"Кольцо великого магистра" - читать интересную книгу автора (Бадигин Константин Сергеевич)

Глава четырнадцатая. ЯГАЙЛА ОЛЬГЕРДОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ И РУССКИЙ

— Ты говоришь, я накликал на себя гнев богов, — сдерживая бешенство, сказал великий князь Ягайла; маленькие черные глазки его сверкали. — Отведи от меня их гневную руку, на то ты и великий жрец.

Ягайла поостыл в дороге и, увидев великого жреца, не стал попрекать его отравленной рубахой.

— Уважать старших завещано богами, — хмуро ответил Гринвуд, — и ты знаешь, что я только ничтожный служитель великого Перкуна. Через меня он передает людям свою волю. — Жрец поднял на князя свои серые холодные глаза. — Духи предков рассердились и грозят навредить тебе… Вместе с нами они живут невидимые. — Он повел вокруг рукой.

— А русские священники толкуют, что дух, освобожденный смертью, улетает в очень далекие места: либо в рай, на небеса, либо в ад, глубоко под землю. Может быть, безопаснее нашему народу принять их веру? — И Ягайла вытер вспотевшую лысину; он не любил и боялся говорить о душах умерших.

Не чувствуя себя спокойным в замке великого жреца, он опасливо посмотрел по сторонам.

Комната, служившая для приема гостей, была украшена дорогими восточными коврами. На полу лежали тяжелые медвежьи шкуры. Сверху нависал потолок из тяжелого дуба с квадратными брусьями. На самом верху наружной стены едва светилось несколько маленьких и узких окон. Стекол не было, в непогоды окна прикрывались промасленной холстиной. В глубокой нише пряталась статуя Перкуна высотой в два локтя, отлитая из чистого золота. Золотой Перкун ничем не отличался от огромной деревянной святыни в главном храме. Вместо глаз у него торчали два рубина, как две крупные вишни. Обычно золотой Перкун был закутан бархатным покрывалом, но сегодня жрец снял его. Идол с давних пор передавался из рода в род, и сейчас никто не мог назвать ни времени, когда он был сделан, ни имени мастера.

Услышав слова Ягайлы, жрец усмехнулся.

— Посмотри, великий князь. — Он отдернул алый суконный завес, скрывавший от любопытных глаз небольшой поставец.

На полке Ягайла увидел десятка два рукописных книг в кожаных переплетах. Он заинтересовался и попробовал поднять толстую книгу, окованную железом.

— Ох, тяжела! — сказал он.

Ягайла еще раз приподнял книгу и покачал головой.

Взгляд его случайно упал на истукана в нише. Увидев, что князь смотрит на золотого Перкуна, жрец взял в руки подсвечник с тремя горящими свечами и поднес его ближе к идолу. Совершилось чудо: глаза Перкуна ожили, засветились, засверкали. Да и сам бог засветился дрожащим золотым светом.

Великий жрец любил удивлять.

Князь, открыв рот, смотрел на ожившего бога. Ему казалось, что Перкун на его глазах оброс золотистыми волосами, залохматился и стал выше.

Гринвуд чуть заметно двигал подсвечник, и грани рубиновых Перкуновых глаз вспыхивали красными огоньками.

— Это великий Перкун, — сказал жрец, — тебе одному из непосвященных посчастливилось увидеть его воплощение. — И про себя подумал: «Что бы ты сказал, если бы увидел бога Поклюса в моих подземельях?» Легкая усмешка тронула его губы.

Ягайла быстро взял себя в руки и сделал вид, что по-прежнему заинтересован книгами.

— Только очень умные люди могут писать тяжелые и толстые книги, — сказал он. — Можешь ли ты написать такую книгу о своих богах, Гринвуд?

— Тут все ложь, — спокойно ответил жрец.

Ягайла махнул рукой. Он не разбирался в богословии. В охотничьих собаках он знал толк и мог бы поспорить.

— Я прочитал их и проник в тайны христианских попов и знаю, что они обманщики, — продолжал говорить великий жрец. — Их даже нельзя назвать христианами. Они только наполовину христиане, а наполовину язычники. Они отказались от заветов предков и не уверовали до конца в христианские законы… Креститься литовцам, великий князь, — ты подумал, что говоришь?! Крещеные литовцы не смогут жить свободными, они навсегда потеряют честь и достоинство. Они погибнут в рабстве. Народ без прошлого, без предков! Вспомни пруссов, что стало с этим могущественным народом. Кто будет беречь наши леса, — повысил голос Гринвуд, — если покинут нас боги? Ты забыл, великий князь, что завещал великий служитель богов Лодзейко? Он завещал свято беречь наши священные леса. В них живет прекрасная Летува, оберегающая свободу литовцев, Летуванис, слезно молящий Антрипоса о счастье Литвы. Его слезы обращаются в дожди, орошающие наши реки и озера священной водой, дают жизнь рыбам. А если на месте тенистых лесов останутся голые пни и ветер будет гулять между ними, как по чистому полю, тогда улетит Летува, унесет с собой счастье и свободу литовцев. Замолкнет Летуванис, и боги, не слушая его сладких песен, забудут нашу бедную родину. — Великий жрец расчувствовался, на его глазах показались слезы. — Высохнут озера, измельчают реки, придут чужие люди и на веки вечные поработят нашу землю, — грустно закончил Гринвуд.

— Я хочу жениться на русской, Гринвуд, — круто свернул разговор Ягайла. — Не будут ли боги против такого брака?

— Боги никогда не запрещали литовским князьям жениться на русских, — ответил жрец. — От этого ширилось и крепло государство. С кем из русских князей ты хочешь породниться?

Ягайла немного поколебался.

— Я хочу взять в жены дочь великого князя московского, Дмитрия… Я доверяю тебе тайну, великий жрец.

— Сила московского князя немалая, — продолжал Гринвуд, поглаживая красные косички, — он победил татар и умножил свое государство. Дмитрий будет крепнуть все больше и больше. Ты роднишься с ним как равный с равным?

Жрец оценивающе взглянул на великого князя. Ягайле за тридцать. Он небольшого роста, худощав. Продолговатое лицо, узкий лоб. Небольшая голова, жидкие волосы. От природы ему не даровано никакого величия. Князь брил бороду и носил тонкие вислые усы. Его голый подбородок раздражал жреца.

«Не совсем красавец наш великий князь, — злорадно подумал жрец, — будто молодой и будто старик».

— Я жду послов от московского князя, — ответил Ягайла, — послушаю, что скажут они… Как с княгиней Бирутой? Ты выполнил мою волю?

— Боги не хотят твоей жертвы, — помедлив, сказал криве-кривейте. — Я дважды спрашивал Перкуна, и оба раза он отказался. Помни, княгиня Бирута под защитой богов. — Гринвуд опустил глаза, скрывая яростный огонь в них. — Народ не будет смотреть, как казнят княгиню.

— Ровно в два часа дня Бирута должна быть на дне Вилии, — засопев от разбиравшего его гнева, сказал Ягайла. — Если жрецы не хотят сделать этого сами, ее утопят мои люди! Ты говоришь, народ не будет смотреть на казнь, — подумав, добавил он. — Что ж, заставлять не буду.

Ягайла ненавидел жреца и был уверен, что белье отравил он. И мать, и брат Скиргайла твердили ему об осторожности. Но Ягайла не всегда был послушен. Прежние великие князья скрывали свое православие, а князь Ягайла не стеснялся. Он подчеркивал свое пристрастие к русской церкви, уважительно относился к ее служителям, любил пышные молебны, красивые иконы и кресты. Нательный крест Ягайла носил большой, из чистого золота, с высеченной надписью: «Бич божий, бьющий беса».

Однако на деле преувеличенная набожность Ягайлы мирно уживалась с язычеством. Он соблюдал языческие праздники, побаивался многочисленных литовских богов и по-прежнему признавал великого жреца вторым лицом в государстве.

Киевский митрополит Киприан, возглавлявший православную церковь русских княжеств, входивших в Литву, вел осторожную политику, избегал слишком откровенного Ягайлы и в государственные дела вмешивался незаметно, через отца Давида, духовника княгини Улианы.

Ягайла вспомнил желание матери узнать, что думает великий жрец о Витовте.

— Скажи мне, сладчайший судья судей, — косясь на золотого Перкуна, сказал он, — что толковали предки о тех, кто приводит на свою землю врагов и помогает им воевать против своего народа?

Гринвуд сразу понял, о ком идет речь.

— Ты говоришь о Витовте, сыне Кейстута, великий князь? — спросил он.

— Да, о Витовте. — И Ягайла приготовился внимательно слушать, склонившись в сторону жреца.

Гринвуд долго молчал. Он хотел припомнить Ягайле Жемайтию, но, подумав, решил не идти напролом.

— Не знаю, что сказать тебе, великий князь, — медленно, обдумывая каждое слово, произнес жрец. — Мне слишком мало известно о делах Витовта. Я спрошу Перкуна. Через десять дней я отвечу тебе.

Князь Ягайла понял, что жрец не решился открыто принять сторону князя Витовта. Интересно, что он скажет через десять дней? Если Гринвуд возьмет Витовта под защиту, дело может повернуться плохо.

— Буду ждать, что скажет Перкун через десять дней, — согласился Ягайла. — Но не забудь: твой долг — защищать землю предков.

Опять великий жрец промолчал, уклонился от ответа.

Два басистых удара колокола разнеслись по окрестностям. Это отбивали часы в монастыре святой Троицы. Следом отзвонили в церквах Николая и мученицы Параскевы.

— Предупреди души усопших предков, великий жрец, — Ягайла сморщил свое маленькое личико в презрительную улыбку, — душа Бируты скоро присоединится к ним.

— Сегодня ты будешь беседовать с послами московского князя, — произнес Гринвуд, будто не слыша насмешки.

Он хотел еще что-то сказать, но дверь открылась, и вайделот в белом кафтане повалился на пол у порога.

— Великий, прости, что помешал твоей беседе, — не поднимая головы, произнес он. — Княгиня Улиана просит князя Ягайлу, не откладывая, вернуться в замок.

Ягайла не заметил пристального, тяжелого взгляда, которым проводил его жрец.

Выйдя из дворца, князь не стал садиться на коня и зашагал по мощеному двору, постукивая серебряными подковками красных сапог.

После смерти князя Кейстута обстоятельства сложились не в пользу Ягайлы. Со всех сторон ему угрожала опасность. Он боялся мести московского князя Дмитрия за помощь татарам, боялся татар, боялся своего двоюродного брата Витовта и великого жреца Гринвуда. Но больше всего Ягайла боялся немецких рыцарей. Мать свою, княгиню Улиану, он любил и тоже боялся. На советах, когда обсуждались важные государственные дела, Ягайла со скучающим видом смотрел в потолок и думал об охоте, вспоминал любимых собак или невольницу Сонку. Дела за него решали княгиня Улиана и брат Скиргайла.

Но под горячую руку великий князь никого не слушал и поступал, как велело ему сердце и скудный разум.

Если бы Ягайла мог лишить жизни всех врагов, не подвергая себя опасности, он не раздумывал бы и минуты. Они бы торчали на кольях, как тыквы.

«Несносный Гринвуд, — продолжал размышлять Ягайла, — его многочисленные жрецы и жрицы мешают, связывают руки. Великий жрец опасен: старый душегуб еще не раз попытается подсунуть мне какой-нибудь отравы или вложить в руку убийцы нож».

Впереди предстоит схватка с разъяренным Витовтом. Двоюродный брат будет мстить, в этом Ягайла не сомневался. Он даже считал, что иначе поступить Витовт не может. Ударят и орденские рыцари, они умеют выбирать время. Хорошо, что посулами отдать Жемайтию удалось задержать события. Может быть, еще полгода они не соберутся. Женитьба на московской княжне Софии поправит дела.

По узкой тропинке великий князь поднялся на гору и, отмахнувшись от главного ловчего Симеона Крапивы, подбежавшего к нему с докладом, прошел во дворец.

У дверей в опочивальню великой княгини Ягайла пригладил жидкие волосы и переступил порог. Улиана стояла на коленях перед иконой. Ягайла терпеливо ждал, пока мать не кончит молитву. Княгиня поправила сбившиеся черные одежды, потерла затекшие колени; ее бледное лицо оставалось безжизненным и строгим.

— Я был у Гринвуда, как ты велела матушка, и спросил о Витовте. Он обещал дать ответ через десять дней, — сказал Ягайла, почтительно целуя руку матери.

— Что еще говорил старый лжец? — спросила княгиня, немного оживившись.

Ягайла поведал матери, о чем шла речь, почти слово в слово. В заключение он печально сказал:

— Полгода прошло, как мы послали письмо к московскому князю Дмитрию, а ответа нет.

— Разве скоро такие дела творятся? — ответила, улыбаясь, княгиня. — Не конюх на дворовой девке женится… Московский князь с родней должен посоветоваться, с ближними боярами, дело не простое… Московские послы в городе, — с торжеством закончила Улиана, — затем и звала тебя.

Великий князь не мог сдержать радость. Он то потирал руки, то хлопал себя по ляжкам.

Скрипнула дверь, в опочивальню вошла чернобровая боярыня. Поклонившись, она сказала:

— Великий князь, тебя ищет боярин Бойтонор. Гонец письмо из Мариенбурга привез.

— Скажи, сейчас буду, — отозвался Ягайла. — Ты тоже послушаешь, матушка, — обернулся он к княгине, — интересно, что пишет немецкая лисица.

Боярин Бойтонор, ведавший посольскими делами, длинный и тощий человек с толстым приплюснутым носом, и толмач из русских монахов ожидали у дверей княжеского кабинета.

— Дозволь взломать печати, великий князь, — поклонился боярин.

Ягайла кивнул головой. Ему не терпелось, он теребил усы и хмурился.

Толмач, смешно причмокивая, стал читать. Боярин Бойтонор выдвинул левую ногу вперед, положил руку на рукоять меча и словно застыл в этой позе.

С первых же слов письма великий магистр обвинил Ягайлу и его братьев в недопустимой гордости и высокомерии к ордену. Письмо было длинным, обвинений много, казалось, что нудный учитель делает выговор ученику. Иногда узкое лицо Ягайлы искажалось от ярости, и он хватался за меч.

— Ну, подожди, вонючий пес! — хрипло говорил он, топая ногой. — Ты ко мне с пергаментом, а я к тебе с бердышом.

Не изменяя голоса и не останавливаясь, толмач продолжал читать. Он переводил на русский, великий князь знал только язык своей матери.

Во многих прегрешениях великий магистр обвинил Ягайлу: он-де не отпустил на волю пленных немцев, как должен был сделать по договору, но, как рабов, продал их русским. Он-де и жемайтов натравил на рыцарей, вместо того чтобы привести их к повиновению ордену. На герцога Мазовецкого коварно напал…

Великий князь знал, чем кончится это письмо. Война. А все наделал братец Витовт. «Как жаль, что ему удалось бежать! Попадись он мне сейчас!.. — сжал кулаки Ягайла. — Я знаю, он опять метит на мое место. Он хочет править Литвою».

Конечно, и он, Ягайла, виноват: не выполнил свои обещания и разъярил немцев. Но разве он думал, что жемайты так быстро обо всем пронюхают! И разве он мог отказать себе в удовольствии неожиданно напасть на Мазовию… «Неужели московский князь пришлет отказ?»— с тревогой подумал Ягайла.

«…Таково же твое приятельство, которое ты к нам проявляешь за нашу тебе службу, — заканчивал письмо магистр. Тут он и показал свои когти. — Великую гордость и несправедливость насилия не хотим и не можем мы дальше терпеть. Знайте же, Ягайла со своими братьями, больше мы к тебе ни веры не имеем, ни верности к тебе не находим. А посему от имени нашего ордена отказываем в мире. Не можем и не хотим от сего дня никакого мира с тобой иметь».

Княгиня Улиана побледнела.

— Вонючий пес? — не выдержал Ягайла. — Я знаю, почему он так расхрабрился: Витовт обещал поддержку жемайтов. Да, да, так и есть! — Он плюнул, вспомнив Витовта. — Не беспокойся, матушка, мы что-нибудь придумаем с братцем Скиргайлой.

Но придумать что-нибудь не так просто. Война с немцами сулила много забот и неприятностей. Нет, совсем не к месту война, когда в стране идет неурядица. И друзей почти не осталось. Бог знает, чем на этот раз все может кончиться.

Ягайла чувствовал топор, висящий над головой.

— Что делать с гонцами? — спросил боярин Бойтонор.

— Сколько их?

— Двое.

— Одного посадить на тупой кол, — изрек Ягайла, — и дать в зубы письмо, пусть держит. Второй должен смотреть на казнь и рассказать о ней великому магистру. Завтра без письма отошли его в Мариенбург.

Боярин Бойтонор бросился исполнять приказание князя. В дверях он столкнулся с краснощекой сенной девушкой.

— Московиты ждут в твоих покоях, великая княгиня, — шепнула в самое ухо Улианы запыхавшаяся девушка.

Ягайла вместе с матерью вышли к русским. Разговор должен быть тайным, без свидетелей, и поэтому послов принимали не по правилам.

Послы поклонились Ягайле в землю. Потом в пояс поклонились княгине Улиане.

— Смею ли о твоем княжеском здоровье спросить, как тебя господь милует? — важно сказал боярин Роман Голица.

— Божьею милостью и пречистые богородицы, и великих чудотворцев дал бог жив, — оглядывая московских бояр быстрыми глазами, произнес Ягайла.

Послы выглядели нарядно. Прежде чем пойти во дворец, они долго парились в бане, приоделись, подстригли бороды. Роман Голица светился золотым шитьем кафтана, был осанист и строг. На Дмитрия Саморода заглядывались сенные девушки великой княгини. Такого молодца не часто встретишь. Красив лицом, широк в плечах, русые кудри и высок ростом. А Василий Корень надулся, напустил на себя важность. Он и так был пузат изрядно, а сегодня казался вдвое толще.

— Здоров ли, благополучен ли мой брат, великий князь Дмитрий? — продолжал Ягайла обмен любезностями.

— Великий князь и государь в добром здравии, так и тебе желает, — ответил Роман Голица с поклоном.

Поклонились и остальные бояре.

Роман Голица молча вручил Ягайле грамоту великого московского князя.

— Согласен ли мой брат великий князь Дмитрий? — не мог сдержать нетерпение Ягайла.

А Роман Голица сделал знак Дмитрию Самороду, стоявшему поодаль с подарком Дмитрия Московского. Богатырь приблизился.

— С Куликова поля добыча, — сказал боярин, — доспехи со князя татарского сняты. Тот князек своей волей в полон пришел, потому и бронь цела, как новая.

Но литовскому князю было не до подарков.

— Читайте, матушка, — сказал он, отдав матери грамоту.

Ухватившись правой рукой за вислый ус, стал внимательно слушать. С каждым словом бледное, невыразительное лицо Ягайлы оживлялось.

Великий князь ликовал. «Вот оно, спасение, — думал он. — Ежели женюсь на княжне Софии, московский князь в помощи не откажет».

— Когда быть свадьбе? — спросил он, едва княгиня Улиана закончила читать письмо.

— На тот год весной, великий князь, — опять поклонился боярин Роман Голица.

— Почему так долго? Надо бы скорее! — вырвалось у князя.

— То нам не ведомо, — ответил посол, нахмурив брови. Повернувшись к Василию Корню, он взял из его рук второй свиток, развернул его и с низким поклоном вручил князю.

Ягайла торопливо передал пергамент матери. Княгиня Улиана прочитала вслух обстоятельно составленный брачный договор, по которому литовский князь признавал себя подручным московского князя Дмитрия. Княгиня читала медленно, обдумывая каждое слово.

— Быть посему, — сразу решил Ягайла и хлопнул два раза в ладоши. — Эй, княжескую печать! — крикнул он.

Боярин Голица неодобрительно смотрел на князя. Торопится и одет просто. Боярин понимал, что посольство тайное, и все же удивлялся, почему князь в простом суконном кафтане, а не в княжеских одеждах.

Словно шарик, вкатился в комнату боярин с печатью.

Ягайла, не раздумывая больше, скрепил договор. Перекрестясь, приложила свою руку и великая княгиня Улиана.

Ягайла снова ударил в ладоши и приказал принести ответные дары для московского князя и угощение послам.