"Не жалейте флагов" - читать интересную книгу автора (Во Ивлин)

Х

Морозы отпустили, снег сходил. Колони-бог, Бэгшот-хит, Чог бем-коммон и прочие небольшие, поросшие утесником и кустарником полигоны между шоссейными дорогами Суррея, – клочки дикой земли, обозначенные на указательных знаках буквами «В. в.», а на географических картах «учебное поле номер такой-то», – вновь вылезли на свет божий после краткого периода заснеженной красоты.

– Можно двигать дальше с тактической подготовкой, – сказал командир части.

Три недели подряд они чертили взводные схемы и ротные схемы. Капитан Мейфилд лишал себя досуга, изыскивая способы превращения в поле боя тех немногочисленных акров закрытой болотистой местности, которые находились в его распоряжении. С точки зрения солдат все схемы отличались одна от другой лишь расстоянием от лагеря до учебного поля и расстоянием, которое приходилось преодолевать перед прекращением огня. Потом три дня подряд командир части выезжал с начальником штаба в броневике; каждый имел при себе палетку. «Организуем батальонные учения, – говаривал капитан Мейфилд. Его солдатам было все равно. – Это наши первые батальонные учения. Крайне необходимо, чтобы каждый в роте был на высоте».

Аластэр мало-помалу постигал новые разновидности языка. Существовал простой язык, с неизменным повторением непристойного присловья при каждой фразе, на нем говорили его собратья солдаты. Этот нечего было изучать. Но существовал еще язык, на котором говорили офицеры, и иногда они обращались на этом языке к нему. Когда капитан Мейфилд впервые спросил его: «Вы на высоте, Трампингтон?» – он решил, что имеется в виду его положение на местности, а он в ту минуту стоял в траншее по колено в воде, в каске, украшенной орляком – так велел ему Смолвуд, их взводный. «Нет, сэр», – браво ответил он.

Капитан Мейфилд был скорее доволен таким, признанием. «Поднимите этих людей на должную высоту, Смолвуд», – сказал он, после чего взводный стал нудно и неубедительно толковать о неспровоцированном нападении Юга на Север (который не подписал Женевский протокол о запрещении применения боевых отравляющих веществ), о том, как надо поддерживать батареи, ББМ, ПКО и так далее. Аластэр узнал также, что все схемы кончаются так называемой «бойней»; вопреки его опасениям, эта «бойня» не имела ничего общего с кровавым побоищем, а означала восстановление на краткий срок личной свободы передвижения: все разбредались куда глаза глядят, Смолвуд свистел в свисток, а капитан Мейфилд кричал:

«Смолвуд, будьте любезны, уберите отсюда ваш взвод ко всем чертям и постройте его на дороге!»

В день батальонной схемы они маршем вышли из лагеря в составе батальона. Аластэра назначили взводным минометчиком. Разыгрывалась азартная игра, и шансы ее горячо обсуждались. Минометов у них сейчас не было, и ему дали взамен легкую, удобную в обращении деревянную болванку, которую он нес на ремне поверх вещевого мешка, избавившись таким образом от винтовки. Пока что это была выгодная мена, но близился день, о котором говорили: «Вот когда получим вооружение по форме 1098» – и тогда после этого мрачного события ему придется маяться хуже любого стрелка. Еще два солдата попросили, чтобы их сделали истребителями танков, и это был опрометчивый шаг: вопреки всем ожиданиям, Противотанковые ружья вдруг прибыли. Один солдат благоразумно заболел перед учениями, другой заболел после.

Так вот. Наполнили фляги, уложили в котелки неприкосновенный запас и из-за упрямства Севера в Женеве нацепили противогазы, сгубившие в корне старания тех, кто изобретал снаряжение, сделать все, чтобы солдатская грудь дышала свободно. Через десять минут марша, после команды «вольно!», начали петь «А ну, кати бочонок», «На Зигфрида на линии просушим мы белье» и «Квартирмейстерскую». Затем был дан приказ перейти на марш в предвидении встречи с противником. Что это такое, было досконально известно: тащись по канаве, спотыкаясь на каждом шагу; пение прекратилось; истребитель танков заунывно ругался. Потом была подана команда «надеть противогазы!», и все надели противогазы; стенанья истребителя танков заглохли под маской.

– Химическая тревога – отбой! Не кладите противогазы сразу в подсумки. Пусть немного просохнут.

Пройдя около восьми миль, они свернули с большака на проселочную дорогу и наконец остановились. Было одиннадцать часов.

– Батальон прибыл в район сосредоточения! – выкликнул капитан Мейфилд.

– Командир только что ушел вперед на разведку с разведгруппой.

Впечатление было такое, будто он выкликает перед толпой паломников: «Это Ватикан! Папа только что прошел в Сикстинскую капеллу!»

– Так гораздо интересней. Когда пытаешься понять, что к чему, – как бы оправдываясь, сказал Смолвуд. – Да, да, курите, курите.

Рота уселась на обочине и стала уничтожать неприкосновенный запас.

– Послушайте, – сказал Смолвуд. – Для обеда будет привал.

Они продолжали есть. Почти все молчали.

– Скоро командир пришлет за группой наблюдения! – выкликнул капитан Мейфилд.

Немного погодя явился вестовой, со своей вестью явно не спешивший, и увел капитана Мейфилда.

– Командир части послал за своей группой наблюдения, – сказал Смолвуд.

– Ротой теперь командует капитан Браун.

– Командир части отдал приказ! – выкликнул капитан Браун. – Сейчас он размещает первый эшелон штаба. Теперь ротные командиры ведут разведку. Скоро они пошлют за своими группами наблюдения.

– Ума не приложу, на кой мы им тут сдались, – сказал истребитель танков.

Прошло три четверти часа. Затем явился связной с письменным распоряжением для капитана Брауна.

– Вы должны встретить командира роты во втором «А» квадрата «Пасека», – сказал тот троим взводным. – Я веду роту в «П» того же квадрата.

Смолвуд вместе со своим связным и денщиком покинули командный пункт взвода и нерешительно откочевали в кустарники.

– Построить роту, старшина.

Создавшаяся ситуация не сильно радовала капитана Брауна; рота зигзагами тянулась за ним по пустырю; сделали несколько остановок, во время которых капитан Браун ломал голову над картой. Наконец он сказал:

– Вот ротный район сосредоточения. Сейчас ротный командир отдает приказ наблюдательной группе.

Как только люди начали устраиваться на позицию, появился капитан Мейфилд.

– Куда делись взводные командиры, черт побери? – спросил он. – И что делает здесь рота? Я сказал: пункт «П» квадрата «Пасека», а это второе «А».

Завязался спор, до Аластэра долетали только отдельные фразы: «Кольцевой обвод», «Сопряжение трасс» и то и дело повторяющееся: «Да, ошибка в карте». Капитан Браун как будто выходил победителем; во всяком случае, капитан Мейфилд отправился искать свою наблюдательную группу, оставив роту иод его командованием.

Прошло полчаса. Капитан Браун счел своим долгом объяснить заминку.

– Взводные командиры ведут разведку, – сказал он. Немного погодя появился командир части.

– Это третья рота? – спросил он.

– Так точно, сэр.

– В чем дело? Вам сейчас следует быть на рубеже атаки. – Затем, поскольку было ясно, что пробирать капитана Брауна за оплошку бесполезно, он сказал тоном, которого тот так страшился: – Я каким-то образом проскочил мимо ваших часовых, когда шел к вам. Будьте любезны, объясните мне систему вашей непосредственной обороны.

– Видите ли, сэр, мы остановились тут просто так… Командир части увел с собой капитана Брауна.

– Сейчас ему вставят фитиль, – констатировал истребитель танков, впервые за весь день испытывая удовлетворение.

Капитан Браун вернулся сам не свой и начал лихорадочно расстанавливать посты воздушного оповещения и химического наблюдения. В самый разгар его деятельности прибыли взводные связные и повели взводы в районы сосредоточения. Аластэр прошел со взводом еще полмили. Затем они остановились. Появился Смолвуд и собрал вокруг себя командиров отделений. Командир части был тут же и слушал, как Смолвуд отдает приказ. Когда тот кончил, командир сказал:

– Мне кажется, вы забыли упомянуть о БМП, Смолвуд, не так ли?

– БМП, сэр? Да, сэр, похоже, я не знаю, где он. Командир увел Смолвуда за пределы слышимости.

– А теперь ему вставят фитиль, – ликуя, возвестил истребитель танков.

Командиры отделений вернулись к своим людям. Приказ Смолвуда распухал от подробностей: рубеж атаки, час «Ч», разграничительные линии включительно и исключительно, объекты наступления, огневая поддержка.

– Так оно всегда и бывает, – сказал капрал Дин. – Они там, мы тут. А потом давай в атаку.

Прошло еще полчаса. Появился капитан Мейфилд.

– Ради Христа, Смолвуд, ведь вы сейчас должны наполовину подняться на высоту.

– О! – сказал Смолвуд. – Простите. Пошли. Вперед! Взвод собрал снаряжение и вступил в бой, с трудом продвигаясь по склону холма. Вдруг впереди появился майор Буш, заместитель командира части. Его с восторгом обстреляли холостыми патронами.

– Накрылся, – сказал солдат, ползший рядом с Аластэром.

– Вы попали под сильнейший обстрел, – сказал майор. – Большинство из вас ранены или убиты.

– Сам ты убит.

– Так что же вы намерены предпринять, Смолвуд?

– Спускаться обратно, сэр.

– Ну так спускайтесь.

– Спускаться обратно! – приказал Смолвуд.

– А что вы намерены предпринять дальше? Смолвуд в отчаянье озирался Вокруг, словно ища источник вдохновенья.

– Поставить дымовую завесу, сэр.

– Ну так ставьте дымовую завесу.

– Поставить дымовую завесу! – приказал Смолвуд Аластэру. Майор пошел дальше, морочить взвод у них на фланге.

– Вперед, – приказал Смолвуд. – Надо же преодолеть этот проклятый холм. Так уж лучше сейчас.

Путь вышел короче, чем казалось поначалу. Через двадцать минут они достигли вершины, где их ждала продолжительная «бойня». Мало-помалу сюда с разных сторон стянулся весь батальон. Третья рота собралась и построилась; затем их распустили на обед. Обед был давно съеден, и они просто лежали на спине и курили,

По пути в лагерь командир части сказал:

– Не так уж плохо для первого раза.

– Не так уж плохо, полковник, – отозвался майор Буш.

– Несколько медленны на подъем.

– Да, несколько неповоротливы.

– Смолвуд оказался не на высоте.

– Он был очень туг на подъем.

– Но мне все же кажется, мы кое-чему научились. Люди были заинтересованы. Это было сразу заметно.

Батальон добрался до лагеря уже затемно. Они парадным маршем прошли мимо караулки, разделились на роты и стали на ротном плацу.

– Винтовки протереть до ужина, – приказал капитан Мейфилд. – Взводным сержантам собрать стреляные гильзы. Осмотр ног повзводно.

Улучив минуту, Аластэр прошмыгнул к телефонной будке и успел позвонить Соне до того, как капитан Мейфилд вынырнул из-за угла барака с электрическим фонариком, чтобы осматривать ноги. Аластэр надел чистые носки, сунул под соломенный тюфяк форменные ботинки, переобулся в штатские туфли и был готов. Соня уже ждала его в машине перед караулкой.

– Милый, от тебя сильно пахнет потом, – сказала она. – Что ты делал?

– Ставил дымовую завесу, – гордо отвечал Аластэр. – Все наступление задерживалось, пока я не поставил дымовую завесу.

– Какой ты молодец, милый. У меня на обед бифштекс из консервов и пудинг с почками.

После обеда Аластэр расположился в кресле.

– Не давай мне заснуть, – сказал он. – К полночи я должен вернуться в часть.

– Я разбужу тебя.

– Хотелось бы мне знать, насколько этот бой похож на настоящий, – успел он сказать засыпая.

Заморская операция, к которой готовился Питер Пастмастер, не состоялась. Питер вновь надел свою прежнюю форму и вернулся к прежнему образу жизни. Его полк был расквартирован в бараках в Лондоне, мать, как и прежде, жила в «Ритце», а большинство друзей, как и прежде, можно было встретить за стойкой бара Брэттс-клуба. Теперь, когда у него была уйма свободного времени, а перспектива настоящего дела хотя и отодвинулась на неопределенный срок, все же определяла его планы на будущее, – теперь Питера начали мучить угрызения династической совести. Ему тридцать три. Он любую минуту может убраться на тот свет.

– Мама, – сказал он, – тебе не кажется, что я должен жениться?

– На ком?

– На ком угодно.

– Не понимаю, как можно сказать: должен жениться на ком угодно.

– Не сбивай меня, дорогая. А вдруг меня убьют – вот я о чем.

– Невелико счастье для бедной девушки, я так полагаю, – ответила Марго.

– Мне хочется сына.

– А, ну тогда женись, милый. У тебя есть кто-нибудь на примете?

– Нет как будто.

– И у меня тоже. Надо подумать. По-моему, вторая дочь Эммы Гранчестер очень хорошенькая – попытай ее. Конечно, есть и другие, Я разузнаю.

Так Питер, которому все это было в новинку, начал выходить с молоденькими и очень достойными девицами. Поначалу он чувствовал себя неловко, но вскоре вполне освоился со своим новым положением. Все было просто, как апельсин. И очень скоро набралось с десяток матерей, достаточно старомодных, чтобы радоваться перспективе обрести в своем зяте викторианские преимущества старого дворянского титула, новое состояние и красивые ноги в синих брюках со штрипками.

– Питер, – сказала ему как-то Марго. – Ты когда-нибудь отрываешься от новых подруг, чтобы повидаться со старыми? Что с Анджелой? Я ее что-то совсем не вижу.

– По-моему, она вернулась в Англию.

– Она сейчас не с Безилом?

– Нет, не с Безилом.

А она по-прежнему жила на самом верху каменной коробки на Гровнер-сквер. Внизу под ней, слой за слоем, богатые мужчины и женщины приходили и уходили по своим делам – слой за слоем, вплоть до уровня улицы, а еще ниже, под землей, администраторы оборудовали подвал под бомбоубежище. Анджела редко выходила из квартиры – только раз или два в неделю, чтобы посмотреть кино, и всегда одна. Она завела привычку носить очки из дымчатого стекла и не снимала их ни дома, ни на улице; не снимала и в своей гостиной с приглушенным, скрытым освещением, когда час за часом просиживала у приемника, с графином и стаканом под рукой; не снимала и тогда, когда гляделась в зеркало. Одна только Грейнджер, служанка, знала, что происходит с миссс Лин, но знала одну только внешнюю сторону. Грейнджер знала число бутылок, пустых и полных, в маленькой кладовой; видела лицо миссис Лин утром, когда щиты затемнения снимали с окон. (Теперь ей никогда не случалось будить миссис Лин; глаза той были всегда открыты когда служанка приходила будить ее; иногда миссис Лин, одетая, сидела в кресле; иногда лежала в постели, неподвижно глядя в пространство перед собой. Дожидаясь, пока ее окликнут.) Грейнджер знала, сколько подносов с едой приносилось снизу из ресторана и уносись нетронутыми. Все это знала Грейнджер и, будучи девушкой недалекой и благоразумной, помалкивала; но поскольку она была девушкой недалекой и благоразумной, ей не дано было знать, что происходит в душе миссис Лин.

Снега сошли, и с ними вместе истаяли последние недели зимы; вскоре, не подозревая об опасностях войны, вернулись в свои наследственные владения ласточки.