"Ключи от заколдованного замка" - читать интересную книгу автора (Бадигин Константин Сергеевич)

Глава двенадцатая. КЛЮЧИ ОТ ЗАКОЛДОВАННОГО ЗАМКА

Императору Павлу. Девятое декабря 1800 года.

Я желаю видеть скорый и неизменный союз двух могущественнейших наций в мире, ибо когда Англия, император Германии и все другие державы убедятся, что как воля, так и руки наших двух великих наций стремятся к достижению одной цели, оружие выпадет у них из рук, а современное поколение будет благословлять ваше императорское величество, как избавителя от ужасов войны и раздоров партий.

Б о н а п а р т

2 января 1801 года. Первому консулу Бонапарту.

Несомненно, что две великие державы, вошедшие в соглашение между собой, повлияют на остальную Европу самым положительным образом, и я готов это исполнить.

П а в е л

Во имя сближения с первым консулом Бонапартом император Павел пожертвовал своими прежними убеждениями. В январе 1801 года, несмотря на сильные морозы, Людовик XVIII в срочном порядке был выдворен из Митавы. Годовая пенсия в сумме двухсот тысяч рублей, назначенная ему императором несколько лет назад, когда он считал, что призван восстанавливать троны и алтари, разрушенные французской революцией, прекращена.

Император Павел продолжал деятельно заниматься секретной экспедицией в Индию. 12 января он отправил к атаману Войска Донского генералу от кавалерии Орлову-первому собственноручное письмо. «Агличане приготовляются сделать нападение, — писал император, — флотом и войском на меня и на союзников моих — шведов и датчан; я готов их принять, но нужно агличан атаковать и там, где удар может быть чувствительнее и где они меньше ожидают. От нас ходу до Индии от Оренбурга месяца три, да от вас туда месяц, итого — четыре. Поручаю всю сию экспедицию вам и войску вашему, Василий Петрович. Соберитесь вы с оным и выступите в поход к Оренбургу, откуда любою из трех дорог или всемя пойдете с артиллерией, прямо через Бухарию и Хиву на реку Индус и на заведения аглицкие, на ней лежащие. Их войска того края, такового же рода, как и ваше, так, имея артиллерию, вы имеете полный авантаж. Приготовьте все к походу. Пошлите своих лазутчиков приготовить или осмотреть дороги, все богатство Индии будет нам наградою за сию экспедицию. Соберите войско к задним станицам и тогда, уведомив меня, ожидайте повеления идти. У Оренбурга, куда пришед, опять ожидайте другого — идти дальше. Такое предприятие увенчает вас всех славой, заслужит, по мере услуг, мое особенное благоволение, приобретет богатства и торговлю и поразит неприятеля в его сердце. Здесь прилагаю карты, сколько у меня их есть. Бог вас благословит. Есмь вам благосклонный Павел».

Поход в Индию казачьего войска без предварительной подготовки был весьма сложным и трудным делом. Император Павел рисковал. Однако выигрыш не исключался, и поход мог завершиться блестящей победой. Политическая обстановка в Индии не благоприятствовала англичанам, и если бы русским удалось достигнуть индийских пределов, то англичане могли лишиться всех своих тамошних завоеваний.

Несмотря на секретность индийского похода, слухи о каких-то военных мероприятиях русского правительства, несомненно, достигали Лондона.

1 февраля, в пятницу, император Павел вместе с семейством переселился в замок архистратига Михаила. Несмотря на все принятые меры, пребывание в новопостроенном замке не было безопасным для здоровья. Повсюду в помещениях были заметны следы сырости. Печи не могли нагреть и осушить воздух. Бархат, которым были обиты стены в некоторых комнатах, стал покрываться плесенью. Хотя в большой зале замка постоянно поддерживался огонь в двух больших каминах, во всех углах ее образовался сверху донизу слой льда. Густой туман наполнил все помещения, разрушая живопись и портя мебель.

Но Павел не замечал ни льда, ни сырости, ни зловещего тумана. Он часами расхаживал по замку, переходя из одной комнаты в другую, рассматривая картины и скульптуры, притрагиваясь, гладил, похлопывал ладонью.

Замок представлял собой совершенно правильный квадрат, окруженный со всех сторон рвами с гранитными берегами. Вода поступала в них из Фонтанки. Через рвы переброшены в разных местах пять подъемных мостов.

Итак, император Павел укрылся от своих подданных за крепкими стенами и рвами, наполненными водой. На стенах замка стояли двадцать новых бронзовых пушек двенадцатифунтового калибра.

Придворные, запертые в Михайловском замке, охранявшемся наподобие средневековой крепости, влачили скучное и однообразное существование.

Княгиня Гагарина-Лопухина оставила дом своего мужа и расположилась в новом дворце. Ее хоромы находились под кабинетом императора, из которого в комнаты Гагариной вела особая лестница. Пользуясь этой лестницей, император мог попасть и в комнаты своего любимца графа Кутайсова.

Император, поселив Анну Петровну в замке, уже не выезжал, как это было раньше, в коляске шестериком. Даже верховые поездки императора ограничивались летним садом, куда, кроме императора и самых ближайших лиц свиты, никто не допускался.

В день переезда императора в Михайловский замок не было сугубо обязательного вахт-парада. Государь поутру в семь часов в сопровождении обер-шталмейстера графа Кутайсова прибыл из Зимнего дворца в замок.

Как сказано в камер-фурьерском журнале, обед был в обычное время. К обеденному столу были приглашены: обер-камергер граф Строганов, генерал от инфантерии Кутузов, обер-гофмаршал Нарышкин, обер-шталмейстер граф Кутайсов, адмирал граф Кушелев, действительный статский советник князь Куракин.

Вечером в театре Михайловского замка состоялось первое театральное представление: играны были французскими актерами две оперы: «Ревнивый любовник» и «Жених».

2 февраля в замке был устроен маскарад для дворянства и купечества. На маскарад явилось 2837 масок.

Но праздник носил мрачный оттенок. В замке господствовала сырость. В комнатах во время маскарада образовался густой туман, и, несмотря на тысячи горевших восковых свечей, повсюду господствовал полумрак.

Наследник Александр Павлович занял комнаты в нижнем этаже — там было самое сырое помещение замка. Его положение с каждым днем становилось все затруднительнее. Недоверие императора принимало более резкие формы. Он возмущался свободомыслием своего старшего сына и видел в нем противника своих политических взглядов. Отец и сын перестали понимать друг друга.

Если Александр, до того как его отец стал императором, утверждал в разговоре с друзьями, что наследственный престол — установление несправедливое и нелепое и что верховная власть должна быть дарована не случайностью рождения, а голосом народа, который сумеет избрать способного правителя, то после воцарения на престол Павла, казалось, еще больше утвердился в своих взглядах.

Павел много знал о воззрениях сына и о многом догадывался.

В Петербурге шумела февральская пурга. Она завалила глубокими сугробами улицы и площади. С четырех часов утра из тюрем выгоняли арестантов, и они лопатами разгребали занесенный снегом город.

Император допоздна засиживался за письменным столом. Не желая посвящать в секретный план индийского похода лишних людей, он многие вопросы решал самостоятельно.

Сегодня он написал генералу Орлову еще одно письмо, разъясняющее его взгляды на будущее завоеванной Индии:

«Индия, куда вы направляетесь, управляется одним главным владетелем и многими малыми. Агличане имеют у них свои заведения, приобретенные или деньгами или оружием, то и цель все сие разорить и угнетенных владетелей освободить и ласкою привесть России в ту же зависимость, в какой она у агличан, и торг обратить к нам. Сие вам в исполнение поручая, пребываю вам благосклонный. Павел».

В конце февраля генерал Орлов донес императору, что все полки выступили в поход. В полках насчитывалось 22 507 человек при двенадцати единорогах и двенадцати пушках. А лошадей взято сорок одна тысяча.

Все полки разделены на четыре заслона. Первым командовал генерал-майор Платов, освобожденный для предстоящего похода в Индию из Петропавловской крепости.

28 февраля генерал Орлов получил рескрипт, в котором государь объявлял войску благоволение за готовность и исправность к выступлению. Вместе с тем его величество желал счастливого похода и успеха.

28 февраля 1801 года сильная эскадра под командованием адмиралов Паркера и Нельсона вышла из английского порта Ярмута в Балтийское море. Лорд Нельсон горел желанием наказать Швецию и Данию и уничтожить русский флот, зимовавший в Ревеле. Англия не без основания боялась лиги северных держав и принимала свои меры.

В феврале же месяце неожиданно появился указ всемилостивейше уволить от всех дел действительного тайного советника Ростопчина. В тот же день князю Александру Борисовичу Куракину повелено было вступить в должность по званию вице-канцлера, а графу Палену присутствовать в коллегии иностранных дел и в «совете нашем».

Кроме того, графу Палену поручено начальствовать и над почтовой частью. Таким образом, все нити государственного правления оказались в руках военного губернатора.

Тайная экспедиция была загружена всякого рода делами, и подозреваемых в преступных умыслах подвергали допросам и пыткам. Строгость полиции была удвоена. Генерал-прокурор Обольянинов был главным начальником над тайной экспедицией. Столица приняла особенный вид. В девять часов вечера, после пробития зори, по большим улицам перекладывались рогатки и пропускались только врачи и повивальные бабки. Эти меры вызывали у петербуржцев уныние и беспокойство.

Граф Пален был буквально осыпан царскими милостями и все же, не задумываясь, возглавил заговор. Он не рассчитывал на прочность своего положения. Каждый день могла обрушиться на него немилость императора. Он мог быть разжалован и сослан в Сибирь. Каждая ночь проходила в тревоге. Он знал, что завистники, окружавшие императора, без устали чернили его клеветой. Поэтому, несмотря на высокую должность и награды, граф Пален не чувствовал себя твердо и должен был беспокоиться о своей безопасности.

В таком же положении находились и многие гвардейские офицеры и крупные сановники столицы. Всякий вельможа в любой день мог быть сослан в Сибирь или награжден высшим орденом, мог получить в подарок несколько тысяч крепостных или лишиться всего имущества. Заговор против императора вырос на благоприятной почве. Многие догадывались о его существовании, но не доносили о своих подозрениях. А если и находились желающие выслужиться, то их доносам не давал хода генерал-губернатор граф Пален, которому подчинялась полиция.

В четверг, 7 марта, у госпожи Жеребцовой опять собрались гости. На этот раз гостей было четверо. Граф Петр Алексеевич Пален, командир Преображенского полка Степан Александрович Талызин, генерал-адъютант Уваров и Платон Александрович Зубов. Разговор был серьезный.

— В прошлый раз мы были слишком откровенны, — говорил Пален. — Людей собралось много, и нашелся предатель. Он написал письмо императору. Я перехватил это письмо. Но не исключено, что император все равно узнает о заговоре. Надо решать. Ваше слово, Степан Александрович.

Талызин потрогал себя за воротник. Вынул табакерку, постукал по ней пальцами.

— Я не вижу препятствия, Петр Алексеевич. Депрерадович ручается за Семеновский полк. Верный и преданный императору генерал Кологривов будет обезврежен. И гусар нам нечего бояться.

— Мои офицеры не заступятся за императора, — сказал генерал Уваров. — Но вот в чем загвоздка: полк конной гвардии генерала Тормосова настроен верноподданнически. Особенно опасен для нас полковник Саблуков.

— Странно, — сказал Талызин. — Его отец, вице-президент мануфактур-коллегии, был тяжело оскорблен императором. Саблукова-отца, больного, буквально выдворили из Петербурга.

— Помню, помню… — закивал головой граф Пален. — Сын был оскорблен страшно. И все же я его опасаюсь больше, чем всех офицеров гарнизона. Он считает личность помазанника божьего и самодержца неприкосновенной. Особенно полковник Саблуков опасен, если его эскадрон будет нести дворцовый караул.

— Что же делать?

— Я обезврежу его, — решился граф Пален. — Я знаю, как это сделать.

— Странный человек этот полковник Саблуков, — сказал Платон Зубов. — Я несколько раз пытался намекнуть ему насчет наших дел, но всякий раз он уходил от прямого ответа.

— Господа, довольно о Саблукове. Мы принимаем решение предъявить наши требования императору ровно в полночь на двенадцатое марта. Так я вас понял? — сказал, как всегда добродушно улыбаясь, граф Пален.

— Да.

— Все согласны?

— Все, отступать поздно и очень опасно, — сказал Талызин.

— Итак, в двенадцать ночи князь Платон Александрович предложит императору отречение. Будем надеяться, что он примет наше предложение. Собираемся в квартире у генерала Талызина в Зимнем и в двенадцатом часу выступим. В день выступления мы пробьем в полках зорю на четверть часа раньше. Это будет сигналом.

— Я боюсь за вас, господа, — вступила в разговор молчавшая хозяйка. — Чем это все закончится?

— Ольга Александровна, — целуя у нее руки, сказал граф Пален, — я советую вам выехать из Петербурга. Мало ли как все может обернуться? Зачем вам рисковать?

— Куда выехать, Петр Алексеевич?

— За границу. В Берлин, например. Завтра утром в одиннадцать вам будет готов паспорт. Увидите нашего дорогого Чарльза Витворта. Мы все так скучаем без него.

Мадам Жеребцовой предложение понравилось. Особенно ее привлекла возможность встречи со своим другом Чарльзом Витвортом. Ольга Александровна любила англичанина серьезно, всей душой. Больше десяти лет продолжалась их дружба. Когда они познакомились, дипломату было двадцать восемь, ей — двадцать пять лет… И вот теперь через разных лиц Ольга Александровна прослышала о черной измене своего друга. Говорили, что он женится и выбор его пал на герцогиню Дорсет.

Госпожа Жеребцова решила ехать. Конечно, обезопасить себя от всех случайностей — дело хорошее, но главным все же был Витворт. Что же касается графа Палена, то, предлагая госпоже Жеребцовой выезд за границу, он заботился больше о себе. Мало ли как повернутся события? И такой свидетель и соучастник, как Ольга Александровна, может сделаться опасным.

— Благодарю вас, Петр Алексеевич, я выеду завтра же.

— Отлично, рад за вас.

Граф Пален хотел не только отстранить от престола императора Павла, но и ограничить монархическую власть в России, и сегодня он решил посоветоваться с генералом Талызиным.

— Степан Александрович, — сказал губернатор, выбрав удобный момент. — Не кажется ли вам достойным, после того как мы уберем Павла, ограничить власть Александра и остальных русских императоров?

— Как это можо сделать? — насторожился Талызин. — Не вижу способа.

— Очень просто. Перед присягой я предъявлю Александру конституционный акт. Он будет напуган событиями и подпишет. Мне кажется, что аглицкий способ правления — самый лучший: там король и парламент.

— Но это революция, а я убежденный монархист и считаю, Петр Алексеевич, что могущество России держится на самодержавной власти… Прошу вас не забывать: я против сумасшедшего тирана, но за монархию. Она священна для меня.

Генерал Талызин разволновался.

— Я хотел знать ваше мнение, Степан Александрович, только и всего, — поспешил успокоить его губернатор.

Однако генерал Талызин его не убедил, а только заставил скрывать свои мысли.

В этот вечер последний раз пили в доме госпожи Жеребцовой за удачу заговора. Разошлись после полуночи.

Девятого марта в 10 часов 27 минут поутру солнце вступило в знак Овцы и по всему земному шару день стал равен ночи.

Утром 10 марта 1801 года настроение императора омрачилось анонимным письмом. Письмо принес ему граф Кутайсов.

— Откуда письмо? — спросил император, впившись в ровные строчки, написанные разборчивым почерком.

— Нашел у себя в комнате, ваше величество.

— Здесь, в замке?

— Нет. В доме на Набережной.

Письмо было коротким и состояло из списка лиц, участвующих в заговоре на жизнь его императорского величества. Перечислено два десятка знатных персон, играющих немалую роль при дворе и в государстве.

— Граф Пален заговорщик?!

— Так точно, ваше величество, в письме указано.

— Нет, наверное, я сойду с ума. Но что нам делать?

В продолжение всего царствования истории всех царей, низложенных с престола или убитых, неотступно преследовали императора, точно привидения. Страх сбивал его с ума, затемнял рассудок.

— Надо призвать генерала Аракчеева, назначить его военным губернатором Петербурга, выслать графа Палена, — быстро сказал Кутайсов.

Павел внимательно посмотрел на своего любимца.

— А ты… Тебя нет в заговорщиках?

— Ваше величество… — Кутайсов упал на колени и стал слюнявить толстыми губами царские башмаки.

— Верю, верю, ты мне не изменишь… Пошли верного человека к Алексею Андреевичу.

Павел сел за стол, обмакнул перо в чернильницу: «Немедленно явиться. Павел».

— Немедленно, — повторил император. Он вложил записку в конверт, запечатал. — Пусть скачет во весь дух.

Кутайсов мгновенно исчез из кабинета.

Чтобы успокоиться, император стал вышагивать из одного угла комнаты в другой. Тяжелый ковер скрадывал шаги. Знакомая обстановка, где каждая мелочь сделана по его указанию, недавно так радовавшая, сейчас потеряла всю свою привлекательность.

Собственно говоря, эта комната называлась спальней. Но император проводил в ней дневное время. Стены спальни были выложены деревом, окрашенным в белый цвет.

По стенам картины знаменитых художников. За простыми ширмами стояла маленькая походная кровать без занавесок. Над кроватью всегда висели шпага, шарф и трость. Еще выше над ней парил ангел работы Гвидо Рени. На противоположной стене помещалась картина, где цветными красками были изображены все формы обмундирования русской армии.

Бюро, на котором писал Павел Петрович, было тонкой работы. Императрица Мария Федоровна трудилась над ним несколько лет, чтобы искусной резьбой порадовать мужа.

Походив взад-вперед по комнате, император успокоился. Его утешало, что сейчас нарочный скачет к генералу Аракчееву. Он не сомневался, что Алексей Андреевич, получив записку, не задержится ни на минуту. Павел опустился в кресло, откинулся на спинку и, закрыв глаза, долго сидел не шевелясь. Он представил себе высокого молодого человека, удивительно похожего на большую обезьяну в мундире. Аракчеев был худощав, сутуловат, с длинной жилистой шеей, с маленькой головой и толстыми ушами. Да, не красавец был Алексей Андреевич Аракчеев, зато преданный.

В тот же день военный губернатор фон дер Пален узнал о тайном гонце императора. На его столе лежала копия царской записки к Аракчееву. Граф понял: Павел знает о заговоре.

Утром в понедельник 11 марта император проснулся в хорошем настроении. Он решил, что сегодня обязательно получит депешу от генерала Орлова, и стал снова изучать маршрут на Индию.

В семь часов граф Пален вошел в кабинет императора.

— В столице все благополучно, ваше величество…

— Подождите… — Павел с озабоченным видом подошел к двери и запер ее на ключ. Повернулся к графу и долго смотрел на него.

Сердце военного губернатора сжалось.

— Граф Пален, вы были в Петербурге в 1762 году?

— Да, ваше величество. Но что вам угодно сказать?

— Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола?

— Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом. Я был очень молод и служил в низших офицерских чинах. Я не подозревал, что происходит, ваше величество. Но почему вы задаете мне этот вопрос?

— Почему? Потому, что хотят повторить 1762 год.

— Да, ваше величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре.

— Что вы говорите? Вы участвуете в заговоре? — Император тяжело уставился на графа. — Смотрите на меня.

— Сущую правду, ваше величество, — не отводя глаз, ответил Пален.

— Меня хотят убить?

— Так точно, ваше величество.

— Знаете?!

— Знаю, ваше величество.

— Но почему… — Император притопнул ногой. Его лицо сделалось пунцовым. — Почему я не от вас узнал о заговоре?!

— Ваше величество, если генерал-губернатор знает о заговоре, вам беспокоиться нечего. Ваша священная особа охраняется денно и нощно. Еще два-три дня, и все нити будут в моих руках. Вот тогда вы узнали бы все… Я осведомлен, что вы, ваше величество, получили анонимное письмо. Но поверьте, заговорщиков в два раза больше.

— Кто? Скажите, кто?

— Ваше величество, еще два дня прошу вашего терпения. Я должен знать наверное… Но измена гнездится и здесь, во дворце, — добавил многозначительно граф Пален.

— Чего хотят заговорщики? Это-то вы мне можете сказать?

— Ограничения самодержавия или отречения от престола, государь.

— А если я не соглашусь?

— Тогда… тогда смерть, ваше величество.

— А мои сыновья: Александр, Константин… Что думают они?

Военный Губернатор потупил взор.

— Отвечайте, — прикрикнул император.

— Они молчат, ваше величество.

Щеки императора дернулись, весь он напрягся, казалось, что он вот-вот бросится на генерал-губернатора.

— Не угодно ли стакан лафиту, ваше величество?

— Что, что вы сказали, граф?

— Скверная привычка предлагать лафит, когда трудно сказать что-нибудь другое… Прошу прощения, ваше величество.

Император долго молчал. Он верил и не верил фон дер Палену. Но мысль, что граф признал себя в числе заговорщиков, успокаивала императора. Но главное, он надеялся на Аракчеева и ждал его с нетерпением. По расчетам Павла он должен был быть во дворце этим вечером. Но сыновья! Неужели они тоже против него?

— Каковы намерения императрицы? Скажите мне правду, граф.

— Каковы бы ни были ее намерения, она не обладает ни умом, ни гениальностью вашей матери. У нее двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было семь лет, ваше величество.

Ответ Палена, казалось, был неопределенным, но император понял.

— Я вынужден просить подписи вашего величества под этим документом, — граф Пален вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу и развернул ее. — Мне тяжко говорить, но безопасность вашего величества для меня превыше всего.

В руках Палена был указ об аресте членов царской семьи.

Император быстро пробежал глазами по строчкам.

— Наследника — в Шлиссельбург, великого князя Константина — в крепость, ее величество постричь и в Архангельск, — бормотал император. — Великих княжон — по монастырям отдаленнейшим.

— Разумеется, ваше величество, это будет сделано только в случае крайне необходимом. Однако необходимость может возникнуть каждую минуту.

Павел поднял помутневшие голубые глаза на графа Палена.

— Пусть будет так. Меня не жалеют, и я… не пожалею. Призываю в свидетели бога.

Павел посмотрел на образ пресвятой богородицы, у которого светился огонек тяжелой лампады, и, взяв в руку перо, подписал.

— Возьмите, граф Пален. Все говорят, что я сошел с ума. А причем здесь я?

— О заговоре никому ни слова, ваше величество. Иначе мы не излечим болезнь, а загоним ее внутрь. — Пален снова сложил бумагу и спрятал в карман.

Император ослабел от внезапно охватившего его страха. Он стал тяжко дышать, пошатнулся и упал в кресло.

— Что с вами, ваше величество? — Пален бросился к Павлу.

— Меня не пожалели, и я не пожалею, — придя в себя, повторил император. — Благодарю вас, Петр Алексеевич, сердечно благодарю… Но может быть, вы посоветуете мне еще какие-нибудь меры для моей безопасности.

Граф Пален упал на колени и поцеловал руку императора.

— Я принял все меры, ваше величество… Разве только… Если еще удалить вот этих якобинцев, — граф указал на дверь, за которой стоял караул конногвардейского полка… — Да прикажите заколотить дверь в спальню императрицы.

— Благодарю вас, — еще раз сказал император. — Ваши советы непременно исполню.

Выйдя из кабинета, граф Пален опустился в кресло, стоявшее у дверей. Ноги не держали. Несколько минут он сидел, ни о чем не думая, чувствуя в затылке щемящую боль. Пожалуй, он был самый старший из заговорщиков. Недавно ему исполнилось пятьдесят пять лет.

День прошел своим обычным порядком. В одиннадцать, как всегда, начался развод. Однако всех удивило отсутствие великих князей Александра и Константина. Они участия в разводе не принимали. Император был очень гневен, но от обычных наказаний воздержался.

После развода генерал Пален собрал у себя на квартире всех офицеров гвардии. Он вышел к ним с мрачным, расстроенным лицом и сказал:

— Господа, государь приказал вам объявить, что службой вашей он чрезвычайно недоволен, что он ежедневно и на каждом углу примечает ваше нерадение, леность, невнимание к его приказам и вообще небрежение к исполнению вашей должности, так что если и впредь он будет замечать то же, то он приказал вам сказать, что он разошлет вас всех по таким местам, где и костей ваших не сыщут. Извольте ехать по домам и старайтесь вести себя лучше.

Гвардейцы ответили на слова Палена глухим ропотом.

— Пудру, букли долой, надоело! — сказал кто-то громко.

— Долго ли нам терпеть надругательства, ждать, когда отправят в Сибирь? — поддержал другой голос.

Граф Пален внимательно посмотрел на офицеров.

— Кто говорит, тот подлец — с выражением сказал он, помолчав. — Кто делает — молодец.

После развода Павел в сопровождении графа Кутайсова совершал прогулку верхом.

Граф фон дер Пален снова поспешил во дворец, но на этот раз он прошел в комнаты наследника, Александра Павловича.

Его встретил полковник Аргамаков.

— Где наследник?

— Сейчас доложу.

Через несколько минут в переднюю вышел Александр.

— Здравствуйте, Петр Алексеевич. Рад вас видеть.

— Вести нерадостные, ваше высочество.

— Что случилось? — Александр побледнел и схватился за сердце.

— Император знает о заговоре.

Александр молчал, раскрыв в ужасе глаза.

— Извольте прочесть, ваше высочество.

— Что, что прочесть?

— Указ об аресте вашем и всей царской фамилии.

Александр едва разбирал буквы. Под ним подгибались ноги. Чтобы не упасть, он схватился за спинку кресла.

Страшная участь ожидала заговорщиков, если бы Павел остался императором. Сотни людей лишились бы головы или навечно остались в сибирской ссылке.

— Завтра я должен вас арестовать, ваше высочество.

— Все пропало, мы погибли.

— Нет, не все пропало, ваше высочество. Арестовать мне велено завтра. Еще ночь в вашем распоряжении, сегодня мы живые люди, а завтра — мертвецы. От вас, ваше высочество, зависит ваша судьба.

— Но что я могу сделать?

— Согласиться на силу и стать завтра императором.

— Нет, не могу, не могу, не могу! — Наследник закрыл руками лицо и зарыдал.

Граф Пален посмотрел на него с презрением.

— Вспомните ваши слова, ваше высочество. Вы хотели свергнуть безумного самодержца, хотели даровать России гражданскую вольность. Мы поверили вам. А теперь всех ждет плаха. Прощайте, ваше высочество.

Пален повернулся и сделал несколько шагов.

— Сударь, вернитесь.

Граф Пален обернулся.

— Я согласен. Но обещайте мне, граф, что вы не сделаете плохого, клянитесь. — Александр Павлович вытер платком глаза.

— Клянусь, что сделаю все, что в силах человеческих, чтобы этого не было… — Граф Пален бросился к наследнику и упал перед ним на колени. — Ваше величество, отныне вы для меня государь император. Вы спасли Россию, спасли всех нас. Благодарю, благодарю, ваше величество.

Он схватил вялую, холодную руку наследника и стал целовать ее.

«И все-таки я не верю ему, — думал граф Пален, сидя в санях по дороге домой. — Слишком слаб душой наследник. Он может вдруг надумать и покаяться своему батюшке. Спасет себя и погубит всех нас. Надо что-то сделать, чтобы обезопасить заговор с этой стороны. Попрошу графа Уварова не отходить от него до самого конца, — решил военный губернатор и велел повернуть сани обратно, чтобы найти во дворце генерал-адъютанта Уварова. — Федор Петрович не даст великому князю совершить глупость, в этом я уверен».

Великий князь Александр провел весь день отвратительно. «Я посмел поднять руку на своего отца!.. Ужасно… Мне никто не простит такое, — размышлял он, обхватив руками голову. — Но ведь я решился только для блага России, чтобы спасти Россию, — старался он успокоить себя. — Я предоставлю отцу его любимый Михайловский замок. Он будет иметь все, что захочет, все, кроме свободы: театр, церковь, книги. Будет окружен роскошью и не почувствует заточения».

Понемногу Александр Павлович уверил себя, что отец отдохнет от великих дел и ему в замке, под надзором бдительной стражи, будет легче дышать… Но боязнь за свою жизнь так и не покинула наследника.

Генерал-адъютант Уваров весь день не спускал глаз с наследника. Человек небольшого рассудка, он был отличным исполнителем. О нем ходил забавный анекдот, будто он, командир гвардейского конного полка, не умел ездить на коне и всегда держался за ремень, привязанный к передней луке седла. Однако рука у генерала была твердая.

Одиннадцатого марта 1801 года эскадрон, которым командовал полковник Саблуков, должен был выставить караул в Михайловском замке. Конногвардейский полк нес внутренний дворцовый караул, состоявший из двадцати четырех рядовых, трех унтер-офицеров и трубача. Караул был выставлен в комнате перед кабинетом императора, спиною к ведущей от него двери. Караулом командовал корнет Андриевский.

В овальной комнате, примыкавшей к парадной лестнице, стоял другой внутренний караул, от Преображенского полка. Сегодня караул был составлен на одну треть из старых гренадер и на две трети — из солдат Преображенского полка, дурно относящихся к императору.

Главный караул во дворце замка и наружные часовые состояли из роты Семеновского полка и находились под командой капитана из гатчинцев, немца Пайкера.

На разводе адъютант конногвардейского полка Ушаков передал полковнику Саблукову приказание великого князя Константина Павловича быть дежурным по полку. Это было странно. Полковник, эскадрон которого стоит в карауле, обязан осматривать дворцовые посты, и других обязанностей на него не возлагается. Саблуков хотел обжаловать приказ перед великим князем, но его на разводе не оказалось.

После развода полковник Саблуков отвел караул во дворец и, напомнив корнету Андриевскому о его обязанностях, вернулся в казармы и принял дежурство.

Вечером, в половине девятого, во дворец привезли пажей. Пажеский корпус помещался на Миллионной улице, в каком-то невзрачном строении. Первой обязанностью пажей было прислуживать во дворце императорской фамилии и ее гостям.

С столовом зале, украшенном большими картинами, изображавшими батальные сцены, и слабо освещенном канделябрами с восковыми свечами, был накрыт стол. За пять минут до появления императора пажи заняли свои места у стульев впереди придворных лакеев.

Каждый паж держал в руках тяжелую серебряную тарелку, обернутую салфеткой. Мальчики были обряжены во французские кафтаны и в шелковые чулки.

Ровно в девять часов двери внутренних покоев растворились и император в сопровождении императрицы, наследника и прочих лиц царской фамилии с их воспитателями графом Строгановым и графиней Ливен вступил в зал. Он шел впереди всех, под руку с императрицей.

Грозно оглядываясь по сторонам и фыркая, император резким движением снял с рук краги и вместе со шпагой передал в руки дежурному камер-пажу. Он сел за стол первым, по правую его руку села императрица, по левую — великий князь Александр Павлович. Прочие приглашенные заняли приготовленные для них места.

Во время ужина великий князь Александр Павлович был молчалив и задумчив. Император, наоборот, был чрезвычайно весел и разговорчив. Заметив молчание наследника, он спросил:

— Что с вами, сударь, сегодня?

— Государь, я чувствую себя не совсем хорошо.

— Ну, так поговорите с доктором и берегите себя. Надо останавливать недомогание с самого начала, чтобы помешать превратиться ему в серьезную болезнь.

Великий князь ничего не ответил, поклонился и потупил глаза. За ужином в первый раз был поставлен на стол новый прибор, украшенный видами Михайловского замка. Император был восхищен и многократно целовал рисунки на фарфоре.

— Это счастливый день в моей жизни, — повторял он.

Случалось, что, когда государь был в особенно хорошем расположении духа, к столу призывался придворный шут Иванушка, изумлявший иногда самого Павла смелостью своих речей. Но уже несколько месяцев, как шут заслужил немилость и был изгнан из дворца.

После ужина государь, перед тем как удалиться во внутренние покои, осматривал пажей. Оставшись довольным, он вывалил остатки конфет в дальний угол столовой и забавлялся тем, как мальчишки, толкая и обгоняя друг друга, старались набрать побольше лакомств.

Посмеявшись, император направился в покои Анны Петровны Гагариной. Там он всегда заканчивал вечер после ужина с императрицей.

Глухая дворцовая карета отвезла мальчишек, прислуживавших за царским столом, в Пажеский корпус. Когда они вылезли из кареты и вошли в переднюю, часы отбили десять ударов.