"Фирма приключений" - читать интересную книгу автора (Багряк Павел)

16. КЛИН ВЫБИВАЮТ КЛИНОМ

Дерево можно выкопать, отряхнуть с его корней землю до последней песчинки, пересадить на другую почву, и если оно привьется, то уже ничто его не будет связывать с прежним местом. С людьми так не бывает. Даже если человек сам, добровольно оборвет все связи с прошлым, то от памяти ему деться все равно некуда, ее не стряхнешь с себя, как землю с корней. Она прорвется хотя бы в снах, ее след останется в повседневных привычках, в манере поведения, походке, разговорах, и даже сама попытка истребить все эти остатки прошлого наложит свой особый отпечаток, который для чуткого глаза выдает «второе дно» человека. Тем более если такой человек не сам, не по своей воле начал иную жизнь, тогда ниточка завяжется наверняка. Он сам протянет ее в прошлое, а она будет тем крепче, чем прочнее были когда-то его привязанности к кому-либо или к чему-либо. Кроме того, в прежней жизни, кроме рабочих навыков, остаются еще, как себя ни страхуй, либо деньги, которыми человек хочет воспользоваться, либо родственники и друзья, без общения с которыми жить невозможно, либо любимые женщины, которые тянут к себе словно магнитом, либо враги, без которых жизнь пресна, как дистиллированная вода. Короче говоря, соблазн что-то прихватить с собой из вчера в сегодня…

На что и рассчитывал Гард, ища встречи с главарями двух самых крупных и могущественных мафий, в состав которых входили все девятнадцать клиентов «Фирмы Приключений». Гауснер и Фрез, как люди умные, – а то, что они умные. Гард не просто предполагал, а знал, можно сказать, наверняка, иначе они не были бы руководителями синдикатов насилия, – должны были не только понять комиссара полиции, но и помочь ему.

Далее могло быть несколько вариантов. С одной стороны, исчезнувшие с помощью «Фирмы Приключений» люди если и не восстановили старые связи с мафиями, то по крайней мере какие-то частные контакты с отдельными членами этих организаций могли поддерживать. С другой стороны, трудно предположить, что их исчезновение проходило при полном попустительстве или равнодушии главарей мафий, которые смотрели бы на это сквозь пальцы, не стараясь возобновить с ними деловой контакт, если бы знали, что их гибель мнимая. Во всяком случае, именно в недрах синдикатов насилия Гард надеялся найти тщательно скрытое звено цепочки, которое соединяло «покойников» и живых гангстеров, которые, в свою очередь, не без помощи Дорона сейчас вновь превращаются в покойников, но уже без кавычек.

Гард не исключал того, что полиция могла бы размотать эту цепочку и сама, без главарей, если бы располагала пусть не месяцами, то хотя бы неделями или днями. Увы, речь в данном случае шла о часах, учитывая темпы Дорона, который, в отличие от полиции, точно знал, когда и кем стал мнимый «покойник». Дорон имел в сравнении с Гардом колоссальную фору, даже если предположить, что бывшие клиенты «Фирмы Приключений» захотели бы смыть свои следы и улизнуть от генерала: все равно ему было до них ближе, чем комиссару Гарду.

Оставался один шанс опередить Дорона, чтобы спасти оставшихся семерых, и Гард этим шансом не мог не воспользоваться.

Земля кругла не только в физическом смысле слова. Для неискушенного обывателя полиция и гангстеры такие же антиподы, как ультралевые и ультраправые политические группировки. На деле это далеко не так. Полиция нередко действует гангстерскими методами, а гангстеры, бывает, завладевают рычагами власти, после чего для отвода глаз занимаются вполне респектабельным политическим бизнесом; впрочем, далеко не всегда «для отвода глаз», часто еще и для того, чтобы подстраховать свои грязные и темные дела. Заметим попутно, что и ультраправые с ультралевыми иногда бывают близнецами-братьями. Все это удивляло и когда-то возмущало комиссара Гарда, пока он не стал догадываться о тесной связи некоторых политических деятелей с генералом Дороном, который хотя и возглавлял не мафию, а государственный институт и научно-техническую разведку, но тоже, судя по всему, создавал свою тайную и, в сущности, гангстерскую империю. Власть – к ней одинаково стремились и политики, и гангстеры, и военные. И тогда Гард усвоил следующую истину: если ниспровергатель порядка становится хозяином порядка, то он обязательно начинает его укреплять. И наоборот, бывший хозяин, потеряв власть, становится ниспровергателем. Эта трансформация столь же неизбежна, как превращение воды в лед при температуре ниже нуля градусов и льда в воду при температуре выше нуля.

Главари столичных мафий Гауснер и Фрез, правда, пока не стали «властью», но были уже столь малоуязвимы, что любой гражданин страны мог найти в телефонной книге адреса их вилл, кстати расположенных в аристократической части города. И о том главаре, и о другом, как и об их отношении друг к другу, полиция знала так много, что Гард в любую минуту мог посадить их за решетку. Но не делал этого, как и другие комиссары полиции и даже более высокие чины, ибо прежде надо было сломать обе «империи», без чего суду элементарно не удалось бы выслушать ни одного свидетеля, а если бы и удалось, то никакая тюремная охрана не сумела бы предотвратить побег главарей, тем более что им и бежать-то не пришлось бы: их не удалось бы туда посадить! А вот уничтожить обе «империи» было почти так же просто, как излечить запущенный рак, который уже всюду дал метастазы.

Хотя Гард не терял надежды получить от Фреза и Гауснера какую-то информацию, он все же не особенно обольщался на этот счет. Что он для них по сравнению с Дороном? Они могут снюхаться с Дороном много быстрее, чем с Гардом и его ведомством; правда если поссорятся, то будут воевать беспощаднее, чем с официальными представителями власти. Не зря однажды Фред Честер сказал Гарду: «Знаешь, Дэвид, кому однажды удалось усмирить сицилийскую мафию? Муссолини! Просто сильный бандит одолел более слабого. Но, по-моему, уж лучше гангстеры, чем фашисты!»

Теперь без помощи двух «империй» Гард и думать не смел, что одолеет третью – генерала Дорона.

В настоящий же момент, направляясь к десяти часам на встречу с главарями двух синдикатов. Гард часть расстояния до квартиры Карела проехал, а часть прошел пешком: с вероятным хвостом, работающим на Дорона, необходимо было считаться. Гард знал, что наблюдение за машиной можно вести только с машины, которую не так просто заметить в общем потоке, тем более что машины сопровождения могут меняться. А за пешеходом незаметно способен двигаться только пешеход, и тут опытному человеку легче уйти от сопровождения, даже если наблюдатели будут передавать его из рук в руки. В молодости Гарду часто приходилось самому «водить» подозреваемых, он знал все фокусы как ведомых, так и ведущих и потому, вылезая из «мерседеса», сразу обнаружил за собой наблюдение. «Вели» его умело, весьма профессионально, но тут воистину коса нашла на камень, не говоря уже о том, что в городе, где есть метро, даже профессионализм не всегда выручает, что Гард и доказал в течение десяти минут, дважды войдя в последний момент в вагон, а затем дважды в последний момент из него выйдя. Для перестраховки он еще пересел потом на автобус, затем взял такси, а напоследок зашел в подъезд дома, из которого был второй выход, о котором вряд ли знали ведущие; дом этот выходил на улицу, на которой жил Карел Кахиня.

Ровно в десять он нажал кнопку звонка перед шикарной квартирой своего друга. На Гарда сначала посмотрели в «глазок», и лишь затем дверь распахнулась.

– Кто к нам пришел! – едва переступив порог, услышал Гард искусственно удивленный голос Ивона Фреза. – Я готов заткнуть уши и закрыть глаза на всю свою жизнь, если это не комиссар Гард! Позвольте повесить ваш плащ!

За матовым стеклом кухонной двери колыхнулась чья-то тень, и кто-то вздохнул в стенном шкафу. Гард мысленно усмехнулся, но, вероятно, зеркально-легкое отображение усмешки пробежало по его лицу, или, быть может, Фрез умел читать чужие мысли.

– Береженого Бог бережет, дорогой комиссар, – сказал он. – Ведь, согласитесь, мы пришли не на свидание с любимой женщиной! Кроме того, я и Гауснер хотели бы заверить вас, что не менее пяти почтенных джентльменов смогут в случае нужды подтвердить, что сегодня в десять вечера комиссар был или, наоборот, не был в нашем обществе. Прошу!

С этими словами Ивон Фрез подчеркнуто любезно принял плащ Гарда, и они оба прошли в просторную и прекрасно обставленную гостиную с камином, возле которого в кресле под торшером сидел Гауснер и читал газету. Карела не было видно. «Но это их дело, – подумал Гард, – условия игры не мои».

– Рад вас видеть, – просто сказал Гауснер, правда не поднимаясь с кресла. Слова прозвучали бездушно, примерно так, как если бы Гауснер констатировал что-то, лично к нему никакого отношения не имеющее, например: «В Эфиопии опять затяжная жара».

Фрез и Гауснер отличались друг от друга как кошка от собаки, хотя и возглавляли примерно равные по силам и по возможностям мафии. Гард знал, что они конфликтуют, но даже главы воюющих государств, попадая за мирный стол переговоров, соблюдают взаимный пиетет. Так и на сей раз. Комиссар не без интереса наблюдал за лидерами самых крупных синдикатов насилия. Гауснер – он был лет на двадцать старше Фреза, седой и благообразный, в роговых очках над массивным и слегка приплюснутым носом – казался Гарду похожим одновременно на профессора и на дога. Ивон Фрез – ему было не более сорока – коротко и модно стриженный, сильный и гибкий, с мягкими движениями и зорким взглядом, походил на рысь, постоянно готовую к прыжку, а если искать аналогию в научном мире, то на доцента, рвущегося к профессуре. Фрез менее импонировал Гарду, нежели его коллега, если вообще могла идти речь о каких-то симпатиях. «Один из них собачьей породы, другой кошачьей, – подумал Гард, – а кто же я? Я, должно быть, кажусь им мудрой, осторожной и очень опасной змеей. Вот так».

– Очень любопытная статья, – сказал Гауснер, откладывая газету в сторону. – Оказывается, не в интересах микробов убивать всех подряд и до единого, потому что тем самым они лишают себя пищи и тоже дохнут. Разумно, не правда ли? А, комиссар Гард?

– К сожалению, у нас мало времени, и я предложил бы начать не с научных дискуссий, а с практических дел, – твердо, хотя и вежливо, произнес Гард. – Речь пойдет не о гибели микробов, а о гибели ваших людей, что ни в ваших, ни в моих интересах, правда, всего лишь на сегодняшний день, если речь обо мне. Присядьте, Фрез, в ногах правды мало. Сейчас я попытаюсь популярно объяснить вам цель своего прихода. Вот список девятнадцати человек, которые были вашими сподвижниками. Все они исчезли за последние три года, хотя, откровенно сказать, у нас не было и нет доказательства их вины. – Гард передал Фрезу лист бумаги с отпечатанными фамилиями, Фрез мельком глянул на них и переправил бумагу Гауснеру, который даже не взглянул на текст; оба они понимали, что главное впереди, и Гард продолжил: – Известно ли вам, что все они купили в одной интересной организации приключения без гарантии сохранения им жизни и не вернулись в итоге на этот свет? – Дог и рысь быстро переглянулись, но по их спокойному виду можно было понять, что сообщение Гарда для них не новость. – Впрочем, можете не отвечать. Дело ваше. И не в том суть. Суть в другом: все эти люди на самом деле остались живы!.

Гауснер поднял на лоб очки, а Фрез мягким, но быстрым движением встал с кресла.

– Понимаю, – оценил Гард. – Для вас это неожиданность.

– Допустим, комиссар, – произнес Ивон Фрез. – Пока что вы хотели нам с Гауснером сказать, что мы слепые котята, у которых из-под носа уводят молочко. Убийственно, но, пожалуй, справедливо. Как вы считаете, Гауснер?

– У меня эта фирма давно вызывает подозрения, – подумав, заметил Гауснер. – Но делиться подозрениями, когда нет фактов, удел старых сплетниц. Поэтому я не стал говорить вам, дорогой Фрез, обо всем этом, но знал, что и ваши люди исчезают, как и мои. Откровенно говоря, паритет меня устраивает.

– Вы воистину великий человек, Гауснер, – почти совершенно спокойно, без всякой ажиотации и иронии, констатировал Фрез. – Со своей стороны хочу заметить, что и мне было кое-что известно, я даже хотел подергать эту «Фирму Приключений» за вымя. Вы читаете газеты, Гауснер, и, вероятно, обратили внимание на то, что однажды был налет на сейфы этой фирмы, закончившийся неудачно? Господин комиссар, надеюсь, мой язык не будет мне врагом?

Гард кивнул в знак согласия, и Фрез продолжил:

– Мы не тронули денежные сейфы, а пытались вскрыть сейф с документацией, но оказалось, что даже уникальные мои специалисты не смогли этого сделать, будто в этом стальном шкафу хранились рукописи Гомера, полотна Ван Гога или шапка Мономаха вкупе с «Великим Моголом». Но что все «покойнички» живы?! Вы шутите, комиссар?

Фрез умолк, и Гард снова заговорил:

– Я продолжаю, господа. Да, ваши люди, пройдя через лабиринты фирмы, остались живы. Однако все они взяли себе другие фамилии, изменили внешность и даже поменяли отпечатки пальцев, прибегнув к хирургическим операциям. Известно ли вам об этом?

– У меня был случай догадаться об этом, но… Что за сим следует, комиссар?

– Да, что следует? – поддержал Гауснера Фрез. – Я даже беседовал с одним из воскресших, однако результат беседы не был сенсационным: малый молчал, опасаясь людей из фирмы больше, чем меня.

– Где он теперь? – спросил Гард, подумав, что вот наконец у него в руках ниточка, за которую можно размотать весь клубок.

– Увы, комиссар, теперь он будет молчать, даже беседуя с вами. Ему осталось только поговорить с Господом Богом.

Гард от досады даже треснул себя по колену:

– Что вы наделали, Ивон, зачем же так! Вы хоть поняли, кто командует теми людьми, которых он боялся больше, чем вас?

Фрез пожал плечами, а Гауснер снова поднял очки, с интересом ожидая продолжения.

– Ладно, дойдем и до этого, – сказал Гард. – Но и то, что ваши люди сменили биографии, тоже не главное. Дело в том, что за минувшие сутки из девятнадцати, не считая одного, который на совести у Фреза, пятеро убиты, а семь человек бесследно исчезли. Итого – двенадцать. Ваш, Ивон, тринадцатый. Такая же участь ждет оставшихся… шестерых? Да, шестерых! Я пришел к вам в надежде совместными усилиями спасти их, а для этого надо знать, где они находятся, под какими именами живут, иначе опасность не предотвратить.

– Прошу прощения, комиссар, – сказал Фрез, – вернемся к началу. Вы действительно уверены, что все они купили приключения в этой фирме?

– Не валяйте дурака, Фрез. На пустопорожние разговоры у нас нет времени. Я не исключаю, что именно в этот момент затягивают петлю на шее кого-то из шестерки.

– Гауснер, – спросил Фрез, – а что вы думаете об этом?

– Комиссар прав, – веско заметил Гауснер. – Один мой, как я уже вспоминал, вернулся живым, но я точно знаю, что толку от него нет и не будет.

– Барроу? – спросил Гард. – Мэтьюз Барроу?

– Да, он, – подтвердил Гауснер. – Купил это дурацкое приключение и, представьте, сошел с ума. Я оставил его в покое: черт с ним, пусть живет!

– Нет, не живет, – поправил Гард. – Вчера вечером Мэтьюз Барроу задушен у себя в комнате собственными подтяжками.

Наступила пауза, в течение которой Гауснер поднял на лоб очки, а затем вновь опустил.

– Кто ж его так? – как бы между прочим спросил он, лениво посмотрев, однако, на Фреза, но получил от коллеги быстрый и выразительный жест рукой: нет, мол, работа не моя!

– Генерал Дорон! – сказал твердо Гард, решив, что пора. – Поэтому я у вас. Эта фирма работает на Дорона. Генерал знает, что я взял след, ему необходимо теперь убрать свидетелей. Если вам не жаль ваших людей, так и скажите, и нашей встречи не было. Но если вам не безразлична их судьба…

– При чем тут судьба, комиссар? – перебивая Гарда, сказал Гауснер. – Вам надо «достать» Дорона? Ну что ж, мы поможем вам только в том случае, если и нам это не помешает. Я так выразился. Фрез?

– От истинно великого человека иного ждать невозможно, – серьезно заметил Фрез. – Откровенно говоря, я хоть газет и не читаю и ничего не смыслю, предположим, в науках, но Дорон давно у меня на мушке со своим Институтом подлых проблем.

– Ха-ха-ха! – не удержался Гауснер. – Подлых! Вы хорошо сформулировали. Фрез. Я тоже с генералом не в ладах и даже запустил в его клетку птичку на случай, если когда-нибудь мне захочется услышать ее чириканье.

«Прекрасно, – подумал Гард, хотя и не очень понял намек Гауснера. – Если не брать в расчет эмоции, надо сделать вывод о том, что они, кажется, уже встали на деловые рельсы. А я, наивный, хотел найти к ним путь через сострадание к их же людям!»

– Короче, взвешивайте, – сказал комиссар. – Ваш ответ мне нужен теперь же, потому что я осложню себе задачу, если упущу этих шестерых, с помощью которых хочу понять смысл и цель существования «Фирмы Приключений». Повторяю: если я упущу этих шестерых, вы мне больше не нужны.

Откровенность, так сказать, за откровенность, пусть будет деловая основа с обеих сторон.

Помолчали.

– Я так полагаю, что найденным «покойничкам» с вашей стороны ничего грозить не будет? – сказал Гауснер. – Хотя, конечно, что это со мной, настоящий склероз. Разве такие вопросы задают, если ответ очевиден?

– И тем не менее отвечу, – сказал Гард. – Я предъявляю обвинения тогда, когда могу дать суду факты. Кажется, я уже отмечал, что у этих людей не тот случай.

– Но позвольте спросить вас, комиссар, о моем Джозефе Ли, – начал Фрез. – Он был так неосторожен, что слегка наследил…

– Этого человека нет в списке, – сухо сказал Гард. – Не торгуйтесь. Фрез. В следующий раз, надеюсь, Ли будет работать чище, а к этому нашему общему делу он отношения не имеет.

– Ну ладно, – улыбнулся Фрез. – Не обижайтесь, комиссар, уж и пощупать вас нельзя? Скажите лучше, как, собственно, и чем мы можем помочь? Мы ведь сами не знаем, кто из «покойничков» кем стал и кто на данный момент снова вернулся в покойники.

– Вот второй список. – Гард протянул им бумагу. – Здесь двенадцать убитых и пропавших без вести; я не считаю того, которого, к сожалению, убрал Ивон Фрез. Против каждой фамилии стоят «особые приметы», которые нам удалось установить и по которым вы, надеюсь, опознаете дюжину своих людей. Таким образом, в живых пока шестеро, и методом исключения вы их узнаете. Затем мы вместе подумаем, через кого и как можно выйти на них в самом срочном порядке. Вам ведь должны быть известны их привязанности, привычки, любимые места и любимые женщины? Короче, опознавайте.

Главари углубились в чтение. Наконец Гауснер сказал:

– Ну, Барроу – мой. Он не в счет, вы его сами знаете. А вот этот, который часто напевал «Ущипни меня, козочка!», похоже, Осборн… Милован Осборн, да.

– А Карне, – добавил Фрез, – это, без сомнения, малыш Пакетбот, который глотал виски только из стаканов… И шепелявый вовсе не Жак Бартон, как у вас написано, а, похоже, мой Жак Клейн. В слове «шалаш» он делал несколько "ф": фалаф!

– Могу, вероятно, добавить Сомерса, – заметил спокойно Гауснер. – У меня был один мальчик, который до такой степени ненавидел кошек, что его рвало, извините за выражение, когда они его касались. В списке он значится под номером девять… И, кажется, ваш Пуа – не Пуа, а Куин, который носил кличку Артист, он действительно не без способностей и умел перевоплощаться…

– Все ясно! – сверкнув рысьими глазами, вдруг воскликнул Фрез. – Он, наверное, и убрал моего Эллери, представившись коммивояжером, продающим порнографические кассетные фильмы, а мой дурак клюнул!

– Чтобы убрать Эллери, – веско возразил Гауснер, – не надо перевоплощаться: он такой идиот!

– Идиот?! Тогда как ему удалось увести у ваших людей из-под носа целый пульман с гашишем? – Фрез оглянулся на Гарда и вдруг рассмеялся: – Конечно, мы шутим, комиссар, надеюсь, вы это понимаете? Не правда ли, коллега?

– Шутим, шутим, – вяло подтвердил Гауснер.

– Не отвлекайтесь от дела, – сказал Гард. – Я все понимаю правильно.

Через некоторое время, сведя «сальдо» и «бульдо», они пришли к выводу, что шестеро оставшихся в живых – это Джон Валонте, Филипп Леруа, Билл Райт, Фредерик Грель, Мишель Асани и Аль Почино. Был бы и седьмой, Хосе Тарделли, но именно его угораздило встретиться с Ивоном Фрезом после воскрешения из мертвых. Отличительными признаками этой шестерки Гауснер и Фрез занимались ровно минуту, после чего против их фамилий в списке появились необходимые слова. Когда с «признаками» было покончено. Гард сказал:

– Вы можете бросить своих людей на розыск? Обладаете такой возможностью?

– Обладать-то обладаем, – не сразу ответил Гауснер, по-бульдожьи глядя на комиссара, – но, во-первых, не всех. Дела! Во-вторых, будет ли эффект? Мой Леруа, например, вечно околачивается на бегах, он и теперь туда ходит, не сомневаюсь. Но уже с другой, как вы говорите, физиономией. Как его узнать? Правда, он еще курил трубку, но сколько человек на трибуне с трубками в зубах? Десять? Сорок? Сто?

– Если бы у всех «трубочников» проверить пальцы! – мечтательно сказал Фрез. – Розовые подушки? Да курит трубку? Да на бегах? Гауснер, он и есть ваш Леруа, чего тут гадать!

– Кроме того, – добавил Гард, – можно проверить их старые связи: родственников – родителей, детей, жен… Откровенно признаться, я не понимаю двух вещей. Почему вы их не искали сами и почему они не возвращались к вам, пусть даже в другом обличье?

Фрез с Гауснером вновь переглянулись.

– Между нами, комиссар? – сказал Фрез и, получив молчаливый кивок Гарда, продолжил: – Если мой человек исчезает хотя бы на сутки и я не знаю, где он был эти двадцать четыре часа и чем занимался, возвращаться ему уже нет смысла. Ко мне.

– А если вы его случайно встречаете?

– Тогда он так же «случайно» уходит туда, куда ушел Тарделли. Мы такого не любим, комиссар. Исчезновение пахнет двойной игрой, а Гауснер тоже не хочет, чтобы его человек работал одновременно на меня. Или на вас. На Дорона… Всякое может случиться.

– Я думаю, дело не только в этом, – добавил Гауснер. – По всей вероятности, их на чем-то подлавливали. Кто? Та же «Фирма Приключений», иначе говоря, люди Дорона. И нашим ребятам ничего не оставалось, как менять шкуру. Но на чем их подлавливали и зачем, я не понимаю. Может, вы понимаете, комиссар? А мы их не искали потому, и здесь Ивон совершенно прав, что закон мафии… простите, комиссар, что я без стеснения произношу в вашем присутствии это слово, ситуация мне не препятствует… Так вот, закон мафии гласит: мы не благотворительное общество, нам некогда спасать тела и души своих людей.

– Достаточно того, – вставил Фрез, – что мы даем хороший заработок, роскошную жизнь и кучу потрясающих приключений, даже и не снившихся этой фирме! Сказать по правде, комиссар, вы слабее нас потому, что у вас есть «идеи», «правила», вы обладаете «жалостью» и «состраданием», хотя вас куда больше, чем нашего брата. Мы все вот тут! – Он сжал в кулак руку. – Вот тут, когда надо! И мы все вот тут, когда не надо! – И Фрез разжал кулак на пять отдельных пальцев.

– Он хочет сказать, – пояснил Гауснер, хотя Гард и без него все понял, – что каждый в ответе за организацию, но организация за каждого не отвечает… Слушайте, Гард, а что, если мы обратим вас в свою веру? А? Чем черт не шутит! Просвещаем, просвещаем, а потом… Тем более что в ваших способностях лично я никогда не сомневался.

– Комплимент за комплимент, – улыбнулся Гард. – Вы тоже умеете действовать эффективно и быстро.

– Короче говоря, – вмешался Фрез, – если вас выкинут из вашего ведомства, комиссар, от чего зарекаться никто не может, прошу учесть: я рад буду видеть вас своим помощником.

– Не слушайте эти глупости. Гард, – проговорил веско Гауснер. – В случае служебных перемен, которые возможны как по вашей воле, так и помимо нее, я предложу вам место моего компаньона! К слову сказать, среди ваших коллег, как вы, вероятно, догадываетесь, мы давно имеем своих людей…

– Замолчите, Гауснер! – вдруг резко оборвал коллегу Фрез. – Вы не видите, что он сейчас вам врежет?

Они все засмеялись, в том числе и Гард, правда, его смех был горьким.

– Ладно, – сказал он, – пошутили, и достаточно. Мы отвлеклись. Мне совершенно наплевать на ваши законы и правила игры, мне важнее, чтобы вы приняли участие в моем деле, я даже прощаю вам откровенность и неуместные предложения. Кроме того, у нас сейчас общий враг, смею надеяться. Кстати, Дорон самый опасный ваш конкурент, его мафия со временем перемолотит ваши организации.

Фрез торжественно протянул Гарду ладонь:

– По рукам, комиссар!

– Минуточку! – предупредил Фреза Гауснер. – Дело есть дело, а выгода – выгода. Допустим, мы поможем вам «достать» Дорона, что будем за это иметь конкретно?

– Вам этого мало?! – Гард даже опешил от неожиданности. – Ну, Гауснер, не ожидал такого афронта от «великого» человека! Не склероз ли у вас, дорогой? «Достать» Дорона – прежде всего в ваших интересах, и я хотел бы видеть, как вы это сделаете без меня! Если же я с вашей помощью его все же «достану», я хотел бы узнать, что буду иметь от вас!

Теперь искренне недоумевали главари мафий.

– Речь идет о деньгах, комиссар? – осторожно поинтересовался Фрез.

– Нет, конечно! – ответил Гард. – Я говорю о некоторых льготах с вашей стороны.

– Например?

– Например, гарантию со стороны ваших организаций относительно неприкосновенности всех моих людей.

– Нет, не деловой подход! – пришел в себя Гауснер. – Не деловой! Предлагаю паритет: ни вы нам ничего, ни мы вам. Сделаем дело ко всеобщему удовольствию, если, конечно, сделаем, и мирно разойдемся. Так будет вернее.

Они встали, сошлись у камина и скрепили договор молчаливыми рукопожатиями. Затем Фрез удалился в соседнюю комнату и вернулся оттуда в сопровождении Карела Кахини, который почему-то шел за ним на цыпочках и глядел так, как глядят люди, вышедшие из кромешной темноты на яркий свет.

– Отдаем вам вашего друга, – щедрым жестом сопроводив эти слова, проговорил Ивон Фрез. – Он хороший малый, но всякое могло быть.

– Неужто держали его в заложниках? – засмеялся Гард. – В его собственной квартире?! Извини, Карел, я был о тебе лучшего мнения.

– Что ты, Дэвид, Фрез пошутил! – кисло улыбнулся Кахиня. – Я там смотрел телевизор. Такая игра!..

– Кто победил? – спросил Гауснер.

– Новый президент! – засмеялся Карел, вновь обретая свое обычное состояние. – Представьте, во время матча они совершили бескровный переворот!

– Я думаю, – заметил Гауснер, – бейсбол специально изобрели для того, чтобы удобнее было делать перевороты, начинать войны и грабить банки.

– Но президент так молод, что ему лучше бы выйти на поле, чем на трибуну для принятия присяги! – сказал Кахиня. – На вид лет двадцать пять, не больше!

– Ну и прекрасно, – сказал Гард, прерывая Карела. – Наш разговор, полагаю, окончен? Тогда несколько технических деталей. Связь держим через нашего общего друга Карела Кахиню. Непосредственно на меня не выходить. Поскольку в деле будут участвовать три группы – ваша, моя и, само собой, генерала Дорона, определим для конспирации действий и опознания «своих» пароль. Ваши предложения?

– Ничего не понимаю! – воскликнул Кахиня. – В моем доме комиссар полиции о чем-то договорился с не менее уважаемыми джентльменами, а я, как последний болван, должен держать между ними связь? Гард, ты, может быть, введешь меня в курс дела? Что это за три группы, какую охоту ведет Дорон, что за пароль?..

– Много будешь знать, скоро состаришься! – заметил, улыбнувшись, Гауснер.

– Отлично! – сказал Ивон Фрез. – Вот вам и пароль: «Вы не введете меня в курс дела?» Отзыв: «Много будете знать, скоро состаритесь!»

– Пусть будет так, – после паузы согласился Гард. – А теперь… – Он чуть было не произнес «друзья», хотя ощущал себя в обществе гангстеров не другом, а скорее сообщником. – Теперь за дело! («В конце концов, – сформулировал он окончательный вывод, который конечно же не рискнул произнести вслух, – клин вышибают клином!»)

На прощанье Гауснер сказал:

– Еще одна мелочь, комиссар. Хотя вы и обмолвились вначале, что у вас нет особых претензий к нашим «покойничкам», если мы эту шестерку найдем, ей, полагаю, некоторое время все же лучше посидеть у вас за решеткой? Так будет спокойнее, вы не находите?

– Я бы не сказал, что это самый надежный вариант.

– Впрочем, это уже ваша забота, как охранить их от Дорона. А я люблю в таких случаях держаться в тени, ибо только тень, в отличие от света, дает изрядные преимущества, комиссар. Или я ошибаюсь?

– Великий человек! – воскликнул, как всегда серьезно, Фрез. – Ни одна мелочь от него не ускользнет, – а вы еще жалуетесь на склероз, дорогой коллега!

– Ой, просто беда от склероза, – поддержал Гауснер. – Иногда выкидывает такие сюрпризы, хоть обращайся к врачу!

Гард вежливо улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. «Я совершенно не знаю эту публику, – подумал он. – То ли действительно ждать от них помощи, то ли сюрпризов…»

Перед тем как попрощаться с Гардом, Кахиня тихо спросил:

– Мальчишник все же готовить? Или ты передумал?

– Готовь. Обзвони ребят и назначь, как я уже говорил тебе, на воскресенье. Там же, в двадцать ноль-ноль.