"Бешеный" - читать интересную книгу автора (Атеев Алексей Алексеевич)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Происшествие, случившееся неподалеку от небольшой железнодорожной станции Мухино, взбудоражило всю округу. И неудивительно. Раньше ничего подобного в районе не происходило. Хотя совсем рядом находится Москва, но живут тут тихой, размеренной жизнью. О злодействах или жутких происшествиях, про которые случается читать в прессе, здесь и не слыхивали. Летом наезжают из столицы дачники, только тогда жизнь слегка оживляется, а так тишь да гладь… Но начнем по порядку.

Возвращаясь со станции в село, почтальон Люба Тимофеева не спеша шла лесной тропинкой. Собственно, тропинкой ее нельзя назвать. Это была скорее большая расхоженная тропа, по которой за день проходили десятки ног. Люба, высокая рыжеватая девушка лет двадцати, безмятежно помахивала сорванной березовой веткой и смотрела по сторонам.

Лето только начиналось, было жарко, но чувствовалась еще в лесу ласковая свежесть весны. Кое-где доцветали ландыши, одуряющий запах шел от зарослей черемухи, птицы пели с той неистовой силой, какая бывает только в начале июня.

Лес скоро кончился. Вдалеке показалось село. Увидев знакомые крыши, Люба решила передохнуть. Не то чтобы она сильно устала, писем и газет в ее сумке было не особенно много, но день был так хорош, и в душное помещение почты не хотелось возвращаться. Она представила, как здорово лежать под ярким солнцем, впитывать его лучи, которых так не хватало всю долгую зиму. Неплохо бы позагорать. А почта может и подождать. Однако не загорать же прямо здесь, на виду у всех? Непременно доложат начальству, мол, вместо работы валяется Любка на зеленой травке… да и купальника на ней нет. Она остановилась и задумчиво огляделась. Немного поодаль виднелись заросли шиповника. Люба помнила, что где-то в глубине их была небольшая полянка, самое удобное место для загорания. В детстве они не раз лазили по этим зарослям, играя в войну. Пролезть туда можно, вот только исцарапаешься вся. Зато уж точно никто не увидит. Рискнуть, что ли?

Она двинулась к зарослям. Шиповник только-только зацветал. Над яркими алыми и белыми цветами вились пчелы. Люба несколько минут шла вдоль зарослей, ища проход. Наконец она нашла место, где кусты росли пореже. Стараясь не особенно поцарапаться, она стала пробираться сквозь заросли. Конечно же, невредимой остаться не удалось. Шипы больно царапали голые руки и ноги. Потревоженные пчелы, недовольно жужжа, улетали прочь. Она стала уже жалеть о своей затее, когда наконец выбралась на свободную от кустов полянку. Ну, вроде все!

Люба уже собиралась скинуть платье, как вдруг увидела: в дальнем углу полянки что-то белеет. Приглядевшись, она различила лежащего человека…

Опередил кто-то, досадливо подумала она, занял такое отличное место. Однако кто бы это мог быть? Может, дачник какой-нибудь?

Вытянув шею, она пыталась разглядеть лежащего, но подойти поближе не решалась. Высокая трава почти скрывала тело. Любе показалось, что человек загорает совсем голым. Это усилило ее любопытство. Она осторожно сделала шаг в сторону лежащего, потом еще и еще. Так и есть. Перед ней лицом вниз лежал совершенно голый мужчина.

«Однако!» — мысленно вознегодовала Люба и хотела было уйти, но разглядела, что рядом со странным гражданином не наблюдалось никаких признаков одежды, да и поза, в которой он лежал, выглядела несколько неестественной.

— Эй, товарищ! — робко окликнула лежащего Тимофеева.

Незнакомец не шевелился.

Люба похолодела. «Да жив ли он?» — со страхом подумала она. Проклиная себя за то, что полезла в кусты, наклонилась над телом и дотронулась до плеча.

— Вставайте, — дрожащим голосом произнесла девушка. Но человек не отвечал. Люба вскочила и бросилась бежать. Но, добежав до начала зарослей, остановилась. «А вдруг ему просто стало плохо? — мелькнула мысль. — Может быть, случился солнечный удар? Нет! Так бросать его нельзя». Она снова вернулась к лежащему.

Тогда Люба, собравшись с духом, попыталась перевернуть человека на спину. Это сделать удалось довольно легко. Люба глянула на лицо и ойкнула. В небо смотрели широко открытые голубые глаза, которые никак не могли принадлежать живому. Рот незнакомца был полуоткрыт, и вокруг него ползали муравьи. Не разбирая дороги, почтальонша бросилась сквозь заросли. Она не обращала внимания на колючки и, в кровь раздирая руки и ноги, устремилась прочь от ужасного места.

Люба пришла в себя только в здании почты.

— Там… там… — бессмысленно повторяла она, указывая куда-то в окно.

— Что случилось? — испуганно спросила начальница, с недоумением смотря на белое лицо и трясущуюся челюсть своей подчиненной.

— Там мертвец! — наконец выговорила Люба и без сил села на стул.

— Странно все это, — рассуждал на другой день начальник районной милиции, — труп этот странный, место, где он обнаружен, странное, способ убийства непонятен, а почему это случилось в нашей глуши, и вовсе необъяснимо.

— Да уж, — удрученно подтвердил его заместитель, — и откуда он свалился на нашу голову?

— Понятно, что не с неба свалился. Но как попал в эти заросли? Никто его не опознал, — продолжил свою мысль начальник, — ничего при нем не обнаружено, хоть бы зацепка какая, вещица там… Ничего, кроме следов этой дуры-почтальонши, которая неизвестно зачем туда полезла. А пролежал он там не больше суток. За это время дождей не было. Как его туда доставили? На машине? Опять же никаких следов. Может, на телеге или на верховой лошади? И тут — пусто! Принесли на руках? Но мужик-то здоровый. В одиночку его явно не утащить… Значит, несли несколько человек. И снова, где следы? Сквозь эти заросли и днем-то не пролезть, а ведь несли наверняка ночью. Кто же днем на такое решится? Но хоть бы одна сломанная веточка. Только Тимофеева следы оставила, точно лошадь неслась! И ни одного свидетеля! Потом, что это за человек? Я сначала думал — уголовник. Нет, не похож. Нисколечко не похож! Руки, ты обратил внимание, какие? Холеные. Мягкие да белые. Конечно, и эта братия работой особо себя не утруждает. Но на этих руках ни шрамов, ни татуировок. А будь это уголовник, наколка бы обязательно имелась. Теперь, как его убили? На шее две небольшие ранки, вроде укуса. Причем укуса не сильного, никаких посинений нет.

— Может, отравили? — подал голос заместитель.

— А черт его знает, подождем результатов вскрытия.

В этот момент зазвонил телефон. Некоторое время начальник молча слушал, по его лицу нельзя было понять о характере сообщаемого.

— Да неужели? — неожиданно воскликнул он. — Не может этого быть! Уверены? Ничего не могу понять…

Он положил трубку.

— Час от часу не легче! Знаешь, от чего скончался наш незнакомец? От потери крови. Мед-экспертиза утверждает, что тело совершенно обескровлено. Совершенно! Но что это объясняет? Напротив, еще больше запутывает. Ведь ран на теле, не считая двух небольших на шее, не обнаружено. Так куда же делась кровь? Самим, я вижу, нам здесь не разобраться. Придется обратиться в МУР. Да и картотекой их не мешало бы воспользоваться. И все же очень уж странное дело.

За три дня до описываемых событий в небольшом домике на одной из окраин Москвы состоялся следующий разговор.

В домишке этом потрясали ветхость и запустение. Будь здесь покойный прорицатель, он сразу же узнал бы своих знакомых. Крупный мужчина был не кем иным, как заместителем главного врача Тихореченской психиатрической лечебницы Степаном Ивановичем Козопасовым. Второй же, пожилой невзрачный человечек, был известен по рассказу прорицателя как Корытов. Именно эти странные личности и сидели сейчас за старомодным круглым столом и, казалось, мирно беседовали. На столе стоял самовар, бутылка коньяка, нехитрая закуска.

Трудно сказать, удивился бы прорицатель, увидев эту парочку, сидящую вместе за столом. Скорее всего нет. Разговор между ними шел вроде бы самый мирный.

— Значит, в отпуск приехал? — спросил у Ко-зопасова Корытов.

Тот молча кивнул. Рот его в этот момент пережевывал бутерброд с колбасой.

— Проголодался с дороги, — констатировал Корытов, — ты чайком, чайком запивай…

— С поезда прямо к вам, — прожевав, сообщил Козопасов.

— Это ты правильно, давно увидеть тебя желал.

— В письмах-то много не напишешь, а по телефону тем более не скажешь.

— Верно, верно…

— Вы уж извините, Мастер, что сразу не доложил о произошедшем.

Корытов неопределенно пожевал губами. Потом он налил в рюмку коньяка, подвинул ее Козопасову.

— Давай-ка, Степушка, с приездом!

— А вы? — спросил Козопасов.

— Я? Ну что ж… Если только совсем каплю…

— Что не доложил вовремя, это, конечно, нехорошо, — со слащавой укоризной проговорил тот, кого Козопасов назвал Мастером, — но не это самое страшное. Хуже, что ты не уберег этого Матвеева. А ведь тебе было приказано охранять его как зеницу ока.

Козопасов удрученно потупился. Некоторое время он молчал, перестав даже жевать. Молчал и старик. Он проницательно смотрел на своего гостя и чуть заметно улыбался.

— Но, Мастер! — неожиданно громко сказал Козопасов. — Я сделал все, что мог, я глаз с него не спускал!

— Значит, не сделал, — твердо сказал старик, — и не кричи, я не глухой. Такое простое дело тебе поручили. Беречь и никого к нему не подпускать. А ты…

— Но за ним и без меня велось неусыпное наблюдение, главврач получил в отношении его строгие инструкции, кроме того, кагэбэшник…

— Это меня не интересует, — сухо сказал старик, — тебе было поручено, ты не справился…

— Ну не справился! — неожиданно развязно произнес Козопасов. — И что из того? Одним психом меньше!

— Ты так считаешь? — не глядя на гостя, спросил старик. Он задумчиво катал по старой застиранной скатерти, покрывавшей стол, хлебные крошки. Потом поднял глаза на гостя, и в них сверкнул огонек.

— Виноват, — примирительно сказал Козопасов, — недоглядел, исправлюсь.

— Молодец, — одобрил старик, — вот это другой разговор. Я вот твоему покойному отцу обещал, что выведу тебя в люди. И вывел, образование дал, к месту пристроил. А то слонялся по первопрестольной… Болтался, извиняюсь, как… — он не докончил.

Лицо Козопасова сразу стало кислым. Не спрашивая разрешения, он потянулся за бутылкой.

— Ты пей, пей… — старик растянул в улыбке тонкогубый рот, он, казалось, о чем-то сосредоточенно думал.

— Вот вы, Мастер, говорите об образовании, — выпив, начал Козопасов, — образование, это, конечно…

— Расскажи-ка мне о его последних минутах, — не слушая, перебил его старик.

— Кого? — не понял Козопасов. — Папаши, что ли?

— Про батюшку твоего я и без тебя знаю! — отчеканил старик и только тут почувствовал, как он зол. — Про Матвеева.

Но Козопасов, видимо, не понял настроения старика.

— Про придурка этого? — переспросил он. Потом снова налил себе коньяка, выпил, закусил маринованным грибом. — Это можно. Бежать он собрался, никак ему на месте не сиделось. Но от нас не убежишь. Однако он все же попытался. А КГБ тут как тут! Видать, у них насчет него были инструкции в случае необходимости — того… Я, конечно, не уверен, но предполагаю… Ну и кокнули.

— А его способности, ну, там, прорицания всякие, дар предвидения… Он демонстрировал что-нибудь подобное?

— Он обычный шизик, — презрительно сказал Козопасов, — правда, однажды он сообщил, что старая школа должна вот-вот рухнуть.

— И рухнула?

— Определенно. Но она бы и без его пророчеств рухнула. В тот раз он сообщил, что могут пострадать и дети. Послушались его, детей оттуда убрали. Главврач наш, Ситников, мне тоже все уши прожужжал про его способности. А какие способности? Лично я несколько раз просил предсказать мне судьбу, да он только смеялся.

— Судьбу, значит, просил предсказать? — переспросил старик. — А скажи, Степа, почему они все-таки его убрали, как ты считаешь?

— Много знал, потому и убрали, — заявил Козопасов. — Он ведь в какие сферы вхож был! Тесть его. Думин, толкал изо всех сил. И надо сказать, затолкал неплохо. Но строптив был больно товарищ Матвеев. Указывать пытался. К тому же с бриллиантами этими… Там такие фигуры замешаны были. А он, невзирая на чины и звания, топил всех подряд.

— Откуда ты знаешь про бриллианты? — быстро спросил старик.

Поняв, что ляпнул лишнее, Козопасов замолчал.

— Ну?! — требовательно проговорил старик. Козопасов посмотрел на старика, потом налил себе рюмку, выпил и снова взглянул на хозяина.

— Историю болезни его я, конечно, изучил хорошо, — неохотно начал он, — но чувствовал, что имеется еще какой-то материал, что главврач не все мне рассказывает. Есть у него личный сейф, к которому он никого не подпускает. Но однажды сумел я сделать слепки с ключей. Ловкость рук, — осклабился Козопасов. — Так вот. За бутылку мне один пьянчужка дубликаты ключей сварганил. Как-то раз главврач уехал в командировку, я сейф-то и распечатал и документики, какие там хранились, просмотрел. Было там и дело Матвеева с грифом «Совершенно секретно».

— И что же ты в нем вычитал? — поинтересовался старик.

— Ну, например, про бриллиантовое дело…

— Еще?

— Про его связи с МИДом и ГРУ, про прощупывание членов иностранных делегаций… Да мало ли…

— Почему же не сообщил? Ведь я тебе наказывал докладывать обо всем, что связано с Матвеевым.

— Я хотел, а тут как раз его и убили.

— Да-а, — протянул старик, — значит, хотел, но помешали?

Козопасов удрученно кивнул.

— А вот ты все время его психом называешь, но ведь это противоречит тому, что ты вычитал в личном деле.

— Это верно, — охотно согласился Козопасов, — я и сам долго размышлял…

— Смотри-ка, ты даже размышлял, — усмехнулся старик.

Почувствовав насмешку, Козопасов обиженно замолчал.

— Ну-ну, — похлопал его по плечу старик, — не обижайся, лучше еще выпей.

Козопасов последовал совету, потом продолжал:

— Я думаю, что какие-то способности у него были, но потом пропали.

— Почему ты так считаешь? — старик напряженно подался к нему.

— Но ведь будь у него эти способности, разве он попал бы в Монастырь, а тем более бежал из него навстречу своей смерти?

— Так-так, — старик, казалось, был разочарован. — А расскажи о его последних часах.

— Поймали его у одного мальчишки. Он кинулся бежать, тут его и шлепнули.

— Что за мальчишка?

— Да учитель истории из той злосчастной школы. Очень хотел с Матвеевым познакомиться, даже в Монастырь залез ночью, ну, мы его и сцапали. А потом к Матвееву и подселили.

— Зачем? — недоуменно спросил старик.

— Да чтобы разговорил Матвеева. Мальчишка-то интересовался подобными вещами, говорил, что в университете даже работу о пророках в русской истории писал. Про Авеля вспоминал…

— Даже про Авеля?!

Козопасов кивнул головой и снова взглянул на бутылку. Но старик, казалось, не замечал настойчивых взглядов своего гостя.

— Давай, рассказывай дальше, — потребовал он.

Козопасов облизнул пересохшие губы и тоскливо посмотрел на сидящего напротив.

— А чего рассказывать? — недовольно спросил он.

— С парнем-то дальше что было?

— Ничего Матвеев ему не сказал, мы проверяли, в палате микрофоны были установлены. Так, перебрасывались ничего не значащими фразами…

— Круглосуточно работали микрофоны?

— А черт его знает, может, на ночь и выключали.

— Так, — задумчиво сказал старик, — ну и…

— У парня этого нашлись заступники, его выпустили, а через пару месяцев Матвеев убежал, я же вам писал о подробностях. Так вот. Рванул он прямо к этому Олегу Тузову. Видно, больше некуда было бежать. Там он отсиживался сутки, а наутро мы его накрыли. Тут ему и конец пришел.

— А парень был свидетелем его смерти?

— Ну конечно! Не он один, полгорода видело.

— А где сейчас этот Олег?

— Да где ему быть, в Тихореченске, наверное, или домой уехал, ведь каникулы начались.

— Ас ним потом кто-нибудь беседовал, расспрашивал? Почему Матвеев побежал именно к нему, что рассказывал? Ведь наверняка они о чем-то говорили. — Старик не смотрел на своего гостя и разговаривал, казалось, с самим собой.

— Не знаю, — промямлил Степа. Он осоловело посмотрел на старика, — не думаю; может, кто и интересовался, а из наших… — Он вяло махнул рукой.

— Ну что ж, — многозначительно произнес старик, — очень жаль, очень жаль! — Было непонятно, кому он произнес эти слова: Степе ли, совсем задремавшему за столом, или себе.

— Давай-ка, Степушка, иди отдыхать, нечего за столом дремать, — стал он расталкивать своего гостя, — на кроватку ложись, там удобнее будет.

Козопасов неуверенно поднялся и побрел, поддерживаемый стариком. Он тяжело бухнулся на древнюю кушетку и тут же захрапел. Старик некоторое время задумчиво смотрел на Козопасова, потом, видимо, приняв решение, кивнул головой и вышел из комнаты.

Козопасов проснулся среди ночи оттого, что очень хотелось пить. Язык шершавым рашпилем ворочался во рту, скреб по пересохшему небу.

«Вроде и выпил чуть-чуть, — размышлял Козопасов, — где, интересно, у старика вода?» Он попытался встать, но ничего не получилось. Тело как будто налилось свинцом. Вместе с тем сознание работало четко и ясно. Вчера старикашка вроде остался им недоволен. Вспомнилось вдруг, как пришел он с отцом впервые в этот домик. Как униженно и подобострастно держался отец. Старик уже и тогда был немолод. Время, казалось, не меняло его. В тот первый раз он долго и цепко разглядывал подростка.

Степан не понял причину подобострастия отца, который обычно держал себя с посторонними высокомерно и заносчиво.

— Что это за старикашка? — спросил он, когда они возвращались домой, и тут же получил оплеуху.

— Не старикашка, а Мастер, — шепотом, но очень почтительно поправил его отец. — Очень большой человек, очень!

Так в тот раз Степан и не разглядел, что же в старике такого значительного.

Только после следующего совместного посещения домика на окраине отец неохотно, полунамеками сообщил, что старик — руководитель религиозной секты, какой именно — Степан не понял, и обладает огромным могуществом. Характер этого могущества снова остался неясен.

Степан в ту пору относился скептически к разного рода религиозным помешательствам. Вся эта муть его нисколечко не интересовала. К тому же в ту пору слово «сектант» было просто ругательным. Больше занимало Степана другое: как отец, человек грубый и недалекий, сквернослов и любитель выпить, мог увлечься религией.

«Может, грехи замаливал?» — размышлял он.

Но в обычной жизни отец не был похож на кающегося грешника. Заместитель директора крупного продовольственного магазина, он жил по-купечески широко и вольготно, не стесняя себя в расходах. Перепадало от его щедрот и Степану. Жизнь казалась подростку прекрасной и без этих подозрительных стариков. И Степа перестал даже вспоминать о посещении домика на окраине. Но однажды старик напомнил о себе сам. В тот день он впервые появился у них в доме. Отец, перед этим веселившийся в шумной компании, сразу присмирел. Гости тут же разошлись, и они со стариком заперлись в кабинете, а на другой день отец со Степаном отправились в уже знакомый домик.

Поехали туда на такси, но за пару километров от цели отпустили машину и пошли пешком. Дело было под вечер, накрапывал дождь, и Степан не понимал, что происходит, почему отец так странно себя ведет. «Может, они — шпионы, — мелькнула нелепая мысль, — религиозность — для отвода глаз?» Но, памятуя об оплеухе, Степан молчал.

Когда вошли в дом, Степан обнаружил, что, кроме них, здесь присутствуют еще несколько человек, в основном пожилые люди, если не сказать старики. Степан недоумевал: зачем его сюда привели, неужели отец хочет приобщить к своим сектантским связям?

Присутствующие молча и как-то странно сидели по углам просторной комнаты. Они больше походили на живых мертвецов, чем на людей. От этого пришедшего на ум сравнения Степану стало не по себе. Отец, тоже молча, сел на какой-то колченогий стул, а сына поставил рядом с собой. Он даже не поздоровался ни с кем. Старика не было среди присутствующих, но было ясно, что он где-то поблизости. Степан и сам не мог объяснить, почему он это знает. Все, казалось, чего-то ожидали. Наконец какой-то человек жестом пригласил следовать за ним. Все так же молча поднялись и гуськом побрели в соседнюю комнату. Вид ее поразил Степана. Стены были задрапированы черной тканью, похоже, бархатом, посреди находилось возвышение, напоминающее трибуну, тоже покрытое черной тканью. На нем стояла большая металлическая чаша, тускло поблескивающая желтыми боками.

«Уж не золотая ли? — удивился Степан, глядя на чашу. — Что бы все это значило?» Идя сюда, он ничего подобного и не предполагал. Наверное, понял он, его хотят приобщить к сектантам. Обратить в свою веру. Что ж, он не возражал. Степан редко перечил отцу, зная его крутой нрав, не собирался перечить и теперь. Коли надо, он готов хоть ногой перекреститься. А вера? Это его не касается. Изредка, размышляя над вечными вопросами, Степан раздумывал, существует ли жизнь на том свете? Если и существует, неплохо, чтобы она была продолжением земной со всеми ее радостями и удовольствиями.

Между тем присутствующие, видимо, кого-то ждали. Внезапно неяркий электрический свет, освещавший комнату, погас. Зажгли свечи. Теперь все происходящее и вовсе стало нереальным. В неверном свете свечей Степан увидел, что возле покрытого черным возвышения появился новый человек. Степан различил, что это уже знакомый ему старик. Только одет он был не в обычный костюм, а в какой-то нелепый балахон наподобие монашеской рясы. Отец подтолкнул его вперед.

Степан медленно подошел к старику. Тот взял его за руку. Степан почувствовал, как крепко, цепко ухватил его старик. Оглянувшись на отца, Степан увидел, что он стоит на коленях. В той же позе застыли и остальные участники церемонии. Впрочем, Степан лишь различал их силуэты. Ему казалось, что в черных тенях, сгрудившихся около стен, не осталось ничего человеческого.

— Сегодня, братья и сестры, — неожиданно низким тяжелым голосом заговорил старик, — наше сообщество обретает нового члена. — Тут он с силой дернул руку Степана книзу. Тот недоуменно уставился на старика. — На колени! — зашипел тот. Степан послушно бухнулся на колени.

Не выпуская его руки, старик продолжал говорить о невидимом и могущественном, которому они служат, о древнем знании… Степан плохо понимал, что лопочет дед. Неожиданно у него закружилась голова, ему почудилось, что, кроме черных теней, жмущихся к стенам, в комнате находится кто-то еще. Степану даже показалось, что этот кто-то — огромный черный кот, бесшумно крадущийся в едва освещенной мгле. Степан затряс головой, пытаясь отогнать видение, но его руку сжали еще крепче.

Внезапно старик поднял его руку и полоснул чем-то острым по мизинцу. Степан стоял на коленях, как птичка, загипнотизированная змеей. Нереальность происходящего уже не удивляла и не пугала. Тупое безразличие овладело парнем. Между тем старик наполнил чашу из поблескивающего такой же желтизной, что и чаша, кувшина.

— Причастимся, братья и сестры, кровью нашего нового брата. — К чаше по очереди подходили присутствующие и, отпивая по глотку, целовали Степана в левую щеку. Поцеловал его и отец. Степан едва узнал его. Все крутилось перед глазами. Он плохо представлял, что происходило дальше, и очнулся только тогда, когда с отцом сидели в автобусе на пути домой.

— Что это было, папа? — спросил он растерянно. — Что происходило?

— Или не понял, дурак?! — грубо ответил отец. — В веру нашу тебя обратили.

— В какую веру? — недоуменно промолвил Степан. — Я что-то не разобрал.

— В сатанинскую, — шепотом ответил отец, — и никому ни слова, дурень.

— Неужто и такая есть? — потрясенно спросил Степан.

В ответ отец только фыркнул.

Через несколько дней все произошедшее отодвинулось куда-то на задний план, а вскоре и вовсе забылось. Только иногда ловил Степан на себе изучающий взгляд отца и чувствовал, что что-то хочет ему сказать, но не решается.

А вскоре случилась беда. В магазине у отца вскрылась крупная растрата, и начались большие неприятности. Отца не посадили, он продолжал работать, но ходил как в воду опущенный. Как-то раз в их доме появился знакомый старик. Он долго о чем-то беседовал с отцом, уединившись с ним в кабинете. С этого момента отец помрачнел еще более, а вскоре сильно заболел, да так и не встал с постели.

Отец умер, но Степан воспринял это событие как-то отвлеченно, будто и не с ним это произошло. Наоборот, он почувствовал некое облегчение, смысл которого и сам не очень хорошо понимал. Может быть, причина была в том, что со смертью отца с них снималось позорное пятно семьи вора? Но это-то как раз и не тяготило Степана. Вор или не вор, какая разница. Скорее тут было другое. Странная церемония, о которой он, казалось, забыл, накрепко въелась в подсознание. Именно она не давала жить без оглядки, свободно дышать, быть как все. Со смертью отца, как представлялось Степану, эта темная связь разрушилась. Но разрушилась ли?

Степану стукнуло в ту пору восемнадцать лет. Мать не обращала на него внимания, занятая своей вдовьей судьбой, и он был предоставлен самому себе. О будущем он не задумывался: прожил день — ну и ладно. Кое-какие сбережения у отца остались, на жизнь пока хватало. Так бы и болтался Козопасов по Москве, если бы однажды не встретил того самого старика. Встреча эта произошла прямо на улице. Степан с группой приятелей вышел из кафе и пребывал в самом благодушном расположении духа.

Внезапно он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он физически ощущал давящую силу этого взгляда. Степан присмотрелся и, к ужасу своему, увидел знакомого старика, стоящего у самого края тротуара. Увидев, что его заметили, старик дружелюбно кивнул и поманил Степана к себе. Козопасов хотел было повернуться и уйти прочь, но почувствовал, как ноги сами ведут к старику.

— Здравствуй, Степушка, — ласково произнес старик, но было в этой ласковости что-то такое, что заставило Степана похолодеть. Он молча кивнул, не в силах поздороваться, и стал ждать продолжения.

— Эй, Пастух, — позвал приятель (Степа был известен под этой кличкой), — пошли в кино. — Но Степа только недовольно отмахнулся. Как хотел бы он сейчас отправиться вместе со всеми в кино, но ноги его точно —приросли к тротуару. Он весь был во власти непонятного человека.

Приятели ушли, а Степа так и стоял рядом со стариком, не зная, что делать дальше.

— Тебя, значит, Пастухом кличут? — неожиданно прервал молчание странный знакомец.

Степа молча кивнул. Старик хмыкнул.

— Да ведь тебя самого нужно вести, поскольку тычешься своей башкой в разные стороны без всякого смысла. Я твоему покойному батюшке обещал за тобой присмотреть, да и как не присмотреть? Ведь ты наш! Не помнишь причастие?

Степан кивнул, подтверждая, что помнит.

— Ну вот и отлично, — потер сухие руки старик. — Хватит тебе без дела слоняться. Пора и пристроиться куда-нибудь. Или не согласен?

— Надо бы, — нехотя согласился Степан.

— А пристроим мы тебя в институт.

У Степана вытянулось лицо, учиться ему страшно не хотелось.

— В какой? — тоскливо спросил он.

— Ты, я вижу, не любитель учиться, — насмешливо промолвил старик, — но надо, Степа, надо! В какой? — переспросил он. — А в какой ты хочешь?

Степа пожал плечами.

— Значит, еще не выбрал, — все так же насмешливо продолжал старик, — не определился в жизни. А ведь пора. Ну да ладно. Определим мы тебя по медицинской части. Будешь доктором.

— Но мне туда не поступить, — усмехнулся Степа, решив, что наконец осадил проклятого старика, — не с моими знаниями.

Старик грустно покачал головой.

— Жаль, очень жаль, что ты так плохо учился. Однако для сына моего любимого товарища чего не сделаешь. Попробуем тебе помочь. Завтра же отнесешь документы в приемную комиссию. И смотри, на экзамены ходи аккуратно.

— А как же… — начал Степан.

— Сделай, как я сказал, — спокойно промолвил старик, но было в этом спокойствии такое, от чего у Степана мурашки поползли по коже.

С того памятного разговора и по сей день Ко-зопасов видел старика всего несколько раз. Однако каждая такая встреча знаменовала новый этап в Степановой жизни. Он без каких-либо осложнений поступил в медицинский институт и так же без осложнений его окончил. Он регулярно получал от старика некоторую сумму на существование, Так что не зависел от матери. Учился он средне, но тем не менее в отстающих не числился. Все получалось как бы помимо его воли. Вначале Степан недоумевал, но вскоре привык. Учиться было не так уж скучно, скорее наоборот. И жизнь студенческая, и связанные с ней радости были нисколько не хуже праздного шатания, это он скоро понял. Ни в каких таинственных обрядах Козопасов больше участия не принимал, старика (он знал, что фамилия его — Корытов) видел чрезвычайно редко, но постоянно чувствовал, что за ним наблюдают. Вначале это тяготило его, потом он привык и перестал обращать внимание.

В институте, также по совету Корытова, он выбрал профессию психиатра. После окончания работал в нескольких клиниках, а в последнее время в Тихореченской психиатрической больнице.

Козопасову страшно не хотелось уезжать из столицы, но старик был неумолим. «Необходимо, и все тут», — сказал он. И Козопасов подчинился. Позже ему было поручено наблюдать за неким больным по фамилии Матвеев. Какой интерес для старика представлял этот Матвеев, он так и не понял и предположил, что, видимо, сыграли роль связи Матвеева. Присматривал, а почему бы и нет! Тем более что это входило в круг его непосредственных обязанностей. Но, не ощущая рядом с собой присутствия Корытова, Козопасов несколько распустился, и вот результат. Старик явно недоволен. Что ж — виноват, придется завтра покаяться. Не углядел за Матвеевым. Козопасов еще некоторое время лежал, размышляя. Больше всего его занимал вопрос: «Действительно ли существует секта сатанистов или это всего лишь ширма?» Но если ширма, то кто прячется за ней? Может, шпионская организация? Но никаких заданий, связанных, по его мнению, со шпионажем, он никогда не получал. Ведь не может надзор за больным быть связан с этим рискованным занятием. Хотя Тихореченский дурдом — учреждение специфическое, в нем упрятано много тайн, однако старик никогда не требовал отчета о том, что там происходит. Возможно, это его не интересовало, а может быть, был осведомлен не хуже его самого.

Степан лениво зевнул и подумал, что неплохо бы сейчас выпить пива. Ну ничего, скоро в Москве он отведет душу. Он перевернулся на другой бок. Жалобно звякнули пружины старой кушетки. Тут он заметил, что на стуле, стоявшем возле изголовья, что-то поблескивает.

Черт, не видно в темноте, стакан, что ли? Так и есть — стакан. Что в нем? Вроде рассол. Молодец старик!

Степан сделал глоток. Рассол был холодный и чуть горьковатый. Какие-то незнакомые пахучие травы добавлены в него. Он с наслаждением залпом выпил стакан и откинулся навзничь. Хорошо! А может, старик и не сердится? Сердился бы — стакан не поставил. Как бы там ни было, утром он с ним объяснится.

Голова приятно закружилась, во рту стало прохладно, как после мятной конфетки. Сознание заволокло теплым мягким туманом. Степану показалось, что в комнате появился кто-то еще. «Кто же это, — вяло подумал он, — неужели женщина?» Он попытался подняться, но сил не было. Кто-то лег рядом с ним, он явственно услышал звяканье пружин. Точно — баба! Ноздри уловили какой-то неясный запах. Пахло, похоже, крепкими духами и еще чем-то вроде болотной тины. Мягкая рука коснулась лба, провела по щеке. При этом острые ногти незнакомки слегка царапнули кожу. Степан чуть слышно застонал от удовольствия. Лежавшая рядом навалилась на него и стала целовать. Еще больше запахло речной влагой и тиной. «Русалка, что ли?» — шевельнулась где-то далеко крохотная мысль. Внезапно в горло впились точно две иглы. Секунду было больно, но тут же стало еще слаще. Козопасов совсем перестал соображать. Он растворился в море удовольствия. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Тот, кто был рядом, пил его, испивал до дна, до самой последней клеточки тела, но ничего страшного в этом не было, наоборот, счастье наконец-то пришло к нему.

Сознание Козопасова стало постепенно гаснуть. Он уже испытывал не удовольствие, а скорее безразличие, но и оно начало меркнуть, и вскоре сознание полностью погасло. Он был мертв. Тогда тот, кто лежал рядом, мягко поднялся и исчез.

Спустя минуты две в комнату вошел старик Корытов. Он включил свет и некоторое время смотрел на распростертое тело. Тоненькая струйка крови из двух небольших ранок стекала у Степана по горлу. На мертвом лице было написано глубокое спокойствие.

Старик удовлетворенно кивнул головой. Дело сделано. Никчемный был человек, проку от него никакого, однако в память об отце обошелся он с ним милостиво, не заставил страдать. Да и зачем? Не со зла он, а так, по глупости.

А может быть, зря он устранил Козопасова? Хватятся, будут искать… Нет! Вовсе не зря. От живого еще больше вреда, чем от мертвого. И все-таки он чувствовал: с Матвеевым все не так просто. Остался какой-то следок. Что этот несчастный говорил о его последних часах, об учителе каком-то? Как бишь его звать? Вроде бы Олег Тузов? Надо бы прощупать этого Олега. А что, если Матвеев ему что-то рассказал? Нужно обязательно проверить.