Taken: , 1

Глава VI. ПТИЧКА В КЛЕТКЕ

Когда Читрадрива очнулся, весь мир вокруг него плавно покачивался, в ушах шумело, а в затылке подпрыгивала и пульсировала пылающая головешка. Читрадрива напряг мысль и смутно припомнил ночной налёт на портовую гостиницу. Знатно его огрели по голове!..

Читрадрива охнул, слабо шевельнулся. Окружающий мир так и завертелся колесом. Вдобавок начало слегка поташнивать. И тут же в затуманенное сознание ворвался гнусавый голос. Смысл произнесённой фразы ускользнул от его понимания, Читрадрива только сумел определить, что обладатель гнусавого голоса говорил он по-итальянски – на языке, которым он так и не удосужился толком овладеть.

– Где я? – спросил Читрадрива на анхито, а затем, собравшись с мыслями, повторил свой вопрос по-французски, по-немецки и по-кастильски. Потраченных на это усилий оказалось достаточно, чтобы проклятая головешка в затылке вновь запрыгала, как сумасшедшая. И вновь мучительно загнусавил голос, призывая, насколько можно было понять, объясняться по-итальянски.

Только тут Читрадрива сообразил, что не улавливает настроения говорившего, а ориентируется только на его тон. Да и мыслей его не слышно. Ах да, ещё ночью в гостинице Читрадрива пытался применить хайен-эрец, но потерпел полное фиаско!

Неужели он вообще утратил все способности, которые люди называли колдовскими и в число которых входило и распознавание чужих настроений, и искусство убивать без оружия…

И перстень!!!

Судорожно дёрнувшись, Читрадрива схватился за кисть правой руки и со смешанным чувством убедился, что подарок Карсидара по-прежнему надет на палец. Значит, с одной стороны, его не ограбили… то есть не сняли перстень. Но с другой стороны, сомневаться более не приходится: «колдовство» совершенно не срабатывает!

– Кольцо мы оставили, можете не беспокоиться. Оно вам ничем не поможет, – прогнусавил всё тот же голос.

Читрадрива утомлённо закрыл глаза. Его мучила неопределённость положения, терзал противный гнусавый голос, раздражала необходимость объясняться по-итальянски. Впрочем, нельзя было сказать, что он вовсе не знал этого языка, но учитывая своё нынешнее положение, нестерпимую боль, волнами перекатывающуюся по телу после резкого рывка, приступы тошноты и мерное покачивание окружающего мира из стороны в сторону, Читрадрива предпочёл бы разговаривать на анхито или, на худой конец, по-русски…

Подождав, пока немного стихнет боль в затылке, Читрадрива осторожно повернул голову вправо, скосил глаза и наконец увидел говорившего. Широкоплечий коренастый человек лет сорока с небольшим восседал на странного вида деревянной лежанке, закутавшись в чёрный плащ и скрестив на груди руки с толстыми короткими пальцами. Огромные поля круглой шляпы отбрасывали тень на его лицо, и если учесть, что в довольно тесном помещении царил полумрак, создавалось впечатление, что лицо это состоит лишь из чёрной с заметной проседью бороды да глаз, тускло поблескивающих между ней и шляпой.

Но как бы там ни было, а Читрадрива сразу вспомнил, где видел его. Несомненно, этот субъект и три его товарища привлекли внимание Лоренцо Гаэтани накануне вечером в обеденном зале портовой гостиницы. «Это отъявленные головорезы. Что-то в их поведении мне не нравится, только вот что?.. Повадки странные». Так, кажется, выразился Гаэтани. Читрадрива не поверил. И нарочно прислушался к их мыслям с помощью перстня, но ничего угрожающего не нашёл. А оказывается, молодой неаполитанец всё-таки был прав. Вон как дело обернулось: и чужие мысли ему теперь недоступны (или были недоступны уже за ужином?!), и Лоренцо исчез…

Кстати, что с Гаэтани? Читрадрива вспомнил короткую ночную схватку, в которой он пытался принять посильное участие, и то, как коротко вскрикнул и повалился на пол его спутник. От этих воспоминаний у Читрадривы с новой силой закружилась голова, а низкий потолок комнаты, казалось, готов был обрушиться на несчастного страдальца и раздавить его в лепёшку… Он перегнулся через край лежанки, и его стошнило прямо на пол. Затем Читрадрива со стоном откинулся на спину, разметавшись по узкой кровати так, что его правая рука свесилась вниз.

– Очень хорошо, – прогнусавил человек в плаще. – Думаю, вы понимаете своё нынешнее положение и не будете делать глупостей. Сейчас я ухожу. Советую вам выспаться. Если чего надо, зовите.

Внутренне содрогнувшись от нового приступа волнообразного жара и подкатывающей к горлу тошноты, Читрадрива скосил глаза и увидел, что сторож открывает низенькую дверь. Перед тем, как покинуть комнату, он обернулся, кивнул Читрадриве, и из-под распахнувшегося на миг чёрного плаща показалась рукоять меча.

Читрадрива отлично понял намёк: не строй понапрасну иллюзий, я твой страж, а ты мой пленник, лежи, где лежишь и не делай резких движений, потому как дело твоё дрянь, чуть что – кишки выпущу… Впрочем, сторож вполне мог ограничиться устным предупреждением, не прибегая к «случайной» демонстрации меча. Всё равно у Читрадривы не было ни сил, ни желания предпринимать какие-либо активные действия. По крайней мере, до тех пор, пока он не разберётся в ситуации. А разобраться можно только в том случае, если перестанет жечь огнём затылок. Ну, а для этого неплохо было бы поспать. Тем более, что покачивание комнаты и шум в ушах постепенно усиливались, а это так расслабляет…

Очнулся Читрадрива оттого, что свалился на пол и кубарем откатился на середину комнаты. При падении он ударился плечом, однако потирая ушибленное место, почти мгновенно сообразил, что затылок уже не наполнен огнём, как прежде, а лишь слегка покалывает. Читрадрива осторожно ощупал голову. Покалывание усилилось, даже стало немножечко больно. Но ничего, терпеть можно.

А вот раскачивание окружающего мира вопреки ожиданию не исчезло; наоборот, его размах увеличился. В уши также рвался более грозный шум, к которому примешивались теперь тоненькие подвывания и свист. Понять причину этого было тем более трудно, что царивший в комнатке мрак сгустился до предела. Наверное, уже было довольно поздно.

Всё же Читрадрива протёр глаза и попытался вглядеться в окружающую тьму. Однако тут неожиданно явилась помощь. Как оказалось, на лежанке у противоположной стены расположился худощавый парень в чёрном плаще. Он ловко высек огонь, зажёг небольшой факел, озаривший комнатку неверным красновато-желтоватым светом, и молча указал на лежанку. Читрадрива понял, что его просят вернуться на своё место.

– Да, да, конечно, – пробормотал он. – Сейчас ложусь. Спать…

Он запнулся, как бы подыскивая слова, а на самом деле лихорадочно соображая, что следует предпринять. Как вдруг самым небрежным тоном сказал:

– А знаешь, с твоей стороны непорядочно морить меня голодом. Принёс бы поесть, не то я тебе все рёбра пересчитаю. Или пожалуюсь твоему старшему… Да объясни, почему это всё вокруг качается? Куда это я угодил, чёрт возьми?

В ответ сторож не проронил ни единого слова и вновь показал жестами: на кровать.

– Ага, – Читрадрива кивнул, на четвереньках подполз к лежанке, взобрался на неё, заполз под грубо сшитые шкуры, заменявшие одеяло, и обернулся к парню. Тот смотрел на пленника, выставив руку с факелом далеко вперёд. Без сомнения, и этот также был в гостинице. И у этого парня под плащом проступали очертания меча. Всё, как положено!

Удостоверившись, что пленник занял своё место, парень немедленно погасил факел, завернулся в плащ и устроился поудобнее на своей лежанке.

Итак, подозрительная четвёрка выследила Читрадриву и Гаэтани. Хотя, возможно, их просто подкарауливали в Барселоне – ведь Лоренцо показались подозрительными ухватки этих людей, а насчёт того, что он видел эту четвёрку прежде, не было сказано ни слова. Затем неизвестные каким-то образом сумели отнять у Читрадривы его сверхъестественные способности, парализовали его могущество, после чего устроили ночной налёт, Гаэтани убили, а Читрадриву взяли в плен и теперь везут его…

Кстати, теперь, когда обжигающая боль в затылке улеглась, и окружающая действительность воспринималась спокойнее, Читрадрива сообразил, каким именно способом его перевозят. Ну да, так и есть: теперь Читрадрива выделил из общего шума, долетавшего в тёмную комнату извне, плеск воды. Несмотря на то, что двери и окна в помещении были наглухо закрыты, в застоявшемся воздухе ощущался такой же солоновато-йодистый запах, как в гавани или на побережье. К нему примешивалась вонь тухлой капусты и рыбьих потрохов. А если добавить к этому сырость и раскачивание окружающего мира, получается, что всё помещение находится на воде. Вернее, на море. Кроме того, это не какая-нибудь темница на острове, поскольку положение помещения неустойчиво. То же самое он чувствовал, когда сопровождал хана Бату на последнем отрезке его жизненного пути. Точно так же раскачивалась палуба…

Без сомнения, Читрадриву везут на корабле. И не исключено, что везут его на том же корабле, с капитаном которого они договорились о проезде в Неаполь.

Пожалуй, так оно и есть – ведь никто кроме капитана не мог знать, куда направятся два чужеземца. Да и Гаэтани говорил: «Скверная у него рожа, мой друг, очень скверная». Выходит, прав был молодой неаполитанец…

Но нет, не всё так просто! Мысли капитана корабля он проверял, слышал их отчётливо и не уловил ничего подозрительного. А вот четвёрку в обеденном зале он не смог «прощупать» как следует, даже перстень не помог. Да-да, они невнятно думали о еде, не более того. И Читрадриву удивило то, что их мысли были неясными. Что-то здесь не так! Не сходятся концы с концами.

Ладно же, ночь не будет длиться вечно. Утром надо позвать предводителя (скорее всего, это первый его сторож) и попроситься погулять по палубе. Не будут же его всё время держать взаперти! А там, со сверхъестественными способностями или без них, но Читрадрива заставит капитана корабля объясниться и узнает, как было дело.

Убаюканный этими мыслями, пленник заснул.

Когда он пробудился, комната была наполнена рассеянным серым светом, а на лежанке у противоположной стены вновь восседал широкоплечий бородач. Первое, что Читрадрива почувствовал на этот раз, был сильный голод.

– Я голоден, – без обиняков заявил он, тщательно выговаривая каждое слово. – Надеюсь, вы покормите меня?

– Разумеется, синьор Андреа! – бородач широко улыбнулся. Он говорил медленно, с расстановкой, и Читрадрива без труда понимал его. – Сегодня вы выглядите молодцом, это совсем другое дело, не то, что вчера. Я уж опасался, не переусердствовал ли Николо, когда огрел вас по голове. Не хватало ещё, чтобы вы отдали Богу душу по вине этого олуха.

И он начертил в воздухе перед собой крест, правда, не так, как это делали на Руси, но всё же Читрадрива не сомневался в значении проделанного жеста. Затем встал с лежанки, подошёл к двери и, приоткрыв её, бегло что-то произнёс. Через пару минут в комнату вошёл ещё один мужчина из тех, кого Читрадрива видел в портовой гостинице, поставил перед пленником деревянную тарелку с солониной и куском чёрного хлеба, кружку с водой и удалился, не сказав ни слова.

– Угощайтесь, синьор Андреа, – вполне добродушно прогнусавил бородач и широко повёл рукой, как бы приглашая Читрадриву к столу. – Извините, конечно, если что не так. Я понимаю, еда тут не самая лучшая, но лучшего я вам и не предложу, пока мы не достигнем цели нашего маленького путешествия.

– А что это за цель? – тотчас осведомился Читрадрива и с самым невинным видом воззрился на стража.

– Э-э-э, синьор Андреа, вы не в меру любопытны, – тот погрозил Читрадриве коротким волосатым пальцем. – Одно могу обещать смело: вам понравится.

Читрадрива благоразумно решил, что в его положении лучше не настаивать на немедленном ответе, и принялся за еду, пробормотав:

– Ничего, я невзыскателен и привык к простой грубой пище, – что было сущей правдой, поскольку анхем, не считавшиеся в Орфетане полноценными людьми, жили довольно бедно, а незаконнорожденный полукровка не мог претендовать даже на то, чтобы считаться полноценным анахом.

Солонина имела довольно сносный вкус, зато вода отдавала лёгкой тухлецой, а хлеб немного зачерствел. Однако Читрадрива был настолько голоден, что уплетал за обе щеки, а затем подобрал и отправил в рот даже самые маленькие крошки, случайно упавшие на тарелку, и выпил воду до капли.

– Оставайтесь там, где сидите, – сказал страж, видя, что Читрадрива порывается встать с постели и принести ему посуду. В очередной раз продемонстрировав меч, он сам подошёл к пленнику, подхватил пустую тарелку с кружкой, выставил их за дверь и прокомментировал свои действия так:

– Кому положено, заберут.

– А можно мне прогуляться? – спросил Читрадрива.

– Не сейчас, – буркнул страж, устроился поудобнее на своей лежанке и посоветовав:

– Лучше отдыхайте, вам надо набраться сил, – закрыл глаза.

Читрадрива подождал минут пятнадцать, затем сделал осторожную попытку слезть на пол. Немедленно из складок плаща прозвучал гнусавый голос:

– Досточтимый синьор Андреа, я всё слышу, не делайте глупостей, – и в подтверждение этих слов тихо звякнуло железо.

Читрадрива дважды повторял свою попытку, но оба раза безуспешно. Убедившись наконец, что обмануть бдительного стража невозможно, он окинул взглядом «темницу». Здесь не было практически ничего, кроме крохотного, закрытого ставней оконца, двери да двух узких деревянных лежанок, представляющих из себя обыкновенные дощатые настилы, с одной стороной намертво приколоченные к стенам, а с другой опирающиеся на необструганные чурбачки-ножки. Надо заметить, что на лежанке Читрадривы имелся холщовый матрац, набитый соломой, и покрывало из шкур, заменявшее одеяло, тогда как лежанка сторожа таких удобств не имела. Сторожам приходилось сидеть или лежать там, завернувшись в плащи. Возможно, это было сделано для того, чтобы страж не расслабился и ненароком не заснул крепко, а мог только дремать. В отличие от пленника, которому отдых был полезен.

И поскольку делать было действительно нечего, Читрадрива в самом деле решил поспать. Но сон не шёл к нему. В голове роились разнообразные планы освобождения, один фантастичнее другого. Так продолжалось до тех пор, пока Читрадрива не сообразил, что отняв у него потаённое могущество, эти люди сами могут, чего доброго, следить за его мыслями.

Тут Читрадрива впервые испытал нечто похожее на испуг. Если дело обстоит именно таким образом, все надежды на спасение сводятся на нет… Хотя непохоже, чтобы главный страж, как именовал про себя Читрадрива гнусавого, читал его мысли.

Но какие-то чары безусловно были, иначе Читрадрива не лишился бы своих способностей. Кроме того, главный страж так уверенно сказал, что перстень пленнику не поможет, что сомневаться не приходилось: он знает о свойствах голубого камня. И знает достаточно, чтобы нейтрализовать их, противопоставив нечто равноценное.

Как бы там ни было, Читрадрива попытался не думать о возможности совершить побег. Однако думать о чём-либо другом пленник просто не мог, а не думать вообще оказалось настолько трудно и утомительно, что Читрадриву очень быстро захлестнула волна отчаяния, сменившаяся огромной усталостью. Теперь он то начинал дремать, то вдруг пробуждался и прислушиваясь к себе, с замиранием сердца искал какие-либо признаки вмешательства сторожей в его сознание. Но даже припомнив все нелепые выдумки Пеменхата по этому поводу, Читрадрива не обнаруживал никаких подозрительных признаков вторжения в мысли. Во время приступов дремоты ему не снились жуткие тени в чёрных плащах, роющиеся у него в голове. Наяву зловещие фигуры также не мерещились. Вроде бы и волноваться нечего…

Увы, Читрадрива волновался, причём довольно сильно, и ничего не мог с собой поделать! Поэтому для него было большим облегчением, когда над его кроватью выросла фигура главного стража, и в тесной коморке прозвучал гнусавый голос:

– А вот теперь, достопочтенный синьор Андреа, можно и свежим воздухом подышать. Вам ещё не расхотелось гулять?

Читрадрива не заставил себя долго упрашивать. Под наблюдением гнусавого он покинул комнатку, пройдя узеньким коридорчиком, поднялся по крутой лестнице и очутился на корме корабля, который на всех парусах нёсся к неведомой ему цели. Свежий ветер налетел резким порывом и ударил в спину, заставив ослабевшего пленника пошатнуться. Читрадрива не упал лишь потому, что его мигом подхватили под левую руку. Он обернулся и в надвигающихся сумерках узнал последнего по счёту налетчика из той четвёрки, которую видел в обеденном зале.

– Вот это и есть Николо, который огрел вас сзади, – прогудел за спиной главный страж. – Не правда ли, хорош? А до чего силён! К тому же, превосходный фехтовальщик. Николо!..

Неуловимым движением руки стражник выдернул из ножен тускло сверкнувший широкий меч, который описал над головой владельца круг и с непостижимой быстротой вернулся обратно в ножны.

– Вот так, – небрежно заметил главный страж. – Вообще-то, синьор Андреа, лично я не советую вам шутить ни с кем из нас, но с Николо – в особенности. Стойте там, где стоите, дышите замечательным морским воздухом и не двигайтесь. В противном случае вам не поздоровится.

– Вам же запрещено убивать меня, – как можно увереннее сказал Читрадрива.

– Убивать – да, – согласился главный страж. – Но Николо может изувечить вас, чтобы укротить ваш пыл. А ведь вы не хотите остаться немощным калекой, не правда ли, синьор Андреа?

Что и говорить, перспектива была малоприятная, и Читрадрива замер у входа в трюм. Тем более, что в словах главного стража почудился скрытый намёк на его отличие от Карсидара.

В самом деле, если у Карсидара все телесные изъяны вообще и раны в частности излечивались сами собой, этого никак нельзя было сказать о Читрадриве, которому для лечения приходилось прибегать к услугам перстня. Так что же этому любезному ублюдку известно о его друге? Или неизвестно ничего, а он просто знает, что теперь Читрадрива не может воспользоваться своим перстнем…

Ответа не было. С одной стороны, откуда им знать о Карсидаре, оставшемся за тридевять земель? Но с другой стороны, войско Бату было разгромлено слишком необычным способом, и слухи о свершившемся чуде вполне могли докатиться и до здешних краёв. Возможно, даже здесь знают, что молнии пали на переправу не сами по себе, а с помощью двух чужеземцев, которые фактически спасли Киев от разорения. А за год до битвы с Бату один из этих чужеземцев полностью уничтожил татарскую разведку опять же при помощи странного огня. Поскольку у Читрадривы нет привычки бросаться молниями, это должен был делать другой колдун… Значит, захватившие его головорезы должны знать о нём и о Карсидаре очень много. Слишком много…

А пока оставалось покориться похитителям, которые были явно сильнее. Сторожа по очереди сменяли друг друга, но с пленником не говорил никто, кроме старшего, который обычно дежурил днём. Да и то эти разговоры на три четверти состояли из вежливых советов побольше отдыхать и не делать глупостей. Остальные сторожа большей частью молчали, вообще старались не причинять Читрадриве лишнего беспокойства и обращались с ним настолько предупредительно и вежливо, насколько позволяли их грубые натуры. Правда, похитители не упускали случая продемонстрировать скрытые под чёрными плащами мечи, но что ещё ожидать от тех, кто стережёт пленника?

Кормили однообразно: солонина, сухари и тухлая вода. Однако еда подавалась по первому требованию Читрадривы. На палубу его выводили либо рано утром, ещё перед рассветом, либо поздно вечером, после захода солнца. Может, это делалось для того, чтобы он не мог определить по положению солнца направление движения корабля. А может, следившие за каждым шагом пленника сторожа не хотели, чтобы Читрадрива заметил в сумерках какой-нибудь островок поблизости. Вдруг он решится на побег? Хотя каким образом? Броситься с борта корабля в ледяную воду и добраться до берега вплавь – вряд ли на это можно рассчитывать всерьёз!

За время своих коротких прогулок пленник убедился лишь в одном: это был явно не тот корабль, с капитаном которого велись переговоры о проезде в Неаполь. Палуба у него была несколько уже, сам корабль длиннее, да и лица матросов, капитана и его помощника были Читрадриве совершенно незнакомы. Как ни странно, он даже обрадовался этому: всё же не капитан предал его и Лоренцо. Но кто же тогда?..

В общем, оставленное Читрадриве жизненное пространство было очерчено строгими границами, переступать которые главный страж категорически не советовал. От нечего делать Читрадрива даже пробовал вести счёт дням, выцарапывая бесполезным теперь голубым камнем косые чёрточки в изголовье своей лежанки. Однако на второй же день заточения (то есть после третьей прогулки) главный страж сказал ему:

– К чему понапрасну портить стену, досточтимый синьор Андреа? Во-первых, я могу лишить вас и прогулок, и своего общества днём, а в затемнённой комнате вы неизбежно собьётесь со счёта. Во-вторых, вам всё равно неизвестно, сколько дней и ночей вы лежали без памяти.

И хотя Читрадрива подозревал, что начальный период беспамятства длился не более суток, тем не менее, осознание того, что за каждым его шагом тщательно следят, отбило у него всякую охоту подсчитывать дни заточения.

Правда, был ещё косвенный способ судить о проведенном в плену времени: с момента нападения Читрадрива не брился. Это страшно раздражало его, потому что анхем не носили бород, и с непривычки у него здорово чесались и щёки, и подбородок, и шея, об которую тёрлись отросшие волосы. Кроме того, после еды к усам и бороде прилипали крошки хлеба, из-за чего Читрадрива чувствовал себя грязным с головы до ног.

– Нельзя ли мне побриться? – спросил он однажды главного стража.

– Очень сожалею, синьор, но никто из нас не догадался захватить с собой бритву, – флегматично заметил тот. – Придётся вам потерпеть до тех пор, пока мы не прибудем на берег.

И вопреки желанию Читрадриве пришлось терпеть пышную растительность на лице.

– А мои вещи целы? – спросил он в другой раз, имея в виду главным образом свой перевод священных книг на анхито. И с некоторым облегчением услышал:

– Разумеется, синьор Андреа. Мы конечно же позаботились о вашем драгоценном багаже. Было бы весьма досадно, если бы вы лишились его.

Однако на том радость и кончилась. На самые настойчивые просьбы Читрадривы главный страж неизменно отвечал:

– Не сейчас, синьор Андреа, не сейчас. Потерпите ещё немного, и в вашем распоряжении будет всё, что угодно, в том числе и ваш труд.

– А вы не боитесь, что я пожалуюсь тому, кто послал вас, на плохое обращение со мной? – спросил однажды Читрадрива, получив очередной вежливый отказ по поводу какой-то мелочи. Тогда в глазах главного стража впервые мелькнуло нечто похожее на испуг, но он быстро овладел собой, с достоинством ответил:

– К сожалению, я ничего не могу сделать для вас, – и немедленно кликнув Николо, удалился. Теперь он не дежурил в каюте днём, лишив таким образом пленника возможности поговорить хоть с кем-нибудь.

А со следующего вечера главный страж отменил также и прогулки! Причём началось всё с того, что в воду, посланную Читрадриве на ужин, явно подмешали сонное зелье, вкус которого был забит тухлым запахом этой малоприятной жидкости. После ужина Читрадрива почувствовал, что ему просто лень подниматься на палубу. И хотя молодой верзила, присматривавший за ним, был готов сопровождать пленника, Читрадрива неожиданно для самого себя показал жестами, что желает остаться в комнате. Затем не дожидаясь ответа парня, растянулся на лежанке, отвернулся лицом к стене и почти мгновенно заснул.

Сколько он проспал, неизвестно. Когда Читрадрива наконец открыл глаза, напротив уже не было верзилы, зато там развалился Николо, который не отрываясь смотрел на пленника и при этом ковырял тоненькой щепочкой в зубах.

– Я долго спал? – недовольно спросил Читрадрива.

Он задал этот вопрос с единственной целью – продемонстрировать недовольство. Николо не отреагировал и продолжал пялиться на пленника совершенно бездумными оловянными глазами.

– Я голоден! – возмутился Читрадрива и подкрепил слова соответствующими жестами. Результат был тот же: Николо оставался безучастным.

– Но хотя бы прогуляться мы пойдём? – и Читрадрива попробовал встать. Сторож нахмурился и на четверть вытащил меч из ножен.

Всё было понятно: и еда, и прогулка отменяются. Читрадрива забился в угол лежанки и впал в совершеннейшее уныние. Это что ещё такое?! Ну, сам по себе переход на более жёсткий режим можно объяснить: он прогневал главного стража, и тот отыгрывается, как может. С этим всё ясно. Но для чего давать сонное зелье?..

Пока что Читрадрива не находил приемлемого объяснения странному поступку сторожей. Но в тот момент, когда угнетение готово было перерасти в полностью беспросветное отчаяние, он обратил внимание на весьма странное обстоятельство: качка заметно уменьшилась, можно сказать, почти прекратилась. Это могло означать, что погода налаживается, и штормившее с самого начала плаванья море постепенно успокаивается. Но было и второе объяснение: корабль вошёл в гавань.

А вот в этом случае сторожам как раз могло понадобиться, чтобы пленник не шумел, если они хотели сохранить его пребывание на корабле в тайне! Кроме того, открывалась причина, по которой Читрадриву лишили прогулок – это была не прихоть обидевшегося главаря сторожей, но элементарная необходимость.

Он очень внимательно прислушался, стараясь уловить малейший шорох, долетавший в комнату. И вот Читрадриве почудилось, что кроме ставшего уже привычным плеска волн, снаружи доносятся какие-то скрипы, звуки шагов, позвякивание, бряцанье, а также… Да, если скрипеть могли корабельные снасти, ходить по палубе – матросы, если позвякивание металла также можно было объяснить каким-то образом, то этого никак нельзя сказать о конском ржании! Раньше пленник не слышал ржания, да и зачем везти лошадей из Барселоны? Значит, если слух не обманул Читрадриву, этот звук в самом деле доносится с берега. Посмотреть бы туда… Как досадно, что прогулки отменены!

Почувствовав лёгкое прикосновение к плечу, Читрадрива резко обернулся. Склонившийся над ним Николо протягивал кусок солонины (в виде исключения, без сухаря и не на тарелке) и кувшинчик (опять же в виде исключения, наполненный белым вином, а не застоявшейся водой). Он не заметил, чтобы сторож выходил в коридор. Значит, Николо держал снедь у себя, а поесть не давал потому, что больше еды не было.

– Вот спасибо, сейчас самое время подкрепиться, – раздражённо буркнул Читрадрива. Сторож высоко задрал брови, выпучил глаза и приложив палец левой руки к губам, правой тронул рукоять меча.

– Ну да, молчу, молчу, – поспешно зашептал Читрадрива.

Николо нахмурился, поудобнее обхватил рукоять и вновь слегка вытянул меч из ножен. Читрадрива пожал плечами, молча взял еду и принялся угощаться. Даже мясо показалось ему не таким солёным, как обычно, а кисловатое вино представлялось по сравнению с тухлой водой настоящим нектаром. Правда, Читрадрива боялся, что в него вновь подмешано зелье, но опасения не подтвердились. От вина кружилась голова, но спать совершенно не хотелось.

Следующие несколько часов пленник провёл в абсолютном покое, не думая о том, куда и зачем его везут. Снаружи было тихо, затем раздалось топанье множества ног по палубе, до слуха Читрадривы донеслись пронзительные отрывистые выкрики. Заскрипело дерево, что-то хлопнуло, загрохотало. Очевидно, корабль готовился к отплытию.

Читрадрива взглянул на сторожа. Николо застыл на своей лежанке, и трудно было определить, бодрствует он или спит. Шуметь и тем самым затевать ссору со сторожем не было никакого желания. Между прочим, Николо не выставил в коридор пустой кувшин из-под вина, а сунул его под свой настил. Страж также был заключён в комнате. Заключён вместе с Читрадривой!

Стало быть, его тюремщики действительно боятся, что посторонние узнают о присутствии на корабле пленника. Так может, попробовать выдать себя? Но жесты Николо не оставляют ни малейших сомнений насчёт того, как намерен действовать сторож. А Читрадриве, лишённому своих способностей и даже своего меча, с которым он обращался довольно неуклюже, нечего было противопоставить противнику.

И он остался на своей лежанке, ожидая дальнейшего развития событий. В конце концов, не могли же их держать взаперти целые сутки, снабдив лишь небольшим куском солонины и одним кувшинчиком вина на двоих!

Однако ждать пришлось дольше, чем рассчитывал Читрадрива. В каюте уже царил почти полный мрак, свидетельствовавший о том, что солнце село, и обманутый полной неподвижностью сторожа пленник решил было проверить, не заснул ли тот, когда за дверью раздались громкие шаги. Николо мигом соскочил с лежанки и замер подле Читрадривы в выжидательной позе, а Читрадрива мысленно приготовился к любым неожиданностям.

Но ничего страшного не произошло. Дверь распахнулась, на пороге появился главный страж с толстой свечой в руке. Он велел Николо подняться на палубу, и стражник молча вышел из каюты.

– Ну вот, синьор Андреа, мы прибыли, – приторно ухмыльнувшись, обратился вошедший к Читрадриве. – Извините, что пришлось закрыть вас на некоторое время и не выпускать наверх, но это было просто необходимо. Впрочем, всё это пустяки, я надеюсь, выданный по поводу прибытия кувшинчик вина скрасил неприятное времяпрепровождение. Кроме того, сейчас вам представится шанс немного проветриться.

– Мы в порту? – наобум спросил Читрадрива.

– В порту, в порту, – как-то слишком поспешно согласился главный страж и с лёгким поклоном добавил:

– Синьор Андреа на удивление проницателен.

Из чего Читрадрива заключил, что они уж во всяком случае не в порту. А страж сунул ему в руки широкий пояс и сказал:

– Наденьте вот это, любезный, и выходите. Да поживее.

Читрадрива недоверчиво осмотрел пояс, но ничего подозрительного не обнаружил.

– Надевайте, надевайте, – подбодрил его страж. – Не бойтесь, ничего худого с вами не случится.

Пришлось подчиниться. Читрадрива не боялся какой-то каверзы, он просто хотел знать, зачем это нужно.

– Вот так-то лучше, – прогнусавил бородач и посторонился, давая пленнику дорогу.

– Сейчас ночь, но не вздумайте шутить, синьор Андреа, – сказал он в спину Читрадриве.

У выхода из трюма стояли три сторожа, команда корабля сгрудилась поодаль. Корабль стоял посреди реки, ближе к левому берегу, где на некотором расстоянии друг от друга горело два костра – несомненно, сигнальные.

Читрадриву подвели к правому борту корабля, с которого свисала верёвочная лестница. Внизу покачивалась на волнах лодка с двумя гребцами. Николо, а вслед за ним и молодой верзила проворно спустились в лодку.

– Теперь ваш черёд, синьор Андреа. И без глупостей, – сказал главный страж, подтолкнул Читрадриву к лестнице, и тот почувствовал, что остриё меча коснулось его спины между лопатками.

– А если я сорвусь и упаду? – спросил Читрадрива.

– Не бойтесь, – ухмыльнулся главный страж. – Николо вас поймает… Ну же, синьор Андреа. Нас ждут.

Taken: , 1