"Баллада большой реки" - читать интересную книгу автора (Ёсимото Банана)

Банана Ёсимото Баллада большой реки

* * *

Сейчас я уже и не вспомню, когда именно словосочетание «среднестатистический половой акт» потеряло для меня какой бы то ни было смысл. Я перепробовала все: мужчин, женщин, групповой секс, секс на свежем воздухе, секс за границей, трах под действием дури, секс в наручниках и тому подобное, кроме по-настоящему опасных для жизни способов. Оглядываясь назад, я не понимаю, когда я успела все это проделать.

Однако я уяснила для себя, что в нашем мире есть очень много людей, которые всю свою жизнь, до самой смерти, посвятили какому-нибудь поистине грандиозному делу: будь то выпечка хлеба, игра на скрипке или работа с глиной. Профессионалы, любители, тонкие натуры и простаки — эти люди нашли свое призвание в жизни, отдали все свои силы Делу с большой буквы. Только такой человек может сказать, что он по-настоящему прожил жизнь.

Эти люди обрели так называемый «Путь».

Каждый из нас ищет в жизни свое призвание — должно быть, поэтому мы и живем до сих пор. И мне кажется, что моя увлеченность сексом была не чем иным, как поиском Пути.

Я вспоминаю сцены из своей прошлой жизни. Людей, с которыми жила в то время. Чувства, которые тогда испытывала. Отчетливей всего сохранились в моей памяти моменты наивысшего блаженства, когда уже не чувствуешь себя, а тело словно тает, сливаясь с душой.

Укоризненная голубизна неба. Сияющий сквозь зелень листьев свет. В полдень мне было особенно грустно. Грустно настолько, что я была готова исчезнуть насовсем. Казалось — все вокруг напоминало о моем позоре.

Но не подумайте, что мне просто захотелось поговорить о сексе.

Я вообще считаю, что посвятила себя этому в какой-то мере случайно. Сложись обстоятельства иначе, и вместо занятий сексом было бы что-то другое. Мне просто требовалось как-то использовать свою бьющую через край энергию.

Не скрою: бешеное желание, доводившее меня до умопомрачения, служило наилучшим способом расслабления. Возбужденная до предела — то под воздействием новых поз, то под влиянием новых партнеров, — я чувствовала, как мое тело воссоединяется, срастается с моим внутренним «я».

Кончилось все тем, что в какой-то момент у меня возникли серьезные проблемы с печенью, и я перестала ходить на «сборища» и начала новую жизнь. Именно проблемы со здоровьем стали причиной отказа от моих прежних увлечений.

После выздоровления я устроилась служащей в одну из больших фирм. Эта фирма занималась высокими технологиями, программированием и тому подобными вещами. Разумеется, меня взяли туда по рекомендации моего отца.

Когда я разговаривала о жизни со своими новыми подружками, мне часто приходила в голову мысль, что я гораздо искушенней в вопросах секса, чем все они, вместе взятые. Раньше, когда я, как помешанная, безостановочно трахалась направо и налево, у меня не было времени сравнивать себя с другими. Но ведь это естественно: чем больше ты занимаешься чем-то, тем больше опыта приобретаешь, становишься мастером своего дела. Все забавы моих сверстниц казались мне детскими играми. Все, что они могли рассказать по поводу того, «сколько раз» или «в каком месте», было для меня повторением пройденного (когда? с кем? — уже не помню). И я думаю, что этот незаметно накопленный опыт придавал мне уверенности в себе.


Потом у меня появился жених. Мы познакомились год назад, а встречаться начали через месяц после знакомства. Наша первая встреча была живописна, словно картина. Тогда он работал в одной из компаний, сотрудничающих с нашей фирмой. Его старший брат (между ними была разница в год) только-только заступил на пост директора этой компании, заняв место отца.

В июле прошлого года их отец скончался, и меня отправили на церемонию похорон в качестве представителя нашей фирмы.

Никогда раньше я так не переживала на похоронах.

Мне не довелось познакомиться с покойным при жизни, но я не раз слышала, что он был прекрасным человеком. О нем также говорили, что он принимал подчас смелые, но верные решения, что работать с ним было одно удовольствие и что это был человек самых честных правил. Но даже если бы я этого никогда не слышала, я все равно догадалась бы о его душевных качествах — достаточно было одного взгляда на собравшихся в тот вечер на церемонию.

«Вот что такое настоящие похороны», — подумалось мне.

Все присутствующие как один искренне оплакивали покойного (который если и согрешил при жизни, то об этом уже никто не помнил), скорбели о нем, молились за упокой его души. Это зрелище, на мой взгляд, было даже слишком красивым. Человеческая жизнь — от рождения через зрелость до самой смерти — показалась мне вдруг донельзя прекрасной. Чересчур прекрасной. Я думаю, что за несколько часов, проведенных у гроба покойного, он сам и все мы, почтившие его память, обрели прощение.

Как и подобало случаю, кругом лежали венки из живых цветов. По залу печально разносились торжественные сутры. Каждый из нас чувствовал, насколько важно было для него присутствовать здесь в этот момент спонтанного единения.

Мне неловко говорить об этом, но похожее чувство, когда энергия большого количества людей собирается в один мощный, кристально чистый поток, я испытывала в прошлой жизни только во время бешеных оргий.

Мой будущий жених был вторым сыном в семье, поэтому во время похорон он оставался рядом с матерью, нежно поддерживая ее под руку. Супруга покойного, хрупкая женщина в возрасте, выглядела неожиданно молодо. От ее фигуры, облаченной в траур, веяло изящной, элегантной грустью. Эта женщина любила мужа, но вместе с тем она была готова принять его смерть — это показалось мне таким прекрасным…

Он тенью сопровождал свою мать. Траурные одежды, подобно глазури на чайных чашках, были Цветовым воплощением их состояния, подчеркивали охватившее их горе. Я засмотрелась на эту пару. Мне казалось, что они находятся в эпицентре энергетического вихря, и я не могла оторвать от них взгляд ни пока жгли благовония, ни когда выносили гроб. Именно энергия, исходящая от них двоих, объединила людей. Заставила всех присутствующих восхититься той жизнью, что прожил покойный.

Я знала наверняка, что он (в будущем жених, но кто же мог знать об этом тогда?) обратил на меня внимание. Так всегда происходит — если смотришь на кого-нибудь неотрывно, в конце концов он тебя заметит. Поймав его взгляд, я почувствовала непреодолимое желание поговорить с ним наедине.

Мы были почти одного возраста, но он так достойно переживал постигшее его горе, что это вызвало во мне немалое уважение и одновременно чувство сострадания к нему. Хотя на церемонии присутствовало много людей, мне показалось, что в глубине души он очень одинок и, кроме меня, нет никого, способного понять его настоящие чувства. Как бы ни было велико столпотворение вокруг, ты всегда узнаешь своего единомышленника. Казалось, мы плывем по людскому морю друг другу навстречу. Такие чувства испытывают очень близкие люди, встретившиеся после долгой разлуки.

Я не могла уйти просто так — это было невозможно. Поэтому перед уходом я подошла к нему и его матери и, слегка поклонившись, еще раз выразила свои соболезнования. Как мне хотелось, чтобы эта встреча не была последней!

Моя мечта сбылась. Через несколько дней он позвонил мне на работу…


Как-то раз я ужинала у него дома. После ужина он вдруг спросил:

— Пойдешь за меня?

И я не задумываясь ответила:

— Конечно.

Он живет на втором этаже большого дома у самой реки. Если открыть окно, его комнату сразу наполняет привычный шум бегущей воды. Ветер перепрыгивает через подоконник и приносит с собой в комнату кисловатый запах нагретого солнцем мелководья. Из окна видно улицу на противоположном берегу и ее отражение в серой воде. А ночью на речной ряби пляшет месяц.

В самом начале наших отношений я каждый день нарочно проходила по берегу реки мимо его дома. Глядя на окна его комнаты, я пыталась представить себе, что бы я почувствовала, зная, что больше никогда туда не вернусь. Нам не удавалось видеться чаще, чем раз в неделю, но иногда я приходила посреди ночи и оставалась ночевать. Все чаще я отправлялась на работу из его дома. Все чаще мне казалось, что сквозь шум воды слышны слова: «Я вечно теку вперед, вперед». И хотя я постоянно беспокоилась из-за наших странных отношений, этот незыблемый гул действовал как успокоительное. Так колыбельная песня успокаивает младенца

Иногда меня немного смущал тот факт, что, несмотря на молодость, он живет в такой просторной комнате. Дело даже не в величине жилплощади. Этим меня не удивишь. (Я росла в довольно-таки состоятельной семье — отец держал небольшое дело. Никто у нас не болел. Мне удалось окончить приличную школу, в которую поступают из приличных детских садов и из которой потом идут в приличный университет. Так что я не могу жаловаться на необеспеченное детство.) Скорее, я приходила в растерянность от его бескомпромиссности во всем, что касалось «Истинной Красоты». Я не понимала, как ему не жалко тех сил, времени и денег, которые он тратил на охоту за этой самой «Красотой».

Вся обстановка, собранная им в течение нескольких лет — от мебели до посуды, — производила страшноватое впечатление единого целого, возникшего для того, чтобы удовлетворить ужасные вкусы хозяина жилища. И если бы не сама комната, я бы давным-давно с криком «Какая безвкусица!» сбежала оттуда.

Но это не значит, что он был ужасным человеком. Совсем наоборот. Я многое поняла за время, проведенное в этих стенах с ним вместе. Я поняла, что заставило его остановить свой выбор именно на этой комнате. Во-первых, вид из окна. Во-вторых, само огромное окно. Ну и, конечно, река. Река — это центр комнаты, ее душа.

Динамичный пейзаж реки оправлен в оконную раму, как в картинную. Вот проплывает суденышко. Вот зажигаются городские огни. Никто и не заметил, а в небе уж полыхает закат. Шум реки подобен музыке. Он расцвечивает комнату, наполняет ее красками.

Он сумел заключить реку со всей ее природной мощью в пространство своего жилища Мини-река наподобие могучего мини-дерева бонсай. Жизненную силу, сокрытую в природе, он — словно бросив кому-то вызов — превратил в интерьер. Ему не пришлось заниматься планировкой и рассчитывать все до мелочей — гармоничное сосуществование географической среды с домашней обстановкой возникло само собой. И тем не менее в каждой отдельной детали сконструированного пространства чувствовался какой-то замысел, мерещилось некое скрытое намерение.

Этот факт интересовал меня больше всего.

Мне очень хотелось остаться здесь навсегда Просто жить в этой комнате вместе с ним, погрузиться в безвременье сотворенного им пространства, стать частью его жизни. Стоя у окна, раствориться в пейзаже, слиться с большой рекой, вдоль которой носится холодный ветер.

— Я так и думал, что ты согласишься, — сказал он и через секунду продолжил: — Знаешь, у меня есть предчувствие, что на нашей свадьбе только и будет что разговоров о том, как мы встретились на похоронах моего отца и полюбили друг друга с первого взгляда Тебе не кажется, что это плохое начало?

— Если ты волнуешься, давай не будем рассказывать гостям нашу предысторию. Придумаем что-нибудь красивое. На свадьбах у моих подружек все врали почем зря, — ответила я с улыбкой.

— Ну, раз уж это решенный вопрос, то мне осталось только познакомиться с твоими родителями, как это принято в приличных семьях.

Для меня важнее всего было его счастье. Я радовалась, поскольку радовался он.

— Вот увидишь, мои родители не будут против. Они, в общем-то, незлые. Я позвоню и договорюсь с ними. Мне кажется, что не возникнет никаких проблем. Во-первых, я уже говорила им, что у меня есть парень. А во-вторых, узнав об этом, они убедили себя в том, что я скоро выйду замуж.

Упомянув о проблемах, не могу не сказать вам о постоянном ощущении, что мне решительно чего-то не хватает в жизни. И хотя я (чаще всего необдуманно) то и дело ввязывалась во всякие авантюры, никакое переживание не могло завладеть мною до конца. Я будто смотрела, но не видела Слушала, но не слышала. Мне хотелось спрятать этот свой изъян. Обмануть всех, представив его как достоинство, как нечто прекрасное.

Иными словами, превратить его в «хобби», в «дело вкуса», в «изысканное занятие».

Похоже, что моему жениху, как и мне, чего-то не хватало. Только совсем другого. И я, вероятно заполнив некий пробел, красиво вписалась в его комнату, можно сказать принявшую меня с распростертыми объятиями.

Я прекрасно понимала, что наш случай практически ничем не отличается от историй других семейных пар. Именно поэтому меня беспокоило, что я обращаю на это слишком много внимания.

Что же касается чудесной комнаты — она бесконечно прощала мне все мои недостатки благодаря реке, которая уносит все с собой.

Большую часть времени я пребывала в невеселом расположении духа, переживала по поводу и без повода. Думала о каких-то далеких, несуществующих вещах.

Неважно, чем я была занята, — за завтраком, переодеваясь, лежа в постели и даже за чашкой утреннего кофе я могла вдруг погрузиться в бесконечные раздумья, предметом которых был гул ворочающейся за окном воды. Я забывала обо всех своих делах, испытывая неожиданное глубокое чувство раскаяния неизвестно в чем.

В такие моменты мне казалось, что я сливаюсь с комнатой, с заоконным речным пейзажем. Начинаю дышать ими. Дышать вместе с ними. Я чувствовала, что только три сущности в этом мире принимают меня такой, какая я есть: он, окно его комнаты и река.


Мама, с интересом глядя на меня, спросила:

— И ты не боишься входить в такую родовитую семью?


В последний раз я приезжала домой очень давно.

Как я и предполагала, отец не имел ничего против моего замужества: старшая сестра уже замужем, старший брат несколько лет назад тоже женился, так что родители успели привыкнуть к самой идее. Впрочем, выражение «не имел ничего против» не совсем верно по отношению к моему отцу. Похоже, вопрос о моей свадьбе его вообще не волновал. Сразу же после короткого разговора со мной он отправился играть с приятелями в маджонг.

Мы с мамой остались в гостиной вдвоем.

Брат с женой ушли в гости и к тому времени еще не вернулись.

Наш дом всегда выглядел картинкой под названием «низший слой высшего общества». И все члены нашей семьи вели подобающий этому определению образ жизни. Только я по неизвестной причине отбилась от стада, хотя, казалось бы, жила как все, руководствуясь общими правилами.

Мама открыла припасенную для этого случая бутылку вина — надо же как-то отметить радостное событие. Мы выпили. Я начала разговор:

— Да ладно, мам, не волнуйся. Он ведь младший в семье. Дело по наследству перешло к его брату. Да и вообще, он может делать все, что захочет. Как блудный сын.

В ответ захмелевшая мама сказала мне следующее:

— Знаешь, я ведь давно уже чувствовала, что с тобой произойдет нечто подобное.

— Что именно? — Я не совсем поняла, что имелось в виду.

— Ты всегда жила как будто в другой реальности. Была мечтательным ребенком. Но при этом, в отличие от своих брата и сестры, ты охотно помогала мне. Для тебя не составляло труда вынести мусор, убрать в комнате, погулять с собакой. Я вот что хочу сказать. Понимаешь, замужество — это очень реальная штука, которая длится изо дня в день. Надеюсь, что ты справишься, и хотя мне неудобно говорить с тобой об этом, не забывай, что деньги играют немалую роль в семейной жизни.

И в этих словах была вся мама. Именно такая, какой она запомнилась мне с детства.

Отец не изменял ей, но он коллекционировал фарфор и фаянс. В погоне за приличной коллекцией он потратил чуть ли не целое состояние и не раз становился жертвой обмана. Мама была убеждена, что если бы не увлечение фарфором, то папа давным-давно увлекся бы чем-нибудь другим. Например, женщинами. Поэтому она безропотно сносила папину причуду.

По сравнению с покойным отцом моего жениха папа был недостаточно динамичен для того, чтобы успешно управлять компанией. Он был слишком утонченным, слишком деликатным для своей должности. Я понимаю, что это звучит снобистски, но таково истинное положение дел.

Что остается такому сложно организованному человеку, как мой папа, вынужденному принимать решения и держать в своих руках заработки (читай: судьбы) других людей? Остается хобби. Любимое дело.

«Любимое дело» — это ключевые слова. Они касаются нашего становления как личности. Они касаются всей нашей жизни.

— Несмотря на то что ты человек, уверенный в себе, и крепко стоишь на ногах, я всегда беспокоилась за тебя. Тебя вечно заносит куда-нибудь. А все потому, что ты родилась у реки, — вдруг сказала мама.

— Что? Кто это родился у реки?

— Ты, конечно.

— А разве я не родилась в той же больнице, что и брат с сестрой?

— Неужели я тебе не рассказывала? — удивилась мама — Ты родилась не в Токио, а в маленькой больнице неподалеку от дома моих родителей. В то время у папы были проблемы с работой, а у меня были проблемы с папой. Я перенервничала и очень плохо себя чувствовала. Поэтому-то и решила поехать к родителям, чтобы рожать в благоприятной обстановке. Родители тогда жили в небольшом городке. Их дом стоял на берегу реки. Из окна моей комнаты была видна плотина. Бывало, я часами смотрела на реку. Честно говоря, за то время, что мы с папой жили в Токио, я очень устала от постоянных забот: муж, дети, уборка, готовка… Поэтому, воспользовавшись возможностью, я отдыхала как могла. Часто я брала тебя, еще совсем крошечную, к реке, и мы проводили там почти целый день: я прижимала тебя к себе и неотрывно смотрела на несущуюся воду. Так прошло полгода А потом приехал твой папа, чтобы забрать нас в Токио. Все это время я была такой одинокой.

— Я ничего об этом не знала, — задумчиво произнесла я и, помолчав, спросила: — Мам, а когда ты смотрела на воду, тебе не хотелось прыгнуть вместе со мной в реку?

— Ни разу. — Мама тихо рассмеялась, взглянув на меня честными глазами. — Тогда все было размыто, неопределенно. Я неважно себя чувствовала, ничего не могла делать. Целыми днями гуляла, думала о том о сем. Мне кажется, это было самое спокойное время в моей жизни. «Как, интересно, называется вон тот красный цветок?» или «Смотри-ка, этот дедушка каждый день сюда приходит. О чем он думает, глядя на реку?» — такого рода мысли занимали меня изо дня в день. Как будто под воздействием знакомого с детства пейзажа я превратилась в маленькую девочку. Теперь я понимаю, что проведенные у родителей полгода были для меня жизненно необходимы. Мне приятно вспомнить о том беззаботном времени.

«Что-то не верится», — подумала я.

Хотя мама рассказывала легко и с изяществом, мне стало не по себе, когда я услышала эту историю.

Однажды холодным вечером (это произошло в середине зимы, когда странный обряд помолвки был уже у нас за плечами) я, как всегда, работала в офисе. Где-то около пяти мне позвонили по внутренней линии. Я сняла трубку.

— Акеми? — женский голос отчетливо произнес мое имя.

Очень знакомый голос. Я напряженно вспоминала.

— Я слышала, ты выходишь замуж.

Вспомнила. Одна из знакомых со времен моей разгульной юности. Очень элегантная замужняя женщина.

— Я случайно об этом узнала Натолкнулась на К., и он рассказал мне о твоей помолвке. А ты разве еще встречаешься с кем-нибудь из той компании?

— Они с больными не общаются. — Я позволила себе короткий смешок.

Она рассмеялась в ответ:

— Да, в их мире здоровье — главный капитал.

Я отношусь к тому типу людей, которые полностью меняют круг общения на каждом этапе своего развития. В старших классах, например, я совсем не общалась со своими товарищами по начальной школе. Если делать много разных вещей одновременно, хлопот не оберешься. Так и здесь, я свела к минимуму всякое общение со своими прежними «развеселыми» знакомыми. Случайно сталкиваясь с кем-нибудь из них на людях, я чаще всего молча проходила мимо. Таким образом, как только я перестала ходить на «сборища», связь с ними сама собой прервалась. Как ни странно, у меня не было особой ностальгии по тем временам.

Но с этой женщиной дело обстояло иначе. Будь это любой другой из моих бывших знакомых, я бы попросту бросила трубку или, фальшиво поддакнув пару раз, закончила разговор.

Однако ее звонок обрадовал меня.

Мне было приятно, что, несмотря на наше очень недолгое знакомство, она помнила обо мне и интересовалась мной.

К нам ее привел кто-то из компании. Она искала «тихую девочку для лесбийской любви», которая не будет вмешиваться в ее личную жизнь. «Если такая отыщется, — сказала она мне при первой встрече, — передайте ей, что меня можно найти на частной вилле в Каруйзаве. Я буду там в полном одиночестве, так как переживаю сейчас тяжелую депрессию». Подумав, я приняла ее предложение и отправилась в Каруйзаву.

Неделю мы прожили на вилле, а потом отправились на Хоккайдо, где провели вдвоем полмесяца, окончательно махнув рукой на ее мужа, который тогда занимался в основном своей любовницей и, разумеется, все это время отсутствовал.

Это было пять лет назад. Первый раз за пять лет я услышала ее голос:

— Ну, как бы то ни было, я тебя поздравляю!

— Спасибо.

— Знаешь, после свадьбы ты уже не сможешь жить так, как жила раньше. Ты понимаешь, что я имею в виду. Я позвонила, просто чтобы сказать, что ты не такая, как все. Есть в тебе что-то особенное.

— О чем ты?

— Ты такой человек, с которым приятно быть рядом. Смотришь на тебя и думаешь: «Ну вот, все мои мучения позади». Чем дольше остаешься с тобой, тем больше узнаешь нового. Как бы это сказать… Ты даришь надежду. Откуда ни возьмись появляются новые возможности. Помнишь, когда мы были на Хоккайдо? По правде говоря, сначала мне не очень-то хотелось ехать, но в конце концов мы получили массу удовольствия. Тогда ты жила в своем внутреннем мире и сейчас, похоже, ничуть не изменилась. Твое присутствие успокаивало меня. Все в тебе было таким интересным. Я наблюдала за тобой, как следят за развитием сюжета в фильме. Ты сам не принимаешь участия в фильме, но на экране все время что-то происходит, ведь так? И тебя как бы затягивает внутрь фильма. С силой. От этого не уйти. Ты сам не замечаешь, как это происходит. —

Она говорила очень медленно, тщательно подбирая слова.

Я перебила:

— Ты же знаешь, что не сможешь быть счастливой, даже если мы будем вместе.

— А что такое счастье? Мне очень понравилось путешествовать вдвоем. Неужели существует какое-то счастье больше этого? — Она помолчала, потом продолжила: — Прекрасно, если ты изменяешься в такт движениям своей души. Так что лучше всего не возвращаться к прежней жизни. Вычеркнуть ее из памяти. К тому же и возраст берет свое, красота увядает и тому подобное. Ну и конечно, СПИД… Самое главное — уметь вовремя остановиться.

— Спасибо за все.

— Желаю счастья в личной жизни. — Она повесила трубку.

Мы обе знали, что это наш последний разговор. Следующего не будет.


Я очень хорошо помню все, что связано с ней.

Ее вилла была расположена в маленькой рощице. Вокруг было еще несколько частных домов, однако это здание, небольшое, но шикарное, выделялось из общей массы стандартных построек.

Как и при первой нашей встрече, она посмотрела на меня не взглядом оценщика, но взглядом ценителя.

Стоя в дверях, закутанная в махровый банный халатик, она безотрывно глядела на меня. На мне были джинсы и кожаная куртка. Я не знала, на какой срок еду, поэтому привезла с собой огромную сумку, набитую необходимым барахлом. Эта сумка — зеленый «Луи Вюиттон» — до сих пор у меня, а тогда я только ее купила и была рада возможности пощеголять обновкой.

Мой визит оказался гораздо приятней, чем я предполагала.

Мы стали неразлучными, хоть и выглядели несколько странно и, может быть, даже смешно.

Она любила готовить, но при этом была абсолютно безрукой. На какую-нибудь мелочь вроде закуски у нее уходила куча времени. Такой тип часто встречается среди богатых людей: повеселиться, просто почувствовать себя хорошо было для нее гораздо важней секса. Она была красивой женщиной с сильно развитой интуицией.

В первый вечер я помогла ей зажечь камин (она, что неудивительно, понятия не имела, как это делается), и так как мы перепачкались сажей с ног до головы, было решено помыться. Вдвоем мы залезли в маленькую мраморную ванну с забавными ножками в виде кошачьих лапок.

Позже, сидя у камина, мы потягивали виски и ждали прихода ночи. За все это время мы едва перекинулись парой слов. Наше ожидание не было пошлым. Не было в нем также изнуряющего, зудящего желания. Так после ясного, безоблачного утра ожидаешь не менее прекрасный закат. Приятное, щедрое ожидание того, что неминуемо должно произойти.

Все ее тело было напряжено, словно под действием какой-то внутренней боли. Чувствовалось, что она устала и хочет отдохнуть от жизни. Но вот старое кружевное одеяло тихо соскользнуло на пол — началась наша первая «брачная» ночь. Сначала меня не покидала мысль, что на этой кровати она спала со своим мужем. Но потом все отошло на второй план… Мы занялись бесконечно качественным и количественно бесконечным сексом.

Оказалось, наши вкусы схожи во всем, что касается постели и чувственной любви.

Под утро мне стало казаться, что мы живем вдвоем на этой вилле посреди гор уже лет десять. Лучи солнца, продираясь сквозь ветви, неслись в прозрачном воздухе и пронзали мое сердце насквозь. Мне было так сладко. Она свернулась рядом со мной калачиком. В воздухе стоял тонкий запах ее тела. Любовь захлестнула меня.

У нас повелось, что во второй половине дня мы смотрели видеофильмы, а ночью без устали любили друг друга. С утра каждый занимался чем хотел в ожидании ночи.

Мы почти не разговаривали, практически не смеялись, но это не мешало нам чувствовать себя прекрасно. Мне часто казалось, что воздух вокруг меня истончается и я растворяюсь в голубом кебе над лесом.

Когда она предложила поехать вместе на Хоккайдо, мне стало интересно, сколько времени продлятся наши отношения и куда они нас заведут.

Но все осталось как прежде. Ничего не изменилось.

Она ежедневно испытывала страстное желание и не раз доходила до экстаза в постели. После оргазма она обычно с невероятной нежностью любила меня.

Это продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день в гостиницу, где мы остановились на Хоккайдо, не позвонил ее муж и не пригрозил ей разводом, если она не вернется.

За то время, что мы провели вместе, мы успели просмотреть пару десятков фильмов, совершить несколько вылазок в город и даже покататься на лыжах. Вернувшись с лыжной прогулки, мы пили в номере горячий кофе и жаловались друг другу на боль во всем теле.

Хотя заранее было ясно, что наступит день и мы вынуждены будем расстаться, когда это случилось — мне стало очень одиноко. Наше совместное существование было совершенным. Настолько совершенным, что не оставалось никакой возможности продолжать встречаться в Токио. Этот союз был изначально обречен, как и все совершенные союзы.

Мы расстались в аэропорту Ханэда.

За время полета мы не проронили ни слова. Даже сейчас, когда я вспоминаю чувство одиночества, охватившее меня в самолете, я с трудом могу удержаться от слез. Сквозь ее солнцезащитные очки было заметно, что и она вот-вот расплачется.

На прощанье она протянула мне толстый конверт, украшенный по краям цветочками. Я смотрела, как она садится в такси, как такси отъезжает и пропадает в потоке машин. Я точно знала: мы уже никогда не встретимся. Только что она была рядом, держала меня за руку, целовала Такая близкая — я знала о ней все, все ее сокровенные тайны. Но ее больше нет.

Как мне было одиноко.

В конверте лежало пятьсот тысяч йен и два по-ляроидных снимка, сделанных в Каруйзаве. На одном я улыбаюсь во время прогулки в роще — много стволов, солнца и голубого неба На другом тоже я — голышом лежа на кровати, читаю журнал. В руке стакан лимонада

Может быть, она не хотела оставлять никаких напоминаний обо мне. Может быть, не хотела оставлять улик. Но вполне возможно, что это простая сентиментальность. Я так и не поняла, что заставило ее вложить снимки в конверт с деньгами. В любом случае мне было очень грустно. Я до сих пор храню эти фотографии.


Незадолго до свадьбы я уволилась с работы. Через несколько дней после увольнения я пила, как обычно, двойной эспрессо в кафе «Дотур» в Аояме и к великому своему удивлению неожиданно столкнулась с К.

Я кожей почувствовала прикосновение судьбы. Что-то происходит. Прошлое змеей подползает ко мне, извиваясь, угрожает моему замужеству. Ужасное чувство.

В доме моего жениха среди прочей утвари имелся аппарат для приготовления эспрессо. Поэтому я могла когда угодно выпить крепкого кофе, не покидая дома. Но за время своей работы в компании я очень привыкла к тому жиденькому напитку, который подавали в этом кафе. Поэтому, уже уволившись, я специально приходила сюда выпить чашечку-другую. На этот раз я возвращалась домой с покупками и по дороге заглянула в «Дотур». Было около шести вечера. Я сидела за столиком, задумавшись о чем-то, не глядя на происходившее вокруг. Поэтому я не заметила, как в кафе зашел мой давний знакомый, видеть которого сейчас мне хотелось меньше всего на свете.

С другой стороны, если бы меня спросили: «С кем из своих бывших друзей ты хотела бы встретиться до того, как выйдешь замуж?» — я бы без сомнения выбрала именно К.

На секунду мне показалось, что я бессознательно окликнула его.

Но нет. Это он неожиданно произнес мое имя:

— Акеми?

Он смотрел на меня горящими глазами. Окончательно растерявшись, я даже не попыталась сделать вид, что он меня с кем-то путает. А виртуозная ложь такого рода — дело тонкое. Если момент упущен, ничего уже не поправишь.

— Давно не виделись. — Я придала лицу озабоченное выражение.

Но это ни в коей мере не повлияло на его воодушевление. Он с улыбкой от уха до уха уселся за мой столик.

— Ну так что, значит, свадьбусправляешь?

— А ты, значит, на весь свет об этом трезвонишь? — я попыталась ответить в тон.

— Да я без злого умысла. Просто удивился очень.

— И что ты теперь поделываешь? — Мне показалось, что самое время сменить тему. — Ну, после того, как пузырь* ( Пузырь — прямой перевод англ. bubble. Имеется в виду экономический кризис, начавшийся в Японии в конце 80-х — начале 90-х годов.) лопнул?

В свое время он руководил компанией, занимавшейся импортом антиквариата из Испании и других стран. Для того чтобы улучшить свое финансовое положение, он чуть ли не силой заставлял людей покупать свой товар. Правда, все, что он продавал, было очень высокого качества и, кроме того, считалось вещами исключительными — его магазин пользовался популярностью. Потом прошел слух, что его предприятие разорилось.

— Что я делаю теперь? Да все так же работаю. Открыл небольшую лавочку. Работа в основном ночная — развозить по домам заказы. Мы специализируемся на европейской кухне. Кстати, я неплохо на этом зарабатываю. Желающих устроиться на работу пруд пруди. Теперь я занимаюсь только руководством, а вначале еще и готовил. Я теперь профессор жареной картошки. — Он засмеялся.

— Да, всякое бывает.

— Но, как всегда, жизнь прекрасна!

— А как дела у остальных?

— Живут дружно, СПИДом не болеют.

— Да ну?

Бессмысленный получался разговор, но тут он вдруг резко произнес:

— Знаешь, я сейчас кое-что тебе скажу. Только не обижайся. Если ты имела неосторожность вляпаться в это — тебе будет не так просто отвертеться. Любому было бы трудно, а тебе в особенности. Ты ведь из тех бабенок, которые днем, сидя на рабочем месте, кончают при мысли о выходных.

— Что-то никак не вспомню, о чем ты говоришь. Видимо, госпитализация пошла мне на пользу.

— Да, ты всегда была такая. Всегда сидела с каменным лицом в стороне от компании. Я-то думал, что это нарциссизм самого низкого пошиба. Но ты, похоже, просто искала чего-то другого. Такого, о чем собиравшиеся там лохи даже понятия не имели…

— Я всегда интересуюсь только тем, чем занимаюсь в данную минуту, — бесстрастно произнесла я.

— Ты думаешь, что свадьба пойдет тебе на пользу? Думаешь, это тебя защитит? Ты что же, можешь променять свою жизнь на беззаботное существование в симпатичной квартирке? — В его словах было больше искреннего удивления, чем сарказма.

Я вспомнила, что в жизни он был так же откровенен, как в постели.

Вот тут-то меня и настигла ностальгия. Минутная слабость — и я целиком во власти прошлого — все вокруг пропиталось духом того времени, я чувствую сладкую дрожь во всех членах. Прошлое с силой захлестывает меня, но я сопротивляюсь:

— Представь себе, что я хочу снова стать маленькой девочкой и ходить в детский сад. Надеюсь, тебе ясно, что это невозможно. Так вот, то, о чем ты говоришь, невозможно еще в большей степени. Все кончено. Секс меня уже не интересует.

— Неужели? Вспомни, сколько сил и энергии ты положила на это дело. Знаешь, дорогуша, ты ведь единственная в своем роде. Я никогда — ни до, ни после тебя — не встречал ни в ком столько пламенной страсти.

— Вот я и перегорела. Слишком пламенная была. Хватит с меня. Я обычно не делаю того, чего не хочу делать. Или ты считаешь, что в такой позиции есть что-то плохое? Напомни мне, разве в нашей компании не все так поступали? А ты, кажется, последний стыд потерял: пытаешься объяснить мне, чего я на самом деле хочу.

Я говорила, а сама присматривалась к нему. В нем было что-то странное. Раньше я ничего подобного не замечала. Вероятно, за то долгое время, что он выставлял разным людям на обозрение всевозможные части своего тела (которое принято показывать только супруге или врачу), внутри него что-то повредилось.

— Так ведь, в отличие от тебя, я не гений.

— Ты о сексе? — Я рассмеялась.

— Я не о сексе, а о твоей исключительной способности наслаждаться каждой секундой жизни. О твоем гениальном умении идти только вперед, не жалея ни о чем. О твоей феноменальной вере в то, что ты движешься куда-то: «достигаешь совершенства в…», «теряешь интерес к…» и переходишь на следующий этап. Но ведь это обман. На самом-то деле всю свою жизнь люди топчутся на одном и том же месте!

— Я не вижу никакого смысла в теоретических рассуждениях. Мне просто осточертело постоянно находиться среди людей, быть частью группы. Я не могла больше оставаться в этом замкнутом пространстве, вбирающем в себя все новые и новые человеческие ресурсы только для того, чтобы раздавить и обезличить их. Эта омерзительная система больше всего напоминает тайное сообщество полоумных заговорщиков. Некоторое время мне казалось, что все чудесно, все дозволено и можно ничего не бояться. Даже смерти. Я чувствовала себя как в сказке и днем, и ночью. Но когда это время прошло, в одну секунду мне все опостылело… Ты катался когда-нибудь на американских горках?

— О чем это ты? Не был я ни на каких горках.

— Все садятся в вагончики, которые въезжают на высокую гору. Представь себе, на фоне заката, с дикой высоты по крутым петлям аттракциона несутся маленькие вагончики. Люди, сидящие в них, на какое-то мгновение становятся единым целым. Они орут от страха. Ты видел когда-нибудь, чтобы японцы орали? — а они визжат, не переставая. Они чувствуют, что не зря ехали в Диснейленд. Им радостно от того, что в этот погожий день они прокатились на американских горках. А с другой стороны, им грустно. Они знают, что этот день уже никогда не повторится. Они знают, что больше никогда не увидят тех, с кем в течение нескольких страшных мгновений неслись вниз на бешеной скорости. Их счастье, их единение длилось всего лишь три минуты.

— Ну и что?

— Вот так и наша компания: ощущение счастья и единения прошло, и все стало невыносимым. Видимо, я просто перенапряглась. — Я продолжала развивать свою мысль, хотя чувствовала, что чем больше я говорю, тем меньше он понимает. Мне не слишком важно было — поймет он меня или нет, но рассказывала я доходчиво, в лучших традициях художественной литературы. Не могу сказать, чтобы я лгала, хотя и всей правды не сказала…

Пришло время, и, как созревший плод падает с ветки, я оставила свою прежнюю компанию. Теперь я удалялась от нее, подобно речной воде, несущейся неизвестно куда. И в моей реальности не было места теоретическим рассуждениям.

Зачем же я пытаюсь объяснить ему, что со мной происходит?

Не иначе как во имя того уважения, которое я когда-то испытывала к этому человеку. В память о былой привязанности.

— Ты разве себя не помнишь? — спросил он. — Ты была неотразима. Я восторгался тобой, боялся тебя. Не раз мне казалось, что ты просто сумасшедшая. Мне казалось, что ты самая неистовая во всем мире. Способная пожрать всех и вся. После тебя я много кого встречал и много о чем слышал. Но, видимо, существует какая-то граница, которую мы не в состоянии перейти. Ни в ком я не находил твою безумную искренность. Ты думаешь, после свадьбы тебе удастся забыть эту страсть?

«В этом-то вся разница. Я не знаю, как тебе, но лично мне надоело. Я устала от бессмысленного мельтешения. Кончилось то время, когда я, как девочка, не спала ночами оттого, что мне хотелось получить то-то и то-то или сделать так-то и так-то.

Скорее всего, у нас просто разный порог насыщения. Ты, похоже, не против хоть всю жизнь по выходным трахаться с этими придурками. А меня достало». — Я не находила подходящих слов, чтобы более или менее пристойно выразить эту мысль, поэтому промолчала. Кроме того, мне не хотелось обсуждать с ним заключенный в этой мысли намек на «дискриминацию» и «гениальность».

Он живет как живет. Наслаждается тем, что предоставляет ему его окружение. Только вот с годами его жизнь начнет рушиться, и все явственней будет проступать наследство, оставленное буйной молодостью, — странности в поведении и в способе общения.

— Знаешь, дорогуша, — второй раз за время беседы он назвал меня дорогушей, — именно про тебя я никогда бы не сказал, что ты оставишь свои излюбленные забавы и выйдешь замуж. Твой муж, наверное, классный парень. И, судя по всему, он создаст тебе прекрасные условия.

После болезни, когда я прервала отношения с прежней компанией и только-только начала работать в своей фирме, меня не покидало странное ощущение. Скорее всего, оно было связано с нервным истощением. Мне казалось, что у меня подергивается щека каждый раз, когда я пыталась что-нибудь сказать. Это чувство усиливалось, если я была усталой, раздраженной или взволнованной. Так продолжалось полгода.

Половое влечение похоже на чувство голода. Если обожраться до полуобморока, то заболеешь. И точно так же, если переборщить с сексом, в дальнейшем не избежать неприятных последствий.

Но постепенно я вошла в колею. Сексом занималась не больше, чем обычные люди. Ходила, как все, на работу, обедала с подружками, покупала одежду. Ночью спала и просыпалась, как положено, утром. Кожа моя стала нежной, упругой. На меня перестали накатывать приступы безумного желания. И я наконец осознала, что, кроме секса, в мире есть немало прекрасных и увлекательных вещей. К. все это время неизменно продолжал встречаться со своими старыми знакомыми и в стотысячный раз проделывал то же самое, что делал каждые выходные.

Меня передернуло от этой мысли. Все-таки хорошо, что я — это я. Хорошо, что мне удалось вовремя с этим завязать. Должно быть, Бог и вправду есть. И когда наступает опасный момент, он дает нам знать об опасности.


Прощаясь, мы сказали друг другу «до встречи». Но я подумала, что вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся. Ну разве что случайно столкнемся в кафе.

«А ведь я тебя так любила…» Стояла поздняя осень. Я шла в одиночестве по старой усталой улочке. Ветер раздувал полы моего пальто. Вокруг царила мертвая тишина, тени домов росли, становясь все темней, и мне казалось, что никогда больше не взойдет солнце.

«Твое тело, доказывая в очередной раз грустную истину, что человек есть всего лишь человек, отвергало одних и всеми силами желало других. Ты был обворожителен, на тебя было не жаль тра-I тить время.

Если бы ты был чуть более ласковым и чуть менее усталым. Если бы ты не наговорил мне грубостей. Если бы ты просто вспомнил со мной те времена… Поддавшись ностальгии, я, наверное, уже ехала бы с тобой черт знает куда. Мы бы заночевали где-нибудь вместе и, как в былые времена, загудели на месяц-два, не разлучаясь, не выходя из комнаты, забыв обо всем на свете. Даже если бы мне пришлось для этого пожертвовать своим замужеством…

Но ты не сумел понять мои чувства. На протяжении всей нашей встречи ты вел себя, сам того не замечая, как одинокий, жалкий щенок, которого выгнали из дома. Мы с тобой где-то разминулись, и теперь все больше удаляемся друг от друга…»

…В то время как я, бесцельно прогуливаясь, думала о нашей с К. встрече, меня тихо обогнал велосипед. На багажнике сидела девочка лет пяти. Она неотрывно смотрела на меня, не обращая внимания на мать, усердно крутящую педали. Тонкие девчоночьи косицы танцевали на ветру. На лице ее застыло скучающее, взрослое выражение. С озабоченным видом она смотрела на все сверху вниз.

Мне пришло в голову, что я веду себя совсем как эта девочка (если выражаться метафорически, а не в терминах психоанализа).

Кто-то все время продвигает меня, защищает, заботится обо мне, балует. Мне совсем неплохо живется в Японии. Я нахожусь даже в несколько более выгодной позиции, чем другие, — у меня больше жизненного опыта. Хоть я и делала в прошлом вид, что безгранично увлекаюсь сексом, я особенно не рисковала — с чужаками не путалась, не позволяла фотографировать. То есть я не отношусь к тому типу людей, которые ни с того ни с сего отправляются в Африку копать колодцы. А жаль. Тогда бы мне было все равно.

А так… я не сильно отличаюсь от злополучного К.

Мы оба завязли в городе по уши и, похоже, проживем здесь до самой смерти без особой надежды на светлое будущее.

Да и вообще, что такое надежда? Даже если бы она существовала — нечто блестящее и переливающееся всеми цветами радуги где-нибудь в недосягаемости, — ясно как день, что мне не удастся вместить в себя заключенную в ней мощную энергию. В этом городе нет надежды. Нет ее ни в глазах прохожих, ни в телевизионных передачах, ни в торговых центрах.

Я выросла в этом городе. Выросла под звук извечных «разговоров за соседним столиком», настолько бессмысленных, что мне хотелось поколотить каждого, кто принимал в них участие.

К. думал, что сможет обрести надежду через интенсивный секс. Поэтому он занимался этим ежедневно, пытаясь таким образом раствориться без остатка в жизни, навалившейся на него всей тяжестью.

А мне надоело так жить. Вместо этого я строю алтари и возлагаю на них себя в качестве жертвы. И я не знаю, кто из нас двоих прав, но мне кажется, что сейчас со мной происходят очень хорошие вещи. Хотя в одном я согласна с К. — я тоже топчусь на месте, только имитируя движение вперед. И эта моя нерешительность не исчезнет никогда — ни после пышной свадьбы, на которой я увижу слезы счастья на глазах своих родителей, ни после родов, когда я почувствую тяжесть собственного ребенка у себя на руках.

Я не знаю точно — быть может, в этом виновата эпоха. А может быть, причина кроется в моем характере. Или же нечто, веками существовавшее в нас — людях, — вдруг исчезло, и мы потеряли дорогу. И когда вновь и вновь я оказываюсь в этом тупике, все кажется мне таким далеким, чужим: все мои переживания, радости и печали.

Моя жизненная эстетика, моя возвышенная грусть — всего лишь миниатюрный садик, разбитый в коробке с песком. Садик, обреченный вечно оставаться в коробке как олицетворение фрагментарности моего существования.

Я окончательно впала в депрессию.

Но, вероятно, призраки прошлого все-таки выбились из сил. Оставив меня в покое, они попрятались по черным топким канавам.


В субботу днем, когда я уже собиралась выходить из дома, заверещал дверной звонок. «Неужели почта?» — перебирая в уме других возможных посетителей, я пошла открывать. К моему удивлению за дверью стоял отец.

Немного смутившись, я пригласила его войти.

Мне было трудно поверить собственным глазам — отец здесь, но без мамы.

— Не волнуйся, я скоро уйду. Спешу на работу. Даже таксиста не отпустил — попросил внизу подождать.

С этими словами отец, с годами пополневший — а ведь в молодости был тощ как спичка, — тяжело опустился на стул в гостиной. В руках он держал большой узел.

— Это что? — я вопросительно посмотрела на него.

— Я подыскивал тебе подарок и в чулане нашел вот это. Бидзэнский фарфор. Лучше уж использовать его по назначению, чем держать просто так, для коллекции.

Отец развязал красивый платок и открыл деревянный ящик. На свет показалась огромная тяжелая посудина.

— Спасибо.

Я убедилась в том, что целью папиного визита было вручение мне подарка, и обрадованно улыбнулась.

Я ждала, что отец, так сказать, откланяется и выйдет — задание выполнено, а разговаривать нам особо не о чем, — но он все так же неподвижно сидел на стуле.

— Папа, ты хочешь мне что-то сказать?

— М-м… — он колебался. Потом произнес: — Я не уверен, стоит ли рассказывать тебе об этом…

— О чем?

— Мне казалось, что для тебя лучше, если ты и дальше будешь жить, ни о чем не зная. До сегодняшнего дня я ни с кем эту тему не обсуждал. Но, видишь ли, ты переезжаешь в новый дом. Когда я услышал, что он находится на берегу реки, мне стало ясно, что я — для твоего же блага — должен тебе это рассказать.

— Это, наверное, про маму, — вслух сказала я, а про себя подумала, что он приехал ко мне один, поскольку хочет рассказать то, о чем можно говорить только в мамино отсутствие.

— Да. Я хочу рассказать тебе о том, что произошло сразу после того, как ты родилась.

— Это про то, что на самом деле я родилась не в Токио, как вы всегда говорили? Мама мне уже рассказала.

Услышав это, отец погрустнел.

— Незадолго до твоего рождения у меня случились неприятности на работе. Кроме того, у меня была любовница — я даже собирался закрыть дело и жениться на ней. Но мамино душевное состояние сильно ухудшилось, да и ты должна была вот-вот родиться, поэтому в конце концов я поругался с любовницей, и мы расстались.

— А мама об этом знала?

— Конечно знала. Потому и заболела.

Отец был все так же грустен. Теперь я поняла, по какой причине он после моего рождения сосредоточился только на семье и на фарфоре. Если бы все сложилось иначе, я могла бы сейчас жить совсем по-другому. Или не жить вовсе…

— После того как ты родилась, вы с мамой около полугода провели в доме бабушки. Бабушка только потом переехала в Токио, а тогда жила в маленьком городке. Ее дом стоял у реки. Об этом ты тоже слышала?

— Ага.

— Я приехал впервые тебя повидать, когда тебе было уже полгода. Мамы не было дома, и бабушка с улыбкой сказала мне: «Она на реке. Днем она всегда ходит на реку». Хотя бабушка мило улыбалась, мне почудилось, что за этой улыбкой что-то кроется, как будто она пыталась меня о чем-то предупредить. Не дожидаясь возвращения твоей матери, я пошел к реке. На саму плотину нельзя было спуститься, но зато прямо над ней был перекинут мост, с которого можно было любоваться бурлящей водой. Узкий мост — по нему с трудом могла проехать машина — тем не менее был очень высоким. На нем, прислонившись к перилам, стояла твоя мама. Тебя, еще совсем кроху, она прижимала к груди. Мне стало страшно, когда я это увидел. Прохожих не было, но если бы кто-нибудь посторонний оказался поблизости, я уверен — он бы попытался увести твою мать оттуда. Мама смотрела на воду, обняв тебя и сильно перевесившись через перила. Должно быть, она глубоко задумалась и ничего не замечала. Ты висела прямо над водой. Когда я подошел и заговорил с ней, она посмотрела на меня с умиротворенным помолодевшим лицом, как на нашей первой встрече во время сватовства. Я успокоился. Взял тебя на руки, подержал. Мы разговаривали о том о сем, о каких-то мелочах. Вдруг она замолчала. Когда я спросил, в чем дело, она неожиданно принялась на меня кричать, а потом — буквально через секунду — схватила тебя и бросила в реку. Конечно, мы тут же побежали тебя спасать. К счастью, там, куда ты упала, было неглубоко, а течение слабое. Поэтому ты практически не пострадала и в больнице уже улыбалась вовсю. Но мама была в шоковом состоянии. Она ни на что не реагировала и, казалось, ничего не соображала. Когда она пришла в себя, она долго плакала и просила у тебя прощения. Вскоре ее положили на лечение в одну из больниц в Токио. Я тогда о многом передумал и решил, что так дальше нельзя, надо все исправить, зажить новой жизнью. Я навещал маму в больнице каждый день. Она постепенно поправлялась. Она знала, что попала в больницу из-за нервного истощения, знала, чем было вызвано это истощение… Единственное, чего не сохранила ее память, — тот эпизод на реке, когда она бросила тебя в воду. Я думаю, она до сих пор об этом не знает. Хотя, конечно, не могу быть уверен полностью. Постепенно она окончательно восстановилась и выписалась из больницы. Мы снова зажили все вместе, радуясь тебе — нашей новой дочке. О том, что дома были серьезные проблемы, может быть, смутно помнит твой старший брат. А твоя сестра в то время была еще совсем несмышленышем. Как бы то ни было, об этом случае знали только я и бабушка. Вначале я очень беспокоился, что могут быть ужасные последствия. Я ходил с тобой I в больницу на консультацию, но все было в полном порядке — ты даже воды не боялась, — и я успокоился. Часто бывает, что после замужества прошлое выходит на поверхность. Поэтому я решил, что, если я тебе расскажу, наряду с плохим в этом будет и хорошее…

Отец замолчал.

Я, в общем-то, не удивилась его рассказу.

Меня охватило мощное чувство уверенности. Я словно окончательно убедилась в том, что знала с самого начала Знала, но не была уверена. Это чувство наполнило меня до краев с такой силой, что защемило сердце. Я не могла произнести ни слова.

— Ты в шоке? — спросил отец.

— Нет. Вот если бы вы с мамой были в ссоре до I сих пор, наверное, я была бы в шоке, но, сколько я себя помню, дома всегда было все хорошо.

— Ну вот и ладно. — Отец с облегчением вздохнул. — По сути дела, для нашей семьи ты стала ангелом-спасителем. Я с новыми силами принялся за работу и на других женщин с тех пор даже не смотрел. Что тут скажешь — каждый человек хоть раз в жизни ошибается.

«Ладно, — подумала я, — как-нибудь переживу». Ведь жила же я с этим рубцом на сердце. Просто не знала о нем, а теперь знаю.

В конце концов, я никогда не теряла уверенности в себе. Которую, скорее всего, приобрела в речных волнах.


После того как отец ушел, я отправилась к своему жениху, прихватив бидзэнскую посудину.

— Это от моего папы в подарок. — Я показала ему отцовское приношение. — Нравится?

Он, безумно любивший такого рода вещи, страшно обрадовался:

— Красота какая! Будем вдвоем из нее есть. Будем класть в нее вареные овощи и китайский рис. Это очень приятно — использовать такую дорогую вещь в домашнем хозяйстве, не задумываясь о ее стоимости… — Он продолжал развивать эту тему, болтая о пустяках, и так, слово за слово, отошли на задний план и папин рассказ, и стоявшее у меня перед глазами улыбающееся мамино лицо. «Мам, тебе не хотелось прыгнуть со мной в реку?» — «Ни разу».

Наверное, единственным, что по-настоящему потрясло меня до глубины души, была эта улыбка. Тот удививший меня тихий мамин смех, который я слышала на днях.

Постепенно все неприятности растворились в горячем чае и приятной беседе. Потерялись в наполненной светом комнате.

Вот так бы и прожить всю свою жизнь за чашкой чая…

Все люди в детстве перенесли то или иное потрясение. Каждый хранит в глубине память о какой-нибудь ссоре с родителями. Некоторые помнят обиды, нанесенные им еще во чреве матери, когда они даже видеть не умели. Не умели говорить. Поэтому мы подсознательно ищем замену родителям — кого-нибудь, кто позаботится о нас, возьмет на себя всю ответственность. Вряд ли общечеловеческому стремлению к совместной жизни найдется более логичное объяснение.

Мы отправились ужинать в город. Потом вернулись к нему домой, и он сразу полез в ванну. Я пошла зачем-то на кухню. На сервировочном столике среди разной чепухи валялся конверт. Обычный конверт — не знаю, почему он привлек мое внимание. Почерк на конверте не был женским, а даже если бы и был — не в моих правилах читать чужие письма, но почему-то я не могла оторвать глаз от белого бумажного прямоугольника.

Было что-то притягательное в том, как отправитель написал на конверте знакомый адрес. Я продолжала вглядываться в буквы на конверте. И вдруг почувствовала, что должна посмотреть, что там внутри.

Я не испытывала угрызений совести, хотя отродясь ничего такого не делала. В конверте не оказалось письма, но зато были вложены несколько снимков. Увидев их, я чуть было не лишилась чувств.

Это были «постыдные» снимки, героиней которых была я, молодая и бесстыжая. Запечатленные сцены происходили либо дома у К., либо в гостиничном номере. Я, абсолютно голая, разумеется, на каждом снимке была не одна. И даже не вдвоем. На некоторых снимках нас было четверо, пятеро, и я, как можно догадаться, обслуживала всех. С размазанной по лицу косметикой, ничего не выражающими глазами, чуть более полная, чем сейчас, — я выглядела по-другому. Но все равно было очевидно, что это именно я.

Я услышала свой изменившийся голос: «Ну и ну!» Меня захлестнула волна злобы: какой идиот послал ему эти карточки?! Я подумала было, что это дело рук К., но адрес на конверте был написан не его почерком. Кто-то другой из той же компании…

В следующее мгновение я уже представляла себе, как мой жених выходит из ванной и сообщает, что пришло время расстаться. Хотя за ужином он был в прекрасном настроении, тем не менее трудно поверить, что в мире найдется хоть один человек, который, получив такие снимки, захочет на мне жениться.

Но ничего не поделаешь — прошлое не изменишь. Я действительно так жила — ничего не поделаешь.

Я смирилась с мыслью о разрыве.

Встала, подошла к окну и присела на подоконник — прямо над шумящей рекой. Я говорила себе, что мне просто надо успокоиться. Я подумала о невидимом зле, обволакивающем каждого из нас, и еще о смерти, которую мы выталкиваем за пределы собственной памяти.

Но ночная река так пугающе поблескивала в темноте, неся свои воды в неизвестную даль, что я решила не думать о дурном. Луна слегка мерцала посреди угольно-черного неба, отражаясь жемчужиной в окнах городских домов, затопленных темью.

Из открытого окна доносился смех прохожих — любителей прогуляться по ночному берегу. Шум реки не был больше шумом воды — он входил в комнату как голос ночи. Что-то необычное крылось в нем.

Ветер, врываясь, закручивался вокруг меня. Откуда ты, ветер, — из дальних мест? Из здешних мест? Я ощутила вдруг присутствие стольких вещей в моей жизни. Мне стало страшно.

Когда он вышел из ванной, я все так же сидела на подоконнике, глядя на реку. Он был в своей обычной пижаме.

— Следующий, пожалуйста. В порядке очереди, — дурачась, произнес он.

Все как всегда. Меня передернуло. «Когда, интересно, пришло это письмо? Я-то решила, что сегодня, а оно, может быть, уже неделю лежит на сервировочном столике. А может быть, месяц. Если я сейчас ему ничего не скажу, мы будем и дальше жить как жили…» Все эти мысли пронеслись у меня в голове, но тут он участливо спросил: «Что-то случилось?» — и я приняла решение:

— Слушай, когда пришло то письмо, которое валяется у тебя на кухне?

Он посерьезнел. В последний раз я видела его таким на похоронах его отца. Нежность во взгляде сменилась жесткостью.

— На прошлой неделе. В субботу, кажется.

— А почему ты мне ничего не сказал?

— А что я мог сказать?

— Ты мог сказать, что мы расстаемся, что свадьба невозможна, что ты меня презираешь. Много чего можно было сказать. Подумай сам — если об этом станет известно, у твоего брата и его компании могут быть неприятности.

— Не волнуйся.

Я замолчала. Я не знала, как я должна поступить в этой ситуации.

— Слушай, — прервал он молчание, — почему ты решила выйти за меня замуж?

— Не знаю. Должно быть, почувствовала, что ты именно то, что мне нужно.

— Ну вот. И я почувствовал то же самое, когда тебя увидел. Это необъяснимый факт.

— Но у тебя могут возникнуть проблемы… — Я окончательно запуталась и не знала, что говорить.

— Знаешь, если бы я наследовал дело отца, а не старший брат, наша компания стала бы еще прибыльней, чем была. Это необоснованное заявление, но мне кажется, что я прав. У брата нет способностей к управлению компанией. Он может удерживать ее на том же уровне, но не продвигать вперед. Но я хочу делать в жизни только то, что мне приятно делать. Поэтому я согласился быть простым служащим и уступил компанию брату. Мы серьезно разругались с ним. Если вдуматься, смерть одного человека иногда влечет за собой ужасные последствия.

Особенно когда дело касается денег. Я считал, что неплохо знаю деловой мир и готов ко всем испытаниям, но на деле оказалось, что я ошибался. Отец очень хотел, чтобы компания перешла ко мне. Многие его сотрудники знали об этом и пытались добиться моего расположения. На этой почве у нас с братом возник конфликт, в результате которого я потерял какой бы то ни было интерес к семейному делу. Я попросил, чтобы мне дали откупных за компанию, увеличив мою долю наследства. Многие меня осуждали за это.

Но я сознательно не хотел брать на себя управление компанией в таком возрасте. Для меня это было равнозначно смерти — превратиться в скучного человека-зомби, который заботится только о делах компании. Я прекрасно все понимаю, и я хотел бы вообще уйти из бизнеса, но, к сожалению, сейчас это невозможно.

Поэтому я сижу среди молодняка Амбиций у меня никаких, интересов — тоже. Со стороны я выгляжу жалко, но выбора у меня нет. Ощущение собственной никчемности не покидает меня с тех пор, как умер отец.

И это не просто очередная история о жестокости в богатых семьях. Это моя жизнь. Только одна вещь, которую я бы с радостью повторил еще и еще раз, случилась за это время — встреча с тобой.

Пусть меня сочтут ничтожеством, но я ничего не могу поделать с этим чувством.

А по поводу снимков — я даже не очень удивился, получив их. Они же старые, как на них ни посмотри. Будь они недавними, я бы, скорее всего, повел себя иначе. Но ведь если бы у приславшего эти снимки были в наличии фотографии, снятые в последнее время, думаю, он выслал бы именно их, с тем чтобы добиться желаемого результата. Так или иначе, он добился обратного: я на сто процентов уверен в том, что теперь ты живешь совсем другой жизнью.

Хотя он не вдавался в подробности, я немало знала о том, что происходило у них в компании после смерти его отца. Слухи об этом дошли до меня еще до того, как я уволилась со своей бывшей работы.

— Кроме того, — вдруг добавил он, — извини, конечно, за хамство, но неимоверная обширность твоего сексуального опыта была очевидна для меня уже после нашей первой ночи.

— Была очевидна? — Я рассмеялась.

— Ну конечно! Мне одного раза хватило, чтобы понять, что в прошлом ты занималась сексом несколько чаще, чем это обычно принято.

Я лишилась дара речи, внезапно осознав, что наш мир устроен не по-моему велению и не по-моему хотению. И совершенно неважно, что я думаю потому или иному поводу. Все мы: и я, и он, и этот прохожий находимся внутри огромной воронки, которая кружит нас, создавая в каждый определенный момент времени единственно возможную реальность. Так что, нет смысла думать или страдать. Все мы окажемся там, где должны оказаться, внутри этого гигантского вихря.

Это была секунда прозрения. Мне удалось, с огромным трудом, отдалиться на один шаг от «моего мира» — мира, испокон веков вертевшегося вокруг меня. Я не испытывала ни радости, ни разочарования. Мне казалось — странное чувство — что я наконец-то расслабилась, распустила мышцу, которая до этого была чрезмерно перегружена.

— Значит, я могу остаться здесь, и мы будем жить вместе?

— Ну да. — Он помолчал. — Я с детства люблю смотреть на людей и многое понимаю с первого взгляда. Ты очень интересный человек. Когда мы вместе, мне кажется, что я смотрю фильм.

— Ты знаешь, мне уже однажды это говорили.

— А что касается снимков — вначале я удивился и впал в бешенство. Этот парень, который их послал, ужасно меня разозлил. Но по большому счету это ведь хорошие снимки. Ты так не считаешь? Я буду рад, если он пришлет еще парочку. — Как всегда, он сам рассмеялся над своей очередной идиотской шуточкой. — Ну ладно, закрывай окно, а то простудишься. И прими наконец ванну, пожалуйста.

Перед тем как закрыть окно, я еще раз посмотрела вниз, на реку. Хаотичный, пугающий вид несущейся воды, который так поразил меня несколько минут назад, изменился до неузнаваемости: река тихо, но с мощью катила свои волны, похожая скорее на фоторисунок самой себя. Она всегда здесь, подобно времени, беспрерывно течет ровным потоком.

«Надо же, — подумалось мне, — та же самая река, но выглядит совершенно по-другому. Она меняется в такт движениям моей души».

Потом я подумала о маме. О речной воде, в которую она вглядывалась, прижав меня к себе, о чувствах, которые она испытала, увидев отца, идущего к ней вдоль зеленого берега. Я пыталась представить себе то, чего она, должно быть, сама не знала: ждала ли она его все это время, сердилась, расстраивалась, а может, все это вместе. Передавались ли мамины чувства мне — младенцу у нее на руках? Когда она разжала руки, но до того как вода поглотила меня, — какой казалась мне река? Показалась ли она мне бурной и жестокой или спокойной и прозрачной?

Потом я задумалась о том, почему мы устроены так, что все время что-то скрываем от других, и почему в итоге тайное всегда становится явным? Ведь должен же быть в этом некий высший смысл.

Откуда-то всплыла неожиданная мысль, что, должно быть, в тот день река позвала меня. Да-да, несомненно. Хотя по своей воле я бы не стала прыгать в реку. Река звала меня, но отсюда, из будущего. Она притягивала к себе невидимые субстанции: злые намерения, утерянные и найденные моими родителями чувства, ненасытные желания, обуревавшие меня в прошлом. И в итоге я оказалась на подоконнике этой комнаты, притянутая той же неведомой силой.

Река всесильна, как судьба. Такая же сила заключена в природе, в горных вершинах, в небоскребах. Сила Успокоения. И я живу, черпая энергию из этих источников, цепляясь за них в поисках спасения. Это не мой выбор, и не я одна живу такой жизнью. Такой порядок существует издавна и продолжается по сей день. Уверенность в этом не покидает меня, и я точно знаю, что внутри нашей души теплится маленький огонек.

Когда утром я смотрю из окна на реку, она похожа на дождь из золотой бумаги, который колышется, сверкая на солнце.

Великолепие Света.

И мне кажется, что именно это древние люди называли надеждой.