Глава первая

В клубе было сумрачно и прохладно. Лина, как всегда, устроилась за боковым столиком, который находился в тени и из-за которого было удобно незамеченной для большинства посетителей клуба наблюдать за музыкантами. Лина не любила излишнего внимания к своей - пусть даже и совершенной - персоне.

Заметив ее, Максим приветливо махнул рукой и снова повернулся к басисту, которому объяснял какую-то музыкальную хитрость. Басист внимательно выслушал Максима, затем профессионально сыграл несколько толстых и быстрых нот, и Максим удовлетворенно кивнул:

- Во-во, именно так.

До начала музыки оставалось всего лишь несколько минут, и Лина оглядела зал.

Все было как обычно: в зале было в меру накурено, половина столиков не заняты, но это ненадолго. Обычно на выступлениях Максима свободных мест не бывало. Некоторые фанаты специально приезжали на выступление из других городов. Это льстило Лине и утверждало ее во мнении, что Максим музыкант незаурядный, как, впрочем, и весь его состав.

Состав… Это странное слово всегда смешило Лину, потому что она представляла себе паровоз, пускающий уютные клубы дыма, а за ним послушную череду зеленых вагончиков. Паровоз давал свисток, энергично шевелил железными локтями, и состав начинал катиться все быстрее и быстрее…

Конечно, если считать Максима паровозом, а его музыкантов составом, тогда все сходилось. Но Лина предпочитала старомодное слово "оркестр", ну, на крайний случай - ансамбль.

Джазовая группа… Как-то не звучит.

Квартет - по сути правильно, но тоже не то.

В общем, Максим и его друзья играли джаз, было их четверо, и Лина в разговорах ловко обходилась без употребления слов "квартет", "состав", "ансамбль" и прочих не нравившихся ей определений.

Кроме Максима, в джазовом квартете "Фа Бемоль" имелись гитарист, барабанщик и басист. Сам Максим был пианистом и, хотя при случае играл на прочих клавишных инструментах, приходил в крайнее раздражение, когда кто-нибудь называл его "клавишником".

"Кнопочник, блин", - обычно говорил он.

Лина услышала прозвучавший в углу грубый и громкий смех, скорее походивший на вопль голодного ишака, и посмотрела в ту сторону.

За угловым столиком по-хозяйски расположилась компания, которая не понравилась ей с первого взгляда. Это были явно посторонние люди, которые пришли сюда не слушать музыку, а заливать рыло водкой, обильно ее закусывая. Эти люди полагали, что за деньги могут купить все.

Лина хорошо знала эту категорию посетителей.

Им было все равно, куда завалиться, лишь бы столик был, да чтобы официанты бегали порасторопнее. Обычно таких в "Буги-Вуги" не пускали, потому что владелец справедливо считал, что его заведение - не кабак.

Охранник Гена производил мгновенный фейс-контроль и вежливо отказывал нежелательным гостям, но сегодня его не было, и администраторша Валентина, спасовав перед четырьмя коротко стриженными бугаями, впустила их в зал.

А когда одна из двух вульгарных шмар, сопровождавших конкретных пацанов, спросила, где тут можно поссать, Валентина пришла в ужас и, ткнув пальцем в сторону туалета, быстренько скрылась в кабинете директора.

И теперь веселая компания развлекалась в углу. Клуб был для них самым обыкновенным кабаком, а музыканты, которые находились на сцене, - обычными кабацкими лабухами, обслугой, ничуть не лучше халдеев. В других ресторанах это было нормой, но здесь… В джазовом клубе не принято заказывать "Мясоедовскую" и "Сиреневый туман", и постоянные посетители знали это.

Но братки привыкли заваливаться в любой чужой монастырь со своим нехитрым уставом, и в доказательство этого из-за углового столика прозвучал вызывающий возглас:

- Ну чо там, музон будет, или как? Максим покосился на говорившего и открыл крышку рояля.

- Во, давай, слабай что-нибудь, - одобрил его действия плечистый здоровяк с мятыми ушами и кривым носом, - а то скучно.

- Тебе со мной скучно? - возмутилась мускулистая девица в дорогом облегающем комбинезоне, сидевшая рядом с ним.

- Ну что ты, заяц, - скорчив приторно-сладкую гримасу, браток склонился к ней, - с тобой самое то.

- А то смотри, - не унималась девица, - можешь найти себе другую. А я без тела не останусь, вон, смотри, какой пианистик симпатичный.

Она огляделась и, увидев Лину, одиноко сидевшую у сцены, добавила:

- А ты к той рыжей можешь подвалить. Я знаю, ты тощих любишь.

И она с угрозой посмотрела на Лину. Было очевидно, что для полноты выражения своих чувств ей хотелось скандала, но браток недовольно нахмурился и сказал:

- Слышь, Бастинда, кончай бакланить, а то я добрый, добрый, а потом - сама знаешь.

Бастинда обиженно поморщилась и капризно проскрипела:

- А у меня вот рюмка пустая.

Браток оживился и, схватив могучей клешней литровую бутылку "Абсолюта", принялся ловко разливать водку по рюмкам. То, с какой точностью он налил всем одинаковое количество огненной воды, указывало на незаурядный опыт и верность глаза.

Бастинда, следя за его манипуляциями, фальшиво спела:

- Червончики, мои червончики… А мой Червончик - самый лучший! И у него сегодня день рождения. Правда, котик?

И она, схватив братка за шею, стала целовать его взасос.

Лине стало противно, и она отвернулась.

К ее столику подошел старый знакомый официант Мишка и сказал:

- Привет, красотка! Тебе - как обычно? Лина кивнула и весело ответила:

- Ага.

- Для тебя - все, что угодно, - заулыбался в ответ Мишка, которому Лина очень нравилась, и пошел к стойке, чтобы налить бокал красного "Кьянти".

Каждый раз, когда Лина скромно, по-женски прикладывалась к спиртному, ее мучила совесть. Когда-то Макс очень любил выпить, и, хотя он давно бросил, Лина несколько раз ловила его особый взгляд, устремленный на сосуд с алкоголем.

Через минуту Мишка поставил перед Линой широкий низкий бокал, в котором светилось итальянское красное вино. Лина поблагодарила Мишку и с удовольствием сделала первый небольшой глоток.

Вино было прекрасным - терпким и душистым.

Музыканты настроились и наконец начали спокойно играть.

Негромкие звуки джаза наполнили зал. По игре и умению держаться на сцене было сразу видно, что квартет хорошо знает свое дело. Максим импровизировал, гитарист брал хитрые и красивые аккорды, а барабанщик с басистом создавали надежный ритмичный пульс. Музыка была не слишком громкой, но сразу захватила внимание публики.

За столиком именинника Червонца, имя которого в миру было - Виталий Соцкий, тоже притихли и повернулись в сторону сцены. На лицах братков и их подружек было выражение хозяев, снисходительно оценивающих работу, выполняемую нерадивыми слугами.

Когда закончилась первая композиция, задумчивая и спокойная, Максим, щелкая пальцами, дал счет, и по клубу понеслись скачущие звуки классического буги-вуги. Квартет "Фа Бемоль" всегда исполнял эту вещь в начале первого отделения, как бы подчеркивая название клуба - "Буги-Вуги".

Сидевшие за крайним столиком братки оживились, радостно заржали и повскакивали с мест. Их девушки, виляя задницами, последовали их примеру.

Выбравшись на середину зала, где было побольше места, они встали в кружок и начали делать вид, что танцуют. Движения кавалеров сильно напоминали агрессивные элементы боксерского ремесла, а дамы, похотливо облизывая губы, страстно ежились и делали бедрами такие движения, будто им очень хотелось в туалет.

Лина брезгливо посмотрела на них и опустила глаза.

Обычно таких посетителей в этом клубе не бывало, но, как говорится, и на старуху бывает проруха… И теперь оставалось только сидеть и слушать музыку, стараясь не смотреть в ту сторону, где веселились бандиты и их телки.

Допив остатки вина, Лина поймала взгляд официанта Мишки, бдительно торчавшего у стойки, и выразительно поболтала в воздухе пустым бокалом. Мишка кивнул и взял с полки бутылку "Кьянти". Старые приятельские отношения помогали им обходиться без слов.

Поставив перед Линой новый бокал с красным вином, официант Мишка между делом ловко, как шулер, заменил пепельницу. Лина рассеянно кивнула и, закурив, сделала небольшой глоток. Пришло приятное расслабление, и Лина, посмотрев на сцену, вспомнила, как год назад познакомилась с Максимом.

Это произошло в то невеселое время, когда родители Акулины - Павел Афанасьевич и Елена Генриховна - собирались уезжать в Америку, чтобы попытаться вылечить там от тяжелой формы наркомании Аркадия, брата Акулины.

В свои двадцать четыре года он уже был законченным наркоманом, готовым на все ради дозы.

Лина обреченно настраивалась на переезд их семьи в Штаты, который мог обернуться полноценной эмиграцией со всеми вытекающими последствиями, но как раз в тот самый день, когда она почти уже согласилась с уговорами родителей и готова была дать свое согласие на участие в этой сумасбродной затее, случилось то, что полностью переменило ее планы.

Она повстречала Максима и наотрез отказалась уезжать.

Родители были сильно недовольны этим и пытались уговорить Акулину, но она проявила твердость и осталась в Петербурге.

В то время Лина работала в частной телевизионной компании "Питервидеошоу", которая занималась изготовлением рекламных роликов.

Дела компании шли хорошо, заработки были весьма приличными, и однажды на очередной корпоративной вечеринке, проходившей по традиции в звуковом ателье студии, появился какой-то живописный тип с длинными волосами и в дорогой, но слегка помятой одежде. Однако, судя по тому, как к нему относился генеральный директор компании, этот тип был кем-то особенным.

Это заинтриговало Лину, и она стала наблюдать за новым гостем.

Для начала он хлопнул полный стакан водки, а потом, развалившись на диване рядом с генеральным, завел с ним непринужденную беседу. Оба громко смеялись, хлопали друг друга по коленям, причем тип не проявлял к Великому Боссу ни малейшего почтения, а тот, в свою очередь, не обращал на это никакого внимания.

Лина ничего не понимала, но через несколько минут Великий Босс попросил минуточку внимания и произнес тост, из которого стало ясно, что они десять лет учились в одном классе и не виделись уже несколько веков. И вот теперь Великий Босс имеет честь представить своим верным рабам и вассалам великого джазового пианиста Максима Троицкого.

Звукорежиссер Стулов, сидевший на сейфе, громко икнул и сказал:

- А-а-а! Понятно. А то я думаю - ну где же я тебя видел? Оч-чень приятно!

И полез чокаться.

Все дружно выпили за нерушимый союз чистого искусства и грязных денег, а потом Великий Босс, поведя рукой в угол студии, где стояло неизвестно когда и зачем купленное пианино, посмотрел на помятого, но почетного гостя и сказал:

- Не обязательно прямо сейчас. Но ты сыграешь?

Максим тоже посмотрел в угол, потом на бутылку, затем налил себе еще полстакана и ответил:

- А почему не сейчас?

Он выпил водку, поморщился, вытер рот рукой и поднялся с дивана.

Подойдя к пианино, он небрежно открыл крышку и удивился тому, что на клавиатуре слоновой кости лежала затейливо вышитая бархатная полоса, предохранявшая клавиши от пыли.

- Ишь ты… - пробормотал он, усмехнувшись, - как в лучших домах…

Оглянувшись, он стал искать взглядом стул, и Лина, повинуясь бессознательному порыву, встала и подвинула пианисту свой. Максим небрежно кивнул и, даже не взглянув на столь любезную даму, уселся за пианино.

Потом она вспоминала этот мимолетный эпизод много раз, и теперь точно знала, что именно эта сценка со стулом и была тем самым крючочком, на который попалась блистательная красавица и умница Акулина Голубицкая-Гессер.

Оставшись без места, Лина уселась на диванный подлокотник слева от пианиста, и положила ногу на ногу. И без того короткая юбка задралась еще выше, и Максим, заметив это, криво усмехнулся. Это оказалось вторым крючком, и он был побольше, чем первый. По Лина и глазом не моргнула, хотя и почувствовала себя уязвленной.

Она привыкла быть в центре внимания, получать комплименты и прочие знаки мужской заинтересованности, а этот тип, пусть он даже и известный музыкант, посмел принять ее любезность как должное, да еще и усмехнуться, увидев ее стройное бедро! И Лина моментально приняла решение повергнуть наглеца к своим ногам, а потом, поиздевавшись вволю, оставить с носом.

Все эти мысли промелькнули в ее медно-рыжей голове за несколько секунд, и, изобразив на лице светское выражение, Лина подперла пальчиком щеку и приготовилась слушать музыку.

Однако Макс, небрежно пробежавшись пальцами по клавишам, встал и сказал:

- Не, Вовка, ты прав. Не сейчас.

И, пробравшись между коленями разочарованных слушателей, снова рухнул на диван рядом с Великим Боссом.

- Ну ты и скотина, - любовно пробурчал Вовка.

Великого Босса звали Владимир Валерьевич Балдин, был он строг и требователен, и Вовкой в стенах студии его не смел называть никто.

- Сам такой, - ответил Макс, - налей-ка мне лучше водочки. А то после вчерашнего я так и не пришел в норму. Вот подлечусь еще маленько и тогда сыграю.

Однако в тот вечер Макс так и не сыграл.

Через час он уже опьянел и категорически заявил, что в таком виде к инструменту даже не подойдет. Великий Босс Вовка снова обругал его скотиной, и они дружно выпили. А потом весь вечер вспоминали минувшие школьные годы.

Наконец к середине ночи все разошлись, а Макс вырубился на том самом диване, под присмотром не очень трезвого охранника. Предусмотрительный Вовка оставил Максу несколько бутылок пива и маленькую водки, строго наказав охраннику, чтобы тот не смел посягать на выпивку. Охранник указание Босса выполнил, и утром опохмеленный Максим на некоторое время исчез из поля зрения.

А Лина, сама того не ожидая, попалась на крючок.

Через несколько дней она почувствовала, что желание снова увидеть этого странного, но очень интересного человека стало непереносимым, и, зайдя в кабинет Великого Босса, в ультимативной форме потребовала телефонный номер Максима.

Великий Босс гнусно ухмыльнулся и дал номер.

В тот же вечер Лина и Максим сидели в открытом кафе на набережной напротив Академии художеств и жадно смотрели друг на друга.

Перед Линой стояла бутылка немецкого пива, и Максим бросал на эту бутылку брезгливые взгляды. У него наступил период трезвости, и он превратился в совершенно непьющего и всячески осуждающего алкогольные удовольствия ханжу.

Они болтали о всякой ерунде… А о чем еще могут болтать молодые мужчина и женщина, которые почувствовали, что влюблены друг в друга? О книгах, о деревьях, о космических полетах, о стихах и купании, о дурацкой моде, о жизни и смерти и, конечно же, о любви.

Максим оказался очень интересным собеседником, и Лина с удовольствием слушала его неожиданные высказывания. Было очевидно, что человек он незаурядный, обладает острым умом и оригинальным, подчас шокирующим чувством юмора.

Они сидели рядом со сфинксами до пяти часов утра. Потом Максим церемонно проводил Лину до ее дома на Петроградской, поцеловал ей ручку и ушел в рассвет.

На следующий день Лина заявила родителям, что никуда не поедет, и эмиграция их семейства произошла без ее участия. Родители с Аркадием уехали в Кливленд, а Максим перебрался к Лине, и вот уже целый год они жили вместе и не верили своему счастью.

А всего лишь несколько дней назад Максим сказал:

- Мне никогда не было так хорошо, как теперь. Но мне будет еще лучше, когда мы поженимся. А тебе?

Вместо ответа Лина бросилась ему на шею и задрыгала ногами.

Музыкальная программа клуба подходила к концу, однако за тем столиком, где расположились братки со своими ляльками, настоящий праздник только начинался.

Судя по довольно лоснившимся мордам, браткам хотелось конкретной веселухи. И когда Макс объявил, что оркестр прощается со слушателями, из угла послышались недовольные возгласы:

- Э, слышь, лабух! Ты это - не торопись!

Лина взглянула на Максима, который неторопливо складывал ноты, и увидела, что на его лице появилось недовольство, но он сделал вид, что никто ничего не говорил.

Однако Червонец оказался настойчив и, нетвердо держась на ногах, поднялся со стула. Он подошел к сцене и стал рыться в карманах, доставая из них и убирая обратно деньги, презервативы, телефон, какие-то бумажки и… черный, матово поблескивавший пистолет. Лине стало страшно, и она, чтобы скрыть это от самой себя, нервно закурила.

Дружки Червонца тоже подтянулись к сцене и, столпившись вокруг него, заинтересованно следили за его движениями. Две уже изрядно пьяные марухи, одна из которых была подругой виновнику торжества, а другая, похоже, была вещью общего пользования, также присоединились к этой небольшой толпе, громко выражая свое участие в процессе организации веселья возгласами "во, бля".

Наконец Червонец прекратил инспектировать собственные карманы и, выпрямившись, угрюмо посмотрел на Максима.

- Значит, так, - он глубоко засунул руки в брюки и качнулся с носков на пятки, - ты, это, давай, садись за свою мандулу и играй. И твои лабухи пусть тоже лабают. Тут люди конкретно отдыхают, а ты портишь им настроение.

- Музыкальная программа окончена, - негромко, но твердо ответил Максим, не глядя на бандита.

Лина не отрываясь следила за происходящим, ее сердце тревожно сжималось.

- Чо ты сказал? - Червонец угрожающе подался вперед. - Тебе сказано - играй, значит - играй. И не ту лабуду, которую вы тут весь вечер шпиляли, а нормальные конкретные песни для конкретных ребят. Понял? Для начала сыграй нам…

Что именно хотел услышать Червонец, Лина не узнала, потому что к браткам, собрав всю свою невеликую храбрость, подошла побледневшая администраторша Валентина.

Дрожащим голоском она сказала:

- Молодые люди, музыкальная программа клуба закончена, и вообще мы скоро закрываемся.

Червонец обернулся к ней, и на его покрасневшем от выпитой водки лице появилось изумление.

- Это еще кто такое? Ты чо там пищишь? Говори громче, а то тебя мелко видно.

И он резким движением подался к ней.

Валентина громко ойкнула и испуганно отпрянула. За спиной администраторши стоял стул. Она споткнулась о ножку и, потеряв равновесие, шлепнулась на сиденье. Братки загоготали.

Из-за соседнего столика послышался чей-то голос:

- Бросьте, ребята, не заводитесь, ну что вы, ей-богу…

Червонец аж взвился. Он резко повернулся к говорившему:

- Чо такое?!! Это кто там гавкает? Ща я вам, бля, покажу - не заводитесь!

Он выхватил из кармана пистолет и пальнул в потолок.

После звенящей паузы в зале завизжали женщины, загрохотали отодвигаемые и падающие на пол стулья. Посетители неожиданно вспомнили, где находится выход, и дружно бросились в ту сторону. Червонец выстрелил в потолок еще раз и повернулся к музыкантам.

- Ты чо, плохо слышал? - угрожающе спросил он и, шатаясь, шагнул в сторону сцены. Его нога подвернулась, и он стал падать вперед. В этот момент пистолет выстрелил еще раз, и Лина увидела, что Максим, как раз открывавший рот, чтобы сказать что-то, вдруг замер, а затем стал медленно валиться назад, прямо в барабанную установку. На левой стороне его груди появилось небольшое черное пятно, которое стало быстро расплываться по светло-голубой рубашке.

Все происходило как в замедленном кино, и Лина, словно во сне, не могла оторвать глаз от его лица, с которого, как расплавленный воск, стекало движение жизни…

Звуки исчезли, время растянулось…

Но в следующий момент время вернуло свой обычный бег, и Максим с грохотом повалился в барабаны, которые стали разваливаться и раскатываться в разные стороны.

Лина перестала дышать, и ее охватило полное понимание того, что происходит. Она со всей ясностью осознала то, что только что, прямо на ее глазах, Максима убили. Пьяный подонок застрелил его. Почему-то в ее голове с дикой скоростью просвистели все когда-либо виданные в кино или читанные в книгах сцены, в которых можно было увидеть, как ведет себя женщина, на глазах которой убили ее мужчину, но все они были фальшивы и театральны…

Все оказалось совсем не так.

Лина побледнела и застыла, как восковая фигура, она не могла пошевелить даже пальцем. То, что только что произошло, было настолько невероятным и нелепым, что она почувствовала, как начинает сходить с ума. Но спасительный обморок подоспел вовремя, и, уронив голову на сложенные перед собой руки, Лина потеряла сознание. Ее темно-рыжие волосы разметались по ресторанному столику, и опрокинутый пустой бокал, медленно подкатившись к краю, покачался и замер…