"Наёмник" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 4

Калифорния, Халлоран-таун; 20–24 июня

Да, забавная семейка, с прибабахом, размышлял Каргин, устроившись на мягкой травке под серебристыми ивами. Кэтин коттедж в другом конце лужайки стоял тихий и молчаливый; алый «ягуар» исчез, и никто не отзывался на стук, поэзию Киплинга и разные соблазнительные предложения. Кэти скрылась, зато на месте был журнал, полученный от Холли Робинс – какая-никакая, а все же альтернатива одиночеству. Прежде, чем залечь в кустах и насладиться чтением, Каргин, памятуя о Нэнси и ее револьвере, тщательно запер дверь, которая, по его российскому разумению, выглядела слишком хлипкой и ненадежной. Правда, ломиться в дом для рыжей не было нужды; она могла его обогнуть и пристрелить обидчика прямо здесь, под ивами у бассейна.

Пытаясь не вспоминать о страстных калифорнийских девушках, Каргин быстро просмотрел журнал. Нужная статья под заголовком «Потомок пушечных королей» нашлась в середине; ее украшало цветное изображение в полный лист – Патрик Халлоран собственной персоной, в рамочке из мортир, мушкетов, кольтов и кавалерийских сабель. Портрет, вероятно, скомпилировали с каких-то давних фотоснимков; Патрик на нем был вовсе не стар и выглядел цветущим рыжеволосым джентльменом лет сорока пяти, максимум – пятидесяти. Зрачки у него оказались серыми с зеленью, и Каргин, представив лица Мэри-Энн и Боба, решил, что цвет волос и глаз – фамильный признак Халлоранов. Может быть, все ирландцы были такими, светловолосыми или рыжими, с серо-зелеными глазами. В период тайных стажировок в Лондоне Каргин не отличал их от британцев, но под его командой в роте «би» служила пара молодцов из Типперэри, рыжих и осыпанных веснушками от бровей до пупа.

Полюбовавшись на портрет, он изучил историю династии – эти сведения занимали две страницы, а дальше автор, некий Сайрус Бейли, слегка касался дипломатической карьеры Патрика и плавно переходил к важнейшей и наиболее интересной для «Форчуна» теме – то есть к капиталам и финансам. Что до истории, то выяснилось, что первый Халлоран, прапрадед нынешнего, переселился на западный берег Атлантики в самом начале прошлого века, в эпоху наполеоновских баталий и войн за независимость, но прожил в Штатах недолго: породил единственного сына, завербовался в армию, защищал Детройт от англичан, а когда город был оставлен, бился на Великих Озерах под командой легендарного Оливера Перри, на его флагманском корабле. Погиб он со славой и в великий день – 10 сентября 1813 года в бухте Пут-ин-Бей,[19] где Перри разгромил британскую эскадру.

Жизнь прадеда Патрика, Бойнри Халлорана, была счастливой и долгой, хоть он отличался изрядной воинственностью – в юности дрался с семинолами в болотах Флориды, потом – с мексиканцами в Техасе, в дивизии генерала Тейлора,[20] из рук которого получил наградную саблю и звание капитана. Когда началась война между Севером и Югом, Бойнри было за пятьдесят, и он уже не рвался на поля сражений, а основал в Нью-Йорке фирму «Халлоран Арминг Корпорейшн» и правил ею тридцать лет, снабжая войска северян, а после – переселенцев в западные края, винтовками, ружьями и порохом.

Шон Халлоран расширил семейный бизнес, перенес штаб-квартиру компании в Сан-Франциско в тысяча девятисотом году и построил первую фабрику, где делали полевые орудия, револьверы, винтовки и «мэшин-ганз» – иными словами, пулеметы. Фабрика была полностью разрушена в начале века, в девятьсот шестом, во время страшного калифорнийского землетрясения, но Шон ее восстановил и даже благополучно пережил биржевой крах, случившийся в марте девятьсот седьмого. С началом Первой мировой войны дело его расширилось, но богатеть он стал еще раньше, заполучив контракт на пушки и винтовки для американской армии – в период интервенции в Мексику и сражений с отрядами Панчо Вильи.

Но самым удачливым в этой династии оказался Кевин Халлоран, отец нынешнего владельца корпорации. Кевин прожил семьдесят восемь лет, был женат четыре раза, поднял скромную оружейную фирму до уровня финансовой империи и во время Второй мировой производил уже не только полевые пушки, но также минометы, гаубицы и самоходную артиллерию с соответствующим боекомплектом. В пятидесятые годы, в самый разгар «холодной войны», ХАК приподнялась еще успешней – за счет заказов от бундесвера, японских сил самообороны и очень своевременно случившихся корейской и вьетнамской войн. До конца последней Кевин Халлоран не дожил, скончался в пятьдесят восьмом, оставив сыну процветающее и перспективное предприятие.

Дабы завершить историю рода, Бейли отмечал, что Кевин Халлоран являлся не только ловким, но также предусмотрительным дельцом. С полным основанием считая, что в оружейном бизнесе связи драгоценней капиталов, он направил сына по дипломатической стезе и продвигал его вперед с достойным похвалы усердием. В двадцать два года, закончив Йель в разгар мировой войны, Патрик очутился в Москве, в должности помощника секретаря американского посольства; в сорок пятом его перевели в Лондон, в сорок шестом – в Токио, затем последовали Турция, Иран, Египет, и хотя восхождение по дипломатической лестнице не было ярким, блестящим и стремительным, оно все же являлось довольно быстрым и неуклонным. В пятьдесят седьмом Патрик занял пост американского консула в Ла-Плате, Аргентина, и имел все шансы к сорока годам удостоиться должности посла – если не в Париже или Бонне, то, по крайней мере, в Афинах, Осло или Дублине. Судьба, однако, распорядилась иначе: Кевин умер, и королевский трон освободился для Патрика.

Далее обозреватель писал, что заслуга нынешнего босса ХАК вовсе не в том, что он довел годовой оборот компании до шести миллиардов, а в выгодном вложении прибылей и капиталов. Шесть миллиардов являлись только вершиной айсберга, причем не из самых высоких – так, оборот корпорации «Боинг» составлял тридцать миллиардов, но при этом крупный пакет ее акций принадлежал Халлорану. Надежды Кевина оправдались: связи Патрика в странах третьего мира оборачивались дивидентами в виде выгодных контрактов, контракты приносили прибыль, прибыль расчетливо вкладывалась в фирмы союзников и конкурентов, что позволяло держать и тех, и других на коротком поводке. В начале девяностых, когда Патрику перевалило за семьдесят, ХАК ничего не производила и даже торговала без прежней нахрапистой энергии, зато в ее активах были сосредоточены контрольные пакеты «Армамент системс энд продакшн», «Кольтс индастриз», «Глок ГмбХ», «Хаук Инжиниринг», «Макдоннел Дуглас» и трех десятков других компаний, производителей оружия. ХАК превратилась в огромный холдинговый центр; бывшие поставщики и партнеры были скуплены на корню, сделки их контролировались, политика, по мере нужды, подвергалась корректировке, а львиная доля доходов утекала в карман Халлорана.

О его личной жизни сообщалось немногое. В молодые годы он был человеком контактным, поклонником искусства и прекрасных дам, любителем выпить в приятном обществе, но с двух сторон свечу не жег; с его именем не было связано ни одного скандала – ни пьяных дебошей, ни соблазненных жен коллег, ни вывоза в дипломатическом багаже икон или других культурных ценностей. Вероятно, он обладал талантом не афишировать свои прихоти и не болтать лишнего, а рты недовольных и оскорбленных умело затыкал деньгами. Однажды, будучи в зрелых годах, он чуть не женился, но, поразмыслив, переменил решение: ему стукнуло пятьдесят, невесте – восемнадцать, и бурная супружеская жизнь могла отвлечь Халлорана от более важных дел. Но, как сообщалось в статье, он не прервал знакомства с отставленной невестой мисс Барбарой Грэм, и даже, когда та вышла замуж и сделалась счастливой матерью, принял участие в ее потомках.

Однако с течением лет он стал подозрительным и нелюдимым, чему способствовали ряд покушений и пара авиакатастроф, то ли случайных, то ли подстроенных неведомыми доброхотами. К счастью, все кончилось благополучно, но Халлоран, вняв предостережениям судьбы, решил, что наступило время поддерживать лишь те контакты с миром, какие не грозят здоровью. Он обзавелся частным владением среди океанских вод и, удалившись на остров, стал такой же недосягаемой загадочной фигурой, как Говард Хьюз, названный обозревателем миллиардером-невидимкой. Но Халлоран, в отличие от Хьюза, вел жизнь весьма активную и твердо правил корпорацией; мощь его была велика, энергия – неиссякаема, и самый непримиримый противник не заподозрил бы Патрика в старческом маразме. Он был – и оставался – человеком жестким, даже жестоким; старый волк, не растерявший ни прыти, ни зубов.

В последнем абзаце Каргин прочитал о вещах, уже ему известных – о британских антипатиях Халлорана, о связях с ирландскими сепаратистами и о наследном принце династии мистере Роберте Генри Паркере. За сим перечислялся поименно совет директоров – Ченнинг, Мэлори и еще пяток незнакомых Каргину персон.

Отложив журнал, он лег на спину и закрыл глаза. Информация не давала поводов для оптимизма, но погружаться в меланхолию тоже не было причин. С одной стороны, его теперешний наниматель – явная сволочь, акула капитализма; с другой, и прежние были не лучше. Отнюдь не лучше! Они посылали Легион туда, куда по законам la belle France[21] нельзя было послать французов, и Легион, во имя демократии и мира, творил расправу над виновными, не забывая непричастных и безвинных. Последних почему-то оказывалось больше – видимо, от того, что всякий виновный старался переселиться в лучший мир не в грустном одиночестве, а в окружении толпы сторонников и подданных. Так же, как Патрик Халлоран: если б кто-то в самом деле попробовал снять с него скальп, это стоило бы жизней всего населения Иннисфри.

В этот миг раздумья Каргина были прерваны раздавшимся шорохом в кустах. Он быстро перевернулся на живот, начал приподниматься, но что-то тяжелое с размаху обрушилось на него, кто-то оседлал спину, чьи-то колени стиснули ребра, чья-то рука вцепилась в волосы, и тут же в затылочную ямку ткнулось твердое, холодное, с распознаваемым на ощупь очертанием револьверного ствола. Покосившись налево и направо, он разглядел две стройные ножки, услышал учащенное дыхание и замер, чувствуя, как вдавливается в затылок ствол. Он был абсолютно беспомощен.

Добралась-таки, рыжая стерва, мелькнула мысль.

Он скрипнул зубами. Не всякий конец годится солдату, а этакий просто позорен! Впрочем, почетная смерть тоже не прельщала Каргина, и потому он был готов вступить в переговоры.

Однако противник его опередил.

– Не двигаться! – послышался грозный, но знакомый голосок. – Я тебе права зачитывать не буду! Шевельнешься – мозги полетят!

Каргин облегченно перевел дух и пробормотал:

– Я буду отомщен, миледи. У Кремля руки длинные, и здесь достанут… Может, лучше договоримся? Чего ты хочешь? Отступного? Денег? Оборонных сведений?

– Крови! Крови изменника! – Острые кэтины зубки куснули его за ухо.

– Это почему же я изменник? – Каргин осторожно освободился, посматривая на бутыль в руках девушки. Ее длинное горлышко и правда напоминало револьверный ствол.

– Ты флиртовал с рыжей! – заявила Кэти, воинственно размахивая бутылкой. – Фокси, бармен из «Старого Пью», мне все доложил! Как она к тебе прижималась, и хихикала, и тянула в машину! А ты не очень-то сопротивлялся!

– Этот Фокси или кривой на оба глаза, или большой шутник. Она меня чуть не пристрелила, – возразил Каргин и приступил к подробному повествованию, не скупясь на краски и детали. Бутылка в кэтиных руках была верным признаком мира: калифорнийское белое в одиночку не пьют. Не пьют и без закуски. Значит, что-то его ожидало в соседнем коттедже – может быть, лобстер или тунец. Он вдруг почувствовал, что страшно проголодался.

Кэти слушала его, покачивая головой.

– Стреляли в старого Патрика… вот ублюдки… Мама узнает, руки им не подаст!

– Причем тут твоя мать? – Каргин с интересом уставился на девушку.

– При том… Она знакома с семейством Халлоранов. С самим боссом…

– И потому Бобби не может избавиться от тебя? Выбросить на улицу?

Но Кэти на этот вопрос не ответила, а принялась перемывать косточки Мэри-Энн, сообщив под занавес, что не завидует ее будущему супругу. Если вообще найдется сумасшедший, падкий на богатство рыжей – в чем лично она испытывает большие сомнения. С такими девицами, как Мэри-Энн, приличные парни под венец не идут.

Каргин содрогнулся и сказал, что ни с кем под венец не собирается. Это мы еще посмотрим, ответила Кэти, схватила его за руку и потащила к своему коттеджу.

В холодильнике у нее в самом деле оказался лобстер.

Отчего-то в эту ночь Кэти была с ним особенно нежна – так, как бывает нежной женщина, когда не берет, а дает, когда не страсти ищет, а одаряет лаской, не стонет, не кричит, а шепчет и воркует. Что-то переменилось в ней, и Каргин как будто ощутил едва заметную и смутную еще метаморфозу; по временам ему казалось, что разница между прежней Кэти и этой новой такая же, как между английским «make love»[22] и русским «любить». При всей физиологической сходности эти понятия были все-таки отличны друг от друга: первое – синоним удовольствия, второе – радости иной, предполагавшей не только телесную, но и духовную близость. Такую близость несут прикосновения и речи, поцелуи и разговоры, когда ласка следует за словом, слово – за лаской, и яростное, неистовое, слишком жгучее тут неуместно.

Кэти шептала в ухо Каргину, расспрашивала, целовала, и он шептал в ответ – тихо, едва слышно: рассказывал про мать и отца, про гарнизон у китайской границы, в тайге под Хабаровском, про школы, в которых учился – их было десять, в разных городах и весях, от Выборга до Магадана; еще говорил о Рязанском училище ВДВ, о том, как прыгал с парашютом в первый раз и как впервые отнял жизнь у человека. Об этом, правда, без деталей – сказал лишь, что трое суток спать не мог, и что приятели поили его водкой. Мексиканской водкой, ибо случилась та первая битва в восемьдесят шестом году, в Никарагуа, во время вылазки сандинистов в Лас-Вегас Салиент, приграничную гондурасскую провинцию, где были базы, лагеря и учебные пункты контрас.

Наговорившись, Кэти уснула, а Каргин лег на спину, уставился в ясное звездное небо за окном и начал вспоминать о тех событиях, что разглашению не подлежали. Три года в школе разведки, еще четыре – в «Стреле»… В этот элитный отряд его зачислили в июне девяностого, а в августе уже отправили на берега Персидского залива, хотя Каргин считался специалистом по европейским странам. Однако месяц выдался «горячий» – Ирак оккупировал Кувейт, все подготовленные сотрудники были на счету, и группе Каргина пришлось трудиться на Востоке, охранять посольство и обеспечивать эвакуацию российских граждан. Эти хлопоты завершились в конце августа, и группу тут же перебросили в Ирак, где находились тысячи три российских специалистов и военных советников – фактически, заложники. Этих вывезли только в ноябре, и все это время «стрелки» занимались негласной их охраной и помощью в различных, непредусмотренных дипломатическим протоколом ситуациях.

Главная цель, однако, была другой – готовили акции на случай, если Ирак применит что-то недозволенное. К счастью, атомных бомб и контейнеров с сибирской язвой у Саддама не имелось, но был какой-то газ, боевой ОВ, поставленный еще в годы теплой дружбы с Советским Союзом. Это, разумеется, отрицалось, но если бы газ применили, тайное стало бы явным и нанесло удар по престижу России. Саддам с такими мелочами не считался и усиленно пугал американцев химическим оружием, что было не пустой угрозой: ОВ уже использовали в 1988 против курдских повстанцев, уничтожив все население городка Халабжад. Но и без этой жуткой химии Ирак был противником серьезным: армия с советским и китайским оружием, миллион солдат, опыт восьмилетней войны с Ираном, привычка к жаркому климату, фанатизм…

«Стрелки» ждали почти полгода и дождались: в девяносто первом, 17 января, началась операция «Буря в пустыне». Под шумок уничтожили ряд химических хранилищ – кто разберет, куда там падают «Томагавки»… Еще освободили пленников – американских летчиков и остальных персон, которых по приказу Саддама Хусейна держали на стратегических объектах в качестве «живого щита», прикрытия от бомбардировок.

В феврале американцы разгромили южные армии Ирака, заняли побережье, захватили Басру, и «стрелкам» вышел приказ отправляться домой. Была в ту пору у Каргина подруга с серьезными намерениями, но, возвратившись в Москву, он выяснил, что диспозиция переменилась: ни подруги, ни намерений… Так что в отпуск он поехал в Краснодар и, врачуя сердечные раны, ел раннюю черешню, купался в речке, загорал да вел с отцом дискуссии о тактике Наполеона и Суворова. Но недолго: в июле грянула сербо-хорватская война, и два подразделения «Стрелы» отправились в Белград и Загреб. Каргин, недавно ставший капитаном, был в белградской группе, но в этот раз все обошлось без взрывов и стрельбы: в верхах решали, кого убрать, боснийского президента Туджмана или сербского лидера Милошевича, но так ничего толкового не решили; затем случился августовкий путч ГКЧП, и «стрелков» срочно вызвали на родину.

Зато весной девяносто второго пришлось изрядно потрудиться! Уже в Боснии, в славянской вроде бы стране, где четверть жителей были хорватами-католиками, треть – православными сербами, а остальные – мусульманами-боснийцами. Три народа, претендовавших на одну и ту же землю, три президента и куча мелких подголосков, деливших власть, а при них – десяток боевых формирований: армия боснийских сербов Караджича, войска боснийцев-мусульман Изегбеговича, отряды боснийских хорватов Мате Бобана, хорватские части Туджмана и сербы-федералы… В мае войска Изегбеговича блокировали федералов в Сараево, но те держали в заложниках пять тысяч мусульман, в основном детей и женщин. «Стрела» провела в Сараево ряд показательных бескровных акций устрашения, перепугав вождей федералов до судорог; в результате их части покинули город и заложники были спасены. Затем по российской инициативе было подписано соглашение о прекращении огня, но толку не вышло никакого – через три дня война началась опять. Каргин временами жалел, что те акции были бескровными.

В следующий год работать выпало на территории России. Задания случались всякие, учебно-показательные, вроде захвата транспорта с ядерным боеприпасом, якобы похищенном террористами, или боевые – облава на сбежавших зэков под Жиганском, освобождение заложников, коих хватали шустрые типы, мечтавшие обогатиться на выкупе и слинять подальше за бугор. Пестрая жизнь, суматошная: день в офицерской казарме, день в полете, день – перестрелка в тайге или в горах, а временами – в аэропорту или в ином вполне цивильном месте. Еще недавно мирном, но неожиданно ставшем полем боя… Порядок рушился, держава рассыпалась, все катилось в тартарары, и докатилось до штурма Белого Дома в октябре девяносто третьего. Потом – долгие дебаты и разбирательства, наказания виновных и невинных, и новогодний подарок: «Стрелу», разбив на части, передают МВД. Сотня уволилась сразу, потом рассеялись и остальные, кто куда – в ФСБ, в армейскую разведку, в охранные структуры и, разумеется, в бизнес и коммерцию. Каргин ушел в январе девяносто четвертого, а в апреле уже воевал в Руанде. И был он уже не русский офицер, а легионер-наемник…

Острое чувство потери пронзило его на мгновение и ушло. Растаяло, исчезло… Он пребывал еще в том счастливом возрасте, когда на всякую потерю можно ждать находки или хотя бы надеяться, что эта находка случится и что-то переменит в жизни к лучшему. И, подумав об этом, Каргин усмехнулся, отогнал печали прочь и посмотрел на спавшую рядом девушку.

Находка или не находка? Дар судьбы или данайский дар?

Планирование операции он завершил во вторник, уложившись в отведенные сроки. Все было увязано, согласовано, взвешено, дважды проверено и занесено в компьютер. Расчет строился на внезапности атаки и высокой квалификации исполнителей, которых, как предусматривал план, было не больше четырех десятков. Им полагалось добраться к Иннисфри на субмарине класса «Сейлфиш», радиус действия которой составлял десять тысяч миль; такие дизельные подлодки использовались лет пятнадцать тому назад для радиолокационного дозора и, как установил Каргин, две из них не были демонтированы и сдавались флотом США в аренду, в качестве исследовательских судов. Справка, выданная компьютером, подтверждала, что субмарины – в отличном состоянии, только без торпед и пушек – ждут арендаторов на базе ВМФ Оушенсайд, между Лонг-Бич и Сан-Диего, и что цена аренды вполне приемлема, восемь миллионов за неделю, без экипажа и горючего.

На первом этапе операции подлодка являлась залогом успеха, но – подлодка особого типа. Такая, как «Сейлфиш», длиною в сотню метров, с просторными трюмами, где могли разместиться что батискафы, что вертолеты, с системой подачи вертушек из трюмов на палубу, с затопляемым шлюзом, через который могли выбраться пловцы-аквалангисты – и, конечно, с кубриком на восемьдесят коек. С субмариной, лишенной вооружения, могли управиться два десятка человек, задача которых была не слишком сложной: проникнуть в бухту, выпустить группы пловцов, дождаться их сигнала, всплыть и поднять вертолеты. Затем убраться на расстояние миль четырех от берега и, оставаясь на глубине, снова ждать – на этот раз команды к эвакуации десантников.

Их отряд делился поровну на группы «тюленей» и «коршунов». Пловцам-"тюленям" полагалось скрытно высадиться на берег в рассветный час, уничтожить блок-посты у мола и на мысах по обе стороны ведущего в Ап бей пролива, потом заминировать казарму и ряд других объектов – штаб управления обороной, офис мэра Иннисфри, почту и офицерские коттеджи; словом, каждый пункт, откуда островитяне могли связаться с материком. По завершении этой фазы операции субмарина должна была всплыть, и тут в игру вступали «коршуны» на двух вертушках «Гриф». Многоцелевые машины с артиллерийским и ракетным вооружением, способные перебросить дюжину бойцов; лучше для десанта не придумаешь! Они взлетали с палубы «Сейлфиша», и через шестьдесят секунд «тюленям» полагалось взорвать поселок, захватить аэродром и начинать глобальную зачистку. Тем временем первое помело уничтожало антенну ретранслятора, высаживало десантников на крыше дворца, затем поворачивало к югу, дабы разделаться с двумя блок-постами, у горного озера и в районе Лоу бей. Вторая вертушка атаковала пост за рекой, у пересечения дорог, после чего высаживала бойцов в дворцовом парке и отправлялась на север, к последнему блок-посту. С момента взрыва до разрушения дальних опорных точек должно было пройти не больше двенадцати минут; затем вертолеты возвращались и начинали барражировать над виллой и поселком – в качестве средств наблюдения и огневой поддержки.

Таков был, в общих чертах, план операции, и в среду утром Каргин доложил его коммодору. Они устроились у компьютера и заваленного бумагами стола в той же комнатке-сейфе, в которой он трудился; Шон Мэлори попыхивал сигарой, Каргин пил кофе и, тыкая в клавиши, давал пояснения. На экране всплывали то карта Иннисфри, раскрашенная коричневым и зеленым, с алыми отметками блок-постов и голубой ленточкой ручья, то изображения отдельных объектов: вид на поселок с высоты; волнолом, маяк и квадратное здание склада; ангары, электростанция и мастерские рядом со взлетным полем; мост, переброшенный через ручей, и серпантин уходящей в гору дороги; каменное полукружье дворца с колоннадой, портиками и широкой лестницей – по обе ее стороны высились изваяния сфинксов с застывшими в улыбке получеловечьими – полузвериными ликами. Затем эти пейзажи сменили ровные строчки цифр и буквенных обозначений: расчет потребных сил и средств, тактико-технические данные «Грифов» и субмарины, повременный график действий, опись снаряжения и боекомплекта – в расчете на одного десантника и общая, итоговая. Мэлори неторопливо изучал всю эту информацию, особенно задержавшись на описании «Сейлфиша»; видимо, перископы, штурвалы и рули были особенно дороги коммодорскому сердцу.

– Неплохо, мой мальчик, совсем неплохо! – вымолвил он наконец. Должен заметить, ты оправдал мои надежды. Даже более того… – Пристроив дымящуюся сигару в пепельнице, Мэлори задумчиво наморщил лоб. – Ну, экипаж для субмарины мы найдем… «Грифы» тоже не вопрос… А что… хмм… с непосредственными исполнителями? Можешь кого-то рекомендовать?

– Могу, – отозвался Каргин. Игра шла как бы всерьез, по-настоящему, без дураков, и он против этого не возражал. Впрочем, какие возражения? Правила тут диктовались не им.

– Могу, – повторил он и вызвал на экран данные по эскадрону Кренны. Этот меморандум, хоть и составленный на память, неплохо отражал специфику подразделения бельгийца: перечень операций, способы действий, деление на роты и взводы, имена командиров, число бойцов. У Кренны было человек двести, и выбрать из них четыре десятка особых умельцев не составляло проблем; по крайней мере, треть его людей, пришедших из морской пехоты, могла обращаться с аквалангами. Были у него парашютисты и снайперы, подрывники и пилоты, а самым лучшим считался Горман, некогда – лейтенант бундесвера, разжалованный и изгнанный за слишком явное пристрастие к «Майн кампф». Насколько помнилось Каргину, Фриц Горман был пилотом от бога и в воздухе мог управиться с любой вертушкой, что с «Апачем», что с «Тигром», что с двадцать восьмым «Ми». Стрелял он тоже неплохо – всаживал ПТУР в любую щель размером в пятнадцать дюймов.

– Впечатляет… – пробормотал Мэлори, изучив характеристику бельгийца и список его подвигов. – Очень энергичный субъект, а главное, без всяких иллюзий и принципов… Сколько он стоит? Вместе с командой своих ублюдков?

– Тысяч шестьсот. Двойная ставка, с учетом секретности акции и санитарных мероприятий.

– Легион как-то его контролирует? Скажем, этот ваш полковник Дювалье?

– Никак. Дювалье и остальным чинам из Легиона он не интересен. Есть работа – нанимают, нет – гуляй, только под ногами не болтайся. Его парни трудятся сдельно.

– Хмм… – пробормотал коммодор, огладил череп и потянулся к сигаре. С минуту он пускал дым в потолок, любуясь сизыми кольцами, которые медленно расплывались под круглым белым светильником, потом стукнул пальцем по экрану, по строчке с именем бельгийца. – Хмм… И где он теперь?

Каргин покачал головой, в задумчивости потрогал шрам на скуле.

– Либо в Намибии, под Омаруру… была там какая-то заварушка на рудниках Де Бирс… либо в Бозуме. В Бозуме у него пункт постоянной дислокации.

– Бозум – это где?

– ЦАР,[23] река Уам, сто шестьдесят километров к западу от шоссе на Банги, – доложил Каргин, затем подумал и прибавил: – Банги – это их столица. Четыреста тысяч жителей – банда, байя, сара и так далее. Форпост для операций в Заире.

– Бывал в Заире, мой мальчик? – Мэлори, оторвавшись от экрана, поскреб голую макушку. – Гнусное местечко, говорят… конечно, не в смысле нашего бизнеса… бизнес в том районе процветает! И чем ты там занимался, сынок?

– Иллюстрировал детские книжки, – буркнул Каргин. – Еще работал землемером, фермы отводил: шесть футов в длину, три – в ширину и глубину.

Хмыкнув, его собеседник одобрительно кивнул.

– Полезное занятие… это я не о книжках, о фермах… Выходит, ты уже тогда трудился на корпорацию.

– Вряд ли. Тогда корпорация мне не платила. – Каргин поиграл клавишами, и на экране возникла заставка: скалистый остров среди изумрудных волн, похожий на развалины средневековой крепости. Точь в точь как на картине, висевшей в кабинете Мэлори. Секунд десять он любовался этим пейзажем, подсвеченным серебристым отблеском электронной трубки, затем перевел взгляд на коммодора.

– Эта работа завершена. Что дальше?

– Дальше? Ночью, в три ноль-ноль, отбудешь на Иннисфри. Самолетом, с нашего аэродрома. Мисс Финли проводит. Да, еще одно… Твой аванс увеличен до пятнадцати тысяч долларов.

Неплохо, подумал Каргин; похоже, ему удалось обскакать гипотетических конкурентов. Изобразив на лице благодарность, он огладил тщательно выбритые щеки и поинтересовался:

– Там, на Иннисфри… в каком качестве я должен служить?

– В качестве помощника Альфа Спайдера. Этот Спайдер забавный тип… Любит повеселиться и поболтать, но палец в рот ему не сунешь… Кстати, он отвечает за безопасность мистера Халлорана. – Сделав недолгую паузу, коммодор уставился на остров, темневший в серебряном мареве экрана, и неторопливо произнес: – Хочу, чтобы ты понял, мой мальчик, в чем смысл существования Иннисфри… В том, чтобы Патрик Халлоран жил в покое, не вспоминая о мерзавцах, жаждущих вырвать ему печенку, высосать кровь и сплясать качучу на хладном трупе. А такие есть, ты уж мне поверь! Лично я знаю троих, и каждый поклялся на библии, торе или коране, что Патрик своей смертью не умрет. Вот почему мы наняли тебя – тебя и других парней, с которыми ты встретишься на острове. Ты будешь с ними работать под началом Спайдера. Крупный специалист, неглуп, осторожен и в прекрасной физической форме… из бывших агентов, что охраняли Рейгана…

– Вероятно, достойная личность, – заметил Каргин. – И с большими полномочиями.

Он постарался, чтобы последняя фраза не прозвучала вопросом. Как утверждал майор Толпыго, никто не благоволит любопытным, и долго они не живут.

– С очень большими, – кивнул Мэлори и затянулся сигарой. – В экстремальных случаях Спайдер командует всеми, вплоть до Арады, Квини и Тауэра. – Заметив приподнятую бровь Каргина, он пояснил: – Остин Тауэр – поселковый мэр, Хью Арада – секретарь и референт, а Квини – дворецкий. Очень надежные люди, и близкие мистеру Халлорану. Он их ценит.

– Учту, – буркнул Каргин.

– Теперь о гарнизоне… В нем четыре офицера, подчиненных напрямую Спайдеру. Капитан Акоста и лейтенанты Моруэта, Гутьеррес и Сегри.

– Испанцы?

Коммодор ухмыльнулся.

– Испанцы – это у вас, в Старом Свете, а здесь – кубинцы и парни из Сальвадора, Гондураса, Никарагуа… Все наемники на острове – латинос. Сброд, разумеется, головорезы и изгои, но это неплохо. Совсем неплохо! Кому обещали виселицу, тот не боится пуль. Однако… – Его круглое лицо вдруг сделалось озабоченным. – Однако есть проблемы… скучают, пьют… Акоста хороший командир, но с пьянством ему не справиться. Должно быть, русского опыта не хватает.

С этими словами Мэлори подмигнул Каргину, поднялся и раздавил в пепельнице окурок.

– До трех свободен, капитан. Отдохни, с какой-нибудь девочкой повеселись… На острове выбор скромный, так что не упускай случая… – Он снова подмигнул. – Как тебе Кэти Финли?

– Настоящая принцесса. Бездна ума и обаяния! – откликнулся Каргин.

– Ты еще не знаешь, какая бездна, – сказал Мэлори и вышел.

Каргин, откинувшись на спинку кресла, прижмурил веки и, сквозь зыбкую чадру ресниц, вгляделся в выплывающий из компьютерного экрана остров. Веселиться ему отчего-то не хотелось. Взгляд его был прикован к Иннисфри. Голубое небо над островом вдруг выцвело, будто затянутое мутной пеленой, яркий зеленый наряд сполз с вулканических склонов, явив бесплодную наготу каменных осыпей, черных ноздреватых глыб и мрачных трещин, солнце на сером облачном покрывале расплылось в багряный круг. Афган, стукнуло под сердцем. Где-то там яма с валом земли, летящей под взмахами кетменей, резкий безжалостный свет, танец пылинок в воздухе; они взлетают, кружатся и оседают на смуглой коже могильщиков-землекопов, на лаковых автоматных прикладах, на лицах тех, кто в яме – безглазых, с изрезанными щеками. Мелькает блестящая сталь, падают комья почвы, глухо стучат, рассыпаются в прах, хоронят…

Каргин замотал головой, и видение исчезло, сменившись блеском лазурных небес и отливающей изумрудом океанской ширью. «Это еще что за дьявольщина?.. К чему бы?..» – пробормотал он, поднялся и начал мерять шагами тесную комнатенку. Семь шагов от стола до стены, пять – до бронированных дверей, и восемь – обратно до стола… Постепенно мысли его приобрели иное направление, афганский пейзаж поблек и стерся; теперь он размышлял об Иннисфри, знакомом ему лишь по снимкам да картам, зато во всех подробностях, о поселке у бухты, о вилле в горах и о людях, с которыми встретится завтра.

Он негромко назвал их по именам, стараясь зафиксировать каждое в памяти.

Альф Спайдер, человек больших полномочий, бывший охранник президента США… Хью Аррада, секретарь и референт… Квини, дворецкий… Остин Тауэр, мэр… Люди, близкие Халлорану… Затем троица лейтенантов – Моруэта, Гутьеррес, Сегри… И капитан Акоста, проигравший бой с зеленым змием…

«Не его ли придется мне сменить?..» – мелькнула мысль. Возможно, возможно… Во всяком случае, русский опыт будет очень кстати, как и познания в испанском языке.

Поднявшись, Каргин шагнул к кухонной нише, налил кофе и начал пить, отхлебывая мелкими глотками и поглядывая на часы. Десять минут до появления Кэти… Что сказать ей, как распрощаться? Навсегда или так, чтобы оба они поняли: никто не забыт и ничто не забыто?

Он еще размышлял над этим, когда за дверью послышался стук каблучков.