Балязин ВольдемарПетр-самодержец (Браки Романовых)

Вольдемар Балязин

Браки Романовых с немецкими династиями в XVIII - начале XX вв.

Петр-самодержец.

После победы над Софьей и ее сторонниками, Петр стал единовластным, самодержавным государем. Возвратившись в Москву, он с головой погрузился в государственные дела, впервые ощутив тяжесть мономаховой шапки. И хотя титул царя обязывал Петра претерпевать многие, связанные с ним неудобства, тяжелее всего давались Петру сдержанность и благолепие, ибо молодость и жгучий темперамент оказывались сильнее разума и строгих канонов дворцового и церковного этикета. Особенно нетерпимыми для сторонников благочиния казались теперь наезды царя в еретическую Немецкую слободу, где по-прежнему правил бал его друг Лефорт.

Одним из немногих, кто решительно противился дружбе юного царя с иноземцами-иноверцами, видя в этом и пагубу его душе, был патриарх Иоаким. Но 17 марта 1690 года Иоаким умер и Петр, никем не сдерживаемый, пустился в разгул.

Через две недели после смерти Иоакима, Петр впервые переоделся в немецкое платье, уже сшитое к этому времени по его заказу в Мастерской палате специально для него. Он облачился в камзол, штаны, чулки и башмаки, перекинул через плечо шитую золотом перевязь, прицепил к ней шпагу и надел парик. Причем кое-что из этого поставил Петру новоиспеченный генерал Франц Лефорт.

По возвращении из Троицы в Москву, Петр чаще, чем к кому-либо другому, стал заезжать к Лефорту, где его всегда ждала компания, где можно было услышать множество любопытных и полезных историй, но ожидало желанное, свободное общение с молодыми красивыми женщинами.

Эта черта его характера, проявившаяся еще в ранней юности, сохранялась им, как любовь к разгульным застольям до самой смерти.

Историки, изучавшие жизнь Петра, утверждают, что великий преобразователь России не придававший значения моральным канонам того общества, в котором довелось ему увидеть свет, не видел различия между служанками и принцессами, россиянками и иностранками, руководствуясь в выборе только одним - страстью.

Его медик - француз Вильбоа, сказал как-то об этой стороне петровского характера: "В теле его величества сидит, должно быть, целые легион бесов сладострастия". Удовлетворяя свое сладострастие, Петр должен был иметь дело с легионом ведьм, и многие современники-очевидцы или косвенные свидетели царской разнузданности приводят немало историй самого скабрезного свойства. Однако, сейчас нас интересует только Немецкая слобода и женщины-иноземки, живущие в ней. И потому разговор пойдет только о них и об их окружении.

Первым проводником в Эдеме любовных приключений молодого Петра, каким представлялась ему Немецкая слобода, стал великолепный и неотразимый Лефорт.

Он то и познакомил своего питомца с его первой, довольно мимолетной привязанностью - дочерью ювелира Боттихера. Однако, вскоре все тот же неутомимый швейцарец свел Петра со своей собственной любовницей, которая на многие годы стала любимицей царя - с первой красавицей Кукуя, дочерью ювелира и виноторговца Иоганна Монса - Анной.

Семейство Монсов, в "Списках замечательных лиц русских", составленных П. Ф. Карабановым, названо семьей "нидерландца, Московского золотых дел мастера Мёнса", а его сына Вилима там же называют "Мём де Ла Круа".

По утверждению австрийского посла Гвариента в письме австрийскому императору Леопольду I, Анна Монс, став любовницей Петра, не оставила и своего прежнего галанта Лефорта, деля ложе то с тем, то с другим.

Петр, необузданный, непредсказуемый, порой даже безумный и крайне противоречивый в собственных симпатиях и антипатиях, мог, даже зная о любовной связи Анны Монс со своим другом-соперником, не обратить на это ни малейшего внимания - настолько сильно любил он Лефорта. Если же в том же самом грехе оказывались по отношению к нему женщина или мужчина, которых он не любил или переставал любить, месть его была неописуемо ужасной. И об этом Вы тоже узнаете ниже.

Как бы то ни было, но чувства Петра к своей жене Евдокии уже в 1693 году угасли окончательно.

А между тем Евдокия Федоровна менее чем через год после свадьбы, 18 февраля 1690 года, родила царю сына, названного в честь деда Алексеем, а затем в 1691 и в 1692 годах еще двух мальчиков - Александра и Павла, которые умерли во младенчестве, не прожив и одного года.

А между тем, государственные дела всегда были для Петра несравненно важнее его личных дел.

Он дважды уезжал в Архангельск, желая создать современный торговый флот, дважды уходил в походы на Крым, победоносно завершив их с помощью военного флота, созданного им в центральной России. Наконец, в марте 1697 года он отправился в Европу с "Великим посольством", чтобы воочию узнать передовые европейские страны и затем употребить в России все полезное, что увидит он там.

К сожалению, тема нашей книги - брачные союзы дома Романовых с немецкими династиями - и проблемы внутренней и внешней политики будут освещаться здесь лишь косвенно, в связи с основной темой. Поэтому Вам, уважаемый читатель, придется извинить автора за неизбежные скороговоры и удовлетворяться тем, что окажется написанным помимо основной темы.

Итак, в начале марта 1697 года из Москвы в Европу отправилось "Великое посольство". Проехав через Курляндию, Пруссию, Бранденбург и Голландию, Петр на три месяца заехал в Лондон. Здесь-то и произошло событие, круто переменившее судьбу его жены. Перестав отвечать на письма Евдокии Федоровны еще по пути в Англию, Петр, оказавшись в Лондоне, принял решение насильно постричь ее и заточить в монастырь с тем, чтобы жениться на Анне Монс и возвести свою новую жену на российский трон. О второй части своего замысла Петр пока что хранил молчание, а в первую часть посвятил оставленных в Москве, дядю Льва Кирилловича Нарышкина и не менее доверенного родственника - боярина Тихона Стрешнева. Петр приказал им склонить Евдокию к добровольному принятию монашества. Однако ни Нарышкин, ни Стрешнев в этом не преуспели. Вопрос этот был решен лишь после того, как Петр вернулся в Москву сам.

* * *

Это произошло 25 августа 1698 года, когда загоняя коней, Петр примчался в свою столицу из Вены, куда пришла к нему весть о том, что в Москве 6 июня произошел еще один бунт стрельцов. И хотя мятеж был подавлен менее чем через две недели после того, как начался, и 57 главных зачинщиков были немедленно казнены, а четыре тысячи рядовых участников сослали, Петр, тем не менее, сразу же начал новое следствие, которое привело на плаху и на виселицу больше тысячи человек. Сотни стрельцов были изувечены, брошены в тюрьмы, усланы в самые глухие медвежьи углы царства.

"Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Петр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. когда же все были вооружены, всякий принялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощечин и показал, как должно отрубать головы", - писал позже саксонский посланник. Александр Данилович, способный к любому делу, тут же, на глазах у царя, немедленно исправился и к концу дня отрубил двадцать стрелецких голов да еще и пристрелил одного из колесованных, чтобы прекратить его мучения. Последнее милосердное деяние произвел он, впрочем, не по собственной инициативе, а по приказу Петра.

Стрелецкие полки были расформированы, а на их месте появились новые полки - регулярной российской армии. Петр лично участвовал при допросах и пытках, организовывал казни, но между этими государственными делами не забывал и о своих личных заботах.

Побывав в первый же день у Анны Монс и заехав потом еще в несколько других домов, он лишь через неделю встретился с Евдокией. Причем не в ее кремлевских покоях и не у себя, а в доме одного из своих ближайших сотрудников Андрея Виниуса, главы Почтового ведомства.

Долгие разговоры ни к чему не привели - Евдокия наотрез отказалась уходить в монастырь и в тот же день попросила о заступничестве патриарха Адриана.

Патриарх заступился за царицу, но Петр накричал на семидесятилетнего князя церкви, заявив, что это не его дело, и он, царь, никому не позволит вмешиваться в его решения и его собственные семейные дела.

Через три недели Евдокию Федоровну посадили в закрытую карету и два солдата-преображенца отвезли ее в Суздаль. Есть свидетельство, что Петр даже хотел казнить Евдокию, но за нее заступился Лефорт и дело ограничилось заточением в монастырь.

Там с ней и вовсе перестали церемониться: силой постригли, переменив ее родовое имя "Евдокия" на новое, монашеское - "Елена", и, не обращая внимания на крики и слезы, заперли в тесную келью Покровского девичьего монастыря.

Ей не дали ни копейки на содержание и она вынуждена была просить деньги у своих опальных и обнищавших родственников: "Здесь ведь ничего нет: все гнилое. Хоть я вам и прискушна, да что же делать. Покамест жива, пожалуйста, поите, да кормите, да одевайте, нищую".

* * *

Возвращение Петра в Москву ничего не изменило в его отношениях с Анной, и если бы не начавшаяся вскоре война со Швецией, то, может быть, Анна Ивановна и стала бы русской царицей, как немного позже случилось это с другой иноземкой - Мартой Скавронской, вошедшей в историю под именем Екатерины Первой.

Это произошло во время Северной войны и она была причиной первых брачных союзов Романовых с немецкими династиями.

19 августа 1700 года Россия объявила войну Швеции, начав одну из самых продолжительных войн в своей истории - Северную - длившуюся двадцать один год. Только Ливанская война, ведшаяся Иваном Грозным в 1558-1583 годах, была на четыре года продолжительнее, но будучи проиграна, оказалась по своим последствиям весьма трагической для России.

Между тем, и Ливанская война и северная проходили на территории Прибалтики, Ингерманландии, части Карелии и Литвы, и это предопределяло сходство геополитических интересов Ивана Грозного и Петра I, обязанных и вынужденных учитывать расклад сил многих государств этого обширного региона. (Дальше, уважаемый читатель, Вы убедитесь в только что сказанном).

22 августа Петр, оставив Москву, отправился на театр военных действие к Нарве. 19 ноября русские войска потерпели там серьезнейшее поражение, но Петр не опустил руки и с еще большей энергией продолжал начатое дело. Тема этой книги не позволяет подробно останавливаться на истории военной или политической, если, по крайней мере, события не связаны с перипетиями личной жизни наших героев. Поэтому и сейчас речь пойдет об одном из военных эпизодов, без которого не случилось бы крутого поворота в отношениях Петра и Анны Монс.

Случилось так, что однажды вечером, в апреле 1703 года возле стен осажденной шведской крепости Нотебург, (потом Петр переименовал ее в Шлиссельбург) царь прогуливался с приехавшим к нему саксонским посланником Кенигсеком. Вдруг Кенигсек поскользнулся на бревне, переброшенном через неширокий и неглубокий ручей, и на глазах у Петра рухнул в воду лицом вниз. Видевшие все это солдаты тут же бросились к нему на помощь, но было поздно, - саксонский посланник захлебнулся, и откачать его не удалось.

Когда утопленника вытащили из ручья, у него в карманах обнаружили целую пачку писем коварной Анны Монс, в которых, как писал академик Герард Фридрих Миллер, она "слишком ясно выражала свою преступную любовь к Кенигсеку". Кроме того, у Кенигсека оказался и миниатюрный живописный портрет Анны.

Петр тотчас же приказал приставить к дому Анны крепкий караул и никого к ней не пускать. Анна поняла, что следует во что бы то не стало вернуть к себе расположение царя и попробовала сделать это при помощи колдовства, чародейства, приворотных зелий, перстней и тому подобной каббалистики.

Опала над Анной Монс, ее сестрой Матреной и всем семейством Монсов продолжалась до 1707 года и прекратилась из-за вмешательства в ее судьбу прусского резидента Георга Иоганна фон Кайзерлинга, который, как и Кенигсек, сопровождал Петра на войне. 10 июля 1707 года, неподалеку от Люблина, где стояла тогда Главная квартира русской армии, Кайзерлинг объявил Петру, что Анна Монс - его невеста и потому он просит разрешения на брак с нею.

Петр же ответил ему так:

- Я воспитывал девицу Монс для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она вами прельщена и развращена, то я ни о ней, ни о ее родственниках ничего ни слышать, ни знать не хочу.

Присутствовавший при этом Меншиков сказал Кайзерлингу:

- Девка Монс действительно подлая, публичная женщина, с которой я сам развратничал столько же, сколько и ты.

В ответ на это Кайзерлинг полез драться, но Петр и Меншиков спустили его вниз по лестнице.

Упрямец все же добился своего, но только через четыре года после этого происшествия. Он обвенчался с Анной в июне 1711 года, однако через полгода после свадьбы умер. Анна пережила его не намного: она скончалась в Немецкой слободе 15 августа 1714 года.

Начало "генерального романа" Петра I

25 августа 1702 года русские войска фельдмаршала Шереметева заняли город Мариенбург (ныне это латвийский город Алуксне). Его служанкой стала восемнадцатилетняя женщина - Марта Скавронская, которая совсем недавно вышла замуж за полкового трубача немца Иоганна Крузе, и стала прозываться Мартой Трубачевой. А ее настоящим отцом был не крепостной крестьянин, а его господин - помещик-немец фон Альвендаль. Марта приглянулась пятидесятилетнему Шереметеву, но потом стала добычей Меншикова, который отбил ее у фельдмаршала и увез в Москву. Но 1 марта 1704 года Марта попалась на глаза гостю Меншикова - царю Петру, и он забрал ее себе.

Марта совершенно очаровала Петра.

Новый роман не походил ни на один из его предыдущих: от двадцатилетней литовской крестьянки тридцатидвухлетний царь потерял голову и с самого начала имел в отношении Марты далеко идущие серьезные намерения. Он не считал ее простой наперсницей, но видел в ней будущую жену, уже успевшую родить двух сыновей - Петра и Павла. Оба мальчика были в это время еще живы, хотя вскоре и умерли во младенчестве. И потому уже в 1705 году Петр предложил своей будущей жене, и матери двух сыновей, принять православие.

К этому времени и сама она прекрасно понимала, что Россия стала для нее новой родиной, где ей предстоит прожить еще очень долго. "Для того, писал историк К. И. Арсеньев, - оставила веру своей родины и приняла православие; усердно начала изучение русского языка и скоро преуспела в нем так, что казалось, будто всегда принадлежала к великой семье русского народа".

Решив крестить Марту Скавронскую по православному обряду, Петр уже в 1705 году имел на нее далеко идущие планы, намереваясь в дальнейшем сделать ее и своей женой и русской царицей. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы то, что крестным отцом Марты, получившей при новом крещении имя Екатерины, был родной сын Петра - пятнадцатилетний царевич Алексей, а ее крестной матерью - сводная сестра царя, Екатерина Алексеевна, сорокасемилетняя дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской.

С этого времени Марта стала называться Екатериной Алексеевной, и все, кто знал ее, резко изменили отношение к ней, ибо теперь перед ними была крестница царевича и царевны, в недалеком будущем их государыня.

Первый брачный союз Романовых

с Курляндскими герцогами Кеттлерами

Накануне объявления войны Швеции в Петербурге происходили события, которые, не имея отношения к делам военным, и касающиеся дипломатии совсем другого региона - Прибалтики - в ходе дальнейшего нашего повествования получат определенное развитие, имея самое непосредственное отношение к теме этой книги. На авансцену семейной жизни царского российского дома теперь выходит племянница Петра, семнадцатилетняя Анна Ивановна, которую Петр решил выдать замуж за владетеля соседней с Петербургом Курляндии герцога Фридриха-Вильгельма - потомка последнего магистра Ливонского ордена Кеттлера.

Здесь необходима краткая историческая справка: в 1558 году Русское государство начало войну против Ливонии, о чем уже упоминалось, когда только что зашла речь о начале Северной войны.

В ходе Ливонской войны, уже в самые первые годы, три самых крупных государства этого региона - город Рига, Рижское архиепископство и Ливонский орден, - либо полностью признали над собою власть польского короля Сигизмунда II Августа, либо оказались в сильной от него зависимости.

Магистр Ливонского ордена Готард Кеттлер 5 марта 1562 года подписал договор о ликвидации Ордена и присягнул королю Польши на верность, как то же самое в 1525 году проделал последний гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн, принеся присягу королю Польши и Великому князю Литвы Сигизмунду I Старому. Тогда же последний гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн стал первым герцогом Пруссии, а последний магистр Ливонского ордена тут же стал первым герцогом курляндским и земчальским. (Сокращенное название - Герцогство курляндское".

На следующий день полномочный представитель короля Сигизмунда II Августа - князь Николай Радзивилл Черный назначил Кеттлера еще и губернатором правобережной Ливонии - Задвинским герцогством, которое тогда входило в состав великого княжества Литовского.

С тех пор и до описываемых здесь событий, Курляндское герцогство было светским владением, в котором власть была наследственной и принадлежала потомкам Готтарда Кеттлера, передаваясь по нисходящей линии. Последним из его потомков был в 1709 году герцог Фридрих-Вильгельм.

Следует заметить, что именно тогда русскими одержаны были решающие победы над шведами - в сражениях при Лесной, в знаменитой битве под Полтавой и под Переволочной.

В этот победоносный для России год небо Москвы много раз озарялось победными фейерверками. 21 декабря 1709 года состоялся триумфальный марш победителей у Лесной, под Полтавой и у Переволочны.

В июне 1710 года русские войска взяли Выборг, в июле - Ригу, в сентябре - Ревель (Таллин). С 1710 года в Курляндии влияние России необыкновенно усилилось, и Петр I желая сделать его абсолютным, решил опереться на дом Кеттлера. Для этого он решил выдать свою семнадцатилетнюю племянницу - царевну Анну Ивановну за ее одногодка - герцога Фридриха-Вильгельма Кеттлера.

Что же касается племянницы Петра - царевны Анны, то была она дочерью покойного старшего брата Петра - царя Ивана. Он умер в январе 1696 года, когда шел ему тридцатый год. Иван оставил вдовой молодую царицу Прасковью Федоровну, которой был тогда тридцать один год, и трех дочерей - Екатерину, Анну и Прасковью. Девочки находились еще во младенчестве - старшей сравнялось четыре года, младшей шел второй год.

Чуть позже стали их учить чтению, письму и катехизису, приставив грамотных соотечественников из духовного звания, а из других предметов посчитали нужным преподавать царевнам два языка - французский и немецкий, да еще и танцы, наняв для сего двух иноземцев - француза Рамбурха, обучавшего танцам и французскому языку, и немца Иоганна Остермана, учителя немецкого языка. Но оба учителя были очень посредственными, а Остерман просто-напросто удивительно глуп, и потому девочки ничему от них не научились.

Меж тем, 22 марта 1708 года царица Прасковья Федоровна выехала из Москвы в Петербург с огромной свитой и всеми дочерьми: шестнадцатилетней Екатериной, четырнадцатилетней Анной и двенадцатилетней Прасковьей. Почти через месяц, 25 апреля, прибыли они в Петербург и поселились в приготовленном для них доме рядом с домами царя, Меншикова и других знатных особ.

Вскоре дом царицы Прасковьи стал наполняться великосветскими петербургскими сплетнями и слухами. Говорили о родственниках, о приближенных царя и о прочих. О Фридрихе-Вильгельме, кстати, доводившемся племянником королю Пруссии Фридриху I Гогенцоллерну, средняя дочь Прасковия Анна услышала впервые поздней осенью 1709 года.

Тогда ей сказали, что государь договорился с прусским королем о том, что ее отдадут замуж за племянника короля - герцога Курляндии Фридриха-Вильгельма.

В июле 1710 года его уполномоченные приехали в Петербург и заключили с Петром договор о предстоящем супружестве. После этого договор увезли в Митаву (сегодня это город Елгава, Латвия) и там герцог его тотчас же ратифицировал, после чего его пригласили приехать в Петербург.

Одновременно с приглашением герцогу был послан приказ фельдмаршалу Шереметеву, чьи войска 14 июля 1710 года взяли Ригу, сопровождать герцога в Петербург.

В августе Фридрих-Вильгельм приехал к своей невесте и был необычайно радушно встречен и Анной, и ее матерью, и ее сестрами, и, что самое главное, царем.

Все царское семейство и первые вельможи государства потчевали и развлекали дорогого гостя как могли: над Петербургом непрерывно загорались фейерверки, шла беспрерывная пушечная пальба, веселые компании молодых людей и дам передавали Анну и ее жениха из одного гостеприимного дома в другой, а в сентябре в честь герцога были проведены большие маневры военного флота.

Петр подарил Фридриху-Вильгельму четыреста кавалеристов, а Меншиков пятьдесят телохранителей-драбантов, а кроме того драгоценный сапфир стоимостью в 50 000 талеров и турецкого жеребца необычайной красоты.

Наконец, на 31 октября была назначена свадьба.

Сам Петр, выполняя роль обер-маршала, во главе знатнейших особ отправился по Неве, в 9 часов утра во главе целой флотилии шлюпок, лодок и катеров к дому царицы Прасковьи.

Петр был в алом кафтане с собольей отделкой, с голубой лентой через плечо, орденом Андрея Первозванного, с серебряной шпагой и в пудреном немецком парике.

50 судов, наполненных дамами и господами, разодетыми в немецкие камзолы и платья, плыли следом за царем.

Забрав из дома Прасковьи всех, кто приготовился к свадьбе, флотилия направилась ко дворцу князя Меншикова, где и должна была проходить свадьба. Выбор дома объяснялся просто: в Петербурге не было бульшего по площади, и лучшего по всем прочим статьям, для проведения свадьбы, чем дворец Светлейшего.

Жених и невеста были одеты в белые одежды, расшитые золотом. Во дворце Меншикова была поставлена полотняная походная церковь, в которой архимандрит Феодосий Яновский и обвенчал молодых. Затем все пошли обедать, усевшись за столы, покрытые с необычайной роскошью. Тост сменялся тостом, и после каждого следовал залп из 41 пушки, стоящих на плацу и на большой яхте.

А потом начался бал, в котором немецкие и французские танцы сменяли друг друга.

И лишь в три часа ночи молодые ушли в спальню.

Датский посланник при Петербургском дворе Юст Юль сообщал в своих "Записках", что 12 ноября с двух часов дня свадебный пир продолжался тем же, что и вчера в доме Меншикова, только на сей раз гости угощались не за счет царя, а за счет хозяина дома. Выпито было по семнадцать заздравных чар, и каждый тост сопровождался тринадцатью пушечными выстрелами.

К концу обеда внесли два огромных пирога и в каждом из них оказалось по карлице. Как только пироги разрезали, карлицы, одетые в красивые французские платья, начали исполнять заранее отрепетированные номера. Карлица, стоявшая на столе новобрачных продекламировала поздравительные стихи по-русски, а ее подруга, стоявшая на другом столе, за которым сидел царь, молча слушала, пока царь ни взял ее на руки и ни перенес на другой стол. Там обе карлицы под звуки оркестра исполнили менуэт, очень изящно протанцевав его.

После обеда на плотах, поставленных на Неве, зажгли фейерверк. В небе вспыхнули три буквы: A, F и P - начальные буквы имен - Анна, Фридрих и Петр. Потом появились две пальмы, макушки которых переплелись, а над ними вспыхнули слова: "Любовь соединяет". Третьей картиной была сцена, в которой ангелоподобный Купидон сковывал молотом два сердца, лежавших на наковальне.

Над этой картиной горели буквы: "Из двух едино сочиняю". Царь сам устроил этот фейерверк и объяснял гостям аллегорический смысл каждой картины.

Действо закончилось тем, что над Невой одновременно вспыхнуло множество ракет, после чего начались танцы, длившиеся до полуночи.

Но на этом свадебные торжества не закончились, потому что царь хотел и дальше потешать своего нового зятя.

Такой потехой стала начавшаяся 14 ноября свадьба любимого карлика царя Екима Волкова с его невестой-карлицей.

Петр решил отпраздновать и эту свадьбу с неменьшим размахом. По его приказу из Москвы в Петербург привезли более семидесяти лилипутов и лилипуток, и они вместе со своими петербургскими товарищами и товарками стали героями еще одного - двухнедельного - празднества. Великана Петра забавляло, что он окружен такими маленькими людьми, и царь всячески подчеркивал эту контрастность в шествиях, церемониях и народных празднествах.

Свадьба двух лилипутов в точности повторяла только что прошедшую свадьбу принцессы Анны и герцога Фридриха-Вильгельма. Она проходила в том же дворце за теми же столами и гости на свадьбе были те же самые, кроме семи десятков карликов и карлиц. И наиболее серьезные и вдумчивые гости видели в новом шутовском действе некий сарказм на брак незначительного принца с племянницей великого и могучего государя.

Как бы то ни было, но молодые в январе 1711 года выехали в Митаву. Однако, путешествие их в Курляндию оказалось очень недолгим: 9 января, в сорока верстах к юго-западу от Петербурга, на мызе Дудергоф молодой герцог скончался.

Он умер от неумеренного злоупотребления крепкими винами и водкой. Не следует забывать, что было ему тогда всего семнадцать лет.

Анна вернулась в Петербург и думала, что останется там жить с матерью и сестрами, но Петр велел ей ехать в Курляндию и образовать там из курляндских дворян прорусскую партию, чтобы противостоять пропольской партии, главой которой был дядя покойного Фридриха-Вильгельма - герцог Фердинанд.

Особо сильного смятения весть о неожиданной смерти герцога Фридриха-Вильгельма в Петербурге не вызвала, так как за неделю до отъезда молодых в Митаву пришло известие, что турецкий султан объявил войну России.

17 января 1711 года, оставив Меншикова в Петербурге, Петр и Екатерина выехали в Москву.

Им предстояло серьезнейшее испытание - необычайно трудный и несчастливый Прутский поход, во время которого Екатерина выявила свои лучшие человеческие качества.

Прутский поход

25 февраля 1711 года в Успенском соборе был зачитан Манифест об объявлении войны Османской империи. Однако месяцем раньше из Риги на юг двинулись полки Шереметева, чуть позже выехал и сам командующий, а 6 марта из Москвы направился на театр военных действий и Петр.

В этот же день, 6 марта, перед отправлением к армии Петр тайно обвенчался с Екатериной, и теперь с ним в поход она впервые отправилась не как любовница Петра Михайлова, а как законная супруга царя, только еще невенчанная на царство.

Правда, об этом знали только самые близкие Петру и Екатерине люди, ибо венчание было тайным, а свадьбы и вообще не было. Официально же Петр венчался с Екатериной почти через год, 19 февраля 1712 года, после возвращения из Прутского похода и поездки в Польшу и Германию.

Необычайно сильная привязанность Петра к Екатерине объяснялась не только силой чувства, которое царь долгие годы испытывал к ней, ставя стачала свою "метресишку", а потом и жену вне бесконечного ряда близких с ним женщин.

Отдавая должное ее привлекательности, природному уму, душевному обаянию, стремлению быть единомышленницей несомненно любимого ею человека, нельзя не сказать, что Екатерина обладала и рядом необычайных качеств, облегчавших даже тяжелые недуги Петра, связанные с эпилептическими припадками.

Резидент Голштинского герцога в Петербурге, граф Генниг-Фридрих Бассевиц писал в своих "Записках": "Она имела и власть над его чувствами, власть, которая производила почти чудеса. У него бывали иногда припадки меланхолии, когда им овладевала мрачная мысль, что хотят посягнуть на его особу. Самые приближенные к нему люди должны были трепетать его гнева. Появление их узнавали по судорожным движениям рта. Императрицу немедленно извещали о том. Она начинала говорить с ним, и звук ее голоса тотчас успокаивал его, потом она сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почесывала. И он засыпал в несколько минут. Чтобы не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжении двух или трех часов. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым. Между тем, прежде нежели она нашла такой простой способ успокаивать его, припадки эти были ужасом для его приближенных, причинили, говорят, несколько несчастий и всегда сопровождались страшной головной болью, которая продолжалась целые дни. Известно, что Екатерина Алексеевна обязана всем не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для нее достаточно исполнять важное свое назначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении".

В пути Петр получил несколько сообщений о необычайном мздоимстве Меншикова и написал ему в Петербург грозное письмо, в котором имелась и такая фраза: "А мне, будучи в таких печалях, уже пришло не до себя и не буду жалеть никого".

Отправившись к армии, Петр находился в пути более трех месяцев. Столь долгое его путешествие от Москвы до Прута объяснялось тем, что по дороге он подолгу останавливался в разных городах, решая вопросы грядущей кампании и особенно основательно подготавливая и проводя дипломатические акции. К тому же из-за внезапной болезни пришлось остановиться в Луцке.

Приехав еще в марте в Галицию, Петр встретился там, в местечке Ярослав, с молдавским господарем Дмитрием Кантемиром и 11 апреля 1711 года подписал с ним союзный договор, направленный против турок. Здесь же, 30 мая, Петр подписал договор и с польским королем Августом II, специально для этого приехавшим в Ярослав.

И еще одно важное дело было разрешено во время пребывания Петра и Екатерины в Галиции: в местечке Яворово 19 апреля было подписано брачное соглашение о женитьбе царевича Алексея Петровича на Софье-Шарлотте Брауншвейг-Вольфенбюттельской. По условиям договора невеста оставалась в своей прежней лютеранской вере, а будущие дети должны были креститься по православному обряду.

(Этому сюжету - второму брачному союзу Романовых с другой немецкой династией герцогов Брауншвейг-Вольфенбюттельских - мы еще вернемся чуть позже и подробно расскажем о том, каким оказалось супружество царевича Алексея и принцессы Софьи-Шарлотты).

А теперь продолжим повествование о Прутском походе.

12 июня Петр и Екатерина прибыли в лагерь русских войск на Днестре, но полки Шереметева и он сам все еще были в пути.

Марш к Днестру оказался очень трудным: стояла сильная жара, высушившая не только ручьи и озерца, но и колодцы. К тому же саранча пожрала траву, и от бескормицы пало множество лошадей, замедляя тем самым движение артиллерии и обозов. Да и с провиантом было очень плохо, ибо край был основательно разорен турками и союзными им татарами.

В начале июля все русские войска - дивизии Шереметева, Вейде и Репнина, - общей численностью в 38 246 человек соединились на берегу Прута и успели построить укрепленный лагерь, вокруг которого сосредоточились неприятельские силы, не менее чем в три раза превосходившие войска русских и союзных им молдаван князя Дмитрия Кантемира.

После двух штурмов, предпринятых турками 9 и 10 июля, и с трудом отбитых русскими, Петр решил послать к Великому визирю Махмет-паше парламентера с предложением о прекращении войны и заключении перемирия. Великий визирь склонялся к миру, но крымский хан и генерал Понятовский представитель Карла XII - настаивали на продолжении сражения.

Объективно положение русских было катастрофическим: у них уже три дня не было ни куска хлеба, ни фунта мяса, а против 120 русских орудий неприятель выдвинул более 300. И все же турки не были уверены в успехе перед ними стояла победоносная армия, прошедшая через огонь Лесной и Полтавы.

Петр очень нервничал. Он приказал Екатерине покинуть лагерь и скакать в Польшу, но она наотрез отказалась оставить его.

Между тем Великий визирь сохранял молчание и тогда в турецкий лагерь отправился Петр Павлович Шафиров. В инструкции, данной Шафирову, Петр писал: "В трактовании с турками дана полная мочь господину Шафирову, ради некоторой главной причины..." А этой "главной причиной" было спасение армии. Петр соглашался отдать туркам все завоеванные у них города, вернуть шведам Лифляндию и даже Псков, если того потребуют турки. Кроме того, Петр обещал дать Махмет-паше 150 тысяч рублей, а "другим начальным людям" еще более 80 тысяч.

Однако обещание выплаты столь огромной суммы было нереальным - в армейской казне таких денег не было. А самой реальной надеждой на освобождение были именно деньги, золото, до коего и Великий визирь и его помощники были очень и очень охочи.

И тогда, спасая положение, Екатерина отдала на подкуп турецких сановников все свои драгоценности, а стоили они десятки тысяч золотых рублей.

Шафиров вручил эти драгоценности и деньги туркам, и они подписали мир на условиях, о которых Петр и не мечтал: дело ограничилось возвращением Турции Азова, Таганрога и еще двух мелких городов, да требованием пропустить в Швецию Карла XII. А турки обязались пропустить в Россию русскую армию.

В подтверждение готовности выполнить эти условия Шафиров и сын Шереметева - Михаил Борисович - должны были оставаться заложниками у турок.

11 июля Шафиров и Михаил Шереметев приехали в турецкий лагерь, а на следующее утро русская армия двинулась в обратный путь. Она шла медленно, сохраняя постоянную готовность к отражению внезапного нападения. 1 августа армия перешла Днестр, и уже ничто более ей не угрожало.

А Петр и Екатерина отправились сначала в Варшаву для свидания с Августом II, затем в Карлсбад, на воды, где Петр должен был пройти курс лечения и, наконец, в Торгау, где должна была состояться свадьба царевича Алексея Петровича и принцессы Софьи-Шарлотты Брауншвейг-Вольфенбюттельской, доводившейся свояченицей австрийскому императору и родственницей многих других европейских монархов.

Детство и юность царевича Алексея

А теперь наступило время восполнить вакуум, образовавшийся вокруг еще одного важного героя этой книги - царевича Алексея Петровича.

Когда Евдокию Федоровну отвезли в монастырь, царевичу шел восьмой год. Он редко видел отца, и потому влияли на него мать, бабушка и их, преимущественно женское, окружение. С шести лет Алексея стал учить грамоте князь Никифор Кондратьевич Вяземский, но круг чтения был почти целиком церковный, и потому мальчик полюбил церковные службы, рассказы о святых и великомученниках, молитвы и заповеди. Это не могло устроить Петра, и он передал сына в руки немца Мартина Нойгебауэра, юриста, историка и знатока латыни, которого знавшие его называли "персоной нарочитой остроты". Однако, главным воспитателем Алексея Петр назначил все того же Меншикова, не умевшего ни читать, ни писать, и это настроило Нойгебауэра по отношению к Александру Даниловичу на враждебный лад. Дело кончилось тем, что в июле 1702 года "иноземца Нойгебауэра за многие его неистовства от службы отказать, и ехать ему без отпуска, куда хочет". Но Нойгебауэр еще два года прожил в Москве, домогаясь какой-нибудь должности и даже просил, "чтобы послану ему быть посланником в Китай".

Ничего не добившись в Москве, он уехал к себе на родину и издал там памфлет о нравах россиян и ужасах российского быта. Карьера привела его в стан шведского короля Карла XII, сделавшего Нойгебауэра своим секретарем, а потом и канцлером шведской Померании.

Об этом можно было бы и не упоминать, если бы не появился контр-памфлет - "пространное обличение преступного и клеветами наполненного пашквиля, изданного под титулом "Письмо знатного офицера", написанное в 1705 году на немецком языке и принадлежавшее перу доктора Прав барона Генриха фон Гюйссена.

Автор контр-памфлета, решительно защищающий Петра и Россию, и стал новым воспитателем царевича Алексея, сменив отставленного Нойгебауэра. Гюйссен составил хорошо продуманный план образования Алексея, отводя место "нравственному воспитанию, изучению языков французского, немецкого и латинского, истории, географии, геометрии, арифметики, слога, чистописания и военных экзерциций". Завершалось образование изучением предметов "о всех политических делах в свете и об истинной пользе государств в Европе, в особенности пограничных".

Сохранились свидетельства современников, что сначала Алексей учился охотно и хорошо, но его нередко отрывал от учения отец, забирая с собою на войну, в походы и поездки, а Гюйссена посылая с миссиями за границу.

Одна из таких дипломатических миссий была поручена Гюйссену сразу же после его приезда в Россию и барон, выполняя ее, поехал в Вену - столицу Священной Римской империи, ко двору императора Иосифа I Габсбурга.

В Вене Гюйссен познакомился с датским посланником бароном Урбихом опытным старым дипломатом, жившим здесь уже много лет. С 1699 года королем Дании был Фредерик IV, который принадлежал к Ольденбургскому дому и имел родственные связи и со многими другими немецкими династиями. Состоял он в родстве и с герцогами Брауншвейг-Люнебургскими.

Поэтому Урбих отстаивая интересы своего короля всегда имел ввиду и интересы его родственников. При встрече с Гюйссеном, состоявшейся 28 января 1707 года, этот принцип был соблюден в полной мере, и когда посланец русского царя завел речь о том, что наследник российского трона хотел бы жениться на одной из германских принцесс, Урбих с готовностью откликнулся на это и тут же назвал двух претенденток на руку царевича Алексея герцогинь Брауншвейг-Люнебургских, старшей из них было тогда 13 лет, а младшей - 11.

Старшую сестру звали Шарлоттой Христиной Софией, и было решено, что именно ее будут сватать за царевича, которому в ту пору почти сравнялось 17 лет.

Расспрашивая Урбиха о предполагаемой невесте, Гюйссен узнал, что ее род - один из знатнейших и старейших во всей Германии. Ее отец - Великий герцог Брауншвейгский Людвиг Рудольф считался одним из образованнейших правителей. Он позаимствовал это качество у своего отца - герцога Антона-Ульриха Вольфенбюттельского, поэтому Шарлотту Христину Софию звали то кронпинцессой Браушвейгской, то герцогиней Вольфенбюттельской, не делая, впрочем, ошибки ни в том, ни в другом случае.

По словам Урбиха девочка тоже была хорошо образована, ибо до семи лет жила у своего просвещенного деда, а с семи лет - при дворе Саксонского курфюстра и Польского короля Фридриха-Августа II Сильного, союзника Петра I. Август II Фридрих происходил из древнего немецкого рода саксонских курфюрстов Веттинов. Он унаследовал трон Саксонии от своего отца, Саксонского курфюрста Иоганна-Георга III, а в 1694 году был избран королем Польши и в этом качестве был известен как Август II Сильный.

Софья-Шарлотта - таким сокращенным именем звали девочку, - живя при дворе Августа Сильного была предметом постоянной заботы, нежности и ласки со стороны королевы и курфюрстины Христины Эберхардины, происходившей из рода Бранденбургских курфюрстов. Христина Эберхардина носила титул маркграфини фон Кульмбах и 22-х лет в 1693 году вышла замуж за Фридриха-Августа, который был только на один год старше ее. Их свадьба произошла в городе Байройт, резиденции ее отца, перенесенной за сорок лет перед тем из расположенного неподалеку от Байройта городка Кульмбах: оба города лежали в земле Верхняя Франкопия, только один располагался на Белом Рейне, а второй - на Красном.

Теперь же и семья курфюрста, и Софья-Шарлотта жили в столице Саксонии - Дрездене, а ее другом и спутником многих игр, забав, а также учебы и "галантных предметов" был единственный сын Августа II Сильного, носивший такое же имя, как и его отец - Фридрих-Август, впоследствии унаследовавший и корону курфюрста Саксонии, и корону Польши. Дети были почти одногодками и это также сближало их.

Август, узнав о намерениях Урбиха, очень обрадовался перспективе, открывавшейся перед его воспитанницей, так как это укрепляло его союз с Петром I. Да и сам Петр I считал предстоящий брак достаточно выгодным, так как старшая сестра Софии-Шарлотты Елизавета Христина вскоре вышла замуж за императора Священной Римской империи Карла VI, получившего трон в 1711 году, а курфюрст Ганновера Георг-Людвиг, доводившийся Софье-Шарлотте дядей, принадлежал к младшей ветви Люнебургского дома. По закону о престолонаследии, принятому в Англии в 1701 году, он мог занять престол Англии, если в правящем в Лондоне доме Стюартов не оставалось наследников по мужской линии. В этом случае корона Стюартов переходила к старшему мужскому отпрыску в Ганновере, что и случилось через семь лет - в 1714 году.

Однако, в 1707 году Софья-Шарлотта была еще мала и с женитьбой следовало подождать еще некоторое время.

Между тем, оставаясь в Москве, Алексей все теснее сближался с Нарышкиными, Вяземским и многими священниками, среди которых ему был ближе всего его духовник - протопоп Верхоспасского собора Яков Игнатьев. Игнатьев поддерживал в Алексее память о его несчастной матери, осуждал беззаконие, допущенное по отношению к ней, и часто называл царевича "надеждой Российской".

В начале 1707 года Игнатьев устроил Алексею свидание с матерью, отвезя его в Суздаль, о чем тут же доложили Петру, находившемуся в Польше. Петр немедленно вызвал сына к себе, но не разнес его, а напротив, решил приблизить и привлечь к государственной деятельности. Семнадцатилетнего Алексея он сделал ответственным за строительство укреплений вокруг Москвы, поручал ему набор рекрут и поставки провианта, а в 1709 году отправил в Дрезден для дальнейшего совершенствования в науках. Вместе с царевичем поехали князь Юрий Юрьевич Трубецкой, один из сыновей канцлера, граф Александр Гаврилович Головкин и Гюйссен.

Приехав в Дрезден, царевич жил инкогнито и помимо ученых занятий занимался музыкой и танцами. В это же время начались переговоры о женитьбе Алексея на принцессе Софье-Шарлотте. Пока эти переговоры проходили, Алексей Петрович переехал из Дрездена в Краков, где занимался фортификацией, математикой, геометрией и географией.

Близко знавший Алексея граф Вильген, писал, что царевич встает в четыре часа утра, молится, а затем читает. Его занятия начинаются в семь часов и продолжаются с перерывом на обед до шести часов дня. Спать Алексей ложился не позже восьми часов.

В свободное время его любимым занятием были прогулки и посещение церквей.

В 1709 году пятнадцатилетняя Софья-Шарлотта в одном из писем матери впервые упомянула о том, что "каммерпрезидент Саксонии, возвратившись из Варшавы, рассказывал, что видел Алексея и нашел, что царевич умнее и симпатичнее, чем его описывают, он свободно говорит по-немецки, а его окружение состоит из умных и достойных людей".

В марте 1710 года Алексей побывал в Варшаве, был принят Августом II и через Дрезден поехал в Карлсбад. Неподалеку от Карлсбада, в местечке Шлакенверт он впервые увидел свою невесту и, кажется, молодые понравились друг другу. Во всяком случае Алексей писал Якову Игнатьеву: "Вышеписанную княжну я уже видел, и мне показалось, что она человек добрый и лучше ея здесь мне не сыскать".

В письме от 1 августа 1710 года Софья-Шарлотта писала матери о том, как Алексей живет в Дрездене, одном с нею городе: "Он берет уроки танцев у Поти, и его французский учитель тот же самый, который преподавал принцу (сыну Августа Сильного) и мне. Он изучает географию и говорит, что он весьма прилежен".

В других письмах, написанных ею осенью и зимой конца 1709 года, Софья-Шарлотта высказывала уверенность, что "Московское дело", - так называла она предстоящий брак - будет успешно завершено.