"Суперсыщик Калле Блумквист" - читать интересную книгу автора (Линдгрен Астрид)8Калле вздрогнул и проснулся. Совершенно сбитый с толку, он огляделся вокруг. Где он находится? Что сейчас - вечер или утро? И почему здесь спит Андерс и волосы, словно грива, закрывают ему глаза? Однако мало-помалу в голове у него прояснилось. Он находится в хижине, которую они построили с Андерсом, и уже наступил вечер. Солнце скоро зайдет, последние его лучи окрашивают ели на скале в ярко-красный свет. Андерс спит, потому что сильно устал! Какой день! Строго говоря, он начался уже вчера вечером, в развалинах замка. А теперь снова был вечер. Они с Андерсом проспали почти все послеобеденное время - они очень в этом нуждались. Но сначала построили великолепную хижину. Калле вытянул руку, ощупывая стены из еловых веток. О, до чего же хороша эта хижина! Это их жилище, маленькое прибежище, которое они соорудили, подальше от киднэпперов. Здесь их никто не найдет. Хижина надежно скрыта в расселине между двумя скалами. И если прямо не наткнуться на нее, хижину трудно обнаружить. Здесь - убежище от всех ветров и мягкие еловые ветки, на которых можно спать. Скалы по обе стороны хижины еще хранили остаток солнечного тепла, так что им с Андерсом не придется мерзнуть ночью. О, какая это прекрасная хижина! - Есть хочешь? - спросил Андерс. Вопрос прозвучал так неожиданно, что Калле подскочил. - Ты проснулся… Андерс уселся на своем ложе из еловых веток; волосы у него были всклокочены, а на щеке отпечатался тонкий узор от еловых иголок. - Я такой голодный, что, пожалуй, съел бы даже вареную рыбу, - заверил он. - Не говори об этом, - сказал Калле. - Я, того и гляди, начну лопать древесную кору. - Да, если прожил целый день на одной чернике, хочется чего-нибудь более существенного, - признался Андерс. Вся надежда была на Еву Лотту. Она обещала раздобыть чего-нибудь поесть. Утром они стояли под ее окном, готовые бежать при малейшей опасности. - Я вытрясу душу из этого Никке, - заверила их Ева Лотта. - Я скажу, что доктор прописал мне есть каждый час. Не беспокойтесь, у вас еды хватит. Возвращайтесь, когда стемнеет! Только Никке вошел с завтраком для Евы Лотты, они удрали, как две испуганные ящерицы, хотя дразнивший их запах ветчины щекотал ноздри. Они услышали лишь суровую реплику Евы Лотты, обращенную к Никке: - По-твоему, я приехала на этот курорт, чтобы похудеть? Но что ответил Никке, они не слыхали, так как были уже далеко в лесной чаще. Позднее они перебрались на противоположную сторону острова, где и провели целый день - строили хижину, ныряли со скалы, спали и ели чернику. И теперь проголодались как волки. - Нужно только дождаться, когда стемнеет, - мрачно сказал Андерс. Они вылезли из хижины и взобрались на скалу. Там они удобно устроились в расселине, чтобы дождаться темноты, которая спасет их от голодной смерти. Они сидели, довольно кисло наблюдая удивительнейший в своей жизни солнечный закат и не испытывая при этом ничего, кроме нетерпения: ведь солнце садилось так медленно! Небо полыхало пожаром. На противоположном берегу залива над верхушками лесных деревьев еще виден был край багрового солнечного диска, но скоро в темных лесах исчезнет и он. Тьма, добрая благословенная тьма спустится на сушу и на море и скроет всех, кто нуждается в защите от киднэпперов. Если бы только она наступила побыстрее! Скала круто обрывалась к воде, и снизу, где камень встречался с волнами, слышались легкие игривые всплески. Все было тихо, лишь где-то над заливом дико и жалобно кричала морская птица. - Это начинает действовать мне на нервы, - сказал Калле. - И потом, я все думаю, что скажут у нас дома, - размышлял вслух Андерс. - Как по-твоему, они объявили розыск? Только он произнес эти слова, как обоим вспомнился тот самый клочок бумажки, который Ева Лотта вчера вечером положила на подушку: «Не поднимайте шума… думаю, что скоро вернусь домой. Тра-ля-ля». Даже если ее родители, прочитав записку, очень рассердились, а может, немножко и встревожились, вряд ли они сразу же обратились в полицию. А если родители Андерса и Калле посоветовались с пекарем Лисандером, то, поворчав немного по поводу бесконечных глупых выходок рыцарей Белой Розы, они тоже успокоились. Но вообще-то это, может, и к лучшему. Кто знает, стоит ли вмешивать полицию? Калле читал достаточно много про киднэпперов и знал, насколько это опасно. Во всяком случае, надо прежде всего посоветоваться с профессором. Если бы как-нибудь поговорить с ним!… В окне у инженера Петерса горел свет, хотя повсюду было темно и тихо. Такую глубокую тишину можно было прямо-таки слышать. Если на острове и были живые души, то они, наверное, уже спали. Нет, разумеется, спали не все! Страдая бессонницей, не спал на своем диване профессор, мучая самого себя бесконечными размышлениями. За всю свою тридцатипятилетнюю жизнь он привык находить решение любой возникшей перед ним проблемы. Но нынешнее его положение было настолько невероятным, что он мог лишь беспомощно качать головой. В своей бессильной ярости он просто ничего не мог сделать и вынужден был признаться в этом самому себе. Остается только ждать. А чего ждать? Что кто-то хватится его и начнет искать? Но он снял этот старый дом в Лильчёпинге только для того, чтобы его оставили в покое. Он собирался прожить там в одиночестве вместе с Расмусом все лето. Пройдет немало времени, прежде чем кто-либо заметит, что он исчез. От этой мысли профессор быстро соскочил с дивана. О том, чтобы уснуть, нечего было и думать! О, если бы можно было разорвать этого Петерса на мелкие-премелкие кусочки! Не спала и Ева Лотта. Сидя у окна, она напряженно прислушивалась к каждому звуку, доносившемуся из леса. Что это? Ночной ветер шелестит в ветвях или наконец-то идут Калле с Андерсом? Какой длинный, какой ужасно длинный был этот день! Для того, кто любит свободу, невыносимо сидеть взаперти целый день. Ева Лотта с содроганием думала о всех несчастных, которые томятся в тюрьме. О, она обошла бы все тюрьмы на свете, отворила бы все двери и выпустила бы всех узников! Потому что это самое жуткое на свете - лишиться свободы. Ее охватил панический страх. И она вдруг кинулась к окну, забитому рейками, мешавшими ей выйти на свободу, кинулась, готовая сокрушить их. Но тут она вспомнила про Расмуса и овладела собой. Она не хотела будить Расмуса. Он спокойно и безмятежно спал на диване. Она слышала в темноте его ровное дыхание, и это приглушало охватившую ее панику. Во всяком случае, она была не одна. А из оглушительной тишины за окном на воле раздался наконец долгожданный сигнал. Сигнал Белой Розы, а вслед за ним - горячий шепот: - Ева Лотта, есть у тебя для нас еда? - Еще бы! - ответила Ева Лотта. И она стала поспешно протягивать им через щели между рейками бутерброды, холодные картофелины, холодные кружочки жирной колбасы и ломтики ветчины. Даже слова благодарности не получила она от них в ответ, потому что ничего, кроме довольного мычания, они, жуя бутерброды, выжать из себя не могли. Теперь, когда еда была так близко от них, безумный голод давал себя знать еще больше - они жадно набивали рты и глотали все те лакомые кусочки, которые раздавала им Ева Лотта. Наконец они перевели дух, и Калле пробормотал: - Я и забыл, что еда может быть так прекрасна. Ева Лотта улыбнулась в темноте, как счастливая мать, которая накормила хлебом своих голодных детей, и прошептала: - Теперь вы сыты? - Да, почти… действительно сыты, - с удивлением констатировал Андерс. - Это самое замечательное… Калле прервал его: - Ева Лотта, ты знаешь, где находится профессор? - Он сидит взаперти в домике на вершине скалы, - ответила Ева Лотта. - В том, что ближе к морю. - А как по-твоему, Расмус тоже там? - Нет, Расмус здесь, со мной. Он спит. - Да, я сплю, - раздался из темноты тоненький голос. - Вот как, ты проснулся? - спросила Ева Лотта. - Да, проснешься тут, когда едят бутерброды и так аппетитно причмокивают, - ответил Расмус. Он подошел, шлепая босыми ножками, к Еве Лотте и уселся к ней на колени. - Это что, пришли Калле и Андерс? - восторженно спросил он. - И теперь вы пойдете сражаться в лес? Я тоже - А все зависит от того, умеешь ли ты молчать, - произнес Калле тихим голосом. - Ты, наверно, - Ага, я не скажу, - охотно пообещал Расмус. - Ни звука никому - ни Никке и никому другому - о том, что мы были здесь, понятно? - А почему? Никке не любит вас, что ли? - Никке не знает, что мы здесь, - ответил Андерс. - И ему знать об этом не надо. Никке - киднэппер, он ворует детей, понятно? - А разве киднэпперы не добрые? - спросил Расмус. - Нет, не очень, - ответила Ева Лотта. - А я думаю, что они - Потому что - Да, но я смогу это сделать! - горячо воскликнул Расмус. Он согласился бы молчать до конца жизни, только бы ему стать Белой Розой. И тут Ева Лотта услыхала тяжелые шаги за дверью, и сердце ее подпрыгнуло от испуга. - Спасайтесь! - прошептала она. - Быстрее! Никке идет! В следующее мгновение в дверях повернули ключ. Свет карманного фонарика осветил комнату, и Никке подозрительно спросил: - С кем это ты тут болтаешь? - Отгадай три раза, - ответила Ева Лотта. - Здесь сидят Расмус и я, и еще я и Расмус. А сама с собой я никогда не болтаю. Так вот, отгадай: с кем я болтаю? - Ты ведь киднэппер, а киднэпперам нельзя знать никакие тайны, - сочувственно сообщил Расмус. - Эй ты, послушай-ка! - сказал Никке и с угрожающим видом шагнул к Расмусу. - Ты тоже будешь обзывать меня киднэппером? Расмус схватил его огромный кулак и доверчиво посмотрел на склонившееся над ним озлобленное лицо. - Да, но я считаю киднэпперов добрыми, - стал уверять Расмус. - Я считаю тебя добрым, милый Никке! Никке неслышно что-то пробормотал и приготовился идти. - Собираетесь заморить нас голодом? - спросила Ева Лотта. - Почему здесь не кормят на ночь? Никке обернулся и посмотрел на нее с нескрываемым изумлением. - Бедные твои родители, - наконец разразился он. - Как им приходится вкалывать, чтобы накормить тебя досыта! Довольная Ева Лотта улыбнулась и сказала: - Я не страдаю отсутствием аппетита. Никке снял Расмуса с ее коленей и понес его на диван. - По-моему, тебе пора спать, мальчуган, - сказал он. - Я вовсе не сонный, - уверял его Расмус. - Потому что я целый день спал. Никке, не говоря ни слова, уложил его в постель. - Подоткни мне одеяло и под ноги, - попросил Расмус. - Я терпеть не могу, когда высовываются пальцы. Посмеиваясь и немного смутившись, Никке сделал то, о чем его просили. Потом он постоял, задумчиво глядя на Расмуса. - Ах ты мой маленький шалопай! - сказал он. Темная головка мальчика покоилась на подушке. При слабом свете карманного фонарика он казался удивительно милым в своей постели. У него были ясные глаза, и он приветливо улыбнулся Никке. - О, какой ты добрый, милый Никке, - сказал он. - Иди сюда, я тебя обниму. Так крепко, как обнимаю папу. Никке не успел отстраниться. Расмус обвил руками его шею и обнял крепко-крепко, изо всех сил, какие только есть у пятилетнего мальчугана. - Тебе не больно? - с надеждой спросил он. Никке сначала помолчал, а потом неясно пробормотал: - Не-а, это не больно… вовсе не больно. |
||
|