам пока что неизвестно, в чем именно скажутся эти перемены. А нам остается лишь то же, что и всегда: смотреть. Смотреть и надеяться.

— Кстати, о новых работниках, — с деланной непринужденностью заметил Хорт. — Ты что-нибудь слышал об исчезновениях людей?

— Полагаю, ты имеешь в виду тех, кто исчезает и не появляется обратно даже в виде трупа? — сухо спросил Хаким.

— Совершенно верно, — кивнул юноша. — И речь идет о крепких мужчинах, которые вроде бы вполне способны постоять за себя. Я слышал о трех таких случаях.

— Для меня это новость. Нужно быть повнимательнее.

Несколько пасынков направились к коновязи, даже не взглянув в сторону собравшихся жителей. Хаким никогда не признался бы в этом в открытую, но отъезд пасынков — так же, как и Третьего ранканского отряда коммандос, — означал для него куда больше, чем исчезновение нескольких работавших на возведении стен людей. Ему стало интересно: насколько хорошо Хорт понимает, что происходит в городе? Что-то он редко высказывается по этому поводу. А может, это он сам стал рассеянным?

Дело явно пахло крупной заварушкой. Поединком воли между Санктуарием и Ранканской империей, — может, даже в ход пойдут и мечи. Хаким ни на минуту не верил, что пасынков чисто случайно выставили из города именно в тот самый момент, когда во главу угла встал вопрос о власти. Вернутся ли они — вот в чем загвоздка. Если империя попытается восстановить порядок силой, то кем станут пасынки? Хлыстом в руках империи или щитом Санктуария? А может, они останутся в стороне, предпочтя соблюдать обычный нейтралитет наемников, и вернутся лишь после того, как станет ясно, чем все закончится? Если, конечно, они вообще вернутся.

Старик всматривался в лица, но ничего не мог по ним прочесть. Ни намека на будущее не было видно на лицах наемников, а если судить по выражениям лиц горожан, никто из них вообще не понимал, что сегодня поставлено на карту.