Балахонов В ЕОт Лекока до Люпена (Предисловие)

В.Е.Балахонов (д.ф.н.)

От Лекока до Люпена

(Предисловие)

Полицейский роман... Кто хотя бы раз в жизни не обращался к этому жанру литературы, нередко вслух выражая к нему высокомерное пренебрежение, но втайне зачитываясь подчас невероятными или даже нелепыми приключениями его героев! Люди вполне самостоятельные и не склонные во всем соглашаться с мнением тонких ценителей изящной словесности открыто признавались в том, что вместе с Шерлоком Холмсом, комиссаром Мегрэ или мисс Марпл пытались найти разгадку таинственных и страшных преступлений, примеривали на себя роли борцов за попранную справедливость, бесстрашных защитников оскорбленной добродетели. Среди этих достойных людей можно было бы назвать и выдающихся государственных деятелей, решавших судьбы целых народов, и знаменитых мужей науки, художников, музыкантов, поэтов и тех, кого мы иногда склонны величать "простым народом". Люди серьезные и легкомысленные, прошедшие суровую школу жизни или только вступающие в нее, они видели в гонимой и презираемой одними, превозносимой и почитаемой другими детективной прозе то способ уйти от серой и унылой повседневности, то источник знаний о скрытых сторонах жизни той или иной эпохи, повествование о людских страстях, пороках и добродетелях.

Кто только не ломал голову над романами о преступниках и о тех, кто призван - часто рискуя здоровьем и самой жизнью - охранять общество от покушений на установленный в нем порядок: психологи и социологи, медики и историки литературы, юристы и просто историки; будем признательны им - мы теперь многое знаем об этой законной ветви художественной литературы, признали за ней право на существование, знаем о том, как и при каких условиях она зарождалась, о ее предшественниках, о ее корифеях и эпигонах.

Таинственные приключения, мрачные преступления и просто загадки природы вроде славного Бермудского треугольника или летающих тарелок, за которыми нередко хотелось видеть чью-то злонамеренную или, напротив, благодетельную руку, всегда привлекали внимание человечества. О них думали, говорили, писали с незапамятных времен, и это, надо признать, весьма затрудняло решение вопроса о том, когда же, собственно говоря, на нашей планете появился детективный роман.

Вообще здесь, как и во многих других случаях, определение того, о чем мы рассуждаем, оказывается не столь уж простым делом. Практически мы не делаем различия между двумя не вполне тождественными понятиями: роман детективный и роман полицейский. Действительно, произведения о преступлении (или даже проступке, нарушающем общепринятые нормы поведения) и о поисках виновного - злодея или просто человека, нарушившего установленный порядок, - можно найти в литературах и давно ушедших в прошлое эпох, когда самих полицейских еще не было в помине.

Лишь с некоторой натяжкой можно было бы отнести к предшественникам подлинно детективной литературы так называемый готический или черный роман, весьма распространенный в Англии XVIII - начала XIX в.: "Замок Отранто" (1764) Г.Уолпола, "Удольфские тайны" (1794) А.Радклиф, "Монах" (1808) М.Г.Льюиса и знаменитый "Мельмот-скиталец" (1820) Г.Метьюрена. Вот уж где было вдоволь тайн и преступлений, в том числе и таких, для разгадки которых нужны были не столько проницательный ум и наблюдательность Шерлока Холмса или Лекока, героя романов Э.Габорио, сколько бесстрашие перед лицом таинственных инфернальных сил и жестокостью коварных злодеев.

В названных выше романах нет того, что позволило бы нам отнести их к жанру собственно детективных произведений. Мы упоминаем их авторов лишь потому, что они передали последующему поколению писателей некоторые устойчивые компоненты литературы о приключениях, столкновении могучих страстей и преступлениях, о беспримерных злодействах и о возвышающей душу готовности к самопожертвованию ради справедливости или великой любви. Это и ряд сюжетных схем и ходов, и готовые описания мест, особенно благоприятствующих совершению преступлений (старых замков, крепостных развалин с потайными ходами и жуткими подземельями), своеобразная живописность в изображении пейзажей и характеров и даже неповторимый пафос, обращенный к чувствам и уму потрясенного и растроганного читателя.

Не забудем и того, что один лишь, например, "Мельмот-скиталец" оказал огромное воздействие на современную ему европейскую, в том числе и русскую, литературу*. Его переводили на другие языки, ему подражали, следы его влияния мы обнаружим даже в некоторых произведениях, созданных через столетие после его появления на свет**.

______________

* Подробно об этом любознательный читатель может узнать из превосходной статьи акад. М.П.Алексеева в книге: Г.Р.Метьюрен. Мельмот-скиталец. Л., 1976, с. 563-674.

** Один из главных мотивов романа Г.Леру "Привидение в Оперном театре", о котором несколько слов будет сказано позже, на наш взгляд, прямо заимствован из романа Метьюрена.

При всех несомненных достоинствах произведений Г.Уолпола или А.Радклиф в них, однако, не было той главной фигуры - полицейского или хотя бы сыщика-любителя, "из любви к искусству" более или менее систематически и не без успеха занимающегося сыскным делом (того же Шерлока Холмса или Ш.Дюпена из рассказов Э.По), - которая становится как бы организующим стержнем всего произведения. Не было ее по той простой причине, что фигура сыщика-профессионала в реальной жизни, в общественной иерархии XVIII в. еще не занимала сколько-нибудь заметного места.

Существенно и другое. Внимание авторов готических романов практически не привлекала социальная проблематика: время социального исследования действительности, подлинно исторического подхода к ней еще не наступило. Необходимо было появление "Человеческой комедии" Бальзака для того, чтобы в литературе сместились многие акценты, место необыкновенных романтических персонажей заняли реальные, живые люди, место таинственных, исполненных мистики приключений - реальные, подчас не менее страшные драмы, происходящие с этими людьми в реальной же, а не рожденной слишком пылкой фантазией жизни.

Конечно, Бальзак многое унаследовал от готического романа, внимательным читателем которого он был. Это заметно не только в его "Прощенном Мельмоте", но и в "Истории тринадцати", в таких романах, как "Блеск и нищета куртизанок". Для нас, однако, более существенно то, что в его произведениях борьба Добра со Злом утратила свойственную большинству произведений готической литературы некую отвлеченность. Бальзак сделал важный для современной ему литературы шаг, обратившись к реальным фактам повседневной жизни, используя подлинные документы эпохи, воспоминания и дневники реально существовавших людей. Говоря об этом, чаще всего ссылаются на "Мемуары" Видока, от которых Бальзак отталкивался, создавая зловещий образ "Наполеона каторги", одновременно сыщика и преступника Вотрена.

Все же главным обстоятельством, которое способствовало появлению детективного романа в полном смысле слова, явился совершавшийся в литературе поворот к современности. События в готических романах, в произведениях на исторические темы, например в романах Вальтера Скотта, происходили почти всегда в более или менее отдаленном прошлом. Успех детективному роману в конечном счете принесло обращение именно к современному материалу, непосредственно затрагивающему читателя: с ним, этим читателем, могло произойти то, что происходит с героями литературного произведения, и это, естественно, вызывало соответствующие эмоции, особые переживания, ощущение подлинности происходящего в романе.

Усилению интереса читающей публики к преступлениям, совершаемым где-то рядом, в самой обыкновенной обстановке, людьми, которые, может быть, ежедневно встречаются нам на улице, а не на страницах романа, способствовала и пресса. В частности, основанная в 1825 г. "Судебная газета" систематически публиковала свидетельства очевидцев и участников уголовных дел, став тем самым неисчерпаемым источником для многих литературных произведений.

Поворот к современности вызвал в значительной части литературы и существенную смену персонажей, мест, в которых развивается действие. Писатели обратились к таким темам, к таким событиям, которых они раньше почти никогда не касались. Это были темы, непосредственно затрагивающие широкий круг новых читателей, принадлежавших не к образованной и состоятельной верхушке общества, но к рабочему и ремесленному люду, мелким чиновникам, получившим доступ к литературе благодаря общественным читальням, дешевым абонементам, мелким передвижным библиотекам, постепенному вместе с совершенствованием типографского дела удешевлению книг. Многие газеты, которые можно было практически бесплатно читать в недорогих парижских кафе, публиковали на своих страницах из номера в номер так называемые романы-фельетоны, адресованные в первую очередь именно этим новым читателям, стремясь удовлетворить их интересы и потребности.

Широкое распространение получили романы, которые историки литературы относят к числу так называемых "народных" (romans populaires). Создавали их писатели весьма различные как по таланту, так и по масштабам их творчества. В огромной массе подобной литературы можно найти произведения и просто развлекательные, и познавательные, и "воспитательные"; существовал некоторое время даже жанр романа "слезливого", рассчитанного на самого чувствительного и жалостливого читателя. Большая часть этих романов вполне заслуженно канула в Лету, и вспоминают о ней лишь самые дотошные специалисты по литературной продукции. Не забудем, однако, и того, что у истоков "народного романа" стояли и такие писатели, как автор "Парижских тайн" Э.Сю, который привел читателя на самое дно современной парижской жизни с ее нищетой и пороками. Вслед за этими тайнами появилось немало и других - лондонских, марсельских и т.п. "Народный роман" не чуждался и тем исторических; работал в этом русле и А.Дюма, вплетая в подлинные исторические события невероятные приключения выдуманных им героев. Советский читатель хорошо знает его книги о бесстрашных мушкетерах, гораздо меньше известна тетралогия Дюма, построенная на материале истории Франции последней трети XVIII в. ("Жозеф Бальзамо", "Ожерелье королевы", "Анж Питу", "Графиня де Шарни"), в которой большое место занимает и "детективный" элемент. К "историческим" романам следует отнести и знаменитого "Горбуна" П.Феваля, одного из корифеев "народной" литературы, сыгравшего заметную роль в создании классического французского полицейского романа.

Впрочем, не будем углубляться в историю этой литературы, хотя она и заслуживает самого серьезного внимания. Отметим только, что на протяжении XIX в. она принимала различные обличья, знала взлеты и падения читательского интереса, но никогда не исчезала совсем. Одним из признаков ее живучести была способность к самопародии, которая в значительной мере как бы нейтрализовала действие пародий, принадлежащих перу ее противников.

За десятилетия своего существования (а она жива до сих пор) "народная" литература претерпела эволюцию, заметно сдвигаясь вправо, обнаруживая "охранительные", консервативные тенденции.

Все сказанное выше имеет для нас здесь смысл лишь постольку, поскольку именно на периферии "народной" литературы развивался и французский полицейский роман, унаследовав многие ее особенности. Это тот самый роман, произведения трех "классиков" которого, Э.Габорио, Г.Леру и М.Леблана, представлены в предлагаемой читателю книге.

Французский детектив питался не только отечественными источниками. Главное в собственно полицейском романе - утвердившийся в поздней литературе тип героя, расследующего преступление, который пришел в Европу в почти законченном виде с далекого Американского континента. В 1856 г. Шарль Бодлер перевел несколько новелл американца Э.По, в том числе и "Убийство на улице Морг". По иронии судьбы (точнее - по воле автора) человеком, давшим разгадку чудовищного преступления, над которой бились лучшие умы парижской полиции, здесь стал человек штатский, так сказать любитель, Ш.Дюпен.

По мнению исследователей, именно новеллы Э.По заложили основы существующей и поныне детективной литературы. Скорее всего, дело обстоит именно так при всем том, что ни дедуктивный (логический, как он его называл) метод Дюпена, которым впоследствии будут пользоваться сыщики "всех времен и народов", ни описанное в "Убийстве на улице Морг" преступление, совершенное в замкнутом пространстве комнаты (нечто подобное уже было в романе А.Радклиф), не являлись изобретением американского писателя. Он сделал другое: в сравнительно небольших, но необыкновенно емких новеллах По установил классическую структуру детективного произведения: основные сведения о преступлении, информирующие читателя, действия официальной полиции, которые обычно не приводят к нужным результатам, а иногда и просто еще больше запутывают дело, вмешательство главного героя (им может быть и полицейский и сыщик-любитель), его действия и размышления и, наконец, объяснение тайны, разгадка поставленной в начале произведения проблемы.

Новеллы По ввели в литературу тип рассказчика-комментатора происходящих событий (например, доктор Ватсон у Конан Дойла); таким повествователем-летописцем (у Габорио, Леру, Леблана, Агаты Кристи и других) обычно становится человек недалекий, присутствие которого лишь подчеркивает ум и проницательность главного героя.

Исследованию материальных примет, оставленных преступником следов, наблюдательности французские сыщики учились и у другого американского писателя, Фенимора Купера, с его Кожаным Чулком, отчасти у Майн Рида. Были у европейских детективов и другие учителя, но о них говорить мы уже не будем.

Интерес к полицейскому роману с середины XIX в. никогда не увядал, он завоевывал все новых и новых почитателей. Французы переводили американских и английских авторов, американцы и англичане - французов, не отставали в этом увлечении и другие страны, в том числе и Россия. Особенной популярностью у нас пользовались произведения Габорио, признанного отца европейского детективного романа. Габорио читали многие русские писатели; читал его и А.Чехов, в письмах и произведениях которого имя автора "Преступления в Орсивале" и "Господина Лекока" встречается весьма часто. "Шведская спичка" Чехова - великолепная пародия на полицейский роман, один из героев которой, незадачливый помощник следователя Дюковский, "начитался Габорио".

Размышляя о современной литературе, Чехов говорил о том, как в России распространялись бездарные, но "страшные" романы об "убийствах, людоедстве, миллионных проигрышах, привидениях". "Страшна фабула, страшны лица, страшна логика и синтаксис, но знание жизни всего страшней". В этих словах немало справедливого, некоторые упреки могли бы быть адресованы и Габорио, но все же, думается, инвективы Чехова направлены не столько против французского писателя, сколько против его бесталанных подражателей в России вроде популярного в свое время А.Шкляревского.

Публикуемый здесь роман Габорио "Дело вдовы Леруж" позволит читателю вынести свое собственное суждение, мы же позволим себе сказать несколько слов о самом писателе.

Возможно, кому-нибудь творчество Габорио покажется несколько архаичным: стиль романов писателя отражает особенности жизни, чувствования, реакции на происходящие события людей середины прошлого века; в нем переплелись живописность, утрированные эмоции, декламационность, свойственные части романтической литературы предшествующего периода, и жесткость интонации, рассудочность и прозаичность современной Габорио реалистической литературы нравов. Внимание к детали, точность в передаче реалий эпохи в соединении с блестящим умением вести захватывающее повествование делают романы Габорио привлекательными и для читателя XX в. Многие произведения писателя переиздаются в наше время и постоянно находят широкую аудиторию. Творчеству Габорио посвящено немало статей и солидных исследований; так, всего несколько лет назад, в 1985 г., во Франции появился обширный труд Роже Боннио "Эмиль Габорио и рождение полицейского романа", в котором собран богатый материал, посвященный жизни и творчеству писателя.

Родился Габорио в 1832 г. в маленьком городе Сожоне на западе Франции. Детство его прошло в частых переездах: отца, мелкого чиновника провинциальной администрации, переводили из одного города в другой. Мальчику пришлось менять и учебные заведения, в которых он постигал премудрости школьной науки. Познакомился он и с Провансом, и с атлантическим побережьем Франции в районе города Ла-Рошели, но особенно сильные впечатления у него остались от старинных провинций Турени и Анжу, куда он охотно помещал персонажей своих книг. Превосходный край! Кто хоть раз посетил его, не забудет ни его мягкий благодатный климат, ни берега мирно текущей Луары, ни великолепные замки и аббатства, ни благоухающие розами сады.

Увы! Ни прекрасная природа, ни замечательное искусство зодчих эпохи Возрождения не в состоянии остановить преступную руку жестоких злодеев, которые и здесь вершат свои гнусные дела...

Во времена Габорио люди путешествовали в дилижансах, неспешность которых оставляла достаточно времени и для наблюдений над местными достопримечательностями, и для философских размышлений о свойствах человеческой природы, все еще далекой от совершенства. Это было большое преимущество перед нами, несущимися сломя голову в автомобилях, поездах, самолетах, преимущество, которым Габорио воспользовался в полной мере, изучая быт и нравы своих современников в разных уголках Франции. Военная служба, на которую он отправился досрочно, возможно соблазненный блеском гусарского мундира, ненадолго забросила Габорио в Алжир, но в своих художественных произведениях к африканским впечатлениям он практически никогда не возвращался.

После окончания военной службы будущий писатель перебрался в Париж, без которого успехов в литературе и искусстве не мыслил ни один честолюбивый провинциал. Университетские занятия медициной и юридическими науками оказались непродолжительными; ни врачом, ни юристом Габорио не стал, хотя некоторое время исполнял обязанности помощника клерка в одной нотариальной конторе. Впрочем, и не очень обширные знания, почерпнутые на студенческой скамье, впоследствии весьма пригодились автору полицейских романов.

Мечтам добиться материального благополучия на деловом поприще, свойственным многим молодым людям, не суждено было осуществиться: как и его любимый писатель Бальзак, пытавшийся разбогатеть на издательской ниве, Габорио тоже пробовал заняться серьезным делом - не то производством, не то продажей железнодорожных шпал. Как и Бальзак - неудачно.

С конца 50-х годов Габорио целиком посвятил себя журналистской и литературной деятельности. До самой смерти он работал в нескольких провинциальных и парижских газетах, вел театральную и судебную хронику, не чуждался вопросов международной политики. Уже первые его заметки (иногда написанные в стихах!) в "Ля Верите", "Тентамаре", "Пятисантимовой газете" и других изданиях пользовались успехом у читателей. Габорио писал обо всем понемногу; он выступал против злоупотреблений рекламой, против беспорядков в кафе, в частности - неумеренных чаевых и продажи там абсента, вредной для здоровья полынной водки, против невежественных врачей, богатых прожигателей жизни и беспринципных карьеристов. Он писал о парижских консьержках, о литературных и художественных салонах, под его пером оживали картины французской жизни времен Второй империи с ее блеском и нищетой.

За первыми стихами Габорио, относящимися к 1857 г., и первым романом, которые остались незамеченными, последовали произведения с заметным автобиографическим элементом. Это были своеобразные романы-очерки, созданные на основе воспоминаний о пребывании на военной службе и в конторе нотариуса и отличавшиеся необыкновенной точностью в изображении провинциальной жизни. В своих книгах Габорио разрабатывал самые разнообразные темы, в том числе историю прессы, жизнь духовенства и военных. В том, что он интересовался и жизнью королевских любовниц - от средневековья до начала XIX в., - не следует видеть нечто легкомысленное: в то же время, что и Габорио, подобными темами занимались такие почтенные писатели, как братья Гонкуры; их перу принадлежит, в частности, историческая книга о мадам Дюбарри, любовнице Людовика XV, или изданный в 1862 г. труд под названием "Женщины в XVIII в.". Это были книги о нравах общества в определенный период французской истории. Заметим только, что и Габорио и Гонкуры интересовались жизнью не только великосветских дам, но и судьбами молодых работниц, условия существования которых выгоняли их на панель.

С годами мастерство Габорио-романиста совершенствовалось, хотя блестящим стилистом он так и не стал (впрочем, он мог утешаться тем, что за многие стилистические погрешности критиковали и великого Бальзака). Габорио был внимательным читателем своих предшественников и современников. Не прошло для него бесследно чтение романов Стендаля, произведений реалиста Шанфлери, описывавшего провинциальный быт, романов Радклиф, Купера. Большое значение имело знакомство с новеллами Э.По, влияние которого на Габорио бесспорно. И все же следует с самого начала сказать: кое-что позаимствовав у американского писателя, Габорио - автор полицейских романов пошел собственной дорогой, развивая многое из сложившихся до него традиций французской национальной литературы. Существенно то, что писал он не новеллы, а обширные романы с большим количеством персонажей, "вставленных" в широкий контекст реальной жизни. Подобно Бальзаку, он обращался к людям самых разных социальных слоев, пытаясь показать их связь и взаимозависимость.

Исследователи творчества Э.По подчеркивали, что криминалистика как наука, в те годы еще только складывающаяся, его не интересовала. То, что он описывал в "Убийстве на улице Морг" или в "Тайне Мари Роже", были почти изолированные от всей остальной жизни случаи, достойные изучения сами по себе. У Габорио преступление - результат нескольких определяющих его условий, событий, в которые оказываются замешанными десятки людей.

В романах Габорио действует реальный розыскной и следственный аппарат - полицейские и следователи, обвинители и защитники; ставятся актуальные и сегодня юридические проблемы. В "Деле вдовы Леруж" это и вопрос о роли суда присяжных, которые помогают избежать судебных ошибок, и вопрос о судебных ошибках вообще (писатель полностью на стороне тех, кто "предпочтут отпустить на свободу три десятка злодеев, лишь бы не осудить одного невиновного"), и до сих пор не решенный полностью вопрос о случаях, когда ответственность преступника ограниченна. Эта проблема, зафиксированная в статье 64 французского уголовного кодекса*, привлекла особенное внимание Ж.Сименона - не только в его романах, но и в публицистических выступлениях. Возмущение Габорио вызывает недостаточная техническая оснащенность полиции: "Хотя существует фотография, электрический телеграф, имеются тысячи возможностей, неизвестных раньше, они не используются".

______________

* Статья эта гласит: "Преступление не имеет места в случае, если подсудимый действовал в состоянии невменяемости или под влиянием силы, которой он был не в состоянии воспротивиться".

Романы "Дело вдовы Леруж" и "Преступление в Орсивале" появились почти одновременно в 1866 г.* С этого времени французские исследователи и отсчитывают историю французского полицейского романа.

______________

* Чтобы быть совершенно точным, отметим, что "Дело вдовы Леруж" публиковалось в виде романа-фельетона еще в 1865 г. в газете "Ле Пэи".

Уже в этих произведениях Габорио следует сформулированному им принципу: "Роль читателя состоит в том, чтобы установить убийцу, роль автора - в том, чтобы сбить читателя с правильного пути". Однако если бы все искусство романиста заключалось только в этом, вряд ли полицейские романы принесли бы Габорио европейскую славу.

Время действия в "Преступлении в Орсивале" и в "Деле вдовы Леруж" с самого начала совершенно точно определено автором: события происходят в начале 60-х годов. Тут не просто указание на современность, но и установление исторического контекста, многие особенности, обстоятельства которого были хорошо знакомы читателю середины века и придавали повествованию подчеркнутую достоверность.

Впечатление достоверности, подлинности описываемых событий усиливают и точные указания на место действия. Преступление, совершенное в "Деле вдовы Леруж", произошло в окрестностях Буживаля, селения, хорошо знакомого парижанам. По субботам и воскресеньям и тогда, и в наши дни на живописный берег Сены приезжали и приезжают отдыхающие горожане. С описания усадьбы графа де Тремореля, также расположенной неподалеку от Парижа, начинается действие и в романе "Преступление в Орсивале".

Подобно Бальзаку, Габорио "прописывает" своих парижских героев "Дела вдовы Леруж" в местах, где им и положено быть в соответствии с их социальным положением: богатый особняк графа де Коммарена расположен в аристократическом предместье Сен-Жермен, маркиза д'Арланж живет в центре города недалеко от Дома Инвалидов, ушедший на покой сыщик Табаре - вблизи вокзала Сен-Лазар, откуда рукой подать до рабочих кварталов, следователь Дабюрон - на левом, "интеллектуальном", берегу Сены, любовница Ноэля Жерди Жюльетта Шафур - на улице Фобур-Монмартр, где живет немало женщин сомнительного поведения. Значение таких подробностей, конечно, часто ускользает от читателя-нефранцуза, но для соотечественников Габорио они были весьма существенны.

Возможно, от Бальзака в романах Габорио и неожиданные, почти никогда не повторяющиеся в полицейских романах пространные рассуждения автора и его героев о роли и месте современного дворянства, буржуазии, крестьян, о взаимоотношениях в обществе различных составляющих его классов и социальных групп не вообще, а в специфической обстановке Второй империи. Выразительны портреты графа де Коммарена, потерявшей представление о времени вздорной маркизы д'Арланж, сыщика Табаре, ростовщика Клержо, следователя Дабюрона. Стремясь преодолеть неподвижность, заданность персонажей приключенческих романов "народной" литературы, Габорио наделяет своих героев их предысторией, во многом объясняющей их поведение, придает им способность изменяться в ходе действия, некоторой противоречивостью между их внешним обликом, поступками, рассчитанными на реакцию других людей, и их подлинной сущностью. Правда, в этом есть и некий хитрый умысел автора, желание "обмануть" читателя, подсунуть ему ложную версию, заставить подозревать в совершенном преступлении то одного, то другого персонажа.

Характеризуя участников происходящих событий, Габорио использует иронию, например по отношению к Клержо или маркизе д'Арланж, прямые инвективы, сатиру и юмор (так, блестящий аристократ граф де Коммарен у него "на любое противоречие реагировал, как племенной жеребец на укус слепня").

Со знанием дела, опять-таки следуя Бальзаку, описывает Габорио кварталы Парижа, аристократические и буржуазные интерьеры, государственные учреждения и светские салоны. Рассказывая о кругах парижской жизни, Бальзак называл их адом, который "когда-нибудь, вероятно, обретет своего Данте"; словно повторяя создателя "Человеческой комедии", Габорио взывает к великому итальянскому поэту ("понадобился бы новый Данте"), когда отправляет читателя в парижский Дворец правосудия, галерею которого он описывал также "по-бальзаковски": "Это своего рода кулисы Дворца правосудия, зловещего театра, где разыгрываются самые реальные драмы, замешенные на настоящей крови".

Есть в "Деле вдовы Леруж" и в последующих романах Габорио неправдоподобные "случайности", неоправданные повороты в событиях; иногда, говоря об общих для нескольких произведений персонажах в одном романе, он забывает об этом в другом, впадая в заметные и для не очень искушенного взгляда противоречия. Все это большей частью не мешает увлекательному развитию сюжета, мастерскому умению Габорио нарочно запутывать читателя.

Важное достижение Габорио-романиста - создание им образов полицейских, получивших продолжение в целой галерее сыщиков, которые стали любимыми героями не только читателей, но и самих их авторов: Шерлок Холмс у Конан Дойла, мисс Марпл и Эркюль Пуаро у Агаты Кристи, Рультабийль - у Леру и т.д. У Габорио это сначала Табаре (в "Деле вдовы Леруж"), в последующих романах - Лекок. Образы эти разработаны писателем особенно тщательно; поданы они в особенно выгодном свете по сравнению с их незадачливыми коллегами, полицейскими и следователями, иногда - со слишком бойкими журналистами, высказывающими самые нелепые догадки и предположения. Не беда, что сами наши герои хвастливы, тщеславны, хотя и прикрывают подчас эти свои человеческие слабости ложной скромностью и показным самоуничижением.

К Табаре, к Лекоку официальные инстанции обращаются тогда, когда дело уже окончательно запутано и все глупости в отношении личности предполагаемого преступника уже высказаны.

Табаре мы застаем в конце его карьеры; когда-то в молодости он читал мемуары знаменитых сыщиков и в его сознании сложился образцовый тип такого человека, "ангела-хранителя", который помогает посрамлению злодейства и торжеству добродетели. Он, как и Лекок, может ошибаться (ошибки эти бывают чреваты драматическими последствиями), но лишь для того, чтобы затем с блеском опровергнуть самого себя и предложить единственно правильное решение. Действует он в соответствии с дедуктивным методом, позволяющим ему в кратчайший срок определить предполагаемого убийцу, которого он, разумеется, и в глаза не видел: "Человек этот еще молод, роста немного выше среднего, изящно одетый. В тот вечер на нем был цилиндр, в руках зонтик; он курил гаванские сигары, причем с мундштуком". Нужно ли добавлять, что Табаре был неподкупно честен, мудр и великодушен при всей своей невзрачной внешности?

Младший коллега и ученик Табаре, известный под фамилией Лекок, в "Деле вдовы Леруж" появляется лишь эпизодически, да и то с не очень лестной характеристикой: "бывший правонарушитель, великий пройдоха". Из других романов мы узнаем, что Лекок, оставшись сиротой, вел далеко не добродетельный образ жизни, предаваясь азартным играм, но затем исправился и стал полицейским. Лекок наделен многими необходимыми для настоящего сыщика качествами. Он - превосходный актер, умеющий мгновенно надеть маску, до неузнаваемости изменить свой внешний вид. Его отличают необыкновенная наблюдательность, незаурядная физическая сила, умение проникнуть в психологию преступника; его принцип: "Из сотрудника сыскной полиции я перевоплощаюсь в этого человека со всеми его особенностями".

Предшествуемые прекрасно организованной рекламой, один за другим появляются новые романы Габорио: "Досье № 113" (1867), "Господин Лекок" (1868) и романы, в которых писатель отходит от разработанного им же самим типа полицейского романа, пытаясь, не всегда успешно, найти новые приемы повествования, новых героев.

В последние годы жизни Габорио достиг полного материального благополучия, но здоровье его было подорвано продолжительной болезнью и непосильным трудом. "Денди-республиканец", как называли Габорио знавшие его современники, умер в Париже в 1873 г., когда ему было всего 40 лет.

Творчество Гастона Леру (1868 - 1927) и Мориса Леблана (1864 - 1941) переносит нас на несколько десятилетий вперед.

Поражение во франко-прусской войне, трагическая судьба Парижской коммуны, скандалы и кризисы, потрясавшие политическую и общественную жизнь Третьей республики, наложили свой отпечаток на всю культуру страны, на ее литературу и искусство.

Экономически Франция довольно быстро справилась с последствиями позорного поражения в 1870 г. Если улучшения в материальном положении трудящихся были весьма мало заметны, что вызывало на рубеже веков многочисленные забастовки, массовые выступления рабочих и крестьян в защиту своих политических и экономических прав, то французская буржуазия сумела извлечь для себя из складывавшейся в те годы ситуации максимум выгоды. Период, охватывающий полтора-два десятилетия перед первой мировой войной, не случайно получил название "прекрасной эпохи" (la belle epoque). "Сладость жизни" - так характеризовал эти годы в одном из томов своих воспоминаний писатель консервативного направления А.Бордо. "В ту пору, уточнял Ж.П.Сартр в книге о своем детстве, - Запад погибал от удушья: это именовали "сладостью жизни". За неимением явного врага буржуазия тешилась, пугая себя собственной тенью; она избавлялась от скуки, получая взамен искомые треволнения".

Быстрое развитие промышленности и техники, новые средства передвижения (трамваи, метро, автомобили), новые виды связи (телефон, пневматическая почта, позже - радио), приносившая огромные прибыли эксплуатация заморских колоний - все было поставлено на службу торжествующей буржуазии. Не избежала этой участи и значительная часть литературы. Поверхностные романы и комедии, только еще рождавшееся искусство кино служили развлекательным целям, способствовали распространению утешительных иллюзий.

Действительность, в которой правили погоня за наслаждениями и вызывающей роскошью, не могла вызвать к жизни настоящих героев, людей подлинного мужества и благородства. Потребность в "героике" удовлетворялась разного рода суррогатами, в том числе и в интересующей нас области истории полицейского романа, шире - приключенческой литературы. "Разгромленная Франция, - писал Ж.П.Сартр, - кишела воображаемыми героями, подвиги которых врачевали ее самолюбие".

В Америке и в Европе, как грибы после дождя, появлялись эпигоны Габорио и Конан Дойла, до дыр зачитывались книжки о Нике Картере, Нате Пинкертоне, псевдоисторические романы "плаща и шпаги" М.Зевако. Теперь дедукции Лекока или Шерлока Холмса все больше уступали место кулачным расправам, пистолету и другим подобным способам действий, ставшим отличительной чертой большинства американских детективов*. Творчество Леру и Леблана принадлежит к тому немногому, что сохранилось от необозримого моря литературы о полицейских и преступниках разного калибра, которое нам завещала "прекрасная эпоха".

______________

* Справедливости ради надо сказать, что и европейский полицейский роман наших дней в этом отношении американскому не уступает; с другой стороны, и среди американских сыщиков попадаются "интеллектуалы", занимающиеся разведением орхидей или игрой на музыкальных инструментах.

Г.Леру, как и многие другие писатели, по сложившейся во Франции несколько странной традиции, получив юридическое образование, практической юридической деятельностью почти не занимался: слишком велико было искушение попробовать свои силы в художественной литературе. Кто только не писал в Париже поэмы, романы или, на худой конец, рассказы, отдавая дань современной, чаще всего эфемерной моде! В соответствии с другой традицией путь в большую литературу лежал через журналистику. Отдал дань этой традиции и Леру. Несколько лет он сотрудничал в парижских газетах, оставив этот не всегда благодарный труд на время, которое ему понадобилось на то, чтобы спустить в картежной игре значительное состояние, полученное им в наследство. Впрочем, известно, что Леру успел довольно много попутешествовать; это было похвально не только само по себе, но и способствовало приобретению знаний, которые весьма пригодились позже после возвращения к журналистской и литературной работе.

Десятки написанных Леру романов не оставили глубокого следа в литературе. Он писал романы с несколько фантастическим оттенком вроде "Привидения в Оперном театре"; здесь мрачный фантом, поселившийся в подземельях (!) парижской Оперы, терроризирует театральную дирекцию, совершает ряд неблаговидных поступков, влюбляется в молодую начинающую певицу, пытается соблазнить ее своим ангельским (!) пением и в конце концов оказывается простым смертным: страшное уродство изолировало его еще с детских лет от остальных людей. Леру принадлежат и романы, одни названия которых могут повергнуть в трепет впечатлительного читателя ("Машина для убийства", "Кровавая кукла" и т.п.), целая серия "Шери-Биби", увековеченная для потомства, будучи переложенной в так называемых комиксах и запечатленной в кинофильмах. Герой этих романов за чужое преступление приговорен к каторге, а затем и сам совершает всяческие преступления.

В сущности, в полицейской литературе Леру занял место - пусть скромное, маленькое место - благодаря двум своим романам, объединенным общими персонажами: "Тайна Желтой комнаты" (1907) и несколько лет спустя "Духи дамы в черном". Оба произведения можно было бы отнести к "классике" полицейского романа, но "классике" с некоторым - как бы сказать? - странным привкусом. Леру и главный его герой, молодой газетный репортер Жозеф Жозефен, прозванный Рультабийлем, словно мстят Шерлоку Холмсу за его высокомерно-пренебрежительное отношение к старшим коллегам-сыщикам, но уж такая традиция сложилась у сыщиков, вышедших из-под пера разных писателей, критиковать своих собратьев. Едва появившись на страницах произведений Конан Дойла, Шерлок Холмс дал уничижающие характеристики и Ш.Дюпену, "существу посредственному", и Лекоку, которого он просто обозвал "жалким сапожником". Теперь Рультабийль платит такой же монетой Шерлоку Холмсу, а заодно и Лекоку. Внимательный читатель увидит в "Тайне Желтой комнаты" пародию не только на сыщика с Бейкер-стрит, но и на полицейский роман вообще, и будет, прав.

Так что же случилось в Желтой комнате? На дочь знаменитого ученого Стейнджерсона совершено покушение. Преступник самым загадочным образом исчез из запертой изнутри комнаты, причем сама мадемуазель Стейнджерсон запереть ее была не в состоянии. Как же это произошло? Страшная тайна! Раскрыть ее не может ни специально приглашенный знаменитый сыщик Ларсан, ни жених молодой женщины, ни другие свидетели драмы. Лишь Рультабийль, используя все известные нам еще со времен Габорио приемы и серое вещество своего мозга, находит разгадку тайны: Ларсан, он же Балмейер, он же Руссель, - одновременно и сыщик и преступник, в разоблачении которого он столь усердно участвует на протяжении всего романа! Но почему Рультабийль дает ему возможность избежать заслуженного наказания, кто такая дама в черном, запах духов которой преследует молодого человека? Новые загадки! Ключ к ним - во втором романе, но читатель и сам узнает кто же такой Ларсан на самом деле и кто такая прекрасная и таинственная дама в черном; мы же об этом умолчим.

Как и Габорио, создавая иллюзию достоверности повествования, Леру называет нам точную дату происходящих событий - год 1895-й. Мало того, оказывается, что Рультабийль еще в своем несчастливом детстве, попав в Марсель, встречается там не с кем иным, как с самим Гастоном Леру! В остальном же приметы времени здесь отсутствуют, а главное место действия романа скорее напоминает произведения романтической литературы с ее старинными замками и подземельями. Это форт Геркулес, организация обороны которого Рультабийлем носит почти комический характер. Вообще и во втором романе о деяниях славного Рультабийля пародийный элемент весьма заметен. Пародийный характер носят и названия некоторых глав, долженствующие внушить читателю трепет: "Нас всех охватывает ужас", "Самый страшный полдень". Автор настолько запутывает действие, что временами даже рассказчик, некто Сенклер, от имени которого ведется повествование, задумывается над вопросом: а уж не он ли сам и есть разыскиваемый преступник.

В конце романа "Духи дамы в черном" мы узнаем, что слава Рультабийля перешагнула границы Франции: "Его требует царь!" - для борьбы с большевиками и "нигилистами". Так Леру как бы рекламирует еще одно свое произведение - "Рультабийль у царя".

В 1904 г. Пьер Лаффит, директор популярного журнала "Жё сэ ту" ("Я знаю все"), в котором в это же время сотрудничал молодой А.Барбюс, обратился к М.Леблану с предложением написать новеллу "в противовес" англосаксонскому полицейскому роману и установившейся во Франции моде на Шерлока Холмса. Леблан откликнулся на эту просьбу большой новеллой "Арест Арсена Люпена". Так было положено начало целому циклу произведений, посвященных подвигам джентльмена-грабителя, который сразу же приобрел европейскую известность, сохраняющуюся до сих пор среди многочисленных его поклонников. Арсен Люпен - не просто литературный персонаж, а фигура, характерная для всей "прекрасной эпохи", явление далеко не случайное, ответившее на ожидания определенного круга читателей в определенное время. Он, можно сказать, должен был появиться и обладать такими именно свойствами, которыми его наделил Леблан.

Прежде чем заняться самим Люпеном, скажем несколько слов о его создателе. К началу века Леблан был уже автором пьесы, романов, как утверждают специалисты, в духе Флобера и Мопассана, что не помешало им оказаться прочно забытыми и читателями, и историками литературы. Человек передовых идей, Леблан, во-первых, был стойким дрейфусаром, во-вторых заядлым велосипедистом и сотрудником газеты "Пари-Вело" и, наконец, поклонником современного театра, с миром которого был связан через свою сестру Жоржетту, талантливую актрису. Леблан хорошо ориентировался в культурной жизни Парижа, различные ее стороны нашли отражение и в книгах об Арсене Люпене.

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с "люпеновским" циклом, решительная, хотя и не новая в литературе, смена главного персонажа, которому читатель отдает свои симпатии: теперь им становится не полицейский, а преступник. Это - герой необычный, нарушающий общепринятые нормы поведения, но не основы существующего порядка, подобный благородным пиратам и великодушным разбойникам старинных романов. Один из критиков уподобил Люпена Дон Кихоту, "движимому то жаждой развлечений, то состраданием". Сравнение с рыцарем Печального Образа, как мы увидим, весьма сомнительное. По собственному его несколько ироническому признанию, Люпен буржуа, консерватор, мелкий рантье, готовый постоять за свой кошелек (новелла "Эдит Лебединая Шея").

И все-таки это настоящий герой своего времени: знаток искусства, ценитель изысканной кухни, завсегдатай театральных премьер; одетый по последней моде, Люпен не расстается со своим цилиндром и фраком даже тогда, когда вынужден спасаться от полиции по крышам Парижа. Грабит он только богачей и если вынужден убивать, то только в порядке вполне законной самообороны. Ностальгически вспоминая о нем, газета "Либерасьон" в 1961 г. назвала Люпена "законченным джентльменом". "Джентльмен" "прекрасной эпохи", Люпен - и заурядный воришка: мужественно спасая людей во время пожара на благотворительном базаре*, он затем обворовывает их и скрывается со своей добычей.

______________

* Пожар этот - реальная трагедия, происшедшая в Париже в 1895 г. Во время благотворительного базара, устроенного высшим столичным обществом, возник пожар, быстро охвативший все павильоны. Вырываясь из огненного плена, люди расталкивали друг друга, топтали упавших. Погибло более ста человек. Самое ужасное было в том, что подавляющее большинство погибших составляли женщины: среди мужчин настоящих рыцарей не оказалось.

Психология персонажей детективной литературы никогда не была ее сильной стороной. В общем примитивна и психология Люпена, но зато Леблан не поленился познакомить нас с жизнеописанием своего героя. Отец его был преподавателем бокса, гимнастики и фехтования и, надо думать, передал сыну свое искусство, но не навыки элементарной морали. О матери будущего "джентльмена", Анриетте д'Андрези, мы почти ничего не знаем. Известно лишь, что у него было тяжелое детство; бедняга рано стал сиротой, приобщился к темным сторонам жизни, испробовал много профессий, был коммивояжером и ювелиром, грузчиком, шофером и даже оперным певцом, прежде чем стать профессиональным грабителем. Предпочитал же он выдавать себя за аристократа, князя или герцога, а потому был вхож в светские салоны Парижа.

Как и его предшественники, Лекок или тот же Шерлок Холмс, Люпен мастер перевоплощений; в результате частых переодеваний, смены профессий и внешнего облика он, кажется, и сам частенько запутывается настолько, что не может понять, кто же он, в конце концов, такой.

Подчеркнем еще раз: Арсен Люпен был именно таким героем, какого ждала буржуазная публика. Намекая на созданный Э.Ростаном образ Сирано де Бержерака в его одноименной героико-романтической пьесе, Сартр очень точно определил Люпена как "Сирано уголовников", который "своей исполинской силой, насмешливой отвагой, истинно французским складом ума был обязан тому, что в 1870 г. мы сели в лужу".

С замиранием сердца, восторгаясь и сопереживая, читатели следили за борьбой Люпена с полицией, ни на минуту, однако, не забывая, что эта самая постоянно обманываемая ловким грабителем полиция придет на помощь, сумеет защитить его собственность от покушений реальных грабителей. Люпен никогда не посягает на государственную собственность; он - патриот, мечтающий о возвращении Франции Эльзаса и Лотарингии, участник войны 1914 - 1918 гг., героически сражающийся с агентами германского кайзера.

В поздних произведениях Леблана появляются элементы фантастики, но в век научно-технической революции их следовало бы назвать фантастикой ненаучной.

Творчество Э.Габорио, Г.Леру, М.Леблана - лишь страница еще не написанной истории французского полицейского романа, тем более интересная, что это одновременно и страница истории страны, истории ее нравов, мировосприятия, отношения к жизни нескольких поколений французов. Книги классиков полицейского романа и развлекают, и поучают нас, открывая дотоле неизвестные стороны жизни людей сравнительно недалекого прошлого, только относиться к ним надо без предвзятости и высокомерия, не требуя от них того, что они и не могут дать.

В.Балахонов