"Серебряная пуля" - читать интересную книгу автора (Атеев Алексей)

1

1938 год. Югорск

День исхода запомнился Сереже Пантелееву на всю жизнь. Как ему представлялось, они покинули дом, видимо, сразу после полуночи. Он, сестра и мать сидели на тяжело нагруженных санях, а отец шел рядом и держал в руках волоки. Вокруг стояла непроглядная темень, но отец, видимо, хорошо знал дорогу, потому что сани хотя и медленно, но уверенно продвигались вперед.

По обеим сторонам дороги высилась едва различимая громада леса, под полозьями саней иной раз потрескивал ледок. С тех пор все это: темная горбушка леса, хруст свежего ледка, а главное, неясное ощущение не то праздника, не то беды — частенько снилось младшему Пантелееву.

Стоял конец марта. Весна, шедшая вместе с караванами гусей, осталась где-то южнее, а в Югорске и в его окрестностях зима пока что не теряла своих позиций. Днем пригревало солнце, на открытых местах появлялись лужи, однако к вечеру они подмерзали. Часто шел снег, иногда довольно сильный.

Сани еле ползли по дороге. Видно, отец боялся утомить лошадь. Сережа лежал рядом с сестрой на мягком ковре, сверху укрытый огромной овчинной шубой. Лежать было тепло и уютно. Он плохо соображал, куда они отправились среди ночи. По малопонятным репликам выходило, что куда-то в лес. Но зачем? Этого он не уловил.

— Слушай, Женька, — толкнул в бок сестру Сережа, — в какое место мы едем?

Женя некоторое время молчала, видно, обдумывая вопрос. Возможно, она и сама толком не знала, потому что, помолчав, буркнула: «Спи!»

Но как тут уснешь? Ведь начиналось самое настоящее приключение. Сани тяжело переваливались с кочки на кочку. Поблизости слышалось прерывистое дыхание их лайки Заны, бежавшей рядом. Сестра тоже беспокойно ворочалась и, судя по звукам, видимо, даже всплакнула. Мерное подрагивание саней убаюкивало, и Сережа скоро уснул.

А предшествовали исходу следующие события. Часа в три, что было необычно рано, Василий Львович явился домой чрезвычайно возбужденный. Анюта уже отвела уроки, пришла из школы и теперь собиралась готовить ужин.

— Все! — закричал Пантелеев с порога. — Нужно бежать!

— Что случилось?! — перепугалась Анюта.

— Случилось!!! Сегодня или завтра меня должны арестовать.

— Ты это серьезно?

— Вполне! Серьезней не бывает! Я как знал… Все уже подготовлено… Как знал! — Пантелеев метался по комнатам и напоминал сумасшедшего.

— Успокойся. Расскажи толком.

— Чего рассказывать? Удирать нужно!

— И все-таки переведи дыхание.

— Ты права. — Василий Львович сел на стул и посмотрел на жену. — Примерно час назад явилась ко мне Зинаида, знаешь, делопроизводитель в отделе НКВД. Я еще в прошлом году дочку ее лечил. Помнишь, я рассказывал… Дифтерия… Хорошо, сыворотка имелась. Очень сложный случай… Девчонке пять лет. Ладно. Значит, входит эта самая Зина, а глаза, знаешь, донельзя испуганные. Я сразу понял… А может, и не сразу. Ну, ладно… Говорит, что-то, мол, простыла, с горлом не в порядке… Сама оглядывается. А у меня как раз никого не было, даже сестру отпустил. Поозиралась она и шепчет: «Вас, Василий Львович, должны вот-вот забрать. Сама список видела». А я, как дурак, спрашиваю, кто в нем еще? «Да вам-то какое дело, — шипит, — я и так рискую. Если докопаются, за вами следом пойду. Но я добро помню. Таньку мою с того света вытащили». Когда, говорю, прийти должны? «Точно не знаю, — отвечает, — может, сегодня, может, завтра, а может, через неделю, но что придут, не сомневайтесь! В списке таких, как вы, семь человек, нужны еще трое. Я краем уха слышала. Вот сейчас как раз этих троих и изыскивают. А с вами все! Решено окончательно». Прошептала и в дверь. А я надеялся на Козулина. Мол, в случае чего сообщит. Нет, сволочь оказался. Да, собственно… — Он замолчал и задумался.

— И что дальше? — спросила Анюта.

— Дальше? Ах, дальше… Запряг я больничного мерина в сани и домой.

— Это я поняла. Что делать будем?

— Бежать, и сегодня же, сразу, как стемнеет.

— Куда?

— Опять двадцать пять! В лес! Ты помнишь, осенью я на две недели уходил в тайгу. Говорил, что на охоту. Да, а перед этим и прошлым летом… И еще пару раз. Так вот. Я искал убежище. И нашел. И не просто нашел, а основательно подготовился к житью в нем. Перевез туда кое-какие вещи, инструменты, запасы еды, консервы, конечно, охотничье снаряжение, но некогда рассказывать, сама увидишь. А теперь нужно увезти все, что сможем: картошку, муку, семена, керосин… Словом, все, что удастся.

— Да как же мы все увезем?

— На санях.

— Разве сани пойдут по лесу?

— Пойдут до определенного места. Там сгрузим вещи и двинемся пешком на лыжах, а потом вернемся, потихоньку перетаскаем… Не волнуйся, я все учел.

— Но ведь кинутся искать. По следам пойдут.

— Не найдут. Через две-три недели, крайний срок — через месяц вскроются реки, сойдет лед на болотах. И тогда туда пробраться почти невозможно. Да, я думаю, и искать особенно не будут. Кому тут искать?

— А если донесут?

— Никто не знает, где это место.

— Что же, мы так и будем жить посреди леса?

— Там видно будет, а пока начинай собираться. К ночи нужно выезжать.

Когда Сережа проснулся и высунул голову из-под тулупа, на улице было светло. Шел сильный снег. Крупные хлопья тотчас залепили лицо. Сережа протер глаза и увидел, что сани стоят, а выпряженный мерин жует в торбе овес. Они находились на узкой просеке, по обеим сторонам которой поднимались огромные сосны и ели. Правда, они казались едва различимы, настолько сильным был снегопад.

— Отлично, — весело говорил отец матери, — теперь нас и вовсе не сыщут. Все следы занесет. — Однако мать, видимо, не разделяла его веселья. Она молча сидела на краю саней, до самых глаз укутанная в пуховый платок, и выглядела довольно мрачно, что с ней случалось нечасто. Увидев, что Сережа проснулся, она слабо улыбнулась и тяжело вздохнула.

— А Женя спит? — тихо спросила она.

— Нет, — донеслось из-под тулупа.

— Вставай, поешьте.

Сестра неохотно вылезла на свет и испуганно огляделась.

— Где это мы? — со страхом спросила она.

— В лесу, — односложно ответила мать.

— А куда мы едем?

— Отец пусть скажет.

Произнеся это, мать достала из саней большую бутыль с молоком, круглый каравай хлеба, отрезала каждому по ломтю, налила молока в жестяные кружки.

— Папа, — спросила Женя, так и не начиная есть и выжидательно смотря на отца, — куда мы отправились?

Отец стоял рядом с санями и, словно Дед Мороз, засыпанный снегом, легонько постукивал кнутовищем по полам полушубка, и снег пластами осыпался с него.

Дети и Анюта молчали, ожидая объяснений.

— Ребята, — сказал отец, не глядя на них, — мы убегаем из города. Нам необходимо скрыться.

— Но почему? — воскликнула Женя.

— Меня должны арестовать.

— А что ты натворил?

— Представь себе, ничего. Вернее, действительно натворил. А натворил я вот что. Я родился честным человеком, я всю жизнь лечил людей и старался не лезть в политику. Я хотел жить так, как мне подсказывала совесть. Я не гнул ни перед кем шею и никому не лизал задницу, я хотел оставаться самим собой. Вот что я натворил. И вот теперь я не желаю, чтобы меня, как бессловесную скотину, гнали на убой, я также не желаю, чтобы вы, мои дети, сгинули где-нибудь в приюте. Поэтому я решил не дожидаться ареста, а уйти в лес и жить там. Целых полгода я готовился к этому, ничего никому не рассказывая, чтобы, с одной стороны, не волновать вас понапрасну, а с другой, — он замолчал и показал на свой рот. — Чтобы случайно не проболтаться. Я вам обещаю, что мы не пропадем. И не надо представлять трагедию, — обратился он к Анюте. — Вот если бы меня арестовали, это действительно была бы трагедия. Сейчас мы перекусим и тронемся дальше. Главное, чтобы лошадь отдохнула. Костя — мерин сильный. Но он всю ночь тащил сани и устал. — Отец замолчал и оглянулся на лошадь. Семейство тоже помалкивало. Речь отца, казалось, успокоила.

И внезапно Сережа увидел их всех, и себя в том числе, словно с небольшой высоты, как если бы он поднялся метров на десять в воздух. Занесенные снегом фигурки, скукожившиеся на санях, рядом мерно жующий Костя, похожий на какое-то неведомое полярное чудище. А вокруг бескрайние леса.

Одни, совсем одни.