"Брак поневоле" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 10

Камилла сделала всего несколько шагов по коридору, как вдруг увидела спешившую навстречу ей баронессу. Девушка была удивлена тем, что баронесса не зашла к ней раньше, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь и не хочет ли она обсудить какие-либо проблемы перед отъездом в Мелденштейн. Камилла подумала, что, вероятно, пожилая женщина все еще чувствовала себя нездоровой, однако сейчас, судя по поведению баронессы и по выражению ее лица, что та находилась в состоянии крайнего возбуждения.

– Мне необходимо поговорить с вами, мисс Лэмберн, – запыхавшись, сказала баронесса, подойдя к Камилле.

– Конечно, – согласилась девушка. – Прошу вас в мою спальню. Я отошлю Розу.

– В этом нет необходимости, – ответила баронесса. – У вас есть будуар, может быть, пройдем туда?

Она открыла дверь комнаты, смежной со спальней. Перед Камиллой предстала прелестная маленькая гостиная, которую она прежде не заметила. В комнате на столах стояли искусно составленные букеты, и девушка подумала, что с ее стороны было большим упущением не обратить внимания на этот специально предназначенный для нее будуар.

Баронесса закрыла дверь. Только сейчас девушка обратила внимание на ее изящное платье из бледно-сиреневого шелка, отделанное кружевами. Шляпка баронессы была украшена плюмажем, а длинные лайковые перчатки прекрасно гармонировали со всем ансамблем.

– Я глубоко обеспокоена, мисс Лэмберн, – начала баронесса, и по ее виду Камилла поняла, что это действительно так.

– Что случилось?

– Некоторое время назад маркграф послал за мной. Он сообщил мне, в какое расстройство и изумление привело его известие о том, что вчера, после того как я ушла спать, вы провели какое-то время в саду наедине с капитаном Чеверли.

Слова баронессы прозвучали совершенно неожиданно, но Камилле удалось выслушать их, ничем не выдав того ужаса, который они вызвали в ней.

– В самом деле? – холодно спросила она. – И что, в этом: есть что-то особенно предосудительное?

– Предосудительное? – переспросила баронесса. – Я не говорю, что это предосудительно, мисс Лэмберн, но, безусловно, это был чрезвычайно неосторожный поступок для девушки в вашем положении, тем более в самый канун приезда в Мелденштейн. Конечно, мне следовало сопровождать вас, я сама виновата в том, что случилось, но когда я увидела, как вы поднимались по лестнице, я была уверена, что вы отправились спать.

– Вы сделали самое естественное предположение, – заверила ее Камилла. – Я должна была пожелать вам спокойной ночи. Это большая оплошность с моей стороны. Но у меня болела голова, и я пошла к себе в комнату, чтобы поискать лавандовую воду.

– Это моя вина, – сказала баронесса. – Мне следовало бы зайти к вам и спросить, не нуждаетесь ли вы в моих услугах. Но, честно говоря, мисс Лэмберн, я все еще неважно себя чувствовала и была счастлива представившейся возможности покинуть душный и шумный зал.

– Кто посмеет вас в чем-либо упрекнуть? – беспечно произнесла Камилла. – Когда моя головная боль немного успокоилась, я решила, что мне неплохо побыть на свежем воздухе. Если вы помните, прошлой ночью было очень тепло. Капитан Чеверли был крайне любезен и проводил меня в парк. Я не вижу здесь ничего предосудительного.

– Маркграф всегда был сплетником и интриганом, – заметила баронесса. – Я не сомневаюсь, что, как только он прибудет в Мелденштейн, эта история будет немедленно доведена до сведения княгини. Она будет недовольна тем, что я пренебрегла своими обязанностями. Возможно, мне не удастся сохранить свой пост фрейлины при княгине и придется покинуть двор. Если это произойдет, жизнь моя будет кончена! Клянусь, мисс Лэмберн, мне тогда незачем будет жить!

Глаза баронессы наполнились слезами, и она принялась жалобно промокать их носовым платочком.

– Умоляю вас, не мучайте себя, – мягко произнесла Камилла. – Обещаю вам, я обязательно расскажу княгине о том, как я благодарна вам за ту доброту и заботу, которые вы проявили во время нашего путешествия. Нет никакой необходимости упоминать о вашем нездоровье, и я убеждена, что княгиня скорее прислушается к моему мнению, чем к мнению маркграфа.

– О, я в этом совсем не уверена, – с несчастным видом сказала баронесса. – Ах, мисс Лэмберн, как вы могли так пренебречь светскими условностями, да еще где – в этом дворце?

– Я не понимаю, какое маркграфу дело до того, что у меня возникло желание побеседовать со своим соотечественником, чьей защите и покровительству ее высочество сочла возможным вручить меня? Баронесса покачала головой.

– Ах, моя дорогая, вы так молоды, доверчивы и невинны! Вы даже не представляете, какими завистливыми и не доброжелательными могут быть люди при дворе! Они видят дурное в каждом поступке, каждом произносимом слове! Как я ругаю себя за то, что позволила вам совершить поступок, который, по вашему мнению, является естественным и заурядным, но который может быть совершенно не правильно истолкован людьми, желающими посеять смуту.

– Но зачем маркграфу причинять мне неприятности?

Баронесса сделала неопределенный жест.

– Он всегда испытывал чувство ревности по отношению к Мелденштейну, – пояснила она. – В настоящий момент, после победы над Наполеоном, многие государства в Европе сочли бы весьма престижным, если бы их монарх взял в жены англичанку.

Камилла улыбнулась:

– От ваших слов я скоро начну раздуваться от гордости.

Но баронесса не ответила на улыбку Камиллы.

– Вы вызовете ревность и зависть у многих царствующих особ, которые будут завтра присутствовать на вашей свадьбе, – сказала баронесса. – Не только потому, что вы англичанка, но и потому, что очень красивы.

Камилле пришла в голову идея.

– Послушайте! – воскликнула она. – Если я такая важная персона или стану ею, как только надену обручальное кольцо, то в моей власти решить эту проблему. Попросите капитана Чеверли немедленно подняться ко мне.

Баронесса была ошеломлена.

– Ни в коем случае! – воскликнула она. – Как вам в голову могла прийти подобная мысль? Совершенно недопустимо, чтобы вы с ним беседовали наедине!

Камилла упрямо вздернула свой маленький подбородок.

– Либо я важная персона, либо нет, – решительно произнесла она. – Я желаю поговорить с капитаном Чеверли, а маркграф может думать все, что ему заблагорассудится. Мне совершенно ясно, что он всего лишь злобный старый болтун, и я не потерплю, чтобы он расстраивал вас подобным образом!

– О моя дорогая, умоляю вас, подумайте, прежде чем поступить опрометчиво! – взмолилась баронесса.

– Я англичанка, – заявила Камилла, – и принятые в Мелденштейне или в Вестербалдене условности пока еще меня не касаются. Пригласите сюда капитана Чеверли, или я пошлю за ним Розу.

От этих слов баронесса пришла в крайнее возбуждение.

– Это недопустимо, совершенно недопустимо! – с трепетом воскликнула она. – Хорошо, я пойду сама и сделаю все, что от меня требуется, хотя, мисс Лэмберн, меня бросает в дрожь при мысли, какие это вызовет пересуды! Вы даже не представляете, какие пойдут разговоры!

– Пусть говорят, – решительно заявила Камилла, но баронесса в состоянии чрезвычайного волнения уже покинула будуар.

Камилла повернулась к окну и стала ждать Хьюго Чеверли. Словно сама судьба не позволила им расстаться на такой драматической и печальной ноте. Как прекрасно снова оказаться рядом с ним, хотя бы на несколько мгновений! Сердце Камиллы замерло при мысли об этом.

Как и любая женщина на ее месте, она подбежала к камину и, приподнявшись на носках, оглядела себя в зеркало. Шляпка, украшенная бело-розовыми перьями и лентами, была ей очень к лицу, но Камилла видела, что уголки ее губ были трагически опущены, а под глазами легли темные тени от пролитых ночью слез.

Именно в этот момент в памяти ее всплыли слова матери. Леди Лэмберн одевалась, собираясь ехать на какой-то прием, как вдруг неожиданно ее ногу пронзила острая боль. Камилла, увидев, как мать, надевая с помощью служанки платье, поморщилась от боли, воскликнула:

– Ты так страдаешь, мама! Разве тебе обязательно идти на этот прием? Это совсем не доставит тебе удовольствия, если ты себя плохо чувствуешь!

– Твой отец был бы очень огорчен, если бы я отказалась сопровождать его, – ответила леди Лэмберн. – Мужчинам быстро надоедает общество больных и унылых женщин.

– Но разве папе когда-нибудь было скучно с тобой? – запротестовала Камилла.

Леди Лэмберн улыбнулась.

– Когда я выходила замуж за сэра Горация, он был очень красивым мужчиной, – сказала она. – К тому же он умеет так мило ухаживать за дамами. Многие очаровательные женщины бросали на него влюбленные взгляды, но он никогда не обращал на них ни малейшего внимания. Если меня не будет рядом с ним, возможно, ему будет труднее устоять против их льстивых речей.

– Ах, мама, – смеясь, воскликнула Камилла, – какого же мнения ты о бедном папе!

– Бедный папа ничем не отличается от других мужчин, – ответила леди Лэмберн. – Любого из них так легко сбить с пути истинного.

– Но папа обожает тебя, – возразила Камилла.

– Я знаю это, – согласилась леди Лэмберн, и глаза ее засветились мягким блеском, – и я тоже люблю его всем сердцем. Именно поэтому, Камилла, и стоит немного потерпеть, главное, чтобы папа об этом не знал.

– Ты хочешь сказать, что не расскажешь ему о своем недомогании?

– Нет, не расскажу, если не возникнет необходимости, – ответила леди Лэмберн. – Я уже говорила тебе, Камилла, и ты должна запомнить на всю жизнь: мужчины любят, чтобы их развлекали, они обожают быть в центре внимания. Женщина, постоянно и надоедливо толкующая о своих недомоганиях и пытающаяся вызвать к себе сочувствие, им до смерти скучна.

– Ты еще говорила, что мужчинам также скучны несчастливые женщины? – спросила Камилла, пытаясь докопаться до сути.

– Посмотри на людей, собравшихся на какой-либо прием. Вокруг каких женщин мужчины вьются, словно глупые мотыльки? Вокруг веселых, занятных и остроумных. Они не обязательно должны быть красивыми, они могут вовсе не быть изящными, но если они забавны, это все, что требуется их восторженным поклонникам.

Камилла вспомнила слова матери, когда была в Лондоне. Наилучшие партии делали отнюдь не самые красивые девушки, а чаще всего те, которые обладали веселым нравом и живостью натуры, передававшиеся окружающим.

Камилла чувствовала себя тогда совершенно не в своей тарелке. Ей было трудно казаться забавной, когда все вокруг было так ново и непривычно. Она не знала последних сплетен и новостей, не знала даже порой, с кем разговаривает.

Только вернувшись домой после всех этих приемов и званых вечеров, Камилла осознала, так плохо ей удалось выполнить наказ матери. Одно дело было болтать с Джервезом, с отцом или с молодыми сквайрами, живущими по соседству, и совсем другое – найти, что сказать, глядя в вежливо-скучающее лицо светского щеголя и чувствуя ту снисходительность, с которой они относились к молоденьким девушкам.

– Боюсь, я выглядела как полная идиотка! – смеясь, рассказывала она матери. – Впрочем, для меня это не имеет никакого значения! У меня не было ни малейшего желания задерживаться в Лондоне и на званых вечерах нагонять скуку на разодетых джентльменов точно так же, как они нагоняли ее на меня!

– Не могу поверить, чтобы моя дочь или ее отец позволили кому-нибудь скучать в их обществе! – ответила леди Лэмберн. – Обещаю тебе, Камилла, в следующий раз светская жизнь тебе придется больше по вкусу.

Но следующего раза так и не случилось. Леди Лэмберн становилась все более беспомощной, а средства сэра Горация не только уменьшились, но его просто стали преследовать кредиторы. А потом наступил день, когда закрылись все банки в стране и денег не стало хватать даже на еду, не говоря уже о светских развлечениях.

Камилла смотрела на себя в зеркало, и перед ее мысленным взором проносились все эти события – несчастья, бедность, страх перед будущим.

– Я должна радоваться тому, что у меня есть, – сказала она себе.

Эти слова она произнесла вслух. Затем, еще раз взглянув в зеркало, она вздернула подбородок и заставила себя улыбнуться. Она знала, что делает это для того человека, которого ожидает.

В этот момент дверь отворилась, и Камилла быстро повернулась. В комнату вошла баронесса в сопровождении Хьюго Чеверли. По его глазам Камилла поняла, что он очень обеспокоен, не случилось ли чего-нибудь непредвиденного. С неожиданной для себя уверенностью девушка сказала баронессе:

– Я хочу поговорить с капитаном Чеверли наедине. Не будете ли вы так любезны проследить в коридоре, чтобы нам не помешали?

– Я не должна оставлять вас вдвоем, – ответила баронесса, которую просьба Камиллы сразу же привела в волнение.

– Знаю, – тихо проговорила Камилла. – Потому прошу вас подождать в коридоре. Если вы кого-нибудь увидите, вы сразу же войдете в мою комнату. Я бы не хотела, чтобы вас снова упрекали в том, что вы плохо выполняете возложенные на вас обязанности.

– Конечно, – согласилась баронесса.

Слова Камиллы поколебали ее, и она решила, что, возможно, большой беды не будет, если она подождет в коридоре.

– Я сделаю, как вы просите: подожду снаружи, – согласилась баронесса, и в ее голосе зазвучали истерические нотки.

Баронесса покинула будуар, плотно закрыв за собой дверь. Какое-то мгновение Камилла и Хьюго Чеверли молчали. Затем он быстро шагнул к ней и, взяв ее руки, поднес их к своим губам.

– Что-то случилось? – спросил он. – Мне не следует находиться здесь – вы же знаете.

– Я полагаю, баронесса довольно ясно дала это понять, – улыбнулась Камилла. – Но теперь мне все равно, что будут говорить или думать. Я не позволю этим людям давить на меня.

Прочитав вопрос в глазах Хьюго, Камилла продолжала:

– Нас видели прошлой ночью. Маркграф устроил баронессе большой скандал из-за того, что она покинула меня. Она вообразила, бедняжка, что я уже легла спать, что, в общем-то, я и сделала перед тем, как вы постучали в мою дверь.

– Значит, маркграф опять сует нос не в свои дела? – пробормотал Хьюго. – Он может доставить вам неприятности?

– Баронесса сообщила мне, что именно это он и собирается сделать. Поэтому я прошу вас поговорить с маркграфом. Не ради меня, нет! Меня ни в малейшей степени не интересует его мнение обо мне. Но если он сообщит, что баронесса пренебрегала своими обязанностями, она может лишиться своего положения при дворе. А этого мы ни в коем случае не можем позволить.

– Мы? – Хьюго Чеверли от удивления поднял брови.

Камилла улыбнулась, и на щеках у нее появились ямочки.

– В конце концов, именно вы и я поставили баронессу в столь затруднительное положение, – сказала она.

– Вы не должны упрекать себя. Это полностью моя вина.

– А я была добровольной сообщницей, – мягко заметила Камилла.

Хьюго заглянул в ее глаза и на мгновение забыл обо всем на свете. Потом, сделав усилие над собой, он отвернулся и спросил почти сурово:

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Я хочу, чтобы вы выразили маркграфу свое крайнее изумление по поводу того, что прошлой ночью он не приставил ко мне для услуг ни одну из своих придворных дам. Он прекрасно знал, что баронесса уже немолода, да к тому же провела два дня в дороге. Со стороны маркграфа было бы весьма любезно и вполне естественно устроить таким образом, чтобы обязанности баронессы принял на себя кто-нибудь из его приближенных.

Неожиданно улыбка осветила лицо Хьюго Чеверли.

– Скажите ему, что я находилась в возбужденном состоянии, близком к истерике, – продолжала Камилла, – что вполне естественно для невесты накануне свадьбы. Я нуждалась в поддержке и утешении, кто-то должен был рассеять мои страхи по поводу предстоящих церемоний, не говоря уже о моей встрече с женихом, с которым я пока совершенно незнакома. Скажите маркграфу, что если бы не ваше вмешательство, я могла бы так разволноваться, что потребовала бы немедленно вернуться в Англию.

– Когда вы успели замыслить этот маленький заговор? – поинтересовался Хьюго, и в его глазах при этом запрыгали чертики.

– Прямо сейчас, – скромно ответила Камилла. – Я довольно изобретательна, не правда ли? И не забудьте добавить, что не собираетесь ничего рассказывать в Мелденштейне о его невнимательном отношении к будущей княгине. Это будет гарантией того, что он не станет торопиться с жалобами в адрес баронессы.

Хьюго Чеверли откинул назад голову и расхохотался.

– Я назвал вас неисправимой, – сказал он, – но лучше было бы назвать вас несравненной. На всем свете нет другой такой женщины.

– Вы и вправду так думаете?

– Конечно, я говорю чистую правду, – ответил Хьюго, став вдруг сразу серьезным. – О, моя дорогая, я не знаю, как я буду дальше жить без вас, ибо, клянусь вам, любая другая женщина по сравнению с вами покажется мне неинтересной и невыразительной.

– А я не знаю, как я стану жить, когда некому будет посмеяться вместе со мной. – На мгновение глаза Камиллы затуманились, потом она решительно добавила: – Я думала, что вчера, возможно, мы оба были немного малодушны. Мы слишком легко смирились с тем, что нам нужно отказаться от всего, что нам дорого, что всему пришел конец. У меня такое чувство, пусть безумное, нелогичное и не имеющее под собой никаких оснований, что мы должны верить.

– Верить? – переспросил Хьюго.

– Да, верить в себя, в наше будущее, – ответила Камилла. – Не может быть, чтобы наша встреча ничего не значила – это судьба.

– О любовь моя, если бы я только мог верить в это. С тех пор как мы расстались, я все время пытался найти какой-нибудь выход. Но у меня такое ощущение, что мы блуждаем в темноте, где нет и проблеска света, а только бесконечная пустота.

– Нет! Нет! – раздался протестующий возглас Камиллы. – Мы не должны предаваться подобным мыслям. Я знаю, что это глупо с моей стороны, но меня не покидает надежда, что мы снова встретимся. Если бы я не верила, что… – Камилла сделала паузу. Она видела, что Хьюго, глядя на нее, напряженно ждет окончания фразы. – Если бы это было так… я бы хотела умереть прямо сейчас, – тихо закончила она.

– Если вы будете говорить подобные вещи, – сказал Хьюго, – я заключу вас в свои объятия и, клянусь Богом, ни за что не выпущу.

По голосу Хьюго, который прозвучал почти исступленно, Камилла поняла, что подвергла его слишком тяжелому испытанию. Женское чутье подсказало ей, что она должна спасти Хьюго от самого себя. Тяжело вздохнув, девушка пересекла комнату и открыла дверь.

– Прошу вас, баронесса, – сказала она.

– Нам пора спускаться вниз, мисс Лэмберн, – торопливо произнесла та. – Маркграф будет ждать нас, и боюсь, что мы уже опаздываем.

Хьюго Чеверли не двигался. Не отрываясь, он смотрел на Камиллу. Его глаза горели, как раскаленные угли, как будто он задумал какой-то отчаянный поступок. Однако слова баронессы вернули его к действительности. Он посмотрел на каминные часы:

– Мы опаздываем на десять минут. Это совершенно недопустимо, и маркграф, без сомнения, поднимет по этому поводу ужасный шум. Я передам ему ваши извинения, мисс Лэмберн, и поговорю с ним на тему, которую мы только что обсуждали. Предлагаю вам подождать еще пять минут.

– Хорошо, – согласилась Камилла. – И я думаю, что бокал вина не повредит баронессе и мне перед дальней дорогой.

– О нет, нет, мисс Лэмберн! Я ни в коем случае не притронусь к вину в такой ранний час! – запротестовала баронесса.

Но когда распоряжение было выполнено и вино доставлено, баронесса выпила свой бокал без дальнейших возражений.

– Капитан Чеверли обо всем позаботится, – сказала Камилла. – Он поговорит с маркграфом, и обещаю вам, ни малейшего намека на то, что произошло прошлой ночью, не дойдет до ушей княгини. Все уже устроено.

– Но как вам это удалось? – с удивлением спросила баронесса.

– Всего лишь небольшая военная хитрость, – ответила Камилла. – После разговора с вами я начинаю думать, что, если мне хочется хоть немного сохранить свои позиции при дворе, я должна все время быть начеку.

– Я вовсе не хотела огорчить вас, – заверила ее баронесса, – или вселить в вас чувство неуверенности. В этом совершенно нет нужды, уверяю вас, коль скоро вы будете придерживаться определенных правил.

– Именно это мне всегда удавалось с большим трудом, – призналась Камилла и улыбнулась пожилой даме, которая в перьях и оборочках была похожа на взъерошенную курицу.

– У меня такое чувство, – добавила девушка, – что все будет не так страшно, как я думала вначале.

Она знала, что это любовь вселила в нее мужество, любовь рассеяла страхи перед тем, что о ней могут подумать при этом крошечном дворе. «Какое они имеют право критиковать или осуждать англичанку?» – спрашивала она себя.

Прежде Камилле казалось, что дверца клетки за ней захлопнулась навсегда. Однако теперь она начала верить в возможность избавления. Она не знала почему, но, спускаясь в зал к ожидавшей ее королевской процессии, чувствовала, что сердце ее наполняется надеждой.

Кавалерия маркграфа являла собой красочное зрелище: развевающиеся перья на шлемах, украшенные флагами пики, позвякивающие сбруи. Когда конники шли рысью на поворот, Камилла могла видеть, как играет солнце на их до блеска начищенном снаряжении.

Карета, в которой Камилла приехала из Амстердама, за ночь была украшена цветами. Теперь в нее была впряжена шестерка, а не четверка лошадей, и кучер был одет в новую, очень живописную ливрею.

Девушка обнаружила, что рядом с ней в карете поедет сам маркграф, а его адъютант и баронесса расположатся на сиденье напротив. Хьюго Чеверли снова ехал верхом сразу же за их экипажем. Вместе с ним экипаж сопровождал еще один эскадрон кавалеристов. Замыкали процессию несколько карет, в одной из которых ехала Анастасия.

Когда Камилла спустилась вниз, Анастасия и другие гости уже ждали ее. Несмотря на то, что в платье из кораллового шелка и в бриллиантовом гарнитуре Анастасия выглядела необыкновенно элегантно, а ее шляпка заставила многих из присутствующих дам позеленеть от зависти, было ясно, что она пребывала в дурном расположении духа. Когда все склонились в поклоне, приветствуя Камиллу, Анастасия даже не потрудилась сделать реверанс, а только заметила:

– Если бы вы задержались еще немного, мисс Лэмберн, у многих появилась бы мысль, что вы решились на этот брак против своей воли.

Слова эти были сказаны Анастасией весьма ядовитым тоном, глаза ее гневно сверкали, и Камилла подумала, не высказал ли маркграф свое мнение по поводу того, что произошло накануне, прежде чем Хьюго успел предостеречь его.

Теперь, когда Камилла, наконец, появилась, гости стали рассаживаться в поджидавшие их экипажи. Карету Анастасии уже подали, но она задержалась в зале и слегка приблизилась к Камилле.

– Оставьте его в покое, – проговорила она полушепотом, но так, что Камилла могла отчетливо слышать каждое слово.

На какое-то мгновение девушка пришла в замешательство, но потом с улыбкой обратилась к маркграфу, стоявшему в нескольких шагах от нее:

– Ваша светлость, леди Уилтшир жалуется, что должна ехать в одиночестве. Я надеюсь, ее просто ввели в заблуждение и кто-то обязательно поедет вместе с ней в экипаже.

– Ну, конечно, – ответил маркграф. – В каждой карете разместится четыре человека. Я позаботился об этом.

– В таком случае вашей светлости не о чем беспокоиться, – любезно сказала Камилла, но с той снисходительностью в голосе, которая не могла не произвести впечатления.

Анастасия бросила на нее полный ненависти взгляд и вышла на крыльцо. Там стоял Хьюго Чеверли, наблюдая за тем, как гости рассаживаются по экипажам. Камилла видела, как Анастасия положила руку на плечо Хьюго и заглянула ему в глаза. Ее прелестное лицо, обрамленное пышными перьями, было неотразимо.

О чем они говорили, Камилла не слышала, но неожиданно острая боль пронзила ей сердце. Когда Хьюго вернется в Англию, он непременно встретится с леди Уилтшир. Анастасия будет видеться с ним, разговаривать, кокетничать, как сейчас. А она, Камилла, останется в Мелденштейне пленницей в золоченой клетке.

Ей хотелось закричать от этой жестокости и несправедливости. Ей хотелось подбежать к Хьюго, взять его руку в свои, бросить вызов Анастасии. Ей хотелось показать Анастасии, кому на самом деле принадлежит Хьюго, хотелось навсегда избавиться от нее, чтобы она больше не могла ранить ее своими ядовитыми словами и враждебными взглядами. Но Камилла знала, что не сделает ничего подобного: все уже ждали, когда она сядет в экипаж, и маркграф предложил ей свою руку.

Усилием воли Камилла овладела своими чувствами и даже ответила с улыбкой на какое-то замечание маркграфа, хотя не имела понятия, о чем он говорил. Она села в карету, и под приветственные восклицания придворных и слуг, стоявших на ступенях, процессия тронулась. Скрип колес, цокот лошадиных копыт, побрякивание конской сбруи напомнили Камилле, что началась ее новая жизнь и обратной дороги нет.

Для столь многочисленной процессии они ехали довольно быстро. В дороге маркграф не замолкал ни на минуту, рассказывая о своем преклонении перед Великобританией, о будущем-процветании его страны. Рассказы эти навевали бесконечную скуку.

Голос маркграфа звучал очень монотонно, и Камилла заметила, что сидевшую напротив баронессу начало клонить ко сну, а адъютант, без сомнения слышавший эти речи много раз, давно перестал обращать на них внимание.

Камилла тоже перестала слушать и пыталась освежить в памяти те чудесные мгновения, когда Хьюго говорил ей о своей любви, и она поняла, как глубоко ее ответное чувство. О, как она желала, чтобы он отбросил свою щепетильность и заключил ее в объятия! Больше всего на свете Камилле хотелось ощутить прикосновение его губ, и она думала о том, что всю жизнь будет сожалеть, что ей не дано было узнать сладость его поцелуев.

Они ехали все дальше и дальше. Было жарко и так пыльно, что маркграф приказал адъютанту закрыть окна. После этого стало еще жарче, и Камилла почувствовала, что ей нечем дышать. В тот момент, когда ей начало казаться, что она вот-вот лишится чувств от недостатка воздуха, маркграф произнес:

– Сейчас мы пересечем границу.

Камилла увидела широкую реку, протекавшую под каменным мостом, по которому они ехали.

– Это наша граница, – сказал маркграф, – и вы, мисс Лэмберн, должны подготовиться к встрече с премьер-министром вашей новой страны.

Когда Камилла вышла из кареты, у нее появилось чувство, что она уже знакома с Людовиком фон Хелмом, настолько точно он соответствовал тому описанию, которое дал ее отец. Премьер-министра сопровождала огромная свита придворных и государственных мужей. Камилла внимательно слушала, пока премьер-министр зачитывал длинную приветственную речь. К счастью, он говорил по-английски. После окончания речи он представил Камилле свою свиту.

«Они кажутся совсем обыкновенными, – подумала Камилла, – и ничем не отличаются от политиков любой другой страны».

У нее лишь сложилось впечатление, может быть обманчивое, что они были несколько ниже ростом, чем англичане.

Камилле вручили букет, а затем, покинув уединенное место, где состоялась приветственная встреча, вся процессия, приветствуемая толпами ликующего народа, проследовала к красивому зданию, где их ожидал обед.

В комнате отдыха Камилла на несколько минут, пока остальные дамы не поднялись наверх, осталась наедине с баронессой.

– О мисс Лэмберн, капитан Чеверли говорит, что маркграф не станет упоминать о моей оплошности. Как мне отблагодарить вас за вашу доброту? Если я могу сделать для вас что-нибудь, клянусь, я в полном вашем распоряжении.

– Я рада, что вам не нужно больше волноваться, – ответила Камилла. – Начало моей жизни в Мелденштейне было бы сильно омрачено, если бы из-за меня мой первый друг в этой стране попал бы в немилость.

– Ваш первый друг, – проговорила явно растроганная баронесса, – Вы считаете меня своим другом, мисс Лэмберн?

– Ну конечно, – ответила Камилла. – Позвольте мне поблагодарить вас за вашу доброту, и, пожалуйста, помните, что в будущем я буду полагаться на вашу поддержку и помощь.

Камилла расцеловала баронессу, готовую дать волю слезам, и в это время в комнату отдыха вошли остальные дамы. Отряхивая от пыли свои шелковые и атласные платья, они жаловались на жару и, достав из сумочек крохотные флакончики, наполнили комнату ароматом своих духов.

Они напоминали стайку певчих птиц. Взгляд Камиллы был прикован к Анастасии. К своему облегчению, она обнаружила, что графиня была слишком занята своим отображением в зеркале, чтобы обращать внимание на что-либо другое.

– Давайте спустимся вниз, – шепнула Камилла баронессе.

Она боялась, что новая встреча с разгневанной русской дамой застанет ее врасплох.

– Конечно, – согласилась баронесса и, возвысив голос, произнесла: – Не задерживайтесь, пожалуйста, дамы. Мисс Лэмберн желает обедать, и мне уже сообщили, что из-за нашего опоздания время обеда будет сокращено.

Камилла услышала, как кто-то спрашивал, по чьей вине они опоздали, но она уже выходила из комнаты, полная желания скорее спуститься вниз и хоть мельком увидеть Хьюго Чеверли.

Он стоял, как Камилла и предполагала, в толпе других джентльменов, потягивавших вино в гостиной. Глядя на него, девушка подумала, как он красив. Хьюго выделялся бы в любой толпе. Здесь он казался представителем иного мира, и этим миром была Англия.

Наконец гости расселись в банкетном зале. Камилла маленькими глотками пила вино из стоявшего перед ней хрустального бокала. У нее было чувство, что пройдет еще немало времени, прежде чем они доберутся до дворца. Лежавшие перед премьер-министром записи, с которыми он постоянно сверялся, ясно говорили, что он намерен произнести еще одну речь, а взглянув на сидевших за столом гостей, Камилла поняла, что он будет не единственным оратором.

Она не ошиблась. Обед, состоявший из множества блюд, большинство из которых было неизвестно Камилле, протекал неспешно, и один за другим государственные мужи поднимались из-за стола. Большинство из них говорили на своем родном языке, которого Камилла не понимала, поэтому ей казалось, что время тянется бесконечно долго. В конце концов, слушатели начали терять терпение, и лишь ораторы казались чрезвычайно довольными собой и своими длинными торжественными речами.

Когда, наконец, банкет подошел к концу и гости направились к дверям, Камилла обнаружила, что порядок следования процессии изменился. Открытая коляска, украшенная гирляндами цветов, предназначалась для нее самой, премьер-министра, баронессы и Хьюго Чеверли. Радость оттого, что Хьюго будет сопровождать ее, так переполняла Камиллу, что настроение ее поднялось, и она смогла произнести несколько блестящих, остроумных реплик в ответ на замечания премьер-министра. Камилле было даже радостно приветствовать ликующие толпы людей, зная, что восхищенные глаза Хьюго Чеверли следят за каждым ее жестом.

У них не было возможности обменяться хоть несколькими словами наедине, но для Камиллы было достаточно знать, что Хьюго здесь, рядом с ней. Она понимала, что им следует быть чрезвычайно осмотрительными, но, чувствуя присутствие Хьюго, ощущала такой покой, что разглядывала виды Мелденштейна с удовольствием и интересом, которые вряд ли могла бы испытывать, не будь его рядом.

Местность, по которой они ехали, была довольно живописная – покрытая лесами, малонаселенная и обладающая естественной красотой, которой так не хватало равнинному государству, лежавшему на их пути из Амстердама.

Баронессу после плотного обеда клонило в сон, премьер-министр, произнеся две пространные речи, был не слишком разговорчив, поэтому Камилла после первых миль пути обнаружила, что ей нет нужды поддерживать разговор. Она была счастлива, то и дело бросая украдкой взгляд на Хьюго Чеверли и всякий раз испытывая такую близость к нему, словно он держал ее в своих объятиях.

Толпы народа становились все многочисленнее. По обе стороны дороги теперь стояли дома. Наконец процессия въехала в столицу государства.

Кругом были флаги и арки из живых цветов. «Желаем счастья невесте!» – было написано на полотнах, свисавших на мостовую и украшавших дома, а также прямо на стенах и мостах. Многие женщины в толпе были одеты в национальные костюмы. Камилла пришла в восторг от их длинных юбок из тяжелой ткани и черных бархатных корсажей, надетых на блузы с большими пышными рукавами. На головах у женщин были муслиновые чепчики с лентами и накрахмаленными кружевами, костюмы дополняли очаровательные кружевные фартучки. Некоторые женщины держали на руках детей, одетых в такие же костюмы, что делало их похожими на кукол.

Толпа народа росла, и ликующие возгласы становились все громче и громче. Камилла почувствовала, как начинает неметь рука, которой она приветственно махала встречающим, когда премьер-министр сказал:

– Взгляните, впереди показался княжеский дворец.

Камилла увидела огромные, богато украшенные золоченые ворота, которые лошади миновали спустя несколько секунд. Потом проехали по подъездной аллее, с обеих сторон окаймленной великолепными цветочными клумбами и множеством мраморных фонтанов, устремлявших в небо свои радужные струи.

Наконец их взорам открылся дворец, огромное здание из белого камня, с балконами по фасаду, резными деревянными ограждениями и огромной парадной лестницей, на ступенях которой собралась большая группа пышно одетых дам и джентльменов.

На какое-то мгновение Камиллу охватила растерянность – статуи на крыше дворца, сотни окон со сверкающими на солнце стеклами, гирлянды цветов на колоннах и стенах и развевающиеся повсюду флаги, в том числе и британский.

Все это великолепие и пышность вызвали у нее минутный испуг. Но, взглянув на Хьюго, она моментально забыла свои страхи – ведь он говорил ей, что у нее есть мужество, что в любых обстоятельствах она поступит правильно. Ну что ж, она не подведет его сейчас!

Камилла улыбнулась и, не обращая внимания на то, как отнесется к этому премьер-министр, наклонилась к Хьюго и протянула ему руку.

– Я бы хотела поблагодарить вас, капитан Чеверли, – произнесла она официальным тоном, – за то, что вы сопровождали меня в дороге. Вы оказывали мне всяческое внимание, так же как и баронесса, и я вам чрезвычайно благодарна.

– Это была большая честь, мадам, – ответил капитан Чеверли ровным голосом, но Камилла почувствовала, как он сжал ее пальцы.

Она страстно желала прильнуть к Хьюго, просить не оставлять ее одну. Но пока она умоляющими глазами смотрела на него, лошади повернули, и процессия остановилась у подножия лестницы.

Камилла почувствовала, как у нее пересохло во рту.

«Сейчас я встречусь с ним, – подумала она. – Я впервые увижу человека, за которого должна выйти замуж».

Дверца экипажа распахнулась. Хьюго Чеверли спустился вниз и встал по стойке смирно, пока Камилла с помощью ливрейного лакея сошла на красный ковер, застилавший ступени.

Камилла сознавала, что за ней с любопытством следят, не отрываясь, сотни глаз, и, поднимаясь, ступенька за ступенькой, туда, где ее ждали, она от робости опустила глаза.

Только на самом верху лестницы девушка осмелилась поднять глаза. Очень красивая женщина протягивала ей навстречу руки. На ней не было шляпы, но Камилла заметила, что в ее седых волосах сверкала великолепная диадема. Шею женщины украшали несколько ниток жемчуга, а на груди сияло множество орденов и знаков отличия.

Камилла присела в глубоком реверансе. Затем княгиня нагнулась и расцеловала ее в обе щеки.

– Добро пожаловать в Мелденштейн, моя дорогая! – сказала княгиня. – Для всех нас это особенное событие, и я рада приветствовать дочь моего старинного друга сэра Горация Лэмберна, к которому я всегда испытывала глубокую привязанность.

– Благодарю вас, мэм, – только и удалось робко вымолвить Камилле.

– А теперь, – продолжала княгиня, – вы должны познакомиться с Хедвигом, моим сыном, правителем Мелденштейна и вашим будущим супругом.

В первый раз Камилла посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с княгиней. Она увидела белый мундир, украшенный множеством орденов с драгоценными камнями, прежде чем, наконец, ее полные тревоги глаза остановились на лице князя.

От неожиданности Камилла громко вздохнула, так громко, что испугалась, как бы стоявшие рядом с ней не услышали. Князь Хедвиг даже отдаленно не был похож на то, что она ожидала увидеть. Он выглядел старым – очень старым и больным.