"Принц Галлии" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег)Taken: , 1Глава I. ФИЛИПП, ШЕСТНАДЦАТАЯ ВЕСНАВесенний лес купался в последних лучах заходящего солнца. Налетел свежий ветер, зашумел в кронах деревьев, повеяло приятной прохладой – особенно приятной после такого знойного дня. Все лесные жители оживились, приободрились, во весь голос запели птицы, провожая уходящий день, и только одинокий всадник, заблудившийся в лесу, нисколько не радовался ласковому вечеру. Отпустив поводья лошади, он раздраженно оглядывался по сторонам, на лице его застыло выражение растерянности, досады и беспомощности. Наступление вечера прежде всего значило для него, что приближается ночь. А перспектива заночевать где-то под деревом совсем не вдохновляла молодого знатного вельможу – даже очень знатного, судя по его одежде и внешности. Очевидно, ему была чужда романтика странствующего рыцарства. «Другого такого дурака, как я, надо еще поискать, – упрекал он себя с самокритичностью, которую позволял себе лишь в мыслях, да и то изредка. – Уж если приспичило ехать через лес, взял бы, по крайней мере, проводника. Так нет же, осел упрямый! Возомнил себя великим следопытом… Теперь уже не замок дона Фелипе4, а хоть какую-нибудь лачугу найти, где можно сносно перекусить и устроиться на ночлег». Вельможа лет двадцати пяти удрученно покачал головой. Э, да что и говорить! Ехал бы по дороге, горя бы не знал. А так, нашелся один олух, который посоветовал ему поехать через лес, так-де ближе будет, другой олух (то бишь он сам) последовал этому совету, а ещё полторы дюжины олухов, составлявших его свиту, совсем потеряли голову при виде красавца-оленя и устроили на него импровизированную облаву. В результате они потерялись… Во всяком случае, вельможа предпочитал думать, что потерялись дворяне из его свиты, а не он сам. Такая версия происшедшего позволяла ему сохранить хоть каплю уважения к себе. Однако придворные не станут разбираться, кто кого потерял, всем достанется на орехи. И главное, что смеяться будут не в глаза, а украдкой, за спиной. Вот такие дела. Дела неважнецкие… «Ох, и задам я им взбучку! – подумал вельможа, имея в виду то ли своих нерадивых спутников, то ли насмешников-придворных, а может, и тех и других. – И непременно отрежу язык этому горе-советчику. Чтобы другим не показывал дорогу, как мне показал…» Эта мысль на некоторое время утешила молодого вельможу – но ненадолго. Будучи от природы незлопамятным и прекрасно зная об этом своем недостатке, он сильно подозревал, что вышеупомянутому горе-советчику удастся избежать заслуженного наказания. «Дон Фелипе тоже хорош, – нашел еще одного виновника своих бед вельможа. – Жил бы себе в Сантандере, в своей столице, так где ж там! Угораздило же его забраться в эту глухомань, в эту…» Вдруг всадник настороженно придержал лошадь. Его чуткие уши охотника уловили доносившийся издали треск сухих веток, который становился все громче и громче по мере приближения источника звука. Так шумно мог передвигаться только человек… или медведь – но наш путник предпочел не думать о второй возможности, справедливо считая, что сегодня на его долю и так выпало слишком много неприятностей. Он не обманулся в своих оптимистических ожиданиях: вскоре между деревьями замаячила человеческая фигура. – Эй! Эгей! – зычным голосом крикнул вельможа. – Кто там? В ответ на его окрик раздался короткий собачий лай. Человек немного изменил направление, ускорил шаг и спустя минуту уже подходил к вельможе. Это был крестьянин лет тридцати пяти, здоровенный детина, одетый в видавшие виды потертую кожаную куртку, штаны из грубого домотканого полотна и высокие охотничьи сапоги. С его внешностью деревенского громилы резко контрастировала на удивление добродушная физиономия и прямой, открытый, хоть и немного плутоватый, взгляд маленьких черных глаз. За правым плечом крестьянина виднелся колчан с луком и стрелами, а через левое был перекинут ремешок охотничьей сумки, которая тяжело билась о его бедро. Рядом с ним, важно ступая, брела великолепная борзая, достойная королевской псарни. Будучи большим любителем собачьей охоты, к тому же не лишенным тщеславия, вельможа от души пожалел, что эта борзая не принадлежит ему, и проникся невольной завистью к ее владельцу. Между тем крестьянин остановился в двух шагах от вельможи, снял кепку и почтительно, но без тени раболепия поклонился. – Ваша милость звали меня? – вежливо осведомился он. – Да, человече, звал, – с нарочитой небрежностью ответил всадник, затем снова взглянул на четвероногого спутника крестьянина и, не сдержавшись, восхищенно добавил: – Хороший у тебя пес! – Хороший, – согласился крестьянин. – Да не мой, а моего господина. – Хороший пес у твоего господина, – сказал вельможа отчасти потому, что действительно так подумал, но еще и потому, что вдруг растерялся. Ему страшно не хотелось обнаруживать перед плебеем свою беспомощность, признаваясь в том, что заблудился. Однако крестьянин будто прочел его мысли. – Ваша милость, верно, сбились с пути, – полувопросительно, полуутвердительно произнес он. – С чего это ты взял? – нахмурился вельможа, а мочки его ушей предательски покраснели. – Вовсе нет. Крестьянин безразлично пожал плечами: ну, раз так, воля ваша. – А ты куда путь держишь, человече? – после неловкой паузы спросил вельможа. – Возвращаюсь в замок моего господина, – ответил крестьянин, поглаживая борзую, которая смотрела на него ласковыми и преданными глазами. – Вот настрелял дичи и возвращаюсь. Мой господин ужинает поздно. – При этих словах он почему-то усмехнулся. – Очень поздно. А любит, чтобы все было свежее. – И что ж это за птица такая, твой господин? – поинтересовался всадник. Крестьянин укоризненно покачал головой: – Никакая он не птица, сударь. К сведению вашей милости, я имею честь служить у самогo дона Фелипе – хозяина этого края. И ежели он птица, то не простая – орел! – Так ты служишь у графа Кантабрийского?! – Да, сударь. У его высочества, – ответил крестьянин, особо подчеркнув титул своего господина. – И сейчас ты возвращаешься в его замок? – Да, да, ваша милость. Прямо в замок его высочества. Вельможа обрадовался: вот так удача! – Прекрасно! – удовлетворенно и с явным облегчением произнес он. – Просто великолепно! Нам, оказывается, по пути. Я, видишь ли, тоже еду к дону Фелипе. – Вот как, – вежливо сказал крестьянин. – Сеньор дон Фелипе, без сомнений, будет рад такому гостю, как ваша милость. – Да уж, надеюсь, – сказал вельможа и спешился. – Если хочешь, можешь повесить сумку на луку седла, – предложил он крестьянину. – Вижу, ты славно поохотился. – Так, стало быть, ваша милость собираетесь идти пешком? – спросил крестьянин. – Да, – кивнул вельможа, – мы пойдем вместе. – Он немного помедлил, затем добавил: – И вообще, зря ты бродишь по лесу один. Не ровен час, нарвешься на разбойников, и тогда твой хозяин останется без свежей дичи на ужин. Крестьянин украдкой ухмыльнулся: нетрудно было раскусить наивную хитрость этого спесивого господина. – Однако же, ваша милость, дорога нам предстоит неблизкая. Лучше бы вам поехать вперед, а то пока мы доберемся… – Сам знаю, что далеко, – раздраженно оборвал его вельможа. – Но я весь день провел в седле и хочу малость поразмять ноги. – Воля ваша, сударь, – сказал слуга Филиппа. – Мне-то что. И они пошли. – А как тебя зовут, человече? – спросил вельможа. – Гоше, к сведению вашей милости. – Гоше? Странное имя. Ты откуда? – Да здешний я, сударь, здешний. Это их высочество дали мне такое имя. Сказали, что прежнее им трудно выговаривать. – Ага. Судя по произношению, ты баск. – Ваша милость угадали. – И ты согласился переменить имя? – Согласился, ваша милость, с радостию согласился. Ведь сеньор дон Фелипе освободил меня, и теперь я служу ему как свободный человек, а не как раб. – Да, да, что-то такое я слышал. За выкуп. – Сеньор дон Фелипе всех освободил. Сперва за откупную, а у кого не было чем платить, тех их высочество позже освободили задаром. И меня в том числе… Они шли не спеша, наслаждаясь приятным вечером и непринужденно беседуя. Против ожидания, молодой вельможа обнаружил, что ему доставляет удовольствие общение со слугой-крестьянином, в котором за внешним простодушием, несколько нарочитой грубостью и неуклюжестью речи скрывался незаурядный, живой и хитрый ум. В частности, вельможа не сомневался, что деньги у этого малого всегда водились, но он не спешил выкладывать их за свое освобождение, предвидя, что коль скоро граф Кантабрийский решил отменить в своих владениях крепостное право, то в конечном итоге свободу получат все – независимо от того, заплатили они выкуп или нет. Со своей стороны, крестьянин заключил, что его знатный спутник не так уж надменен и спесив, как пытался показать это в начале их знакомства. Скорее всего, к такому поведению его принуждало занимаемое им высокое положение, а по природе своей он был довольно мягок, добр и сердечен. В общем, оба остались довольны друг другом и даже не заметили, как оказались у ворот новенького опрятного замка на берегу реки Эбро. Солнце уже скрылось за горизонтом, и вокруг начали сгущаться сумерки. Крестьянин провел вельможу в дом сеньора – небольшое двухэтажное здание с чисто выбеленными стенами, местами увитыми молодым плющом, – где поручил его заботам юного пажа с необычайно серьезной миной на лице. Молчаливый паж препроводил гостя в просторную, роскошно обставленную гостиную на первом этаже и вежливо попросил его немного подождать, пока он доложит о его прибытии. Когда паж ушел, вельможа снял с себя дорожный плащ и шляпу, аккуратно положил их вместе со шпагой в ближайшее кресло и неторопливо осмотрел комнату. Затем он подошел к небольшому зеркалу, висевшему на стене между окнами, пригладил всклокоченные темно-каштановые волосы и подкрутил свои пышные черные усы. Вскоре в дверях гостиной появился плотный, преклонного возраста мужчина в сутане священника. – Pax vobiscum, mi fili5. Гость резко повернулся на голос и ответил, перекрестившись: – Et vobis pax, pater reverendissime6. – Прошу прощения, сударь, – сказал преподобный отец, жестом приглашая молодого вельможу садиться. – Сеньор дон Фелипе сейчас в отлучке, так что боюсь, что весь сегодняшний вечер вам придется довольствоваться моим скромным обществом. – Я всегда рад общению с людьми вашего сана, падре, – учтиво ответил вельможа. – Особенно после такого утомительного и полного забот дня, как этот. Устраиваясь в удобном кресле, он отметил про себя, что взгляд у его собеседника грустный и усталый. – Я преподобный Антонио Гатто, – представился падре. – Канцлер графства, капеллан замка и духовник дона Фелипе. Мне доложили, что вы прибыли к нам с деловым визитом. – Да, – подтвердил гость. – Я здесь по поручению его величества короля Кастилии и Леона Фернандо Четвертого. – Да хранит его Бог, – сказал преподобный отец. – А вас, милостивый государь, как прикажете величать? – При дворе меня называют просто доном Альфонсо, – уклончиво ответил вельможа. – И вы весьма обяжете меня, если будете обращаться ко мне так же. Падре на мгновение приподнял бровь, затем пожал плечами. «Ну что ж, – подумал он, догадываясь, что имеет дело с гостем, чьего прибітия ожидал уже несколько месяцев. – Если его высочество хочет оставаться инкогнито, так тому и быть. Желание гостя закон». – Сейчас готовят ужин, – после короткой паузы сообщил преподобный отец. – А пока мы можем поговорить о делах. Видите ли, дон Альфонсо, в данный момент графством приходится управлять мне. Дон Фелипе нынче мало интересуется хозяйственными делами, и если целью вашего визита к нам является инспекция графства и ознакомление на месте с текущими проблемами, то я весь к вашим услугам. А к завтрашнему утру вам будут предоставлены все необходимые отчеты. Дон Альфонсо отрицательно покачал головой: – В этом нет нужды, дон Антонио. Что касается положения дел в графстве, то ни я, ни его величество никаких претензий к вам не имеем. Здесь все в полном порядке: и налоги в королевскую казну приходят исправно, и войско предоставляется по первому же требованию, всегда хорошо снаряженное и обученное. И вообще лояльность Кантабрии к Короне и Государству никем не подвергается сомнению. Другое дело – сам граф. Падре тяжело вздохнул: – Да уж, сударь, правда ваша. С доном Фелипе не все в порядке. Далеко не все. – И король дон Фернандо того же мнения, – подхватил гость. – Ведь дон Фелипе не какой-нибудь провинциальный дворянин. Он один из грандов Кастилии, первый принц Галлии, полуродной племянник галльского короля и внучатный племянник самогo дона Фернандо. Уже прошло почти два года с тех пор, как он непосредственно вступил во владение Кантабрией, но еще ни разу не появлялся при кастильском дворе. Естественно, это не может не вызывать удивления и даже недовольства у его величества. – Вы правы, дон Альфонсо, – с готовностью согласился падре. – И удивление, и недовольство королевского величества вполне понятны. Но вы должны учесть, что когда дон Фелипе приехал из Гаскони в Кантабрию, дон Фернандо во главе своей армии находился в Андалусии. Господин граф лишь недавно женился и, конечно, не мог поехать с молодой женой, даже слишком молодой, царство ей небесное… – Этого никто не требовал, дон Антонио, – заметил дон Альфонсо. – Однако с марта прошлого года длится перемирие, так что в распоряжении дона Фелипе было достаточно времени, чтобы наведаться в Толедо. – С прошлого года, – задумчиво повторил падре. – Как раз в прошлом году, милостивый государь, все и пошло кувырком. Год назад… Да, да, скоро исполнится ровно год, как умерла донья Луиза, и с тех пор дон Фелипе никак не придет в себя. – Вот как? – осторожно произнес дон Альфонсо и решил выражаться по возможности мягче и деликатнее, чтобы случайно не задеть старика, который, судя по всему, был привязан к Филиппу, как к родному сыну. – А при дворе говорят совсем другое. Утверждают… я, конечно, прошу прощения, но при дворе говорят, что потеря жены не очень огорчила господина графа. И хотя госпожа графиня была не слишком знатного рода, и этот брак никто не одобрял, все же образ жизни, который начал вести дон Фелипе вскоре после ее смерти… э-э, вызывает недоумение, а кое-кого… надеюсь, вы понимаете, Преподобный отец снова вздохнул: – Еще бы! Я с самого начала опасался, что многие, в том числе и король дон Фернандо, чья щепетильность в этих вопросах общеизвестна, превратно истолкуют поведение дона Фелипе. Вижу, мои опасения были не напрасны. Горечь, прозвучавшая в голосе падре, тронула дона Альфонсо. Он вовсе не был толстокожим и черствым человеком; к тому же он ни в коей мере не разделял ханжеских воззрений своего отца, короля Фернандо IV, прозванного современниками Святошей. – Боюсь, вы преувеличиваете, дон Антонио, – с удвоенной осторожностью заметил он. – Его величество далёк от того, чтобы считать дона Фелипе порочным и распущенным юношей. Он более склонен полагать, что его безответственное поведение проистекает из легкомыслия, которое в той или иной мере присуще всем молодым людям. Падре угрюмо покачал головой: – Увы, не от легкомыслия это, дон Альфонсо, но скорее от отчаяния. Когда умерла донья Луиза, дону Фелипе еще не исполнилось пятнадцати лет, он был сущим ребенком… да и сейчас он еще мальчишка – и на него свалилось такое горе, которое способно сломить и взрослого человека… Гм. По сути дела, так ведь и случилось с его отцом. И вот ирония судьбы: мать дона Фелипе умерла при его родах, а его жена – при родах его ребенка. В этом я усматриваю нечто большее, чем простое совпадение. Дон Фелипе тоже так считает, он убежден, что на него и его бедную жену с их не родившимся ребенком обрушилась кара Божья за грехи отца. Это постоянно гнетет его, не дает ему покоя. А тут еще родители доньи Луизы… Я, конечно, понимаю их горе – они потеряли дочь. Но даже в горе не следует забывать о сострадании и чисто человеческом участии. Аморально причинять боль другим только потому, что самому больно. Господин герцог всю жизнь смотрел на дона Фелипе, как на убийцу своей жены, а отец доньи Луизы напрямую обвинил его в смерти дочери. К счастью, у дона Фелипе хватило мужества не возненавидеть в ответ весь мир. – Падре печально взглянул на гостя. – Знаете, дон Альфонсо, хоть я ни в коей мере не одобряю поведение дона Фелипе, постоянно пытаюсь образумить его, убеждаю, что пора уж остепениться, но… Да простит меня Бог, но я предпочитаю, чтобы он и дальше предавался греху распутства, чем пошел по стопам своего отца. Дон Альфонсо понимающе кивнул: – Да, я слышал эту историю. – То-то и оно. Господин герцог отравил жизнь не только себе, но и окружающим. Дон Фелипе пострадал больше всех остальных, однако и другим приходилось несладко. Я не отрицаю, что среди владык земных мало найдется таких мудрых, справедливых и рассудительных мужей, как нынешний герцог Аквитанский, и тем не менее в частной жизни, не в обиду ему будет сказано, он человек тяжелый, порой невыносимый… Я, дон Альфонсо, лишь рядовой священнослужитель. Возможно, это дерзость с моей стороны – по-своему толковать Священное Писание, и все же я склонен ставить заповедь Господню «Возлюби ближнего своего» гораздо выше, чем «Не прелюбодействуй». Вы можете не согласиться со мной, но я искренне убежден, что коль скоро перед доном Фелипе возникла прискорбная необходимость выбирать между нарушением одной из этих заповедей, то он, в отличие от своего отца, сделал далеко не самый худший выбор. – Я всецело разделяю ваше мнение, дон Антонио, – сказал дон Альфонсо, и не только из одной лишь вежливости: рассуждения преподобного отца явно пришлись ему по душе. – Среди прочих грехов грех сладострастия самый простительный, ибо это наиболее распространенный человеческий порок, и мы должны относиться к нему со снисхождением и христианской терпимостью, которой учил нас Господь наш Иисус. Еле заметная улыбка тронула губы падре Антонио. «Да уж, – подумал он, – Слыхал я, что вам, монсеньор, не грозит унаследовать прозвище вашего царственного отца». – Да, кстати, – вновь отозвался дон Альфонсо. – Если не секрет, где сейчас господин граф? Падре грустно усмехнулся: – Какой уж там секрет! Ясно где… Где же ему еще быть. Гость непринужденно рассмеялся. Глядя на веселое лицо дона Альфонсо, слушая его жизнерадостный смех, падре улыбнулся по-настоящему, даже морщины на его лбу чуть разгладились. Во всяком случае, подумал он, в славившемся на всю Европу своим твердолобым ханжеством королевском доме Кастилии и Леона у Филиппа нашелся один доброжелатель, если не союзник. И не кто-нибудь, а сам наследник престола! А в это же время к замку приближалась довольно странная процессия. Впереди бешеным галопом неслась лошадь с всадником, на котором из одежды были только штаны, сапожки и небрежно натянутая, причем наизнанку, рубашка. Шагах в ста – ста пятидесяти позади его преследовала группа из девяти человек возрастом от двенадцати до тридцати лет, в полном боевом снаряжении, качество которого, впрочем, оставляло желать лучшего. Немилосердно подгоняя лошадей, они грозно размахивали мечами и бросали вдогонку беглецу угрозы и проклятия, а время от времени пускали стрелы, которые, к счастью, не достигали своей цели. Приближаясь к мосту, преследуемый громко крикнул: – Педро, это я! Открывай! Когда подковы застучали по дубовым доскам подъемного моста, ворота с тугим скрипом начали отворяться. В образовавшуюся между створками щель, едва не сбив с ног старого привратника, влетела покрытая пеной лошадь. Всадник, молодой человек лет шестнадцати, резко остановил её и опрометью спешился. – Опускайте решетку! – отрывисто произнёс он. – Живо! Но было уже поздно. Погоня ворвалась во двор, и старый Педро снова едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта лошадей. Тогда Филипп (а юношей в рубашке наизнанку был именно он) бросился к ближайшему стражнику и выхватил из его ножен меч. Стражник никак не отреагировал на действия своего господина и только тупо таращился на людей, которые столь нагло и бесцеремонно вторглись в замок правителя Кантабрии. – Ну! – обратился Филипп к своим преследователям. – Кто первый? И решайте скорее, не то мои люди соберутся. Предупреждение было не лишним: как только часовой на башне (малый более расторопный, чем стражник, у которого Филипп позаимствовал меч) дал сигнал тревоги, весь замок наполнился разноголосым шумом, топотом ног, бряцанием стали о сталь – воины гарнизона и слуги спешно вооружались. – Негодяй! – гневно выкрикнул старший из непрошеных гостей. – Развратник! Ты ответишь за все, паршивый ублюдок! – Я жду, – спокойно произнес Филипп, с глубоким презрением глядя на предводителя. – Сейчас, сейчас, гнусная скотина! – рычал тот. – Час расплаты настал, грязное, похотливое животное. Ты еще горько пожалеешь о том дне, когда впервые увидел Терезу. Сукин ты сын! Да я тебя… Я размажу тебя по этой стене! – Сомневаюсь, – невозмутимо ответил Филипп. – Боюсь, это вам придется горько пожалеть о той минуте, когда в ваши глупые головы пришла идиотская мысль выслеживать меня. А с вами, Диего де Сан-Хуан, – обратился он непосредственно к старшему, – у меня особые счеты. Если вы полагаете, что я оставлю безнаказанными ваши гнусные оскорбления, то глубоко заблуждаетесь. Мы с вами еще поговорим об этом – но в другое время и в другом месте. А теперь убирайтесь вон, или я прикажу страже разоружить вас и выпороть плетьми. – Мы еще посмотрим, кто кого выпорет, – огрызнулся Диего де Сан-Хуан. Ослепленный яростью, он совсем не учел того обстоятельства, что во дворе уже собралось около трех десятков вооруженных людей Филиппа, и готов был вместе со своими спутниками ввязаться в неравный бой. Но тут, в самый критический момент внезапно прозвучал властный голос: – Минуточку, господа! Поумерьте свой пыл. Что здесь происходит? В свете факелов между противниками появился наш давешний знакомый, молодой вельможа. Подбоченясь и гордо вскинув голову, он устремил на вторгшихся пронзительный взгляд своих карих глаз. – Черт тебя подери! – еще пуще разозлился Диего де Сан-Хуан. – А ты кто такой? – Вы невежа, сударь. Я Альфонсо Кастильский. Советую принять это к сведению. И взглядом, и осанкой, и голосом он разительно отличался от того дона Альфонсо, который несколько минут назад вел вежливую, неторопливую беседу с преподобным Антонио. Ответом на это ошеломляющее известие было девять почти одновременных прыжков с лошадей. Все незваные гости разом обнажили головы. – Ваше высочество, – растерянно пробормотал Диего де Сан-Хуан, наглая самоуверенность которого мигом улетучилась в присутствии старшего сына короля. – Ваше высочество, мы же не знали… – Теперь знаете. Кто вы такие? – Я Диего де Сан-Хуан, а это мои братья – Хуан Антонио де Сан-Хуан, Энрике де… – Хватит, достаточно. А теперь отвечайте: по какому такому праву вы вторглись в чужой замок? Тем более в замок вашего сеньора. – Ваше высочество! Мы требуем справедливости! – заорал один из братьев де Сан-Хуан. – Этот негодяй обесчестил наш дом, опозорил нашу семью. – Опозорил, говорите? И как же? – с улыбкой спросил наследник престола, догадываясь, впрочем, о подоплеке происходящего. – Изложите мне ваши претензии, а я уж постараюсь рассудить вас с доном Фелипе. В конце концов, королевская власть затем и существует, чтобы справедливость торжествовала. И Диего де Сан-Хуан начал: – Мы застали эту скотину… – Постойте! – оборвал его обвинительную речь дон Альфонсо. – Прежде всего, скотов здесь нет… кроме вас, возможно, если судить по вашему поведению. Если вы имеет в виду своего сеньора, дона Фелипе, так и скажите. – Ваше высочество, – произнес пристыженный Диего. – Я уже давно подозревал, что этот… сеньор дон Фелипе соблазнил нашу сестру, а сегодня мы выследили его. Он был… был… – Старший брат запнулся. – Где он был, по нему видно. – Тон кастильского принца оставался суровым, однако чувствовалось, что комизм ситуации начинает его забавлять. – И что же вы требуете? – Наказать бесчестного развратника, вот что! – вмешался двенадцатилетний мальчишка, младший из братьев. – Дабы другим неповадно было. – Даже так? – Дон Альфонсо вопросительно поглядел на Филиппа. «Ай, какой красавец! – подумал он. – Неудивительно, что женщины наперебой цепляются ему на шею». Филипп с вызовом смотрел на него – смело и даже дерзко. «Если мне удастся заманить его в Толедо, многие наши дамы по гроб жизни будут благодарны мне за эту услугу, – решил дон Альфонсо; очевидно, он неплохо знал столичных дам. – Гм… Зато от их мужей я благодарности не дождусь». – Итак, вы утверждаете, – он опять повернулся к братьям, – что дон Фелипе обесчестил вашу сестру. – Да! – ответил ему хор в девять глоток. – И наш дом, – добавил Диего. – О доме пока речь не идет. Разберемся сначала с сестрой. Она жаловалась вам на дона Фелипе? Диего де Сан-Хуан изумленно вытаращил глаза. – Что-что? – сиплым голосом переспросил он. – Жаловалась ли она, повторяю, что дон Фелипе наглумился над ней? Братья были ошарашены таким толкованием их обвинения. – Нет, ваше высочество, не жаловалась, – первым опомнился Диего. – Боюсь, вы превратно поняли нас. Он не глумился над ней… То есть, на самом деле он наглумился, но он не… – Так что же он сделал, в конце-то концов? – Он… э-э… Сестра сама… э-э… – Ну! – Тереза… то бишь наша сестра… она добровольно… э-э… – Полно вам мычать! – прикрикнул дон Альфонсо, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. – Вы хотите сказать, что она по своей воле спала с ним? – Ну… – Так да или нет? – Да, ваше высочество. Но… – Тогда я ничего не понимаю, господа. – Дон Альфонсо скривил забавную гримасу, которая должна была означать безграничное удивление. – Какие у вас могут быть претензии к дону Фелипе? Он вел себя как истинный кабальеро, в чью обязанность вменяется всячески угождать даме, исполнять любой ее каприз. Диего громко застонал, сообразив наконец, что ни о каком правосудии речи быть не может. Королевская Фемида повернулась к нему спиной, а его семья, кроме всего прочего, стала объектом язвительных острот со стороны первого принца Кастилии. – Но ведь он соблазнил ее! – воскликнул младший де Сан-Хуан, еще не понявший, что над ним смеются. – Он обесчестил нашу сестру, наивную, неопытную, доверчивую… – Ладно, – как от назойливой мухи, отмахнулся от него дон Альфонсо. – Я сам займусь этим соблазнителем, – он кивнул в сторону Филиппа. – А вы ступайте разбирайтесь с сестрой. Боюсь, ее ожидают весьма неприятные минуты. – Но… – Никаких «но»! Прошу освободить замок, господа. Я уже сказал вам, что сам разберусь с доном Фелипе. Вы чем-то недовольны? Разумеется, братья были недовольны. Тем не менее возражать сыну своего короля они не осмеливались и лишь бросали на Филиппа злобные взгляды. Когда они, подталкиваемые пиками хохочущих стражников, убрались восвояси, и ворота замка за ними захлопнулись, дон Альфонсо, весело посмеиваясь, подошел к Филиппу. – Рад познакомиться с вами, дон Фелипе, – сказал он. Филипп сдержанно поклонился: – Я весь к вашим услугам, дон Альфонсо. Почту за большую честь, если вы согласитесь воспользоваться моим скромным гостеприимством. – Пожалуй, так я и сделаю, – с серьезной миной произнес кастильский принц, но глаза его продолжали смеяться. К ним приблизился падре Антонио. Шел он медленно, с некоторым трудом переставляя ноги и шаркая сильнее обычного, а левую руку прижимал к груди и тяжело дышал от волнения, однако лицо его выражало глубокое облегчение. – Да благословит Бог ваше высочество, – сказал он. – Если бы не вы, эти дикари затеяли бы бойню. Само Провидение привело вас в наш дом. – Ну, если вы считаете моего отца Провидением, то так оно и есть, – улыбнулся дон Альфонсо. – И между прочим. Как раз перед тем, как начался весь этот сыр-бор, нас пригласили к столу. Надеюсь, ужин еще не остыл. Ужин прошел почти без разговоров. Лишь после того, как подали десерт, дон Альфонсо, потягивая небольшими глотками вино, хитровато прищурился и сказал, обращаясь к Филиппу: – А вы весело проводите время, как я погляжу. И часто вы попадаете в такие истории? – Да нет, – смущенно ответил Филипп. – Это впервые. – И, небось, только потому, что остолопы, вроде братьев де Сан-Хуан, большая редкость в этих Богом забытых краях. Если я не ошибаюсь, скоро исполнится год, как вы перебрались сюда из Сантандера. Вам здесь еще не наскучило? Филипп нахмурился и промолчал. Тогда дон Альфонсо попытался подступиться к нему с другой стороны: – И вообще, я не могу понять, как вам удается управлять графством из этой глуши. – И все-таки удается, – немного оживился Филипп. – Притом весьма успешно. Сейчас дела в Кантабрии обстоят как никогда хорошо. Можете сами убедиться. – Он повернулся к падре, который молча слушал их разговор: – Дон Антонио, каков был общий доход графства за прошлый год? Хотя бы приблизительно. И в галльских скудо7, пожалуйста. – Тридцать три тысячи восемьсот пятьдесят один скудо и девять сольдо, – тот же час ответил преподобный отец. – Позавчера я просматривал отчеты, поэтому помню с точностью до динара. На лице дона Альфонсо появилось выражение искреннего удивления. – Тридцать три тысячи скудо? – переспросил он. – Да этого быть не может! Мои личные владения, а они почти вдвое больше Кантабрии, даже в лучшие годы не приносили такой прибыли. Правда, Астурия не самостоятельное графство, как ваше, а удельное, и определенная часть общего дохода изымается королевской фискальной службой, минуя мою казну, но тем не менее… – Тем не менее таков мой доход за минувший год, – с самодовольной улыбкой констатировал Филипп и вновь обратился к падре: – А бенефиции8? – Бенефиции от епископства Сантандерского, дарованные вашему прадеду, дону Эстебану Кантабрийскому, папой Иоанном XXIV в году 1398-ом, по состоянию на первое января сего года составили почти полторы тысячи скудо. – Благодарю. Теперь, какая часть этой суммы была истрачена на содержание замков, войска, чиновников и слуг, снаряжение кораблей, расширение хозяйства… ну, и на все прочее? – Ни единого динара, монсеньор. – Как же так? – Вы забыли, что еще с позапрошлого года в вашей казне оставалось не востребованными свыше пятнадцати тысяч скудо. Из них семь я ссудил под проценты евреям Шимону из Мадрида и Ицхаку из Билибао, а оставшиеся восемь тысяч пошли на уплату налога в королевскую казну и на текущие расходы. Две недели назад был получен первый взнос от упомянутых мной ростовщиков. Вот на эти деньги мы сейчас и живем. – Таким образом, – произнес Филипп, с улыбкой глядя на озадаченного дона Альфонсо, – в данный момент активное сальдо моей казны превышает тридцать пять тысяч скудо – целая гора золота, которая лежит в моих сундуках в неприкосновенности… Э, нет, преподобный отец качает головой. Видимо, нашел еще несколько евреев, чтобы дать им ссуду под грабительские проценты… Нет?.. Ах, да, вспомнил – пряности. По подсчетам дона Антонио эти вложения через два года принесут, по меньшей мере, полтораста тысяч чистой прибыли. Правда, на мой взгляд, это довольно рискованное предприятие. Южный морской путь в Индию еще мало исследован и наверняка полон опасностей, но в моем распоряжении имеются новые добротные корабли с опытными экипажами и капитанами, которые знают свое дело. Все-таки заманчиво вложить пятнадцать тысяч с тем, чтобы спустя два года получить в десять раз больше – и это как минимум. По-моему, риск оправдан… Гм, я сказал что-то смешное, дон Альфонсо? Кастильский принц действительно украдкой ухмылялся, и это не ускользнуло от внимания Филиппа. – Прошу прощения, – немного смущённо произнёс дон Альфонсо. – Я просто подумал, что вы чертовски ловко перевели разговор со своей персоны на хозяйственные дела. Знаете, дон Фелипе… Да, кстати. Мне кажется, что мы чересчур официальны. Девять лет не такая большая разница в возрасте, чтобы помешать нам называть друг друга кузенами. Филипп улыбнулся ему в ответ: – Полностью согласен с вами, кузен. В конце концов, мы троюродные братья. А как утверждает мой друг, граф Капсирский, троюродные братья – все равно что родные. – Значит, договорились, – удовлетворенно произнес дон Альфонсо. – Отныне мы просто кузены, без всяких «сеньоров» и «донов». Далее, дорогой мой кузен Аквитанский, я просил бы вас не притворяться, будто вы не догадываетесь о настоящей цели моего визита. Мой отец уже трижды писал вам лично, приглашая вас в Толедо. На первое письмо вы ответили, что ваша жена ждет ребенка, и вы намерены приехать к нам после его рождения. Два следующих приглашения вы проигнорировали, сославшись на якобы плохое состояние здоровья. Не скажу, что это было очень вежливо с вашей стороны, тем более что к тому времени в Толедо уже стало известно о ваших похождениях. Филипп в замешательстве опустил глаза и ничего не ответил. А дон Альфонсо после короткой паузы продолжил: – Отправляясь к вам, я получил от отца указание во что бы то ни стало вытащить вас из этой дыры и привезти с собой. Между прочим, преподобный Антонио тоже считает, что вам пора переменить обстановку. Филипп нахмурился. – Право, я очень тронут такой заботой обо мне со стороны вашего августейшего отца, кузен, но… – Никаких возражений я не принимаю, – категорически заявил дон Альфонсо. – Я не позволю вам быть преступником. – Преступником? – удивленно переспросил Филипп. – Да, да! В ваши-то годы, при вашем-то положении, с вашим-то богатством прозябать здесь, в глуши, ублажая неотесанных провинциальных дам и девиц, это и есть самое настоящее преступление! Вы не приняли предложение короля Робера поселиться в Тулузе, где ваше место как первого принца Галлии; что ж, я понимаю, у вас были для этого веские основания, вы не хотели ставить своего дядю в неловкое положение, ухудшая его отношения с вашим отцом. Но у вас нет причин отказываться от переезда в Толедо – ведь вы еще и граф Кантабрийский, гранд Кастилии, то есть вы Дон Альфонсо действительно умел убеждать, и спустя неделю после этого разговора шестнадцатилетний Филипп Аквитанский, граф Кантабрии и Андорры, младший сын герцога и внук галльского короля, отправился вместе со своим кастильским кузеном на юг – в столицу объединенного королевства Кастилии и Леона, Толедо. Юноша, которому впоследствии было суждено золотыми буквами вписать свое имя на скрижалях истории, перевернул следующую страницу своей бурной биографии. Taken: , 1 |
|
|