"Наследник" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 13

Елэ-Сулар, 18 мая

Как и предупреждал Ягфаров, за Кизылом, у шестнадцатого километра, от главной трассы ответвлялась дорога с хорошим покрытием, но узкая, только двум машинам разъехаться. Это шоссе тянулось вверх, к перевалу, петляя вдоль крутого горного склона, то исчезая за сероватыми и бурыми громадами утесов, то появляясь вновь ступенькой гигантской лестницы, висевшей над кручами и обрывами. Было безветренно и знойно; воздух, соприкасавшийся с раскаленным асфальтом, струился и подрагивал, обнимая тело плотной жаркой пеленой. «Минимум сорок в тени, – подумал Каргин, – только где здесь тень?» Склон был каменистым и почти безлесным; среди скал торчали редкие деревья да колючие, высохшие до железной прочности кусты.

Их ждали – не успел «ЗИМ» остановиться, как из-за камней выехал армейский джип, без охранников, с одним водителем. Проводник был в камуфляже, но на солдата не похож: тощий, усатый, лет сорока пяти, без знаков различия и вроде бы без оружия. Глядел он куда-то в сторону, руки Каргину не протянул и чести тоже не отдал.

– Не по уставу встречает, хрен усатый, – пробормотал Перфильев, вытирая со лба испарину. – Задницы даже не приподнял! Хотя на таком солнышке мог и к сиденью привариться.

Слава и Рудик тоже вылезли из машины, топтались рядом, отдувались и облегченно сопели – снаружи жара, а в машине так просто душегубка. Каргин посмотрел на них, потом бросил взгляд на дорогу, что извивалась над скалами серой змеей, и распорядился:

– Назад полезайте. Дальше сам поведу.

Водитель джипа уставился на него щелочками глаз:

– Ехать скоро, началник? Или загорай?

– Сейчас поедем. Ты мне скажи, как президент туда добирается? – Каргин вытянул руку к перевалу.

– Туран-баша на вертолет, – отозвался усач.

Перфильев недовольно хмыкнул.

– А что за нами вертушку не прислал? Керосина жалко?

– Не понимай по-русски. – Проводник повернул ключ, двигатель взревел, и машина тронулась с места. Судя по тому, с какой ловкостью усатый развернулся на узкой дороге, был он классным водителем.

– Ну, поедем, – сказал Каргин, устраиваясь на бархатном сиденьи. – Всем тачка хороша, и мощная, и просторная, а вот кондера нет… Надо поставить.

– Сделаем, Алексей Николаевич, – пообещал Рудик. Они с Дмитрием возились сзади, устраиваясь поудобнее. Перфильев обернулся, заворчал:

– Вы там поаккуратней, парни, «калаши» ногами не пинайте. Один пнет, с предохранителя снимет, другой пнет, и прямо на спуск… Полегче, говорю!

Возня прекратилась. Каргин выжал сцепление, включил первую передачу. Педаль газа, будто живая, дрогнула под ногой, и «ЗИМ» послушно тронулся с места. Вторая передача, третья… Скорость – сорок километров… На такой дороге достаточно. Усатый проводник тоже не рисковал ехать быстрее.

Мимо замелькали каменные глыбы, то плоские, то остроконечные или причудливо изломанные, из открытых окон потянуло свежим ветерком, яркие солнечные блики заиграли на капоте машины. Подъем, сначала плавный, сделался круче, но «ЗИМ» будто не заметил этого, лез и лез себе неспешно в гору, гудел мотором, цеплялся шинами за серый асфальт. Тяжеловатая тачка, зато устойчивая, как БМП, размышлял Каргин. Тачка для настоящих мужчин! Приятно водить такую: во-первых, без силы с ней не совладать, а во-вторых, простор-то какой! Была бы тут Кэти, на колени посадил! Посадил бы, а потом…

Он смущенно покосился на Перфильева и повернул, огибая скалу. Поворот был крутой, почти на сто восемьдесят градусов; теперь справа тянулся вертикальный горный склон, а слева зиял обрыв, еще не очень глубокий – так, примерно в десять этажей. Водитель джипа сбавил скорость – до полудня было еще далеко, солнце висело на востоке, слепило глаза.

– Я тебе вот что скажу, Алексей, – произнес Перфильев, шаря в бардачке. – Я так полагаю, что туран-баша просто обязан нас наградить. Мы ведь бунтовщика устаканили, этого Вальку-эмира, со всей его бандой! Меньше оппозиции, крепче власть… Ты как думаешь?

– Думаю, что президент о наших подвигах не знает, – вымолвил Каргин. – Еще думаю, что честь и награды Таймазову достанутся.

– Это еще почему? У меня доказательства есть! – Влад потащил из бардачка полиэтиленовый пакетик, раскрыл его, принюхался. – Спиртом пахнет… А ушко совсем свежее! Приметное ушко, с серьгой!

Джип повернул, а вслед за ним и Каргин. Теперь солнце светило в спину, однако усатый скорости не прибавлял. Они ползли по дороге не быстрей тридцати километров, и скальная стенка, иссеченная трещинами, неторопливо убегала назад, грозя им растопыренными пальцами кустов. Струйки воздуха, врывавшиеся в салон машины, ослабели, сделалось душновато, но ехать быстрее Каргин не пытался, соображая, что дальше, наверно, крутой поворот над самой пропастью или иное опасное место.

– Мне вот сказали, что в Туране есть интересные ордена, – опять начал Перфильев. – Отчего бы президенту нам по висюльке не пожаловать? Я на искандеров орден или там Звезду Эмира не претендую, но вот имеется у них Лапа Барса, для военных чинов, что храбрость проявили при защите отечества. Это годится! Пусть даст нам по лапе! – Совсем развеселившись, Перфильев хрипло захохотал. – Тебе лапа, и мне лапа! С подвесками!

На заднем сиденьи тоже захихикали. Каргин слушал впол-уха, поглядывая то на край обрыва в трех шагах от колес, то на буро-серый монолит утесов, то на джип. Их проводник притормаживал, хотя дорога казалась вполне безопасной.

Перфильев сунул пакет обратно в бардачок.

– Слышь, Леха, а французы тебе чего-нибудь дали? Крест какой-нибудь или звезду? У них, я слышал, ордена красивые, особенно Почетного Легиона.

– Денег дали, – ответил Каргин. – На те деньги я квартиру купил на Лесной. Сам подумай, Влад, что лучше: орден или квартира в Москве?

– Лучше орден и квартира в Париже, – сказал Перфильев.

Их караван из двух автомобилей снова повернул. Пропасть теперь казалась гораздо внушительней; с высоты озеро Кизыл мнилось блестящей монеткой, скалы вокруг него – россыпью мелких камешков, а лежавший за ними городок был вообще не виден, тонул в зеленовато-розовой дымке меж бирюзовым небом и фиолетовыми скалами. Поглядев вниз, Каргин заметил, что по серпантину, преследуя их, ползут два маленьких жучка, зеленоватый и черный; эти машины двигались быстрее, то прячась за краем пропасти, то вновь появляясь на серой ленте дороги.

– Едут за нами, – сообщил он. – Едут, догоняют, а усатый вроде не торопится.

Влад, сидевший справа, приподнялся.

– Точно, едут! Ну-ка, Дмитрий, в бинокль глянь… Там, за откидным сиденьем, шкафик, а в нем бутылка и бинокль… Не перепутай!

Дима достал бинокль, просунулся в окно, сообщил:

– Джип, а в нем четверо вояк, но на кого похожи, непонятно. Без формы, зато с автоматами! И пулемет есть… Вторая тачка метрах в двухстах за ними. Черная, импортная, высокой проходимости, такую я у нашей гостиницы видел… Вроде как «ландкрузер», а кто в ней рассекает, не разглядеть – стекла тонированы.

– Надо думать, почетный эскорт, – решил Перфильев. – Нас сопровождают или того, в импортной тачке… Слушай, Алексей, а вдруг Таймазов в ней едет? За орденом, кукиш поганый! Распустит хвост, а я ка-ак… – Он снова полез в бардачок.

– Это было бы недипломатично, – заметил Каргин. – Если хочешь орден, я тебе в Бразилии куплю. Или в Венесуэле.

Они поднялись к перевалу. Слева вершина, и справа вершина, впереди – серая лента шоссе, словно оборванная у крутого поворота, а сверху – голубой небесный купол, полный солнечного сияния и плывущих на север облаков. Седловина продувалась свежим ветром, духота исчезла, и за спиной Каргина послышались блаженные вздохи. В зеркальце заднего обзора он видел нагонявший их джип. Тот пристроился за ними, не доезжая десятка метров, не сигналил и не пытался обогнать. Черной машины не было видно, и Каргин подумал, что Влад, наверное, прав: гвардейцев послали им в сопровождение.

За перевалом дорога чуть-чуть спустилась вниз и пошла, петляя и изгибаясь, у самого края пропасти. Теперь внизу лежало дикое ущелье: обрывистые, почти отвесные склоны падали с полукилометровой высоты, смыкаясь на дне водами бурной речки. Берегов у нее не было; она грохотала в провале, ревела, упорно точила гору, вихрилась у каменных влажных клыков, плевала пеной в небеса. Красивый вид, но место опасное.

Джип впереди вдруг увеличил скорость.

– Куда ты, дубина? – пробормотал Каргин, заметив, что перед ними очередной поворот. Шоссе тут нависало над обрывом, обтекая выступающую скалу, и мнилось, что впереди нет ничего прочного и твердого, а лишь прозрачный зыбкий воздух, опора для крыльев, а не для колес. Ринешься туда – и полетишь, только не к облакам, а прямо в пропасть, на черные мокрые зубья, что поджидают в бешеной воде…

Шедшая сзади машина вдруг устремилась вперед и подтолкнула «ЗИМ» у самого поворота. Рудик и Дима одновременно вскрикнули, Влад выругался, а Каргин, сцепив зубы, резко вывернул руль. Какую-то долю секунды левое заднее колесо бешено вращалось в пустоте, но их тяжелая машина словно оседлала дорогу – взревел мотор, «ЗИМ» дрогнул, врезавшись колесом в камни на краю обрыва, вцепился в дорожное полотно и покатил за поворот под ругань и проклятья Перфильева.

– Ублюдки, хорьки, ломом трахнутые! Спидоносцы, мать их через дышло и поперек форсунки! А ну, ребята, «калаш» мне… И сами к бою! Щас приложим этих козлов! А первым делом сучонка, который у них рулит… Ну, держись бляха-муха!

– Разобрать оружие, но огня не открывать, – негромко скомандовал Каргин.

– Почему, хрен собачий! – вскинулся Перфильев, просовывая в окошко автоматный ствол. – Они же нас едва не сбросили, мудаки!

– Хочу понять, чего им надо. А сбросить я и сам могу.

Он резко увеличил скорость, стремительно проскакивая не слишком крутые повороты. Он доверял своей реакции и не боялся упасть или врезаться в камень – был у него талант справляться со всевозможной техникой, которая плавает, ездит или летает. Что-то вроде шестого чувства, усиленного годами тренировок, таинственный дар, без коего водитель – не водитель, пилот – не пилот… Он будто слился с машиной в единый организм, улавливая сквозь рев мотора шорох шин, чувствуя упругую податливость педалей и ветер, бивший в лобовое стекло, успевая заметить край обрыва и набегавшую скалу. То было как мгновение истины, миг между жизнью и смертью, когда одно неверное движение, дрожь пальцев или некстати пришедшая мысль делают живое неживым.

Их тяжелый автомобиль мчался над пропастью, догоняя ушедшую вперед машину. На развороте Каргин увидел в боковом зеркальце погоню: джип, преследовавший их, и черный «ландкрузер», тоже набиравший скорость. Расстояние между ними было метров пятьдесят.

Впереди – усатый и новый поворот, на этот раз крутой, градусов под семьдесят. Каргин взял вправо, ближе к утесам, пытаясь обогнать их непонятного проводника, но тот умело сманеврировал, перекрывая дорогу, и начал тормозить. Посигналить, и влево, к пропасти… Опять перекрыл! Теперь направо, к скалам… И он туда же! Не обогнать, не обойти, слишком уж узкая дорога… Он сбросил газ, и джип, преследовавший их, стал быстро приближаться.

– В коробочку берут, поганцы, – пробормотал Перфильев. – Точно в коробочку! Сейчас этот усатый хмырь, Сусанин наш, вильнет за скалы, а нам прямо по заднице врежут… И полетим мы, как черепаха от божьего пинка… Стрелять, Леша?

– Нет.

«Намерения ясны, – думал Каргин. – Вперед не пускают, уйти от погони не дают, оружия не применяют… Определенно столкнуть хотят! Чтобы процесс казался естественным… Кто же нам ворожит? Таймазов? Но почему?»

Передней машине до поворота – восемь метров… даже семь… Он крикнул: – «Держитесь!» – вдавил в пол педаль газа и шевельнул рулем. «ЗИМ» стремительной торпедой ринулся по серой ленте шоссе, чуть забирая к скалам, настиг передний джип, ударил сзади и слева, скользнул к повороту, обдирая краску с борта и сбрасывая скорость. Лихо обогнув утес, Каргин ударил по тормозам, смахнул со лба капельки пота и, когда «ЗИМ» остановился, выскочил на дорогу.

Расчеты его оказались верными: джип усатого развернуло поперек шоссе, преследователи остановиться не успели и врезались в него на полной скорости. Сейчас обе машины летели вниз, в пропасть, вращаясь в воздухе, вышвыривая человеческие тела и рассыпая обломки. Казалось, этот полет длится целую вечность – но вот первая фигурка коснулась торчавших над водою глыб, застыла на каменных зубьях, а следом рухнули еще четыре. Потом – машины… Фонтаны брызг, далекий грохот рвущегося металла, стон стекла, радужные бензиновые разводы на воде… Один из джипов вспыхнул. Пламя, почти незаметное в солнечном свете, заплясало над яростным водным потоком.

– Козлы! И смерть вам козлиная! – раздалось за спиной Каргина. Он оглянулся – трое спутников стояли на обочине, всматриваясь в провал и бушевавшую внизу реку. Перфильев и Рудик – с автоматами, Дмитрий – с висевшим на груди биноклем.

– Ловко вы их, Алексей Николаевич, – молвил Рудик. – У меня бы так не вышло.

Перфильев ухмыльнулся.

– Сказано одним умным человеком: чтобы кукарекать правильно, молодой петух должен поглядывать на старого.

– Мудрость вашего майора? Который вас учил?

– Его. А еще учил он так: закончив с одним, посмотри, нет ли где второго… Ну-ка, Дмитрий, глянь, куда другая тачка подевалась!

Парень вскинул к глазам бинокль и доложил:

– Разворачивается, командир. Вот, развернулся и едет теперь обратно к перевалу… Быстро едет для такой дороги, километров под семьдесят… А номер у него вроде бы пылью припорошен.

– Тайм-аут, глаз даю! – сказал Перфильев. – Светлый наш эмир! Увидел, что дельце не выгорело, и велел поворачивать! А может, и нет его в этой машине, кто-то из наблюдателей там либо хмырь какой доверенный, руководитель акции… Но рука – эмирова!

– Сомневаюсь, – возразил Каргин, задумчиво покачивая головой. – Зачем Таймазову нас убирать? Он у меня поддержки и денег ищет, звонил, напоминал об этом, свидание с Курбановым устраивал… Что ему в нашей смерти? Какая выгода, какая цель?

– А такая! Скажем, Барышников с Прошкой – его самодеятельность, и президент про это ничего не знает. Об этом не знает и о том, что был Таймазов в контакте с Габбасовым, бунтовщиком и бандитом. Может, умышляли вместе на туран-башу, укоротить на голову хотели, а потом Таймазова – в главные боссы, Вальку – сардаром, и все под ними, включая «Шмели»… Как тебе эта гипотеза?

Каргин пожал плечами. Не было у него впечатления от Таймазова, как от решительного человека, способного на заговор и бунт. Такие тихо сидят, плетут интриги, ждут, когда босс одряхлеет вконец, чтобы аккуратно перерезать глотку. А если босс отступится по-доброму, так и резать не станут, а дадут почетный пенсион и вышлют на поселение в Карлыгач или в этот самый Елэ-Сулар… Все это казалось правильным и верным, однако был неучтенный момент – покойный Вали Габбасов, вождь Копетдага. Очень уж быстро его отправили к аллаху, не удалось поговорить и разузнать, что он за персона, с какими амбициями и на какие дела способен подвигнуть светлого эмира, если они и правда ходили в союзниках. Вали, несомненно, был личностью с другим, чем у Таймазова, темпераментом, жестоким, властным, волевым, и кровопролития, как и положено бандиту, не боялся. Так что гипотеза Влада могла оказаться не фантазией, а самой что ни на есть реальностью.

Перфильев мотнул головой в сторону машины.

– Ну, поедем?

Каргин сделал шаг и остановился. Поедем, но куда? Вперед или назад? В памяти его всплыли предостережения Сергеева, и вдруг подумалось, что если Таймазов действовал с ведома туран-баши, а то и по его прямой указке, все может повернуться очень неприятно. Разумеется, если качать права и требовать сатисфакции за похищение Барышникова с Костей, за этот случай на дороге, а также и за все остальное: за бейбарса Ибада, жулика Аязова, ворюгу-банкира, феррашей-взломщиков, кражу в Челябинске и за весь обманутый и обездоленный туранский народ. А если сделать вид, что ничего плохого не случилось и что в Туране просто рай, то президент останется доволен. Что ему злобствовать? Люди явились богатые, полезные и деликатные, попреков не делают и ни о чем не просят, свои проблемы сами решают, попутно устаканив оппозицию, а в этом есть для царства-государства несомненный выигрыш. Так что дипломатия и еще раз дипломатия! Хотя и дедов совет – сравнять Туран с землей – тоже забывать не стоит…

– Тонкое дело – восток! – резюмировал Каргин и помахал рукой. – Ну, не будем время тянуть. Поехали, братцы!

Казалось ему, что цель близка, что не сегодня, так завтра увидит он «Шмели», разведает, где они спрятаны, а там, глядишь, и отобьет российское добро или, как советовал Сергеев, дымом пустит. Это внушало надежды и подстегивало.

Дорога пошла под гору. Пейзаж вокруг был изумительный – серые, коричневые, фиолетовые вершины на фоне голубого неба, бурлящая внизу река, живописные скалы и сосновые рощицы, от которых тянуло резким хвойным ароматом. Здесь, на высоте, дышалось легко, гуляли тут свежие ветры, умерявшие зной, а воздух, в котором смешались запахи смолы и нагретого солнцем камня, был прозрачен и чист. Это скрадывало расстояния; казалось, что до горных пиков можно дотронуться рукой, и что это вовсе не горы, а небольшие макеты, изготовленные искусным художником.

Они ехали минут пятнадцать или двадцать, пока за новым поворотом не открылась довольно обширная плошадка, естественный выступ в горном склоне, обрамленный полукольцом сосен, что отделяли его от пропасти. Здесь, на маленьком заасфальтированном пятачке, дорога кончалась; слева, под соснами, стояли три или четыре уютных домика, виднелись крыши строений и служб, а справа в отвесной скальной стенке зияла большая ниша, укрепленная стальными балками. Звуки в этом крохотном мирке были другими, чем на шоссе, рокот воды и шелест деревьев заглушались людскими голосами, какими-то скрипами и скрежетом и отдаленным лошадиным ржанием – видимо, за домами располагалась конюшня.

Рядом с нишей и стальной конструкцией торчали столб с проводами и дощатая будка с предохранявшим от солнца навесом-козырьком. У будки дежурили трое охранников из чеченской гвардии, рослые бородатые мужики в расстегнутых до пупа комбинезонах. Один из них двинулся к автомобилю.

– Эй, вылэзай! Кто такие?

– Алекс Керк, к президенту Курбанову, – произнес Каргин, покидая машину. – Мне назначено.

– Ждать здэсь. Провэрю!

Охранник скрылся в будке. Двое других разошлись и встали у краев ниши, держа автоматы нацеленными на гостей. Теперь Каргин видел деревянный помост с перилами, застывший между стальных балок, мощные опоры по углам и прикрепленные к ним тросы. Очевидно, эта конструкция была подъемником.

– Звонить пошел. А вообще плохо встречают, – буркнул Перфильев, посматривая на оружие в руках гвардейцев. – Не люблю я на мушке торчать. Аппетит после этого пропадает.

Каргин ничего не ответил, осматривался по сторонам, прикидывал. До ближнего дома – шагов тридцать; рядом с ним, в линию, еще два, и в них, похоже, живут охрана и прислуга. Дальше, в самых соснах, дом посолидней, о двух этажах с верандами, а сбоку – забитые сеном навесы и бревенчатое строение, у которого выгуливают лошадей. За ним что-то вроде котельной или энергетического блока: труба торчит, дым идет, и тянутся провода на столбах ко всем жилым домам и к подъемнику. В сосновой роще вьется среди золотистых стволов песчаная дорожка, стоят скамейки и беседки и даже какие-то изваяния – только далековато, не разглядеть. Лошадей – три, при них пять конюхов, а у домов еще десяток человек, все при оружии и по виду гвардейцы. За стеклами веранды тоже кто-то мелькает… В общем, подумалось Каргину, этот Елэ-Сулар – маленькое президентское имение, заповедник покоя и тишины, где можно на лошадках покататься, шашлык сготовить и поразмыслить о государственных делах. Разумеется, под надежной охраной.

Из будки показался гвардеец. На его лице блуждала улыбка, белые крепкие зубы сверкали между усами и темной бородой.

– Туран-баша ждет, – сказал он, приближаясь к машине и тыкая пальцем в Перфильева и Каргина. – Ты и ты! Остальные здэсь будут.

– Куда идти? К дому?

– Нэт. Сюда! – Палец указал на клеть подъемника. – Синяя кнопка – вниз, красная – наверх. Шагай и катайся! Живо!

– Ты, парень, нас не подгоняй, – хмуро вымолвил Перфильев. – Ты знаешь, кто мы такие? Президентские гости, очень почетные! Такие почетные, что запросто можно от нас в зубы схлопотать.

– Свои побэреги, – пряча усмешку, огрызнулся охранник.

Каргин потянул Влада за руку. Они ступили на деревянный помост, качнувшийся под ногами. На одной из опор была закреплена панелька с кнопками, синей и красной, и с кабелем, тянувшимся вдоль троса; прямо над головой нависали барабаны лебедок, электромоторы и паутина проводов. Пальцы Каргина вдавили кнопку, и клеть быстро поехала вниз.

– Заметил, как этот хрен моржовый лыбился? – произнес Перфильев. – С чего бы?

– Радуется за нас. Как-никак ордена получим. Каждому на лапу.

– Если получим, я ему в зубы не дам, – пообещал Перфильев. – А вот если маком выйдет, то в этом случае… Ух ты, ежкин кот! Мать моя, передовик труда!

Подъемник замер. Они очутились под сводами огромной пещеры, раскинувшейся влево, вправо и вдаль; стены ее терялись в непроницаемой тьме, а пространство около подъемника было залито светом прожекторов, в котором все сверкало: пол, выложенный оранжевыми фигурными кирпичиками, дорожка из малахитовой плитки, полупрозрачные розово-белые сосульки сталактитов, что свешивались с потолка, гранитные глыбы с прожилками кварца и антрацитово поблескивающая поверхность воды. Подземное озеро тоже уходило в темноту, и дальний его берег, лежавший за кругом света, не был виден. Что-то, однако, подсказывало: озеро там не кончается, а тянется дальше и дальше или, возможно, переходит в другие озера, укрытые твердью земной, окутанные вечным мраком и затаившиеся в нем словно гигантские черные алмазы.[58]

Каргин и Перфильев шагнули на малахитовую дорожку. Метрах в сорока от них, наполовину на берегу, наполовину над озерными водами, стояла купальня, большое строение без крыши, с решетчатыми стенками, за которыми мелькали неясные тени. Рядом с дверным проемом, прикрытым бамбуковой занавеской, торчал часовой, другие охранники расположились у прожекторов и были почти не заметны. Там, где дорожка, огибая озеро, сворачивала к купальне, вышагивал взад-вперед молодой человек штатской наружности, в джинсах и легкой рубашке. При виде гостей он торопливо двинулся им навстречу.

Они сошлись на середине дорожки.

– Баграм, помощник аги Ягфарова… Как доехали, мистер Керк? Дорога сюда не простая, зато какие горные красоты! Голова кружится!

– Это верно, – подтвердил Каргин, рассматривая Баграма и подмечая, что тот кажется удивленным и несколько обескураженным. – Горные красоты впечатляют. Как говориться, увидеть и умереть… Тем более, что пропасть с речкой рядом.

Перфильев весело осклабился – видно, вспоминал о тех, чьи кости сейчас полощутся в речке. Каргин, не мигая, смотрел на Баграма.

– А мы ведь с вами встречались! Совсем недавно, в Карлыгаче… Нюхали розы с одним арабским шейхом.

– Может быть, – уклончиво молвил помощник Ягфарова. – Прошу прощения у вас, ага, и у вашего достойного друга… Не ждали вас так рано, а потому не встретили, как подобает. – Он оглянулся на купальню и понизил голос. – Понимаете, сейчас без четверти одиннадцать, а с десяти до полудня Саид Саидович принимает целебную ванну… Святое дело, храни его аллах! Очень не любит, когда тревожат в это время… Однако сказал, чтоб вы спускались вниз.

– А где ваш шеф? – полюбопытствовал Каргин. – Он обещал, что мы с ним обязательно увидимся.

Баграм снова бросил взгляд на купальню. Глядел он на нее так, как правоверный смотрит на черный камень Каабы, приближаясь к мекканской мечети Масджид аль-харам.[59] На лице его застыло благоговейное выражение.

– Ага Ягфаров в целебном бассейне вместе с Саидом Саидовичем. Туран-баше нравится, когда его развлекают на отдыхе… Там еще личный врач и… ну, и другие люди. Наверное, вас тоже пригласят, раз президент велел спускаться. Пойду спрошу.

Он сделал шаг по малахитовой дорожке, но Перфильев ухватил парня за руку.

– Постой-ка… Мы ведь не пустыми приехали, мы, братец, восточный обычай понимаем! Вот, подарок президенту передашь. – Вытащив пакетик, Перфильев сунул его Баграму.

– Что тут, ага?

– Ушко, а в нем сережка. Знатное ухо! Сам Вали Габбасов его носил. Теперь не носит, вражий сын… Отдай своему президенту, пусть порадуется.

Взяв пакет двумя пальцами, Баграм направился к купальне.

– Орден… – пробормотал Перфильев, – подвески… Даже два ордена, за Габбасова и за Таймазова! Может, Леха, мы государственный заговор раскрыли, недаром на нас эмирчик покушался! А за тех козлов, которых ты в речку сбросил, тебе отдельно положено. Скажем, возведут тебя в минбаши, а то при твоих капиталах стыдно ходить в капитанском звании.

– Фак тебе! – сказал Каргин.

– Ну вот, уже и по-русски не ругаешься… – Влад с иронией прищурился. – Ты тренируйся давай. Помнишь, что Толпыго говорил? Старший офицер от младшего отличается опытом, окладом и словесной виртуозностью. Будешь минбашой, на факах далеко не уедешь.

Баграм, отодвинув бамбуковую занавесь, юркнул в купальню.

Слушая трепотню приятеля, Каргин быстро осматривался, со скучающим видом поворачивая голову туда-сюда. Это было привычной, почти рефлексом, приобретенным в джунглях, болотах, пустынях и пылающих городах: в любой сомнительной ситуации оглядеться, точно представить, где находится враг, наметить пути атаки или отступления. Сейчас про атаку говорить не приходилось – были они безоружны, и пришибить охранников непросто, много их и далеко стоят. А что касается ретирады, тут дорога одна – в подъемник, и наверх… Он взял Перфильева за локоть, легонько потянув, заставив отступить. Крохотный шажок назад, к клети подъемника, затем другой шаг, третий…

– Ты что, Алексей?

– Гвардейцев многовато. Четыре прожектора, под каждым двое, и купальни один – итого девять. Такая охрана в замкнутом и абсолютно безопасном помещении… Мне бы троих хватило.

– Так ты не туран-баша, – с усмешкой сказал Перфильев, но отодвинулся еще на пару шагов. Теперь до подъемника было рукой подать.

За решетчатой стеной купальни – быстрая лихорадочная пляска теней. Чей-то силуэт с воздетыми руками, резкий гневный взмах, неразличимое бормотание голосов, словно спорят о чем-то, шелест одежды, плеск воды… Что там происходит? – думал Каргин, прищурившись и снова пересчитывая гвардейцев. На радость как-то непохоже…

Он прислонился к перилам клети и шепнул Владу:

– Если что, двигаем наверх, берем охранников и сматываем удочки. Готов?

– Как пионер, – сразу сделавшись серьезным, буркнул Перфильев. – А что? Ты думаешь…

Бамбуковая занавеска отлетела в сторону, и на пороге появился президент. Щеки его тряслись, черты искажала ярость; видимо, он задыхался от бешенства, да и возраст был немалый – то и другое мешало говорить. Он вскинул руку, потряс кулаком, и Каргин, не медля больше ни секунды, ринулся в клеть подъемника и надавил красную кнопку. Где-то вверху зарокотали моторы, платформа шустро поползла наверх, а снизу послышался гневный вопль, потом – слова команды, сразу угасшие в лифтовой шахте. Минуту подниматься, размышлял Каргин, десять секунд прошло, еще через десять-пятнадцать начнут стрелять, пол пробьют, хотя доска в нем толстая. А что под ней? Если железный каркас, пусть стреляют…

Однако не стреляли.

– Ты налево, я направо, – сказал Перфильев. – Они не готовы, атаки не ждут. Бьем насмерть, так?

– Придется насмерть, – согласился Каргин. – Судя по роже президента, любовь у нас нынче врозь.

Почему, они не обсуждали: над верхним краем клети посветлело, сухо прогрохотала очередь, и Каргин, не успев удивиться, в кого стреляют и по какой причине, метнулся в открывшуюся щель и покатился по земле. Движения его были стремительны, бились в висках колокола, грохотал боевой барабан, вращались вкруг него голубое небо, зеленые кроны сосен, серые и коричневые скалы, но в этом калейдоскопе звуков, оттенков и красок видел он только алый цвет и слышал стон агонии. Алое на черном, кровь Рудика, кровь Дмитрия на дверцах машины, их тела под колесами – один мертв, другой хрипит и еще тянет руку…

«Телефон! – мелькнула мысль. – Как же я забыл про телефон! Эти гады позвонили снизу…»

Тело послушно взметнулось в воздух, левая рука перехватила нацеленный в грудь автомат, дернула вверх, пальцы правой клинком врезались в хрустнувшее под ударом горло. Мертвый гвардеец падал, Каргин, стиснув зубы, рвал оружие из сведенных судорогой пальцев, а через площадку мчались уже фигуры в пятнистом, грохотали башмаками, орали: «Бей! Бей!» – и что-то еще непонятное, на арабском, а может, на турецком.

Он не успел отнять «калашников», нажал на палец мертвеца, дал очередь, скосил двоих или троих, потом его ударили прикладом. Сильный удар, и пришелся по голове. Сознание Каргина погасло.

Стул. Он сидит на стуле. Голова разламывается, не приподнять, руки и ноги не шевелятся. Кажется, привязаны…

Не стул – кресло: запястья и локти прикручены к подлокотникам, щиколотки – к массивным твердым ножкам. Не поднимая головы, Каргин чуть-чуть приоткрыл глаза. Так и есть, кресло. Тяжелое, дубовое… Видны упоры подлокотников из темного резного дерева да перехваченные веревкой руки. Еще – пол, глянцевый паркет, на котором застыли световые пятна. Прямоугольные, от оконной рамы… Значит, он не в пещере, а в одном из домов. Судя по креслу и роскошному паркету, в самом большом, президентском… Уже легче!

Веревки… Веревки – не проблема, думал он, мучительно пытаясь вспомнить что-то важное. И вспомнил.

Дима, Рудик! Двоих выручил, двоих потерял… Совсем потерял – не в плену они, не в заложниках, не спасти их, не выкупить у смерти! Эта мысль была мучительной – не привык Каргин терять доверившихся ему людей. Даже «гепардов», чья жизнь и всякая рана имели точную стоимость в долларах, франках и фунтах.

Балабина надо было взять, крутилось в голове, Балабина с Булатом, а не этих мальчишек! Василий бы не подкачал, глаза у него на затылке, а палец – на курке! Эти ублюдки наверху пошевелиться не успели бы, легли кверху лапами! Да и Булат не промах… Справились бы вчетвером с басурманами, одолели бы! Наверняка одолели бы! Но что сейчас терзаться и мучиться… Парни мертвы, и хоть все утесы золотом выложи, хоть миллиард по скалам разбросай, а сделанного не изменишь…

Сидя в кресле с гудящей головой, связанный и беспомощный, он познавал новую истину, новую мудрость, подсказанную отцом: деньги – прах, могущество и сила – тлен, ибо не купишь за них того единственного, что имеет цену и смысл – жизни человеческой. Даже надежды не купишь; надежда свойственна живым, и нет ей места в смерти.

Он скрипнул зубами, разлепил веки и с усилием поднял голову.

Большая комната, почти пустая. Справа – дверь, слева – окна, выходящие на веранду. Сбоку и сзади – камин с выступающими гранитными стенками и полкой белого мрамора, посередине – стол, и при нем пять кресел. Одно занято, и человек в нем знакомый…

Райхан Ягфаров. Глядит на Каргина тоскливым виноватым взглядом, мнет одну ладонь в другой.

– Вы очнулись, Алекс? Вы меня понимаете? Слышите?

Каргин постарался забыть о сверлящей боли в затылке. Здорово, однако, звезданули… Ну ничего, пройдет. Лишь мертвым никогда не исцелиться…

– Слышите меня? – повторил Райхан.

– Да.

– Мне разрешили встретиться с вами, пока… пока Дантазов работает с вашим приятелем. При условии, что я с места не двинусь, не буду к вам приближаться. – Ягфаров грустно покачал головой. – Я очень сожалею, Алекс… я даже не могу вам воды подать.

– Мне не нужна вода, – сказал Каргин, – мне нужна информация. Чем вызван этот беспрецедентный акт? И сознает ли ваш президент грядущие последствия?

– Сознает. Он был в ярости, но люди, подобные ему, умеют обуздывать чувства. Думаю, он вернется к прежнему плану, слегка его подкорректировав. Он очень хитроумен и сделает так, чтобы последствия были минимальны. Не забывайте, Алекс, он у власти половину века и пережил та-аких зубров! Сам зубр, но может прикинуться и лисой, и кроликом!

В затылке стрельнуло, и Каргин поморщился. Потом спросил:

– Что за план?

– Не могу сказать, меня не посвящали. Сейчас я уверен в одном: вас собирались уничтожить по дороге в Елэ-Сулар. Удивительно, что вы сюда доехали! Я был с президентом в тот момент, когда сообщили о вашем прибытии, и догадался, что он вас не ждет. Лицо его так изменилось… Но он еще владел собой, а приступ ярости случился, когда ваш друг послал ему подарок. Это… это…

Они были связаны, понял Каргин. Не Таймазов с Габбасовым, а президент с самозванным эмиром Копетдага! Интересно, кем приходился этот Вали Курбанову? Может быть, сыном, рожденным лет сорок назад, в хрущевскую эпоху, в тайне от первой супруги?

– Габбасов – отпрыск президента?

Ягфаров сделал жест отрицания.

– Нет, нет! Но очень близкий родич – сын его старшей сестры, умершей в конце семидесятых. Тут, на Востоке, кровные узы многое значат… Но не только они. Как я понимаю, Габбасов был главным претендентом на власть в Туране, истинным наследником. Наш президент не глуп и не желает сажать на трон ничтожеств, ни ловкого банкира, ни генерала, который пороха не нюхал. А вот Габбасов… Сам я с ним не встречался, но говорили, что он был сильной личностью. Жесток, решителен, религиозен, в меру умен…

Боль в голове успокоилась, и с каждой секундой силы возвращались к Каргину. Он посмотрел на гранитную стенку камина в трех шагах от кресла, на дверь и окна в частом переплете, и попытался представить, где минбаши Дантазов «работает» с Перфильевым. Дом большой, звуков не слышно, да и не станет Влад кричать… Плохо с этим Нукером-Дантазовым вышло! Хотелось до него добраться, а он вот первым успел!

– Алекс, вы слушаете меня? – раздался голос Ягфарова.

– Слушаю, Райхан, но не совсем понимаю. Вали, эмир Копетдага, был оппозиционером и мятежником, врагом существующей власти. Не очень подходящая фигура на президентский пост. Имидж не тот.

Ягфаров тонко усмехнулся.

– Я ведь говорил, что наш туран-баша хитер и опытен… Власть и оппозиция неразделимы, при всякой власти есть оппозиция, причем из многих противоборствующих сил. Ловкий правитель пестует свою оппозицию, подкармливает ее, делает сильнейшей, а потом бросает на истинных врагов, непримиримых и опасных. На тех же Воинов Аллаха, или Львов Ислама, или узбеков-инородцев, что окопались в городах на Амударье… И вот: был мятежник, стал герой! Туран-баша тоже герой, и народу приятно, когда два героя, молодой и старый, мирятся… – Ягфаров вздохнул и добавил: – Как Рустам с Сухрабом… Кроме того, приходилось мне слышать, что от Габбасова польза уже сейчас была: охранял он в горах какой-то важный военный объект.

– Выходит, я сильно нарушил планы президента, – произнес Каргин.

– Не то слово, мой дорогой, не то слово! Этот ваш налет на Кара-Суук, гибель Габбасова, разгром его отряда, освобождение пленников… Пленники! Они выдали вас с головой! Надо было смириться с их потерей, не искать их, только просить и просить! Просить, платить, а если бы их не вернули, сделать скорбное лицо и развести руками. Вы, в конце концов, не всесильны…

– Мне еще придется делать скорбное лицо, – медленно сказал Каргин, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Придется! Когда я сообщу матерям моих парней об их гибели. Но здесь, в Армуте, тоже будут скорбные лица. Одином клянусь!

Ягфаров всплеснул руками.

– Помилуйте, Алекс! Вы и Владислав убили троих и многих из гвардейцев ранили – это ли не искупление за смерть тех юношей? Не грозите, подумайте о себе! Подумайте о том, что…

Дверь скрипнула и приоткрылась. Советник президента вздохнул.

– Напоминают, что пора… Жаль, что мы так расстаемся… Вы мне симпатичны, Алекс.

– Вы мне тоже симпатичны, Райхан. Хотите совет?

– Да?

– Вернитесь к своей поэзии, хоть восточной, хоть европейской. Безопаснее будет.

– Я не ищу безопасности, мой друг. Я… В сущности, все, чего я хочу – хоть как-то послужить народу.

– Тогда берите автомат и уходите в горы.

Ягфаров снова вздохнул, встал и скрылся за дверью.

Каргин, не теряя ни мгновения, уперся ступнями в пол и осторожно передвинул кресло поближе к камину – так, что выступ стены, сложенной из рваных гранитных глыб и напоминавшей крепостной контрфорс, был теперь на расстоянии протянутой руки.

Дверь распахнулась. Вошедший был худым смугловатым мужчиной лет пятидесяти; глаза темные, брови густые и нависшие, на левой щеке – большое родимое пятно. Одет в светлый полотняный костюм, левый борт пиджака заметно оттопыривается. Выглядел он мрачным, даже угрюмым.

Нукер, понял Каргин и, расслабившись, откинулся на спинку кресла. Настолько, насколько позволяли веревки.

Мужчина сел и уставился на него. Взгляд у Нукера был пронзительный, будто он видел пленника насквозь и еще на метр в стенку за его спиной. Две или три минуты они смотрели друг на друга, упорно не желая опускать глаза. Наконец Каргин промолвил:

– Дантазов Амирхан, по кличке Нукер. Таджик, сорок четвертого года рождения, служил во внешней разведке, трудился в Турции и Иране. В конце восьмидесятых уволен в отставку в чине подполковника. Возглавляет секретную службу сардара или самого президента.

– Самого президента, – откликнулся Дантазов. Голос у него был глуховатый, и на русском он говорил без акцента, только чуть растягивая гласные. – Вы неплохо информированы, мистер Керк. Или хотите, чтобы я называл вас Каргиным?

– Хочу. Я гораздо больше Каргин, чем Керк.

Густые брови Нукера шевельнулись.

– Был. Был Каргиным, был Керком… Теперь – покойник. Почти.

– Не вы первый так считаете. Большая ошибка!

Брови изогнулись наподобие двух мохнатых гусениц.

– Я редко ошибаюсь. Конечно, там, на дороге, произошла ошибка… Сейчас вам и вашим коллегам надо бы полеживать на дне ущелья, в разбитой машине, в виде обгорелых трупов. Дорога опасна, водитель не справился с управлением, вспыхнул бензин… Трагическая случайность… Не получилось! Туран-баша был очень недоволен. – Нукер скрестил руки на груди, свел брови в линию и вдруг усмехнулся. – К счастью, Каргин, вы здесь, и все еще не поздно исправить. Пули из тел ваших охранников извлекут, вас двоих посадят в машину, столкнут ее в пропасть в подходящем месте, подожгут бензин… Затем последует масса соболезнований в адрес вашей фирмы, но извинений не будет. Какие извинения? Мы ведь, в конце концов, ни при чем! Предлагали своего шофера, опытного, но вы решили, что справитесь сами. И в результате – такая нелепая гибель! – Он сделал паузу и, помолчав секунду, добавил: – Это один вариант.

– Есть и другой?

– Есть, хотя лично я остановился бы на первом. Но туран-баша хочет дать вам шанс, а заодно исполнить свое обещание. Вы ведь очень хотели познакомиться с «Манасами», не так ли? Вот и познакомитесь. Через пару дней их представят важной персоне, потенциальному заказчику, причем покажут в действии, в боевых условиях на одном из наших полигонов. Гладиаторские игры, так сказать: два «Манаса» против танков, артиллерии и вооруженной гранатометами пехоты… Желаете поучаствовать? Проигрыш поединка – почетная смерть в бою, а выигрыш… Ну, посмотрим! Кстати, ваш друг уже согласился.

– И я не против. – Каргин прищурился и с издевательской усмешкой спросил: – А что, в туранской армии есть артиллерия и танки?

– Технику предоставляет заказчик, с нашей стороны только… ээ… персонал. Хорошая техника, западная, имеется даже продукция ХАК. Уверен, вы останетесь довольны.

– Не сомневаюсь. – Каргин кивнул, отметив, что боль в голове если не прошла совсем, так утихла. – Вы упомянули персонал. На этот счет просьба у меня имеется… Те гвардейцы, что здесь несут охрану… Как они, подойдут?

Брови Нукера опустились.

– Вполне. Трое покойников, пятеро раненых, один при смерти… В симпатиях к вам их не заподозришь! Поставим четырнадцать бойцов с базуками. Нам тоже интересно, чтобы обе стороны играли по-серьезному, без скидок.

– Тогда договорились. – Слегка повернув голову, Каргин измерил расстояние от кресла до камина. – Еще один вопрос, Дантазов… Я понимаю, что нарушил планы президента, убил его родича… Но разве месть важнее государственных соображений? Тем более, финансовых? Разве непонятно – выиграю я поединок или умру, в любом случае ХАК отсюда уйдет, уйдет окончательно, со всеми своими инвестициями.

Нукер пожал плечами.

– Ну, есть и другие инвесторы. К тому же с чего вы взяли, что ХАК уйдет? Это неправильный вывод, мистер Каргин. Вы русский, с вами тяжело договориться – Таймазов вот так и не понял, о чем вы печетесь, о корпорации своей или о рухнувшей империи. С американцами проще, у них подобных предрассудков нет… И еще одно: вы вмешались во внутренние дела Турана, пообещали поддержку Таймазову и президентскому племяннику, вызвали целый самум в Курултае. Это президенту не понравилось. Так и так, вы нежелательная фигура, которую лучше убрать с доски. Разумеется, случайно – мы ведь не допустим, чтобы в ХАК на нас обиделись. А потому…

Он собирался продолжить свою речь, но в этот момент Каргин привстал и с разворота грохнул ножками кресла о стенку камина. Кресло оказалось прочным; понадобился второй удар, затавивший сиденье расстаться со спинкой, а подлокотники – с сиденьем. Веревки соскользнули с рук Каргина, ноги освободились, и он прыгнул на Дантазова, нацелившись в висок, убойное место, но не попал – костяшки сомкнутых пальцев пришлись пониже, в челюсть. Нукер хрипло выдохнул и, кажется, потерял сознание. Но добивать его было некогда; схватив одно из кресел, Каргин запустил им в окно, вышиб переплет вместе со стеклами и сунул руку под пиджак поверженного врага.

Там не нашлось оружия! Ни пистолета, ни револьвера, ни даже дубинки! Какая-то металлическая коробка, никелированный контейнер размером в две ладони…

В дверь уже ломились с воплями гвардейцы, размахивали стволами, хищно щерились, и было их не меньше семи или восьми. Каргин метнулся в другую сторону, к окошку, навстречу ему полезли с веранды охранники, кто-то сунул прикладом под дых, чье-то горло хрустнуло под его пальцами, нож или острие штыка скользнуло по рубашке. Один из противников прыгнул ему на спину и попытался сдавить шею; Каргин ударил его локтем, услышал, как трещат ребра, ударил снова, но битва была безнадежно проиграна. Двое повисли на его плечах, третий кинулся в ноги, и через мгновение его свалили на пол. Упал он удачно, боком, придавив гвардейца, вцепившегося в правое плечо; тот обмяк, Каргин потянулся к штык-ножу, и в это время ему набросили веревку на ноги. Дернули, потянули по гладкому паркету, занесли приклады…

– Не сметь! – Нукер, придерживая челюсть, с трудом поднимался на ноги. – Не сметь! Кости ему переломают, но не сейчас и не здесь! – Он добавил что-то по-турански, и руку Каргина заломили на спину.

Он видел, как приближается Дантазов, неся на ладони блестящий контейнер, как открывает коробку, вытаскивает шприц. Потом почувствовал, как зажимают кожу – пальцы у Нукера были сильные, жесткие.

Укол… Прямо в вену, гад! – успел подумать Каргин. Затем по телу разлилось тепло, и он погрузился в темноту беспамятства.

Интермедия. Ксения

Они собрались у костиной постели вчетвером – Флинт, Сергеев, Рогов и Максим Олегович, переводчик, которого все называли Максом. О Ксении, может быть, забыли, а может, уже считали своей – как сидела она у дверей в лоджию, так там и осталась. Лица у всех тревожные, а голос Макса, который то на русском, то на английском говорил, заметно подрагивает.

– Сообщение от мистера Ягфарова, – произнес Флинт, покусывая толстую нижнюю губу. – Звонил и сказал, что наш президент до этого места… как его?.. Салар?.. Силар?.. еще не добрался. Они обеспокоены. Послали на розыски людей. Прочешут всю дорогу до и после перевала, спустятся к реке в ущелье… С нами будут поддерживать связь.

– Когда был звонок? – хмурясь, поинтересовался Сергеев.

– Час двадцать минут назад.

– И с тех пор ничего?

– Ничего. Поиски в горах – штука сложная, сэр…

Рогов всплеснул руками.

– Что же вы нам сразу не сказали, Генри? Это ведь ЧП! Тут надо… надо срочно…

Костя стал приподниматься, но Флинт, положив огромную руку ему на плечо, прогудел:

– Спокойно, Браш Бой, спокойно! Я скажу, почему вас не вызвал: я думал.

Сергеев прищурился:

– Вот как? Были основания для этого процесса?

– Да. Мистер Ягфаров отлично говорит по-английски, получше меня. Я ведь Вест Пойнт и Принстон[60] не кончал, я простой морпех, черный парень из Бруклина, а Ягфаров болтает как оксфордский профессор… Но не в этот раз. Голос его, а речь такая, будто он всю жизнь в Оклахоме пас свиней.

– Он показался вам взволнованным? – быстро спросил Сергеев.

– Н-нет… пожалуй, нет. Но я подумал: вдруг он не один?.. вдруг он не может сказать чего-то?.. вдруг его заставили, и понимают все слова, но не… не…

– …произношение, – подсказал Макс.

– Да, так! – Курчавая голова Флинта утвердительно качнулась. – Произношение!

– Считаешь, он знак нам подавал? – вскинулся Костя. – Мол, не верьте тому, что сказано, все много хуже? Или лучше?

Флинт пожал могучими плечами.

– Не знаю, Браш Бой. Я думал, думал… Потом думать устал, подбросил четвертак, и выпало то, что всегда выпадает: не знаешь, чего делать, спроси у генерала. В общем, я вытащил из сейфа кейс, связался со штаб-квартирой и доложил обстановку.

Сергеев поднял глаза к потолку.

– Говорили с Мэлори?

– Нет, с дежурным референтом. Но он сказал, что есть инструкция на непредвиденный случай: не поддаваться панике и сохранять спокойствие. Личное указание коммодора! И добавил: все под контролем, насколько это возможно.

Флинт, а за ним и Максим, замолчали, и Ксения почувствовала, как у нее холодеет спина. Все они, даже Костя, казались растерянными, и видеть это было страшно. Ксения не знала, кто такой Ягфаров, кто Мэлори, к кому и зачем поехал Алексей Николаевич, но разве непонятно, что случилась беда? Такая беда, с которой мужчины, собравшиеся у костиной постели, совладать не могут.

И подумалось ей, что у каждого человека, даже очень умного и сильного, есть свой Керим, свой злобный дух, который ищет, где бы подставить ножку, заморочить голову или иную пакость сотворить, и справиться с этим злодеем не так-то просто. Если бы она могла помочь… если бы могла! Но чем и как?

Она сжалась в комочек, крепко закрыла глаза и принялась молиться. За Алексея Николаевича, за Перфильева и за Рудика с Димой…