"Инверсия праймери" - читать интересную книгу автора (Азаро Кэтрин)ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ФОРШИРСКИЙ ПРИЮТ8. ВРЕМЯ ИСКАТЬЯ возвращалась на планету Форширский Приют как домой. Почти как домой. В первый раз я попала сюда всего через несколько лет после выпуска из Академии. Тогда я жила в тесной казарме неподалеку от Джекобсовского Военного Института, километрах в двадцати от города Эос. На этот раз мне отвели квартиру в величественном старом доме, в престижном квартале. Лично я предпочла бы казарму. Мне было поручено разработать учебную программу, способную улучшить физическую подготовку кадетов ДВИ. Два дня из каждых восьми я занималась с ними, а в остальные дни это делали их инструкторы по моим указаниям. Программа была хороша. При правильном выполнении ее требований она приводила любого кадета в идеальную физическую форму. Вот только стоило мне закончить работу над программой, как делать стало нечего. Поэтому шесть из каждых восьми дней я сидела дома и скучала. Я понимала, чего хотел от меня Кердж. Он хотел, чтобы я оправилась от стрессов, которые — как он боялся — ограничивают мою способность действовать. Я представляла собой важную деталь его военной машины, которой, по его мнению, требовался ремонт. Поэтому он дал мне бессмысленное поручение, сунул меня в красивый город на красивой планете и решил, что об остальном позаботится моя природа. Он ошибся. Моя природа не делала ничего. Я сидела взаперти, уставившись в стену до тех пор, пока не готова была взорваться. Я была дурой, воображая, что могу уйти с военной службы. Я не могла уйти в отставку. Это оставляет слишком много времени для размышлений. Правда, в одном Кердж оказался прав. Программа физической подготовки ДВИ действительно требовала пересмотра. Я переработала в ней все, начиная с того, что кадеты ели на завтрак, и кончая тем, сколько километров они должны пробегать по дороге к полосе препятствий. Когда я начала занятия, только четырнадцать процентов кадетов отвечало требованиям программы. Кончилось все тем, что Чар Йаки, ректор ДВИ, пригласил меня как-то в свой кабинет и подвел к окну. На улице, в вечерних лучах форширского солнца, сновали туда-сюда через плац кадеты, направляясь в учебные аудитории, в библиотеку, в классы симуляции. — Им не хватает времени на теорию, — сказал Йаки. — Они слишком выматываются к вечеру, чтобы думать об учебе. — В ДВА нам приходится предъявлять к ним более строгие требования, — возразила я. И это правда: в Дьешанской Военной Академии, где готовят Демонов, от первоначального набора до выпуска дотягивают чуть больше половины курсантов; остальные отсеиваются. Зато остаются лучшие. — Если мы не сможем подготовить их так, как того требует обстановка, лучше узнать это сейчас, чем в момент, когда их жизни будут зависеть от способности действовать с предельными нагрузками. — Готовить и ломать — не одно и то же, — тихо произнес Йаки. Сидя в своей шикарной квартире, я думала, не перегибаю ли я в самом деле палку? Зачем вообще готовить кадетов? Купцов нам все равно не одолеть. Они разобьют нас, как бы отчаянно мы с ними ни бились. Тогда какой смысл во всем этом? Так или иначе мы все погибнем, перемолотые военной машиной аристо. Прекрати, одернула я себя. Я подобрала голокнижку, которую вчера вечером небрежно кинула на диван. Над обложкой розовыми буквами светилось название: «Поговорки далеких миров». Я любила заучивать обороты чужой речи. В детстве мы все время играли в это с моим братом Келриком, подставляя друг друга в изысканно закрученные фразы. Sauscony esta construendo castillos en el aire. Соскони строит воздушные замки. Я раскрыла книгу и наткнулась на неплохую земную фразу про журавля в небе. Я вздохнула и отложила книгу. Потом встала и подошла к южному окну гостиной, из которого открывался вид на поля. Дом, где я жила, стоял на краю Джейкобсшира, края пологих холмов, поросших туман-травой. Когда она колыхалась от ветра, казалось, будто по земле распластались золотые облака. Был ранний вечер. Вечера здесь мягче, чем на Дьеше, короче, чем на Делосе. Янтарное солнце висело над горизонтом на юго-западе. Из всех миров, где мне приходилось жить — планета моего детства не в счет, — Форшир нравился мне больше всего. Это была вторая планета в системе оранжевой звезды, получившей от своего первооткрывателя имя Рут. По заведенному в КИКС порядку города здесь обозначались номером согласно очередности их постройки. Однако какой-то поэтически настроенный чиновник в Командовании Имперских Космических Сил переименовал этот город в Эос в честь богини утренней зари из какой-то древней земной мифологии. Мой брат Кердж не отличался любовью к поэзии и обыкновенно предпочитал простые и ясные индексы именам каких-то богов. Но мифология Земли почему-то увлекала его, особенно труды драматурга по имени Сенека. Сама я Сенеку не читала и сомневалась, что Кердж понимает, что же так очаровало его. Как бы то ни было, он сохранил за городом, который иначе назывался бы Рут — 2, #17, имя Эос. Я понимала, почему это место навевало романтические чувства. Сам местный небосвод подвиг местных жителей — потомков независимой колонии, обосновавшейся здесь сотню лет назад, — на несчетное количество поэтических опусов. В этих краях, тридцати градусов северной широты, планетные кольца казались мостом в небе с наивысшей точкой на юге. Находись я на экваторе, они тянулись бы прямо у меня над головой тонкой, почти невидимой полоской. Большая часть небесной арки окрашивалась в бело-золотые тона, хотя ближе к иззубренному горизонту цвет ее переходил в оранжевый, розовый и, наконец, красный. Интересно, подумала я, как все это выглядело несколько столетий назад, когда на поверхность Форширского Приюта упал астероид? Вряд ли это было так уж страшно: планета успешно оправилась от катастрофы, единственными следами которой оставались кольца. Впрочем, местные растения и животные до сих пор не до конца освоились с присутствием колец и пыли в воздухе. Трение с верхними слоями атмосферы и столкновения составлявших кольца глыб приводили к выпаданию на планету значительного количества твердых частиц. Самые крупные прочерчивали ночное небо метеорами. В атмосфере постоянно висела пыль — естественный смог, который никогда не рассеивался до конца. В спектре солнечного света здесь в отличие от большинства других обитаемых планет преобладали красные цвета. Все вместе это окрашивало небосклон Форшира в ярко-золотой цвет, а не в голубой, обычный для планет с кислородно-азотной атмосферой. При всей своей красоте небо так и осталось для меня чужим, непривычным. Мне не хотелось любоваться небом. Я хотела видеть людей. Живых людей. Не машин, не роботов, не Демонов. Нормальных людей. Я наклонилась растереть затекшую ногу. Гравитация здесь была чуть выше обычной, примерно как на планете, где я провела детство. Но все равно мне обычно требовалось время, чтобы привыкнуть к ней после пребывания на Дьеше или в космосе. Я перешла к западному окну, смотревшему на город. Далеко внизу тянулся залитый закатными лучами бульвар. Впрочем, я плохо видела то, что там творится, поскольку листва скрывала бульвар почти целиком. Зеленый ковер начинался от стен моего дома и километрами тянулся на запад и север. Казалось, дом вырастает из облаков, только зеленых. Чуть в стороне из листвы вырастала жилая башня, за ней — другие. Хотя я знала, что они не отличаются от той, в которой я жила — металл и бетон, — они казались хрупкими артефактами из красного дерева и слоновой кости, испещренными причудливыми зелеными мазками. Фасады закруглялись, повторяя изгиб колец в небе. Вогнутая сторона ближайшей башни была обращена на запад, хотя остальные башни ориентировались по-разному. Я вглядывалась в бульвар. Есть там хоть кто-нибудь живой? Кое-где ветер раздвигал листву, но в просветах виднелись только голубые плитки мостовой. Нет, на бульваре появилась пара. Мужчина и женщина в легких одеждах, напоминавших трепещущие на ветру розовые и серые лепестки. Глядя с такого расстояния, трудно было сказать наверняка, но мне показалось, что женщина смеется. Мужчина тоже рассмеялся — крупный брюнет, и смех у него, должно быть, такой же громкий. Как у Рекса. Я отвернулась от окна. Как это Кердж сподобился послать меня сюда, где мне нечего делать, кроме как думать? Ну кто сказал, что я должна сидеть здесь сиднем? Я могу и выйти прогуляться. Сделать что-то. Только что? Все, кого я знаю на Форшире, — военные. Еще меня продолжали приглашать на официальные обеды в Имперском посольстве, где мне приходилось слоняться в золотом мундире с бесполезно болтающейся на бедре сверкающей саблей… Ужасно. Я мрачно покосилась на компьютер. Это был Пако 20, готовый выполнить любое мое желание. Ну почти любое. Не думаю, чтобы в его возможности входило исполнение супружеских обязанностей. А может, он и это умеет? Кто его знает — какая-нибудь там виртуальная реальность в спальне… — Пако, — сказала я. — Мне нужна одежда. На пульте засветилась лампочка. — Форма или штатское? — спросил Пако. — Не форма. Одежда. Понимаешь, что-то, что носят нормальные люди. — В каком стиле? Стиль? О чем это он? — Ну, не знаю. Выбери сам. Что женщины здесь надевают на прогулку? Пако включил экран и появилось голоизображение — я сама, стоящая нагишом. Я даже удивилась, что так молодо выгляжу. На мне появилась одежда — полоска ткани без застежек, едва прикрывавшая грудь и ягодицы. — Это приемлемо? — спросил Пако. Я покраснела: — Я просила одежду. Не лохмотья. Полоска расширилась, превратившись в прозрачное голубое платьице, доходившее почти до коленей. — Это приемлемо? Платье, конечно же, было значительно смелее того, что я носила обычно, но по сравнению с тем, что я видела — или не видела — на парочке внизу, оно казалось почти консервативным. — Пожалуй. Пришли его. Платье принесли через несколько минут. Мальчишка в синей форме передал его мне и застенчиво улыбнулся. К платью прилагалась обувь — синие босоножки с маленькими серебряными колокольчиками, прикрепленными к застежкам на лодыжках. Когда дверь за мальчишкой захлопнулась, я примерила платье. Вся эта чертова штука оказалась кружевной. Какой смысл в платье, если оно ничего не закрывает? И декольте слишком глубокое. Рукавов и вовсе не было, только узкие лямки, перекрещивающиеся на спине. Я ощущала себя раздетой. — Ну и что? — спросила я себя. И вышла прогуляться. Оказавшись на улице, я понятия не имела, куда идти. В нашем районе было не так много зданий — больше зелени и маленьких площадей, мощенных голубой плиткой. Кое-где на голубом фоне виднелись розовые и золотые узоры. Колокольчики на босоножках негромко звенели при ходьбе. По счастью, поблизости не было видно и намека на нервоплекс. Я пересекла бульвар и направилась в парк. Некоторое время я шла по дорожке под деревьями. Воздух был довольно чист, почти без пыли, так что дышалось свободно. Мимо проходили люди, кивавшие мне, желавшие мне приятно провести вечер. Мужчины улыбались. Все здесь носили обувь с колокольцами, так что в парке стоял негромкий, но мелодичный звон. Должно быть, колокольчики — это новая мода; раньше я их на Форшире не видела. Правда, раньше я и не выходила погулять в парк. Я ощущала себя здесь чужой. Этот славный вечер принадлежал нормальным людям. В конце концов я вышла к кафе с позолоченной вывеской, гласившей: «ВЕРЕСКОВЫЙ СОН». Интересно, что может сниться вереску? С этой мыслью я толкнула дверь и вошла. Передо мной стояла, широко улыбаясь, дородная женщина в переднике. Она схватила меня за руку. — Замечательно. Вы как раз вовремя. — Я? Она оттащила меня к полукруглому столу из некрашеного дерева и усадила на скамью с вогнутой стороны. — Вот и мы! Ко мне подсел юнец лет двадцати. — Привет, — сказал он. — Меня зовут Пулли. — Принести вам чего-нибудь выпить? — предложила хозяйка. — Мне морковного сока, — заявил Пулли. Морковного сока? Люди, пьющие морковный сок, принимают витамины и едят эти несъедобные овощи, похожие на крошечные капустные кочаны. Почему эта женщина усадила меня сюда с этим Пулли? Прежде чем я успела удрать, в кафе появились новые люди, потом еще и еще. Все усаживались за стол, заказывали напитки и знакомились. Через несколько минут меня окружило стадо любителей морковного сока. Все говорили одновременно, сообщая, где живут, кем работают, где учились. Тут были студенты университета и молодые рабочие, все как один излучавшие здоровье. Долговязый мужчина уселся слева от меня и ухмыльнулся. — Ну, Сероглазка, как нас зовут? — Уж во всяком случае, не Сероглазкой, — сказала я. Он рассмеялся: — Я Хилтен. Рейк Хилтен. Все зовут меня просто Хилт. Я молча кивнула, прикидывая, как мне лучше отделаться от Хилта и его здоровых приятелей. В дальнем конце стола поднялась женщина. — Ладно. Перейдем к делу. Меня зовут Делия, и я ваш экскурсовод. Сегодня мы пройдем только несколько километров. В следующий раз мы устроим поход на целый день, но для этого нам всем надо познакомиться. — Она улыбнулась. — Ну что, туристы, в путь! Бред сивой кобылы. Я попала в плен туристов — любителей морковного сока. Пока все выбирались из-за стола, я собралась улизнуть. Хилт встал вместе со мной и взял меня за руку. — Послушай, Сероглазка. Тебе повезло: сегодня ты можешь оказаться моим партнером. — Спасибо, но я ухожу, — назови меня еще раз Сероглазкой — и я расшибу о твою голову бутылку морковного сока. Моего сознания коснулась чья-то эмоция: беззвучный смех при виде Хилта с головой, залитой морковным соком. Я оглянулась в поисках Источника и увидела молодого мужчину с бронзовыми кудрями и карими глазами. Он улыбнулся мне. Его короткое прикосновение к моему сознанию не отличалось особой силой, но и это дало мне понять, что он эмпат. Он был высок, застенчив, восхитительно сложен и ни капельки не походил ни на Рекса, ни на Джейбриола. Я улыбнулась в ответ. Возможно, я все-таки прогуляюсь с этими туристами. Так и вышло, что я отправилась в пеший поход с толпой омерзительно здоровых людей, которых я видела первый раз в жизни. Сама по себе прогулка по пыльным тропинкам, извивающимся среди джейкобсширских лугов туман-травы, оказалась легкой и служила скорее поводом для знакомства членов только что образованного туристского клуба. Юношу, который коснулся моего сознания, звали Джарит, и он учился в консерватории. Прогулка должна была бы нравиться мне. Хотя я не так освоилась со здешней гравитацией, как все остальные, такой поход никак не мог меня утомить. Прогулка в красивый вечер, в красивой стране, с красивыми людьми. Но напряжение не отпускало. Кой черт я делаю, прикидываясь нормальным человеком? Кто я как не самозванка, претендующая на право вести себя как любой другой? Прекрати, сказала я себе. Я заслужила право наслаждаться таким же отдыхом, как все. Вот и скажи это Рексу, ответила я сама себе. Скажи это всем Источникам в минуту их мучений. Я провела рукой по волосам и заметила, что рука дрожит. Что же такое творится со мной? Хилт уже несколько минут говорил мне что-то, а я не имела ни малейшего представления, что именно. Как получается, что я запросто смотрю в глаза смерти в бою, но не могу справиться с обычной беседой? Мы поднялись на холм, с которого открывался особенно красивый вид на Джейкобсшир. Солнце клонилось к горизонту на западе — туда, где кольца сходились с горами. Хотя нет, в самом начале лета оно еще не может садиться прямо за арку. Далеко на юго-западе блестели жидким стеклом в лучах заката крыши Джейкобсовского Военного Института. Хилт махнул рукой в сторону ДВИ: — Погляди, Соз. Вон где муштруют роботов. Я посмотрела на него: — Роботов? Он больше не улыбался. — Вот именно. Роботов, только и умеющих, что отдавать честь и убивать. Мне потребовалось значительное усилие над собой, чтобы остаться спокойной. — Эти мальчики, которых вы называете роботами, — единственное, что стоит между вами и купцами. Хилт нахмурился: — Только не говорите мне, что вы из тех. — Из кого? — Из этих попугаев Империи. Нашей глубоко обожаемой военной диктатуры. — Ты неверно все понимаешь, Хилт, — вмешалась женщина по имени Мика. — Для диктатуры необходим диктатор. У нас нет диктатора. У нас есть Триада. Это, друг мой, целых три диктатора. — Но это же абсурд, — заявил Пулли. — Сколией правит Ассамблея. При чем здесь Триада? — Какая прелестная наивность, — восхитилась Мика. — Если ты и правда веришь в это, мне тебя жаль. — Какая, к черту, Триада? — возмутился Хилт. — Всем хорошо известно, что лорд Валдория — декоративная фигура, которую они посадили на самый верх только потому, что он нравится народу. Я застыла. Они говорили о моем отце. Лорде Элдринсоне Эльторе Валдории. Это правда, что он стал деятелем межзвездного масштаба по случайности. Простой фермер с отсталой планеты, он не имел ни желания править Империей, ни соответствующих знаний. До того, как он получил титул Ключа от Сети, он покидал родные места только из-за приступов эпилепсии, требовавших медицинского вмешательства. Почти мгновенно всплыло воспоминание: двадцать семь лет назад купцы организовали покушение на Керджа. В те годы власть осуществлялась только Двумя: Керджем — Императором — и моей теткой — Ключом Ассамблеи. Сразу после покушения, пока Кердж лежал при смерти, купцы напали на планету, где заседала в тот момент Ассамблея. В наступившей сумятице телохранители поспешно эвакуировали тетку на секретную базу Сейфлендинг. Затем купцы взломали нашу компьютерную защиту — и Сколи-Сеть рухнула. Рухнула вся система — электронные сети и связывающая их воедино псиберсеть. Кое-где сохранились еще небольшие локальные участки, но только Кердж и моя тетка обладали энергией ронов и допуском, необходимыми для повторного запуска системы. Тетка оказалась недосягаема на Сейфлендинге, а Кердж умирал. Сколия лишилась слуха и зрения как раненный в голову зверь, а купцы разворачивались для последнего, решающего удара. Но они просчитались. Мой отец — «никто», хоть и рон — проходил тогда обследование в госпитале КИКС. В момент, когда Сколи-Сеть рухнула, он находился всего в нескольких сотнях метров от командного центра. И тогда бригада отчаявшихся техников подключила его к пси-линии, питавшей систему. Никто не знал, что может случиться, когда мой отец присоединится к энергетической системе, запрограммированной только на двух конкретных ронов. Она могла разрушиться, будучи не в состоянии разделиться между тремя столь несовместимыми разумами. Или захлебнуться, убив всех троих в огромном, с Галактику размером замыкании. Или, возможно — но только возможно, — отец мог продержаться некоторое время, необходимое для запуска системы. О том, что он и понятия не имел, как функционирует сеть, о том, что он родился в обществе столь примитивном, что у него не было даже электричества, никто не вспоминал. Вопрос стоял так: подключить его к Сети или сдать Сколию купцам. Никто не ожидал того, что случилось в действительности. Отец рассказывал мне потом, что Сеть показалась ему игрушкой на манер тех головоломок, которыми мы забавлялись в детстве. Только эта сверкающая головоломка оказалась сломанной — вот он и исправил ее; в результате весь простирающийся между звездами мозг Сколии был восстановлен. Он не понимал технологии — он даже не пытался этого сделать. Он и после не мог войти в Сеть без посторонней помощи. Но это ничего не меняло. Раз войдя в псиберпространство, он слился с ним, поддерживая Сколи-Сеть, как океан поддерживает плавающую в нем паутину водорослей. Он связывал ее, используя способности, с которыми не мог сравниться никто в нашей семье. Я заговорила тоном, про который даже сама могла бы сказать, что он достаточно холоден, чтобы заморозить кого угодно: — Без человека, которого вы так запросто обозвали декоративной фигурой, вы вряд ли могли бы стоять здесь, беспрепятственно нападая на ронов. Вы, сударь, были бы рабом купцов. — Меня всегда интересовало: обладают ли те, кто цитирует штампы Имперской пропаганды, чувством реальности, — фыркнул Хилт. — Может, нам лучше сменить тему? — неуверенно предложил Пулли. — В этом-то все и дело, — вскипел Хилт. — Роны так задавили нас, что мы боимся даже говорить о них. Все, что нам дозволено — это преклоняться перед ними. Так вот, я не преклоняюсь перед тиранами. — Почему вы считаете, что роны притесняют вас? — спросила я. — Я знаю, что вы скажете дальше, — сказал Хилт. Интересное заявление, особенно учитывая, что сама я этого пока не знала. — Ну и что? — Что военная машина ронов оккупирует планеты для их же блага. — Мы живем не в мирной Вселенной, — я старалась говорить спокойно. — Если мы хотим выжить, нам нужна сила, а это зависит от людей и территорий. И если мы не получим их первыми, это сделают купцы или земляне. — Один черт, — отмахнулся Хилт. — И вообще, почему это у ронов больше прав на завоевания, нежели у купцов или землян? — Земляне никого не завоевывают, — возразила еще одна женщина, Ребекка. — Они предлагают добровольное объединение. — И вы считаете, что нам надо поступать так же? — покосилась я на нее. — А вы считаете справедливым, что нас заставляют жить по чужим законам, не оставляя права выбора? — А вас не устраивают законы Империи? — спросила я. — Вы меня не понимаете, — сказала Ребекка. — Нас лишили всего, даже названия нашей планеты. И нас при этом не спросили. — О чем не спросили? — И что меня так разозлило? — Если бы Форшир не сделался частью Сколийской Империи, вы бы до сих пор боролись за выживание, вместо того чтобы вступать в туристические клубы. — Да, мы были бедны, — тихо произнесла Ребекка. — Но мы имели право быть самими собой. — Почему вам так трудно признать за людьми право жить так, как им хочется? — не отставал от меня Хилт. — Земляне живут так, как мы не можем себе позволить. — Даже я сама слышала, как горько звучит мой голос. — Пока мы с купцами перегрызаем друг другу глотку, Земля вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Очень мило. Очень удобно для Земли. Только если мы поступим так же, это нас убьет. — Очень уж вы циничны, — сказала Мика. — Не уверен, что купцы так уж опасны, — фыркнул Хилт. — Кто, как не аристо идеально подходит на роль пугала, способного отвлечь внимание от делишек ронов? Я почувствовала, что щеки у меня горят от ярости. — Если вы считаете, что аристо безобидны, вы просто дурак! — Ну да, — сказал Хилт. — А теперь вы зачитаете нам перечень грехов аристо. Валяйте, Соз. Я хочу сказать, вам хоть раз доводилось видеть Источника? Я застыла от захлестнувших меня воспоминаний: Тарк, навалившийся на меня, а я все кричу, кричу, кричу… — Оставьте ее в покое! Все как один обернулись на голос. Это был Джарит, мальчик-музыкант. Он покраснел, но не отступился. — Прекратите! — Почему это? — недовольно спросил Хилт. — Он эмпат, — вполголоса объяснила Хилту Ребекка. Хилт уставился на Джарита. Потом повернулся ко мне: — Что я такого сказал? Я сглотнула: — Вы спросили меня, видела ли я когда-нибудь Источника. Так вот, видела. Все замолчали. Я не собиралась вдаваться в подробности, и никто меня об этом не просил. Одного взгляда на лицо Джарита вполне хватало, чтобы отбить такое желание, если оно у них было. Ребекка махнула рукой в сторону нашей группы, тронувшейся вниз по склону. — Они уходят. Мы двинулись следом. Разговор возобновился, сначала нерешительный, потом свободнее и свободнее по мере того, как они переходили на менее щекотливые темы. Я держалась в стороне. Я и раньше не очень любила дискутировать, а сейчас и вовсе мечтала убраться от них как можно скорее. Хуже всего было сознание того, что они правы. Людям необходима свобода. Но они ошибались в своей оценке ронов. Мы были не свободнее их самих. Мы были связаны войной, не оставлявшей нам шансов: мы не могли позволить себе проиграть ее, но и выиграть не могли тоже. Неужели я была настолько глупа, что верила, будто Джейбриол способен что-то изменить? Выхода все равно нет. Он изменится сам. Ему придется измениться, чтобы выжить. Он станет хайтоном. А я буду смотреть на это, ненавидя себя за то, что надеялась на другое, ненавидя себя за то, что люблю его. Я больше не могу, подумала я. Мой разум просто взорвется. Джарит отстал, чтобы идти рядом со мной: — Простите меня. За то, что подглядывал. — Подглядывали? — Ваши мысли… ну, этот аристо. — Он побледнел. — Образ был такой яркий… — Вам не за что извиняться, — сказала я. — Я сама только что не кричала вам. Он не стал заглядывать в мою память, но я почувствовала, что он хочет спросить меня. «Так это вы были в той кровати?»Я только тряхнула головой, не желая больше говорить на эту тему. — Надеюсь, вы не очень обиделись на остальных, — сказал он. — Просто они не привыкли сталкиваться с такой консервативной точкой зрения. — Вы считаете меня консервативной? Он рассмеялся. — Ультра! — По лицу его пробежала тень. — Не берите в голову Хилта. Мне он тоже задал жару. «Переведи последнюю фразу Джарита», — подумала я. «Сленг, — ответил мой центр. —» Задать жару» означает вести себя в конфронтационной манере «. Я с трудом представляла себе кого-то, кто осмелится конфликтовать с Джаритом. — За что? — спросила я. — Он говорит, что я слишком апатичен. Он считает, что я должен сражаться за свои убеждения. — Джарит пожал плечами. — Это правда, я далек от политики. Я предпочитаю петь. Я вздохнула. Вот передо мной славный мальчик с лицом ангела и без политических убеждений. Пако не смог бы найти мне лучшего приятеля, заставь я его даже обыскать всю планету. Так за чем дело стало, Соз, подумала я. Ты что, не можешь справиться с тем, кто бросает тебе вызов? Я стиснула зубы. Я только и делаю, что справляюсь с теми, кто бросает мне вызов. Весь день напролет, изо дня в день, из года в год, десятилетие за десятилетием. Я заслужила отдых. Ты не отдыхаешь, ответил мой внутренний голос. Ты прячешься. Заткнись, сказала я ему. — Мы тут собрались с друзьями сходить в голокино, — снова заговорил Джарит. Он явно колебался. — Вы не хотите с нами? Боги! Да он за мной ухаживает. По крайней мере мне кажется, что именно это он и делает. Столько лет прошло с тех пор, как я занималась подобными вещами; я даже забыла, как это делается. Возможно, когда люди собираются куда-то компанией, это называется как-то по-другому. Групповуха? Нет, это уж слишком грубо. Впрочем, какая разница, как это называется? Да что это со мной в самом деле? Я уже начала сама с собой спорить в уме. — Да, — сказала я. — С удовольствием схожу. — Я имела мало общего с этими людьми, но сходить с кем-то в кино все равно лучше, чем возвращаться в пустую квартиру. Мы вернулись в кафе и ополоснулись, а потом отправились через парк в кино. Пошел Джарит, пошли Хилт и Ребекка и еще с полдюжины туристов, сменивших кроссовки на туфли с колокольчиками. Солнце спряталось за холмы, окрасив горизонт в живописный красный, а небо над нашими головами — в благородный бронзовый цвет. Сияющие кольца изогнулись над нами аркой. На западе кольца были ярко-алыми, а на востоке — там, где на них падала тень планеты, — они выглядели так, будто какой-то сказочный дракон откусил от них кусок. По мере того как надвигалась ночь, становилось все холоднее, и Хилт одолжил мне свой свитер. К счастью, разговор носил безобидный характер — ленивый спор, какой фильм смотреть. У меня не было своей точки зрения. Я не имела ни малейшего понятия, что вообще сейчас идет. В конце концов было решено пойти в ближайший голотеатр, где крутили что-то под названием» Искривленный разум «. Головывеска у входа изображала Демона, который, широко расставив ноги, палил из своего дезинтегратора. Впрочем, сейчас в половине голофильмов героями являются солдаты. Мы уселись на мягком полу круглого зала, где кроме нас находилось еще сотни две человек. Мы с Джаритом беседовали о его учебе. Ребекка с Хилтом что-то ели, а Пулли купил еще бутылку этого их ужасного морковного сока. Через несколько минут свет в зале померк. Загремела музыка: настойчивая барабанная дробь, сквозь которую прорывались звуки труб и скрипок. Потом мы вдруг оказались в чистом поле около ДВИ. Перед нами стоял Демон — симпатичный брюнет со стальными бицепсами и с дезинтегратором на поясе. Он пустился бегом, и мы» побежали» следом, на расстоянии, с точки зрения режиссера, оптимальном для восприятия действия. Не прошло и пяти минут, как я поняла, что совершила ошибку, пойдя сюда. Было совершенно ясно, чем закончится фильм. Демон отправился на задание, спасать красивую, можно сказать даже пышную, женщину, якобы похищенную купцами, а на самом деле — хайтонскую шпионку. Купцы изловили Демона, вставили ему в мозг приемник и отпустили на все четыре стороны. Нам предлагалось гадать, какая ужасная судьба ждет ничего не подозревающего героя, когда эти злодеи нажмут на кнопку. Фильм не претендовал на точность. Когда Демон отправился к душеспасителю, тот принимал его в больнице. Душеспасителя никогда не найти в больнице. Нас и так достаточно тяжело уговорить обратиться за помощью. Столкнувшись же с перспективой идти в больницу, что означало бы открыто объявить: «Да, я съехал с катушек», — большинство из нас устремится в противоположную сторону. Настоящий душеспаситель будет принимать в безобидном месте, никак не ассоциирующемся с психушкой, чаще всего в правительственных учреждениях. Но это все было еще ничего. «Герой» почти весь фильм только и делал, что нарушал кодекс чести, по которому мы живем. Он мошенничал, лгал, обращался со своими подружками как с ничтожеством и шел в бой, не выказывая ни малейшего намека на жалость. Это был абсурд. В конце концов, подразумевается же, что он эмпат? Однако окончательно доконало меня то, что актер был чертовски похож на Рекса, ни за что на свете не позволившего бы себе такого. Да, женщины так и вешались на Рекса. И их влекли его красота, обаяние и блеск. Но влюблялись они в Рекса потому, что он был достойный человек, относившийся к людям с уважением. Этот идиотский фильм просто оскорблял его. В кульминации фильма — кто бы мог подумать! — Демон сходил с ума. Купцы нажали на свою кнопку, и он взбесился прямо посреди людной площади, начав крушить все вокруг из своего дезинтегратора. Я так рассвирепела, что вскочила и вышла из зала, не дожидаясь конца фильма, пройдя при этом прямо сквозь палившего Демона, вызвав громкие протесты зрителей. Я выходила из голотеатра, когда из зала показался Джарит и окликнул меня: — Соз. Подожди. Я задержалась в дверях, поджидая его. Следом за ним показались Хилт и Ребекка. Они оглядывались по сторонам, потом увидели нас и пошли к нам. — Что случилось? — спросил Джарит. — Что тебя так вывело из себя? — Ничего не вывело. — Я была так зла, что даже говорила с трудом. — Просто не люблю смотреть дерьмо, вот и все. Хилт и Ребекка подошли как раз вовремя, чтобы услышать мою последнюю фразу. Хилт посмотрел на меня с раздражением. — Знаешь, это твое поведение начинает надоедать. Мне хотелось врезать ему по физиономии. Не помню, когда я так злилась. Но почему? Неужели из-за этого дурацкого фильма? — Идите к черту, — сказала я. Ребекка взяла меня за руку: — Это всего лишь фильм. Я отстранилась от нее. — Это оскорбление для тех, кто каждый день рискует жизнью ради того, чтобы дети вроде вас могли жить спокойной и здоровой жизнью и смотреть пустяковые фильмы. Я ждала, что Хилт обзовет меня идиоткой. Но он только пожал плечами: — Не понимаю, зачем столько шума из-за ерунды. Никто не расценивает «Искривленный разум» как политическое заявление или произведение искусства. — Послушайте, — предложила Ребекка. — Возможно, мы не слишком удачно начали. Давайте попробуем по-новой? Почему бы нам не забыть про этот фильм и не пойти куда-нибудь выпить? Я понимала, что меньше всего мне сейчас нужно выпивать с ними. Все же я постаралась говорить извиняющимся тоном. — Я очень устала. Боюсь, я просто срываюсь. Мне лучше пойти домой и выспаться. — Я врала. Не буду я спать. Но надо же мне было сказать что-нибудь. Ни Ребекка, ни Хилт не казались особенно расстроенными моим отказом. Джарит продолжал смотреть на меня. Он молча ждал, пока я прощалась с остальными, но, когда те направились к театру, сказал: — Можно я провожу вас? — Спасибо. Мне будет приятно. Пока мы шли через парк, я пыталась придумать, что бы такого сказать. Ничего умного в голову не шло. Если честно, ничего глупого тоже. Когда мы остановились у моего парадного, вид у Джарита был довольно удивленный. — Вы живете здесь? — Когда прилетаю на Форшир, — ответила я. — Вы много путешествуете? — Бывает. — Мне хотелось, чтобы он поднялся ко мне и помог — как мужчина может помочь женщине справиться с одинокой ночью. Мне хотелось, чтобы он любил меня снова и снова, пока не изгонит демонов, терзавших мой рассудок. Джарит присвистнул: — В первый раз вижу человека, который может позволить себе жить в таком доме. Отлично, сказала я себе. Теперь твой ход. Пригласи его подняться. А если он скажет «нет»? — Вы вернетесь в кино? — спросила я. — Только забрать плащ, — поморщился он. — Я обещал ребятам порепетировать сегодня вечером. У нас зачет завтра. — О… — Я, наверное, совсем рехнулась, переживая из-за музыканта, художника. Он ведь живет искусством, в котором ты полный ноль. У нас ничего не получится. Джарит колебался. — Вы не будете против, если мы встретимся еще? Я не возражала. — Мы собирались на пляж в Тиллсморн. Не хотите с нами? Мы могли бы встретиться здесь завтра в полдень. — Идет, — улыбнулась я. — Ну что ж, отлично. — Он улыбнулся и помахал мне рукой. — До завтра. — И ушел. Я поднялась к себе. Даже со всеми включенными лампами моя квартира казалась темной. Чего-чего, а ламп в ней хватало, красивых плафонов матового стекла, освещавших комнаты неярким, уютным светом. Стены были отделаны деревянными панелями, будто излучавшими тепло. И везде были окна, даже ночью пропускавшие внутрь свет, отраженный от колец в небе. Белые ковры, белая обивка мебели, белая лепнина. Просторная, светлая квартира. И все равно она казалась мне сейчас темной и пустой. Я наливала себе стакан виски в баре, когда заговорил Пако: — К вам гость. Я подняла голову. Неужели Джарит передумал и вернулся помочь мне справиться с одиночеством? — Кто? На экране Пако показалось крыльцо у входной двери. На крыльце стоял, ежась от вечерней прохлады, Хилт. — Черт, — пробормотала я, подошла к пульту и нажала на клавишу интеркома. — Да? Его голос донесся до меня из динамика: — Ты забыла вернуть мне свитер. Я зажмурилась. Я даже забыла, что он до сих пор на мне. — Пако, пусти его. Минуту спустя он уже стучал в мою дверь. Когда я открыла, он улыбался. — Эй, Сероглазка, ну и жилье у тебя! — Откуда вы узнали мой адрес? — Джарит сказал. Я стянула свитер и вернула ему. — Спасибо. С вашей стороны очень мило было дать мне его поносить. Я начала закрывать дверь. Хилт толкнул дверь и прошел мимо меня в прихожую. — Знаешь, теперь мне многое становится ясно. Я наблюдала за ним от двери: — Не помню, чтобы я приглашала вас зайти. — Неудивительно, что ты придерживаешься таких консервативных взглядов. Ты ведь Деньги. — Он повернулся ко мне. — Готов поспорить, что еще и Старые Деньги. — Спокойной ночи, Хилт. Он-подошел ко мне. — Ледяная Принцесса. Разумеется, ты поддерживаешь политику ронов. — Его палец скользнул по лямке моего платья, ниже, ниже и, наконец, остановился между моими грудями. — Кто как не ты заинтересована в сохранении статус-кво. Я оттолкнула его руку: — Убирайтесь. Он прижал меня к стене, приблизив лицо к моему так, что почти целовал меня. — Надо же кому-то разбить эту твою ледяную скорлупу! Я среагировала мгновенно. Мне нельзя было допускать этого, но я среагировала. Мои боевые рефлексы не включались без моего ведома, если только моей жизни не угрожала непосредственная опасность. А Хилт никак не угрожал моей жизни. Он был бесцеремонен и груб, он не нравился мне, но он не был насильником. Простого «прекратите!», возможно, хватило бы. Но я не просила его прекратить. Я попыталась убить его. Когда разум начал сознавать, что же я делаю, я успела разбить стакан о стену и направляла острый осколок в грудь Хилта. Из порезанной руки струилась кровь. Я вовремя остановила руку: острие было уже меньше чем в сантиметре от его кожи. Все произошло так быстро, что Хилт даже не успел пошевелиться, оцепенело глядя на осколок у своей груди. Потом он сделал глубокий вдох и осторожно вынул осколок из моей руки. Я посмотрела на кровь, залившую мне руку и платье. — Мне кажется, вам нужен врач, — сказал Хилт. — Ерунда. Я разберусь сама. Я ожидала, что он вызовет полицию. Вместо этого он тихо произнес: — Простите меня. Я забылся. Это он забылся? Я чуть не убила его. «Черт, да что же со мной!» — Я позвоню в больницу, — предложил Хилт. Я заставила себя ответить спокойно. — Не надо. Просто уходите. Он покосился на мою окровавленную руку: — Мне кажется, вам… — Уходите. — Ладно. — Хилт открыл дверь. — Я позвоню завтра, узнаю, как вы. — Хорошо. — Я закрыла за ним дверь и заперла ее. — Я могу вызвать врача, — предложил Пако, — он будет через минуту. Я подошла к бару, пустила воду и сунула руку под струю. Вода в раковине окрасилась розовым. — Не надо, все в порядке. Промыв и перевязав руку, я налила себе еще виски. Если я напьюсь как следует, я перестану думать. А именно сейчас мне особенно не хотелось думать. — У меня к вам дело, — сообщил Пако. — Почта ждет вас уже шесть часов. — Утром просмотрю. — Одно из сообщений требует срочного ответа. Я нахмурилась: — Ладно. Включай запись. В комнате раздался голос Чара Йаки, ректора ДВИ. — Простите, что беспокою вас, праймери Валдория. Нам пришлось отменить завтрашние полеты из-за поломки двигателя одного из флайеров. Можете вы прочитать им вместо этого лекцию? Должно быть, он имел в виду лекцию о кибер-человеческих интерфейсах, которую я собиралась прочесть им позже. — Пако, передай ему, что я прочитаю лекцию завтра после обеда. А потом я напилась. Напилась в усмерть. |
||
|