Бабак Иван ИльичЗвезды на крыльях

Бабак Иван Ильич

Звезды на крыльях

Отсутствуют страницы 83-90

Аннотация издательства: Повесть посвящена героическим летчикам 100-го полка 9-й истребительной авиационной дивизии, отличившимся в боях на Кубани, в Донбассе и в небе фашистской Германии в годы Великой Отечественной войны.

Андрей Мятишкин: В документальной повести автор поменял свою фамилию на Бельского. Считаю, что это сделано, в том числе, и из присущей ему скромности. Известно, что после войны Бабак пошел работать в школу учителем химии и никому там не было известно, что он один из лучших советских летчиков.

Hoaxer: Т.к. книга документальна (кроме того, что автор назвался Бельским, как отметил А. Мятишкин), я ставлю её в раздел "Мемуары".

Содержание

Слово к читателю. А.И. Покрышкин

Вызывает комдив

На параллельных курсах

В плену голубой стихии

Первое боевое задание

В паре с Глинкой

Крепче бить врага

В запасном полку

Два тарана в одном бою

Сам погибай, а товарища выручай!

Охота за "кукушкой"

"Формула грозы"

Мы - мариупольцы!

Встреча с родной школой

Дружба рождается в бою

Труженики фронтовых аэродромов

Тактика - наука побеждать

Не унывать!

Корреспонденты тоже нужны

Наш батя

В Алексеевке

От победы к победе

На земле и в небе

На Берлинском направлении

Об авторе книги

Слово к читателю

"Две судьбы сплелись в моей жизни - судьба педагога и судьба летчика-истребителя. Я считаю своей основной профессией профессию учителя. А летчик - это, так сказать, мой параллельный жизненный курс. Авиаторы знают это выражение. Известно оно, пожалуй, многим, кто интересуется авиацией. "Двое движутся рядом к намеченной цели" - эти слова принадлежат Герою Советского Союза Ивану Ильичу Бабаку, одному из боевых летчиков Великой Отечественной войны.

Имя этого человека, восторженные отзывы о его безграничной отваге и высоком летном мастерстве можно встретить во многих произведениях мемуарной литературы, посвященных подвигам советских летчиков.

Судьба И. И. Бабака типична для целого поколения советских людей и в то же время глубоко своеобразна. Перед войной он окончил педагогический институт и аэроклуб. Затем - авиационное училище и фронт.

Совершив первый прыжок с парашютной вышки, юноша решил, что дорога в авиацию для него закрыта, что он слишком слаб духом для полетов. А в двадцать пять лет Иван Бабак командовал полком истребителей, и к концу войны на его боевом счету было 37 сбитых фашистских самолетов. Работая в школе, он мечтал о небе, а мастерски проведя очередной бой, думал о том времени, когда вернется в школу. И он вернулся. Медалью "За трудовую доблесть", значком "Отличник народного образования", почетными грамотами, любовью и уважением детей отмечены заслуги отважного летчика на ниве народного образования.

Мы, сослуживцы Ивана Бабака, знаем его по Великой Отечественной войне как подлинного патриота социалистического Отечества, храброго и тактически грамотного воздушного бойца, безгранично преданного своей Родине, Коммунистической партии.

Полтавчане были свидетелями его успешной педагогической деятельности. Теперь вниманию обширной аудитории предлагается книга Ивана Бабака - летчика и учителя.

Какова же основная мысль этой книги? Пожалуй, лучше всего сформулировал ее сам автор. "На примере собственной жизни я твердо убежден, что все зависит от веры, человека в свои собственные силы и в тех, кто тебя окружает. Вместе можно преодолеть любые преграды и добиться намеченной цели".

Книга И. И. Бабака по своему содержанию выходит за рамки воспоминаний о прожитых годах. Это прежде всего взволнованный рассказ о героизме, о мужестве, о беспредельной преданности советских людей своему социалистическому Отечеству. И, что очень важно, эта книга о становлении характера, о воспитании чувств.

Воссоздавая картины ожесточенных воздушных боев, рассказывая о ратных буднях летчиков, автор стремится проследить, как в огне сражений закалялась воля защитников Родины, как духовно мужали люди.

Документальное повествование И. И. Бабака отмечено исключительной искренностью и строгостью. Строгостью по отношению к себе. Автор не сглаживает острых ситуаций, ничего не упрощает. И это придает описываемым событиям особую достоверность.

Книга "Звезды на крыльях", адресованная в первую очередь молодому читателю, никого не оставляет равнодушным. Она несет в себе большой воспитательный заряд, учит мужеству, верности, говорит об ответственности каждого из нас за настоящее и будущее Отчизны.

А. И. ПОКРЫШКИН,

трижды Герой Советского Союза,

Маршал авиации

Вызывает комдив

Февральское небо фашистской Германии в сорок пятом встретило авиаторов неприветливой погодой: низкой облачностью, частыми снегопадами, туманами.

Ужаснейшая из. всех войн катилась к своему неизбежному концу, чтобы бесславно для агрессора погибнуть там, где она родилась, в самом логове фашизма - Берлине.

Теперь все мы жили предстоящей битвой. На дорогах, по которым нескончаемым потоком двигались наши войска, появились новые указатели направлений к фашистской столице, а на танках, орудиях, автомашинах и самолетах - свежие лозунги: "Вперед на Берлин!", "Даешь Берлин!", "Мы выстояли, теперь победим!".

На военных картах в штабах разрабатывались направления главных ударов наших войск, стрелы их ударов упирались все в то же название -"Берлин". С крушением последней фашистской цитадели связан конец войны, потому и стремилась наша армия вперед могучим потоком, который никакими силами остановить было уже невозможно.

Еще немало падет в решительном бою героев - юных и пожилых, еще не одного отца, сына, брата, мужа сразит или покалечит в своих последних судорогах война, она и на исходе еще принесет много слез и горя, но никто и ничуть уже не сомневался в том, что недалек час справедливой расплаты для ненавистных фашистов, принесших человечеству столько горя и страданий.

Неудержимым порывом к наступательным боям жила и наша истребительная авиация. Как назло, нам очень не везло - мешала весенняя распутица. Поверхность аэродромов в оттепель превращалась в непролазное месиво. Ни взлететь, ни сесть на таком аэродроме нельзя. Разве только в отдельные дни, утром рано, когда поверхность земли сковывают слабые заморозки, удавалось сделать один-другой вылет. Тяжело было сознавать, что в этом последнем финишном марше наземных войск мы, летчики, не принимаем должного участия.

А в то самое время наш командир Александр Иванович Покрышкин решал нелегкую и совсем новую в боевой авиации проблему - можно ли использовать автостраду в качестве взлетно-посадочной полосы.

У населенного пункта Тайфельде, где стояли увязшие в грязь самолеты, силами всего личного состава дивизии была расчищена полоса для взлета. Для этого пришлось проделать очень трудоемкую работу - снять раскисший слой почвы на полосе длиной восемьсот и шириной в полсотни метров.

Рано утром, когда еще поверхность почвы аэродрома сковывалась ночным заморозком, в воздух начали подниматься самолеты дивизии: первым взлетел со своим ведомым Георгием Голубевым командир дивизии Александр Покрышкин, за ним один за другим с небольшими интервалами успешно взлетели все три эскадрильи 16-го авиаполка.

На аэродроме Альтдорф собрался весь состав дивизии: летчики, инженеры, техники, офицеры штаба. На их лицах нескрываемая радость: наконец-то вырываемся из плена грязи, в котором застряло соединение на целых десять дней!

Вот уже пошли на взлет самолеты и 104-го авиаполка. Первые машины сравнительно легко начинали разбег и удачно отрывались от расчищенной полосы, но для следующих за ними взлет все более усложнялся: шасси самолетов все глубже входило, в почву, оставляя за собой глубоко пропаханные борозды, от колес летели во все стороны брызги грязи. Летчики 100-го гвардейского полка с тревогой наблюдали, как взлетающие включали форсажный режим мотора, чтобы оторваться от раскисающей поверхности взлетной полосы.

Солнце все выше поднималось над горизонтом, и его косые лучи все более размягчали почву. Из-за этого вылет 100-го полка отложили. Тогда еще никто не знал, что 100-му полку больше месяца придется не принимать участия в боевых операциях.

Те же полки, которым удалось вырваться из грязи на аэродроме Альтдорф, сразу включились в боевую работу вблизи населенного пункта Аслау. Аэродромом им служил небольшой отрезок автострады Бреслау - Берлин. Автострада эта состояла из двух бетонированных полос, разделенных нейтральной полосой почвы шириной в полтора метра. Эта узкая полоса была присыпана щебнем и плотно укатана, соединяя обе бетонированные полосы длиной немного более километра, что вполне обеспечивало взлет и посадку самолетов. Во время взлета и посадки этот участок оцеплялся охраной, чтобы остановить движение транспорта.

Подобного еще не знала история военной авиации. Противник недоумевал: откуда могли действовать истребители русских в этом районе, когда в радиусе более сотни километров не было ни одного более-менее пригодного к полетам аэродрома. Фашистские воздушные разведчики рыскали вдоль и поперек этого района. Попробовали выбрасывать они и своих парашютистов, но так и не смогли раскрыть тайну: откуда так внезапно взлетают десятками "кобры" и так же таинственно исчезают, уходят на посадку на неизвестный аэродром. Несомненно, при помощи радионавигационных средств немцы определили приблизительное место базирования наших истребителей. Но все попытки точно установить их дислокацию ни к чему не приводили.

Автострада в этом месте пролегала в густом сосновом лесу, поэтому самолеты сразу же после посадки быстро отруливали с дороги и надежно маскировались меж ветвистыми дубами. Возвратится с задания группа в 12-14 самолетов и в течение двух-трех минут садится и рассредоточивает самолеты между деревьями у дороги... И ничто не напоминает о существовании здесь аэродрома. Конечно же, во время вылета и посадки группы в воздух поднимались отдельные пары истребителей, которые обеспечивали надежность взлета или посадки, охраняли район от вражеских разведчиков.

Мы были горды за нашу могучую авиацию, и как здесь не вспомнить начало войны. Тогда фашистские летчики чувствовали себя хозяевами в небе, зачастую безнаказанно расправлялись с нашими тихоходными, неповоротливыми и слабо защищенными бомбардировщиками ТБ-3, СБ, коршунами налетали на колонны наших войск, а наши, хотя и поворотливые, но малоскоростные, вооруженные в основном одними пулеметами истребители И-16 и И-15, И-153 не могли сколько-нибудь серьезно защитить, прикрыть от нападения ни бомбардировщики, ни наземные войска. Теперь же в нашей истребительной авиации были на вооружении первоклассные боевые машины Ла-5, Ла-7, Як-7, Як-3, ничем не уступающие, а зачастую превосходящие по боевым качествам "мессершмитты" и "фокке-вульфы".

...Весеннее солнце, хотя еще и не совсем теплое, размягчило подготовленную было к полетам полосу, и 100-й полк так и не успел взлететь. Прошло несколько томительных дней в ожидании. Однажды утром командир 100-го полка Герой Советского Союза С. И. Лукьянов вызвал Героя Советского Союза старшего лейтенанта Ивана Бельского к себе на командный пункт:

- Иван Ильич, готовьтесь к полету. Нас вызывает комдив!

На аэродроме их самолеты стояли уже на взлетной полосе, прибуксированные сюда трактором. Чтобы взлететь, пришлось сразу же в начале разбега включить форсаж мотора. Маршрут полета был коротким. Вскоре они - долетели до участка автострады, указанного на карте знаком аэродрома. Пока летчики, став в круг, присматривались к необычному месту приземления, Александр Иванович Покрышкин передавал им по радио подробные объяснения: как построить маршрут для захода на посадку, указывал ориентиры, в каком месте должны приземлиться.

С высоты подготовленный участок автострады выглядел слишком узкой лентой. Бельский заходит на посадку первым. Комдив корректирует его действия по радио. Строго в назначенном месте приземляется он. Следом за ним совершил посадку и майор Лукьянов.

- Комдив вас вызывает к себе в штаб к двадцати двум ноль ноль. До этого времени вы можете быть свободны,- заявил прилетевшим начальник штаба дивизии полковник Абрамович.

В ожидании назначенного часа Лукьянов и Бельский ушли на автостраду и почти целый день наблюдали, как летчики соседних полков взлетают и уходят на боевые задания. Командир 16-го авиаполка дважды Герой Советского Союза Григорий Речкалов, руководивший полетами на КП близ автострады, сказал, что все эти дни летчики полков принимают активное участие в боевой работе, по нескольку раз каждому из них приходится вылетать на боевые задания, но не было ни единого летного происшествия на автостраде при взлете или посадке. И действительно, Лукьянов и Бельский продолжительное время наблюдали ритмичную и четкую, как на обычном благоустроенном аэродроме, работу летчиков, перебазировавшихся сюда.

...Только поздним вечером прибыл комдив полковник Александр Иванович Покрышкин в свой штаб. Старший лейтенант Бельский с майором Лукьяновым сидели на диване в стороне и, пока Александр Иванович говорил с начальником штаба и начальником политотдела, всё думали о том, зачем их сюда вызвали. Вдруг комдив поворачивается к ним и энергично, бодро, что было всегда свойственно этому человеку, не знавшему уныния и усталости, говорит:

- Я вас вызвал сюда для того, чтобы решить вопрос о назначении командира в шестнадцатый авиаполк. Предварительно посоветовавшись, мы решили назначить командиром этого полка товарища Бельского. Какое ваше мнение, майор Лукьянов?

При первых же словах, обращенных к ним, майор Лукьянов и старший лейтенант Бельский, как того требует устав, поднялись и, выпрямившись, внимательно слушали комдива.

Быстро собравшись с мыслями, майор Лукьянов стал излагать свои соображения:

- Старшего лейтенанта Бельского я приметил с первых дней, как стал командовать полком. Думаю, что у него не будет головокружения после.того, что я скажу в его присутствии. Он обладает незаурядными качествами летчика-истребителя. Всегда ищет боя и первым навязывает его противнику.. Бои ведет тактически грамотно и за время своей боевой деятельности он не проиграл ни одного из них. Больше того, еще не было случая, чтобы ведомые им группы не добивались успеха в бою.

Майор Лукьянов продолжал еще говорить, характеризуя боевые качества своего заместителя, отчего тот чувствовал себя неловко и стесненно. Ему хотелось, чтобы командир скорее кончил говорить о нем.

Между тем майор Лукьянов продолжал говорить 'о том, что он продвигал Бельского вплоть до своего заместителя, хотя, мол, еще год назад он был только заместителем командира эскадрильи.

Бельскому казалось теперь очевидным, что его командир скажет: он целиком и полностью согласен с мнением комдива насчет назначения его командиром шестнадцатого полка и что, мол, ему приятно, когда его однополчане идут вверх по служебной лестнице, что его полк - кузница командирских кадров и тому подобное... Но вдруг Бельский слышит:

- И все же, товарищ полковник, я просил бы вас оставить старшего лейтенанта Бельского в прежней должности во вверенном мне полку. Прошу учесть, что из полка выбыло много опытных летчиков, а в последнее время тяжело ранен мой заместитель дважды Герой Советского Союза Дмитрий Глинка.

Командир 100-го полка продолжал говорить, приводя еще какие-то доводы, а Бельский еще был уверен, что Сергей Иванович его отстоит, и он останется в своей волку. Он очень хорошо себя чувствовал в своей части" и расставаться с ней ему было нелегко.

Туда он пришел в сорок втором сержантом из авиаучилища. Этот полк стал для него родной семьей. Здесь его встретили такие замечательные наставники и друзья, как Дмитрий Глинка, командир эскадрильи Михаил Петров, Герой Советского Союза Василий Шаренко, летчик Николай Лавицкий, Борис Глинка, Николай Кудря. Здесь сражались храбрейшие из храбрых, настоящие асы - Дмитрий Шурубов, Александр Поддубский, Геннадий Микитянский, Дмитрий Аленин, Владимир Канаев и многие, многие другие; с которыми, он так сроднился. Это они сделали его воздушным бойцом. И, выходит, неплохим. В 1943 году Бельскому присвоили высокое звание Героя Советского Союза. Именно в этом полку привили ему высокие боевые качества, Именно в этом полку произошло для него самое замечательное событие - здесь его приняли в партию великого Ленина. Наконец, здесь приписан его самолет -". подарок мариупольских школьников.

Майор Лукьянов продолжал настаивать, чтобы его заместителя оставили в 100-м гвардейском полку. Покрышкин молча слушал. А Бельский, застигнутый врасплох неожиданным предложением, думал о боевых друзьях из своего полка...

Вот лейтенанты Петр Гучок и Григорий Дольников - белорусы по национальности. Как сроднился он с ними, с этими беспредельно храбрыми и мужественными парнями! Вот Григорий Патрушев, тот, что так неуверенно начинал свой боевой путь, а теперь радовал его в каждом воздушном бою своей особенной смекалкой, умением взаимодействовать в группе. Такими стали и Василий Бондаренко, и Иван Кондратьев, и Василий Сапьян, и многие, многие другие, с кем свела их боевая дружба. Каждый из них в тяжелый момент боя не задумываясь придет на выручку, смело пойдет на смертельный риск, чтобы выручить друга в беде.

На длинных фронтовых дорогах росла их боевая дружба, а вот теперь, когда они мечтают о недалекой победе, когда здесь, на автостраде, служащей им аэродромом, стоит указатель: "До Берлина - 88 км", ему предлагают расстаться со своим полком. Но разве можно с ним расстаться?..

И вот он слышит:

- А каковы ваши мнения? - это комдив обращается к начальнику штаба дивизии и начальнику политотдела.

Первым отозвался начальник штаба полковник Абрамович :

- Я поддерживаю выдвинутое вами предложение, Бельский - летчик отличный. Мастер- воздушного боя. Считаю, что созрел и как командир. Его личный счет сбитых самолетов врага дает право быть командиром. Он будет успешно учить боевому мастерству других.

Начальник политотдела полковник Дмитрий Мачнев тоже поддержал предложение комдива. Кратко остановился на характеристике его работы заместителем секретаря комсомольского бюро полка и члена дивизионной парткомиссии. Заключил словами:

- Считаю, что для командования полком он созрел и в политическом отношении.

Александр Иванович Покрышкин обратился к Бельскому:

- Ну вот видишь, все согласны...

Бельский насупил брови:

- Я просил бы, товарищ полковник, оставить меня на прежней должности в своем родном полку...

- Сейчас - отдыхать! - как бы подводя итоги всему сказанному, командирским тоном произнес Покрышкин. Вопрос о назначении вас на новую должность решен.

...Удивительный человек их комдив! Познакомился Бельский с ним еще в том тяжелом сорок втором году, когда они с горечью в сердце отступали к Кавказу. Внешне А. И. Покрышкин был всегда, казалось, излишне строг, немного замкнут. В свободное от вылетов время он часто уединялся и рисовал схемы проведенных боев, производил какие-то расчеты.

Но, беседуя с летчиками, он преображался. Куда и девалась тогда его внешняя строгость! Он любил поспорить, особенно тогда, когда спор касался самого важного для летчика-истребителя: маневра, боевых порядков групп и их тактических приемов.

Иван Бельский не раз принимал участие в этих спорах, а главное - ему посчастливилось вести бой в группах, которыми командовал Саша, как с гордостью и лю-"бовью называли_Покрышкина летчики.

Нисколько не изменился Александр Иванович, когда стал командиром дивизии, первым в стране кавалером трех Золотых Звезд, когда его узнал весь мир. Он и тогда умел выслушивать внимательно и с уважением других, по-настоящему ценил тех, кто проявлял инициативу, искал новые пути и приемы ведения воздушного боя.

На параллельных курсах

...Недалеко от города Никополя, где во времена Запорожской сечи Богдан Хмельницкий был избран атаманом казацкого войска, вдоль побережья небольшой речушки Чертамлык по обеим ее берегам раскинулось неширокой, но длинной цепочкой родное село Ивана Бельского - Алексеевка.

На свете много уголков красивых, чудесных. Но самая дорогая та земля, где ты родился, самое уютное то небо, под которым рос в детстве и юности, самое теплое то жилище, в котором рядом были самые близкие люди - отец, мать, сестры, братья.

Для Ивана такая земля - его родная Алексеевка, его колыбель. Отсюда для него и началась Родина...

Старое село, в котором он жил, было обыкновенным, каких много на Украине. Оно не воспето в песнях и легендах. А ему Алексеевка всегда казалась необычайно красивой.

Родители Ивана - Илья Яковлевич и Мария Семеновна - были крестьянами. До революции батрачили: отец - у кулаков, мать - у немцев-колонистов.

Вместе с революцией пришло в их семью и настоящее крестьянское счастье: получили в личное пользование землю, кое-какой сельскохозяйственный инвентарь, лошадей.

Отец был в селе уважаемым человеком, возглавлял комитет беднейших крестьян, всей душой и делами был сторонником новой жизни. В 1927 году, когда начались создаваться первые коммуны, он стал одним из организаторов хозяйства.

В семье авторитет отца был непререкаем. Мать во всем слушалась отца и послушанию учила своих детей: "Так сказал отец!"

В отце счастливо сочетались энергия и доброта, моральная сила и широта интересов... Впрочем, отец не любил подчеркивать своего главенства, был скромным и очень душевным человеком. Вечером, когда собиралась семья, он подсаживался к детям и расспрашивал, чем они занимались, как провели день. Любил он слушать их детские рассказы. Изредка вставлял свои вопросы, уточнял что-то, хвалил или, если это нужно, доброжелательно осуждал их действия.

Школа! Любимые учителя, на которых так хотелось быть похожими их ученикам! Сколько хорошего, нужного они им дали для жизни! Учителя первые открыли им тайны цифр и алфавита, объяснили, что такое звезды, как и почему они двигаются, научили выращивать деревья, петь красивые песни о Кармелюке и Щорсе, о Родине и Москве. Иван ежегодно приносил из школы похвальные грамоты, ежегодно влюблялся в новые предметы: за рисованием - в математику, за математикой - в химию...

В душе его росли и крепли любовь и уважение к школе и учителям. Эту любовь пронес он через всю войну, через всю жизнь...

1933 год. Впервые в жизни Иван Бельский расстается с родным домом, семьей. Хотелось ему стать учителем, наставником юных, "сеять разумное, доброе, Вечное". К этому склоняли его и советы учителей. Но одно дело - мечта, а другое - действительность. На семью свалилось большое горе: тяжело заболел отец. Прямо с колхозного тока, где он днем работал приемщиком зерна, а ночью оберегал его, привезли отца с парализованными ногами.

Единственным кормильцем в семье осталась мать, добрая, милая их мать, на руках которой было, кроме больного отца, еще трое малых детей. Старший, Григорий, уже студент, учится в Киеве. Далеко от дома. Ему нужна материальная помощь. Вот и пришлось Ивану думать, куда податься после окончания семилетки. Он решил тогда не уезжать далеко от семьи в связи с болезнью отца и поступил в техникум в Никополе. Учился он старательно, хорошо. Его отмечали, хвалили, даже стипендию повышенную назначили. Но посмотрел он однажды на свою одежду ох и износилась же она! А как же дома мать? Ей ведь еще хуже!

Так вот думал он, думал и написал матери: "Мама" не могу я сейчас учиться, когда дома такие обстоятельства сложились. Я должен помогать вам",- и приехал домой раньше, чем письмо его пришло. Увидела мать сына и заплакала от нового горя (именно так она) восприняла весть о прерванной его учебе), но упрекать не стала. А он долго не раздумывал - уже на второй день отправился еще с двумя пареньками, друзьями своими, пасти колхозных лошадей. Надо было зарабатывать, помогать матери, семье.

Пас лошадей и читал книги. Много читал и. мечтал о дальнейшей учебе. Верил, что трудности их семьи временные, что учиться он будет непременно. Так говорили ему и его учителя. И действительно, осенью, когда домашние условия несколько улучшились, Иван с буханкой хлеба в сумке и пятьюдесятью рублями в кармане поехал в Запорожье. Его приняли на рабфак педаготического института.

Год напряженной учебы прошел незаметно. Его детская заветная мечта свершилась - он студент педагогического института! Чувствовал себя на седьмом небе. Лекции, лабораторные работы... После занятий Иван сразу же отправлялся в институтскую библиотеку и там запоем читал, читая...

Это было тревожное время. Власть в Германии захватили фашисты. Общепринятым стало: каждый студент - в первую очередь комсомолец - стремился приобрести какую-нибудь оборонную специальность. В институте былзг организованы многочисленные кружки, в которых студенты изучали стрелковое оружие, средства противохимической защиты, учились водить мотоцикл и автомашину. Но особенно много- студентов увлекалось парашютным спортом.

Захотелось и Ивану Бельскому испытать свой характер. Записался в парашютный кружок. Без особого труда изучил устройство парашюта, его укладку. А когда пришло время прыжков, залез на вышку и с показным спокойствием ринулся вниз по команде.

Когда Иван приземлился, то подумал, что прыжок этот будет последним: если уж честно признаться - очень он испугался.

Потом он еще не раз прыгал с вышки, но страх не проходил. И вот тогда он решил рассказать инструктору, что прыжки - это не его стихия, что он боится и что страх не проходит...

Инструктор выслушал чистосердечное признание Ивана Бельского и... назначил ему дополнительные прыжки. А после каждого прыжка спрашивал, не проходит ли страх. Но страх не проходил.

И вот Ивану пришлось покривить душой. После двадцать первого прыжка он сказал, что уже не боятся. А про себя твердо решил: стихия смелых - не его призвание.

1936 год. Страну облетел лозунг Осоавиахима: "Дадим Родине 100 000 летчиков!" Это был призыв к нашей советской молодежи, комсомольцам в ответ на усиленную подготовку фашистской Германии к войне. - Бельский! Тебя вызывает секретарь комсомольского бюро института,- передал ему кто-то из студентов.

Комсомольский вожак Иван Бондаренко неожиданно предложил:

- Слушай, Бельский, нам пришло указание направить лучших комсомольцев на учебу в аэроклуб. Решили мы на бюро направить тебя. Вот комсомольская путевка.

Лицо секретаря сияло. Он искренне радовался и, вероятно, был глубоко убежден, что и комсомолец Бельский с такой же радостью встречает это известие.

Он и не подозревал, какое смятение охватило Ивана. Если бы эту путевку вручили другому студенту, действительно достойному, он бы искренне порадовался за него. Наверно, не было в ту пору среди них таких, которые не завидовали бы лётчикам, не восхищались их мужеством и отвагой. Стараясь не выдать волнения, Бельский взял путевку. Честно говоря, он был уверен, что его не возьмут. Знал, что впереди - строгая медицинская комиссия, которая наверняка его забракует.

Но вышло по-иному. Вопреки ожиданиям, медицинскую комиссию Иван Бельский прошел без всяких ограничений и вскоре был зачислен курсантом аэроклуба без отрыва от занятий в институте.

Так началась его новая жизнь, длившаяся два года: днем - институт, вечером аэроклуб, днем - диамат, таблица Менделеева, химические опыты и препарирование животных в лаборатории, вечером - аэродинамика, штурманское дело, устройство самолета и мотора...

Весной 1938 года, когда был закончен в основном теоретический курс, начались практические полеты, Еще на рассвете, когда город спал крепким сном, автобус с курсантами, одеТыми в комбинезоны с пришитыми на них петлицами и приколотыми .эмблемами авиации, отправлялся за город, к аэродрому. Из автобуса лилась песня энтузиастов:

Мы. рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца - пламенный мотор...

...Первый пробный полет. Инструктор ведет самолет в чистом, прозрачном утреннем небе. В переговорное устройство спрашивает Бельского, как он ориентируется в воздухе. Иван легко узнает отдельные объекты города: заводы, Днепрогэс, железнодорожные вокзалы, свой родной институт, а рядом с ним городской Парк культуры и отдыха имени Ивана Франко.

В последующих полетах задания постепенно усложнялись: необходимо было производить более сложные маневры, готовясь к выполнению фигур высшего пилотажа. Начнет делать одно, упускает другое. Никак, не удавалось управлять самолетом в определенном режиме полета, следить за показаниями приборов. Ох как изматывали его эти двадцатиминутные полеты, казавшиеся вечностью! В общежитии он как сноп падал на кровать, но долго не мог уснуть: казалось ему, что кровать качалась, делала виражи, переворачивалась...

И все-таки, несмотря ни на какие трудности, осенью 1938 года Иван Бельский успешно окончил аэроклуб. Полюбившаяся воздушная стихия так увлекла его своей остротой ощущений и сказочной романтичностью, что он готов был даже оставить свою первую, еще в детстве рожденную мечту - стать педагогом. Подал, как и другие курсанты, рапорт о зачислении его в авиационное училище. Но председатель приемной комиссии, узнав, что Бельский на последнем курсе пединститута, посоветовал ему прежде окончить вуз.

Через год он уже работал учителем химии и биологии в Партизанской средней школе Приморского района Запорожской области. Бескрайние степи, роскошные сады в белом одеянии весны, плодородные пашни. А за небольшим перевалом - Азовское море, на котором так любили они, учителя, купаться с детьми и плавать на колхозных баркасах. Но больше всего молодому учителю нравились люди села трудолюбивые, жизнерадостные, очень уважительные.

Бельский делал тогда первые, еще неуверенные и одновременно увлекательные, как и первые самостоятельные полеты в воздухе, трудовые шаги на педагогическом поприще. Но он твердо помнил слова декана факультета, сказанные им, молодым учителям, на выпускном вечере в институте:

- Друзья, идите по самым высоким вехам жизни, иначе нельзя - ведь вы учителя. Надо вам так жить, чтобы потом было на что оглянуться. Мелочи померкнут, оставшись позади, и ничего не будет видно. Скажете, что и жизни, собственно, не было, если не будет этих высоких вех...

Полюбил он школу, полюбил и учителей, среди которых было много замечательных мастеров педагогического дела, добрых, душевных людей. Но мысль об авиации не покидала Бельского...

В плену голубой стихии

В 1940 году Бельский вновь вернулся в авиацию, став курсантом Сталинградского авиационного училища летчиков-истребителей.

Как и его товарищи, он мечтал о славе известных всей стране летчиков Валерия Чкалова, Георгия Байдукова, Михаила Громова, советских асов, громивших фашистов в небе Испании,- Тимофея Хрюкина, Анатолия Серова, Алексея Хользунова.

Учеба давалась легко. Ведь знания, ранее приобретенные молодым пилотом, ныне подкреплялись и, более того, умножались на страстное желание быть отличным летчиком-истребителем. На занятиях он с жадностью ловил каждое слово преподавателя, а все свободное время проводил в учебных классах, стараясь глубже изучить штурманское дело, аэродинамику, материальную часть самолета, тактику воздушного боя, теорию воздушной стрельбы, метеорологию и многие другие предметы, которые должен в совершенстве знать летчик-истребитель. В журналах против его фамилии все чаще появлялась одна и та же оценка - отлично.

Успешно освоил он и технику пилотирования, ведение воздушного боя, стрельбу по воздушным и наземным целям на двухместном учебно-тренировочном истребителе и был допущен к самостоятельным полетам на боевом самолете.

...День 22 июня 1941 года выдался безоблачным и жарким. Курсанты, закончив после завтрака уборку помещений, занялись каждый своим делом: одни сели писать письма родным и близким, другие готовились к выпускным экзаменам, третьи принимали душ и загорали.

В тот день Иван был в наряде. Стоял у открытого окна в помещении дежурного, подставив лицо ласковым лучам солнца. Настроение такое, что петь хотелось. На днях - выпускные экзамены. Присвоят звание, получит назначение. А потом - два месяца отпуска. Из дому письмо прислали. Урожай хороший. Приехал уже брат Григорий - офицер. Сестра Надежда - учительница. Теперь и его в гости ждут. Думал о том, каких надо гостинцев купить. Ведь совсем недавно он по облигациям выиграл десять тысяч рублей.

...И вдруг:

- Дежурный по эскадрилье, к телефону! - донесся голос дневального.

- Дежурный по второй авиаэскадрилье курсант Бельский слушает!

- Говорит комбриг Соколов. Через десять минут па радио будет передаваться важное правительственное сообщение. Соберите весь личный состав эскадрильи!

...А через десять минут, как набат, лились из репродуктора эти памятные всему нашему народу слова" смысл которых концентрировался в одном слове война...

Неутешительными были первые вести с фронта: немецкая авиация бомбит наши города, расположенные, казалось, в глубоком тылу, фашистская армия наступает, а советские войска ведут упорные бои, отступа" ют на большинстве участков фронта, протянувшегося, от Балтийского до Черного моря.

В стране началось движение под лозунгом: "Все для фронта!". Многие советские люди сдавали в фонд обороны свои трудовые сбережения, ранее приобретенные ценности, в том числе облигации. Иван Бельский вспомнил о своей. Он достал ее и написал на ней: "Эта облигация выиграла 10 тысяч рублей. Сдаю в фонд обороны. Курсант 2-й авиаэскадрильи Сталинградского авиаучилища Иван Бельский".

Сдал эту облигацию - и на душе словно легче стало. Вот он еще не на фронте, а уже помогает ему. А вскоре и сам уйдет на фронт! Об отпуске никто из курсантов уже не думал. Все ждали скорой отправки в действующую армию.

Но все складывалось иначе. О выпускных экзаменах командование перестало говорить. Полеты вообще, к большому огорчению, почти прекратились. Их заменили часто внепрограммными занятиями по изучению уставов, караульной службой. Так продолжалось и месяц и два. Поневоле многие из курсантов ошибочно стали думать, что того, кто будет нарушать дисциплину, раньше отправят на фронт.

Курсанты, ранее жизнерадостные, всегда подтянутые и исполнительные, теперь как-то осунулись, приказы и распоряжения выполнялись ими без былой четкости и быстроты.

Чтобы не допустить общего упадка духа и дисциплины курсантов, командование эскадрильи провело собрание по отрядам.

...Как упрек, как заслуженное обвинение прозвучали слова командира отряда, общего любимца, всегда выдержанного и спокойного Санина:

- Знаю, на фронт рветесь. Это естественно. Мы вас для этого и готовим. А вот то, что многие курсанты опустились, теряют свою воинскую выправку, проявляют элементы недисциплинированности - это ничем не оправдано. Кому не ясно, что фронту нужны самые дисциплинированные, сильные духом бойцы! Не отправляют вас на фронт - значит, пока не пришло время. Видно, здесь вы нужнее. Но вы пойдете на фронт - в этом не может быть никаких сомнений. Только, повторяю, пока вы нужнее именно здесь. О вас не забыли...

Не всем курсантам был понятен смысл слов их командира, а он, вероятно, не имел права объяснить, почему задерживалась отправка на фронт. Только вскоре после этого собрания на аэродроме Гумрак, что под Сталинградом, когда они занимались в классах, послышался гул незнакомых самолетов. Без команды, в один миг, все курсанты и преподаватели выбежали из учебного корпуса и начали рассматривать неизвестные самолеты в небе.

Быстрота полета, красота маневрирования, необычайный вид - все говорило о том, что над ними самолеты какого-то нового типа. Через несколько минут, когда вся группа самолетов приземлилась, курсанты с удивлением и радостью увидели, что летчиками этих самолетов были их инструкторы. Курсанты живо интересовались, наперебой расспрашивали, а инструкторы, радостные и взволнованные полетом, с удовольствием отвечали на бесчисленные их вопросы...

Так впервые курсанты увидели самолеты Як-1, эти знаменитые впоследствии "яшки", семейству которых суждено было стать грозными истребителями на всем протяжении войны. Курсантам же второй авиаэскадрильи Сталинградского училища выпала большая честь - быть первыми на самолетах Як-1 выпускниками которые составили пополнение для немногочисленных в то время полков, вооруженных наиболее современными скоростными истребителями.

Вскоре начались напряженные дни учебы, связанные с освоением нового типа истребителей, особенностей их эксплуатации и техники пилотирования. Усиленно занимались и тактикой действий истребительной авиации, притом упор делался на изучение опыта ведения воздушных боев нашими лучшими летчиками. На таких занятиях нередко перед курсантами выступали летчики-фронтовики, которые после ранения находились в госпиталях Сталинграда. Встречи с фронтовиками были для курсантов значительными событиями. С каким жадным вниманием вслушивались они в каждое сказанное ими слово!

Только в дни нелетной погоды курсанты полностью отдавались теоретической учебе. Если же погода в какой-то мере позволяла летать, все дневное время, от рассвета и до наступления темноты, они проводили на летном поле. Усталые, измученные добирались поздно вечером до своих казарм. Но никто не жаловался на усталость. Лица ребят светились радостью. О дисциплине командирам говорить теперь не приходилось. Каждое распоряжение, любая команда исполнялись курсантами быстро и точно. Просто не узнать было прежних курсантов, многие из которых поддались было унынию из-за того, что видели без дела. Невидимому, каждый теперь понимал смысл ранее сказанных слов командира отряда: пока мы здесь, в училище,- значит, так нужно...

В апреле 1942 года программа переучивания была полностью закончена. Всем курсантам казалось, что никаких выпускных экзаменов быть не может, ведь каждый из них и так отдавал учебе всю свою энергию и желание. Готовились к отправке на фронт, где их ждал наиболее суровый и беспощадный экзаменатор - война.

Но неожиданно в училище прибыла многочисленная комиссия. В штабе авиаэскадрильи было составлено расписание экзаменов по всем теоретическим предметам и практическим полетам - техника пилотирования, ведение воздушного боя, стрельба по воздушным и наземным целям.

В первый день экзаменов Иван Бельский был определен в группу, сдающую технику пилотирования. Вначале полетел на учебно-тренировочном истребителе Як-7. Его экзаменатором был старший лейтенант, прибывший с фронта и участвовавший уже в воздушных боях. Затем - полеты на одноместном истребителе Як-1. Было еще раннее утро, когда экзаменатор подвел его к командиру отряда и объявил, что все элементы полета выполнены им на отлично.

В приподнятом настроении отправился он с летного поля к учебному корпусу, где принимались экзамены по теоретическим дисциплинам. Первой была аэродинамика. За аэродинамикой - теория воздушной стрельбы, материальная часть самолета, мотора, штурманское дело, вооружение... Так и переходил он от одной комиссии к другой. По всем экзаменам получил пятерки. Конечно, ему было приятно, радостно на душе - и что пятерки, и что досрочно, в один день, сдал все экзамены.

Но буквально в следующие дни он уже сожалел, что так поспешил. Другие курсанты продолжали сдавать экзамены, придерживаясь сроков, указанных в расписании, он же, как сдавший их, ходил две недели в раз" личные наряды...

Наконец наступил долгожданный момент отправки на фронт. Он совпал с первым для нашей страны первомайским праздником, который отмечался в дни войны. Это был тяжелый период для Родины: враг оккупировал Прибалтийские республики, Белоруссию, Молдавию, Украину, находился у стен Ленинграда.

Командование училища устроило для выпускников торжественный обед. Были зачитаны приказы о присвоении им звания сержантов, а также о распределении и направлении на фронт. Группа в составе пятнадцати выпускников, куда попал Бельский, направлялась в действующую армию на юг.

Их доставили на вокзал чудесным майским днем. Ярко светило солнце. Перед посадкой в эшелон всех летчиков-сержантов выстроили на перроне. Командиры давали последние советы, напутствия. Наказывали дорожить честью училища и смело бить фашистских захватчиков. Потом каждому из отъезжающих жали руку, обнимали.

Курсанты произносили клятву беспощадно бить врага. Когда настал черед Ивана Бельского, он сказал:

- Не знаю, сколько вражеских самолетов удастся мне сбить, но верьте: честь училища не посрамлю, трусом не стану, скорее погибну, но с поля боя без чести не уйду!

Первое боевое задание

Недалек путь от Сталинграда к Краснодару, но только на третьи сутки доставил выпускников авиаучилища туда "пятьсот веселый" (так называли в войну товарные поезда, идущие без "зеленой улицы"). Чуть ли не на каждой железнодорожной станции простаивал он часами, пропуская другие эшелоны. Эти трое суток казались бесконечно длинными. Все свободное от сна время Бельский не мог расстаться с навязчивыми мыслями, что будоражили его воображение и волновали своей таинственной неизвестностью: "Каков он, этот фронт, куда они направляются?", "Как завязываются и протекают воздушные бои?", "Что представляют собой фашистские летчики, с которыми в недалеком будущем придется встретиться?", "Какой будет первая встреча с врагом?". Эти мысли не давали ему покоя.

Возглавлял их группу старшина Семен Ильич Харламов. В авиационное училище он прибыл после окончания пехотного училища. Богатырского телосложения, волевой и энергичный, он быстро завоевал авторитет среди курсантов, а неиссякаемая жизнерадостность и высокая требовательность, которая сочеталась у него с заботой о своих подопечных, еще более укрепили уважение курсантов к нему.

Бельскому казалось, что ни Харламова, ни остальных тринадцать курсантов не мучили мысли, которые преследовали его. Впрочем, наверное, он ошибался. Ведь и сам изо всех сил старался выглядеть спокойным и ничем не выдавать своего волнения.

В группе выпускников, которая направлялась на фронт, были ребята из отдаленных уголков страны: Николай Зюзин из Иркутска, Михаил Новиков и Николай Попов - из Киргизии, Михаил Карпухин со Смоленщины, Виктор Островский - из Ставрополя, Семен Харламов - из Красного Кута, что за Волгой, недалеко от Саратова, впоследствии он стал Героем Советского Союза, крупным военачальником, генералом...

В Краснодаре молодых летчиков-истребителей распределили по разным полкам и дивизиям. Команда из восьми человек, в которой был сержант Бельский, прибыла поздно вечером в станицу Староминскую, где базировался 45-й истребительный полк.

После представления командиру полка Ибрагиму Магометовичу Дзусову их сразу же окружили летчики из "старичков". Завязалась дружеская беседа. Бросалась в глаза новичкам необыкновенная жизнерадостность, высокий боевой дух и оптимизм бывалых. Просто не верилось молодым летчикам, что перед ними стояли настоящие фронтовики, не раз смотревшие смерти в глаза.

45-й полк участвовал в боях с осени сорок первого, действуя с аэродромов, расположенных на Керченском полуострове. Теперь же часть перебазировалась подальше от фронта, в станицу Староминскую. Полку предоставлялась кратковременная передышка. Летчики впервые получили возможность отдохнуть, а технический состав начал приводить в надлежащий порядок материальную часть самолетов, моторы и вооружение. Здесь же их, новичков, вводили в строй: вначале давали простое задание - полет по кругу, чтобы проверить их умение взлетать и садиться. Затем задания усложнялись. Они выполняли фигуры высшего пилотажа, только не на высоте три тысячи метров, как это было в училище, а гораздо ниже -.на высоте восемьсот - тысяча метров. А самым непривычным для них был заход на посадку с малой высоты - пятьдесят - семьдесят метров. Они в училище отрабатывали этот элемент пилотажа только с высоты четыреста метров. Молодому пополнению объяснили: вести воздушный бой придется не только на больших высотах, а часто подходить к аэродрому и производить посадку нужно будет так, чтобы не выдать себя противнику. Поэтому надо уметь садиться с малой высоты, научиться ориентироваться и производить расчеты с высоты птичьего полета.

Одновременно они усиленно изучали район предстоящих действий по карте. В радиусе двухсот пятидесяти - трехсот километров надо было знать все характерные при рассмотрении с высоты ориентиры, прямые и обратные курсы и расстояния до них.

...В этот майский день рано утром пролетел на большой высоте немецкий разведчик. Вокруг него вспыхивали белые хлопья - разрывы снарядов наших зениток. Для новичков полка это был особенный день: они готовились к первому боевому вылету. Их предупредили, что сегодня полк опять включается в боевую работу и на задание возьмут молодых летчиков, прибывших в часть.

Вскоре после того как им объяснили задание, на аэродроме приземлился самолет. Из него вышел низкого роста смуглый летчик. Когда он проходил мимо летчиков, все подтянулись,- приветствуя его.

На груди летчика Бельский. увидел золотую звездочку и, когда прилетевший летчик спустился в землянку КП, спросил:

- А что это у него за звездочка на груди?

- Да ведь это Золотая Звезда Героя Советского Союза, это нее летчик Калораш, инспектор по технике пилотирования нашей дивизии! - ответили ему несколько человек сразу.

Так впервые Бельский воочию увидел живого Героя с Золотой Звездой. Разговаривая с товарищами, он не заметил,как к ним приблизились командир полка Дзусов и Калораш. И вдруг инспектор по технике пилотирования подошел к Бельскому и начал что-то говорить на непонятном для него языке.

- Простите, я вас, товарищ майор, не понимаю...

- Разве ты не цыган?

- Нет, я украинец...

- А я-то подумал...

И сразу же, обращаясь к летчикам, начал разъяснять боевую обстановку, а затем сказал, что командование поставило задачу разведать северное побережье Азовского моря, не сосредотачивают ли фашисты там плавсредства. Закончив объяснять задачу, он снова обратился к Бельскому:

- Ну что, сержант, полетим в паре?

Этот вопрос привел его в замешательство. Не помнит уже теперь, что он ему ответил. А майор, узнав о том, что Бельский молодой летчик, еще не вылетал на задания, и, видимо, Поняв его состояние, спокойно сказал:

- А ты не волнуйся. Если радио не будет работать - следи за эволюциями моего самолета. При встрече с "мессерами" я буду, покачивать машину с крыла на крыло, ты сразу же подстраивайся к моему самолету поближе, чуть ниже, прячься под меня. Только не отрывайся от меня, а то могут сбить. Если будем вместе, пускай хоть три десятка "мессеров" повстречаем - разгоним их, нам они ничего не сделают...

Молодой летчик стоял как завороженный. Конечно, пугало названное Калорашем число истребителей - тридцать! Но на душе становилось как-то легче от этой уверенности уже отмеченного высшей наградой Родины летчика. "Вот это да, вот это летчик!.. Пускай хоть три десятка... И при этом такое спокойствие, уверенность",- восхищенно думал Иван.

...Как только показался берег моря, сразу же, с высоты полета, Бельский узнал дорогие ему места: слева впереди далеко заходила в море, словно тянулась им навстречу, Обиточная коса, на самом берегу - Ногайск, районный центр, а за ним, дальше от берега, села Банновка, Борисовка и Лозановка, вплотную примыкающая к селу Партизаны.

Вот они, родные места!.. Здесь он делал свои первые шаги учителя. Какой дорогой и любимой сердцу казалась ему школа в Партизанах, какими сердечными и добрыми ее учителя, его коллеги, любознательными и бесконечно милыми - его ученики!

Хотя никогда не видел этих мест с высоты, он их теперь очень легко узнал. В эти минуты они казались ему еще дороже, чем прежде.

Когда под крыльями самолетов проплыли очертания берега и море осталось позади, вся группа развернулась вправо почти на девяносто градусов и пошла вдоль побережья. А вот и Бердянск, куда Бельский часто водил ребятишек на экскурсии. В это время вблизи их самолетов начали появляться хлопья разрывов, точь-в-точь такие, как он видел сегодня утром, когда высоко в небе летел немецкий разведчик и его обстреливали наши зенитки. Только сейчас стреляли немцы, стреляли откуда-то с тех мест, где любил бродить когда-то молодой учитель со своей ватагой ребятишек во время прогулок.

Мысли Бельского, навеянные встречей со знакомым Приморьем, обрывают покачивания самолета его ведущего и командира всей группы: приближаются "мессершмитты". Раздумывать некогда. Ведомый прижимается к ведущему, стараясь не потерять его. Все внимание сосредоточил только на нем, чтобы удержаться в паре. А вскоре начался и первый в жизни Ивана воздушный бой.

Когда после приземления собрались все летчики, участвовавшие в боевом вылете, майор Калораш начал подробно анализировать все детали полета. Как много, оказывается, допускали ошибок даже опытные летчики. Попало на орехи и сержантам-новичкам, но смысл его слов Бельским почти не воспринимался. Он никак не мог простить себе того, что не сумел по-настоящему увидеть и почувствовать бой... Сколько он думал о нем - первом воздушном бое, внутренне себя настраивал, подготавливал себя к нему и вот не смог даже распознать его... Только теперь, приземлившись, узнал, что участвовал в воздушной схватке.

И вдруг слышит:

- А вот мой ведомый, сержант Бельский, действовал правильно. Видели, как он держался пары? Со взлета и до посадки шел он за мной в паре как привязанный.

Бельский остолбенел. Если бы знал Калораш, как он себя чувствовал, как он ругал себя. А Калораш хвалит! Похвалу эту воспринял молодой летчик в первую минуту как горький упрек и иронию.

Майор Калораш продолжал:

А что толку в ваших парах? Только взлетели вместе, а как начался бой, разбрелись кто куда. Видать, фашисты попались нам тоже неопытные, иначе недосчитались бы мы многих...

И дальше:

- Запомните, основной тактической единицей в бою является пара: ведущий и ведомый. До тех пор пока пара едина, монолитна, не распалась,- бой, как правило, выигран. Если же пары распались - бой проигран. Таков закон современного группового воздушного боя. Прошла пора, когда сходились группы, а затем завязывались индивидуальные бои - один на один, кто кого, соревнуясь лишь в мастерстве пилотажа и стрельбы.

Стыдно было Бельскому слышать похвалу в свой адрес. Ведь он-то немцев и не рассмотрел, не почувствовал, какие они в бою, а майор и не догадывался, видно, об-этом...

Смысл похвалы Калораша во всей ее глубине дошел до Бельского только значительно позже. И когда ему потом, уже в роли командира, приходилось вводить новичков в строй, он всегда предостерегал их от соблазна инициативных индивидуальных атак и стрельбы. Первое дело новичка - неотступно следовать за ведущим, научиться ориентироваться, в бою, точно выполнять команды ведущего, быстро оценивать тактические приемы противника и противопоставлять свой, а со временем придет черед и атаковать врага, придет первая, а за ней и последующие победы... Правда, к тому времени усовершенствуется радио, оно станет надежным помощником для летчиков в бою, с его помощью легко командовать, управлять боем. Да и общение летчиков между собой в бою имеет большое психологическое значение. Летчик не чувствует себя так одиноко, как раньше, а в отдельные трудные моменты боя живое слово друзей придает силы и уверенность.

В последующие дни были другие задания. На каждое из них выделялись летчики, из них комплектовались пары. Часто при составлении групп не соблюдали принципа принадлежности к эскадрилье. В группе, даже в парах, могли быть летчики из разных эскадрилий. Вот поэтому Бельскому приходилось летать в одном полете с одним летчиком, а в другом - с другим. Поздно осенью, когда 45-й полк находился в тылу, куда прибыл для переучивания личного состава в связи с получением новой техники, летчикам поручили перегнать двенадцать "яков" под Туапсе, в полк морских летчиков. На обратном пути, когда они добирались на попутных машинах, им встретилась санитарная машина БАО - батальона аэродромного обслуживания. В ней был раненый.

- Кого везете? - спросили они.

- Героя Советского Союза подполковника Калораша. Тяжело ранен в бою. Умирает...

От этих страшных слов дрогнуло сердце Бельского.

Прошли годы. И вот в 1965 году Иван .Ильич прочитал в "Известиях" статью одного морского офицера, который рассказал о том, Что был в гостях у пионеров города Лазаревский, ходил с ними на могилу отца, который похоронен вместе с Героем Советского Союза подполковником Калорашем...

В паре с Глинкой

Лето сорок второго, второе лето войны... Враг не давал передышки. Советские воины вынуждены были отходить на новые рубежи.

Не лучше положение было и у летчиков. Вылетали с одного аэродрома, а садились на другом. На прежних уничтожались техническим персоналом подбитые в боях самолеты: их не успевали ремонтировать. Такое случалось, правда, лишь в безвыходной ситуации, когда ничего другого предпринять уже было невозможно. В большинстве же случаев, благодаря трудолюбию и организованности авиаторов, удавалось вовремя восстанавливать подбитые самолеты и угонять их дальше, на тыловые аэродромы, иногда перед самым носом наступающих фашистов.

Подобное случилось на аэродроме Невинномысск 5 августа сорок второго года. Наступающий противник занял Ставрополь и двигался в направлении Минеральных Вод. Одна из вражеских колонн к вечеру этого дня приблизилась к аэродрому, поэтому полк перелетел на новое место базирования - в Новоселецкое.

В третьей эскадрилье, которая последней вернулась с боевого задания, один самолет был сильно поврежден зенитной артиллерией врага, и поэтому лететь на нем было нельзя. Инженер полка Сергей Володин построил технический состав и обратился к подчиненным:

- Сейчас улетит на новое место базирования последняя эскадрилья полка. Но остается один сильно поврежденный самолет, который необходимо отремонтировать за ночь. Если это не удастся, его придется уничтожить, чтобы он не достался врагу. Ситуация сложная: колонны фашистов на, подходе. Возможно, ворвутся на аэродром ночью, прежде чем успеем отремонтировать самолет. Поэтому я не приказываю, а прошу : если есть добровольцы - выйдите из строя!

В ответ вся колонна технического состава словно по команде сделала три шага вперед.

- Ну что ж, тогда прошу выйти из строя и приступить к восстановлению самолета следующих: техника-лейтенанта Константина Ратушного, механика-старшину Алексея Бурлакова, прибориста старшину Льва Литвина, инженера-моториста Владимира Харченко.

Из летчиков остался старший сержант Василий Вазиян.

Всю ночь пришлось усиленно трудиться, соблюдая светомаскировку, при скудном освещении переносных лампочек от аккумулятора, под сделанным навесом из брезента; К утру самолет был в полной исправности, но воздуха в баллоне оказалось недостаточно, чтобы запустить мотор.

Попытались найти автомашину со стартером, но ничего не вышло: все машины БАО еще с вечера перебазировались вслед -за улетевшими самолетами. Не нашли и другого баллона со сжатым воздухом. Лев Литвин где-то раздобыл резиновый шнур длиной до трех метров. Попытка запустить мотор с его помощью тоже ни к чему не привела: никак не удавалось создать необходимую для запуска скорость вращения винта.

Алексей Бурлаков предложил:

- Давайте .испробуем запустить мотор при помощи пороха...

И все-таки после нескольких попыток мотор заработал.

Когда утреннее солнце ярко осветило вершины Кавказских гор, с аэродрома поднялся и улетел на восток одинокий самолет Як-1, .пилотируемый летчиком старшим сержантом Василием Вазияном. Он благополучно приземлился на аэродроме Новоселецкое. Вернулись в полк и оставшиеся для ремонта самолета техники. Им пришлось ночью выходить из окружения.

Не прешло и трех недель, как фронтовые газеты поведали о подвиге Василия Вазияна, уроженца города Днепропетровска.

23 августа группа летчиков третьей эскадрильи полка вела неравный бой с "мессершмиттами" в районе Малгобека. Старший сержант Василий Вазиян в этом бою своим самолетом таранил "мессершмитт".

А было это так. В воздушном бою был подбит самолет старшего лейтенанта Александра Филатова. Летчик со снижением стал выходить из боя, но его начал преследовать "мессершмитт". На перехват фашиста ринулся наш Як-1, пилотируемый Василием Вазияном. Но пушка и пулемет на его машине молчали: весь боекомплект уже был израсходован до этого в бою. Тогда Вазиян пошел на риск: ударяет крылом своего самолета по хвостовому оперению "мессершмитта", отчего тот камнем понесся к земле. Какое-то время Вазиян летел со снижением. Недалеко от земли его самолет вдруг вспыхнул горящим факелом. Вазиян выпрыгнул, но уже не хватило высоты, чтобы полностью раскрылся парашют... Это был первый таран истребителя в 45-м полку.

Отступление советских войск на кавказском направлении продолжалось с тяжелыми боями до самого Моздока. Тут наступление немцев захлебнулось. Воздушные бои над Кубанью и Доном протекали с переменным успехом. Чувствовалось еще несовершенство в тактике действий нашей авиации: не была разработана тактика группового боя, пары еще не стали основной боевой единицей. Они хотя и создавались на земле перед вылетом, но в бою зачастую распадались, как только встречались с противником. Летчики завязывали индивидуальные бои, вместо того чтобы бить кулаком, организованно; не были отработаны и основы взаимодействия истребителей авиации с бомбардировочной и штурмовой, а особенно с наземными родами войск.

Командир 45-го полка, И. М. Дзусов, осетин по национальности, ежедневно глубоко разбирал боевые действия полка: разъяснял основы тактических приемов, призывая к новаторству, выработке своей тактики, учил летчиков взаимодействию в бою. Любил он и всегда поощрял тех, кто не просто храбро нападал на противника, а делал это тактически грамотно, сообразуясь с обстановкой. И, наоборот, основательно доставалось тем, кто всем этим пренебрегал или же не умел воспользоваться тактически выгодной обстановкой.

В тот тяжелый для нашей Родины час, когда острие наступающей немецкой лавины было направлено на Кавказ, когда были оставлены нами Кубань и Дон и, казалось, нет силы, чтобы выстоять, чтобы удержать этот давивший пресс фашистских войск,- по воле командования все наши авиационные силы были брошены для борьбы с наступающими колоннами фашистов. Для всех видов авиации была одна задача - как можно дольше задержать, измотать и обескровить врага.

Летчики знали, что в это время с необыкновенной яростью сражались наземные войска: пехотинцы в упор расстреливали бронированные машины из своих противотанковых ружей или забрасывали их связками гранат, артиллеристы храбро вступали в поединки с танками, а наши штурмовики были грозой немецких танков.

Перед летчиками-истребителями .тоже была поставлена задача - штурмовать наземные войска противника. Даже когда появлялись немецкие истребители, наши истребители старались не ввязываться с ними в бой. Для этой цели выделялась небольшая часть самолетов из группы, которые вступали в бой с целью связать противника. Остальные же наносили удары с воздуха по автомашинам, бронетранспортерам, бензозаправщикам и по скоплению живой силы.

Истребители слабо приспособлены к штурмовкам, были уязвимы для всех видов зенитного огня. Их выручала только высокая маневренность. Немалые потери причиняли нашим истребителям "мессершмитты", которые подкарауливали их в местах штурмовки. Иногда из одного вылета не возвращалось по нескольку самолетов, и часто никто из вернувшихся не мог сколько-нибудь достоверно обрисовать обстоятельства гибели летчиков. Давал себя знать тот же недостаток - отсутствие прочности боевых пар самолетов.

Право выбирать напарника, как уже говорилось, предоставлялось ведущим. Сначала выбирали себе ведомых вышестоящие командиры: заместитель и помощник командира полка, потом командиры эскадрилий, их заместители, командиры звеньев, за ними - старшие летчики из числа более опытных. Они тоже получили право стать ведущими.

Большинство из них уже выбрали себе ведомых. Оставалось всего несколько старших и рядовых летчиков, а фамилию Бельского не назвал никто.

- Прошу вас, товарищ командир, разрешить взять мне в напарники сержанта Бельского,- раздался бас Дмитрия Глинки.

- А вы, сержант Бельский, согласны летать в паре с лейтенантом Глинкой? обратился командир полка.

Волнение помешало ему ответить, как требовалось в подобных случаях. Но, наверное, и так было всем ясно, что для него это большая радость. Да Бельский был просто на седьмом небе! Еще бы, его признал сам Глинка, уже в то время известный летчик.

Сколько потом воздушных трасс прочертили они вдвоем в небе Кубани, Дона и Кавказа - их не измерить! Сколько раз судьба одного из них была в руках другого, сколько радостей, а иногда и огорчений было пережито совместно!

Бельский был учеником у своего ведущего как будто и неплохим, но иногда приносил ему неприятности, за которые сержанту хорошенько доставалось. Дмитрий Глинка отличался строгостью. Об этом знали многие. Некоторые пытались даже сочувствовать Бельскому. Но сам Бельский считал: строгость у его командира была справедливой и сочеталась всегда с глубокой человечностью, уважением к людям.

В районе Прохладной, что раскинулась на подступах к Кавказу, летчики штурмовали вражескую автоколонну. Время было под вечер. С высоты хорошо было видно, как устремляются вниз трассы от пушек и пулеметов, как вспыхивают от этого огня машины, разбегаются в стороны и прячутся в канавах вражеские солдаты. Ведущий этой группы капитан Аленин, заместитель командира полка, подал сигнал, означавший, что он начинает последнюю атаку. Каждый из летчиков после атаки должен подстроиться в группу и занять свое место в боевом порядке. Пара Глинки и Бельского была замыкающей. После выхода из атаки Глинка последовал сигналу ведущего, Бельскому же захотелось еще раз атаковать: слишком заманчивой была цель, да и в лентах пушки и пулеметов оставались боеприпасы. Когда он вышел из самовольной атаки, то сильно пожалел о допущенном легкомыслии, ибо понял, что оторвался от группы, которая вступила в бой с "мессершмиттами". Вскоре вражеские истребители заметили одинокий самолет Бельского и бросились на него с разных направлений. Много раз летчику удавалось, маневрируя, уклоняться от огненных трасс. Но все же снаряды настигли его самолет: один разворотил крыло, да так, что на большом участке его обнажились, как ребра, нервюры; второй разорвался в фюзеляже, за бронеспинкой; несколько небольших осколков попало в летчика.

Положение летчика было незавидным. Подоспевший на выручку Глинка не мог один прикрыть его от атак нескольких "мессершмиттов". А фашистские летчики, видя, что самолет подбит, продолжали наседать. И тогда на помощь Бельскому бросились капитан Дмитрий Аленин, лейтенанты Николай Лавицкий и Василий Шаренко со своими ведомыми. Сразу же два вражеских истребителя были сбиты. Когда один из них, словно горящий крест, проплывал рядом с самолетом Бельского, он даже улыбнулся от радости, позабыв на мгновение о том, в каком положении находился сам.

После приземления все летчики, глядя на его изрешеченный самолет, подтрунивали над ним. Бельский не обижался: ведь они спасли ему жизнь, за что он искренне, от души был благодарен, но выразить это словами не посмел: не принято это было у летчиков. Сам же Глинка, когда остались с ним наедине, очень строго, но с искоркой теплоты сказал своему ведомому:

- Подобного не допускай, это может стоить жизни.- Немного погодя, добавил: -И вообще не забывай о дисциплине!

Бельскому казалось, что он хорошо запомнил этот урок, но случилось так, что вскоре опять нарушил дисциплину. Было это над Малгобеком, вблизи Моздока, куда ползли изрядно потрепанные в боях, но все еще наступающие колонны Клейста.

В тот вылет они прикрывали своих бомбардировщиков. Появившиеся вскоре "мессершмитты" стремились прорваться к ним. Одну из таких пар и атаковал Глинка. Заняв удачную позицию сверху и сзади противника, он не выпускал свою цель из прицела, другой же самолет этой пары оказался впереди, прямо перед носом машины Бельского.

Задача ведомого заключалась в том, чтобы обеспечить атаку ведущего, наблюдать за воздухом и в случае опасности подать сигнал на прекращение атаки ведущим или не подпускать немецкие самолеты к своему командиру. Но вражеских самолетов вблизи Бельский не заметил и поэтому решил, что можно и ему атаковать второго "мессершмитта". "Глинка собьет одного, а я в это время второго",- рассуждал Бельский. Не успел он подстроиться на дистанцию действительного огня, как услышал барабанную дробь пулеметной очереди на плоскостях своего самолета...

К счастью, оба, и ведущий Глинка и ведомый Бельский, хотя и подбитые, благополучно вернулись на свой аэродром. Вместо двух самолетов, как хотелось Бельскому, не сбили ни одного. От своего ведущего Дмитрия Глинки он получил теперь внушительный нагоняй. Однако принял упрек как должное. Виноват, ничего не скажешь.

В десятках последующих боев, проведенных совместно, с ним подобного больше не случалось. Эту пару связала настоящая солдатская дружба, в основе которой лежало полное взаимопонимание, доверие и готовность к самопожертвованию ради спасения друга. Нет ничего священнее фронтовой дружбы! Прошло много лет после событий тех грозных лет, а дружба Бельского с Дмитрием Глинкой не ослабевала, наоборот, навсегда сроднила их. И сегодня, много лет спустя после войны, для Бельского каждое письмо его командира так дорого...

Наша пехота зарылась в землю. Поддерживая наземные войска с воздуха, штурмовики и бомбардировщики с утра до вечера работали над передовыми порядками немцев. Истребители же прикрывали их и свои наземные войска от истребителей противника, от налетов фашистских бомбардировщиков. Выполнять эти задания становилось все труднее: авиаторы испытывали острую нехватку запасных частей к самолетам и моторам; моторесурсы большинства машин иссякли.

Бывало пойдет летчик на взлет, а в голове одна лишь мысль: "Оторвется самолет от земли или нет?" Настолько ослабли моторы. Вместе с выхлопными газами летела сплошным потоком масляная эмульсия - износились поршневые кольца да и стенки самих цилиндров.

...На этот раз задание было обычным - прикрыть действия группы, состоящей из самолетов И-15 и И-16, в районе Моздока. Вместо восьмерки на задание ушла лишь пара: Глинка и Бельский. Остальные не взлетели или сразу вернулись после взлета из-за неисправности машин. Пришлось вдвоем носиться вверху, прикрывать более трех десятков старых, тихоходных истребителей, приспособленных для штурмовки, к тому же еще и перегруженных бомбами и реактивными снарядами. Наверное, нелестно подумали об истребителях штурмовики, когда вместо восьмерки увидели всего лишь пару. Ненадежная, ох ненадежная крыша для них из этих двух самолетов!

На подступах к Моздоку вся группа наших самолетов покрылась сплошными разрывами зениток. Дмитрий Глинка, не передав никакого сигнала, переворотом резко бросился вниз, к земле. Не зная причины, Бельский был в нерешительности - что же делать? Но подходящие со стороны "мессершмитты" напомнили ему: надо прикрывать штурмовиков, которые вышли уже на цель, сбросили бомбы и заходили поочередно, атакуя наземные цели реактивными снарядами и пулеметным огнем.

А в небе - неравенство. Куда ни посмотришь - фашисты. Помощи же ждать неоткуда. Первая пара "мессершмиттов" атаковала одинокий самолет Бельского. Не успел увернуться, как на него нацелилась вторая пара. И началась такая карусель, что Бельский еле успевал ориентироваться. Вокруг сплошные разрывы снарядов и огни скрещивающихся трасс. Каким-то чудом удавалось ему проскакивать между ними. Уклонялся от одной атаки и стремительно атаковал сам. Когда фашисты наседают на него со всех сторон, стараясь зажать его в смертельное кольцо, он бросается прямо в их скопление, имитируя таран,- тогда они бросаются в разные стороны.

Сколько их, "мессершмиттов",- не сосчитать! Молодого, летчика даже успокаивает, что все они заняты им, не пытаются атаковать сбившихся в кучу штурмовиков. Что это значит? Может, фашисты предвкушали близость легкой победы над одиноким истребителем, или не рисковали идти в атаку, опасаясь, что сверху им будет угрожать этот самолет...

Без единой потери вернулись штурмовики на свой аэродром. Бельский же, все еще преследуемый "мессершмиттами", продолжал с боем отходить к своему аэродрому Беслан. Гитлеровцы не отставали. Но в их действиях просматривалась усталость или растерянность. Вот дружно ударили наши аэродромные зенитки. Под облаками сразу же выросли от разрывов снарядов белые хлопья. Преследователи отстали.

Вздохнув полной грудью, летчик пошел на посадку. Как только вылез из самолета, другие летчики, наблюдавшие за боем с земли, кольцом окружили его:

- Как же ты выкрутился?

- В рубашке рожден, парень!

- Смотрите, а в самолете ни одной пробоины!..

Смутившийся Бельский только и ответил:

- Лавировал, как мог...

Задание по прикрытию штурмовиков выполнено. Все они вернулись без потерь.

С соседнего аэродрома, от штурмовиков, прилетел их командир. На его груди - три ордена Красного Знамени.

- Прошу построить летный состав,- обратился оя к командиру полка истребителей.- Кто у вас летает на машине с желтой заплатой на крыле?

Бельский представился и объяснил, что желтая заплатка - след от пробоины зенитки, заделанной нашими техниками.

- Ну, браток, вот я тебе что скажу: летчик из тебя будет на славу,похвалил Ивана гость.- Я привез подтверждение на сбитый тобой самолет. Упал рядом с нашим аэродромом.

Это был первый сбитый самолет Бельского. А он и не заметил его падения. Впрочем, времени на это у него просто не было.

Крепче бить врага

В начале осени сорок второго года, когда вражеское наступление на Кавказ захлебнулось, изменились задачи нашей истребительной авиации. Теперь отпала необходимость в штурмовке наземных войск противника слабо защищенными от зенитного огня истребителями. С ней в полной мере справлялись великолепные штурмовики Ил-2 - "летающие танки", как их любовно называла пехота. К тому же над линией фронта все чаще появлялись большими группами "мессершмитты", активизировала действия бомбардировочная авиация. Нашим летчикам-истребителям предстояло теперь в большей мере заниматься ведением воздушных боев, быть блюстителями порядка в кавказском небе, прикрывать наземные войска от ударов немецкой бомбардировочной авиации и помогать своим бомбардировщикам и штурмовикам наносить удары по скоплениям вражеских войск.

Как и раньше, вылетали отдельные группы на штурмовку наземных войск, только ставилась перед истребителями и вторая задача - сбрасывание листовок во фронтовой полосе и в тылу врага.

Перед вылетом на закрылки самолетов, которые в выпущенном положении служат воздушными тормозами при посадке, техники укладывали по две тысячи листовок под каждым крылом. Во время полета в указанном районе летчик, убавив скорость до минимальной, ставил рукоятку щитков-закрылков в положение на "выпущено", и четыре тысячи листовок с каждого самолета разлетались в воздухе, вертясь, спускались на землю.

Это были обращения к немецким солдатам, служившие заодно пропуском к нашим войскам, но чаще - воззвания к нашим советским людям, что в силу тех или иных причин остались на временно оккупированной фашистами территории.

После сбрасывания листовок истребители приступали к штурмовке объектов, указанных в боевом задании. Если же листовки сбрасывали в тылу немцев, далеко за линией фронта, то выбор цели для штурмовки производили сами летчики-истребители.

Противник имел не только численное, но и качественное превосходство. Очень тяжело было на изношенных, с ослабевшими моторами "яках" вести бои с только что прибывшими на фронт немецкими "мессершмиттами".

Особенно трудно стало выполнять задание по прикрытию бомбардировщиков и штурмовиков за линией фронта. Во время выполнения таких заданий немецкие истребители нападали на наши небольшие группы, имея, как правило, значительное численное превосходство. При этом самолеты противника делились на две группы: одна из них завязывала бои с истребителями, другая, находившаяся недалеко в стороне, набрасывалась на штурмовиков, которые оставались без прикрытия или с небольшой группой непосредственного прикрытия.

Истребители врага нападали на наши группы, когда им это было выгодно. Если же они оказывались в тяжелом положении, то сразу выходили из боя. Наши же летчики, связанные прикрытием других самолетов, вели, как правило, оборонительные бои и уже поэтому находились в более невыгодном положении. Как часто в таких боях несли они потери!

24 августа сорок второго года группа из четырех наших Як-1 под командованием лейтенанта Свинаренко вылетела с группой штурмовиков в район Пятигорска. С этого задания не вернулся ни один самолет... Только позже, уже в сорок третьем, когда враг был изгнан с Кавказа, вернулись в полк сбитые и скрывавшиеся у местного населения лейтенант Свинаренко и сержант Зюзин. Они рассказали о трагедии, разыгравшейся в воздухе.

...На их группу набросилось двенадцать "мессеров", которые связали боем нашу четверку, прикрывавшую штурмовиков. В неравном бою все наши самолеты были сбиты: вначале истребители, а потом и штурмовики Ил-2.

Из четверки летчиков в живых остались лейтенант Свинаренко и сержант Зюзин. Оба они опустились на парашютах. Сержант Зюзин был тяжело ранен - у него была перебита нога. У лейтенанта Свинаренко - сквозные пулевые ранения обеих ног. Раненых летчиков подобрали наши советские патриоты: оказали им первую медицинскую помощь, надежно укрыли от фашистов.

Иван Лукич Свинаренко воевал до последних дней войны, командуя эскадрильей истребителей. На его боевом счету свыше десятка сбитых фашистских самолетов.

Невозвращение с задания группы Свинаренко тогда угнетающе подействовало на летчиков полка, особенно на молодых. В связи с этим памятным было одно комсомольское собрание, состоявшееся в станице Новоселецкой. Накануне собрания подошел к Бельскому комиссар полка майор Кляпин. Началась беседа о состоянии боевых дел в полку. Он задавал вопросы, Бельский отвечал, объяснял, давал свою оценку, точно не зная пока, зачем это нужно комиссару. Потом тот сказал:

- Товарищ Бельский, вы должны выступить на сегодняшнем комсомольском собрании. Очень прошу вас хорошенько продумать свое выступление и откровенно, честно, по-комсомольски сказать о том, почему многие летчики, особенно молодые, часто возвращаются, не выполнив боевого задания.

Бельский до этого не выступал на собраниях. Просто не умел этого делать, стеснялся. Предложение комиссара привело его в замешательство. Поэтому он сказал, что не умеет красиво и убедительно говорить и боится, мол, что выступление не получится.

- Да вот скажите своим товарищам то, что мне сказали, в такой же форме, теми же словами - они поймут, уверяю вас...

Бельский согласился. Стал обдумывать, как и что говорить. У него не было никаких оснований упрекать кого-либо из обслуживающего персонала в плохой или несвоевременной подготовке самолетов к боевым вылетам, а летчиков - в трусости, нежелании выполнять трудные боевые задания. Тем не менее сложившаяся обстановка требовала откровенного и принципиального разговора. Некоторые молодые летчики из-за недостаточной дисциплинированности (невнимательности, неточности выполнения команд) и плохого владения тактикой воздушного боя чуть ли не после каждого вылета возвращались в часть с парашютами в руках. Все это ослабляло боевой дух полка.

...Когда началось собрание, где обсуждался один-единственный вопрос "Твое поведение, комсомолец, на фронте", некоторые из выступавших стали говорить о трудностях и тяготах войны, все беды валить на изношенную материальную часть самолетов...

Формально все выглядело как будто правильно, объективно, логично, но ведь товарищи говорили не всю правду. И тут Бельский почувствовал, что не сможет умолчать.

Слушали его внимательно. Наверно, потому, что говорил он волнуясь, искренне. Иногда речь его была не гладкой от излишнего волнения, но конкретная, с ярко нарисованными подробными картинами проведенных боев, с глубоким анализом их.

- Выступающие сетовали, что воевать нам приходится в трудных условиях,говорил Бельский,- что самолетов мало, да и те потрепаны в боях. Все это правильно. Ну а выход-то какой из положения? Почему никто не говорит о том, как лучше поддержать материальную часть самолетов? Как сделать, чтобы материальная часть реже выходила из строя? Не только можно, а нужно, обязаны мы это делать. И качество ремонтных работ надо повысить. Такое под силу нашему техническому составу. Это во многом бы способствовало лучшему выполнению боевых заданий летчиками. Что же касается нас, летчиков, то и здесь не все благополучно. Почему многие летчики плохо дерутся в воздушных боях? Как вылетели на задание,- того и жди, что вернутся с одним парашютом. А ведь наши старшие командиры-коммунисты дерутся не так. Они сбивают фашистов, а сами возвращаются невредимыми. Почему? Конечно, скажете: они более опытны. Но ведь опыт приобретается! Нам надо учиться у старших. Да и внутренне каждый себя должен дисциплинировать, чтобы как можно точнее и своевременней выполнять команды в воздушном бою.

Как и большинство присутствовавших на этом собрании комсомольцев летного состава, Бельский был рядовым летчиком. Перед ним сидели его товарищи. С некоторыми из них он окончил училище. Совместная боевая работа сроднила их. Внимательно прислушивались еще и потому, что каждый знал: группа, в которую входит Бельский, совершая ежедневно по нескольку вылетов, всегда успешно выполняет боевое задание.

...Группа Дмитрия Глинки выделялась особенной спаянностью. К этому времени командир звена подружился с младшим лейтенантом Николаем Лавицким, высоким и худым, горячим, а зачастую вспыльчивым, но исключительно храбрым в бою. В перерывах между вылетами Глинка и Лавицкий затевали жаркие споры по тактическим вопросам ведения боя. С какой, казалось, непримиримостью они "шли в атаку" друг на друга, доказывая каждый свою правоту! Но с какой яростью и искусством обрушивались они затем на врага во время воздушного боя, как отлично понимали друг друга в воздухе! Никакая трудная ситуация не могла нарушить единства их действий!

Ведомым Лавицкого был сержант Владимир Канаев. Прибыл он в полк раньше группы, в которой был Бельский, считался уже опытным летчиком. Низкого роста, с миловидным лицом, всегда спокойный и уравновешенный во взаимоотношениях с другими, он умел своей добродушной улыбкой поднять настроение окружающих. Даже после тяжелых заданий, когда на лица летчиков ложилась печать усталости и чрезмерного нервного напряжения, он выходил из своего изрешеченного пулями самолета с той же ясной улыбкой:

- А я уж, грешным делом, подумал было, что не придется мне сегодня обедать... Ох, и напористые же фрицы попались!

Как Бельский в душе завидовал этому смельчаку, который никогда не унывал! Как хотелось ему хотя бы немного походить на этого серпуховского паренька Владимира Канаева!

...Заканчивая свое выступление, Бельский говорил:

- Может статься так, что на пополнение дадут нам устаревшие типы самолетов. Что же вы, товарищи летчики, откажетесь летать на них? Разве не ясно, что для нас самое главное сейчас - во что бы то ни стало выстоять, как можно больше обескровить врага. Мы с вами солдаты, священный долг наш защищать свою Родину. И мы обязаны выжать все из того оружия, которое нам вручено, обязаны драться там, куда направляет нас командование. Трудно, спору нет. Но разве первым комсомольцам, отстаивавшим Советскую власть в годы гражданской войны, легче было?

Володя Канаев, сидевший рядом с Бельским, молча сжал его руку своими и, когда тот сел, еще долго потом пожимал ее...

Где-то уже в конце собрания выступил и Канаев. Говорил он спокойно и легко. С его уст и теперь не сходила приятная улыбка, так хорошо гармонировавшая с красивыми чертами лица. Он во всем поддержал Бельского, назвал его выступление правильным, нужным. В заключение выступил комиссар. Говорил он толково, убедительно, мастерски. Только теперь Бельскому стало ясно, почему перед собранием комиссар с таким интересом слушал ответы на его вопросы, почему так настоятельно просил выступить. Как партийный руководитель он отчетливо понимал необходимость откровенного разговора на комсомольском собрании о состоянии дел в полку. Ему было важно не просто самому рассказать о них, а добиться того, чтобы летчики-комсомольцы разобрались в создавшемся положении. В своем заключительном слове на собрании он только подытожил выступления, повторил выводы, сделанные комсомольцами... Таким он и запомнился летчикам - ненавязчивым, очень внимательным, прислушивающимся к голосу их. Да, он был настоящим партийным руководителем.

Единогласно принятое решение комсомольского собрания гласило: "Крепче бить врага!"

...В последующие дни, как и раньше, с утра до вечера вылетали группы наших самолетов на боевые задания, как и раньше летчики радовались успехам, огорчались неудачами, тяжело переживали потери боевых друзей, но теперь прибавилось у них сил и уверенности. Куда и девалось прежнее уныние!

В тяжелых боях при отступлении в сорок втором от Кубани до Кавказа полк потерял только в воздушных боях восемь самолетов, а их боевая семья недосчиталась таких замечательных летчиков, как Александр Филатов, Василий Вазиян, Михаил Новиков, Виктор Мальков, Михаил Карпухин, Александр Никулин. Все они были смелыми воздушными бойцами и талантливыми летчиками, ежедневно совершающими подвиги. Их смерть - тоже подвиг. Погибая сами, они выручали других, своих товарищей.

Росла и ратная слава полка. Было совершено 1199 боевых самолето-вылетов, 322 раза летчики полка вступали в воздушные бои с врагом и сбили 34 самолета. Летчики полка могли гордиться своими боевыми делами.

В полку появились первые орденоносцы. Дмитрий Аленин был удостоен высшей награды Родины - ордена Ленина; Дмитрий Глинка, Николай Лавицкий, Василий Шаренко, Георгий Никитинский, Иван Шматко награждены орденом Красного Знамени; Владимир Канаев - орденом Красной Звезды.

В запасном полку

Великолепен седой Кавказ. Летишь в чистом, голубом небе, а вершины гор, покрытые вечными снегами, совсем рядом. Когда разворачиваешь самолет, глаза невольно упираются в Эльбрус или Казбек и кажется, что сейчас врежешься в каменную гору. Но бегло взглянув на карту, убеждаешься, что до горы десятки километров. Но летчикам некогда наслаждаться красотами природы. Для них Кавказ тогда был горьким упреком: сюда докатились войска фашистской Германии...

Иногда только в полете, после удачно проведенного воздушного боя, минуту-другую полюбуются они неописуемой красотой гор и долин. Но на земле никто из них не выражал словами восхищения этой красотой: душу каждого летчика давила горечь отступления.

В начале октября сорок второго года 45-й полк, базировавшийся на аэродроме Орджоникидзе, вывели из боевых действий. Оставшиеся самолеты были переданы в другие полки. Никто пока не знал конкретно: чем и как будет заниматься в недалеком будущем.

Весь октябрь летчики полка провели в Закавказье. В ноябре их направили в запасной авиаполк, размещенный в Азербайджане, в сотне километров на запад от Баку. Здесь только они узнали, что предстоит переучиваться летать на американских истребителях.

"Что представляют они, эти американские истребители, каковы из себя? Хорошо ли вооружены?" - сгорали от любопытства летчики. Одни уверяли, что это современные и прекрасные самолеты, другие высказывали всякие сомнения. Однако оснований верить и тем и другим не было.

Причиной недоверия была недобрая слава об американских и английских танках, поступивших в нашу армию. Танки эти были очень уязвимы от противотанковых снарядов немецких орудий: при прямом попадании загорались, как спичечные коробки.

Первая группа прилетевших истребителей "киттихаук" не вызвала ни у кого из летчиков чувства особой радости. Самолет по габаритам был значительно больше нашего Як-1, а мощность мотора такая же. Поэтому по летно-тактическим данным он намного уступал нашему, отечественному. К тому же американский истребитель не имел пушек, а его крупнокалиберные пулеметы были размещены в плоскостях, что не способствовало кучности стрельбы.

Вторая группа летчиков-перегонщиков доставила в запасной полк самолеты "аэрокобры". По габаритам они приближались к "якам", но были значительно тяжелее их. Вооружение самолета состояло из 37-миллиметровой пушки, двух крупнокалиберных пулеметов и четырех пулеметов калибра 7,62 мм, размещенных в плоскостях.

Самолеты были снабжены радиостанциями. Новинкой в то время было трехколесное шасси. Третье колесо, установленное в носу самолета, улучшало устойчивость машины при взлете и особенно при посадке.

Мотор в самолете находился сзади, за кабиной летчика, что придавало машине среднюю центровку (во всех отечественных истребителях - передняя). Поэтому "кобры" при потере скорости легко входили в неуправляемый, так называемый плоский, штопор, из которого их трудно было вывести. Самолеты со средней центровкой очень строгие в пилотировании, незначительные ошибки летчика приводили к пагубным последствиям.

Инженер Сергей Володин сразу же, как только прибыли первые истребители, организовал изучение их материальной части. Это оказалось делом весьма непростым. Сопроводительная документация к самолетам была напечатана на английском языке. И все же через какой-то десяток дней Володин сам принимал зачеты у технического и летного состава.

Первыми опробовали американские самолеты в воздухе командир полка Дзусов и его заместитель Аленин. За ними поднимались в воздух командиры эскадрилий, а они уже непосредственно готовили к освоению новых истребителей весь летный состав своих эскадрилий.

Непростое это дело - освоение новых типов самолетов. Научиться взлетать и садиться на взлетно-посадочной полосе аэродрома - это только начало. Главное же - приобрести мастерство управления самолетом в воздухе. Такое мастерство приходит к летчику только тогда, когда он начинает всем своим нутром чувствовать летно-тактические особенности самолета, понимать и практически пользоваться возможностями его во всех самых сложных ситуациях, которые могут возникнуть в воздухе при ведении боя.

Если инструкция по устройству материальной части самолета, мотора и другого оборудования в какой-то мере позволяла техническому составу разобраться в вопросах обслуживания, то для летного состава она не могла раскрыть летно-технических возможностей и особенностей новых машин, так как никто из летчиков не владел английским языком. Приходилось ко всем выводам приходить практическим путем, испытывая поведение самолета в самых разнообразных ситуациях - маневрах на предельных и малых скоростях, на разных высотах, при плавных и энергичных действиях рулями. Словом, каждый оказывался в положении летчика-истребителя. Первыми были более опытные летчики, служившие в авиации еще до начала войны: Михаил Петров, Василий Шаренко, Николай Лавицкий, Дмитрий Шурубов, Георгий Микитянский, Александр Поддубский, Дмитрий Глинка.

Однажды, когда полк находился на отдыхе в Баку, прогуливавшиеся по городу летчики, среди которых был и Дмитрий Глинка, встретили великана-летчика. Это был Борис Глинка. Его училище эвакуировалось из Грозного куда-то в тыл за Каспийское море. К вечеру намечалась погрузка всего личного состава на пароход. И вот эта встреча изменила всю будущность кадрового инструктора авиаучилища.

Братья сразу же узнали друг друга. Как только они несколько успокоились, Дмитрий сразу представил своим друзьям:

- Знакомьтесь, ребята, мой родной брат Борис!

Завязалась дружеская беседа: расспросы о жизни, делах, самочувствии. Борис же особенно не расспрашивал о боевых делах Дмитрия: было ясно и так - на его груди сверкал орден Красного Знамени. Кто-то из летчиков высказал мысль:

- А почему бы вам, товарищ младший лейтенант, не остаться в нашей части, вот бы здорово было!

Борис Глинка на какое-то мгновение задумался. Видно ему понравилось такое предложение. Но он был уверен, что командование училища его не отпустит, а самовольный уход на фронт расценивался как дезертирство. Настойчивые советы летчиков и предложение брата пойти с просьбой к Дзусову поколебали его нерешительность.

Командир полка Дзусов, как только доложили ему о существе дела, сразу же заявил:

- Подавайте рапорт, проситесь в наш полк. Вскоре мы получим на вооружение новые самолеты и снова отправимся на фронт.

...Любил командир подбирать хороших летчиков из тех, которые рвались на фронт. Как и Бориса Глинку, переманил он из перегоночной группы, получив, конечно, согласие вышестоящего командования, замечательного летчика Николая Кудрю, удостоенного позже звания Героя Советского Союза.

Борис был не только опытным летчиком, великолепным инструктором, но и общительным, жизнерадостным человеком, прекраснейшим товарищем.

Летчики старались освоить, глубоко "прочувствовать" новые самолеты в групповых боях. Поэтому командиры эскадрилий разрабатывали различные варианты наступательного и оборонительного боев: распределяли своих летчиков по группам, ставя их поочередно в роли нападающих или обороняющихся. После наземного проигрывания боя с моделями самолетов в руках летчики поднимались в воздух, чтобы там, на высоте, разыграть на боевых самолетах учебный воздушный бой со всеми тонкостями маневра и с учетом погодных условий, как это может быть во фронтовой обстановке.

Каждый летчик в этих учебных боях стремился как можно лучше выполнить свою индивидуальную роль в группе, но у многих, особенно молодых, происходили зачастую срывы при выполнении сложных маневров: заметно сказывалось несовершенство освоения высшего пилотажа на самолете, тем более таком, каким была "аэрокобра".

Поэтому летчики ежедневно вылетали в отведенные зоны на высоту, чтобы еще и еще раз проверить себя и до тонкости прочувствовать поведение самолета при выполнении фигур высшего пилотажа на различных скоростях, создавая иногда при этом умышленно ошибки, а затем используя различные варианты их исправления. Командиры эскадрилий и командир полка не препятствовали в этом своего рода поиске, а, наоборот, способствовали во всем летчикам. После посадки, как только технический обслуживающий персонал подготовит самолет к полету, заправив его горючим и смазочным материалом и проверит исправность всех агрегатов, летчики вновь уходили на тренировочные полеты, используя для этого все светлое время дня.

Опытные летчики, которые в совершенстве владели пилотажем на нескольких типах самолетов, более успешно разгадывали тайны американских истребителей. Молодые же летчики порой оказывались перед определенными трудностями. Им помогали советами те, кто уже освоился с особенностями "кобр" при выполнении различных маневров, но все же трудности преодолевались медленно, вызывая у неопытной молодежи неуверенность.

В одном из полетов, находясь в зоне, Бельский несколько раз начинал последовательно выполнять фигуры высшего пилотажа, но как только доходил до иммельмана или бочки - ничего у него не получалось. От резких движений ручки управления "кобра" срывалась в штопор...

Летчики, наблюдавшие за его отчаянными попытками справиться с непослушной машиной, со смехом спрашивали потом:

- Ну как, Иван, высший пилотаж получается?

- Да где там...

- Полетели вдвоем на УТИ-4? - предложил ему Александр Поддубский.

Тот с радостью согласился: ведь Поддубский был большим мастером высшего пилотажа. Все знали, что он до войны в праздники Дня авиации неоднократно выступал с показательными полетами.

Полетели они на двухместном учебно-тренировочном самолете в направлении моря. Там, на высоте, Бельский получил хороший урок высшего пилотажа. В училище он имел отличные оценки по каждой фигуре высшего пилотажа на этом самолете, но здесь понял, что его умение по сравнению с тем, что проделывал Поддубский,- всего-навсего первые шаги.

Как ни старался Бельский, но его пилотаж абсолютно не был схожим с тем, что проделывал Поддубский, где каждая фигура выполнялась не только правильно, а как-то особенно красиво. Конечно, пилотажные качества малоопытного Бельского в этом полете особенно не повысились, но для него этот полет был очень полезным. Он наглядно убедился, какие летные возможности имеет самолет, если грамотно им управлять.

Более глубоко познать летно-тактические особенности "кобры" помог Бельскому другой случай, когда представилась ему возможность вылететь парой в учебно-тренировочный полет с Борисом Глинкой.

Они должны были отрабатывать атаки с применением вертикальных маневров. По условиям задания бой начинался со встречи на противоположных курсах или, как выражаются летчики, с лобовой атаки.

Несколько раз сходились они в лобовую, после чего каждый стремился занять как можно более выгодную позицию. И всякий раз Бельский оказывался в худшем положении, вынужден был обороняться. Чего только он не предпринимал, чтобы оторваться от наседавшего Глинки: то камнем бросал машину в пикирование, то свечой взмывал в высоту, то вновь валил через крыло в нисходящую спираль, и все напрасно - уйти от "противника" ему никак не удавалось.

Наконец Глинка дал своему напарнику возможность занять более выгодную позицию. Теперь их роли поменялись: какой стремительный каскад фигур высшего пилотажа проделывал Глинка! Неотступно следуя за ним, Бельский восхищался филигранным мастерством летчика. Ему стало ясно, что самое важное в воздушном бою - своевременно занять выгодную позицию. Он уже до этого проигрывал именно в начале боя; при встрече в лобовой атаке первым уклонялся, давая тем самым возможность своему "противнику" резко развернуться в хвост. Теперь Бельский решил не допускать этой оплошности: ведь на фронте ему приходилось не раз сходиться в лобовую с фашистскими летчиками, и те всегда первыми уклонялись.

По команде Бориса Глинки, переданной по радио, они начали сходиться в лобовую атаку. Бельский уверенно вел свой самолет навстречу Глинке. Когда сходятся на встречных курсах мчащиеся на максимальной скорости истребители, время как бы вдвое ускоряет свой бег, но мысль несется еще быстрее. Вот, кажется, самолеты сошлись уже на предельно допустимую дистанцию, еще миг - и столкновение неизбежно...

В последнее мгновение оба самолета, словно повинуясь одной команде, уклоняются: Бельский уходит вниз, самолет Глинки проносится над ним. Продолжение боя не последовало. Расстояние между ними было настолько малым, что на самолете Бельского был сбит стояк антенны, и оборвавшиеся провода повисли за машиной...

Об этом эпизоде учебно-тренировочного полета они не доложили командиру и не рассказывали никому из друзей. Только когда остались вдвоем, Борис Глинка, словно между прочим, заметил:

- А ты упрямый. Только, вероятно, не стоит наше упрямство испытывать между собой. Побережем его до встречи с противником.

Бельский согласился с ним. Полюбился Борис всем в полку с первой же встречи, но в этом полете понравился он Бельскому еще сильнее за высокое мастерство в технике пилотирования. Как много он познал в одном полете у этого опытного летчика, много лет проработавшего инструктором в авиаучилище. Наверное, именно тогда Бельский достиг вершины в пилотировании "кобры", что помогло ему в будущем, уже на фронте, когда он попадал в сложную обстановку во время ведения воздушных боев, выжимать все возможности из самолета...

Время переучивания подходило к концу. Все ждали скорой отправки на фронт, откуда приходили радостные вести. Враг потерпел сокрушительное поражение под Сталинградом, отступал с Кавказа.

13 февраля к обеду закончились последние учебные полеты. Радостные, в приподнятом настроении, собрались летчики полка, чтобы вместе отправиться в столовую. А в это время заместитель командира полка Дмитрий Аленин решил облетать свой самолет. До этого на его машине инженерно-технический состав производил какие-то ремонтные работы. На виду у всех летчиков и техников, присутствовавших на аэродроме, его самолет, летящий в стороне от аэродрома, вдруг перевернулся и, вертясь спирально, врезался в землю на противоположном берегу небольшого озера.

Трудно судить о причине катастрофы. Следует только заметить, что при резких движениях рулями "кобра" сразу же срывалась в плоский штопор и выходила из него с опозданием на три-пять витков, теряя за это время до тысячи метров высоты. Когда летчики пилотировали в зонах на большой высоте, они успевали выводить самолеты в нормальный полет. У майора Аленина такой высоты не было. Его смерть казалась всем особенно нелепой: он был отличным летчиком, сбил восемь фашистских самолетов, возглавлял группу лучших летчиков полка при защите Севастополя в последние дни его осады врагом, был первым кавалером трех боевых орденов в полку...

17 февраля, сразу же после подъема и завтрака, летчики начали готовиться к вылету - получали борт-пайки, чемоданы с личными вещами передали техническому составу, а затем приступили к прокладке на карте маршрута полета.

Первым в дивизии вылетал на фронт 45-й полк. Три эскадрильи получили на вооружение "кобры", а одна - "киттихауки". По эскадрильям и вылетали с интервалами в 30 минут.

Маршрут полета первой эскадрильи, которую возглавлял Петров, пролегал почти строго на восток с выходом к морю. Вблизи Баку группа развернулась и направилась вдоль побережья Каспия, а пройдя Махачкалу, повернула на запад, к пункту посадки - аэродрому в районе Грозного.

На последнем участке перелета пришлось всей группе пробиваться сквозь обильный снегопад. Видимость сократилась до 10-15 метров, куда ни посмотри одна непроглядная белая пелена.

Командир эскадрильи Петров, очень опытный летчик и умелый организатор, скомандовал по радио построиться в сомкнутый строй. Каждый летчик видел вблизи только шедший возле него самолет, все внимание приковывал к нему, чтобы удержать свое место в группе.

Ориентировался на местности с помощью аэронавигационных приборов один лишь комэск. Он исключительно точно вывел всю группу к аэродрому Грозный и перестроил в правый пеленг, чтобы облегчить летчикам ориентирование при посадке.

Но не так легко было построить маршрут по кругу для захода на посадку: посадочные знаки становились видны только тогда, когда самолет находился строго над ними и сесть возле выложенного знака "Т" уже не мог. Да и посадочная команда аэродрома, видя, что самолеты перелетают это "Т", беспрерывно стреляла красными ракетами, не разрешая посадки.

Все же большой опыт и хладнокровие командира дали возможность в сплошном снегопаде благополучно посадить всю эскадрилью на покрытом снегом аэродроме.

Из других эскадрилий на этом аэродроме сели лишь одиночные самолеты. Прилетевший позже командир полка Дзусов был молчалив - его беспокоила судьба остальных летчиков. Как только истекло время, позволявшее надеяться на появление самолетов, он ушел на командный пункт и просидел там у аппарата целую ночь, ожидая вестей от тех, кто не прилетел на аэродром.

К счастью, все остальные самолеты приземлились на других аэродромах в окрестностях Грозного, и в течение последующих двух дней благополучно собрался весь полк.

* * *

Разбушевавшийся на Кавказе циклон утихомирился лишь в начале марта. 7 марта перебазировались в Невинномысск. Впервые авиаторы попали в место, где недавно хозяйничали оккупанты, впервые увидели разрушения, слезы наших советских людей по расстрелянным и замученным в фашистских застенках родным и близким.

Местные жители рассказали авиаторам о том, что в их районе чуть ли не ежедневно пиратствуют в воздухе фашистские самолеты. Прилетают два-три бомбовоза и безнаказанно обрушивают свой смертоносный груз на селения, обстреливают пушечно-пулеметным огнем железнодорожную станцию, эшелоны.

Командир полка Дзусов сразу же организовал постоянное дежурство звеньев, а сам договорился с работниками железнодорожной станции о том, чтобы сообщали о приближении вражеских самолетов по телефону или гудками паровозов.

Гудки нескольких паровозов завыли как раз тогда, когда летный состав садился на машины, чтобы ехать на обед. В это время дежурило звено Николая Лавицкого из второй эскадрильи. Он сразу же со своим ведомым, еще не участвовавшим в боях сержантом Василием Безбабновым, поднялся в воздух и тут же встретил подходившего "юнкерса". Стремительно ринувшись в атаку, Николай Лавицкий поджег на Ю-88 один мотор, а затем дал возможность атаковать противника своему ведомому. До десятка раз заходил тот с разных сторон в атаку на фашиста. Но фашист отчаянно лавировал. Николай Лавицкий все же предоставил полную инициативу своему ведомому, изредка помогая ему по радио командами строить маневр для захода в атаку. И вскоре недалеко за аэродромом подбитый "юнкерс" плюхнулся на раскисшее поле.

Местные жители, наблюдавшие за боем, ликовали. Ведь до этого фашистские пираты причиняли им немало бед и, что особенно возмущало, делали это безнаказанно.

"Юнкерс" был сбит 7 марта, поэтому, поздравляя Лавицкого и Безбабнова с первой боевой удачей, летчики, шутили: "Спасибо вам. Это хороший подарок от всех нас к Женскому Дню".

На следующий день, 8 Марта, полк перебазировался на аэродром в районе Краснодара. Сначала только отдельным группам полка удавалось встречать одиночные вражеские самолеты, которые, как правило, находили свой конец в плавнях Кубани.

По-настоящему горячий день выдался 13 марта, когда фашисты предприняли попытку нанести массированный бомбовый удар по позициям наших войск. "Юнкерсы" шли несколькими группами по 8-12 самолетов в каждой.

На подходе к линии фронта их встречали "кобры". Командование дивизии подняло в воздух все полки на борьбу с фашистскими бомбардировщиками, так распределив между ними время полетов, чтобы на линий фронта в любой момент находились группы истребителей.

Ранним утром первая группа встретила 12 "юнкерсов" и сбила 8 из них. Особенно отличился в этом бою Борис Глинка. Он уничтожил два бомбардировщика, при этом один фашистский стервятник после атаки Глинки разломился на две части. В полдень налеты прекратились. К этому времени летчики полка сбили 28 бомбардировщиков. Успешно поработали и наши соседи.

На протяжении нескольких дней после этого бомбардировщики врага отсиживались на своих аэродромах. Только иногда удавалось обнаружить истребителей. Но когда наши самолеты шли на сближение с ними, те уходили, не принимая боя.

Дзусов вечерами, подводя итоги боевого дня, обращал внимание летчиков на это обстоятельство:

- Не вступают они в бой не зря. Изучают обстановку: число истребителей в наших группах, боевые порядки, тактику. Но бой будет обязательно. Готовьтесь к нему! От ваших действий будет многое зависеть...

Командир не ошибся. Это было затишье перед грядущей бурей в небе Кубани.

Два тарана в одном бою

22 марта 1943 года, как и в предыдущие дни, истребители вылетали небольшими группами на прикрытие линии фронта. Авиация противника по-прежнему бездействовала. Уже близился вечер, когда Михаил Петров проводил предполетный разбор полученного задания.

Группа, готовившаяся к вылету, комплектовалась так: ведущий Михаил Петров, его ведомый Иван Бельский. В группе были еще три пары: Дмитрий Глинка Александр Поддубский, Борис Глинка - Николай Кудряшов, Иван Шматко - Николай Кудря.

Александр Поддубский был великолепным летчиком, замечательным мастером высшего пилотажа. Он сбил шесть самолетов противника. В последнее время Поддубский на боевые задания не летал: страдал от приступов малярии.

Когда Петров составил группу, к нему подошел Поддубский, бледный, истощенный частыми приступами болезни. Стараясь держаться бодро, он обратился к командиру :

- Товарищ капитан! Прошу включить меня в вашу группу на боевое задание.

- Куда вам... на боевое задание. Прежде надо поправить здоровье, товарищ лейтенант! - сухо ответил комэск Петров.

Летчики знали, что Петров и Поддубский давние, еще с довоенных времен, друзья, и поэтому всем слышавшим их разговор было особенно жаль Александра, которому командир отказывал в просьбе.

- Да у меня совсем уже нет приступов, я вполне здоров и готов выполнить любое задание. Очень прошу: включите меня в состав своей группы.

Тогда Бельский еще не знал, что испытывает летчик, который из-за болезни находится не у дел. Другим же, видно, было уже знакомо это чувство. Поэтому и братья Глинки, и Шматко начали упрашивать Петрова взять Поддубского на задание.

Петров наконец согласился. Учитывая перерыв в летной работе, он Поддубского назначил ведомым к опытному Дмитрию Глинке. Надо сказать, всю войну они придерживались такого правила: если летчик возвращается, к примеру, из госпиталя, имеет перерыв в полетах, то первые два-три вылета он обязательно совершает с опытным летчиком, а зачастую - с тем, с кем уже раньше достаточно слетался.

Время патрулирования группы над отведенным участком линии фронта - это было северо-западнее Красноармейской - подходило к концу, когда мы услышали по радио голос Поддубского:

- У меня начался приступ...

А в стороне, как назло, появилась четверка "мессеров". Когда группа развернулась, чтобы следовать на свой аэродром, они устремились за ней, чтобы атаковать с задней полусферы. Тогда ведущий группы Петров дал команду развернуться и перестроиться в боевой порядок для атаки. "Мессеры" явно уклонялись от боя.

Но здесь летчики заметили, что чуть выше, в стороне, находится еще восемь вражеских истребителей, которые готовятся к атаке с верхней полусферы. Когда же группа наших истребителей стала принимать соответствующий боевой порядок, чтобы контратаковать эту восьмерку на встречных курсах, выше - теперь сзади! увидели еще одну группу немецких самолетов, тоже изготовившихся к атаке. Стало ясно: четверка "мессеров" должна была отвлечь внимание наших летчиков, атаковать же противник собирался другими, значительно большими силами.

Бой предстоял тяжелый: противник имел значительный численный перевес и тактическое превосходство. К тому же горючее в баках наших самолетов было на исходе.

Несколько раз пробовали то одна, то другая группа фашистов атаковать группу Петрова, но хорошо построенный боевой порядок и четкое взаимодействие пар не позволяли им добиться успеха.

Вот опять группа "мессеров" норовит зайти сбоку и сзади. Как только Петров стал разворачивать группу, один из немецких летчиков, находившийся выше, резко перевел свой самолет в лике. "Мессер" камнем устремился на нашу группу, оставляя за собой два дымчатых шлейфа - следы от выстрелов пушек, размещенных в крыльях. Еще миг - и он пронесся вниз, а самолет Поддубского, перевернувшись на спину, начинает падать, вертясь в плоском штопоре, словно осенний лист, оторвавшийся от дерева.

Бой продолжался, но каждый из летчиков группы Петрова ловил мгновение, чтобы посмотреть на самолет Поддубского, который неумолимо приближался к земле. Вслед ему неслись по радио советы: "Саша, прыгай!", "Саша, покидай самолет!", а затем прозвучала команда Петрова: "Поддубский, приказываю прыгать на парашюте!". Но летчик так и не смог покинуть горящую машину...

А бой разгорался с новой силой. Даже трудно представить, как удалось Петрову сохранить необходимый порядок и командовать группой: атаки противника следовали одна за другой, огненные трассы кинжалами скрещивались вблизи наших самолетов. Но наши ребята не растерялись в этой трудной ситуации. А вот уже и первый "мессер" начал падать, переваливаясь с крыла на крыло. Вскоре загорелся второй. Летчик повел машину на снижение, стараясь сбить бушевавшее пламя.

И опять по радио нерадостная весть:

- Ранен... выхожу из боя...

Это голос Бориса Глинки. Снаряд попал прямо в его кабину. Каждый хотел прийти на помощь раненому летчику, но сделать это не было никакой возможности. Каждая наша пара была связана несколькими парами противника.

Когда Борис Глинка стал выходить из боя, за ним последовали четыре пары "мессеров". Они непрерывно бросались в атаки, чтобы добить поврежденный самолет, но все их наскоки умело отражал молодой летчик сержант Кудряшов ведомый Бориса Глинки. Тогда гитлеровцы сосредоточили огонь по самолету Кудряшова и после нескольких атак подожгли его.

Сержант, Кудряшов передал по радио:

- ББ, я горю, прикрывать больше не могу.

После этого вылета и закрепились за Глинками позывные ББ и ДБ - Борис Борисович и Дмитрий Борисович.

Самолет Кудряшова резко пошел в сторону с набором высоты. Летчик готовился, очевидно, покинуть горящую машину на парашюте. А самолет Бориса фашисты стали брать в клещи. Это любимый маневр фашистов, который применяли они в начале войны. Казалось, судьба Бориса Глинки предрешена...

И вдруг на виду у всех самолет Кудряшова разворачивается и горящим факелом несется вниз на гитлеровца, который вплотную пристраивается к машине Бориса Глинки. От удара при столкновении двух самолетов на миг вспыхнул яркий огненный факел. И все... Как будто в неведомую пропасть провалились оба.

А через несколько минут ситуация повторилась: теперь загорелся самолет старшего лейтенанта Ивана Шматко, а его ведомый сержант Кудря, отсеченный от наших самолетов, попал в трудное положение. Теперь старший лейтенант отказывается от единственной возможности спасти жизнь, выбросившись на парашюте, и идет на таран...

Так погибли два летчика-товарища. Иван Шматко был уже опытным летчиком, сбившим восемь самолетов; талант же Кудряшова только начинал раскрываться; сделал он всего шесть вылетов, но уже успел уничтожить два фашистских самолета...

Эти два тарана стали переломным моментом боя. В действиях противника почувствовалась неуверенность. Вокруг самолетов стали вырастать белые хлопья разрывов - это стреляли наши зенитки.

Внезапный огонь их вовремя пришел на выручку группе Петрова. Отсеченные огнем зениток "мессеры" отпрянули в сторону, а наши истребители, пикируя, сумели окончательно оторваться от преследования.

Из восьми наших самолетов на аэродром вернулись пять, только три из них были невредимы, а летчики не ранены: Петров, Дмитрий Глинка и Бельский. Дорого поплатился враг за гибель товарищей: из 30 его самолетов, участвовавших в бою, 11 было сбито и упало в расположении наших войск. Уже на аэродроме они узнали, что с помощью радиостанции, настроенной на волну противника, был перехвачен разговор немецких летчиков с их наземной радиостанцией, откуда управляли боем. Гитлеровцы почему-то считали, что на "кобрах" летают канадские летчики. Они так и передали по радио: "Ни одного канадца не выпустить живым!".

Противник ошибся. На американских истребителях были советские летчики. Именно они способны пожертвовать своей жизнью во имя победы.

После боя так и не удалось установить, кто сбил пять из одиннадцати уничтоженных вражеских самолетов. Ими были погибшие боевые друзья. Но на чей счет следует их занести, уже никто не мог ответить.

Два тарана в одном бою! Символ доблести, отваги, мужества и силы советских летчиков.

Сам погибай, а товарища выручай!

В марте опытные летчики полка заметно увеличили свои боевые счета, сбив по четыре-шесть самолетов. Блестящими мастерами воздушных поединков с фашистами стали Дмитрий Глинка, Василий Шаренко, Борис Глинка, Николай Кудря, Николай Лавицкий, Дмитрий Шурубов, Павел Берестнев, Дмитрий Коваль, Владимир Канаев. Увеличил свой боевой счет на два самолета и Иван Бельский. Второй сбитый им самолет для него чуть было не оказался последним - опять по собственной вине, которая расценивается в военном деле как недисциплинированность.

А было это так. В районе станции Абинской, где летчики прикрывали наземные войска, на линии фронда начали появляться небольшими группами бомбардировщики. При встрече с нашими истребителями они сразу же беспорядочно сбрасывали бомбы и поспешно уходили в разные стороны. Но это их не спасало: "кобры", разделившись на четверки, а то и парами преследовали бомбардировщиков.

В том бою Бельский был ведомым Петрова. Он атаковал одного "юнкерса", стремившегося уйти на запад, в сторону гор, и сбил его. Другие летчики тоже преследовали противника. Еще Петров добивал своего "юнкерса", как Бельский заметил немного ниже другого, который уходил, прижимаясь к земле. Перевернув свой самолет через крыло, он быстро настиг его и поджег. Сделал это без разрешения ведущего; ведь в воздухе казалось все спокойно, немецких истребителей не было.

Горящий "юнкерс" сел, не выпуская шасси, на фюзеляж, или, как говорят летчики, "на живот". От радости Бельский забыл об опасности, поэтому и не заметил, как в хвост его машине зашло несколько "мессеров". Поскольку это было в стороне от района действий группы, а главное - низко над землей, его никто из летчиков группы не видел и, разумеется, никто не мог прийти на помощь. От первых атак "мессершмиттов" самолет Бельского получил много пробоин, и теперь летчик прилагал все усилия, чтобы выкрутиться из этой истории.

После очередной атаки были изрядно повреждены рули, самолет переставал повиноваться. Иван сожалел о вновь допущенной оплошности! Были бы поблизости друзья, все пришли бы на помощь. Но вот рядом оказалось белесое шапчатое облако. Нырнул Бельский в него и изменил направление полета. Маневр удался.

Когда вынырнул из облака, "мессеры" оказались в стороне. А его самолет уже вошел в следующее. Так и оторвался от противника.

С трудом долетел на свой аэродром - погнутые триммеры элеронов на крыльях переворачивали самолет. Двумя руками едва удавалось ему удерживать машину в горизонтальном полете. Как только приземлился, летчики окружили Бельского. Удивлялись тому, как был изрешечен его самолет и как в таком состоянии удалось дотянуть до аэродрома... Но наибольшее недоумение у всех вызывало то, что никто не заметил, когда и как он оторвался от группы.

Вдруг разговор смолк: летчики заметили приближающегося Дзусова. Бельский доложил о результатах своего участия в бою. Дзусов молча подвел летчика к хвосту самолета и спросил:

- Как называется эта часть самолета?

- Стабилизатор,- ответил Бельский, недоумевая.

- Нет! Как называется вся вместе эта часть самолета?

- Хвост,- тихо ответил тот, не понимая, почему он спрашивает его о таких элементарных вещах.

- Ага, значит, хвост! Значит, противник сидел у тебя на хвосте. Так?

- Так.

- А теперь скажи, что это нарисовано на крыльях самолета?

- Звезды.

- Нет, не звезды, а красные звезды! Вот летишь ты в небе, а наши советские люди, среди них женщины и дети, смотрят на твой самолет, на крыльях у него красные звезды, и думают: "Вот он, наш красный сокол, защитник". А ты, вместо того чтобы сбивать фашистов, подставляешь им хвост своего самолета. Какой же ты после этого истребитель?

Бельский молча слушал справедливые упреки командира. Выходило, что он не просто допустил ошибку, ослабив внимание в воздухе и оторвавшись от группы, а опозорил честь советского летчика.

Собравшись с духом, стараясь сохранить достоинство, Бельский ответил:

- Простите, товарищ командир. Я ведь уже во многих прошлых боях не допускал таких ошибок. Это будет мне памятным уроком, подобного - поверьте! не допущу...

- Ну ладно, посмотрим,- заключил Дзусов.

Это был действительно последний для него урок. Очень наглядный, убедительный. Подобных ошибок Бельский в дальнейшем не допускал.

Однако вскоре он вновь возвратился на аэродром на изрешеченном пулями самолете. Но в этот раз обстоятельства были совсем иными...

Хорошо запомнился тот туманный весенний рассвет: облачность сплошной пеленой затянуло небо, отдельные клочья ее нижней кромки, казалось, задевают крыши домов Краснодара. Как ни всматривайся в небо, нигде не увидишь просвета в облаках.

Дивизионный метеоролог Костя Кузьмин доложил летному составу: высота нижнего края облачности - шестьсот метров. Именно этот элемент погоды интересовал всех. Ведь готовились к необычному заданию - штурмовке немецкого аэродрома возле станицы Варениковской. По данным разведки, туда перебазировалась большая группа истребителей. Стараясь не выдать своего волнения (уж очень опасным было задание!), летчики шутили: Костя Кузьмин "приготовил" погоду по заказу - лучшей и не придумаешь. Действительно, низкая облачность давала летчикам возможность скрытно подойти к аэродрому противника, а в случае нужды - спрятаться в ней.

На выполнение задания вылетела группа из трех звеньев. И тут случилось непредвиденное. Буквально на подходе к Варениковской метеорологическая обстановка .предательски изменилась: сплошная пелена облачности внезапно оборвалась, будто кто-то ее обрезал. Впереди., в чистой синеве неба, светило яркое, лучистое солнце.

Что делать? Расчет на использование особенностей погоды для тактического успеха оказался нереальным. Но и не выполнить задания из-за капризов погоды летчики не могли.

Поскольку проигранный на земле в предполетной подготовке вариант действий теперь был неприемлем, ведущий группы Петров отдал приказ:

- Удар по аэродрому наносить с ходу, повторных заходов не, делать! Цели для атак выбирают ведущие звена!

Как только самолеты стали готовиться к переходу в пикирование, зенитки открыли ураганный огонь. Но бьющие с воздуха "кобры" уже нацеливались на ряды стоявших "мессеров". Огненные струи полоснули по аэродрому.

Выходя из пике, летчики начали разворачиваться в сторону своего аэродрома. Тут и случилась беда с самолетом Петрова. Зенитный снаряд угодил прямо в кромку крыла, где прикреплены рули крена - элероны. Сразу же Бельский услышал в наушниках взволнованный голос Петрова:

- Братцы, я сильно подбит... Не могу маневрировать. Нас атакуют! Прикройте!

В это время Бельский заметил, как навстречу им с высоты стремительно несется со снижением большая группа "мессеров". К тому моменту братья Глинки, Лавицкий, Кудря, находившиеся на левом фланге строя, уже были связаны боем. А фашистские истребители, которые нацелились на правый фланг, заходили в атаку. На каждую пару наседали по две-три пары "мессеров", лишая летчиков возможности взаимодействовать между собой. Стало ясно, что помощи им ждать неоткуда и не от кого.

Самолет Петрова начал отставать от группы. Чтобы не дать машине перевернуться, летчик убавил скорость до минимальной. А гитлеровцы между тем парами заходили в атаку, стараясь добить поврежденную машину. Бельский отбивает одну атаку за другой. Как только "мессеры" выходят на дистанцию действительного огня, он весь огонь направляет на них. Мгновение - и они проскакивают мимо медленно летящего самолета Петрова.

Тогда немцы начали действовать по-иному: они тоже убавили скорость: отчего даже стали заметными на их самолетах круги медленно вращающихся винтов, и, выстроившись пеленгом, повисли на хвосте машины Петрова. Атаку первой пары Бельскому удалось отразить. Но пока он развернулся, самолет следующей пары уже открыл огонь по его командиру.

Недалеко впереди - облачность, та самая, на которую возлагали столько надежд, готовясь к вылету. Облачность для летчика - единственная надежда на спасение в трудную минуту. Но как дотянет к ней командир на израненной машине? Бельский подбадривает Петрова по радио, а сам решается на крайность: как только изготовится фашист для стрельбы по Петрову - бросить свой самолет прямо на атакующего "мессера", прикрывая машину командира.

Так и поступил. И вот хорошо слышна летчику четкая барабанная дробь пулеметных попаданий в обшивку самолета, а когда вся машина вздрагивает, то значит в нее угодил снаряд. Бельский мысленно их считает: "Три... четыре..."

Дерзкий маневр летчика психологически действует на противника. Боясь столкновения, он каждый раз резко отворачивает самолет в сторону.

Как только изготовился к атаке следующий "мессер", Бельский вновь повторяет свой маневр, направляя самолет прямо к его носу. Но вдруг его машина вздрогнула, в кабине все завибрировало. Это угодил в в нее восьмой по счету снаряд. Не зная точно последствий попадания, но чувствуя, как сотрясается самолет, он передает по радио командиру:

- Петров, я подбит, больше прикрывать не могу... Бельский переводит свой самолет в набор высоты. Машина продолжает вздрагивать, но рулей слушается хорошо.

В атаку на его самолет изготовилась четверка "мессеров", следующих один за другим с небольшим интервалом в пеленге. Вот-вот тот "мессер", что впереди, ближе к нему, откроет огонь... Чувства подсказывают летчику: надо бы предпринять маневр, чтобы не дать возможности вести гитлеровцу прицельный огонь, но мысль удерживает: еще миг... впереди облачность - единственная надежда на спасение. Увернешься из-под атаки, попадешь затем в кольцо вражеских истребителей. Было бы нормальное состояние - полбеды, но машина подбита, вся содрогается от сильной тряски...

Но вот и облачность. Словно густым туманом окутало все вокруг. Сразу становится легче на душе. Плавным доворотом без крена летчик устанавливает по компасу обратный курс полета к аэродрому и все внимание приковывает к показаниям навигационных приборов, контролирующих режим слепого полета. Это единственное, что он может теперь делать. Во время полета на часы летчик не смотрит, но чувствует: находится на подходе к аэродрому.

Медленно начинает снижение и вскоре вырывается из объятий облачности, прямо перед собой видит аэродром у станицы Поповичевская - сюда они должны возвратиться с задания.

После посадки, пока Бельский вылезал из кабины и расстегивал лямки парашюта, механик самолета Иван Петров осматривал пробоины на самолете.

- Товарищ командир! Одних только пробоин от снарядов семь.

- Должно быть восемь, Иван Алексеевич!

Тот удивленно посмотрел на командира, начал вновь осматривать самолет, но восьмой пробоины не находил. Тут подошел инженер эскадрильи Михайлов:

- Смотри, какой красивый цветок, настоящая лилия!

Подняв глаза, все увидели на лопасти винта, торчащей вертикально вверх, ту самую, восьмую пробоину - большую дыру с расходящимися в стороны краями разрыва, напоминающими лепестки цветка.

Пробоина на винту была причиной той тряски самолета, что заставила Бельского поволноваться. Развороченные края пробоины - эти самые "лепестки" при вращении винта стали причиной своеобразного завывания, которое вначале напугало обслуживающий персонал на аэродроме.

В волнении летчик не заметил подошедшего командира полка и потому не доложил о случившемся. Дзусов уже стоял у хвостового оперения и, очевидно, прикидывал, как его обстреливали "мессеры" с задней полусферы. Когда Бельский подошел к нему, он молча поднял руку, показывая направление, откуда подвергался атакам его самолет. Бельский не успел ответить. это сделал за него Петров:

- Товарищ командир! Он прикрывал меня.

- То есть как это прикрывал?

- На моей машине зенитным огнем повреждены рули управления. Я не мог маневрировать. Он прикрывал меня от атак своей машиной...

- Так вот вы, товарищ Бельский, какой ведомый, настоящий телохранитель! заметил Дзусов.

Больше об этом случае летчики на фронте никогда не вспоминали. Хотя все участники боя вернулись благополучно, большинство из них привезли на своих самолетах следы бешеного обстрела аэродромных зениток. Результатов же штурмовки аэродрома они не знали, поэтому считали тот боевой вылет неудачным.

* * *

...Весной 1973 года, когда ветераны покрышкинской дивизии съехались на Кубань, чтобы побывать на местах боев, в которых участвовали 30 лет назад, во время торжественного собрания в зале городского Дома офицеров многие из ветеранов выступали с воспоминаниями.

Сидевший в президиуме рядом с Бельским писатель Анатолий Хорунжий обратился к нему:

- Скажи, Бельский, несколько слов. Вспомни какой-нибудь хороший эпизод!

И тогда он решил рассказать именно об этом эпизоде. Хотя хорошим его назвать нельзя, но хорошо было то, что его непосредственные участники спустя тридцать лет могли собраться здесь, в этом зале.

В конце выступления Бельский сказал:

- Командир, возглавлявший в те годы эскадрилью, сейчас среди нас, сидит возле окна... Это полковник Петров.

Михаил Георгиевич поднялся и, как показалось Бельскому, таким же взволнованным голосом, как тогда, в полете, сказал:

-Вот потому, что прикрыл меня собой в бою Иван Ильич, я здесь и присутствую...

Ничего больше он произнести не успел. Не то помешало ему волнение, не то просто не дали ему говорить дружно вспыхнувшие аплодисменты.

К этому можно лишь добавить: ни в том бою и других подобных, ни теперь, спустя много лет, летчики, принимавшие участие в подобных ситуациях, спасая своих командиров или боевых друзей, не считали, что они совершают героические поступки. Вся история Великой Отечественной войны убедительно свидетельствует о том, что так поступали тысячи и тысячи советских людей. Именно так: "Сам погибай, а товарища выручай!" Иначе не мог поступить и летчик Бельский.

Охота за "кукушкой"

Весна сорок третьего все больше вводила в свои права. Черно-серый фон земли, привычный для глаза с высоты полета, как-то незаметно превратился в светло-зеленый. К этому ковру растительности прибавились нежные светло-розовые тона - повсюду зацвели сады.

Небо, казалось, стало выше. В нем легче дышалось. Оно не давило, не гнуло к земле, оно звало к мщению. Летчики не радовались туману, слякоти и низкой облачности, а мечтали о летной погоде.

Как правило, летчики по три раза вылетали ежедневно на задания, но были дни, когда поднимались в день по пять раз.

Частые боевые вылеты, особенно высотные, да к тому же с жестокими схватками в воздушных боях с врагом, истощали силы наших летчиков. У многих из них появился и другой, не менее жесткий и коварный враг - малярия. Начали болеть ею в Закавказье от укусов комаров. Встречать новый, сорок третий год многим летчикам, в том числе и Бельскому, пришлось в больнице. Поздно вечером, когда часы отстукивали последние минуты уходящего старого года, к нему на кровать подсел врач:

- Ослабли вы основательно. Рекомендуемое лечение не дает результатов. Боюсь, не выдержите следующего приступа. Может, согласитесь на народное лечение? Как врач я не имею права так поступать, а как человек не могу не предложить его. Местное население применяет это средство с лечебной целью широко. Только неприятное оно...

Бельский согласился и с трудом осилил стакан отвратительной на вкус мутной жидкости. Приступов малярии у него больше не было. Но часто он стал ощущать боли в печени, начались тошнота и рвота.

В полете, во время боя, нередко подкатывал к горлу комок, тело сводили судороги... В таких случаях он передавал ведущему группы Дмитрию Глинке (Бельский теперь уже был командиром звена) по радио:

- ДБ, начинается...

Все летчики знали этот условный шифр, знали, что в это время его глаза заплывали слезами, он ничего не видел, не мог ориентироваться в воздухе, поэтому очень тщательно его оберегали.

Дошло до того, что Бельский не мог ничего есть. Пришлешь лечиться в госпитале...

Прошел месяц. Бельский заметно окреп и вновь начал летать на боевые задания. Но временами приступы болезни давали себя знать, а главное обессиливали его. "Это конец. Разве много стоит летчик, у которого нет сил вести самолет?" - так размышлял он о себе и поэтому добровольно решился на выполнение очень опасного, особенного задания, которое было поставлено перед летчиками в станице Славянской, где базировался полк.

Это были дни, когда враг упрямо цеплялся за Тамань. Фашисты крепко окопались на полуострове, создав там сильно укрепленную полосу, которую они называли "Голубой линией". Боеприпасы и все необходимое подвозили к ней из порта косы Чушка по специально проложенной узкоколейке. Здесь сновала "кукушка" - маленький паровоз с тремя вагончиками. Наши бомбардировщики и штурмовики неоднократно пытались уничтожить "кукушку", но их всегда встречали истребители противника и сильный зенитный огонь.

Тогда командование решило поручить это задание истребителям, рассчитывая на их маневренность, позволявшую скрытно подойти к цели. Летали уже своими парами Дмитрий Глинка, за ним Николай Лавицкий. Им тоже что-то помешало выполнить это задание.

Вот и сейчас командир полка Барий Сайфутдинов (Ибрагим Дзусов стал командиром дивизии) выстроил полк и еще раз объяснил сущность важного задания. Он выражал уверенность, что летчики полка его выполнят.

На Бельского, конечно, командир полка не рассчитывал. Он же мыслил по-своему: "Сражу огнем - хорошо, не удастся - врежусь самолетом. Для полка другие опытные летчики более ценны, более работоспособны по состоянию здоровья". Этими мыслями он поделился в кругу летчиков-сержантов, среди которых был и Витя Островский.

Шагнув из шеренги в сторону командира, Бельский обратился к нему:

- Товарищ майор! Разрешите это задание выполнить мне.

- Вы, товарищ Бельский, нездоровы. Вам не к чему летать.

- Прошу вас, товарищ командир! Я выполню задание...

- Хорошо. С кем в паре вы хотели бы пойти на задание?

Бельский глянул на строй летчиков и встретился со взглядом Виктора Островского. Ему даже показалось, что он с надеждой смотрит на него.

- Разрешите выполнять задание в паре с сержантом Островским?

Островский шагнул из шеренги и, не ожидая вопроса, четко доложил:

- Сержант Островский согласен идти на выполнение поставленного задания!

...Когда они вдвоем обсуждали ход выполнения задания, вблизи собралось несколько летчиков. Им слышно было, как кто-то с беспокойством сказал, что нелепо отдавать жизнь за какую-то "кукушку". А перед посадкой в самолеты подошел Петров и, как бы между прочим, заметил:

- А нам предстоит еще много работы, дорога к Берлину длинная...

Бельский понял, что высказанное им в кругу молодых летчиков уже стало известно другим, понял и то, что хотел сказать его комэск, поэтому ответил:

- Не беспокойчесь, товарищ командир! Задание выполним и вернемся.

Время было обеденное, небо безоблачное, поэтому Бельский решил выходить к цели с вражеского тыла. Сразу же после взлета они ушли, набирая высоту, в сторону Азовского моря, а затем с запада приближались к Темрюку на высоте 6 тысяч метров. Земля просматривалась хорошо, отчетливо была видна узкоколейка.

Вскоре недалеко от станции Старо-Титаровской он заметил "кукушку" и начал снижаться по нисходящей спирали. Зенитки противника открыли огонь, когда летчики были еще на высоте 5 тысяч метров. Их это особенно не взволновало: попасть в маневрирующий истребитель трудно. Обычно зенитчики не вели огонь по одиночным истребителям при такой высоте полета.

Пройдя высоту 3 тысячи, полупереворотом через крыло Бельский ввел самолет в крутое пикирование. Островский повторил его маневр и следовал за ним сзади на небольшой дистанции в правом пеленге. Высота приблизительно тысяча метров. Бельский открыл огонь вначале по паровозу, а когда от него вырвались в разные стороны струи пара - перенес удар по вагонам. И вот - ослепительная вспышка взрыва!.. Видно, взорвались боеприпасы. Летчик продолжал удерживать самолет в пикировании, чтобы опуститься еще ниже и, прижавшись к земле, бреющим полетом возвращаться на свой аэродром.

Островский, не поняв маневра своего ведущего, начал кричать по радио:

- Бельский, сдохла "кукушка"! Выводи, выводи, Иван!

...На аэродроме их встречали так, будто они давно уже не виделись: жали им руки, обнимали.

Конечно, за время полета пришлось порядочно поволноваться, но теперь они были "на высоте": задание выполнили и вернулись.

"Формула грозы"

Второй месяц не прекращаются воздушные баталии в небе Кубани. Бои приняли массовый и затяжной характер. Ежедневно завязывается до полусотни воздушных сражений, в каждом из которых с обеих сторон участвуют по 50-80 самолетов. Противник упорствует, не хочет уступать своего господства в воздухе, цепляется за Тамань, стремится любой ценой удержать полуостров, превратить его в плацдарм, откуда планировалось снова наступать на Кавказ.

Но на Кубани параллельно с развитием наступления всех родов войск решалась и вторая, не менее важная задача - завоевание стратегического господства нашей авиации в воздухе. Главной ударной силой в достижении этой цели была истребительная авиация.

Ожесточенные бои в небе начинались с восходом солнца и заканчивались перед самым закатом. Даже наземные войска временно приостанавливали активные действия. Фронт стабилизировался, ждал решения в воздухе одного и того же вопроса: кто - кого?

Наше командование ввело в действие авиацию двух воздушных армий - 4-й и 5-й, усилив ее отдельными авиационными корпусами и дивизиями - всего около девятисот пятидесяти самолетов.

Но и противник поспешно перебросил с других участков фронта свои отборные соединения: 3-ю истребительную эскадру "Удет", 51-ю эскадру "Мельдерес", 54-ю "Зеленое сердце" и отдельные, специально созданные группы асов для борьбы с нашими истребителями.

* * *

В небе над Кубанью становилось тесно. В самом ниву, прижимаясь к земле, плывут на штурмовку переднего края обороны немцев наши бронированные "илы", наперерез им бросаются немецкие истребители, но их прочно связывают боем наши "яки", прикрывающие штурмовиков. На средних высотах с разных сторон идут группы немецких "хейнкелей" и "юнкерсов". Их встречают наши истребители; одни связывают группу прикрытия - "мессершмитты", другие расправляются с бомбардировщиками. А на высоте 8-9 тысяч метров закипают яростные схватки между истребителями.

Со стороны вся эта картина воспринималась как единая воздушная баталия, эшелонированная по разным высотам. Сотни скрещивающихся смертельных огненных трасс. Казалось невероятным, как могут еще ориентироваться здесь летчики. А вот и те, кто пострадал в бою: одни из них на подбитых самолетах проделывают всевозможные маневры, чтобы выйти из 'боя, другие сразу же бросают свои горящие или потерявшие управление самолеты и повисают в небе под куполами белоснежных парашютов.

Воздушное сражение на Кубани явилось школой боевого опыта для наших летчиков. Первые же бои показали несоответствие возможностей новых скоростных самолетов-истребителей тактическим приемам воздушного боя, основывавшимся на горизонтальном маневре самолетов старого типа. Поэтому бомбардировщикам противника нередко удавалось прорваться к объектам ударов, а наши истребители несли неоправданные потери. Стало ясно: надо отказываться от тактики оборонительного боя первых дней войны. Для сегодняшнего дня оборона - большое зло. Необходимо строить боевые порядки так, чтобы они в полной мере позволяли вести бои наступательного характера, дать авиаторам почувствовать свободу маневра, силу пар, взаимодействующих между собой, но не связанных порядком плотного строя, вселить в летчиков уверенность, раскрыть простор для их творческой инициативы. Нужен был перелом.

И он назрел. Вначале в виде отдельных тактических успехов - успешно проведенных воздушных боев, а затем все более четко проявлялся, вплоть до господствующего положения нашей авиации. Наши летчики более уверенно и полностью становились настоящими хозяевами неба.

Росла и разносилась по всей стране слава советских асов: Покрышкина, Крюкова, Семенишина, Речкалова, Фадеева, Трофимова, Голубева, Труда, Дрыгина, Комелькова, Вильямсона, Закалюка. С этими летчиками (они служили в других полках дивизии) мы встречались на одном аэродроме, часто группы нашего и соседних полков сменяли друг друга на линии фронта. Нередко летчики разных полков участвовали в одном и том же вылете, вели совместно воздушные бои.

* * *

В 100-м гвардейском полку (такой номер был присвоен 45-му полку при переименовании его в гвардейский) зрелыми мастерами воздушных схваток стали многие летчики. У каждого из них вырабатывался собственный стиль своеобразный характер поведения в бою. У братьев Глинка он проявлялся в исключительном владении искусством ведения боя на вертикальных маневрах, при этом у каждого был свой, присущий только ему почерк. Дмитрий умел исключительно эффективно использовать тактическую обстановку в любой схватке с врагом, хорошо организовывал взаимодействие внутри группы, которую возглавлял. Борис же был виртуозным мастером пилотажа. Его атаки были неотразимы, а прицельный огонь поражал самые уязвимые места самолетов противника.

Василий Шаренко любил заманивать противника в ловушку, брать его, как говорил, "на живца". Небольшая группа, обычно в две-три пары, завязывала бой, умышленно ставя себя в невыгодное в тактическом отношении положение. Фашисты, видя свое превосходство, бросались в атаку. А в это время находившаяся в стороне от завязавшейся схватки специально подготовленная группа обрушивалась на фашистов с высоты и быстро решала успех боя в нашу пользу.

Когда перед вылетом разрабатывались и обсуждались тактические приемы, задуманные Василием Шаренко, многие летчики предостерегали его:

- Смотри, Василий Денисович, как бы ты сам не оказался в роли "живца"!

Но Шаренко с присущим ему оптимизмом отвечал:

- Да ничего, нехай побольше входят в азарт, предвкушая легкую добычу, а мы выдержим, от прямых атак увернемся, но зато фашисту уже некуда будет уворачиваться, когда сверху атакуете вы...

И действительно, благодаря риску, на который так сознательно шел Шаренко, успех боя решался в пользу наших летчиков, сам Щаренко редко при этом сбивал фашистов, зато другие летчики увеличивали свой счет сбитых самолетов противника.

Его любили за смелость, за умение пойти на риск в интересах общего успеха, за его всегда спокойный характер и неисчерпаемый оптимизм.

Василий Шаренко, уроженец Полтавщины, часто употреблял в разговоре украинское слово "нехай". Несколько изменив это слово, летчики так и называли его любовно "Нихай". Поэтому общепринятым было: "Василий Денисович Нихай сказал..." или "Василий Денисович Нихай дал команду атаковать мне..."

Истребителем истребителей называли смелого, напористого и горячего в бою Дмитрия Шурубова. Умел он мастерски вести бои с "мессершмиттами", возглавлял обычно группу прикрытия в общем боевом порядке, всегда умело строил маневр, дававший ему тактический перевес.

Командир нашей эскадрильи Михаил Петров был отличным организатором, дирижером боя, умело направлял действия каждого для достижения общего успеха. Сам он атаками не увлекался, даже не преследовал иногда подбитые им же самолеты, предоставляя это другим летчикам.

Среди недавнего пополнения выделялся неисчерпаемой энергией, смелостью и ловкостью в бою летчик Николай Кудря. Великолепно владея мастерством пилотажа, он в любой ситуации умел уйти из-под удара и, наоборот, сам перейти в неотразимую атаку. Бил без промаха, но при этом нам казалось, что он зачастую пренебрегал собственной безопасностью...

Большинство летчиков были обыкновенными "трудягами" : владели в достаточной степени техникой пилотирования, умели использовать отдельные тактические приемы, сообразуясь с обстановкой, хорошо взаимодействовали между собой, выручая друг друга в бою. При удачно сложившихся обстоятельствах они умело атаковали противника, но при этом никогда не увлекались просто увеличением личного счета сбитых самолетов, а исходили из общих интересов всей группы, решая главную задачу - закончить схватку с противником в интересах наших истребителей.

Наряду с удачно проведенными боями случались и такие, когда противник брал верх, наносил удары по нашим наземным войскам, а мы при этом не могли дать ему должного отпора. Особенно это проявлялось во время массированных налетов больших групп бомбардировщиков. Происходило это потому, что наша истребительная авиация заранее, по составленному графику, распределялась на группы, действующие над линией фронта в течение всего светлого времени. Для каждой группы ставилось одно и то же задание - прикрытие линии фронта.

Противник же не рассредотачивал свою авиацию, как это делал раньше, а собирал большие силы для нанесения удара по определенному объекту. Сначала, как правило, появлялись истребители, численно намного превосходящие наши группы прикрытия, связывали их боем, а в это время, зачастую безнаказанно, прорывались и наносили удары по нашим наземным войскам вражеские бомбардировщики.

Заметно чувствовалось несовершенство нашей тактики в ведении боя с большими группами бомбардировщиков. Даже когда истребителям и удавалось прорваться к врагу, они не могли эффективно бороться со всей группой. В лучшем случае они сбивали несколько бомбардировщиков, но не могли помешать противнику выполнить задачу - нанести бомбовый удар по важному объекту.

Необходимо было совершенствовать нашу выучку, отказываться от отдельных устаревших приемов боя, применять новые тактические приемы.

Все чаще командование проводило совещания по обмену опытом, летно-тактические конференции. Этим вопросам посвящались партийные и комсомольские собрания.

Большую помощь оказывала нам фронтовая и армейская пресса, которая перешла от непосредственного описания боев и отдельных побед, прославляющих тех или иных летчиков, к вопросам тактики, предоставив свои страницы для размышлений о боях лучшим мастерам воздушных сражений.

* * *

Чуть ли не в каждом номере газеты 4-й воздушной армии "Крылья Советов" помещались статьи о тактике ведения боя с разными родами авиации противника, о боевых порядках групп, действующих при выполнении различных заданий, о способах выполнения отдельных специфических задач, о маневре, применяемом при зенитном обстреле, и на многие другие темы. Среди авторов были и наши летчики. Интересную статью "Место аса в групповом бою" опубликовал, например, Д. Б. Глинка. Часто автором содержательных статей был А. И. Покрышкин. В них всегда проявлялся глубоко творческий подход автора к вопросу, который он рассматривал,- шла ли речь о патрулировании истребителей над линией фронта, об атаках больших групп бомбардировщиков или о применении вертикального маневра в наступательном бою.

К этому времени уже целиком созрело боевое мастерство Александра Покрышкина - непревзойденного мастера воздушного боя. На Кубани он был командиром эскадрильи. Сам ежедневно летал на задания, водил в бой других летчиков. В перерывах между вылетами много времени уделял разбору боевых вылетов. Покрышкин всегда стремился к глубокому анализу действий нашей и немецкой авиации.

А. И. Покрышкин отличался и другими личными качествами: был очень наблюдательным, имел какие-то одному ему присущие черты исследователя нового, творческого. Он своевременно замечал промахи наших летчиков и постоянно искал пути к устранению их. Покрышкин знал: без этого нельзя рассчитывать на успех.

Именно здесь, на Кубани, родилась его знаменитая формула воздушного боя, сущность которой выражалась так: высота - скорость - маневр - огонь.

- В небе господствует тот, кто выше,- внушал Александр Иванович.- Высоту всегда можно превратить в большую скорость и, наоборот, большую скорость - в высоту. Значение маневра и умение нанести сокрушительный удар огнем (выбрать правильно направление, определить дистанцию, рассчитать упреждение для стрельбы) - общепонятны. Ими решается исход боя.

А. И. Покрышкин, по существу, первым собрал, умело переработал, развил применительно к новым условиям и систематизировал все наиболее ценные тактические приемы ведения современного боя, создав таким образом стройную теорию, получившую позже крылатое название "Формула грозы".

Формула становилась основным путеводителем летчиков, внедрялась в жизнь; применяя ее, летчики эшелонировали свои самолеты по высоте. Занимали "ярусы" в небе. Теперь смысл слова "группа" приобретал совсем другое понятие. Ее составные - пары - не сбиваются в плотные порядки, связывая этим самым свободу маневра, а расходятся в просторах неба и по расстоянию и по высоте, а зачастую и по направлению. А. И. Покрышкин убедился сам и убеждал других: скученные боевые порядки связывают свободу маневра, поэтому при разработке тактики наступательного боя упор следует делать на пары, взаимодействующие между собой, но не связанные общим тесным строем.

Со стороны, особенно с земли, казалось, что единой группы самолетов в небе над линией фронта нет. Заметны лишь отдельные проскакивающие пары на противоположных или пересекающихся курсах. Но это лишь казалось. Стоило появиться противнику, как на него сразу же набрасываются со всех сторон пары наших истребителей, четко взаимодействующие между собой. Они атакуют с разных направлений по горизонтали и по высоте, сковывают действия врага, навязывают ему свою инициативу и в результате решают исход боя в свою пользу. Только в нужный момент, непосредственно в бою, становилась видна группа - монолитная, руководимая и направляемая волей ведущего ее командира.

* * *

В воздушном сражении на Кубани были обескровлены отборные авиационные части гитлеровцев. Многие фашистские асы, сбившие десятки самолетов на Западе, нашли себе могилу в плавнях Таманского полуострова. Кубанское воздушное сражение весной сорок третьего года сыграло решающую роль в приобретении нашими летчиками боевой закалки, которая впоследствии помогла им со славой пронести победу на своих крыльях до Берлина и Праги в незабываемом сорок пятом.

В жарких воздушных схватках росла и закалялась боевая слава частей и соединений. Многие из них были удостоены звания гвардейских. Среди них и 216-я истребительная авиационная дивизия преобразована в 9-ю гвардейскую, а 45-й авиационный полк, входивший в ее состав, - в 100-й гвардейский истребительный авиаполк.

Семнадцать летчиков стали Героями Советского Союза, а Александр Покрышкин и Дмитрий Глинка были удостоены этого звания вторично. В 100-м полку Героями Советского Союза стали Борис Глинка, Николай Лавицкий, Николай Кудря, Павел Берестнев и Дмитрий Коваль. Многих летчиков, инженеров, техников и младших авиационных специалистов наградили орденами и медалями. Боевая работа Бельского здесь, на Кубани, была отмечена двумя орденами. Летчики 100-го гвардейского полка совершили 1266 боевых вылетов и сбили 118 самолетов противника.

Но Кубанское сражение навсегда оставило в сердцах летчиков и боль тяжелых утрат. Многие боевые друзья, внесшие свою лепту в победу, не раз выходившие победителями в ожесточенных схватках с врагами, спят вечным сном в кубанской земле. Стоят теперь в молчаливой суровости, навеки запечатлев героизм тех военных лет, памятники над могилами героев в кубанских станицах.

В станице Калининской, перед красивым зданием средней школы, возвышается бюст Вадима Фадеева, близкого друга и однополчанина А. И. Покрышкина, а в центре парка - бюст Дмитрия Коваля. В городе Славянский, тоже в парке, похоронен Николай Кудря, любимец полка, всегда жизнерадостный, не знавший усталости...

Одних похоронили с почестями, другие, как летчики Вазиян и Кудряшов, таранившие вражеские самолеты, ушли из жизни, не оставив после себя даже могил. Где-то безымянной осталась и могила Володи Канаева. 26 мая в бою погиб Николай Кудря, заслуживший звание Героя Советского Союза, но не успевший еще получить Золотую Звезду и орден Ленина.

В июне 1943 года в небе Кубани настало затишье. Назревали сражения на других участках фронта.

Летчиков 9-й авиадивизии ждали грядущие бои за освобождение Украины: начались бои за Донбасс. В этих и других боях, где бы они ни проводили их впоследствии, кубанская закалка давала себя знать весьма положительно.

Вражеская авиация окончательно утратила свое господство в небе именно в боях на- Кубани.

Мы - мариупольцы!

Итак, в небе Кубани наступило затишье. Лишь изредка небольшими группами появлялись немецкие самолеты над линией фронта, но еще реже вступали они в воздушные бои. Основную часть своей авиации противник перебросил в район Курской дуги.

Наши части, базировавшиеся на Кубани, продолжали боевые действия в интересах наземных войск. К этому, времени в ряды полка вливалось новое пополнение молодых летчиков из запасного авиаполка. Среди них особенно выделялись хваткой летчика-истребителя Петр Гучок, Григорий Дольников, Валентин Караваев, Иван Кондратьев, которым в будущем суждено было стать замечательными мастерами воздушного боя, совершить немало героических дел, приумножая славу полка. В боях на Кубани они успешно вошли в строй - получили первую закалку.

Валентин Караваев стал ведомым Бельского, первым его учеником. С Петром Гучком, Григорием Дольниковым и Иваном Кондратьевым в дальнейшем тоже оказалась тесно связанной его фронтовая биография.

2 августа 9-я дивизия вылетела в район северо-восточнее Таганрога, там она вошла в состав 8-й воздушной армии, которой командовал дважды Герой Советского Союза Т. Т. Хрюкин. Назревали события на небольшой приазовской речушке Миус. Отсюда вскоре началось наступление наших войск на юге за освобождение Приазовья и Донбасса.

На картах обозначались населенные пункты: Филинский, Ново-Александровка, Октябрьский. Возле них авиаторы базировались на специально подготовленных аэродромах, но самих населенных пунктов зачастую не было. Их поглотила война. Лишь кое-где были заметны следы зданий, да чудом сохранившиеся отдельные фруктовые деревья напоминали о том, что недавно здесь жили люди.

Фашистские летчики уже не могли систематически противодействовать нашей авиации. Противник все чаще избегал вступать в открытые воздушные бои. Он нападал главным образом, когда имел возможность сделать это внезапно или имел численное превосходство. Все чаще фашисты стали наносить коварные удары по нашим самолетам на аэродромах.

Эти тактические хитрости враг начал применять еще на Кубани, когда уже не мог сколько-нибудь успешно противодействовать нашей авиации в открытых поединках. Несколько раз появлялись его истребители над аэродромами, камнем пикируя с большой высоты. Иногда огнем пушек и пулеметов им удавалось повредить стоящий в капонире самолет, иногда кто-то из личного состава бывал ранен, но в целом большого успеха фашисты уже не добивались. За все время таких налетов авиаторам пришлось пережить лишь один раз горечь тяжелой утраты.

* * *

А было это так. С аэродрома у станицы Поповической взлетала группа в составе четырнадцати самолетов 100-го полка. Первые самолеты, поднявшиеся в воздух, еще собирались в боевой порядок, когда на большой высоте со стороны солнца появились две пары "мессершмиттов". Взлетевшим последними хорошо было видно, как камнем устремились они вниз, нацелившись на самолеты, которые поднялись первыми. Противодействовать падающим с высоты "мессерам" наши летчики не могли, так как после взлета шли с набором высоты на малой скорости. Атакованные фашистами летчики не имели возможности по той же причине и предпринять резкий маневр, чтобы уклониться от удара.

Гитлеровцы открыли огонь с большой дистанции, корректируя его по трассе, и, не выходя из пикирования, проскочили ниже наших самолетов, а затем на бреющем полете с максимальной скоростью ушли в сторону линии фронта.

Летчикам показалось, что все обошлось для них благополучно. Но вдруг один самолет перевернулся на спину, вошел в нисходящую спираль, а затем в крутом пикировании врезался в землю. Это был самолет Владимира Панаева.

Талантливый летчик из Серпухова, десятки раз выходивший победителем в воздушных боях, стал жертвой коварных действий фашистских асов.

И на Миусе гитлеровцы прибегали к подобной тактике. Избегая вступать в открытые воздушные бои, они внезапно нападали на наши самолеты из-за облаков или со стороны солнца небольшими группами: чаще всего одной-двумя парами вблизи аэродрома или на подходе к линии фронта. Командир дивизии Дзусов почти ежедневно предупреждал летчиков:

- Противник потерял свое былое господство в воздухе. Его воздушные пираты все реже осмеливаются вступать в открытые воздушные бои с нашими самолетами. Но пусть это обстоятельство не притупляет вашей бдительности. Враг коварен, и он все чаще будет прибегать к хитрости, чтобы наносить нам ощутимые удары!

Запомнился летчикам своими печальными последствиями один из первых августовских дней на Миусе. Как только прибыли они рано утром на аэродром Октябрьский, начальник штаба полка сообщил Бельскому, что на задание он не пойдет, так как по делам службы его вызывают в штаб воздушной армии.

"А как же Караваев? Полетит без меня?" Словно почувствовав недоброе, Бельский обратился к командиру полка Сайфутдинову с просьбой в его отсутствие не посылать Караваева на задание. Командир полка согласился с этой просьбой. Но то ли он забыл передать указание командиру эскадрильи, то ли сам Караваев настоял - он вылетел на задание как раз перед самым возвращением его ведущего Бельского. И не вернулся. После успешно проведенного воздушного боя возле Федоровки он был внезапно атакован выскочившей из-за облаков парой "мессершмиттов"...

Валентин Караваев был первым учеником, ведомым Бельского. Когда началась война, он еще учился в одной из московских школ. Потом был курсантом Ейского авиаучилища. Когда группа, в составе которой он находился, прибыла на Кубань, Бельский выбрал его себе ведомым, очень понравился он ему. В нем сочеталась скромность, внимательность и дисциплинированность. Был он по натуре жизнерадостным, умел в свободное время задушевными беседами увлекать других. По-настоящему любил поэзию и не раз удивлял всех, цитируя целые страницы из Пушкина, Лермонтова и Маяковского.

В полетах Бельский старался оберегать его от ошибок, учил точно выполнять команды, правильно строить маневр, предостерегал от излишнего азарта в бою. Был к нему очень требователен, не прощал самых незначительных оплошностей. А вот теперь, потеряв его, не мог сдержать слез. Казалось, потерял самого дорогого ему человека. Хотелось Бельскому немедленно идти в бой, отомстить за него, за его смерть. Дзусов, видя такое его настроение, приказал командиру полка:

- В бой Бельского не пускать! Пусть уляжется боль... Бить немцев надо рассудком, а не чувством. Не то сам погибнет...

Когда взволнованный Бельский упрекал летчиков за то, что не уберегли Караваева, к нему подошел его товарищ по училищу Григорий Дольников:

- А Валентин все думал, что ты к нему слишком придирчив. Иногда говорил, что ты им, как летчиком, недоволен. Правда, ему возражали: "Наоборот, тобой он очень доволен, заботится о тебе. Запомни: с Бельским будешь летать - не пропадешь!"

Бельскому от этих слов еще больнее стало. Ведь он его не только ценил как летчика, а любил как родного брата. Радовался он его первым успехам - Караваев уже сбил четыре самолета; радовался и его удивительной сообразительности в бою. Бельский вспоминал: "Только, бывало, задумаю передать команду, а он уже ее выполняет, словно прочитал мои мысли..."

Позже, обучая боевому мастерству других учеников, он старался быть мягче, добрее, не скупился на теплые слова и душевное отношение...

Потом были еще потери, причины их - все те же коварные действия немецких "охотников". Тогда Дзусов решил проучить их.

- Фашистские "охотники" - очень опытные летчики. Будучи не в силах противодействовать нашей авиации в открытых схватках, они и дальше будут стремиться наносить нам отдельные удары, используя внезапность. Надо подстроить им ловушку, из которой они бы уже не вырвались.

Для выполнения замысла командира в воздух поднялась группа истребителей из двух гвардейских полков - 100-го и 16-го. Был принят разомкнутый боевой порядок с таким расчетом, чтобы каждая пара находилась лишь на видимости соседних. Все пары эшелонировались по высоте с 800 метров и до нескольких километров.

Во время полета, хотя было безоблачно, в небе стояла плотная дымка, из-за чего практическая видимость ограничивалась дальностью в 4-6 километров. Тактический замысел, разработанный на земле, сработал удачно...

Пары гитлеровцев появились на высоте около четырех тысяч метров. Заметив пару наших "кобр", они ринулись в атаку. Но находившаяся выше пара Бориса Глинки в свою очередь атаковала их. Что только не предпринимали вражеские летчики, чтобы увернуться от преследования: свечой взмывали вверх, бросались в стороны, уходили пикированием вниз к земле - их везде встречали наши эшелонированное пары. Кончился бой тем, что оба фашистских "охотника" были расстреляны в воздухе, их самолеты врезались в землю недалеко один от другого. Двум пылающим кострам на земле радовались все участники этого вылета. Так отомстили они за гибель своих боевых друзей. Такой же конец нашли себе еще несколько "охотников".

После освобождения Таганрога дивизия приняла участие в изгнании оккупантов из Донбасса и Приазовья - началось освобождение Украины.

Памятными стали для авиаторов события, связанные с освобождением первого на южном участке фронта украинского города - Мариуполя (ныне Жданов).

Запомнился летчикам один из вылетов, связанных с освобождением города. Рано утром возвращался Бельский с Петром Гучеком, ставшим теперь его ведомым, из разведки под Мелитополем. Подлетая к Мариуполю, они заметили большое количество железнодорожных эшелонов, направлявшихся из города на север, в сторону станции Волноваха. Докладывая начальнику штаба полка Рыжову о результатах разведки, Бельский высказал свои соображения:

- Вероятно, фашисты собираются удирать из Мариуполя, вывозят наше добро... Неплохо бы проштурмовать их эшелоны.

Не успели еще позавтракать, как начальник штаба сообщил, что вышестоящее командование разрешило вылеты на штурмовку.

Первыми вылетели Дмитрий Глинка в паре с Григорием Дольниковым и Иван Бельский с Петром Гучеком. За ними полетели другие летчики полка, а затем и летчики соседних полков. Железная дорога была буквально забита эшелонами. Сложности в выборе цели не было: вражеская авиация и зенитная артиллерия не противодействовали.

Били только по паровозам. От первых же трасс огня из котлов струями вырывался пар и окутывал паровозы. Поезда останавливались, из вагонов выскакивали гитлеровцы и старались спрятаться в придорожных

[Отсутствуют страницы 83-90]

Встреча с родной школой

[глава начинается на 86 странице]

Встреча вышла очень трогательной, теплой. Будто близкие родные встретили его, бывшего учителя их школы, а теперь летчика-фронтовика. Оказывается, его ждали. Записку в вымпеле прочли, хотя нашли ее не сразу. Догадались разобрать свечу и извлечь из нее "послание" только под вечер, перед его приездом.

Пока больше слушал гость. Перебивая друг друга, ему рассказывали о черных днях оккупации, о судьбах многих его коллег и школьников.

С болью рассказывали женщины о том, что многих юношей и девушек фашисты увезли в рабство. Учительница Анна Гавриловна Корнелюк принесла Бельскому открытку своей дочери Лили, которая училась у него в 9-м классе. Лиля писала из Германии: "Дорогая моя мамочка! Если бы ты знала, как мне хорошо теперь живется... Ежедневно утром, как поднимусь еще до восхода солнца справляться со своими обязанностями по хозяйству, стану лицом туда, откуда должно всходить солнце, и плачу от счастья... Если бы ты знала, какая у меня добрая и сердечная хозяйка! Ежедневно мне дарит все новую одежду, да все красно-синего цвета... Я так ей благодарна за эту одежду, мне так хорошо в ней чувствуется! Только руки мои потрескались, не высыхают они - от рассвета до полной темноты готовлю корма для свиней и другого скота.

Как подумаю, что в таком счастье живут где-то рядом и мои подружки,сердце словно разрывается, переполненное этим счастьем".

Очень даже понятна была ему эта нехитрая аллегория бывшей ученицы. Всматривается в мелкий, знакомый по ее контрольным работам почерк, и горько становится у него на душе. Он отчетливо улавливает душевную тоску по Родине своей воспитанницы. Мысленно представляет тот тяжелый труд, о котором пишет Лиля, бесправие и унижение в "раю" фашистского рабства...

Анна Гавриловна, думая, что ему неясен смысл написанного, старается объяснить:

- Иван Ильич, да понял ли ты о чем она пишет? Понял, что это за ежедневные "подарки" красно-синего цвета? Ведь это следы от побоев.

- Понял, понял, дорогая Анна Гавриловна, все понял...- ответил он.

Больно сжимается сердце фронтовика от услышанного. Как много зла принесла нашему народу война, развязанная фашистами! На миг вспомнились дни сорокового года в этом селе: да, хорошо, зажиточно, счастливо жили колхозники! Как изменила все война! Как она исковеркала судьбы многих наших людей!

...А люди ему все рассказывают, рассказывают. Мария Ивановна Бровко говорит о своих бедах, о своей горемычной жизни во время фашистской оккупации.

К дружной компании, разместившейся прямо во дворе, рядом с деревьями сада, подходит мужчина. Все сразу узнают в нем бывшего директора школы Петра Карповича Мериленко. Одет он нищенски: в лохмотьях, лаптях. В таком одеянии ему было легче скрываться от немцев.

И вновь объятия, поцелуи, слезы радости и горя - все сливается в одно общее торжество встречи.

Командование предоставило Бельскому целую неделю отпуска. Это награда за успешные боевые действия и отдых по случаю встречи с дорогими ему земляками.

Уже рассветало, когда к ним подъехала "эмка" начальника политотдела дивизии, на которой приехал Бельский сюда. Из машины вышел офицер штаба дивизии:

- Товарищ лейтенант! В полку очень напряженная боевая обстановка. Мне поручено передать, что вы имеете полное право использовать предоставленный вам недельный отпуск. Но командование просит прибыть в часть для ведения боевой работы.

Трудно было расставаться с друзьями. Но летчик понимал, что остается солдатом, что должен быть там, где он нужнее Родине. Поэтому, не задумываясь и не колеблясь, он ответил офицеру штаба дивизии:

- Я готов. Поехали!

Был уже рассвет. Его провожало чуть ли не все село. Люди желали ему здоровья, боевых успехов, а после победы - скорого возвращения в их школу. До глубины души взволновали Бельского эти добрые пожелания. Прощание было коротким. Время не ждало. Он уехал.

С восходом солнца Бельский вел уже группу из восьми самолетов в направлении Херсона, где в открытом море они должны были нанести удары по торпедным катерам. Вел самолеты, а в мыслях все еще мелькали эпизоды встречи с друзьями в Партизанах. Сердце все еще было переполнено радостью встречи.

Восходящее солнце показалось слева впереди. Будто из глубин моря поднималось оно, отбрасывая косые лучи на волны. Верхушки волн вспыхнули серебром, а море словно покрылось сверкающей чешуей. Вскоре летчики заметили несколько черных прямоугольников.

Вот они, эти торпедные катера!

- "Соколы"! Впереди цель - торпедные катера! Всем перестроиться в правый пеленг! Вести огонь только прицельно! Атакуем поочередно! - скомандовал Бельский летчикам своей группы.

Машины послушно разворачиваются и занимают исходные позиции для атаки, охватывая цель полукольцом в небе. Полупереворотом через крыло бросается в крутое пикирование самолет Бельского. Своей мишенью он избирает впереди идущий катер. Расстояние между самолетом и катером стремительно сокращается. Пора открывать огонь, но цель, быстро изменив курс на сто восемьдесят градусов, уходит под атакующий самолет. Бельский старается доворотом взять катер в прицел, увеличивая угол пикирования, но момент упущен.

Подобная же осечка происходит и у летчиков, идущих за командиром группы. Катера, искусно маневрируя на больших скоростях, уходят под атакующие их самолеты, вырываются из прицельного сектора. Тогда летчики сильно растягивают строй, превращая полукольцо в замкнутое кольцо, которое охватывает все катера. Теперь появляется удобная возможность для маневра: увеличенное расстояние позволяет вводить самолеты в атаку с меньшим углом пикирования, все время прочно удерживая цель в прицелах своих самолетов, а это, в свою очередь, дает возможность лучше бить по движущимся целям.

Катера то совсем ложатся на борт, выделывая замысловатые круги, то внезапно останавливаются, то вновь стремительно рвутся с места, чтобы вырваться из-под прицельного огня атакующих... Навстречу летчикам несутся с торпедных катеров огненные струи трассирующих пуль крупнокалиберных пулеметов. Чего только не делают катера, но любой предпринятый ими маневр не достигает успеха. Истребители не выпускают их из своих прицелов, поливая шквальным огнем из пушек и пулеметов. Каждый летчик поочередно облюбовывает мишень, на воду ложатся одна за другой тени самолетов, стремительно падающих вниз.

Бой разгорается. Истребители, как ласточки, носятся над морем. Вниз, вверх... Уже пять из восьми катеров разбиты. Как-то неестественно, погрузив нос или завалившись набок, колышутся они, как щепки, на волнах моря. Три катера еще мечутся, с отчаянностью выделывая причудливые маневры, но лишь один из них продолжает стрелять по самолетам из своих зенитных пулеметов. Бельский решает покончить с ним. Не торопясь, вводит самолет в пикирование и все внимание приковывает к прицелу. Навстречу ему потянулась огненная трасса, пущенная с катера: сначала - в стороне, потом все ближе и ближе несется навстречу самолету. Бельский нажимает одновременно на гашетки всех пулеметов и пушки - и в тот же миг самолет вздрагивает, перестает слушаться руля поворота. Стараясь сохранить спокойствие, он выводит самолет из атаки. Успевает заметить, как после него идущие самолеты сплошным огнем накрывают и этот катер. Мотор работает превосходно, показания приборов нормальные. Но что это? На полу кабины летчик увидел жидкость. "Видно, пробита охлаждающая система",подумал он. Если так, это очень опасно. В любую минуту может загореться мотор.

С катерами фашистов покончено. Поэтому ведущий передает как можно спокойнее:

- "Соколы", я - Бельский, выполняем "тридцать три" (задание выполнено, уходим на аэродром). Мой самолет подбит. Маневрировать не могу.

Петя Гучек вплотную приблизился к своему командиру, так, что тот отлично видит его лицо. Он молча следит за самолетом ведущего. Немного в стороне следуют пары Василия Сапьяна, Григория Дольникова и Григория Сенюты. В эфире воцаряется абсолютная тишина.

Вдруг отчетливо раздается в наушниках голос какой-то далекой станции:

- Я - "Фронтовая"! Я-"Фронтовая"! "Большой" приказал всем "Соколам" прикрывать Бельского!

Мотор по-прежнему работает нормально. Это подтверждают и показания приборов. Бездействие руля поворота летчика особенно не волнует. С помощью элеронов и руля высоты хотя и медленно, но можно проводить необходимые маневры. Все же услышанное по радио настолько обрадовало, придало новых сил и уверенности Бельскому, что он готов хоть сейчас идти в бой. Услышанный голос по радио - это голос станции наведения командующего. Он беспокоится о нем, летчике.

Группа тем временем приближается к аэродрому. Летная полоса освобождена. Вблизи нее - спецмашины, среди них и машина "скорой помощи" с красным крестом на кузове. На посадку заходит первым командир группы.

Посадку выполнил нормально.

Технические специалисты осматривают машину и быстро устанавливают, что крупнокалиберной пулей перебит трос руля поворота. А что же с охлаждающей системой? Откуда появилась жидкость в кабине? Оказывается, механик Иван Алексеевич Петров допустил оплошность, наверное, единственную за всю войну: налил в систему жидкости больше положенного. Излишки ее после разогрева вылились через выпускной клапан в кабину.

Да, это задание было необыкновенным. Летчики сухопутной авиации очень неуверенно чувствуют себя над морем. Изрядно поволновался и Бельский. Еще вчера он был в Партизанах. А сегодня отделяет его от этой встречи бой над морем. Задание выполнено. Вновь возвращается мысленно к незабываемым часам, проведенным в Партизанах, к перипетиям боя.

От предоставленного ему отпуска он отказался. Слишком уж горячее время.

В воздухе вновь начали появляться большие группы самолетов противника. Впереди предстояли напряженные бои за Мелитополь.

Дружба рождается в бою

Долго не мог Бельский свыкнуться с мыслью о гибели его первого ведомого Караваева. Стоит он как живой перед глазами. Не верится, что его нет. Вот сейчас, кажется, откроется дверь, и войдет он, улыбнется... Из-за этого, должно быть, неприязнь к новому ученику - Петру Гучеку. Сам Бельский понимает, что он несправедлив, но ничего не может с собой сделать. Все кажется ему в нем не таким: и внешность, и манера держать себя (он был очень застенчив), и действия в воздухе. В полете Караваев словно угадывал мысли Бельского и соответственно строил свой маневр. Такое взаимодействие обеспечивало успех в бою в любых самых сложных ситуациях.

С Петром Гучеком не клеится у него работа. Одним словом, чужой он для него. Прилетят, бывало, с задания, подойдет Гучек к Бельскому и несмело, с виноватым видом обращается:

- Товарищ командир! Разрешите получить замечания о вылете...

Стоит он перед своим командиром в нерешительности. Десятки раз вылетал уже Бельский с новым ведомым на задания, не один десяток боев провели совместно с ним над Донбассом, а отношение его к своему ученику не меняется.

Перелом в их отношениях наступил неожиданно, но уже навсегда. Еще перед вылетом, когда обратился Гучек к Бельскому за указаниями по выполнению задания, тот, испытывая к нему прежние чувства, дал формально какие-то напутствия. Но уже после вылета Гучек стал одним из самых близких людей для Бельского...

А дело было так. Вылетели они четверкой на задание. Южнее Большого Токмака встретили девять "юнкерсов". Бельский своей парой сразу же пошел в атаку на них, надеясь, что вторая пара прикрывает их. Но ведущий второй пары то ли не заметил маневр Бельского, то ли ввязался в бой с другими самолетами, не передав об этом по радио. Только Бельский начал было готовиться к прицельному огню по бомбардировщику, как в его наушниках раздался взволнованный голос напарника:

- Командир! Резко влево! Нас атакуют!

Трасса от атакующего "мессершмитта" прошла совсем рядом. Предупреждение ведомого оказалось очень своевременным. Бельский быстро осматривается: выше в разных направлениях находятся четыре пары "мессершмиттов". Второй пары их группы нигде не видно, Вот "мессеры" изготавливаются к атаке, одна из пар бросается камнем на них. Резким противоманевром наша пара уклоняется, но при этом попадает под удар другой пары "мессеров". В эфир несется взволнованный голос ведомого:

- Командир, что будем делать? Мы остались одни, без прикрытия... А "худых" - восьмерка!

Но Бельский уже оценил обстановку. Сложилась она для них неблагоприятно. То обстоятельство, что фашистов восемь, а их - пара, особенно его не беспокоило. С численно превосходящим противником вести бой приходилось уже не раз. Волновало другое. По характеру маневра и атак Бельский сразу же понял: перед ними очень опытный противник, бой предстоит тяжелый, исход его для них будет зависеть от слаженности и быстроты взаимодействия пары. Поэтому он передает ведомому:

- Не волнуйся, Петя! Будь внимателен, точно выполняй команды! Ничего нам фашисты не сделают, хотя их и восемь!

Даже сам удивился, как легко и с какой нежностью произнес он впервые в адрес своего напарника это душевное и ласковое - Петя.

И Петр словно преобразился: такими зрелыми, уверенными и опытными стали его действия. Чего только не предпринимали гитлеровцы, чтобы зажать пару наших истребителей в смертельное кольцо. Небо сплошь исчерчено огненными трассами. Вот-вот одна из них настигнет их. Но нет! Словно чудом выйдя из-под удара одной пары фашистов, наша пара стремительно бросается в атаку на другую...

"Как быть дальше? По напористости атак противника видно, что он не прекратит бой до тех пор, пока не расправится с нашей парой. Надо выходить из боя, применив обманный маневр",- решает Бельский. Свое решение передает Гучеку:

- Петя! Атакуем эту пару снизу. Как только вывернутся они из-под атаки в сторону, мы с переворота пикированием выходим из боя. Смотри внимательно за маневрами, не отставай!

Маневр удался. Враг своевременно их замысел не разгадал, поэтому они оторвались от него и благополучно вернулись на аэродром. После посадки Бельский подошел к своему ведомому. Он... плакал. Бельский и сам волновался не меньше, но, стараясь быть спокойным, сказал:

- Младший лейтенант Гучек, вытрите слезы? Откуда у вас эта слабость? Вы победитель! Вы храбро вели себя в бою!

А затем - уже нежно:

- Петя! Я горжусь тобой. Прости меня, что только теперь я по-настоящему понял тебя...

Этот бой сдружил Бельского и Гучека. В последующих боях они проникались друг к другу все большим уважением. Дружба росла и крепла. Позже, в сорок пятом, накануне долгожданной победы, когда Бельский впервые за войну не вернулся с боевого задания, Петя, считая, что его командир и друг погиб, написал на своем самолете: "За Ваню Бельского!".

Всего нескольких дней не дожил до желанной победы Герой Советского Союза Петр Гучек. Он погиб под Берлином. На его боевом счету был 21 сбитый самолет. Бельский бережно хранит фотографию с надписью: "Другу и командиру Ване Бельскому, с которым много раз довелось "угощать" фашистов свинцом. Вспомни, Ваня, "охоту" за паровозами, "рамами". У нас будет что вспомнить. Еще повоюем! Спасибо за учебу. От Петра Гучека. Март 1944 г. Черниговка".

Труженики фронтовых аэродромов

Фронтовая обстановка требовала постоянного напряжения сил всех авиаторов. Успех боевых вылетов зависел не только от летчиков, но и от инженеров, техников, механиков, мотористов, оружейников, прибористов. Эти люди умели самоотверженно, действительно по-фронтовому трудиться, отдавая все силы на разгром врага.

Бельский вспоминал свое первое знакомство с механиком самолета Григорием Хабаровым, которое состоялось в мае сорок второго года в станице Крымской. Оно незабываемо для него, потому что совпало с началом его боевой работы и, что особенно памятно,- с первым днем пребывания его на фронте,

Вечером 20 мая их группа прибыла в полк, расположилась в общежитии. Уже когда собирались ложиться спать, к Бельскому подошел командир звена Борис Чирков:

- Вы сержант Бельский?

- Я, товарищ старший лейтенант.

- Завтра утром мы вдвоем вылетаем на прикрытие аэродрома. Подъем в три ноль-ноль.

- Вас понял, товарищ старший лейтенант.

Но сержанту было неясно: как он должен подниматься - сам или кто его разбудит, где встретятся и как будут добираться до аэродрома...

Без десяти три он уже был одет и ждал командира. На аэродроме командир звена, указав ему на самолет, сказал:

- Иди и готовься! Запуск моторов и вылет по моему сигналу.

Когда Бельский подходил к самолету, навстречу ему шагнул невысокого роста техник-лейтенант и, приложив руку к пилотке, четко отрапортовал:

- Товарищ командир! Самолет к боевому вылету готов. Механик самолета техник-лейтенант Хабаров.

Молодой летчик почувствовал себя неловко и потому, что механиком у него оказался техник-лейтенант, он же, командир экипажа, был только сержантом.

Внимательно присматривался Бельский к своему технику. Производил он на него отличное впечатление. Сразу же почувствовал его неподдельную доброту, корректность и уважительность. Но взаимоотношения их первое время не выходили за строго служебные рамки. Откровенно сказать, он все еще стеснялся своего механика.

В разгар боевой работы и поздно вечером, когда летчики уезжали с аэродрома в населенный пункт, Бельский видел Хабарова у самолета с раскрытыми капотами мотора. А назавтра, еще на рассвете, когда приезжал на аэродром, самолет был в полной готовности: капоты закрыты, мотор опробован, все сверкало чистотой...

Трудно пришлось нашим техникам в период отступления. На боевые задания летчики поднимались с одного аэродрома, а садились уже на другом. Выпускали летчиков в полет одни механики, встречали другие. Их разбили по группам: одна обслуживала вылеты, другая уезжала в тыл на аэродром будущего места базирования. Теперь одному механику приходилось обслуживать несколько самолетов. Но задержки из-за неготовности самолетов к боевым вылетам никогда не было. Со своими нелегкими обязанностями механики справлялись успешно.

А ведь из боя летчики часто прилетали на поврежденных, иногда просто изрешеченных пулями самолетах. Утром же их было не узнать. Стояли как новые. И это - в полевых условиях.

Однажды под вечер полк перелетел на аэродром недалеко от города Шахты. Ночью начался проливной дождь. Шел он не переставая трое суток. Взлетное поле раскисло так, что летчики и техники с трудом передвигались по нему, еле переставляя увязавшие в грязи ноги. 6 вылете нечего было и думать. На четвертые сутки дождь прекратился. Из-за разорвавшихся туч выглянуло солнце. В небе летали большие группы немецких самолетов... А наши истребители, словно привязанные, сидели на аэродроме.

После обеда прибыл командир полка Дзусов. Всех летчиков призвали к нему на совещание. Там, у командного пункта, уже были инженеры, политработники и штабисты.

- Я вызвал вас, товарищи летчики,- сказал Дзусов,- чтобы поставить перед вами задачу особой важности: необходимо перелететь за Дон, желательно на аэродром станицы Кагальницкая. Взлетное поле непригодно, но надо проявить все свое мастерство, лишь бы подняться в воздух. Если мы этого не сделаем, самолеты могут быть захвачены противником. Отдельные его колонны вон по тем дорогам,- Дзусов указал на проходящие вдали дороги, которые хорошо видны с КП, находившегося на возвышенности,- уже прошли дальше на восток. Удастся подняться - летите за Дон, садитесь кто где сможет.

На этом совещание закончилось. Летчики направились к самолетам. Еще на подходе Бельский увидел: возле его самолета кроме механика стоят несколько человек из технического состава. Отрапортовав все так же четко, как и раньше, но с каким-то озабоченным видом, Хабаров вдруг просительным, умоляющим тоном произнес:

- Товарищ командир! Возьмите, пожалуйста, и меня с собой, не оставляйте здесь. Очень прошу вас, убедительно прошу...

Летчик от неожиданности растерялся. Откуда стало уже известно техникам о создавшемся положении?

- Как же я вас, товарищ техник-лейтенант, возьму с собой? Самолет-то ведь одноместный, вдвоем в кабине не поместиться.

- Я все предусмотрел,- продолжал с волнением он,- расположусь за бронеспинкой, на радиаторе. Я уже и фанеру снял, чтобы удобно, не пригибаясь, можно было сидеть...

- Но ведь в радиаторе температура воды - сто десять градусов...

- Радиатор я накрою чехлом от самолета. Прошу вас, товарищ командир, возьмите...

Бельский все еще не решался. О чем-то подобном ему и слышать не приходилось. А если придется вступить в бой? Как же тогда? Ведь в отсеке самолета будет заперт человек.

Механик теперь уже молча не сводил с летчика умоляющего взгляда, который словно говорил: "Ну решайте же! Сделайте доброе дело, не бойтесь, все будет хорошо!" А Бельский все еще раздумывал. Тут вступили в разговор другие присутствовавшие здесь техники:

- Товарищ командир! Возьмите техника-лейтенанта. Вылет мы обеспечим. Поможем вам сдвинуть самолет с места...

Наконец летчик решился:

- Так и быть, на войне не без риска. Садитесь быстро. Пора взлетать.

Мгновение - и механик Хабаров уже был в самолете. Его друзья закрыли боковой люк на замки. Один из механиков стал у крыла самолета, держа руку под козырек, что означало: можно запускать мотор.

В это время несколько самолетов полка начали взлет. На полном газу они еле тащились, оставляя глубокий след колес в раскисшей поверхности аэродрома. Вот один из них поднял хвост и клюнул носом, погнул лопасти винта. За ним второй... Подбежал техник эскадрильи Михайлов. Бельский вначале подумал: "Будет запрещать взлет". Но - нет. Он выжидательно смотрит, и летчику почему-то показалось: знает, что его механик в самолете.

Решительным взмахом руки Бельский показывает техникам: "Придержите хвост самолета!" И начинает взлет. Сектором газа плавно увеличивает обороты мотора до максимальных. Самолет слегка, вначале непослушно, двинулся с места. Но постепенно скорость разбега увеличивается. Ручка до отказа взята летчиком на себя, чтобы не поднимался хвост, а левой ногой он старается удержать направление. Но сделать этого не может. Самолет все больше отклоняется вправо, в сторону стоянки штурмовиков из соседнего полка. Мысль работает молниеносно: "Приостановить взлет или продолжать?" Но скорость разбега начала заметно расти. Уменьшилось давление на колеса - летчик теперь уже удерживает направление взлета. Еще миг - и он облегченно вздыхает: самолет отрывается от земли. Вначале кажется, что он повис неподвижно в воздухе, словно раздумывая, опускаться вновь на раскисшую землю или уходить от нее в свою привычную воздушную стихию. Но вскоре все увереннее и увереннее машина увеличивает скорость.

Бельский убирает шасси и плавно переводит машину в набор высоты. Медленно разворачивается и пролетает над аэродромом. Самолет великолепно слушается рулей. А на аэродроме, куда он бросил взгляд, хорошо заметно ликование: люди машут руками, кто-то бросает вверх пилотку. Теперь ему окончательно становится ясно: задуманный план - дело не одного механика Хабарова, к нему имеют отношение многие.

Начинает взлет второй самолет. Бельскому отчетливо видно, как машину заносит вправо. Но попытка удачна - самолет набирает высоту. За ним поднимаются в воздух еще пять. Все они собираются в группу. С земли подают сигналы улетать. Из-за неудачных попыток взлет остальных машин приостановлен.

Группа перелетела за Дон благополучно, без всяких приключений. Солнце начинало прятаться за горизонт, и летчики спешили на посадку. Как только Бельский зарулил самолет на стоянку и выключил мотор, сразу же с отверткой в руках бросился открывать замки люка. Оттуда молодцевато выскочил его механик. С сияющей улыбкой он бросился к летчику. "Вот уж, действительно, более счастливого человека мне не приходилось видеть",- подумал Бельский. Ему хотелось поздравить механика с воздушным крещением, но сделать это было не так-то легко: механик не выпускал командира из своих объятий.

К ним подходили летчики. Впереди Дмитрий Глинка, за ним все молодые сержанты. Видно, как возле их самолетов хозяйничают техники. Что же это значит? Неужели они тоже прилетели?

- Так что же, Бельский, ты со своим техсоставом? - спрашивает Глинка.

- Как видите, товарищ лейтенант...- отвечает он неуверенно, еще не зная, как на это посмотрит начальство.

- А ведь неплохо. Теперь, по крайней мере, у самолетов есть хозяева,одобрительно заключает Глинка.

Итак, это был "заговор" всего техсостава. Сомневаясь в согласии бывалых летчиков, они мишенями своих "атак" избрали молодых летчиков, сержантов. Им же это помогло в трудных условиях взлета: сидевший за бронеспинкой механик придавал машине более заднюю центровку - утяжелял хвост самолета. На лицах всех прилетевших -: и летчиков, и механиков - нескрываемая радость.

На следующий день рано утром приземлился еще один "як". Из него вылез Дзусов. "Как-то он посмотрит на нашу проделку?" - не без волнения подумал Бельский и сказал механику:

- Идите и докладывайте Бате о своем самовольстве. Вы - старший по званию...

Подтянувшись, тот подбежал к командиру полка и, чеканя каждое слово, доложил:

- Товарищ подполковник! Техник-лейтенант Хабаров без вашего разрешения прилетел на самолете с командиром экипажа. На других самолетах прилетели еще пять механиков. Готовы получить взыскания!

- Я, техник-лейтенант, за проявленную сообразительность и инициативу взысканий не накладываю. Соберите всех прилетевших механиков!

Они построились.

- Молодцы, механики! - сказал Дзусов.- Теперь я вижу, что вы настоящие авиаторы. Приступайте к выполнению своих обязанностей. Вас, техник-лейтенант, назначаю старшим, ответственным за подготовку самолетов!

К обеду благополучно прилетели все остальные самолеты полка. В каждом из них был кто-то из технического состава. Так на новом аэродроме появились вместе с летчиками те, кто готовил самолеты к вылетам, кто неизменно последним провожал летчика на боевые задания и первым встречал его, те, кто делил с летчиками радость побед и горечь поражений.

Полк готовился к новым боям. Обеспечивали эту готовность инженеры, техники, механики, мотористы, оружейники, прилетевшие с летчиками в одноместных самолетах.

Впоследствии стало известно, что технический персонал, давно уже обсуждал возможность такой транспортировки. Ведь высылавшиеся вперед команды зачастую не успевали прибыть вовремя на аэродромы последующего базирования, что затрудняло своевременную подготовку самолетов к боевым вылетам. Автором этой инициативы в полку был очень хорошо знающий свое дело, умелый организатор, техник звена Константин Ратушный. Время было тяжелое, и иного выхода не было.

Командиры эскадрилий при последующих перелетах уже официально закрепляли технический состав по самолетам. Много поменяли летчики аэродромов, но золотой фонд полка - технический состав - они сохранили и благодаря этому никогда не ощущали трудностей в своевременной подготовке самолетов к боевым вылетам. За это время не пострадал ни один техник, не произошло ни одного летного происшествия во время перевозки "пассажиров" на одноместных истребителях.

Но волнения и курьезы в связи с этим были.

В одном из перелетов вблизи Ставрополя встретилась летчикам в воздухе большая группа "юнкерсов", которую сопровождали "мессершмитты". Эта встреча не сулила ничего хорошего, нашим летчикам пришлось порядочно поволноваться. Атаковать они не могли, но, к счастью, и гитлеровцы не захотели ввязываться с нами в бой... Так и разошлись.

Второй случай произошел с Бельским и механиком Ксенофонтом Прониным. На аэродроме у станицы Павловской полк бомбили целую ночь. Самолеты остались целы, лишь в фюзеляже одной машины полопались расчалки. Бельскому и механику Пронину приказали перегнать этот самолет на аэродром Бешпагир, что в 30 километрах от Ставрополя.

Перед вылетом летчик как будто хорошо изучил маршрут по карте и внимательно придерживался его в полете. Но найти аэродром у Бешпагира никак не мог. Тогда он не знал, что тот был замаскирован: на поле были видны лишь копны сена. Даже признаков аэродрома Бельский нигде не мог обнаружить. Ему ничего не оставалось, как вернуться и сесть близ Ставрополя. Там тогда размещалось штурманское авиаучилище. Как только выключил мотор на стоянке, к нему подъехали на легковой автомашине два военнослужащих, оба в звании капитанов, и потребовали документы. Бельский показал им свой комсомольский билет.

- А другие документы есть?

- Других документов нет,- ответил он.

Офицеры стояли в нерешительности, не зная, как поступить с сержантом. А он спокойно подошел к боковому люку, открыл его отверткой и выпустил оттуда механика.

- Как, на истребителе вас летело двое?

- А мы все на фронте при перелетах берем в самолеты своих механиков,ответил Бельский.

Его объяснение показалось офицерам подозрительным. Прилетевших они забрали в штаб для выяснения личностей. Оказывается, их приняли если не за явных шпионов, то по крайней мере за дезертиров...

Так они очутились запертыми в подвале. Поскольку фронт приближался к Ставрополю, училищу пришлось поспешно эвакуироваться. О закрытых на замок, видно, забыли. На третий день своего пребывания в положении узников, изнывая от голода, они начали бунтовать: стучали чем попало в двери и стены. Наконец их услышали и без всяких расспросов отпустили.

Хотя Бельский и Пронин порядочно изголодались, все же они сразу побежали к аэродрому. Какой ужас! Их "яка" нигде не было! Что делать?

В это время с ними поравнялся бензозаправщик. Авиаторы попросили водителя остановиться:

- Скажите, вы не видели, куда девался самолет? Вот здесь он стоял.

- Я не видел, куда он девался, но видел, как возле него два дня хозяйничал какой-то лейтенант. С виду рослый, плечистый.

От этого не стало легче. Мало ли рослых, плечистых лейтенантов, которые могли забрать самолет. Они уже хотели уходить совершенно убитые случившимся, не зная, что делать дальше, как вдруг шофер добавил:

- Да, вспомнил: на борту этого самолета было наг писано: "Я здесь. ДБ".

От неожиданной радости Бельский и Пронин, схватив друг друга за руки, чуть ли не в пляс пустились. Шофер ничего не понимал. Да как же могли они ему объяснить, что ДБ - это Дмитрий Борисович Глинка. Значит, их искали, но не нашли, а самолет угнал он.

Вот когда они почувствовали настоящий голод. Решили идти в город. Деньги у них были. Но в городе царила неразбериха. Решили узнать, в чем дело. На их расспросы услышали одно-единственное слово:

- Немцы!

Примкнув к потоку беженцев, двинулись авиаторы из города на восток. На окраине их задержали автоматчики. Тут формировались отряды, которые должны были занять оборону. Бельский и Пронин просили отпустить их на том основании, что они летчики, которых ждут в полку. Но объяснений этих никто не слушал. И тут откуда ни возьмись - спецмашина. Из нее выходит инженер авиадивизии полковник Емельянов и властным голосом приказывает:

- Этих отпустите! Я их беру с собой.

Так удачно закончилось и это приключение, причиной которого был полет механика в закрытом отсеке самолета.

...Механиком на "кобре" - подарке мариупольских школьников, у Бельского был Иван Алексеевич Петров, старшина по званию. Бельский поражался его трудолюбию. С какой заботливостью, с какой любовью он готовил самолет к вылету, всю душу вкладывал в свою работу...

Однажды, сам того не подозревая, летчик очень огорчил его. Было это в Польше, когда шли бои на Сандомирском плацдарме. Сел Бельский в машину, готовясь к вылету: привязался ремнями, подключил наушники радио, начал осматривать прозрачную часть фонаря. И тут заметил небольшую точку на стекле.

- Иван Алексеевич! Дай, пожалуйста, мне чистую тряпочку!

- Зачем вам, товарищ командир?

- Да что-то вот на стекле, попробую вытереть...

Механик сразу же бросился вытирать сам. Оказалось, что была небольшая царапинка, но он решил, что командир заметил невытертую пыль. Когда Бельский возвратился с задания, к нему подошел комсорг полка Игольников:

- Иван, зачем обидел своего механика?

- А чем я мог его обидеть? - удивился он.

- Да не знаю. Только когда ты летал, сидел он под деревом и горевал... Говорит, будто фонарь недостаточно чисто был протерт. Клава-мотористка невнимательно отнеслась к этому. А ты взял, да и подколол его: "Дай, Иван Алексеевич, я сам вытру, если вы с этим не справились..." Знал бы ты, как тяжело воспринял он твой упрек... Говорит, лучше бы командир меня обругал последними словами, тогда легче было бы...

Бельский нашел своего механика. Сказал, что и не собирался упрекать, что и в мыслях у него такого не было. Не уверен, поверил ли механик ему тогда. Смотрел Бельский на Ивана Алексеевича, своего механика, и думал: "Милый, добрый ты мой труженик, знаю я, с каким волнением ты провожаешь каждый раз меня в бой, и вижу, как ты радуешься, когда я возвращаюсь целым и невредимым. Знаю, как порой тебе бывает тяжело. Знаю и то, как беззаветно любишь ты свой нелегкий труд. Да ты, если хочешь всю правду знать, самый дорогой и близкий, самый родной мне человек".

Но тогда на фронте подобными мыслями авиаторы не делились вслух, стеснялись...

С чувством большой благодарности Иван Ильич Бельский и сейчас называет имена механиков Ивана Шатохина, братьев-близнецов Прониных, Назара Елисеева, Федора Пташкина, инженера по вооружению Николая Рубана, инженера эскадрильи Василия Михайлова, специалистов по электро- и радиооборудованию Гургена Бдояна и Льва Литвина. До сих пор не забыл он и скромных, трудолюбивых девушек-мотористок. Героизм наших летчиков неотделим от самоотверженного труда тех, кто готовил их боевые "ястребки" к святым и правым боям.

Тактика - наука побеждать

...Весна сорок третьего. Аэродром близ станции Поповичевская. Группы истребителей одна за другой возвращаются с задания. Бельский только вышел из санчасти и сразу же подался на аэродром. С радостью, любопытством, завистью смотрел он на летчиков, собравшихся возле КП. Они, волнуясь, перебивая друг друга, очень громко разбирали детали боя. После полетов у летчиков притуплялся слух, поэтому они, что нередко случалось, беседовали на очень высоких тонах; со стороны казалось, что идет горячий спор и что участники его не в силах сдерживать свои чувства. Глядя на их улыбающиеся лица, нельзя было ошибиться: бой был удачным.

Вдруг с КП выбежал начальник штаба майор Рыжов:

- Тревога! В воздухе большая группа бомбардировщиков противника...

В небо устремились красные ракеты. Но самолеты 100-го и соседнего 16-го полков не были готовы к вылету. Техники, сняв капоты, осматривали материальную часть, заправляли машины горючим и смазочными материалами, оружейники набивали боекомплектом ленты пулеметов и барабаны пушек.

Бельский бросается к своему самолету. На нем никто не летал, и он поэтому в полной боевой готовности. Через минуту Иван уже был в воздухе. Набрав высоту над аэродромом и убедившись, что больше никто не взлетел, он настраивает приемник на волну боевой работы и вскоре слышит:

- Всем "Соколам", находящимся в воздухе! К населенному пункту К. (Краснодару) приближается большая группа "хейнкелей". Всем "Соколам" - на отражение налета!

Одинокая "кобра" Бельского несется за хлопьями редко разбросанных белесых облачков, В стороне от него на разных высотах то одиноко летящие, то небольшие группы "яков" и "лавочкиных". Они также спешат в указанный квадрат.

А вот немного ниже - большая группа "хейнкелей". Возле них несколько наших истребителей. Они яростно бросаются в атаки с разных направлений, но плотный строй тридцати шести бомбардировщиков им никак не удается нарушить.

Бельский видит, как из "хейнкелей" начинают сыпаться бомбы. Внизу, в районе железнодорожной станции, засверкали взрывы, клубы черного дыма поползли в небо, вспыхнуло несколько пожаров.

Используя преимущество в высоте, он переваливает через крыло свой истребитель и камнем несется вниз. Старается спокойней, не обращая внимания на встречные трассы огня, рассчитать упреждение до взятого на прицел "хейнкеля", который летит последним в правом пеленге. С большой дистанции открывает огонь и убеждается, что выбранное упреждение правильное - огненные трассы от пулеметов и пушки точно ложатся в правую плоскость бомбардировщика. В самое последнее мгновение отворачивает самолет немного в сторону и почти в отвесном пикировании проскакивает ниже группы вражеских машин. Выходит из пикирования и теперь уже снизу атакует этот же самый "хейнкель". Яркое пламя охватывает его правый мотор. Летчик "хейнкеля", видимо, желая сбить огонь, начинает сильное скольжение на крыло, отрываясь в сторону от группы. Пользуясь этим, Бельский внезапными атаками заставляет фашистского летчика опуститься еще ниже.

Воздушные стрелки на "хейнкеле" убиты. Бельскому хорошо видно - их тела безжизненно повисли на турелях пулеметов. Поэтому он пристраивается к бомбардировщику и жестами показывает фашистскому летчику, что бы тот разворачивал самолет и следовал за ним.

Фашист как будто понял, что от него требуют. Его самолет начал разворачиваться в направлении аэродрома. Но высота была уже небольшой, летчик заложил очень глубокий крен и, по-видимому, не справился с пилотированием самолета на одном моторе - его машина вдруг перевернулась на спину и вошла в крутую спираль. От самолета отделились две фигуры, над ними начали раскрываться парашюты. Но они не успели наполниться воздухом - не хватило высоты. Лишь белые стежки протянулись за упавшими на землю фашистами. Рядом горел врезавшийся в землю "хейнкель"...

На следующий .день во фронтовой газете был помещен снимок Бельского. Непонятно, как попала в руки корреспондента фотография, на которой он был запечатлен улыбающимся, с... дорисованными художником погонами сержанта, которых никто из летчиков еще не носил. Под снимком была подтекстовка: "Сержант И. И. Бельский, сбивший фашистский самолет "Хейнкель-111" при отражении массового налета на крупный населенный пункт К."

Казалось, можно было считать вылет удачным - ведь сбит самолет противника. Но удовлетворения Бельский не испытывал. И не только потому, что вечером Дзусов, выступая перед летчиками, с огорчением говорил, что врагу удалось нанести массированный удар из-за недостаточного противодействия нашей истребительной авиации.

Бельский отчетливо сознавал, что действия его и других находившихся в воздухе летчиков, которые тоже сбили несколько вражеских машин, были неполноценными: они не смогли отразить удар врага, хотя и нанесли ему определенный урон. Чувствовалось отсутствие совершенных тактических приемов ведения боя с большой группой бомбардировщиков, даже не прикрытых истребителями.

...Ореховка и Розовка (это уже на подступах к Мелитополю) - небольшие, расположенные рядом населенные пункты. Между ними - ровная как стол поляна. На ней и разместился аэродром 16-го и 100-го авиаполков.

Наши наземные войска, прорвав оборону врага на Миусе под Таганрогом, вышли к реке Молочной в районе Мелитополя. Обеспокоенное успешным наступлением Советской Армии, фашистское командование начало поспешно перебрасывать сюда авиацию с других участков фронта.

...Летчики вылетают по тревоге. В воздухе по радио получили задание: следовать в направлении Большого Токмака, где появились крупные группы немецких бомбардировщиков.

Бельский подводит свою группу значительно южнее района действия, чтобы атаковать противника со стороны солнца. Устанавливает связь с дивизионной станцией наведения. Майор Бычков сообщает, что бомбардировщики типа Ю-88 появляются волнами, через определенные интервалы времени.

Вот и очередная волна из трех групп "юнкерсов". В каждой группе по 16-18 самолетов, летящих в сомкнутом строю.

Группа "кобр" изготавливается к атаке первой группы "юнкерсов". Наперерез двум другим идет несколько групп "яков". Плотному строю "юнкерсов" Бельский противопоставляет плотный строй своих истребителей. Все 12 "кобр", словно связанные воедино, бросаются к бомбардировщикам сверху, с задней полусферы. Все истребители дружно открывают огонь. На одной вражеской машине загорается мотор. Майор Бычков подбадривает по радио со станции наведения:

- Молодцы, ребята! Так их, лупите! Один горит, горит уже...

А в воздухе - противоборство. Дистанция между самолетами сокращается, хотя истребители и убавили обороты своих моторов. Пора выходить из атаки, отваливать в сторону!

Но как только они начали выполнять свой маневр, стрелки "юнкерсов" открыли плотный огонь по нашим самолетам, восемь из двенадцати "кобр" получили пробоины. Правда, серьезных повреждений не было, но стало ясно: успеха истребители не достигли. Даже тот "юнкерс", на котором загорелся мотор, продолжал лететь. Летчик выключил горящий мотор...

Неприятно было командиру группы докладывать о результатах боя. Действовали как будто организованно, напористо, а вот успеха не добились"

Начальник штаба полка Рыжов, мягко улыбаясь, сказал Бельскому:

- Эх вы, слабаки! А до вас вела такой же бой группа Покрышкина. Летчики Александра Ивановича восьмеркой сбили девять "юнкерсов", а вы двенадцатью - ни одного...

Хотя упрек начальника штаба был сделан не в резкой форме, летчики и сами себя чувствовали неловко, понимали, что причиной неудачи было недостаточное мастерство, серьезный тактический просчет.

И невольно вспомнился Бельскому бой с группой вражеских бомбардировщиков при отражении налета на Краснодар, когда истребителей тоже постигла неудачапомешать "юнкерсам" бомбить железнодорожный узел они не смогли...

Бельский решил обязательно поговорить с Покрышкиным. Ему приходилось читать статьи, в которых многие тактические приемы ставились по-новому, особенно при ведении боя против больших, плотных групп бомбардировщиков, приходилось слушать его выступления по этому вопросу на летно-тактических конференциях, но, очевидно, не удалось тогда глубоко разобраться в существе предложенных им новшеств.

Как только закончился ужин, Бельский подошел к Покрышкину и без всякого вступления начал разговор о том, что его волновало.

- Александр Иванович, как могло получиться, что ты своей восьмеркой сбил сегодня девять "юнкерсов", а вот я повел двенадцать, все дружно и напористо действовали, а результаты атаки не те. Мы не смогли завалить ни одного "юнкерса", а главное - не смогли помешать им бомбить наши наземные войска. Чувствую, все дело в тактике. В чем секрет твоего успеха и моих неудач?

Уже умолк баян, что традиционно после ужина по вечерам собирал летчиков, уже все разошлись, а они еще вели разговор. Вначале Бельский возражал своему собеседнику, его действия казались ему то слишком рискованными, то трудно выполнимыми. А Покрышкин терпеливо разъяснял:

- Ты, Бельский, пойми, твои рассуждения правильны, когда речь идет об атаке одиночных самолетов. Ты строишь свой маневр, учитывая слабые, уязвимые стороны бомбардировщика. Но ведь тактика действия бомбардировочной авиации сейчас заключается в массированном ее применении. Какие же могут быть неуязвимые места в группе десятка самолетов? Если какой-то сектор не обстреливается с одного самолета, то стрелки с других машин его обстреливают свободно.

Нельзя не учитывать и другого обстоятельства,- продолжал Александр Иванович.- Когда бомбардировщики идут в плотном строю, это лишает их возможности маневрировать. Чтобы не столкнуться, немецкие летчики все внимание уделяют тому, чтобы правильно удерживать свое место в строю. А раз так, то самый сильный пушечный огонь бомбардировщиков с передней полусферы теперь для истребителей не опасен, если идешь в атаку не строго в лоб, а с небольшим ракурсом, то есть под углом.

Покрышкин замолчал, продолжая в упор смотреть на Бельского, как бы давая время для осознания сказанного, а потом продолжал:

- Я неоднократно уже на практике проверил свои расчеты. Атака с передней полусферы с небольшим ракурсом, как правило, дает возможность поразить ведущего группы. Другие же самолеты, боясь столкновения, начинают расползаться в стороны - и плотный строй распадается, вот тогда и создаются условия для уничтожения одиночных самолетов. Но, повторяю, это возможно только после первой атаки с передней полусферы, для которой я выделяю из своей группы одну или две пары истребителей.

Затянувшаяся между ними беседа в ту короткую летнюю ночь раскрыла Бельскому глаза на многое.

Разве не в этом убеждала простая арифметика: восемь истребителей сильнее двенадцати, если они действуют, сообразуясь с требованиями изменившейся боевой обстановки? Суворовский афоризм "Воюют не числом, а умением" вновь подтверждал значение тактики как науки побеждать.

В дальнейшем покрышкинской тактикой атаки больших групп бомбардировщиков противника в совершенстве овладели все летчики дивизии. Это дало им возможность успешно отражать массированные налеты бомбардировщиков в боях под Мелитополем, а позже - под Яссами и особенно во Львовско-Сандомирской операции. При этом наши летчики всегда наносили довольно ощутимый урон фашистским бомбардировщикам, а главное - не давали им возможности прицельно бомбить наши наземные боевые порядки. Зачастую бомбы сыпались на головы фашистских наземных войск.

...Летом 1974 года собрались ветераны 9-й гвардейской дивизии на встречу во Львове, где проходили торжества, посвященные тридцатилетию освобождения города от фашистских захватчиков. Сюда съехались участники боев, представители всех родов войск. Запомнилось выступление одного полковника танкиста. Он, обращаясь к летчикам-покрышкинцам, говорил:

- Во Львовско-Сандомирской операции мы успешно действовали, прорываясь в глубокие тылы врага, благодаря надежному прикрытию с воздуха. Я с полным основанием заявляю, что в результате смелых и умелых действий истребителей на наши войска не сыпались с неба фашистские бомбы, хотя бомбардировщики противника и проявляли высокую активность, часто появлялись на горизонте.

Да, действительно, в тот период войны у советских летчиков, особенно истребителей, смелость в схватках с фашистами всегда сочеталась с высоким умением, выучкой.

Не унывать!

Осенью сорок третьего года бои за Мелитополь приняли затяжной и ожесточенный характер. Немцы создали на подступах к Мелитополю по реке Молочной сильно укрепленную линию обороны "Вотан", которая прикрывала находившиеся в Крыму войска. В эти дни решалась судьба Мелитополя. Советское командование проводило в жизнь стратегический замысел: разгромить врага на мелитопольском направлении, резко развернуть войска на юг и запереть ворота в Крым, блокировать порты авиацией.

На протяжении всего лета и осени истребители без передышки летали на задания. От сильного переутомления летчики буквально валились с ног. К тому же часть летчиков страдала от малярии, которую привезли из Закавказья.

Все это вместе взятое было причиной, что около третьей части личного состава полка попало в санчасть. Среди этих летчиков был и Бельский: вновь начавшиеся тошноты и рвоты совсем обессилили его. На оставшихся в строю летчиков легла двойная нагрузка.

Вечером, накануне решительного штурма обороны Мелитополя, в санчасть к больным летчикам зашел Дзусов. Увидев своего командира, летчики попытались было подняться с больничных коек, но он легким знаком руки дал понять, чтобы все оставались на своих местах. Дзусов не стал расспрашивать их о состоянии здоровья, самочувствии, как это обычно делают в таких случаях, посещая больных. Вид летчиков говорил сам за себя.

Комдив Дзусов понимал, что единственным эликсиром, способным поднять дух, влить новые силы в больных и раненых, могут быть хорошие вести о боевых делах друзей. С этого он и начал. Рассказал о самых ярких боях, которые провели в последнее время летчики всех трех полков дивизии, приводил убедительные примеры храбрости отдельных летчиков, по памяти называя количество сбитых ими самолетов. Не забыл отозваться теплыми словами о танкистах, артиллеристах и пехотинцах, решающих главные задания на земле. Говорил Дзусов очень хорошо, ярко, образно, эмоционально. Его выступления перед строем на партийных или комсомольских собраниях или летно-тактических конференциях всегда поднимали дух летчиков, вселяли в людей бодрое настроение, силу и уверенность... Когда он говорил, то словно весь преображался. Вот и сейчас комдив тепло и задушевно обратился к летчикам:

- Ну а что же вы, гордые соколы, крылья-то опустили?.. Неужели совсем потеряли вкус к полетам? Нет, не верю в это! Знаю, стоит вдохнуть вам чистого воздуха в высоком небе, и вновь расправятся ваши орлиные крылья. Завтра, соколы вы мои, решительный бой за Мелитополь. Наземные войска штурмом должны овладеть городом, запереть фашистов в Крыму, как в ловушке. Ох и тяжело же будет нашим войскам! Вот почему я прошу вас, соколы: если чувствует кто из вас, что в состоянии повести самолет,- включайтесь в боевую работу. Вы должны помочь создать прочную крышу в небе над нашими наземными войсками, чтобы ни одна бомба не упала на них. Мои слова, сыночки, не считайте приказом, это просьба...

Дзусов во всякой ситуации почти никогда не употреблял форм воинской субординации. Никто не слышал от него слов: "я приказываю" или "вы обязаны".

Тонкий психолог, он всегда предпочитал воздействовать на чувства людей.

На рассвете, когда к санчасти подъехала машина, большинство летчиков, за исключением тех, кто не мог двигаться, уже были одеты и готовы к поездке на аэродром. В их числе был и Бельский.

На аэродроме, у командного пункта, летчиков из санчасти встречал очень тепло комдив Дзусов: каждому пожал руку, расспрашивал о самочувствии, справлялся об объективном состоянии здоровья у присутствующего здесь врача полка. Командир явно был доволен появлением их на аэродроме. Однако на задание разрешил идти очень немногим из них. Всех раненых, еще перебинтованных, и тех, у кого накануне были приступы малярии, он категорически - не считаясь с их мольбами - к полетам не допустил.

С большой радостью Бельский узнал, что в их число он не попал. Поэтому сразу же приступил к ознакомлению с обстановкой на линии фронта: уточнению линии боевого соприкосновения войск, изучению воздушной обстановки в последние дни, тактики действия немецкой авиации на этом участке фронта.

День был очень напряженным. Группа за группой вылетали наши летчики на задания. Одни сопровождали бомбардировщиков, другие шли на расчистку воздуха в район действий, третьи - на разведку. Все вылеты, как правило, сопровождались участием в воздушных боях с немецкой авиацией.

Уже четыре раза в составе разных групп приходилось вылетать на задания и Бельскому в этот день. Солнце совсем уж низко повисло над горизонтом, когда он вылетел в пятый раз - повел четверку истребителей на прикрытие своих войск в район Надеждино, южнее Мелитополя. Наземные войска, прорвав оборонительную полосу противника, к этому времени уже овладели Мелитополем и продолжали развивать наступление, особенно южнее города.

Только доложил он по радио наземной станции наведения о том, что приступил к выполнению роевого задания, и запросил информацию о воздушной обстановке над линией фронта за последние минуты, как появились четыре "мессершмитта", шедших со стороны Приднепровья к озеру Молочное. Разделяло наших "кобр" и немецких "мессершмиттов" большое, почти круглое облако. Резким разворотом вправо, прижимаясь к самой его кромке, четверка Бельского обходит облако, приближаясь к вражеским самолетам с задней полусферы.

Фашисты заметили "кобры", когда те уже начали атаку. "Мессершмитты" свечами взмывают вверх, но "кобры" не только не отстают, а наоборот, сближаются, выходят на дистанцию действительного огня, так как летели на скорости, близкой к максимальной. В первой же атаке Бельский сбивает заднего "мессера". Вспыхнув факелом, камнем понесся он вниз, к озеру. Остальные фашисты пытаются, перевернув самолеты через крыло, уходить к земле веером, расходящимся в разных направлениях.

Наши летчики точно повторяют маневр "мессеров", преследуют их, прочно удерживая каждого в своих прицелах. Так и не выйдя из пикирования, врезаются в землю еще два горящих самолета, пораженные Бельским и его ведомым Петром Гучеком.

Другая пара, которую ведет Сенюта, поджигает последний, четвертый "мессершмитт". Но тому все же удается перетянуть линию фронта и сесть за рекой Молочной на поле в расположении своих войск.

Как только напряженные минуты боя миновали, Бельский почувствовал сильное недомогание. Появилось ощущение, что последние силы покидают его. Поэтому он тихим, но взволнованным голосом передает летчикам:

- Немедленно выполняем "тридцать три". Очень плохо себя чувствую...

Услышавший эти слова представитель дивизии на станции наведения майор Бычков сразу же начал передавать открытым текстом:

- Уходите, Бельский. Поработали хорошо. Молодцы!

А спустя несколько минут, когда летчики уже легли на обратный курс, продолжил:

- Бельский! Я - Бычков. На земле происходит невообразимое. Пехотинцы повыскакивали из окопов, ликуют. Сообщи фамилии летчиков группы. Пехотинцы хотят знать.

Бельский ответил:

- Петр Гучек, Григорий Сенюта и Вячеслав Антоньев...

Вечер уже покрывал землю темным пологом, когда летчики с ходу приземлились. О результатах боя командир четверки не докладывал. Не участвовал он и в разборе вылета.

Бельский, как только почувствовал, что его самолет заканчивает пробег, выключил мотор и... больше ничего уже не помнил. Он потерял сознание.

Словно пробудившись от длительного сна, пришел в сознание утром следующего дня. Возле его кровати в санчасти было много летчиков полка. Они наперебой стали сообщать Бельскому приятные новости:

- Иван, наши войска в Мелитополе!

- Оборона фашистов прорвана!..

Вошел комиссар полка майор Кляпин. Тепло пожимая руку,сказал:

- Я тебе принес приятную новость. Товарищи летчики,- обратился он ко всем присутствующим,- послушайте только что полученную телеграмму от командующего генерала Хрюкина: "Передаю искреннюю благодарность летчикам группы, которую возглавлял Бельский, за отличное выполнение боевого задания. Представляю всех участников этого боя к награждению орденами боевого Красного Знамени. Хрюкин".

На этот раз болезнь приковала Бельского к кровати основательно и надолго. Лечился в Таганроге. Из-за болезни не довелось участвовать в боях на никопольском направлении - в местах, где родился он, где провел свое детство.

Здесь, в госпитале, доходит до него страшная новость: не вернулся с задания Григорий Дольников. У Бельского с Дольниковым завязалась очень теплая задушевная дружба. А началась она в тот печальный для Бельского день, когда погиб его первый ведомый Валентин Караваев. Казалось со стороны, что невидимая сила толкала их друг к другу. Все свободное время проводили они вместе в беседах и раздумьях: анализировали боевые вылеты, разбирали тактические приемы воздушных боев, характеризовали поступки своих боевых друзей, обсуждали комсомольские дела полка (оба были членами бюро). Иногда их раздумья неслись в будущее - они мечтали о мире, о жизни послевоенной, о труде созидательном.

Эту дружбу двух летчиков скрепляли совместные боевые вылеты, в которых Бельский узнавал особенный, "дольниковский" почерк истребителя. Играло определенную роль и то обстоятельство, что Дольников, как и ведомый Бельского Гучек, были белорусами. Как земляки, они тянулись друг к другу, и оба - к нему, их командиру.

Узнав о том, что Дольников был сбит где-то за Мелитополем, Бельский послал из санатория письмо в полк: "Дольникова из списка личного состава не исключайте. Он придет. Он будет еще воевать вместе с нами..."

В санатории Таганрога накануне 26-й годовщины Октября царило всеобщее оживление - хорошие вести поступали с фронта. Освобождена столица Украины Киев. Наступление успешно продолжается. Дверь палаты, где лежал Бельский, не успевала закрываться: валом валили летчики, чтобы развлечь его, тяжелобольного, своими изобретательными шутками. Порой прямо у его кровати устраивали самодеятельные концерты.

Бельский от души радовался. Этих чудесных ребят он не знал раньше. Везло ему на хороших людей и на фронте и в тылу. Особенно часто приходил в эти дни летчик-штурмовик Михаил Сударкин. Вот он однажды врывается с несколькими своими ребятами в палату:

- Бельский, твое имя Иван?

Больной утвердительно кивнул головой.

- А отчество Ильич?

В палату вбегает еще несколько человек, тоже летчики. В руках одного из них газета.

- Смотри, Бельский, тебе присвоено звание Героя Советского Союза! Поздравляем!

Оказывается, они увидели где-то в городе вывешенную газету "Правда", в которой был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 ноября 1943 года о присвоении звания Героя Советского Союза, отличившимся в боях при прорыве сильно укрепленной полосы обороны противника на реке Молочная и освобождении города Мелитополя. Среди других была и фамилия Бельского.

...Только в последний день уходящего сорок третьего года сжалился над Бельским главврач санатория Яков Павлович Кучумов, и окрепший, но все еще болеющий летчик сразу же вылетел самолетом в Асканию-Нова, где размещался штаб дивизии.

Всего несколько минут пробыл он в кругу знакомых офицеров. К себе в полк, расположенный лишь в нескольких километрах отсюда, возле поселка Крестовского, попасть ему не удалось. Надо было спешить в штаб воздушной армии, который находился в Акимовке, южнее Мелитополя, за наградой. Его уже ждал самолет звена связи дивизии.

Золотую Звезду и орден Ленина вручал Бельскому командир воздушной армии дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Тимофей Тимофеевич Хрюкин.

Прикрепляя к его гимнастерке правительственные награды, он тепло, по-отцовски напутствовал:

- По поручению Президиума Верховного Совета СССР вручаю тебе эти высокие награды Родины и сердечно поздравляю. Надеюсь, ты еще не одну победу одержишь в боях с фашистами. Их надо беспощадно бить, но воевать следует умело, чтобы самому не погибнуть. Нам нужно, чтобы живые Герои были свидетелями нашей общей Победы над врагом, которую мы обязательно завоюем в Берлине.

Корреспонденты тоже нужны

Весной сорок третьего частыми гостями летчиков были военные журналисты и фотокорреспонденты центральной прессы, в частности Яков Макаренко, Юрий Жуков. Благодаря им в газетах помещались яркие оперативные информации о боевых делах летчиков.

Газетчики не раз "вмешивались" в судьбу Бельского. Со своим братом Григорием он расстался еще в довоенный период и ничего не знал о нем на протяжении первых двух лет войны. И вот теперь разыскал его Григорий благодаря "Правде", опубликовавшей в мае 1943 года фотографию с такой подтекстовкой: "Прославленный летчик Д. Глинка и его ученики Н. Кудря и И. Бельский, сбившие в последних боях на Кубани 26 немецких самолетов..."

Тесная дружба установилась между летчиками и корреспондентами фронтовых и армейских газет, которые находились все время вблизи передовой, где действовала наша авиация, глубоко вникали в сущность боевой работы, изучали жизнь авиаторов - их быт, взаимоотношения, характеры. Корреспонденты непременно присутствовали при разработке предполетных заданий и на послеполетных разборах.

Находясь в бомбардировочных и штурмовых частях, многие корреспонденты садились в самолеты вместо стрелков, были участниками боевых вылетов на бомбежки и штурмовки фашистских войск. В частности, всех авиаторов 216-й смешанной авиадивизии в 1942 году (тогда она была укомплектована двумя истребительными и штурмовым авиаполками) взволновал случай с корреспондентом газеты "Красная звезда" старшим политруком Вилкомиром. В июне, когда развернулось наступление гитлеровцев на юге, он с летчиком 103-го штурмового полка лейтенантом Масловым вылетел с аэродрома Новочеркассы и полетел на штурмовку колонны противника в район шахты "Красный Сулин". Во время штурмовки их самолет был подбит зенитным огнем противника, загорелся. Маслов направил свой горящий самолет в гущу фашистских танков, повторив бессмертный подвиг Гастелло.

Когда об этом подвиге узнали авиаторы, всех взволновало то обстоятельство, что вторым участником подвига был корреспондент.

Дружба летчиков с военными корреспондентами не возникла вдруг - она, как всякая другая фронтовая дружба, рождалась, крепла в ходе боев. В сорок втором, во время боев при отступлении, появление корреспондентов в полку летчиками воспринималось не совсем доброжелательно. Причиной этого было тягостное чувство, связанное с отступлением наших войск, а зачастую и наши собственные неудачи. Но не в меньшей мере были виноваты и сами корреспонденты, тогда еще не познавшие основательно сущности боевой жизни авиации. Многие из них не вникали глубоко в содержание боевой работы, давали одностороннюю информацию прославляли отдельные боевые эпизоды и проявление в них храбрости летчиков.

Были и курьезы... Вспоминается, например, случай на Кавказе. В августе сорок второго в полк на аэродром Бесдан, под Орджоникидзе, прибыл корреспондент одной военной газеты. Представившись Дзусову, он сразу же начал боевым тоном:

- Хочу, товарищ командир полка, написать большую статью о героических делах ваших летчиков.

На это Дзусов в присутствии своих летчиков с возмущением ответил:

- О героических делах? Да, наши летчики не жалеют себя, дерутся геройски. Трудно им, ох как трудно. А почитаешь некоторые статьи, и выходит: бьем мы фашистов в воздухе с легкостью необыкновенной, одни только победы одерживаем. Нет уж, напишите о нас как-нибудь в другой раз.

Не добившись согласия командира, корреспондент обратился к комиссару полка Кляпину, но тот тоже отказался предоставить материалы о "героических делах летчиков".

А в это время полк начал готовиться к вылету. Дзусов сам решил повести летчиков на штурмовку вражеских колонн. Его заместитель майор Аленин комплектовал группу из лучших, опытных летчиков. В напарники ему намечался старший лейтенант Александр Филатов, отличавшийся особенной храбростью, хладнокровием и умением ориентироваться в сложной обстановке. Просмотрев состав группы, представленный заместителем, Дзусов вспылил:

- Вы что это, товарищ майор, решили охранять меня такими летчиками, как Филатов? Ваше дело заботиться об общем успехе полка, а не об одном его командире! Да я к тому же не нуждаюсь в таком прикрытии. Я еще в состоянии сам постоять за себя в бою,

Сделав небольшую паузу, он категорически заявил:

- Филатов возглавит прикрывающую группу. Со мной же в паре полетит... Бельский.- И Дзусов указал на стоявшего крайним сержанта.

Получив последние указания, летчики направились к самолетам. Многие многозначительно поглядывали на Бельского: смотри, мол, на тебя возлагается ответственность - обеспечить безопасность командира! А некоторые кратко напутствовали:

- Учти, Бельский, головой отвечаешь за Батю!

А кое-кто из летчиков просто выражал свою озабоченность за безопасность Бати: показывая кулаки. Этот выразительный жест, видно, следовало перевести на слова примерно так: "Будь внимателен! На тебя ложится большая ответственность".

Да вот подходит и сам Батя. Кивком головы он дал понять молодому летчику, которого взял в напарники: пошли к самолетам!

* * *

...Вскоре в той газете, которую представлял корреспондент, появился очерк на два подвала. Назывался он "Горные соколы". Были в очерке красочные описания Кавказских гор и картины воздушных боев, в которых летчики нашего полка беспощадно расправляются с "мессершмиттами"...

А вот уже год спустя корреспонденты серьезно и солидно вникают в боевую жизнь полка, дотошно изучают характер выполняемых летчиками заданий. Они и живут рядом с летчиками, присутствуют на разборах боевых заданий.

Многие корреспонденты стали не только хорошими друзьями летчиков, но и настоящими помощниками. Они по крупинке собирали и распространяли лучший боевой опыт. Старались умело пропагандировать тактические приемы, применяемые лучшими летчиками, характер боевых порядков и взаимодействие в них самолетов, мастерство атак, умелое использование материальной части самолета и вооружения. Они сами становились настоящими знатоками авиации.

* * *

...29 сентября 1943 года на аэродроме близ селения Беседовка в Приазовье состоялась дивизионная комсомольская конференция, посвященная 25-летию ВЛКСМ. С докладом выступал полковник Мачнев. Он говорил всегда с глубоким знанием дела, просто и доходчиво. И на этот раз делегаты конференции с волнением слушали его рассказ о героических традициях комсомола. Настроение у всех было торжественно-приподнятое: наши войска беспощадно громили фашистских захватчиков, освобождая советскую землю. На этом участке фронта бои шли уже на подступах к Днепру.

Все выступающие говорили живо, взволнованно. Вот слово для выступления предоставляется Бельскому. Он кратко доложил присутствующим о боевых делах своего полка, остановившись на самых ярких боевых эпизодах. Приводил примеры героической храбрости комсомольцев. Значительную часть выступления посвятил критике недостаточной дисциплинированности отдельных комсомольцев. При этом вспомнил и Свои промахи в прошлом. Призывал молодых к более высокой выучке познанию искусства побежда*Б.

Закончил свое выступление Бельский словами:

- Считаю, что 25-я годовщина комсомола тем большим будет для нас праздником, чем дальше на западе мы его встретим. Комсомольцы-летчики должны быть в авангарде в этом марше на запад.

Как же удивился Бельский, когда через несколько дней увидел в газете свое выступление, причем опубликованное со стенографической точностью. Называлась статья "Каким должен быть комсомолец".

Когда Бельский читал газету, к нему подошел майор Кляпин и, улыбаясь, сказал:

- Ну что, Ильич, все в порядке? Ничего там лишнего нет?

Бельский узнал, что его выступление на конференции передал для опубликования корреспондент армейской газеты - он был также спецкором "Правды" - ленинградский писатель Илья Яковлевич Бражнин.

* * *

...Прошло много лет. Как-то Бельский получил письмо: "Не знаю, помните ли Вы писателя Илью Бражнина, тощего, усатого подполковника (ныне уже в отставке), работавшего в газете 8-й воздушной армии и докучавшего летчикам своими спросами-расспросами. Докучал я и Вам. Помню, как примчался на комсомольскую конференцию дивизии Дзусова. Вы говорили очень горячо о том, что летать нужно смело и честно, что советский летчик не имеет права показывать спину немцам, что он не может покидать поле боя, пока не расстреляет все до одного патроны. Вы приводили яркие примеры беззаветной храбрости. Превосходно говорили. Убежденно. Я сидел неподалеку от Вас, и как мне положено было, усердно строчил в своем блокноте..."

Бельскому очень приятна была эта весточка, полученная от Ильи Яковлевича, приятно, что он не забыл его, даже помнит то выступление на комсомольской конференции.

А встретились они в 1967 году в Москве, где собирались ветераны дивизии. На встречу ветеранов пригласили и Илью Яковлевича. Он считался всеми авиаторами-покрышкинцами не гостем, а равноправным ветераном.

Теперь Бельский уже был знаком с его писательскими делами. Талант его разнообразный: он автор художественных и исторических романов, интереснейших рассказов о войне. Немало написано им книг об искусстве. Вот и последняя его книга - "Сумка волшебника" - может быть, самая яркая, самобытная из всех его книг. Да, за пятьдесят лет в литературе создано им много хорошего, подлинно прекрасного. И в центре его творений - наш советский человек, образ которого автор всегда выписывает с любовью и гордостью. Как-то в письме Бельскому он признался: "Я люблю людей, и мне доставляет высшее наслаждение раскрывать в них плоды доброго, человеческого, настоящего, раскрывать и любоваться этими так счастливо открытыми сокровищами".

Наш батя

Стояла осень 1942 года. Враг захватил Ставрополь, Невинномысск, Минеральные Воды, Георгиевск. Немецкие колонны подходили к населенному пункту и крупному железнодорожному узлу Прохладный.

Действия нашей авиации - и штурмовой, и истребительной - нацелены против наступавших фашистских полчищ. Каждый летчик совершал ежедневно по четыре, пять, а то и шесть вылетов на штурмовку.

Первые группы поднимались на задание еще до восхода солнца, а последние возвращались на исходе дня, когда багряный диск солнца уже катился к горизонту, освещая снежные вершины гор.

Однажды под вечер, как только летчики приземлились на новом аэродроме у Орджоникидзе, к командному пункту полка подъехала легковая машина. К вышедшему из нее генералу подбежал Дзусов и четко доложил о боевой работе полка.

Когда он закончил свой рапорт, генерал в упор спросил:

- Почему не взлетают самолеты, ранее вернувшиеся с задания?

- Больше самолеты в воздух выпускать нельзя, товарищ генерал. В горах вечерние сумерки наступают внезапно. Через полчаса все окутает непроглядная тьма. Аэродром же для полетов ночью не приспособлен: нет фонарей, которыми можно обозначить посадочную полосу и границы аэродрома, а главное отсутствует прожектор. Да к тому же многие летчики прибыли только что из училищ и ночью никогда не летали...

- Немедленно высылайте еще одну группу на штурмовку!

На одном аэродроме с истребителями размещался и полк штурмовиков Ил-2. Мы, как правило, вместе вылетали. И задача у нас была одна - штурмовка наземных войск противника.

Собрались на задание быстро, по тревоге. Через несколько минут уже вся группа штурмовиков и истребителей направлялась в район станицы Советской.

Штурмовка была успешной. Фашисты, видать, уже не ожидали налета, их войска скопились на дорогах и вблизи них. И штурмовики, и истребители всю силу своего огня обрушили в самую гущу фашистов. Но над целью долго задерживаться нельзя. После двух-трех атак ведущие групп собрали всех в боевой порядок для следования на аэродром.

Возвращались на большой скорости, так как солнце уже начинало прятаться за горизонт. В воздухе хорошо просматривалась вся группа самолетов. Бельский впервые был в такое время в воздухе, любовался картиной предвечернего Кавказа и радовался, что в этот вылет взяли и его.

Вот и аэродром. Странное дело, местность вокруг аэродрома узнается легко, хорошо видны очертания гор, но внизу, под собой, ничего не видно. Лишь по расположению гор угадывается направление посадочной полосы. Первыми садились штурмовики. За ними - истребители.

Поскольку земля не просматривалась, Бельский решил подходить к ней на минимальной скорости.

коснулся земли, полностью убрал газ и начал тормозить. Вскоре подбежали механики и, сигнализируя карманным фонариком, сопровождали его к стоянке.

Через несколько минут начался разбор полета. Заместитель командира полка капитан Аленин доложил о выполнении задания. Затем Дзусов говорил о том, как пришлось ему поволноваться за нас, пока не приземлились все самолеты.

Он рассказал, как один летчик-штурмовик сел поперек летной полосы, при пробеге попал в овраг и сломал шасси. Но, к счастью, никто не пострадал, хотя самолет пробежал через стоянку, на которой были другие машины и много технического персонала.

Но вот Дзусов стал рассказывать, посмеиваясь, как один наш самолет сел не у посадочного знака "Т", а далеко от него. Бельскому даже в голову не пришло, что летчиком этой машины был... он. Все от души смеялись, но больше всех сам Дзусов. Смеялся и Бельский, ведь садиться пришлось в полной темноте, дальше консолей крыльев ничего не было видно. К тому же, для него такая ситуация сложилась впервые, ведь ночью он до этого не летал. Рулил по аэродрому на малой скорости, куда указывали ему огнем фонарика механики... Ну а Бате было весело оттого, что молодые летчики не подвели его.

Первый же вылет утром следующего дня стал для Бельского памятным и чуть было не оказался последним...

* * *

Увлекшись атаками колонн, он не смог своевременно подстроиться в боевой порядок, оторвался из-за этого от группы. На его одинокий самолет ринулось шесть "мессершмиттов". Несколько раз удавалось Бельскому увернуться от их огня, но все же его самолет был в конце концов подбит: машина частично потеряла управляемость и начала гореть.

На выручку пострадавшему летчику бросились все другие летчики группы. Они оттеснили "мессершмитттов", сбив при этом двух из них. Едкий дым врывался в кабину Бельского, отчего становилось тяжело дышать, слезились глаза. Продолжать длительный полет, чтобы возвратиться на свой аэродром, он не мог. Поэтому пошел на вынужденную посадку.

Напугало летчика и другое обстоятельство. Во время атаки "мессершмитта" он всем своим телом ощущал удары снарядов по правой плоскости крыла, один из них разорвался в непосредственной близости от кабины. Но Бельский не почувствовал, что осколки попали в него: один в плечо и несколько - в ногу.

Когда же друзья отбили его у врага и окружили своим спасительным кольцом, Иван вдруг ощутил потоки теплой жидкости на правой руке. Посмотрел - из раны на плече лилась кровь.

Приземлился прямо на улице села Эльхотово, расположенного на берегу Терека. Как только закончился пробег самолета, летчик выключил мотор, выскочил из кабины и начал жадно вдыхать свежий, чистый воздух, вытирая слезящиеся глаза.

К самолету подбежали несколько подростков:

- Давайте мы поможем погасить пожар на самолете. Покажите, где горит.

Дым валил из фюзеляжа, из-за бронеспинки. Бельский только смог показать им люк, где были инструменты. С помощью отвертки и плоскогубцев они открыли капот фюзеляжа. Там горела тканевая обкладка радиатора. Смекалистые ребята быстро выбросили куски горевшей ткани из самолета. Огонь удалось погасить, не дав перекинуться ему на бензопроводы и бензобаки.

В это время появилась откуда-то санитарная машина. Медики сразу же взяли летчика в "плен".

- Раздевайтесь, вам надо, оказать первую медицинскую помощь!

Бельский вначале запротестовал: раны, мол, у него чепуховые, не стоит беспокоиться. Но отвязаться от медиков было невозможно. Пришлось подчиниться. Раны в самом деле оказались несерьезными. Но раненого летчика основательно забинтовали. Поблагодарив медиков и юных помощников, Иван улетел на аэродром и Орджоникидзе.

Не успел вылезти из самолета, как тут появился Дзусов.

- Товарищ командир...- начал было докладывать ему Бельский.

- Отставить! Все знаю. Кровью истекает, а еще козыряет. Немедленно в санчасть!

- Товарищ командир! Да я совсем легко ранен... Пусть механики заменят подбитые детали, и я снова полечу на задание...

- Какие могут быть задания? Ишь ты, уговаривать еще меня будет. От всяких полетов отстраняю на время лечения, не меньше чем на две недели... Отправляйтесь в санчасть!

Машина "скорой помощи" уже подъехала к стоянке. В санчасти вновь осмотрели раны Бельского, вынули несколько торчавших осколков и забинтовали. Но отпустить наотрез отказались.

Вечером в санчасти появился Дзусов. Подробно расспросил у врачей о самочувствии только поступившего летчика. Ему сказали, как и самому Бельскому до этого, что раны легкие и он сможет скоро возвратиться в строй. От радости Бельский решил вновь обратиться к Дзусову, чтобы отпустили на аэродром. Не хотелось оставаться в санчасти, тем более, что чувствовал он себя здоровым, но командир решительно отрезал:

- Никуда не пойдешь! Отдыхай, залечи раны, а главное - наберись сил. Воевать нам придется еще долго.

Дзусов был исключительно строг к своим подчиненным, но за этой строгостью каждый ощущал настоящую человеческую доброту. Поэтому все летчики очень любили своего командира, всегда называя его в разговорах между собой: наш Батя.

...Во время боев за освобождение Донбасса, когда полк базировался на аэродроме в Мариуполе, к Бельскому подошел парторг полка капитан Гришко:

- Бельский, ты уже давно воюешь, и неплохо. Мы уже все тебя хорошо знаем. Многие дали бы тебе рекомендацию в партию. Что ты об этом думаешь?

Бельский давно мечтал стать коммунистом. Но ему казалось, что он еще не заслужил права быть членом партии великого Ленина. Особенно мучило его воспоминание об одном случае.

Однажды, когда полк был в Закавказье, в запасном авиаполку он с Владимиром Канаевым ушел в самоволку. Собирались вернуться к вечерней поверке, но опоздали. На "расправу" к Бате попали уже утром следующего дня. Получили по взысканию. Было, конечно, очень неприятно, стыдно не только перед командиром, но и перед боевыми друзьями. Пятно самоволки ложилось на весь полк.

И вот теперь, когда заговорил с ним парторг, он вспомнил тот случай.

- Как же я напишу заявление? А самоволка? - высказал сомнение он.

- А ты не беспокойся! Я пойду к Бате, он снимет взыскание.

- Вот когда снимет, тогда другое дело. А сейчас что я отвечу коммунистам, когда они спросят, есть ли у меня взыскания?

Парторг направился к Дзусову, который невдалеке разговаривал с группой летчиков.

- Товарищ командир, разрешите обратиться?

- Я вас слушаю.

- Да вот, Бельского в партию пора бы принимать. Заслужил он...

- А как же иначе? - прервал его на полуслове Дзусов.- Конечно, пора. По четыре-пять раз в день вылетает на задания, сбивает фашистов...

- У него, товарищ командир, взыскание, наложенное вами.

- Вы что, товарищ капитан,- перешел на официальный тон Дзусов,занимаетесь регистрацией взысканий, которые я накладываю на подчиненных? Так вот, знайте, товарищ капитан, у Бельского нет никаких взысканий! Нет. Поняли?

Вскоре Бельский повел группу на задание. Был бой. Вместе с Петром Гучеком они сбили по самолету.

На КП следили за ходом боя по радио и знали его результаты еще до возвращения группы с задания.

Как только подрулил Бельский к капониру и выключил мотор, возле его самолета появились члены партбюро, с ними был и начальник политотдела дивизии полковник Дмитрий Мачнев.

- Ну вот что, Бельский,- начал парторг,- ты только что подтвердил свою характеристику, данную тебе коммунистами. Члены партбюро пришли, чтобы разобрать твое заявление о приеме в партию.

Рядом стоял Дзусов и улыбался, прищурив свои добрые глаза. Потом он первым поздравил Бельского, крепко пожав ему руку.

...Когда кто-нибудь из летчиков попадал в трудную ситуацию, Дзусов всегда приходил на помощь, Вспоминается такой случай, происшедший с Бельским во время боев на Кубани.

...Утром он был в санчасти и на аэродром приехал, когда другие летчики уже совершили по вылету. Какие боевые задания предстоят, он не знал. Когда подошел к своему самолету, увидел в небе большую группу бомбардировщиков. В это время с КП полка взвилась ракета - сигнал на вылет.

Бельский быстро залез в кабину, запустил мотор и вслед за другими взлетел. Приблизившись к бомбардировщикам, узнал: наши Пе-2. С земли же ему показалось вначале, что это вражеские бомбардировщики. Стало ясно, что они идут на боевое задание, задача истребителей - прикрывать их. Бомбардировщиков было много, более тридцати, поэтому он не усомнился в задании, когда услышал по радио голос летчиков соседнего, 16-го полка, которые базировались с их полком на одном аэродроме. Это они взлетали и подстраивались к общей группе.

Летели в направлении Новороссийска. С Бельским в паре летел сержант Юрий Малин. Отчетливо слышно, как ведущий группы истребителей из 16-го полка Александр Покрышкин отдает команды своим летчикам, налаживая боевой порядок. Голоса же летчиков 45-го полка почему-то начали отдаляться, а вскоре их вообще не стало слышно.

Уже когда были над Цемесской бухтой, подходя к Малой земле, куда не раз до этого сопровождали свои бомбардировщики, к Бельскому обратился Покрышкин:

- Бельский, ты здесь, с нами?

- Да, я здесь, в паре с Малиным,- ответил он.

- Тогда примыкай к группе непосредственного прикрытия!

Бомбардировщики тогда хорошо поработали. В воздухе было много истребителей противника, но ни одному из них не удалось пробиться к бомбардировщикам. Их накрепко связала боем группа прикрытия, которую возглавлял Александр Покрышкин. Возвращались на большой скорости, со снижением. Впереди уже хорошо видна была река Кубань, когда на самолете Бельского стрелки температуры охлаждающей жидкости и масла резко пошли вправо - перегревался мотор.

Как раз впереди Бельский заметил аэродром с капонирами, поэтому сразу же пошел на посадку. Вместе с ним приземлился и ведомый.

Аэродром был пуст, и Бельский решил лететь на свой аэродром на самолете напарника, чтобы сообщить о случившемся. Малин же оставался с его машиной. После посадки сразу же пошел на КП полка, Дзусов встретил его вопросом:

- Ты где это был?

- Сопровождал бомбардировщики на Малую землю.

- Кто тебя посылал туда?

Бельский молчал. Решил не говорить, что не знал боевого задания.

Дзусов, видно, сообразил, в чем дело, поэтому он, улыбнувшись, сказал:

- Вот чудак!

Часа через два после этого Бельского позвали вновь на КП.

- С тобой хочет говорить офицер из штаба армии,- сказал начальник штаба.

"Что бы все это значило?" - недоумевал Иван.

- Объясните, где это вы летали? Только все подробно,- услышал Бельский.

Конец этому неприятному разговору положил вошедший в землянку Дзусов.

- Вы чем занимаетесь, товарищ майор? - спросил он у начштаба.

- Да вот пытаюсь разобраться...- ответил тот.

- А я уже разобрался: летчик ищет боя. Это главное...

Оказывается, летчикам 45-го полка следовало прикрывать бомбардировщики лишь над аэродромом. Сопровождать и прикрывать их над целью должны были соседи, летчики 16-го полка.

Когда истребители 45-го полка сели, то среди них не оказалось двух самолетов, на которых летели Бельский и Малин. А потом возвратились уже и летчики 16-го полка, а их пары все не было. Начальник штаба сразу же доложил вышестоящим инстанциям о "таинственном" исчезновении двух самолетов...

Конечно, в штабе армии быстро разобрались, в чем дело и поняли, что произошло недоразумение. И помог, конечно, Дзусов; приятно было сознавать Бельскому, что командир стоит за него горой.

В Алексеевке

После освобождения Мелитополя Бельский из-за болезни еще некоторое время в боях не участвовал. Не пришлось ему полетать над Днепром в районе Никополя над родными местами. А когда развернулись бои по уничтожению фашистской группировки на никопольском плацдарме, когда в сводках Совинформбюро начали мелькать названия освобожденных хорошо ему знакомых населенных пунктов, он места себе не находил. Что с родителями? Живы ли они? Эти мысли не давали покоя. Хоть бы одним глазом взглянуть на родную Алексеевку, хоть бы слово услышать от отца и матери, от земляков-односельчан.

Как-то Бельский поделился своими мыслями с Борисом Глинкой. Борис сказал, что тоже мечтает повидать родных, которые остались в Кривом Роге.

И тогда они решили идти вместе к командиру дивизии Покрышкину с просьбой отпустить хотя бы на самое короткое время для поездки к родным. Как будут добираться, об этом почему-то не думали. Пусть только отпустит...

Александр Иванович выслушал их внимательно, а затем сказал:

- Понимаю, конечно, повидаться надо. Но как собираетесь вы это сделать?

- Мы просим отпустить нас на пять дней. Надеемся, этого времени хватит, чтобы побывать у родных и своевременно вернуться в часть,- сказал Борис Глинка.

- Нет, отпустить я вас так не могу. Где и как вы будете переправляться через Днепр? А каким транспортом будете добираться там, где недавно шли бои?

Они, естественно, на такие вопросы дать сколько-нибудь вразумительные ответы не могли. Бельскому же казалось, что их мечте не суждено сбыться. Но Покрышкин после небольшой паузы сказал:

- Рассчитывать на неизвестность нечего. Но побывать у родителей вы должны. Берите связной самолет По-два и летите вдвоем!

Бельскому с Глинкой хотелось танцевать от радости. Такого поворота дела они не ожидали.

- Жаль, что нет Дмитрия,- продолжал Александр Иванович.- Ему тоже надо бы повидать родителей. Но он вернется из Москвы только перед самым вылетом дивизии на фронт. Придется вам передать родным от него привет, рассказать о его боевых успехах. Ну а теперь идите и готовьтесь к полету на завтра! Да, вот еще что: я получил сообщение, что летчик Богашев, который был сбит за Днепром, находится сейчас где-то в Никополе. Считали его погибшим. Будет возможность разузнайте подробно о нем.

Примчавшись на аэродром, они отдали распоряжение о подготовке самолета, а сами занялись подарками. Остаток дня и наступившая ночь казались бесконечными.

Еще до восхода солнца были на аэродроме. Техник прогрел и опробовал мотор, затем подзаправил бензином баки, еще и еще раз проверил исправность самолета. Вот и подошло время вылета. Сели в кабины, присоединили переговорный аппарат, от которого уже отвыкли. Борис плавно дал газ и пору лил на взлет: еще раз опробовали мотор. Все в порядке. Можно и взлетать. А в это время к самолету во весь дух несется дежурный, на ходу сигнализируя руками: "Выключить мотор!" Наконец он подбежал к самолету:

- Комдив передал: вылет отменить!

Вот тебе и на! Что за сюрприз! Мысленно каждый уже давно дома, но приходится вылезать из кабины самолета. Стоят понурившись. Почему комдив отменил свое решение?

Вскоре появилась и машина комдива. Покрышкин направляется к самолету, у которого стоят в неизвестности Борис Глинка и Иван Бельский, улыбается:

- Я передумал. Пусть вначале слетает заместитель начальника политотдела майор Неунывайко. А потом уж полетите вы. Только объясните хорошо летчику местные приметы: как узнать село, где можно невдалеке от дома посадить самолет. Словом, проведите с ним надлежащую штурманскую подготовку.

Позже стало известно, что отменил Покрышкин их вылет по предложению начальника политотдела. Когда полковник Мачнев узнал о готовящемся полете, он посоветовал комдиву вначале послать как бы в разведку своего заместителя.

К счастью, майор Неунывайко вернулся из "разведывательного полета" с хорошими вестями: родители обоих летчиков живы и здоровы. Правда, сказал он, живут бедно, фашисты позабирали все, даже сесть в домах не на что.

На следующее утро, доложив о готовности к полету, техник с улыбкой добавил:

- В фюзеляже, под верхним капотом, укреплены кое-какие грузы. После посадки откроете капот, а там читайте надписи: кому что. Это подарок вашим родителям от гвардейцев.

Подарками были завалены и обе кабины. Из-за них летчики еле втиснулись в самолет.

Вот и время вылета. Уже больше половины аэродрома пробежали, а самолет все не отрывается от земли. Глинка убирает газ и, как только скорость разбега уменьшается, говорит Бельскому в переговорный аппарат:

- Туго дело, Иван, наши гвардейцы перестарались!

А тому уже и так ясно, что самолет перегружен,- маломощный мотор не в состоянии поднять машину с таким грузом. Глинка разворачивается для повторного взлета, но опять ничего не получается. Только с четвертой или пятой попытки самолет слегка оторвался от земли, на какой-то миг повис в воздухе, вначале медленно, нерешительно начал увеличивать скорость, затем уверенно перешел в набор высоты, отчего оба летчика облегченно вздохнули.

Как только подлетели к Днепру, Бельский все свое внимание приковал к земле. Самолетом управлял Глинка, поэтому ему ничего не мешало рассматривать привычные с детства места. Как-то даже не верилось, что он их не видел раньше с высоты полета...

Пролетели Никополь, вот впереди и Алексеевка. Отчетливо видно небольшое озеро. Оно недалеко от дома Бельских. "Я в стране своего детства",- пронеслось в мыслях Бельского. Нет, ни о чем не нужно сейчас вспоминать. Потом. Потом. Главное - не отвлекаться, чтобы выбрать место для посадки. Вчера самолет Неунывайко приземлился далеко, километрах в трех от дома, Ивану же хочется выбрать площадку поближе.

Как раз напротив колхозного двора, через улицу, дом его родителей. Он подробно объясняет это Борису. Тот делает несколько пристрелочных заходов, выбирая площадку, и наконец уверенно сажает самолет и начинает рулить поближе к колхозному двору.

На улице появляется много людей. Женщины, ребятишки бегут к ним, машут руками, что-то кричат. Глинка останавливает машину и выключает мотор. Летчики вылезли из кабины и направились в сторону бегущих. Сделали несколько шагов и... провалились в толщу снега. Оказывается, они попали в противотанковый ров, весь засыпанный снегом.

Вот и они, земляки Бельского. Те, что постарше, сразу узнали его. Обнимают, целуют и... плачут. Трудно описать эту сцену встречи, всю гамму чувств встречающихся. Ему одно ясно: он среди родных людей, односельчан, на лицах которых и радость, и слезы. Перебивая друг друга, они спешат поделиться с гостем всем пережитым: рассказывают, кого фашисты расстреляли, кого отправили на каторгу в Германию, кого бросили в тюрьмы... За плечами у алексеевцев месяцы оккупации, но люди уже ожили, свободно и радостно вздохнули.

Иван попадает в объятия матери и отца. Когда все направляются к дому Бельских, мать, как всегда, плачет, приговаривая: "Ну как же ты, сыночек? Да неужели это ты?" Отец смотрит на сына молча, увлажненными глазами, тоже как будто все еще не веря, что видит перед собой его живым, здоровым, улыбающимся...

Иван с Борисом занялись выгрузкой гвардейских подарков. Чего только нет в этих свертках - и консервы, и мука, и различные крупы, и сахар, и хозяйственное мыло, и многое-многое другое. До чего же предусмотрительны их друзья!

Все входят во двор дома, оживленно разговаривают. Вот и порог. Иван оглядывается. Весь двор запружен людьми. Нет, всем не войти в дом.

Дом его родителей начинает походить на сельский клуб, куда сплошным потоком движутся люди. Всем хочется посмотреть на земляка.

На столе появляется нехитрое сельское угощение: вареный картофель, соленые огурцы, капуста, нашлась даже выпивка... После скромного завтрака и обильных разговоров начались песни. Горечь тяжелых утрат, боль, страдания, радость возвращения к жизни - все звучало в этих песнях.

Через несколько часов Иван Бельский проводил Бориса Глинку, улетевшего в Кривой Рог, а сам вернулся к родителям. Хотелось больше узнать о пережитом ими, о судьбах его ровесников. Ивана никто о войне не расспрашивал. Только отец молча останавливал свой взгляд на груди сына, где висела Звезда Героя. Сын ждет: что-то спросит или скажет отец.

- Не думал, сынок, не думал... Знал, что духом силен, но не думал, не гадал...

- Вы о чем, тато?

- Да вот, что станешь Героем, что так здорово будешь бить врага, не думал...- сказал отец и заплакал. Потом опустил голову и медленно вышел в другую комнату.

...Впервые слезы отца Иван увидел в тридцать девятом году. Съехались они тогда все домой - братья и сестры. Радости, казалось, не было предела. И вдруг... несчастье: меньший Василий попал под машину. Горько рыдала вся семья. Но и в дни похорон и траура не видел никто слез отца. Он стойко, мужественно переносил горе. Всегда, в самые трудные минуты старался держаться твердо, с достоинством. А вот спустя неделю после той трагедии в семье, когда Иван собирался уезжать в институт, ему довелось впервые увидеть слезы отца. Старший брат Григорий и сестра Надежда уже уехали, теперь пришел его черед - он оставлял родителей одних. Мать собирала сына в дорогу, укладывала чемодан. Каждую вещь она внимательно рассматривала, будто хотела запомнить ее. Она тихонько плакала и приговаривала:

- Костюм-то твой, сыночек, уже поношенный. Да и белья теплого нет - того и гляди, простудишься. Надо все это справить еще до того, как в армию пойдешь.

К слезам матери Иван уже привык. Пусть поплачет: на душе будет легче. Здесь же молчаливо присутствовал и отец. Когда мать заговорила о предстоящей службе в армии, отец как-то неловко отвернулся и, наклонив голову, вышел из комнаты. "Что это с отцом? Неужели и он не выдержал?.." - подумал Иван и пошел вслед за ним. Отец сидел в другой комнате у стола, закрыв лицо руками. Плечи его судорожно подергивались от рыданий... Он плакал, не в силах больше молчаливо переносить тяжелое горе. Оно усиливалось расставанием с сыном, которого с детства считали в семье слишком робким, слабым. Из-за этого родители всегда его как-то особенно жалели, не позволяя даже выполнять самую обыкновенную работу по хозяйству. Ивану вспомнилось, как несколько лет назад, приехав на каникулы домой, он вместе с сестрой Надеждой и братом Василием копал картофель, собирал тыквы и переносил их во двор, к погребу. Пришел отец. Увидев, чем они заняты, забрал у Ивана мешок, который он собирался уносить, и тоном приказа сказал:

- Тебе, Ваня, нельзя носить мешки. Сейчас же уходи!

А через несколько дней произошел аналогичный случай. Колхозный бригадир попросил помочь: начали косить просо, а на лобогрейках некому работать.

Брат Василий сразу же согласился и начал одеваться. Он каждое лето работал на колхозном поле. Последовал его примеру и Иван. Мать пробовала уговорить его остаться дома. Но он твердо сказал: пойду вместе с братом.

Ему впервые пришлось работать на лобогрейке. Трудно было, но он радовался: у него получалось не хуже, чем у Василия.

Когда трактор начал разворачиваться для следующего заезда, к ним подбежал взволнованный отец. Молча забрал у Ивана вилы, уселся на лобогрейку и проработал до конца дня вместе с Василием.

...Иван помнит, как сжалось его сердце, когда он впервые в жизни увидел слезы отца. Нечем стало дышать.

- Тато, тато, что случилось, что с вами?

- Ничего, сынок. Стар и слаб стал. Вот, кажется, уже все и прошло...

Как тяжело видеть скупые отцовские слезы!

А вот сейчас, увидев плачущего отца, Иван умышленно не пошел за ним. Пусть поплачет один. Сын понимал, что нынешние слезы отца - не только отзвук пережитого, всего, что заставило его волноваться и страдать в тяжелые дни фашистской оккупации. Сегодня отец радовался тому, что дожил до счастливых дней освобождения, радовался вместе с сыном. Это были слезы большого человеческого счастья.

Мать и старшая сестра Ирина начали рассказывать о жизни семьи во время оккупации. И не столько о тяготах и лишениях, сколько о тревогах и волнениях за отца. Сколько он перенес издевательств и лишений от фашистов и их прислужников. Но за него всегда заступались земляки-односельчане, особенно соседи...

- А мы, Ваня, знали, что ты Герой, еще в первый день освобождения,сказала вдруг сестра Ирина.- Как вошли первые наши освободители, мы давай приглашать их в дом да угощать, чем было. Видели, что фашисты удирают, так всю ночь с мамой готовили... Вот мама угощает да все поговаривает: "Кушайте, родненькие, кушайте. И моих сыночков кто-нибудь угощает, если они живы... Один, старший, может, и жив, по земле он, как и вы, ходит, а вот меньший, наверное, давно уже где-то голову сложил... На летчика учился перед войной. Фашисты все тут хвастались, что советских летчиков всех как есть перебили..." А потом достала твою фотографию и показывает им, нашим-то гостям. Старшой,видать, их командир,- взял карточку в руки, смотрит-смотрит да вдруг и говорит: "Вот знакомая личность. А ну-ка, погодите, мамаша". Подошел к своей командирской сумке, висевшей у порога, открыл ее и вынул какой-то журнал. Смотрит в него, а потом спрашивает: "Мамаша, а ваш сын - И. И. Бельский?""Точно так,- говорит мама,- Ваней зовут его, Иваном Ильичом, а фамилия наша Бельские". А сама села от волнения и слова выговорить не может. "Так вот, мамаша, ваш сын - Герой Советского Союза. Узнаете?" И показывает журнал "Фронтовые иллюстрации" со многими фотографиями. Тебя мы узнали сразу. Но журнал был еще за февраль, а сейчас - апрель. То-то мы поволновались за это время, пока не прилетел твой начальник,- закончила свой рассказ Ирина.

Через два дня вернулся самолетом из Кривого Рога Борис Глинка. У него дома тоже было все сравнительно благополучно. Главное, родители живы. Отцу, старому шахтеру, тоже было нелегко в оккупацию, но какое счастье теперь пришло в его дом - два сына не только целы и невредимы, а и носят Золотые Звезды Героев. У Дмитрия их две.

Бельский к тому времени успел побывать в Никополе. Разыскал летчика Богашева, о котором говорил Покрышкин. Возвращались в часть на самолете втроем, радостные, взволнованные встречей с родными и земляками.

Когда прощались у самолета, летчикам бросилась в глаза одежда их земляков. Это были какие-то странные лохмотья. Присмотрелись внимательнее и тут поняли, в чем дело. Удирая, фашисты часто бросали маскировочные халаты, брезенты, мешки. Наши люди все это подбирали и шили из этой "материи" себе одежду.

На какое-то мгновение Иван Бельский испытал чувство, словно впервые идет на фронт, как тогда, весной сорок второго, из Сталинграда. Но теперь уже не мучили сомнения. Он знал, был уверен, что будет бить фашистов в воздухе и на земле еще крепче, еще злее. От увиденного дома ненависти к фашистам прибавилось втрое.

От победы к победе

1943 год заканчивался для нас так же победоносно, как и начинался. Но если в начале года, после сталинградской грозы, всего вишь расцветали надежды, наступление начиналось, и тогда еще не всем был ясен его размах, то под конец года появились желанные плоды этого наступления: советские войска не только выстояли летом, а и начали повсеместное наступление за освобождение советской земли.

На самом южном участке советские войска успешно продвигались к западным границам Украины.

Что и говорить: радостна была новогодняя ночь у летчиков. То обстоятельство, что они ее встречали в полевых условиях, без карнавальных балов, а вместо рюмок и бокалов пользовались алюминиевыми кружками, консервными банками, вместо электрических лампочек горели самодельные бензиновые светильники из снарядных гильз,- все это не умаляло торжества встречи Нового года. Никто из авиаторов не сомневался, что с Новым годом придут новые победы для нашей армии, для всего советского народа.

100-й полк размещался вблизи Аскания-Новы, в населенном пункте Крестовский. Отсюда изредка вылетали отдельные пары самолетов на боевые задания, чаще всего на разведку в прибрежные районы Черного моря.

Летчики соседнего 16-го полка чаще других вылетали на боевые задания. Они специализировались на "свободной охоте" над Черным морем, перехватывая и сбивая фашистские самолеты, курсировавшие между Крымом и Румынией. Особенно успешно это делали Александр Покрышкин, Александр Клубов и Григорий Речкалов. Они подвешивали под плоскости своих самолетов дополнительные бензиновые баки. Это позволяло находиться им в воздухе продолжительное время, уходить далеко в море. Там и перехватывали они обычно транспортные самолеты фашистов, сбивая их.

Но уже 5 января 1944 года дивизия в полном составе перебазируется в село Черниговку, восточнее Большого Токмака. Теперь это был глубокий тыл. Авиаторам предоставлялось продолжительное время на отдых.

Конечно, отдых был относительным. Главное, необходимо было пополнить полки самолетами и новыми, молодыми летчиками, восстановить боевой потенциал, чтобы быть полностью готовыми к предстоящим сражениям.

Из 100-го полка сразу же выехали за новыми самолетами в Кировабад две группы летчиков. Первую группу возглавлял Михаил Петров, вторую - Иван Бельский. Пополнив материальную часть, приступили к вводу в строй прибывших из училищ молодых летчиков.

Еще в боях на подступах к Мелитополю осенью прошлого года в 100-й полк был назначен новый командир - Герой Советского Союза Сергей Иванович Лукьянов, до этого занимавший должность командира эскадрильи в 16-м полку. Сразу же после вступления его в командование все почувствовали умелое руководство. Был он всегда выдержанным и требовательным. Умел выслушать мнение других, уже опытных летчиков, особенно командиров эскадрилий, не навязывал им своего мнения, давал простор для инициативы и творческих решений.

Вскоре Лукьянов определил Ивана Бельского своим помощником по воздушнострелковой службе. Эта работа имела прямое отношение к организации групп для выполнения боевых заданий, построения боевых порядков, тактике ведения воздушных боев.

Командир полка привлек к инструкторской работе Бориса Глинку, Михаила Петрова, Дмитрия Шурубова и Алексея Труфанова. Все они имели большой командирский опыт. Своему же новому помощнику сказал, когда собирались перелетать с аэродрома Черниговка на специально выделенную площадку для тренировочных полетов:

- Вас, товарищ Бельский, я не допускаю к тренировочным полетам с молодыми летчиками. Главное, хорошо отдохните, наберитесь сил. Впереди нас ждут упорные бои.

Он тут же посоветовал ему подобрать себе ведомого из вновь прибывших:

- Есть среди пополнения хорошие ребята. У-некоторых приличный налет часов в воздухе, а есть и такие, что участвовали в боях, успели уже, как говорят, понюхать пороха.

Прежний ведомый Ивана Бельского Петр Гучек, уже имеющий достаточный опыт и прошедший закалку в горниле боев, был назначен на должность командира звена. Поэтому Бельский сам, как только прибыло пополнение, начал внимательно присматриваться к новичкам. Особенно понравился ему один из них, Григорий Патрушев. Чем-то напоминал он ему Валентина Караваева.

Поэтому Бельский ответил командиру полка:

- Товарищ командир, я уже присмотрелся к ним. Хочу взять себе ведомым младшего лейтенанта Григория Патрушева.

- Да ты что?.. Он же совсем еще "зеленый"... Его многому надо учить, пока войдет в строй. Мне кажется, есть более подходящие кандидатуры для тебя в напарники.

- Нет, товарищ командир. Я уж лучше поучу этого,- твердо высказал свое мнение Бельский.

- Ну смотри, твое дело,- неохотно согласился Лукьянов.

Через несколько дней Иван полетел на тренировочную площадку, чтобы непосредственно начать занятия по программе ввода в строй своего нового ведомого. Там во время подготовки к полетам Борис Глинка сказал Бельскому (он проводил первоначальную подготовку новичков на спаренном двухместном учебно-тренировочном самолете), что выбранный им напарник обладает еще довольно слабыми навыками пилотирования самолета. Вскоре Бельский вылетел в паре с Патрушевым на учебно-тренировочное задание и там убедился в правоте слов Бориса, опытного в недалеком прошлом инструктора и командира авиаучилища.

По существу, никакой учебы в первом полете не получилось. Команды своего ведущего Бельского Патрушев выполнял с большим трудом и только благодаря частым подсказкам по радио. Маневры его самолета были неуклюжи, ничем не напоминали они полет истребителя.

Очень неудовлетворенный полетом, ведущий пошел на посадку первым... За ним, сделав круг над площадкой, приземлился и его ведомый. С пульта управления корректировали по радио заход на посадку молодого летчика. Поэтому приземлился он правильно. Но во время руления самолет Патрушева скатился с полосы, попал в небольшую выбоину. Скорость руления была большой, и из-за этого правое колесо шасси, попавшее в выбоину, отломилось. Самолет лег на плоскость и завертелся вокруг нее...

В это время подъехал на легковой машине комдив Ибрагим Дзусов. Старшие летчики уже знали, как попадает виновнику в подобных случаях. Все притихли, наблюдая, как Батя, а для новичков он пока был только грозным полковником, распекает Патрушева.

Многие из присутствующих не раз испытывали на себе гнев комдива за допущенные в свое время промахи и ошибки.

- Как же ты мог? Здесь, в мирной обстановке, ломаешь самолет! А что же будет, когда встретишься с фашистами? А если обстановка сложится так, что надо будет садиться под обстрелом "мессершмиттов"?

И упреки, и вопросы - все шло от комдива. Говорил он один, а виновник молчал. Петрушев стоял, вытянувшись по стойке "смирно".

Как только Дзусов несколько поостыл и отошел в сторону, собираясь закурить, Бельский приблизился к Патрушеву и прошептал:

- Проси у Бати прощения! Обещай, что искупишь свою вину в бою! - и быстро отошел в сторону.

Когда Дзусов, закурив папиросу, повернулся к Патрушеву, тот смело шагнул к командиру и уверенно, хотя и несколько дрожащим голосом, отчеканил:

- Товарищ полковник! Свою вину я кровью искуплю в будущих боях. Обещаю бить беспощадно фашистов в воздухе. Простите меня!

- Ну что ж, посмотрим. А вину только тогда прощу, когда собьешь первого фашиста,- уже более спокойно сказал комдив.

Все бывалые летчики знали, что Дзусову нравилось, если в подобных случаях провинившийся летчик не оправдывался, а признавал вину и, главное,- обещал искупить ее в бою с фашистами. Дзусов знал и верил, что если летчик обещает обязательно сдержит слово.

Что же касается Патрушева, то, надо сказать, довольно много пришлось Бельскому с ним поработать, пока он вошел в строй. Но зато легко и удачно воевали они потом в паре. Сколько трудных воздушных боев, проведенных совместно, они выиграли! Сколько раз приходилось бывать им в сложных ситуациях. Но всегда ученик и напарник Бельского был на высоте. Он успел до конца войны сбить до десятка фашистов.

Хорошая выучка, дисциплинированность, высокий наступательный дух - все это давало ему возможность в трудных поединках с фашистами сбивать их. Сам же он возвращался с боевых заданий всегда целым и невредимым.

Памятным был один из эпизодов в боях на Сандомирском плацдарме... Повел Бельский группу из десяти "кобр" на прикрытие наземных войск. Начальник штаба Рыжов, ставя боевое задание, предупредил:

- Будьте особенно бдительными к появлению фашистских воздушных разведчиков. Ни в коем случае не допускайте фотографирования ими оборонительных сооружений наших войск на плацдарме.

Вначале в воздухе над плацдармом было спокойно, видимость отличная. Поэтому Бельский рассредоточил боевой порядок пар по фронту, эшелонируя их одновременно и по высоте. Вся группа находилась за плацдармом, над территорией противника, чтобы встретить его самолеты на подходе.

Ведомый Патрушев сообщает:

- Бельский, ниже справа идет с набором высоты в сторону плацдарма "рама".

На фоне лесного массива ее камуфлированный силуэт еле заметен. Командир группы внимательно осматривает воздушное пространство вокруг: не подходят ли вслед за разведчиком бомбардировщики... Но кроме самолетов его группы в воздухе никого нет. Поэтому он передает своему заместителю Григорию Дольникову:

- Принимай, Дольников, командование всей группой. Будь внимателен к появлению бомбардировщиков. Я с Патрушевым иду в атаку на "раму".

Атака с ходу не удалась. Как только Бельский изготовился к открытию огня, "рама" круто увернулась и камнем понеслась в отвесном пикировании к земле.

Пара "кобр" не отстает, но никак не удается ей занять выгодную позицию для ведения огня: фашистский воздушный разведчик проделывает стремительный каскад резких маневров, пытаясь оторваться от преследования. И атакующая пара "кобр" и преследуемая "рама" очутились у самой земли. Теперь маневрировать по высоте "рама" не может, а маневры по горизонтали не спасают ее от огня наших самолетов. Они надежно держат "раму" в клещах, поочередно расправляясь с ней. Вот уже прекратились маневры "рамы" и по горизонтали, несется она над самыми верхушками деревьев, смирившись со своей участью обреченной... Воздушный стрелок больше не стреляет. Его тело безжизненно повисло на турели пулемета. Весь огонь пушек и пулеметов самолета Бельского направлен в фашиста, ему хорошо видно, как на плоскостях крыльев, у кабины, сверкают огоньки разрывов, горит правый мотор.

Вдруг раздается в эфире голос Патрушева:

- Бельский, впереди много самолетов. Какие-то незнакомые...

Резким маневром ведущий нашей пары выходит из атаки и видит впереди слева, немного выше, транспортные самолеты Ю-52. Их семь.

- Патрушев, это транспортники, атакуй! - командует Бельский.

Сам же крутым разворотом заходит в атаку на заднего. Не успел еще пристроиться к нему, как увидел, что один Ю-52 вспыхивает факелом и падает к земле, а спустя миг такая же участь постигает и другой Ю-52- их поразил одной атакой ведомый. Немного довернув, Патрушев направляется в атаку на задний Ю-52, к которому приближается и Бельский...

- Патрушев, это мой, атакуй другие! - прокричал ведущий по радио, чтобы в пылу азарта не столкнуться...

Самолет Патрушева проскакивает над самолетом командира и устремляется к следующему Ю-52.

Короткая очередь - и таким же факелом загорается "юнкерс" от атаки Бельского, а Патрушев уже сбивает третьего. Остальные три "юнкерса" разбрелись в разных направлениях, стремясь уйти от наших истребителей, прижимаясь к земле. Но они сразу же настигают их и сбивают еще по одному. В это время в наушниках радио Бельскому послышался звук, напоминающий попадание в самолет крупнокалиберной пули.

"Очевидно, нас обстреливают с земли",- пронеслось в голове. Мгновенно пробегает он взглядом по приборной доске: показания приборов нормальные.

После полета, когда собралась вся группа у КП, летчики, не скрывая своего восторга, поздравляли Бельского и Патрушева с боевой удачей.

Проявление пленки фотопулеметов подтвердили результат боя. На них хорошо запечатлелись горящие "юнкерсы".

Огорчала Бельского до некоторой степени схватка с "рамой". Сколько атак предприняли, сколько снарядов и пуль направили в нее, а вогнать в землю не смогли! Начальник штаба Рыжов корректно упрекнул Ивана Ильича, как когда-то еще на Миусе:

- А вот разведчика упускать не надо было!..

Григорий Дольников пошутил над неудачей друзей, заявив Рыжову:

- Товарищ майор! Вы же знаете, что у "рамы" два фюзеляжа. А посредине дырка. Вот в нее и уходят все снаряды и пули.

Ясность внесло сообщение передовой станции наведения. Майор Бычков сказал, что атакованная парой "кобр" "рама" приземлилась на плацдарме в расположении наших войск. В корпусе ее масса пробоин.

Апрель был на исходе. В Приазовье весна в расцвете: на полях все зазеленело, а на приусадебных участках колхозников расцвели сады. С высоты полета еле-еле виднеются в этом обильном цвету домики. И глядя на эту красоту, наполненную миром и покоем, с высоты полета, летчики на какое-то мгновение забывали о войне...

Полк уже давно был готов к боям: молодые летчики слетались со своими ведущими, многократно перепроверена материальная часть самолетов. А фронт тем временем все дальше уходил на запад. Многие недоумевали: "Другие воюют, а мы почему отсиживаемся в тылу?"

Майские дни 1944 года отпраздновали в тылу. 5 мая наконец группа за группой вылетели на фронт все три полка дивизии. Заночевали на промежуточном аэродроме в городе Николаеве. Под вечер летчиков 100-го гвардейского полка ожидал сюрприз - вернулся в полк Григорий Дольников. Трудно было узнать его: заросший бородой, в ватнике и старых кирзовых сапогах, он больше походил на партизана, вышедшего из тыла врага.

- А я и есть партизан! Вот у меня и подтверждающие документы,- сказал он окружившим его однополчанам и начал показывать выданное партизанским отрядом удостоверение.

Длинным и нерадостным был его рассказ о пережитом...

Командир полка Лукьянов и командир дивизии Покрышкин, не раздумывая, забрали Дольникова на фронт. В боях под Яссами он особенно успешно дрался с фашистами, увеличивая счет сбитых вражеских самолетов. Он смело, отважно и умело действовал в бою, все ярче проявлялся его талант летчика-истребителя, который был еще заметен в боях под Приазовьем.

На земле и в небе

11 мая, после нескольких дней пребывания в Бессарабии, прилетели в Румынию. Здесь 9-я гвардейская Мариупольская дивизия влилась в состав 6-го авиакорпуса, которым командовал генерал Утин. До этого соединение входило лишь в оперативное подчинение различных воздушных армий, находясь в составе Резерва Верховного Главнокомандования. Вот поэтому-то приходилось летчикам 9-й дивизии часто действовать на разных направлениях фронта: вначале в подчинении 4-й воздушной армии (на Кубани), затем - 8-й воздушной (в Приазовье), теперь - 5-й воздушной, но уже в составе корпусе.

...Границ между государствами с воздуха не видно. Но когда самолеты перелетели государственную границу, то летчикам бросилось в глаза, как резко изменилась поверхность земли: тут она состояла из отдельных разных по величине и форме лоскутов, словно заплаток. Позади осталось широкое раздолье наших колхозных полей, величаво простирающихся от горизонта к горизонту.

Аэродромы для всех полков дивизии были подготовлены вдоль берега реки Прут, на румынской земле. Управление дивизии и два полка размещались у большого населенного пункта Стефанешти, а 100-й гвардейский немного севернее, у населенного пункта Лихнешти.

Приземлившись и рассредоточив по капонирам самолеты, летчики 100-го гвардейского полка собрались на обрывистом берегу Прута, к которому вплотную прилегал их аэродром. По другую сторону реки была родная советская земля...

Вскоре летчики раньше, чем обычно, вернулись с аэродрома. Рядом со столовой стоял небольшой флигелек, в котором расположились Бельский с Петровым. Как только они помылись, переоделись, к ним подошла девочка лет одиннадцати и заговорила на чистом русском языке. Выяснилось, что до войны она жила в Бессарабии, ее родителей убили фашисты, и здесь она жила у дальних родственников. Девочка сказала, что с летчиками хотят побеседовать жители, переводить же будет она.

Бельский и Петров охотно согласились. Во дворе, возле их флигеля, собралось человек тридцать - мужчины и женщины, пожилые, молодые и даже дети... Окружив юную переводчицу, многие из них что-то растолковывали ей. Девочка внимательно слушала их, а затем обратилась к нашим офицерам.

Оказывается, все поражены тем, что происходит. Людям непонятно, почему советские офицеры так добры к местному населению: приглашают на танцы, угощают мужчин табаком. Никто не видел, чтобы советский офицер ударил кого-нибудь из жителей, как это делали фашистские офицеры.

Бельский и Петров, как могли, старались объяснить им, что они ведут себя так, как это принято у советских людей. Собравшиеся румыны заговорили наперебой.

- Они говорят,- сказала юная переводчица,- что офицеры и солдаты все очень хорошие, добрые люди. Но вы уйдете вслед за отступающими фашистами, а к ним придут ваши коммунисты.

- Милая девочка,- ответил Бельский,- передай людям, что коммунисты уже пришли. Они здесь!

Эти слова произвели впечатление, все дружно зашумели, заволновались.

- Где, где же они, эти коммунисты? - перевела девочка возгласы жителей.

Тогда Бельский, указывая на себя, сказал:

- Я коммунист! - и дружески улыбнулся, показав свой партийный билет.

Румыния запомнилась летчикам не только теплыми встречами с жителями, но и жаркими, ожесточенными воздушными боями. Порой сражения в небе напоминали прошлогодние кубанские. Отличительная особенность баталий в небе Румынии заключалась в том, что наша авиация на протяжении всего периода занимала господствующее положение в воздухе и диктовала свою волю противнику.

Центром воздушных схваток стал район города Яссы, который называли воротами Трансильвании. Фашистское командование вновь и вновь бросало крупные массы авиации. Это были главным образом "мессершмитты", "фокке-вульфы". Иногда они появлялись группами по 20 самолетов. Не в состоянии противодействовать нашей авиации повсеместно, гитлеровцы стремились за счет сильной концентрации своих сил на узком участке фронта добиться хотя бы временного, частичного успеха. В результате успешного осуществления Ясско-Кишиневской операции Советская Армия нанесла противнику сокрушительное поражение.

Но вернемся к событиям в небе Румынии. Как и на Кубани, бои завязывались на всех высотах - от малой до близкой к потолку самолетов. С нашей стороны действовали все виды авиации. Бомбардировщики наносили бомбовые удары по коммуникациям и важным опорным пунктам в тылу, за линией фронта. Штурмовики успешно обрабатывали передний край вражеской обороны. Истребители вели воздушные бои, обеспечивая действия других видов авиации.

Надо сказать, что под Яссами истребительные подразделения, не имевшие кубанской закалки, на первых порах несли большие потери. Это случалось, как правило, когда отдельные группы наших истребителей вели бой, сохраняя плотный, сомкнутый строй.

Свои же группы летчики-покрышкинцы стремились эшелонировать по всей высоте, расчленяя на отдельные подгруппы, летавшие у линии фронта зачастую на пересекавшихся курсах.

Когда, бывало, подходила группа "кобр" к линии фронта и ведущий устанавливал связь с фронтовой станцией наведения, где почти все время находился командир корпуса генерал Утин, то-обычно в эфир неслось:

- "Вишня"-двадцать. Вас слышу хорошо, но не вижу... Вижу только две или три пары...

Но вот появляются "мессершмитты" и "фоккеры", и наши пары и подгруппы атакуют противника со всех сторон.

Исход боя в таких случаях был предрешен заранее: несколько сбитых фашистских самолетов, пылая, врезались в землю, а остальные, преследуемые "кобрами", бросались врассыпную кто куда. Великолепное мастерство продемонстрировал в воздушных схватках над Яссами командир эскадрильи 16-го полка дважды Герой Советского Союза Александр Клубов. Однажды группа, которой командовал Бельский, шла ему на смену, когда тот только что окончил бой. Прямо в эфир неслись взволнованные слова со станции наведения:

- Ай да Клубов, ай да молодец! Вот это бой! Поздравляю всей Всех представляю к награде! Мо-лод-цы, мо-лод-цы! - это генерал Утин, наблюдавший за боем, не мог скрыть своего восхищения.

Сквозь стоявшую у линии фронта дымку видны были на земле семь или восемь костров: то догорали сбитые "мессершмитты". Летчики группы Александра Клубова все без потерь возвратились на свой аэродром.

Был удачный бой и у группы, которую возглавлял Бельский. Вылетел он на задание уже под вечер десятью самолетами. Группу прикрытия из четырех самолетов вел Дольников. Вскоре встретили более двух десятков ФВ-190 с подвешенными на каждом самолете бомбами - они направлялись на штурмовку наших войск. В стороне шли восемь вражеских истребителей прикрытия.

Четверка Дольникова стремительно атаковала "мессершмиттов", а Бельский тремя парами - "фокке-вульфов". Фашистские летчики в панике сбрасывали бомбы на свои войска и удирали. На следующий день фронтовая газета в небольшой заметке под заголовком "Группа старшего лейтенанта И. Бельского сбила десять фашистских самолетов" подробно описала этот бой так, как его наблюдали с земли. Заметка заканчивалась словами: "Летчик Образцов не вернулся с боевого задания".

Во время боя самолет Образцова попал в штопор и, беспорядочно вращаясь, падал к земле. По радио Бельский приказал пилоту, когда тот был уже на небольшой высоте, прыгать с парашютом. Однако обстановка сложилась так, что участники боя не могли наблюдать дальше за падающим самолетом. Уже было примирились все с мыслью, что потеряли этого маленького ростом, но храброго, всегда жизнерадостного летчика. Прошло несколько дней. И вот когда уже не осталось сомнений в том, что Юрий Образцов погиб, тот вернулся в полк целым и невредимым. Образцов успешно воевал до Победы, сбив около десятка фашистских самолетов.

Следует сказать, что случаи срыва самолетов в штопор во время ведения воздушного боя, подобно Образцову, были и с другими молодыми летчиками. Сказывалась неопытность в пилотировании этих машин, не прощающих ошибок. В связи с этим 23 мая, под конец дня, приехал к нам комдив Покрышкин и перед строем всего летного состава резко высказал свое неудовлетворение:

- Это никуда не годится, что из-за ошибок в пилотировании мы теряем людей и боевые машины. Очевидно, командиры эскадрилий уделяют недостаточное внимание совершенствованию техники пилотирования молодых летчиков.

После небольшой паузы он продолжал:

- На завтра полк отстраняю от боевых вылетов. Пусть командиры эскадрилий займутся проверкой техники пилотирования молодых летчиков. А вам, товарищ Бельский, разрешаю показать на малой высоте пилотаж на "кобре" - с полным объяснением по радио каждой фигуры отдельных сложных элементов.

Утром 24 мая у командного пункта полка собрались все летчики. На столе установили динамик, чтобы слышать объяснения с воздуха при выполнении фигур высшего пилотажа. Бельский же залез в кабину и после опробования мотора пошел на взлет. В наборе высоты убирает шасси, но красные лампочки и механические указатели показывают летчику, что шасси полностью не убрано. Бельский делает несколько повторных попыток выпустить и вновь убрать шасси, но это не исправило положения. Пилотировать с неубранным шасси нельзя, поэтому Бельский заходит на посадку, но теперь шасси его самолета не выпускается, и он решает уходить на второй круг. Как только дал полный газ, начались перебои в моторе.

"Куда садиться?"-напряженно работает мысль летчика. С трех сторон аэродром окружен возвышенностями, а с четвертой - река Прут. Тем временем высота теряется, самолет приближается к земле... В последний миг летчик успевает выключить зажигание, левой рукой упирается в приборную доску и успевает повернуть набок голову, чтобы при ударе не пострадали глаза... Больше ничего уже он не помнит. Самолет его приземлился на склоне холма. От удара головой о стекло летчик потерял сознание. Пришел в себя уже в санчасти в Стафанешти. Возле него сидел комдив Покрышкин.

- Что могло случиться с самолетом? Почему не полностью убралось шасси, а потом и отказал мотор?

Бельский, конечно, не мог знать причин неисправности. Это был первый случай полного отказа материальной части в его практике. Из-за этого ему не довелось участвовать в дальнейших боях под Яссами. Но летчики полка успешно вели воздушные бои с фашистскими асами, переброшенными на этот участок фронта из Италии.

За непродолжительное время боев в небе Румынии летчики 100-го гвардейского полка произвели 482 боевых вылета, провели 23 воздушных боя, в которых сбили 53 фашистских самолета. Понеся большие потери, фашистская авиация не выдернула борьбы и в начале июня почти прекратила свои действия.

На Берлинском направлении

Из Румынии 9-я гвардейская авиадивизия вновь возвратилась на Украину. Сначала все полки собрались на аэродроме Старо-Константиновка, а затем 100-й гвардейский полк перелетел на аэродром Михайловка под Бродами, расположенный всего в пяти километрах от линии фронта.

Чтобы раньше времени не дать противнику обнаружить аэродром, комдив Покрышкин приказал лететь на бреющем полете не выше двадцати пяти метров над землей. Подобного в практике летчиков дивизии еще не было, но приобретенный опыт и хорошая подготовка позволили им отлично справиться с перелетом. Каждый хорошо понимал: если враг обнаружит их, то нанесет сильнейший удар артиллерией по аэродрому.

Бои докатились сюда, на западные земли Украины, к самой государственной границе, как раз в пору созревания хлебов. Стояли теплые летние дни. Воздух наполнен запахами буйной, благоухающей зелени. Богата природа этого края, где поля чередуются с дремучими лесами и рощами, много рек и озер, поросших по берегам камышом и высокими травами. На полях золотились нескошенные хлеба, но отдельные участки пшеницы уже были убраны, ровными рядами растянулись копны свидетели начавшейся жатвы...

На такое поле с копнами и приземлились все три полка дивизии. Сразу после посадки рассредоточили самолеты и накрыли их снопами. И теперь уже ничто не напоминало о том, что здесь разместились боевые машины. Обычное поле с копнами сжатого хлеба.

Вечером, накануне предстоящих боев, в полку состоялось Партийное собрание. Вокруг, куда ни посмотри, в зале знакомые, дорогие однополчане, с которыми шел дорогами войны Иван Бельский. Все собранны, молчаливы, но радостно сверкали их глаза, на лицах ни малейшей тени усталости, как будто и не было тех длинных дорог, по которым пробивались сюда, к западной границе, в изнурительных боях наши авиаторы.

С докладом выступил командир полка Герой Советского Союза Лукьянов. Он подробно разъяснил характер предстоящих задач, обращая особое внимание на роль коммунистов и комсомольцев. Затем выступали авиаторы и клялись, не жалея сил и энергии, сражаться с коварным врагом.

- Беспощадно будем бить врага, каждую очередь - в цель! - поклялся Бельский в своем выступлении.

И все знали, что это не просто слова, а священная клятва Родине.

Настало утро 13 июля. На аэродроме техники, как всегда, хлопотали у самолетов, еще и еще раз проверяли работу всех систем. После обеда состоялся полковой митинг. В суровом молчании стояли шеренги эскадрилий, когда Бельский с ассистентами выносили полковое знамя. Начальник штаба майор Рыжов зачитал приказ по полку. Потом выступили летчики. Перед знаменем они клялись беспощадно громить врага, не жалея самой жизни.

Не успел еще окончиться митинг, как в небе, словно подтверждая мысли и чувства, высказанные выступающими, показались армады советских бомбардировщиков и штурмовиков, летевших к линии фронта; казалось, этой силе тесно в небе. А с передовой донесся тяжелый гул: то открыла огонь артиллерия. Началась знаменитая Львовско-Сандомирская операция.

Группа за группой шли на задание наши самолеты. Куда ни посмотри - в небе везде наши, наши... Кажется, не оставлено в нем и места для фашистов.

Как и раньше, истребителям ставили задачу прикрытия наступающих колонн наземных войск от ударов фашистской авиации, обеспечения действий других видов нашей авиации, особенно штурмовой, помогающей прорывать оборону и прокладывать дорогу к наступлению. Но вылетевшие на задания группы теперь не привязывались к определенным пунктам на земле, не обусловливалась и высота нахождения их. Истребителям давали простор для инициативы.

Поэтому летчики уходили за линию фронта, перехватывала и били внезапно и стремительно группы фашистских самолетов еще на подходе. Сброшенные фашистами бомбы сыпались на головы их же войск.

В кратковременных встречах на земле между боевыми вылетами летчики обменивались боевой информацией. При этом разговор всегда начинался с вопросов:

- А вам удалось повстречать фашистов? Сколько завалили "мессеров", "фоккеров"? Как протекал бой?..

Теперь любая встреча в воздухе, все воздушные бои, даже и с большими группами фашистов, расценивались нашими летчиками как удача.

Мало кто из опытных летчиков не увеличил в эти дни свой боевой счет. В 100-м же полку потерь ни летчиков, ни боевых машин не было. А вот событие в соседнем 104-м полку взволновало всех авиаторов.

...14 июля в небе над городом Львов завязались большие воздушные бои. Группа за группой по 10-14 самолетов из всех трех дивизий поочередно направились к древнему городу.

Фашистские "мессеры" и "фоккеры" появлялись периодически. Еще на подходе к городу их связывали боем наши истребители. "Фокке-Вульфы-190", которые использовались как штурмовики, летели с подвешенными бомбами и поэтому не могли успешно противодействовать нашим истребителям. От первых же атак "лавочкиных", "яков" и "кобр" многие "фоккеры" загорались, остальные рассыпались в разных направлениях, сбрасывая куда попало свои бомбы.

"Мессершмитты", находящиеся в прикрывающих группах, более активно вступали в воздушные бои, но изменить их в свою пользу они не могли. Итоги боев во всех случаях были заранее предрешены в пользу наших истребителей. Только в отдельных боях, используя внезапность нападения, чаще всего из-за облачности, они добивались частичных успехов: сбивали или подбивали отдельные наши самолеты, как правило, в первых атаках,

В этот день Иван Бельский вел свою группу на боевое задание в третий раз. Время было к вечеру. В небе, на фоне сплошной дымки, громоздились большие кучевые облака. Вершины их отсвечивали в лучах катившегося к горизонту солнца.

Еще группа собиралась в свой боевой порядок после взлета, а в наушниках слышались знакомые голоса летчиков - над Львовом шел очередной воздушный бой.

Летчиков группы Бельского особенно не беспокоило это, в первые два вылета им тоже пришлось вести воздушные бои, отражая налеты "Фокке-Вульфов-190", прикрываемых "мессершмиттами". Но вдруг голос по радио приковал внимание всех летчиков, находящихся в воздухе. Кто-то взволнованно, но четко передавал:

- Сбили Мишу... Девятаева... Опускается на парашюте...

Несколько дней в дивизии, и особенно в 104-м полку, судьба сбитого летчика волновала всех авиаторов. Волновало то, что летчик, судя по всему, попал в руки врагу. "Прелести" фашистского плена для летчиков были страшнее смерти в бою. Вначале надеялись разузнать что-либо о судьбе Девятаева после освобождения Львова, но эти надежды не сбылись.

...Прошло время, и весь мир облетела весть о неповторимом, действительно легендарном подвиге летчика Михаила Девятаева, подвиге, начало которого было в небе над древним украинским городом.

День 14 июля стал для Михаила Девятаева особенно памятным: раньше он отмечал в этот день свое рождение, теперь же этот день стал и-днем рождения его подвига: на захваченном у гитлеровцев бомбардировщике с группой товарищей он вырвался из фашистского плена.

Взволнованно обсуждался авиаторами и своеобразный подвиг летчика 100-го полка Петра Гучека, бывшего ведомого Ивана Бельского. Группа, которую возглавлял он, вела бои с пикирующими бомбардировщиками Ю-87, действия которых прикрывали "мессершмитты". Стремительной атакой ударная группа атаковала "юнкерсов". Те поспешно сбросили бомбы, не доходя до цели, и пикированием уходили в разных направлениях. Истребители продолжали их преследовать. Группа прикрытия наших истребителей, которую возглавлял Петр Гучек, накрепко связала "мессеров". Двух из них сразил меткими очередями Гучек. В это время выскочил из-за облачности один Ме-109. Сошлись они на параллельных курсах вплотную. Казалось, протяни руку - достанешь фашиста. Вести огонь по фашисту Гучек не мог. Для этого надо было произвести маневр, но фашистский летчик, вероятно, поняв свое незавидное положение, стал отворачиваться, чтобы скрыться в облачности. Тогда Гучек резким доворотом настигает фашиста и ударяет его своим самолетом. От удара крыло "мессершмитта" отвалилось. Остатки самолета закружились в стремительном падении к земле. Самолет Гучека благополучно приземлился и после незначительного ремонта вновь летал на задания.

Когда летчики обсуждали этот случай, они говорили и о том, что такие действия чрезвычайно рискованны и для самого атакующего. Гучек смущенно отвечал:

- Об этом некогда было думать. Просто не захотелось упускать этого фашиста живым. А насчет риска - ничего. Закончится война, тогда и мы перестанем рисковать...

Действительно опасным был этот воздушный бой Петра Гучека. Но это не слепой риск - в нем сочетались исключительное мужество, точный расчет и великолепное умение ориентироваться в трудной ситуации, подкрепленное незаурядным мастерством техники пилотирования, а главное - волей к победе. Этот фашист был пятнадцатым на боевом счету Гучека. Тепло поздравляли авиаторы своего боевого друга с очередной победой.

Господство нашей авиации во Львовско-Сандомирской операции было подавляющим. Теперь, кроме тактического и морального факторов, этому способствовало четырехкратное численное превосходство. Летчики 100-го полка только в первые дни боев под Львовом сбили 27 фашистских самолетов, сами не понеся потерь. Но враг был еще силен. В воздухе, как и на земле, шли ожесточенные бои.

В этот период Бельскому пришлось плечом к плечу воевать с Василием Бондаренко, уроженцем Полтавщины, и быть свидетелем его растущего мастерства.

В их полк он прибыл в последние дни боев на Кубани. Несколько неудачных боев с его участием, а главное - его своеобразный, строптивый характер, нередко приводивший к конфликтам, стали причиной того, что некоторые летчики не хотели идти с ним вместе на задание. Ему поручали главным образом вести воздушную разведку, наносить удары с воздуха по отдельным объектам, осуществлять связь с нашими наступающими войсками, перехватывать воздушных разведчиков противника.

Вот здесь и раскрылся его талант летчика-истребителя. Чаще всего в паре со своим ведомым Иваном Кондратьевым, а иногда двумя парами вылетал Василий Бондаренко на разведку далеко за линию фронта. В ясную погоду он поднимался на большую высоту, в ненастье, когда сплошная облачность прижимала почти к земле, на предельно малой высоте, зачастую на бреющем полете, летал по далеким тылам, собирая очень денные разведывательные данные для нашего командования. Его позывной "Василий" был хорошо известен в штабах наземных войск. Нередко оттуда, минуя ваши авиационные инстанции, приходили непосредственно в полк задания "Василию" для ведения разведки.

Но Василий Бондаренко мечтал о воздушных боях, а именно таких заданий ему не давали.

Бельский решил помочь талантливому летчику.

- Товарищ лейтенант, я вас возьму к себе, но при одном обязательном условии: будете в бою высокодисциплинированным. Запомните, наименьшей оплошности, неточности или несвоевременного выполнения команды я вам не прощу.

- Возьмите, товарищ командир! Я оправдаю ваше доверие. Вот увидите...

Узнав о решении Бельского, многие летчики открыто не одобряли его, предостерегали от возможных нежелательных последствий.

Первые вылеты с ним здесь, на львовском направлении, были очень несложными. Бельский внимательно присматривался к действиям Бондаренко, которого назначил своим заместителем по группе, ждал подходящего случая серьезного воздушного боя, чтобы в трудных ситуациях проверить его действия. И такой случай представился буквально на третий день после начала наступления наших войск.

Бельский вел группу из десяти самолетов в район Горохова. Они должны были прикрывать прорвавшие оборону и развивающие наступление наземные части от ударов противника с воздуха. В определенное время над линией фронта появлялись истребители врага, и, как и раньше, они пытались связать боем истребители нашего прикрытия. Сразу же после этого появлялись бомбардировщики или штурмовики и обрушивали свой бомбовый груз, а часто и пушечно-пулеметный огонь по нашим войскам; а затем быстро уходили с поля боя. И хотя фашисты уже потеряли свое былое господство в воздухе, они все же предпринимали яростные попытки нанести удар по нашим наземным войскам, задержать их наступление. Вот поэтому и повел Бельский свою группу в направлении, откуда обычно появлялись вражеские самолеты, с тем, чтобы встретить их на подходе к линии фронта.

Вскоре показался противник. Плотным строем, маскируясь нижним краем облачности, к линии фронта приближалось восемь самолетов ФВ-190. Ведущий группы решил атаковать их своей ударной группой - шестью машинами, используя внезапность, тоже из-под самой кромки облачности.

Ведущему прикрывающей четверки Василию Бондаренко приказал держаться в стороне. Противник не ожидал атаки здесь, на подходе к линии фронта, а плотный строй боевого порядка помешал ему предпринять маневр, чтобы уклониться от удара. В результате первой же атаки Бельскому удалось сбить ведущего, а остальные, сбрасывая бомбы куда попало, бросились врассыпную. Но наши летчики не отставали. От прицельного огня их загорелись и врезались в землю еще два самолета. Убедившись, что спастись бегством не удастся, гитлеровцы вступили в бой. В это время, услышав, наверное, по радио о завязавшейся схватке, со стороны линии фронта ринулись в атаку еще четыре "мессершмитта". Они явно рассчитывали на успех, так как знали, что наши самолеты связаны боем с "фоккерами". Но их стремительно перехватила четверка Василия Бондаренко. И вот уже объятые пламенем падают два "мессершмитта", два оставшихся пытаются уйти один, пикируя к земле, другой - набирая высоту. Бельский видит, как Бондаренко преследует уходящего в облако "мессера". Расстояние между ними резко сокращается. Успеет ли атаковать, пока тот не спрятался в облачности? Бондаренко открывает огонь, но силуэт "мессера" начинает расплываться в облаке, а затем и вовсе исчезает.

"Жаль. Опоздал малость",- подумал Бельский. И вдруг увидел, как, перевернувшись, вываливается из облака тот самый "мессершмитт". Еще несколько беспорядочных витков - и машина начинает распадаться на куски.

Не выдержав, он во весь голос кричит по радио:

- Замечательно, Бондаренко! Молодец, молодец, Василий!

Бой окончен. Результат - шесть сбитых фашистских самолетов. Наша группа потерь не имеет. Но, пожалуй, самое главное: "Фоккерам" не удалось сбросить бомбы на наши наступающие наземные войска. Этот бой стал решающим во взаимоотношениях Бельского с Бондаренко. Бондаренко выдержал в глазах Бельского экзамен на доверие, причем выдержал его с оценкой "отлично". Этот бой по-настоящему сроднил их. Неуклонно рос счет фашистских самолетов, сбитых Василием Бондаренко. За мужество, отвагу, проявленные в яростных воздушных схватках, Родина удостоила его звания Героя Советского Союза.

Однажды вечером, после разбора итогов боевых заданий, командир полка майор Лукьянов обращается к своему помощнику по воздушно-стрелковой службе:

- Бельский, тебе следовало бы немного отдохнуть от боевых заданий, да и рана на голове все еще не заживает... Полетишь в Староконстантинов с группой летчиков, оттуда перегонишь новые самолеты - пополнение боевых машин в полк.

Тот заупрямился:

- Поручите это задание кому-то другому, товарищ командир! От боевых вылетов я уже достаточно отдохнул на больничной кровати. Незажившая же рана меня ничуть не беспокоит. Я вполне здоров.

- Товарищ командир! - обратился присутствующий при этом разговоре заместитель командира полка по летной части Дмитрий Глинка.- Придется, наверное, за .самолетами полететь мне. Там кто-то ухитряется снимать из кабин самолетов задние бронестекла, а ставить вместо них чугунные плиты. В тылу можно летать и с чугунными, а на фронте нужны бронестекла, в воздушных боях летчику необходим свободный обзор. Я попробую разобраться, чьи это проделки...

Майор Лукьянов согласился, чему Бельский был очень рад.

Утром 18 июля, когда машина с летчиками подъезжала к аэродрому, все увидели, как пошел на взлет самолет Ли-2. В нем было шесть наших летчиков во главе с дважды Героем Советского Союза Дмитрием Глинкой. Позже узнали, что там было еще двенадцать других военнослужащих. На глазах прибывших на аэродром летчиков самолет, едва оторвавшись от земли, заложив глубокий крен, резко пошел с набором высоты, а затем накренился на крыло. Перед самой землей летчик сумел задержать самолет в воздухе, убрав мгновенно крен. Кто-то из наблюдавших летчиков даже вскрикнул, увидев явное лихачество летчика на транспортном самолете, к тому же всем было понятно, что у него не совсем ладно с техникой пилотирования.

...Через несколько часов в полку узнали о трагедии. На маршруте перелета встретился туман. Особой серьезности для полета он не представлял: обычный утренний туман летом тонким покрывалом стелется над землей. В подобных случаях летчики ведут самолеты над туманом, поднимется только солнце над горизонтом, и разорвется покрывало тумана на отдельные хлопчатые лоскутья. Но, видно, летчик транспортного самолета не отличался элементарной дисциплинированностью: он вошел в туман и на бреющем полете несся над верхушками деревьев.

Возле Кременца Ли-2 врезался в холм, скрытый туманом. Из всех летящих на самолете невредимыми остались только два летчика, а о Дмитрии Глинке и Вячеславе Антоньеве сообщили, что те получили тяжелые ранения.

Вечером, сообщая летчикам полка эту неприятную историю, командир полка Лукьянов сказал, что теперь первым его заместителем вместо выбывшего Дмитрия Глинки назначается Иван Бельский.

...Наступление наземных войск продолжалось успешно. В прорывы, сделанные в обороне противника,- так называемый колтовский коридор - вливались все новые и новые механизированные части... В районе Брод окружена большая группировка войск противника.

"На Львов! На Вислу!" -с таким девизом продолжали наступать войска 1-го Украинского фронта, заканчивалось полное освобождение временно оккупированных фашистами земель н Украине. С сильным ожесточением продолжались и воздушные схватки, перемещаясь все дальше на запад.

Уже третий день базируется 100-й полк на аэродроме Лисьи Ямы. Даже им, видавшим виды авиаторам, непривычно называть эту небольшую поляну, петлей охваченную речушкой, аэродромом. Взлет с нее возможен только в одном направлении. Противоположный конец полосы упирается в речушку, за которой на холмах возвышаются величавые деревья. Это - государственная граница. За ней польская земля, покрытая большими лесными массивами. Заканчивался день. Техники сняли с самолетов капоты, проводят регламентные работы, а летчики готовятся к поездке в населенный пункт, где располагались на ночлег. В это время подъезжает машина комдива. Александр Иванович Покрышкин приглашает к себе летчиков и радостно сообщает, что передовой отряд наступающих наземных войск с ходу форсировал реку Вислу и захватил на западном берегу плацдарм южнее Сандомира.

- Вот, Бельский, поведешь сейчас туда группу. Надо поддержать дух наших наземных войск и, конечно, прикрыть их от удара противника с воздуха.

Все всматриваются в карты планшетов. Названный пункт - Сандомир - у самого края планшета.

- Товарищ полковник,- удивленно говорит Бельский,- это по прямой не меньше ста тридцати километров.

- Точно так, ровно сто тридцать,- ответил он.

- А как же с запасными аэродромами или площадками на случай вынужденной посадки? Ведь на карте - сплошной лес.

- Никаких данных нет. Будете действовать по обстановке. Через десять минут вылет. Готовь группу!

Поскольку, как уже сказано выше, самолеты первой эскадрильи, откуда формировалась группа Бельского, были раскапочены, пришлось брать машины из третьей, дежурившей эскадрильи. Бельский со своим напарником Григорием Патрушевым, а Михаил Петров - со Щепочкиным направились на стоянку эскадрильи и взяли первые попавшиеся самолеты. Уже в воздухе, установив по компасу заданный курс, Бельский внимательно просматривал на карте маршрут полета. Но и строго по маршруту, и близко от него по сторонам, куда ни смотри - одни сплошные массивы леса.

"Как же быть в случае вынужденной посадки? А если придется вести бой и кто-нибудь будет подбит, куда же садиться?" - мысленно рассуждал он.

Будто предчувствуя беду, Бельский бросил взгляд на приборную доску и с тревогой заметил, что стрелки приборов, контролирующих температурный режим мотора, плавно, но неудержимо ползут вправо. По опыту он знал: немедля надо садиться. Еще несколько секунд - и загорится мотор.

- Братцы! - передал он по радио товарищам,- Неисправность в моторе... Температурный режим резко возрастает!..

В эфире тихо. Как и до этого, недалеко от Бельского самолет Патрушева, еще далее в стороне и чуть сзади - пара Петрова. Они насторожены сообщением командира, но воздерживаются давать советы.

В это время Бельский замечает впереди маленький ручеек, лес стал реже, деревья словно расступились. Никакой поляны собственно нет. Что-то напоминающее кусочек болота с песчаными кочками, поросшими мхом. Но все же кусочек земли без деревьев.

Бельский убирает до отказа газ, мотор работает вхолостую, но температура охлаждающей жидкости и масла, максимально допустимая, ниже не падает. Медленно спирально теряет высоту, выпускает для воздушного торможения щитки и, слегка парашютируя, сажает самолет на живот, с убранным шасси.

Сильное волнение сменяется непривычной тишиной. Она нарушается взволнованным голосом Петрова, раздающимся в наушниках:

- Бельский, Бельский! Что с тобой? Жив ли ты?

Вместо ответа Бельский быстро отстегивает ремни и выскакивает из кабины. Над ним низко, чуть не задевая верхушки деревьев, носятся по кругу три "кобры". Бельский машет им поднятой рукой, что означает: все нормально, продолжайте полет к цели. Сам опять залезает в кабину. В наушниках по-прежнему слышны взволнованные голоса боевых друзей.

- У меня все нормально. Следуйте к цели. Буду ждать вашего возвращения,передал он в воздух друзьям. А вскоре заметил: из-за куста выглядывает человек в гражданской одежде. Глянул в сторону - увидел еще двоих. Летчик вынул пистолет и демонстративно поднял его вверх.

В это время выходит на поляну и направляется к самолету уверенной походкой женщина:

- Товарищ летчик! Не стреляйте, мы ваши друзья...

Женщина старается говорить по-русски, но Бельский быстро улавливает в ее акценте украинское произношение, поэтому откликается:

- Вам я дозволяю пидийти до мене. Скажить, будь ласка, як називаеться найближчий населений пункт?

- О, то ви украинець... Я теж украинка, а чоловик мий, он вин стоить,поляк... А село наше - Адамовка.

Бельский все еще держал пистолет, поэтому женщина продолжала его убеждать:

- Да вы спрячьте пистолет. Мы же ваши друзья. У нас все время здесь были ваши партизаны, самого Ковпака видели. Недавно ушли дальше, в тылы германцу.

Бельский окончательно успокоился, хотя, откровенно говоря, и не знал тогда замечательного вожака партизан Сидора Артемьевича Ковпака.

Через полчаса послышался гул самолетов - это возвращалась тройка Петрова. Михаил Георгиевич передал по радио, что недалеко - село Адамовка. Бельский пожелал им счастливого возвращения, а сам пошел с польскими друзьями к ним в село. Они и в самом деле как настоящие друзья приняли его: накормили ужином, побеспокоились о ночлеге.

Хорошо отдохнув ночью, пробудился он ото сна не "по-авиационному" поздно: солнце уже стояло высоко над горизонтом. За завтраком его застала команда наших техников, что приехала эвакуировать самолет. Авиаторы поблагодарили польских друзей за гостеприимство, техники направились к самолету, а Бельский на легковой машине возвратился в часть.

Вскоре вся дивизия перебазировалась на аэродромы, расположенные в Польше. Оттуда вылетали прикрывать войска на Сандомирском плацдарме, охранять переправы на реке.

Под Сандомиром в августе сорок четвертого года авиаторов дивизии постигла опять беда: погиб помощник командира дивизии по воздушно-стрелковой службе Герой Советского Союза Константин Вишневецкий, а день спустя погиб другой помощник командира дивизии, штурман Василий Шаренко, тоже Герой Советского Союза.

Василий Шаренко на связном самолете По-2 полетел на поиски площадки под аэродром. Пролетая над лесным массивом, в котором находилась окруженная группировка фашистов, он был сбит зенитным огнем. Широкоплечий, выше среднего роста, с крупной головой, он отличался исключительно спокойным и добрым характером. Его доброжелательность к людям была неиссякаема. Мягкая улыбка не сходила с лица, даже когда он сердился.

В тяжелое время отступления, в сорок втором, Василий без устали водил группы или всю эскадрилью на боевые задания, а по вечерам задушевно пел украинские народные песни.

На подступах к Кавказу в одном из боев Василий Шаренко был сбит. Обгоревший, с забинтованными ранами, добрался он под вечер на аэродром и, смеясь, ругал на чем свет стоит фашистов:

- Я с ними рассчитаюсь, черт побери, нехай! После ужина летчики собрались в общежитии и начали его подзадоривать:

- Василий Денисович, ты расскажи, как хотел напугать фашиста...

На его самолете отказало вооружение, но он не вышел из боя, а ринулся в лобовую атаку на "мессершмитта" и был подбит.

Летчики смеются, а Шаренко в который раз начал рассказывать:

- Да я его, черт побери, нехай, поймал в прицел. Эх, жаль, что пушка не стреляла. Ну, думаю, не знает, что у меня не работает вооружение, долго не выдержит. Он и действительно не выдержал - и резким пикированием ушел вниз, но успел пустить по мне очередь... Надо же было, черт бы его побрал, нехай, чтобы снаряд угодил как раз в мотор.

Еще больше веселил он всех, когда начинал исполнять... "оперные арии". Неуклюже двигаясь по комнате, широко расставляя руки, он пел, на ходу сочиняя текст на ситуации из нашей боевой жизни. Сколько жизнерадостности вносил Шаренко в немногие минуты досуга!

Бельского с ним роднила памятная и приятная ситуация, связанная с освобождением Мариуполя. Они оба летали на самолетах-подарках; у Ивана Бельского был "От школьников Мариуполя", а у Василия Шаренко - "От трудящихся города Мариуполя".

После войны, когда Бельский работал директором средней школы на Полтавщине, ему довелось однажды побывать в гостях у соседей - в Куземинской сельской школе. Рассказывая о боевых подвигах своих однополчан, он много теплых слов посвятил Василию Шаренко. - А не наш ли это земляк и воспитанник школы? - спросил его библиотекарь Михаил Кулинич, который занимался поиском своих односельчан - героев войны.

К счастью, в портфеле бывшего летчика нашлись фотографии, на которых среди других летчиков был запечатлен и Шаренко. Позвали нескольких пожилых людей, хорошо знавших Василия в ту пору, когда он жил и учился в селе. Они без труда узнали его на фотографии. Только теперь куземинцам стало известно, что их земляк - Герой Советского Союза, прославленный летчик, уничтоживший 16 фашистских самолетов.

Куземинцы рассказали о детстве Василия. Его отец был командиром в дивизии Григория Котовского. После гражданской войны участвовал в борьбе с бандитизмом. Однажды бандитам удалось схватить его. Долго издевались над ним, а потом убили. Ночью банда ворвалась в село, расправилась со многими активистами, в том числе и матерью Василия. Мальчику было тогда три года. Воспитывался в детском доме, учился в Куземинской школе, потом в Харькове.

Довелось Бельскому потом неоднократно выступать и в школе, и в сельском клубе с рассказами о боевых делах Василия Шаренко.

По ходатайству жителей Куземино сельская школа названа именем бесстрашного летчика. В школе установлен бюст В. Д. Шаренко, создан музей, материалы которого повествуют о боевом пути Василия Денисовича.

Львовское телевидение (Шаренко похоронен на Холме Боевой славы во Львове) посвятило несколько телепередач В. Д. Шаренко. Его имя носит и одна из школ Львова.

После прорыва обороны противника на Сандомирском плацдарме в январе сорок пятого года наши войска, стремительным наступлением освобождая польские земли, вошли на территорию Германии. Мы знали, что придем сюда, еще в то тревожное для нас первое лето войны - лето тяжелых потерь и отступления в сорок первом...

Только перед самой Германией удалось догнать Бельскому своих авиаторов. Еще осенью, когда базировались в Польше на аэродроме Ежеве, командование предложило ему путевку на курорт, в Ессентуки.

- Фронт стабилизировался. К тому же дело идет к осени, затем зима. Время это, как известно, не балует летчиков летной погодой. Вот и поезжай, отдыхай себе спокойно, а главное - подлечись основательно в настоящей здравнице с настоящими специалистами. Будем ожидать тебя к весне здоровым и полным сил. К решающему, последнему удару,- говорил майор Лукьянов, стараясь рассеять сомнения Бельского. Тот все еще рассматривал врученную ему врачом путевку, не зная, как поступить с ней: то ли соглашаться на поездку, то ли вернуть.

Кавказ в предновогодние дни предстал перед его глазами молчаливо суровым, без признаков праздного веселья, характерного для курортных городов,- это война накладывала и здесь свой отпечаток. Но непривычно было видеть вечерами освещенными улицы городов, движение автомашин и железнодорожных электричек с незакрытыми, полностью сияющими фарами. Стояла зима, не по-настоящему сибирская, но все же со снегом и ярко светящим, негреющим солнцем.

У Бельского было поручение командира эскадрильи 16-го полка капитана Виктора Ивановича Жердева: проведать в Ессентуках его родителей, а заодно передать сестре от него фронтовой подарок - часы, купленные им в освобожденном Львове. Вот поэтому, когда Иван Ильич вышел из поезда на вокзал в Ессентуках, то сразу же принялся разыскивать дом по указанному в блокноте адресу.

Родители Виктора оказались милыми и гостеприимными людьми. Гость передал им теплый фронтовой привет, как просил его Виктор, его сестре собственноручно надел на руку часы и хотел было проститься, чтобы идти в санаторий, но родители дружно запротестовали:

- Никуда вы не пойдете. Послезавтра Новый год. Встретим вместе, а уж потом можно и в санаторий отправиться. Мы вас будем снабжать минеральной водой из источника, считайте, что курс вашего лечения уже начался...

Он остался. Уж сколько рассказывал им о своей фронтовой жизни, передал по памяти ситуации отдельных воздушных боев, а родителям Виктора все хотелось, чтобы рассказ продолжался.

- Как же это вы там живете, в лесу-то? Наверное, и согреться негде? А кто же вас там кормит? - это волнения мамы. До некоторой степени они кажутся наивными, но по-настоящему заботливыми, как и его, Бельского, матери.

Тоска по домашнему уюту и теплое гостеприимство удержали Бельского еще целую неделю после Нового года гостем у Жердевых. Только 8 января появился он в санатории.

12 января, поздно вечером, узнал, что войска их фронта начали наступление. Он сразу же бросился к дежурному врачу и стал просить, чтобы тот выдал его документы и отпустил из санатория. Но врач и слушать не захотел:

- Если вас направили сюда, значит, вам нужно сейчас лечение, а не фронт. Вот подлечим, и поезжайте тогда, но не раньше чем через три недели.

"Что же делать? Как поступить?" -думал он. Решил дождаться утра, чтобы попытаться уладить свой вопрос с главврачом.

Главврач еще более категорически отказал. Тогда Бельский решил уехать без документов. Санаторная путевка его не беспокоила, а вот проездные документы...

- Да ведь у меня же есть книжка Героя и проездные талоны, - осенила вдруг мысль.

Не прошло и часа, как он уже был у Жердевых. Зашел проститься. Мать сразу же начала суетиться с приготовлением подарка Виктору, не переставая при этом передавать разные наставления и напутствия...

Провожали на перроне его всей семьей. Когда показался на подходе к вокзалу поезд, мать Виктора не выдержала - громко заплакала, повисла на плече летчика :

- Дорогие вы мои сыночки! Да вы же молодые какие, жить только вам! Ну зачем, зачем же эта жестокая война, скольких уже она таких, как вы, забрала?.. Чувствует мое сердце, не увижу я сыночка...

- Не плачьте, мамаша! И я, и ваш Виктор приедем еще к вам, вот только войну закончим. Это будет последний бой, который принесет желанную нам победу.

Не знал тогда Бельский, что Виктор Жердев погиб в первый день нашего наступления. Эта весть долетела к нему в пути, когда он уже добирался в часть, во Львове. Вспомнил он тогда прощание на вокзале, слезы матери Виктора и подумал: "Неужели материнское сердце предчувствовало беду? Все дни нашего совместного пребывания мать ни разу не обмолвилась о том, с чем мы свыклись на фронте, а вот в те минуты, когда подходил поезд, не сдержалась..."

Позже Бельский узнал, что его минуты прощания с родителями Жердева совпали с минутами прощания летчиков полка с Виктором...

23 января Бельский наконец добрался в свой полк. Погода, казалось, противилась летчикам: хмурые дни с туманами сменялись отдельными снегопадами. Но летчиков не удержать, все стремились в бой, строго по графику взлетали и уходили к линии фронта группы, другие возвращались, спокойно и организованно приземлялись после успешного выполнения задания. В этом проявлялось высокое мастерство авиаторов.

Но в воздухе все реже и реже приходилось встречать противника, а еще реже - вступать с ним в воздушный бой. Стоило фашистским летчикам увидеть наши самолеты, как они сразу же обращались в бегство: одни камнем падали к земле, чтобы на бреющем полете, маскируясь на фоне местности, незаметно скрыться, другие прятались в облака.

Третьего дня, после возвращения Бельского в полк, перелетели на аэродром Альтдорф. Вот она, Германия, логово фашистов. Хочется побольше рассмотреть, но обзор ограничен: снегопад. Через несколько минут, как только дозаправили горючим самолеты, ведет он четверку на Одер, в район Олау. Высота облачности 300 - 400 метров. Летят над сплошным лесным массивом вдоль западного берега реки. В наушниках раздается голос ведомого Григория Патрушева:

- Бельский, справа впереди вижу "раму" и двух "фоккеров"!

Но он тоже уже заметил их и начал изготавливаться к атаке: его самолет прижимается к самой кромке облачности, чтобы как можно дольше остаться незамеченным, а затем доворотом заходить с задней полусферы. Хотелось ему прижать фашистов к земле, отрезать путь к облачности. Поэтому атакует ведущего ФВ-190 с небольшим превосходством в высоте. Фашист устремляется к земле, как и рассчитывал Бельский, но его ведомый крутым виражом со снижением уходит под нашу группу. ФВ-189 - двухфюзеляжный разведчик, которого атакует Дольников, успевает спрятаться в облачность. Бельский преследует ведущего. Тот опустился до бреющего полета, несется над самыми верхушками деревьев, даже не пытается маневрировать. Дистанция, разделяющая их, все уменьшается. Короткая очередь и ФВ-190 вспыхивает сплошным пламенем, а через миг врезается в землю. Все летчики группы становятся в вираж и наблюдают, как догорают в лесу остатки фашистского самолета.

Летчики переговариваются по радио: жалеют, что не успели завалить "раму", а Бельскому почему-то пришло на мысль наше отступление к Кавказу в сорок втором. Тогда нашим было тяжело. Куда ни посмотришь в воздухе - кругом враг. А от них гребовали: бить фашистов на земле, все силы - против наступающих колонн фашистов. Но все же, если нападали "мессершмитты", наши летчики не оставляли друг друга на произвол судьбы. Бельского, например, спас от расправы на подбитом "яке" капитан Аленин, а сколько раз выручали из беды его ведущий и командир Дмитрий Глинка! Вспомнил он и свои действия, когда спасал подбитого командира эскадрильи Петрова. Подобной взаимовыручки среди фашистов асов, как они заносчиво называли себя, ему не довелось увидеть на войне.

Все чаще нашим истребителям приходилось возвращаться с боевого задания и докладывать: "Воздушного боя не было..." или: "В заданном районе немецкая авиация не появлялась...". Было просто неловко: на земле идут упорные бои, а летчики в это время "прогуливаются" в спокойном небе над Германией. На очередном партийном собрании, учитывая сложившуюся воздушную обстановку, Бельский обратился к летчикам-коммунистам.

- Фашистская авиация все реже появляется в воздухе. Все чаще приходится возвращаться нам с полным, неиспользованным боекомплектом. А дорога к Берлину еще далека и нелегка для наземных войск. А что, товарищи летчики, если бы мы, заканчивая патрулирование и не встретив в воздухе противника, опускались к земле, выбирали себе цели и накрывали их огнем? Ведь цели для атак всегда можно найти, стоит лишь пройтись над землей в тактической глубине обороны противника. Давайте будем помогать нашим войскам бить противника огнем с воздуха! Не привозить обратно боеприпасы, а каждый снаряд и каждую пулю - в фашистов!

Его выступление поддержали все присутствовавшие. Первые же вылеты на следующий день показали, что для летчиков нашлось много работы ни земле: одна из групп обрушилась на колонну автомашин с солдатами, другая атаковала спецмашины, двигавшиеся в направлении линии фронта, третья - железнодорожный состав, на платформах которого перевозились войска.

Вскоре об инициативе наших летчиков стало известно в других частях и соединениях истребительной авиации. Этому способствовала армейская газета "Крылья Победы", поместившая очерк о партийном собрании 100-го полка, которое приняло решение: "Не возвращаться с боевого задания с неиспользованными боекомплектами. Каждый снаряд, каждую пулю - в фашистов. Этим ускорим желанный час нашей общей Победы".

3 февраля Бельский с группой из восьми самолетов уже заканчивал патрулирование. На смену им подходила группа Дмитрия Глинки. В воздухе противник не появлялся, поэтому Бельский повел самолеты на штурмовку автомашин, двигавшихся по дорогам. Когда возвращались со штурмовки, набирая высоту,- нужно ведь благополучно перелететь линию фронта - впереди по курсу полета увидели ракеты. Василий Бондаренко, который вел свою четверку выше, передал по радио:

- Иван, впереди немецкий аэродром. Ой как много самолетов на нем!

Бельский отворачивает группу немного в сторону и наносит обнаруженный аэродром на карту. Действительно, аэродром забит самолетами разных типов. Больше всего истребителей, их до сотни. Есть двухфюзеляжные разведчики ФВ-189, эти самые "рамы", большие трехмоторные транспортные самолеты Ю-52.

Доложив начальнику штаба о выполненном задании, Бельский сразу же обратился к командиру полка Лукьянову :

- Хорошо бы, товарищ командир, проштурмовать обнаруженный аэродром.

- Что ж, это неплохая идея. Хорошенько продумай операцию, все в деталях: сколько самолетов, кого из летчиков послать на это задание...

- На штурмовку аэродрома летчиков поведу я сам. Конкретные детали доложу позже, после разработки задания.

- Не возражаю. Приступай к подготовке!

Приказав техническому составу готовить самолеты, Бельский собрал весь летный состав полка и в деталях изложил план нанесения удара по аэродрому. Когда же дело дошло до комплектования группы, желающими оказались все летчики. Тогда он выделил двенадцать человек из наиболее опытных, с которыми уже хорошо слетался. Включил в группу и четырех летчиков из молодых, в том числе "штрафников" (так называли тех, кто имел взыскание). Им надлежало нанести удар по зенитным установкам, расположенным вблизи аэродрома. Своим заместителем, как и в прежних вылетах, назначил Василия Бондаренко.

Подошел командир полка Лукьянов. Бельский доложил ему о разработанном плане действий, представил выделенных летчиков. Командир одобрил принятые решения своего заместителя. Задал несколько вопросов ведущим подгруппам и некоторым летчикам, чтобы убедиться в том, хорошо ли поняли они свои задачи. По всему видно было, что командир удовлетворен подготовкой группы. Помолчав немного, он вдруг спросил:

- А как будет действовать группа, если над аэродромом появятся истребители противника?

Бельскому сразу же стало ясно, что как командир группы он не все предусмотрел.

- А вот об этом, товарищ командир, мы не договорились. Будем действовать по обстановке.

- Обстановка может оказаться сложной, и работы по управлению такой большой группой будет предостаточно, поэтому о действиях в случае появления противника в районе аэродрома нужно определенно договориться сейчас. Кто будет их атаковать?

- Товарищ командир! - обратился Бондаренко.- Я возглавляю группу прикрытия. Считаю, что нам надо и атаковать противника, если он окажется над аэродромом.

- Пожалуй, правильно. Учтите, что вашей группе надо иметь больший запас высоты, к аэродрому подходить с некоторым опережением штурмующей группы!

И вот четырнадцать "кобр" в воздухе. Вся группа быстро и организованно собралась в боевой порядок. Радовало возросшее мастерство летчиков. Да, с такими орлами не страшно идти ни на какое задание! Но на душе у ведущего группы почему-то неспокойно. Невольно вспомнился полет в далеком сорок втором году, когда он, еще будучи сержантом, новичком, шел в группе на штурмовку аэродрома Марфовка, что на Керченском полуострове. Тогда тоже на душе было неспокойно. Но разве можно сравнивать эти два вылета? Тогда фашисты были хозяевами в небе. В каждом вылете наши летчики ощущали на себе их превосходство. Поэтому и летели к ним, как к черту в зубы, чтобы отомстить, хотя бы на время ослабить их действия, используя внезапность нападения. Сейчас советские летчики - хозяева неба, они диктуют свою волю врагу.

"Интересно, волнуются ли мои ребята? Все спокойно и уверенно ведут свои машины. Так почему же на душе у меня неспокойно?" - чередой проходили одна за другой мысли в голове Бельского.

Словно пробудившись от неприятного сна, он отгоняет тревожные предчувствия, хочет прервать молчание. Нажимает на кнопку передатчика и, стараясь говорить как можно спокойнее, передает в эфир:

- Соколы! Подходим к цели. Проверьте, у всех ли включено вооружение? Как самочувствие? Усилить внимание!

Маршрут полета ведущий строит так, чтобы к аэродрому подходить с противоположной от линии фронта стороны, с тыла. Вот уже виднеется одинокая возвышенность. Она вблизи цели. Над аэродромом взлетает несколько разноцветных ракет. Прекрасно! Их опять принимают за своих.

Бельский еще раз охватывает взглядом группу. Все нормально: выше и впереди шестерка Бондаренко. Ниже - четверка Сапьяна. Вот они расходятся по парам. Две лары Бондаренко начинают резко пикировать на аэродром - каждая в разных, расходящихся направлениях.

Только теперь штурмующей группе, которая идет значительно ниже, стали видны "мессершмитты". Бондаренко и Кондратьев стремительно атакуют врага. Вблизи аэродрома два фашистских истребителя врезаются в землю. Другую пару только что взлетевших Ме-109 атакуют Сенюта со своим ведомым. Один "мессершмитт", оставляя за собой шлейф дыма, успевает сесть вблизи аэродрома на фюзеляж, второй уходит... Хорошо видно, как четверка Лихоноса - одна пара слева от аэродрома, другая - справа - накрывает огнем зенитные установки... Теперь слово за штурмующей группой, как и договаривались, она разделяется на четверки. Бельский разворачивает свою вдоль левой стороны аэродрома. Сапьяну же предоставляет правую. Все перестраиваются в пеленг. Первым переходит в атаку ведущий. Под небольшим углом пикирования ловит в прицел крайний самолет. Короткая очередь. Хорошо видно, как покрывается машина вспышками: снаряды и зажигательные пули ложатся в цель. Затем переносит огонь по другим самолетам, выстроившимся на стоянке, словно на смотре. Выводит "кобру" из пикировании у самой земли, набирает высоту, разворачивается для следующего захода и быстро бросает взгляд вниз. Перед глазами трудно поддающаяся описанию картина.

Над аэродромом - сплошная карусель. Когда-то гитлеровцы штурмовали наши аэродромы одним, реже двумя-тремя заходами. А наши летчики, наверное, и не считают заходов: как только один самолет выходит из атаки, другой уже накрывает цель. А ведь боевой истребитель - целый арсенал. Каждый имеет 37-миллиметровую пушку и к ней 75 снарядов, два крупнокалиберных пулемета с двумя тысячами и четыре обыкновенных пулемета с восьмью тысячами патронов в боекомплектах. Между пылающими машинами мечутся фигурки: гитлеровцы тщетно пытаются найти укрытие.

Зенитки молчат. Они подавлены огнем наших истребителей, не успев сделать ни одного залпа. Откуда ни возьмись - прямо впереди появляется на малой высоте транспортный самолет Ю-52. Но его уже атакует кто-то из прикрывающей группы. Самолет начал падать, наверное, раньше, чем гитлеровский летчик смог разобраться в обстановке.

После четырех заходов Бельский с Патрушевым поднимаются вверх, чтобы удобнее было ведущему следить за обстановкой и руководить действиями летчиков всей группы. Теперь к штурмующим присоединяются Бондаренко и Лихонос, отлично справившиеся со своим первоначальным заданием.

Все летчики действуют четко и слаженно, как предусматривалось при разборе задания на аэродроме перед вылетом. Бельский невольно вспоминает свое недавнее беспокойство. От него не осталось и следа! Но пора уж и кончать работу. Летчики, пожалуй, слишком увлеклись, совсем забыли о времени...

Он командует:

- Соколы! Конец работе. Выполняем тридцать три!

Возвращается на свой аэродром группа в полном составе. В воздухе - тишина. После столь напряженных минут это своего рода передышка. Все рады - задание выполнено успешно, но каждый знает, что расслабляться нельзя, пока не закончен полет. Под ровномерный гул мотора Бельский думает о том, какой трудный и славный путь прошли наши летчики от Кавказских гор до равнин Германии. Когда-то они говорили себе: "Выстоять! Во что бы то ни стало выстоять!" И армия, народ, страна выстояли. А теперь под крыльями советских самолетов логово фашистского зверя. И радостная заря Победы поднимается над землей"

Об авторе книги

Иван Бабак родился 26 Июля 1919 года в селе Алексеевка, ныне Никопольского района Днепропетровской обл, в семье крестьянина. Окончил Запорожский педагогический институт и Аэроклуб. Работал учителем. В Советской Армии с 1940 года. Окончил Сталинградское военное авиационное училище в 1942 году.

На фронтах Великой Отечественной войны с мая 1942 г. Командир звена 100-го ГвИАП (9-я ГвИАД, 8-я ВА, Южный фронт) Младший лейтенант Бабак отличился в боях при прорыве обороны противника на реке Молочная и освобождении Мариуполя. К сентябрю 1943 года сбил лично 18 самолетов противника и 4 в группе. 1 ноября 1943 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В конце июля 1943 года, во время боев за город Мариуполь, выполняя разведывательный полет вдоль железной дороги, Иван Бабак на малой высоте увидел, как из окон вагонов - теплушек ему махали руками люди. Прилетев на свой аэродром он доложил - "В вагонах находятся наши люди. По видимому, их собираются вывезти на каторгу. Необходимо срочно принять меры !"

Вскоре группа "Илов" в сопровождении истребителей ушли к станции. Удар наносился с особой точностью, только по паровозу и путям впереди эшелона. Охрана станции при этом разбежалась. Местные жители открыли вагоны и выпустили людей, вывозимых в Германию.

Вскоре после этого Бабак получил от жителей города подарок - "именной" самолет. На "Аэрокобре", приобретенной на средства собранные школьниками гор. Мариуполя, Иван Ильич летал в небе Украины, Молдавии, Румынии, Польши и Германии. Надпись "От школьников Мариуполя" была на обоих бортах фюзеляжа за кабиной. Инженер по радиооборудованию В.Ковальчук нарисовал справа на носу машины летящую богиню Победы (за что Бабак получил у противника, прозвище "Летающий Демон").

Продолжая активно летать Иван Бабак иногда одерживал по несколько побед за вылет. В конце мая 1944 года в боях под Яссами группа из 12 самолетов под командованием Бабака успешно провела бой с пятью девятками Ju.87 и прикрывающими их истребителями. В этом бою Бабак лично сбил 2 вражеских самолета.

В начале 1945 года, когда Бабака назначили командиром 16-го ГвИАП, его самолет принял Григорий Дольников. Известие об этом назначении было встречено летчиками полка с нескрываемой гордостью, как большую личную радость. Еще два года назад не обстрелянный сержант Бабак, теперь стал во главе одного из лучших гвардейских полков! По мирному времени такое событие, конечно, небывалая редкость. Но два суровых года войны, когда за плечами летчика более 300 боевых вылетов и свыше 30 уничтоженных вражеских самолетов, - это уже качественно другое измерение.

Боевые свойства Бабака не ограничивались смелостью и умением наверняка разить врага; он быстрее других сформировался и как организатор боя, и как отличный воспитатель молодых летчиков. Внешне Иван Ильич был невидным, но умное лицо и всегда изысканная опрятность делали наружность его довольно приятной. Честный и прямодушный, он отличался тонкостью, свойственной людям его профессии (до войны Бабак работал учителем). Откровенность его, совсем непритворная, была, однако же, не без расчета: он так искусно, шутливо, необидно умел говорить величайшие истины людям сильным, что их самих заставлял улыбаться.

С мая 1942 по апрель 1945 года Иван Бабак совершил 330 боевых вылетов, провел 103 воздушных боя, сбил 41 вражеский самолет - 37 лично и 4 в группе. За всю войну, в воздушных боях, его самолет ни разу не был даже подбит. Он не потерял в боях, которыми руководил, ни одного летчика. Был награжден Орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й Степени, Красной Звезды.

14 Апреля 1945 года Покрышкин направил в штаб армии документы на присвоение Бабаку звания Дважды Героя Советского Союза. А через день, 16 Апреля, Бабак прямо из бани, не успев до конца одеться, вылетел по тревоге на штурмовку вражеской колонны и был сбит зениткой. Сколько мог он тянул к линии фронта, а затем, не выдержав обжигающего огня, выбросился с парашютом. Упал на позиции вражеских артиллеристов и в полубессознательном состоянии, обгоревший, был взят в плен.

- Когда бежал от бани к самолету, ордена свои я не успел нацепить, не до того было, - вспоминал Бабак. - Ну и решил выдать себя за рядового летчика. А они слушают мои байки и смеются. Потом дают мне альбом с фотографиями наших асов-истребителей, где на первом месте красовался портрет Покрышкина, ну и моя личность там тоже оказалась...

Бабак был отправлен в лагерь для военнопленных. Лечили его там наши люди, чем могли. В плену Иван Бабак пробыл до конца войны. Благодаря долгим усилиям Александра Покрышкина, он был найден в одном из лагерей для интернированных, где бывшие военнопленные проходили проверку, освобожден и отправлен в полк. Нечеловеческие условия истощили организм летчика до предела. Но он вернулся в строй и снова начал летать.

Но в дальнейшем обстоятельства сложились для Ивана Ильича крайне неблагоприятно. Особисты не оставляли его в покое. И тогда он уехал на учебу в Москву. В 1947 году окончил Высшие офицерские летно-тактические курсы и стал учить искусству воздушного боя молодых летчиков. Однако в 1949 году Капитан Бабак вынужден был демобилизоваться и вернулся к себе на родину под Полтаву к довоенной профессии школьного учителя. Проработал много лет, и никто в школе, ни учителя, ни дети, не знали, что их преподаватель химии, скромный и немногословный Иван Ильич Бабак, - один из лучших Асов Великой Отечественной войны, лично сбивший 37 вражеских самолетов.

Узнав об этом, на одной из встреч ветеранов 9-й ГвИАД в Киеве, Александр Покрышкин возмутился: - Ну, знаешь ли, друг любезный, от такой твоей скромности гордыней и обидой на весь свет отдает. Золотую Звезду тебе вручили не для того, чтобы ты ее в шкатулке прятал ! Вот тебе дубликат Звезды, у меня еще есть, и будь добр носить ее и пацанов на примере своих подвигов воспитывать.

Школа, в которой долгие годы работал Иван Бабак, теперь носит его имя. Автор книги - "Звезды на крыльях".

Источник: "Уголок неба" (www.airwar.ru) \\\ - А. Мятишкин