"Тысячи лиц Бэнтэн" - читать интересную книгу автора (Адамсон Айзек)

17 ХРОНИЧЕСКАЯ ФИНАНСОВАЯ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Как я ни старался, глаза все равно слипались через полсекунды максимум. В черепушке дрейфовали тучи, а надо мной нависли две темные фигуры, окутанные голубоватым светом.

– Он моргает, – сказала одна фигура.

– Думаешь, он нас слышит? – спросила вторая.

Пришлось поднапрячься, но я таки сфокусировался.

Фигуры оказались двумя старушками. У обеих на физиономиях пятна ядовито-розовой помады где-то в районе губ, обе одеты в белые бумажные шапочки и бесформенные коричневые платья. Еще на каждой по паре латексных перчаток. Одна старушенция держала в клешне апельсин, вторая – банку пива.

Я похлопал глазами, но все равно картинка выходила бестолковая. Старушки, по-моему, тоже не врубались и пялились на меня зачарованно и с отвращением, как девчонки на дохлую лягушку. Им бы еще палочку, чтобы в меня потыкать.

– Сейчас он глаза открыл.

– А он нас видит?

– И чего они копаются?

Старушки озабоченно переглянулись, собрав морщины в кучу. Тут я заметил адмирала Хидэки, он же Морж. Он торчал поодаль, держа свои часы с откидной крышкой, прикованные золотой цепочкой к синему кителю. Морж качал головой и огорченно цокал языком.

– У меня часы встали, – изрек он.

– Может, «скорая» в аварию попала.

– Типун тебе на язык!

– Случается и такое. Мой племяш «скорую» водит.

– Да-да. В Нагоя. Про твоего племяша уже все знают.

– Он о жутких авариях рассказывал.

– Дамочки, пожалуйста, – вклинился Морж. – Дайте человеку продышаться.

И я задышал. Я вдыхал и выдыхал, и радовался каждому благословенному глотку воздуха, и клялся, что ни в жизнь не забуду, какое это чудо – дыхание. Однако вскоре новизна поистрепалась. Дышать не слишком интересно. Вот почему нету рестлеров-профи с кликухой «Дышок», и вот почему толпы парода не сбегаются поглазеть на соревнования по йоге. Понаблюдав, как проплывают в голове такие мысли, я задался вопросом, не покопал ли я себе мозги.

– По-моему, он очнулся, – сказала одна старая перечница.

– Думаешь, он нас слышит? – спросила вторая. Понятия не имею, отчего я до сих пор не раскрыл рта – почему-то даже в голову такое не пришло. Как будто я оказался в чужом сне. Ничего не мог сделать, только ждать намека от хозяина этого сна. А пока я решил сесть. А может, хозяин сна решил за меня.

Когда я поднялся, старушки отпрыгнули: я был уже не дохлой лягушкой, а опасной зверюгой, которую подстрелили транквилизаторами, и вот она очнулась. Я глянул вокруг еще раз и увидел, что до сих пор торчу в подвальном холле гостиницы. Старушенции, должно быть, горничные, потому что у лифта я разглядел тележку, загруженную чистыми полотенцами и всякими причиндалами дня уборки. А с другого конца холла на все это с типичным равнодушием взирали Бэнтэн и ее белые змеюки.

Подошел Морж и встал рядом со мной на колени. Оглядел меня с головы до пят с такой жутко серьезной миной, что в обычный день я бы не удержался от улыбки. А сейчас я вообще своей морды не чуял.

– Господин Чака, вы в порядке? – спросил Морж.

Я заторможенно кивнул. В башке зашевелились густые тучи, потерлись друг о дружку, высекли молнию в глазах и забили уши гулом далекого грома.

– У вас были судороги, – пояснил Морж. Простейшая фраза, но я не сразу постиг ее целиком.

Всего раз в жизни у меня были судороги, когда я перепил варева из мака, вина и змеиной крови на фестивале плодородия в Бирме. Меня потом еще три дня то и дело корежило. Аборигены заявили, что это добрый знак – дескать, я под завязку набит «плодородными желаниями». Но это было лет сто назад, и сдается мне, что с тех пор я плодородные желания подрастерял.

– Вас еще трясло, когда явились горничные. Потом вы уснули. И спали чуть ли не полчаса. Мы вызвали «скорую», она вот-вот подъедет.

Звучит знакомо. Не хватает только шариков патинко.

– «Скорой» уже давно пора бы приехать, – вякнула одна горничная.

– Может, они в аварию попали, – сказала вторая.

– Типун тебе на язык!

– Который час? – спросил я.

– У меня часы встали, – ответил Морж.

Тут я вспомнил, что у меня есть свои часы, и глянул на них.

Полдевятого утра.

Я был в отрубе почти двенадцать часов.

Как же так вышло? Очень просто. Чувак в Белом тасовал алфавитные плитки, я пялился на него, а в это время длинная стрелка несколько раз перемахнула за двенадцать, а маленькая ползла от одной цифры к другой, планета крутилась, вот и пробежали еще двенадцать часов. Ничего странного. Все путем.

– Пива не хотите? – спросила одна горничная.

– А апельсин? – спросила вторая.

Я отказался, и, по-моему, это их слегка рассердило, но сдается мне, они почти всегда в таком состоянии. Я взгромоздился на ноги, продираясь сквозь волны головокружения. Морж нервно теребил усы, горничные сжимали в клешнях свои подношения. Я побрел к ступенькам, к «Саду Осьминога».

– Вам и вправду лучше дождаться «скорую», – канючил Морж, плетясь за мной. – Пусть вас осмотрят, хуже ведь не станет.

Я ответил, что все хорошо, просто дикость какая-то приключилась. Ничего не хорошо, далеко до этого, но, по-моему, ни один доктор мне не поможет. Если я расскажу ему, как оно было на самом деле, то легко загремлю в психушку, в компанию к тем, кто заявляет, что они – лорд Ода Нобунага.[46] Морж отогнал горничных, и те вернулись к своей тележке, явно считая, что их надули. Я поплелся обратно в свой номер, а Морж тащился за мной и опять канючил, чтобы я разрешил врачу себя осмотреть. Я подошел к двери, и Морж сменил тему.

– Вчера вечером к вам приходил мужчина, – сказал он.

– Как он выглядел?

– По-моему, очень приятный, – ответил Морж. – Зашел в гостиницу где-то в полночь. Я еще подумал, странное время доя визита, и мужчина сказал, что вы его не жде-1 те. Я пытался вам дозвониться, но трубку не брали. Я решил, что вы, наверное, спите и не хотите, чтобы вас беспокоили. В общем, он сказал, что сегодня вернется.

– Ни назвался, ни визитки не оставил, ничего? Морж покачал головой:

– Позвонить вам, если он вернется?

Я сумел только слабо шевельнуть головой – типа «да». Войдя в «Сад Осьминога», я закрыл дверь, скинул ботинки, вырубил свет и шлепнулся на постель. Мне еще уйму дел надо переделать, но я был как выжатый лимон и ни за какие коврижки не сумел бы собрать мысли в кучу и выдать связный план действий. Развернувшись боком, из аквариума на меня правым глазом пялилась золотая рыбка. Я пялился на нее.

Госпожа Рыбка, вы когда-нибудь слыхали, чтоб у человека двенадцать часов были судороги?

Ваши сухопутные обычаи – для меня бездонная загадка.

Мало с вас толку, госпожа Рыбка.

А ты чего ждал? Это сложный мир. Знаешь, даже у золотой рыбки жизнь не сахар.

Только мы с золотой рыбкой начали друг друга понимать, как накатили тучи и я отключился.

Когда я очнулся, золотая рыбка по-прежнему таращилась на меня, на этот раз левым глазом. Часы показывали 3:18 дня, и верещал телефон. Мне потребовались все мои силы, чтобы выползти из постели и поднять трубку, а силы у меня уже не те. Знаменитый сэнсэй каратэ, инвалид, однажды поведал мне, что боль – это слабость, покидающая тело. Если это и вправду так у меня, должно быть, куча слабости в запасе. Чувствовал я себя так, словно меня разобрали на клеточном уровне, а потом снова собрали, только перепутали местами несколько миллионов молекул.

– Билли?

– Уххх, – застонал я в трубку. – Афуро?

– Что еще за Афуро?

Это был голос, возможно, последнего человека в целом мире, с кем мне сейчас хотелось побеседовать. Не надо было трубку снимать, хотя это все равно бы не помогло. Сара так легко не сдается. За это я и обожал, и презирал ее.

– Что еще за Афуро? – повторила Сара.

– Это длинная история, – ответил я.

– Кстати, об историях, – сказала она. – Где моя история про Гомбэя?

Я ответил ей, что это тоже длинная история.

Сара напомнила мне, что «Павшие звезды» – это не «Улисс». Добавила, что это не «Война и мир» и не «Моби Дик». «Павшие звезды» – это заметка на страницу. Триста пятьдесят слов и фотография. Интервью, заголовок, цитата и врезка. Я не биографию пишу. Я не Босуэлл, а Гомбэй Фукугава – не Сэмюел Джонсон:[47] наши читатели не ждут Шекспира или Марселя Пруста.

– Так что, – заключила Сара, – и слышать не хочу, что это длинная история.

– Ладно, – ответил я. – А кто такой Марсель Пруст?

Фыркнув, Сара кому-то передала трубку.

Это оказался Чак, многострадальный бухгалтер «Молодежи Азии». Дрожащим голосом он сообщил, что глядит на колонку цифр и что, возможно, мне стоит узнать об этих цифрах. Расходы на билет до Токио, на гостиницу, на мои «суточные». Помимо этого, еще многолетние расходы на все мои злополучные авантюры. Чак объяснил, что в общем и целом эти цифры говорят о многом – прямо-таки эпопея выходит. И это эпопея о хронической финансовой безответственности, о ненужных, зверских расходах и… Сара вырвала у него трубку.

– Два дня, – сказала она.

Чак пытается сказать, что я нужен Саре в Кливленде через два дня. Чтоб на столе у нес была история «павшей звезды» Гомбэя Фукугавы, напечатанная через два интервала, с проверенной орфографией. Сара сказала, что отправит по факсу в отель «Лазурный» данные о моем рейсе и что если я пропущу самолет, то могу не суетиться и в Кливленд не возвращаться, потому что работы там уже не будет. Мой любимый стол загонят на «еВау»,[48] а кабинет превратят в кладовку для ящиков, набитых всяким бумажным хламом.

– Это из-за нас? – спросил я. – Потому что я-то решил, что это уже в прошлом. Что было, то прошло, и я все еще думаю…

Щелк.

Вот так и заканчиваются все наши разговоры. Если бы на землю прилетели марсиане и взялись изучать нас с Сарой, они бы никогда не поняли, как же люди прощаются. У марсиан были бы ошибочные представления обо всем на свете. Я прикинул, как сижу за столом у марсиан и пытаюсь им втолковать, что здесь, на Земле, у большинства людей все совсем не так. Они, наверное, засмеялись бы и сказали, что все земляне говорят то же самое.

Положив трубку на место, я заметил, что на телефоне мигает лампочка. Значит, кто-то оставил сообщение. Я снова взял трубку и набрал пароль.

– Эй, дядюшка, это сам знаешь кто, – сказала Афуро. Слова звучали неразборчиво, потому что она что-то жевала. Может, пока оставляла это сообщение, успела слопать целый обед. – Я тут подумала, может, встретимся вечерком. Скажем, у статуи Хатико в Сибуя. Знаешь, где это, да? Забьем стрелку на одиннадцать вечера. И ты, случаем, утром не подобрал мою записную книжку в кафе? Я им звякнула, они ни фига не нашли. В общем, увидимся вечером, в одиннадцать, у статуи Хатико. Если надо со мной связаться, то по номеру…

В трубке пискнуло, и сообщение кончилось. То есть с Афуро мне не связаться. Автоответчик показывал, что звонок был в девять вечера – как раз когда я отправился за пивом. Закон подлости. Опустив трубку, я плюхнулся на кровать. Мало-помалу мир возвращался в норму, собирался в единое целое. Сложно дотумкать, чем же заняться после того, как ты долго пробыл в отрубе, но я решил, что душ – неплохое начало. Начало и вправду оказалось хорошее. Огненно-горячая вода была настолько в кайф, что почти смыла все мысли о Миюки, Накодо, Афуро и о странных людях в белом.

Пока я чистил зубы, снова затрезвонил телефон, но когда я снял трубку, там была тишина. Ну вот, нормальный мир снова трещит по швам.