"Король-Демон" - читать интересную книгу автора (Банч Кристофер)

Глава 10 ПЕРЕМЕНЫ В СЕЗОН ТУМАНОВ

Наступающий новый год шептал о грядущих переменах, и к этим голосам прислушивались многие.

В первую очередь следует упомянуть об императоре. Тенедос разошелся со своей женой Розенной. Развод не был официально оформлен, но император приказал своей супруге отправиться в продолжительное путешествие по Внешним провинциям.

У императора не было наследника ни мужского, ни женского пола. Уже давно ходили слухи, что Тенедос пытается разрешить эту проблему с помощью первой встречной женщины, правда, разумеется, достаточно благородного происхождения, чтобы можно было доверить ей вынашивать ребенка императора. Я не забыл женский смешок, прозвучавший во время разговора с Тенедосом посредством Чаши Ясновидения. Теперь эти слухи подтвердились: императора навещало в спальне просто скандально большое количество самых разных женщин.

Судя по слухам, первая забеременевшая должна была стать новой императрицей. У меня мелькнула мысль, не придет ли в голову какой-нибудь дурехе выдать за ребенка императора работу какого-то другого мужчины. Я содрогнулся. Несомненно, Лейш Тенедос воспользуется всеми колдовскими чарами, проверяя, что ребенок действительно зачат им, и несчастную, попытавшуюся его обмануть, будет ждать самая страшная кара.

Еще одна перемена произошла на следующий день рано утром. Моя домашняя гвардия занималась строевой подготовкой во внутреннем дворике особняка, а я только что закончил утреннюю гимнастику. Маран нежилась в кровати, наблюдая из-под полуопущенных век за моими упражнениями. С улицы донесся стук подкатившего экипажа. Обмотавшись полотенцем, я подошел к окну. Дверца кареты открылась, и Амиэль Кальведон поспешно взбежала на крыльцо. Я изумился столь раннему визиту. Подруга моей жены еще больше Маран любила веселиться всю ночь напролет и редко просыпалась раньше полудня.

В коридоре послышались торопливые шаги, и не успел я накинуть халат, как дверь распахнулась и в спальню ворвалась Амиэль. Она была в теплом плаще, без косметики, ее глаза распухли от слез. Увидев Маран, Амиэль подбежала к кровати, содрогаясь в рыданиях, и бросилась в объятия подруги, не обращая внимания на мою едва прикрытую наготу. Я отчаянно гадал, что же произошло, чувствуя себя неловко, как это всегда бывает с мужчиной в присутствии плачущей женщины. Я попытался было незаметно выскользнуть из спальни, но Амиэль не оставила без внимания мое трусливое движение.

— Нет, Дамастес, пожалуйста, останься. Не уходи. И я остался. Надев халат, я смущенно опустился в кресло, ожидая, когда Амиэль возьмет себя в руки.

— Он выставил меня за дверь, — наконец, запинаясь, выдавила та сквозь слезы. — Выгнал из собственного дома. Ублюдок! Лживый, изворотливый сукин сын!

Маран принялась утешать подругу, и постепенно, в промежутках между рыданиями и приступами ругательств, Амиэль поведала нам, что Пелсо явился домой на рассвете, пьяный в стельку, и, заявив, что супружеской жизни настал конец, предложил жене в течение часа убраться из дома. Он сказал, что она может забирать с собой все, что ей захочется, но он «больше не может терпеть этот фарс и хочет соединиться с той, кого любит».

Я частенько задумывался, возможно ли длительное существование такого брака, какой был у Амиэль и Пелсо, и цинично приходил к выводу, что невозможно. Больше того, я недоумевал, зачем эти двое, готовые спать с кем угодно, вообще связали себя брачными узами. Однажды я задал этот вопрос Маран, и та ответила, что им приятно бывать вместе и вообще они лучшие друзья. Судя по всему, этой «дружбе» пришел конец.

Амиэль начала немного успокаиваться. Я сходил за нюхательными солями, а когда вернулся, узнал о последнем ударе, нанесенном подруге моей жены: брат любовницы Пелсо, глава провинции Бала-Гиссар, заявил во всеуслышание, что хочет выдать свою сестру замуж и дает за ней большую сумму золотом.

— Вот этот подонок меня и бросил. Так что у меня осталось только то, что он соблаговолил мне отдать, — проскрежетала Амиэль, переходя от отчаяния к ярости. — Все то, что дал за меня в качестве приданого отец, все то, что мы заработали, удачно помещая капитал, — все это мерзавец присвоил себе и не собирается делиться. У меня не осталось ни гроша.

— Думаю, это поправимо, — сказала Маран. — У меня есть кое-какие знакомые, и они поговорят по душам с твоим Пелсо. Я сама уже обращалась к ним за помощью, когда разводилась с первым мужем. Сомневаюсь, что Пелсо заинтересован в крупном скандале, который я запросто могу ему устроить.

Амиэль снова залилась слезами, причитая, что теперь она никому не нужна и ей некуда идти.

— Не говори глупостей, — оборвала ее Маран. — Сейчас ты останешься здесь. У нас. Ты не возражаешь, Дамастес?

Определенно, жене не требовалось спрашивать моего согласия. Я еще не забыл, какой верной подругой была Амиэль. Подсев к ней, я ласково погладил ее по плечу.

— Теперь это твой дом, — тихо прошептал я. — Если хочешь, оставайся здесь до самой смерти.

Вот так Амиэль, графиня Кальведон, поселилась у нас дома.

Император неподвижно сидел за письменным столом, крышка которого, инкрустированная ценными породами дерева, изображала карту Нумантии. У него за спиной на стене висел меч, украшенный чеканкой и драгоценными камнями, а рядом красовался такой же роскошный жезл. Два светильника в человеческий рост выбрасывали к высокому потолку языки красноватого пламени. Этот огонь не давал ни дыма, ни тепла.

Лицо императора было суровым, осунувшимся.

— Садись, — приказал он, и я повиновался. На огромном письменном столе лежала стандартная гелиограмма размером в несколько страниц. — Вот, прочти. Я получил это вчера перед самым закатом от короля Байрана.

Я прочитал послание один раз, затем второй, более внимательно. Это был поразительный документ. Начал Байран с приветствия, перечислив все титулы императора Тенедоса. Далее говорилось, что король только что получил известие с границы насчет в высшей степени печального происшествия — вооруженного столкновения подразделений наших армий. Байран утверждал, что ему было предложено несколько объяснений случившегося, ни одно из которых его не удовлетворило. Для расследования всех обстоятельств создана специальная королевская комиссия, но полный и правдивый отчет будет готов только через сезон-два. Тем временем король спешит принести самые искренние извинения императору Тенедосу и нумантийской армии. Подразделение майсирской армии, участвовавшее в стычке, будет расформировано. Трое офицеров, командовавших им в тот злосчастный день, повешены как простые преступники. Что касается наемников из числа местных жителей, в настоящее время их ищут.

Кроме того, Байран приказал всем сторожевым частям отойти от границы на расстояние двух суточных переходов, гарантируя, что жуткая трагедия больше не повторится. Он обещал сделать щедрые выплаты вдовам и детям погибших нумантийцев, добавив, что вряд ли будет возражать, если Нумантия потребует компенсации на государственном уровне.

Я присвистнул.

— Ваше величество, несомненно, вы обладаете несравненным дипломатическим даром. Мне еще не доводилось слышать, чтобы какой-либо монарх проявлял подобное смирение.

— Значит, вот как ты думаешь, да? — холодно спросил император.

— Разве я ошибаюсь?

— Внимательно перечти конец послания.

В последних двух абзацах говорилось, что король устал от постоянных приграничных стычек между Нумантией и Майсиром и предлагает организовать встречу двух правителей, чтобы четко провести границы. Кроме того, пора обсудить вопрос относительно Пограничных территорий, давно беспокоящий оба государства, и найти решение, удовлетворяющее все заинтересованные стороны, в том числе, быть может, даже обитающих в тамошних краях разбойников. Послание заканчивалось фразой, что настало время «установления царства вечного мира».

— Примите мои поздравления, ваше величество, — сказал я.

— И ты веришь во все это? — насмешливо спросил Тенедос.

— Ну... я не вижу никаких причин сомневаться... Да, мой государь, верю. Разве я ошибаюсь?

— Вот теперь понятно, — продолжал император, — почему искусство магии дается лишь немногим избранным, способным проникнуть за покрывало слов и увидеть правду.

Я заморгал, недоумевая, чем вызывала такая отповедь.

— Король Байран прислал нам подобное послание. Он буквально готов ползти на коленях от самой границы. Он унижается перед нами, — сказал Тенедос. — Почему?

— Быть может, он опасается спровоцировать вас?

— Возможно, — холодно согласился император. — А может быть, он тянет время, чтобы успеть создать могучую армию. Или замышляет застать нас врасплох неожиданным нападением. Моя магия ощущает что-то непонятное, надвигающееся с юга. Впрочем, быть может, собака зарыта в болтовне насчет встречи на высшем уровне. Как часто в прошлом под знаменем мира в государство вторгалась война?

Тенедос едва сдерживал кипящую внутри ярость.

— История содержит немало примеров подобного предательства, ваше величество, — подтвердил я.

— Отлично, — сказал император. — Байран предпочитает нарядиться в шелковую тогу миротворца. Мы последуем его примеру. Дамастес, надеюсь, ты не забыл, что должность верховного главнокомандующего всех наших армий вакантна со времени смерти генерала армии Протогенеса?

Разумеется, я ничего не забыл. Об этом судачили в офицерских клубах по всей Нумантии. Все сходились во мнении, что император оставил эту должность для себя. Бывалые офицеры недовольно ворчали, что она гораздо важнее, чем кажется, добавляя, что у короля, пытающегося руководить всем, в результате ни до чего не доходят руки. Я не обращал на эти разговоры никакого внимания — император и так повелевал всей армией, занимая или не занимая эту должность, ибо мы, военные, дали ему клятву верности. Среди людей в форме было очень мало глупцов, желавших вернуться к пустозвонству недалекого прошлого.

— Завтра утром будет оглашен декрет о твоем назначении на эту должность, — сказал император. — Я еще внимательнее займусь проблемами Майсира, и для того, чтобы изучить их досконально, мне придется часто бывать в других мирах и временах. Я хочу, чтобы армия оставалась четким, отлаженным механизмом. Не сомневаюсь, что ты как первый трибун это обеспечишь. Я преклонил колено.

— Поднимись с пола, дурак! — воскликнул император, улыбаясь. — На самом деле я лишь наградил тебя дополнительными хлопотами... Но все же я хочу, чтобы ты в первую очередь продолжал заниматься созданием Имперской гвардии. Не сомневаюсь, рано или поздно она нам потребуется. И более мощная, чем я предполагал первоначально.

Послушно встав, я отсалютовал императору. Тот рассеянно кивнул, отпуская меня. Пятясь, я отошел к двери и, пошарив за спиной, нащупал ручку. Выходя из кабинета, я обернулся и успел увидеть, как помрачнело лицо императора. Он держал гелиограмму в обеих руках.

— Ублюдок! — бормотал Тенедос. — Трусливый ублюдок! Ты хочешь все испортить!

Вероятно, дилова — единственный сорт колбасы, запрещенный за непристойный вид. Лет за сто до моего рождения Совет Десяти, вечно некомпетентные правители Нумантии, предмет постоянных насмешек населения всей страны, оглянулся вокруг, ища, на чем бы выместить свою злость. Внимание бездарных глупцов привлек новогодний праздник.

Нумантия испокон веку отмечала Новый год с первым пробуждением весны. На целый день прекращались все работы, приостанавливалось действие почти всех законов. Господа переодевались в простых крестьян, крестьяне в господ. Мужчины становились женщинами, женщины мужчинами, и нередко новая одежда начинала диктовать новый образ поведения.

Одним из символов праздника была дилова. Увидев эту колбасу, сразу становится понятно, что Совет Десяти не был начисто лишен мозгов. Она приготовляется из мяса цыплят, яичного желтка, хлебных крошек, соли, перца, петрушки, лука-резанца, тимьяна и специй. Все составляющие хорошенько перемешиваются, после чего осторожно набиваются в оболочку длиной десять дюймов и два дюйма в диаметре. С одной стороны оболочка перетягивается бечевкой, другой конец чуть приплющивается и тоже перевязывается так, чтобы содержимое слегка торчало. В результате получается нечто очень похожее на мужской член. Колбаски варятся, затем немного коптятся, после чего их жарят на углях уличные торговцы. Сходство усиливается специальной булочкой в виде кренделька, закрученного с двух сторон, с которой подается дилова. Для вкуса колбаска поливается адски жгучим белым соусом из гермонасского перца, после чего ее можно есть.

Совет Десяти попытался запретить не только новогодний праздник, но и все его символы. В результате стражники и чиновники разогнали благородных господ по домам, а тем временем толпы простолюдинов подняли бунт, разгромив все вокруг. На следующий год о запрете уже никто не вспоминал, и снова наступала полная анархия.

— До Нового года остается три дня, — объявила как-то вечером после ужина Маран. — В этом году мы будем отмечать его так, как никогда прежде.

Губы Амиэль тронула улыбка, чему мы очень обрадовались. Молодая женщина старалась изо всех сил вернуть свою былую веселую беззаботность, но удавалось ей это редко.

Маран сдержала свое слово, и служители закона набросились на Пелсо стаей назойливых хорьков. Похоже, ловелас оказался к этому не готов, так как он поспешил вместе со своей дамой сердца покинуть столицу и временно укрыться в Бала-Гиссаре.

— Полностью с тобой согласен, — тотчас же заявил я, но сразу опомнился: — Однако возникнут определенные проблемы.

— Проблемы существуют только для того, чтобы их решать, — величественным тоном промолвила Маран.

— Превосходно. Разбирайся вот с этой: в Никее существует достаточно людей, не питающих к нам добрых чувств.

— Ты имеешь в виду Товиети, — догадалась Маран.

— Да. Так что, если мы выйдем на улицу, за нами будет тащиться, гремя оружием, длинная свита телохранителей. Извини.

— Гм, — задумчиво произнесла моя жена. — Ну, а ты что предлагаешь?

— Почти ничего, — признался я. — Во-первых, думаю, мне придется работать до темноты. А потом можно будет пригласить с десяток самых близких друзей на ужин. С балкона нам будут видны река, праздничный фейерверк и магические явления.

— Как заманчиво! Графиня Кальведон, — обратилась Маран к Амиэль, — будь свидетелем, что мой супруг, когда-то весельчак и балагур, с годами превратился в скучного зануду.

— В скучного зануду? — насмешливо переспросил я. — Умоляю, о чем это ты?

— Взгляни на себя в зеркало, — презрительно бросила Маран. — Пойдем, Амиэль. Как всегда, спасать положение придется нам, женщинам.

Она взяла Амиэль под руку, и подруги величественно удалились.

Я взгрустнул, думая о предстоящем празднике и о том, что всего один раз отмечал Новый год в Никее вместе со своей женой. С другой стороны, никто никогда и не говорил, что быть военачальником — это лишь значит принимать парады и получать ордена.

Ночью Маран самодовольно заявила, что решила все проблемы. Но каким образом, она не желала признаваться. Я решил совершить обходной маневр, выведав все у Амиэль, но подруга жены в ответ лишь хихикала, заверяя меня, что я сам все увижу и праздник будет даже лучше, чем предсказывает Маран.

— О вы, у кого нет веры в истинную магию, — произнесла нараспев провидица Синаит, — пришел ваш черед пролить горькие слезы.

— А потом куролесить до самого рассвета, — вставила Маран.

Подруги стояли за провидицей, пытаясь сохранить серьезные лица. Синаит держала в руках небольшой саквояж с магическими инструментами и крошечный флакончик. Положив саквояж на стол, она достала кусок мела и принялась чертить что-то на полу библиотеки.

— Это не заклинание, — пояснила провидица Синаит, рисуя загадочные символы внутри странного треугольника с волнистыми сторонами, — а скорее контрзаклинание. Мы воспользуемся иссопом, скользким вязом, диким плющом, желтым щавелем, желтокорнем и другими травами. Как правило, они применяются при видениях, но мы сейчас попробуем сотворить заклятие противоположностей. Прошу вас встать в углах этого треугольника...

Мы повиновались. Синаит встала в центре.

— Слова, которыми я воспользуюсь, обладают силой, — принялась распевать она, — силой, заключенной в них самих, силой, предназначенной, чтобы отдавать, силой, предназначенной, чтобы брать. Пусть ваши уши не слышат то, что я скажу, ибо в противном случае мои слова подействуют и на вас.

Не успела провидица произнести эту фразу, как я полностью оглох. Я видел, как шевелятся ее губы, но не слышал ни звука. Пропал гул толпы, собравшейся на берегу реки. Я пробыл глухим несколько мгновений, затем Синаит достала из сумочки на поясе маленькую веточку, покрытую зелеными листьями, и по очереди махнула ею в сторону каждого из нас. Слух тотчас же вернулся.

— А теперь подойдите сюда, позвольте прикоснуться к вам этой заколдованной веткой. Сначала вы, Дамастес.

Я подчинился. Затем провидица попросила приблизиться женщин.

— Вот и все, — наконец улыбнулась она.

— Что это было? — спросил я.

— Мое защитное заклинание, — довольно произнесла Синаит. — И весьма неплохое. Для того чтобы увидеть сквозь него, нужно быть хорошим чародеем и при этом полностью сосредоточиться. Надеюсь, вы останетесь довольны. Теперь даже близкие друзья, увидев вас, не узнают. У них мелькнет смутная мысль, что вы отдаленно напоминаете кого-то знакомого, но кого именно, они так и не поймут. А чужого человека вы просто не заинтересуете; он поспешит перевести взгляд на что-нибудь более любопытное. Чего, не сомневаюсь, в эту ночь будет предостаточно, — продолжала она. — Однако, если вы захотите быть узнанными, достаточно будет лишь прошептать: «Пра-реф-вист», желательно не рассмеявшись над этими глупыми словами, и тот, на кого вы смотрите, тотчас же вас узнает.

— Дамастес, я говорила тебе, — торжествующе воскликнула Маран, — что я найду способ обойтись без телохранителей!

Я просиял.

— На одну ночь мы снова станем детьми, которых родители оставили одних дома.

— Вот именно, — подтвердила Маран. — Но я придумала еще кое-что. Провидица, творите ваше второе чудо.

Подойдя к столу, Синаит взяла флакончик.

— Мне нужно по три капли крови от каждого из вас.

— Что сделает это заклятие?

— Им я особенно горжусь, — сказала Маран. — На эту мысль меня навела случайная фраза Амиэль. Как-то раз она мне призналась, что очень жалеет, что ты непьющий.

— Что меня вполне устраивает, — заявил я. — Вино на вкус похоже на навоз, а на следующее утро у меня голова словно навозом набита.

— И все же надо сказать несколько слов в защиту вина, — вставила Амиэль. — Оно раскрепощает рассудок и смягчает чувства. Некоторые чувства. Другие, наоборот, обостряются.

— А потом тебя выворачивает наизнанку, — проворчал я.

— Поэтому мы хотим сделать так, — закончила Маран, — чтобы ты, насладившись всеми прелестями вина, избежал неприятных последствий. Я переговорила с Деврой Синаит, и она сказала, что изготовить подобное снадобье возможно. Амиэль предложила и нам пить то же самое, чтобы мы чувствовали себя совершенно одинаково.

— Что это за снадобье? — подозрительно спросил я.

— В нем всякого понемногу, — ответила провидица. — Никакой магии, если не считать того, что, приготавливая снадобье, я прочла заклинание, призванное повысить его действенность, — так повар для большего эффекта бормочет, бросая в суп специи. Что касается состава, большинство трав с Внешних островов. Возможно, кое-что покажется вам знакомым, например карлинский чертополох, любисток, водяной синеголовник, гвоздичник, корень сладкого касатика, три или четыре вида грибов — другими словами, обыкновенное ведьмино варево.

— Мы будем его пить или ему молиться? — скептически поинтересовался я.

— Сперва дайте ваш палец, — остановила меня Синаит, и у нее в руке сверкнула иголка.

На кончике моего пальца выступила капелька крови. Провидица поднесла флакончик и подождала, пока капля туда упадет. Мутная жидкость изменила цвет.

— Вот это, а также кое-какие мои предварительные действия позволят приготовить необходимое снадобье.

Провидица проделала ту же операцию с Маран и Амиэль.

— А теперь пейте, — приказала она. — И пусть каждому достанется равная часть.

Мы послушно повиновались. Снадобье оказалось терпким, жгучим, но довольно приятным на вкус.

— И что дальше? — спросила Маран.

— Делайте что хотите, — заверила нас Синаит. — Снадобье будет иметь свою силу по крайней мере до завтрашнего утра.

— Когда оно начнет действовать? — спросила Амиэль, слегка нервничая.

— Вы это сразу почувствуете, — решительно заявила Синаит. — Могу сказать определенно: бояться вам нечего. Я воспользовалась только натуральными природными средствами.

— То же самое можно сказать про дурман и бледную поганку, — пробормотала Амиэль, все же несколько успокаиваясь.

— Желаю вам хорошо повеселиться, — поклонившись, произнесла на прощание Синаит.

Готов поклясться, она хотела добавить «дети мои», но вовремя сдержалась.

— Ну вот, все готово, — радостно произнесла Маран. — Подождите, а что мы наденем? У меня не было времени подумать насчет костюмов.

Подойдя к окну, я распахнул ставни. В кои-то веки чародеи смогли правильно предсказать погоду. Я ощутил нежное дуновение теплого весеннего ветерка, тянущего с реки. Мне показалось, я даже уловил запах моря, начинающегося в нескольких милях к северу, готового вот-вот пробудиться от ласкового прикосновения Джакини.

Маран и Амиэль переглянулись.

— Пошли, — сказала моя жена, — пошарим в моем гардеробе. Дамастес, встречаемся внизу через два часа.

Одевайся со вкусом, ибо мы сегодня ночью разрядимся в павлинов.

Я послушно кивнул. Сегодняшний праздник всецело принадлежал Маран.

Я остановил свой выбор на просторной шелковой тунике темно-синего цвета, черных рейтузах и сапогах до колен. Памятуя о том, как изменчива никейская погода, я захватил плащ, с помощью магии сделанный водонепроницаемым. Несмотря на заверения Синаит, что в этом не будет никакой необходимости, я надел простую черную маску. Зайдя в оружейную комнату, я подумал с минуту, а затем все же решил, что сегодня ночью мне можно будет забыть об опасности. Я попытался вспомнить, сколько раз за последние несколько лет выходил из дома безоружным, но тотчас же поспешил прогнать эту грустную мысль.

Всего через несколько минут после назначенного срока женщины спустились вниз. Обе были одеты очень просто. Амиэль выбрала бледно-лиловое шелковое платье с лифом на пуговицах. Оно было без бретелек, к тому же Амиэль расстегнула две верхние пуговицы, и поэтому, как платье держалось на ней, едва прикрывая гордо торчащую вперед грудь, оставалось выше моего понимания. Ноги Амиэль украшали сандалии с кожаными ремешками, оплетающими икры. Ткань платья была очень тонкой, и мне были видны подкрашенные помадой соски. Шею Амиэль повязала шелковым платком, а лицо закрыла простой маской.

Маран надела красную вязаную юбку, облегающую ее тело от пояса до щиколоток словно чехол. Через левое плечо был переброшен треугольный кусок материи такого же цвета, схваченный на талии золотой пряжкой. Правое плечо и ключица оставались открытыми. На ногах у Маран были сандалии без каблука; завершала ее наряд красная маска, украшенная перьями. У обеих женщин через руки были переброшены плащи.

— По-моему, мы выглядим просто бесподобно, — заявила Амиэль. — Самая прекрасная троица во всей Никее. — Внезапно ее настроение изменилось, и на лицо набежало облачко грусти. — Жаль, что, когда нас было четверо, мы почти никуда не выходили вместе, правда? Быть может... — Спохватившись, она тряхнула головой. — Прошу прощения, я несу чушь, да? Нам больше никого не нужно.

— Да, — тихим серьезным голосом произнесла Маран. — Не нужно.

Мы отправились на праздник.

Весь берег реки был заполнен смеющимися, пьющими, едящими людьми. Кто-то был в карнавальных костюмах, но большинство — нет. Нам особенно понравились мужчина и женщина, одетые в рясы с капюшонами, изображающие демонов. Должно быть, им потребовался целый год, чтобы сшить эти наряды, после чего они заплатили кругленькую сумму чародею, оживившему костюмы. Вместо зловещих, уродливых рыл у них под низко опущенными капюшонами блестели зеркала, но прохожие, заглядывавшие в них, видели свои лица, причудливо искаженные в страшные, злобные физиономии.

Мы направились в квартал художников, где праздник отмечался особенно рьяно.

Оркестр из десяти музыкантов с жаром исполнял песню, бывшую у всех на слуху целый год. Перед каждым музыкантом стояла большая кружка, но вместо денег там было налито вино, и всем прохожим предлагалось добавить туда часть своей выпивки. Представив себе, какой должна быть на вкус эта постоянно меняющаяся адская смесь, я сморщился от отвращения.

Рядом с музыкантами кружились десятка два танцоров. Время от времени один из них срывал с себя какой-нибудь предмет одежды. Кое-кто уже успел раздеться донага.

— Что они будут делать минут через двадцать? — полюбопытствовала Маран. — К тому времени все останутся голыми, как новорожденные.

— Наверное, снова оденутся, а затем начнут все сначала, — предположил я.

— А может быть, найдут себе более приятное времяпрепровождение, чем танцы, — высказала догадку Амиэль.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь как идиот, хотя на то не было абсолютно никаких причин. По всему моему телу разлилось приятное тепло, ночь наполнилась восхитительными запахами. Нас окружали замечательные люди, независимо от того, были они бедные или богатые, красивые или уродливые. Посмотрев на Амиэль и Маран, я понял, что двух таких прекрасных женщин не сыскать во всей Нумантии, да мне они и не нужны. Все вокруг было мягким, нежным, приятным. От всех моих забот, от тревоги по поводу Майсира не осталось и следа. Мой рассудок оставался ясным, незатуманенным, но в настоящий момент меня волновало только то, чтобы это мгновение, когда все дозволено и никто не желает ближнему зла, тянулось бесконечно долго.

Поймав взгляд улыбающейся Амиэль, я понял, что она думает о том же самом.

Маран стиснула меня в своих объятиях.

— По-моему, — тихо произнесла она, — в этом снадобье было еще что-то.

Почувствовав голод, мы отыскали ряды лотков и попытались установить, у кого самые вкусные диловы. Остановив свой выбор на одной торговке, мы дождались, когда она снимет с жаровни три нарумяненные колбаски и вставит их в булочки непристойного вида. Полив диловы острым белым соусом, торговка торжественно вручила их нам.

Рядом продавали напитки. Ни Амиэль, ни Маран не хотели вина, поэтому мы купили три бокала с фруктовым пуншем и, отыскав укромный уголок, уселись на каменном парапете.

Маран вытащила колбаску из кренделя.

— Я всегда начинаю так, — сказала она, высовывая язык и слизывая соус.

Не отрывая от меня взгляда, она принялась водить языком по толстой красной колбаске.

— А я предпочитаю сразу переходить к делу, — заявила Амиэль, с хрустом кусая колбаску и булочку.

— Ох! — шутливо воскликнул я. — Куда запропастилась чувственность!

— Никуда.

Амиэль слизнула соус, вытянула язык, показывая его мне, а затем спрятала.

— Просто одни предпочитают делать это до, а другие после, — пояснила она.

Почувствовав, как ожил и зашевелился мой член, я сосредоточился на своей колбаске. Мы находились на площади, в центре которой росли деревья. Почки еще не распустились, но все вокруг уже было наполнено благоуханием. Неподалеку уличный чародей поставил свой лоток, и вокруг него быстро собралась внушительная толпа.

— Идите сюда, идите сюда, — стал зазывать чародей. — Позвольте перенести вас из этого времени, из этого места. Позвольте показать красоты и ужасы другого государства, королевства зла Майсира.

Он взмахнул волшебной палочкой, и из ее кончика вырвался сноп красного пламени, погасший, не успев долететь до земли. И вдруг над нами нависли чужие небеса, мы увидели бескрайние заснеженные пустыни, простирающиеся до самого горизонта равнины и, наконец, гигантский город, не похожий ни на один из тех, что мне приходилось до сих пор видеть. Город был выстроен из дерева, раскрашенного в тысячи различных цветов. Повсюду возвышались башни, одни остроконечные, другие с вытянутыми макушками-луковицами. Я сразу узнал этот город по прочитанным книгам: Джарра!

— Это сердце зла, майсирская столица, — объявил чародей. — Взгляните на ее богатства.

Мы вдруг оказались перед огромным дворцом. Чародей взмахнул палочкой, и одна его стена исчезла. Мы увидели, что внутри дворец набит золотом, серебром, драгоценными камнями.

— Кажись, этот перезрелый овощ пора срывать! — крикнул кто-то в толпе.

Появилось еще одно изображение. Перед нами предстала молодая девушка в простом шерстяном платьице, кричащая от страха в руках разбойника, выносящего ее из горящего дома. Затем мы снова увидели ее, на этот раз практически совершенно обнаженную, прикрытую лишь тончайшим прозрачным шелком. На лице девушки по-прежнему был страх. Она не отрывала взгляда от жирного мужчины в фантастической одежде. Мужчина кивком подозвал ее, но девушка покачала головой. Он снова сделал ей знак приблизиться, и на этот раз она медленно пошла к нему, борясь с ужасом.

— Вот как обращается король Майсира с непорочными девственницами! — снова крикнул кто-то, и я понял — возможно, причиной тому стало обострение чувств, вызванное снадобьем Синаит, — что оба раза это был один и тот же человек.

Присмотревшись внимательнее к чародею, я узнал его. Мне потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить его имя. Это был Годжам; последний раз я видел его, когда он перед битвой при Дабормиде обращался с воззванием к нашим солдатам.

Годжам был таким же уличным чародеем, как и я; сейчас он занимался тем, что привлекал внимание толпы к проблеме Майсира. Интересно, чье золото он клал себе за это в карман — Кутулу, императорское или, быть может, Чарского Братства? Но в эту праздничную ночь мне было не до таких мыслей.

Никея прозвана Городом Огней благодаря огромным запасам природного газа, расположенным под скалами. Этот газ по специальным трубам был выведен на поверхность, и самый убогий домишко получил бесплатный свет — достаточно только чиркнуть спичкой. По большим праздникам все запорные клапаны полностью открываются, и вся Никея от края до края заливается морем огней. Но между разливами света остаются заводи темноты. Кто-то ищет одного... кто-то ищет другого.

За резным столиком стоял предсказатель судьбы, старик с седой бородой по колено. Мы подошли к нему, восхищаясь великолепной резьбой по дереву. Старик внимательно посмотрел на нас, но ничего не сказал.

— Я уже знаю свою судьбу, — сказал я.

Это действительно было так. Когда я только родился, моя мать обратилась к колдуну, и тот сказал:

— Сначала мальчишка будет ездить верхом на тигре, затем тигр сбросит его с себя и попытается разорвать на части. Я вижу много боли, много горя, но я также вижу проходящую через все это нить его жизни. Правда, как далеко она будет виться, я сказать не могу, поскольку, как только я приближаюсь к этой точке, мой рассудок окутывает туман.

Из этого предсказания ни мои родители, ни я сам ничего не поняли, однако эти мрачные загадочные слова глубоко засели у меня в памяти, и у меня больше не возникало желания обратиться к другому прорицателю.

Амиэль также покачала головой.

— Я не хочу знать, что ждет меня завтра, — сказала она. — Если мне будет хорошо, я буду приятно удивлена; если плохо, я не желаю заранее мучиться беспокойством.

Маран попросила у меня серебряную монетку.

— Провидец, что ты будешь изучать? — поинтересовалась она. — Мои ладони?

— Я уже изучил все, что нужно, — спокойно ответил старик.

— И что меня ждет?

Провидец открыл было рот, но, посмотрев на нас, покачал головой и вернул монетку.

— Только не во время праздника, — быстро проговорил он.

— Что это значит? — возмутилась Маран Но провидец молчал, уставившись в землю. Маран помрачнела.

— Проклятие, разве можно так зарабатывать деньги? — воскликнула она. — Это же пустая трата времени!

Она быстро пошла прочь. Мы с Амиэль, переглянувшись, последовали за ней.

Через несколько минут к моей жене вернулось хорошее настроение. Возможно, причиной тому было волшебное снадобье, но, вполне вероятно, все объяснялось смехом и громкой музыкой, исполняемой всеми — от имперских оркестров до уличных музыкантов и пьяного мужика, весело дующего в свирель.

Один человек стоял на пустынной площади, размахивая руками так, словно он дирижировал большим оркестром. Перед ним не было ни одного музыканта, но торжественные звуки музыки разносились по всей округе.

Мимо прошла вереница самых разных медведей — черных медведей с гор, бурых медведей из тропических джунглей, было даже одно громадное рыжее чудовище из Юрея. Но мы не заметили ни дрессировщиков, ни цепей. Медведи спокойно прошли по улице и скрылись в ночи.

Наконец мы вышли на берег реки. Народу было очень много. Все лодки, ялики и катера Никеи, украшенные цветами, пестрыми лентами и разноцветными факелами, скользили вверх и вниз по водной глади реки Латаны. В небе над ними плыли другие корабли, сделанные из невесомой бумаги. Установленные на них масляные светильники горели разноцветными огнями. Потоки горячего воздуха поднимали эти небесные корабли все выше и выше. Время от времени пламя добиралось до бумаги, и тогда огненный метеор, срываясь, падал вниз.

Мы двигались в направлении Императорского Дворца, где должно было состояться настоящее представление.

Новогодний праздник — лучшая пора для нумантийских волшебников продемонстрировать свое мастерство. По мере того как мы приближались к дворцу, все отчетливее становились видны образчики магии, заполнившие небо В этом году, похоже, чародеи превзошли все то, что было раньше Темнота расцвечивалась лучами яркого света, исходящими неизвестно откуда. По улицам разгуливали невиданные звери, на глазах росли деревья, одеваясь убором зеленой листвы и покрываясь цветами. Огромные рыбины, которых не встречали даже бывалые рыбаки, выпрыгивая из воды, подскакивали высоко в воздух. Толпа громким смехом встретила появление сказочного создания, наполовину льва, наполовину осьминога, прошедшего вразвалочку по набережной и вдруг бесследно растворившегося, — разволновавшийся чародей потерял контроль над своим созданием, и оно исчезло.

Постепенно все образы один за другим пропали, и на ночном небе остались только звезды. Сейчас должно было начаться Большое представление. Долгое время ничего не происходило; вдруг Маран, ахнув, указала пальцем. Медленно, очень медленно звезды, подмигивая на прощание, стали гаснуть. Толпа, увидев происходящее, затихла. Восторженные восклицания сменились почтительным шепотом. Наконец наступила полная темнота. Заплакали дети. Где-то пронзительно вскрикнула женщина.

Затем высоко в небе родился новый крошечный источник света. Он становился ярче, больше, превращаясь в разноцветный вихрь, простирающийся от горизонта до горизонта. Потом все краски слились, и в вышине возникло гигантское лицо бородатого старика, спокойно взирающего сверху вниз на происходящее, без удовольствия и гнева.

— Умар! — воскликнул кто-то.

И это действительно был он, творец Вселенной. Появилась огромная рука, держащая мир. Мир начал вращаться, и рука положила его в пустоту.

Появился второй бог, чернобородый, длинноволосый. Это был Ирису-Хранитель. Он встал за вращающимся миром, защищая его руками.

Мы смотрели на мир и видели все, большое и маленькое, далекое и близкое. Мы видели горы, моря, реки, равнины и населяющих их животных и людей. Один лишь император Тенедос обладал талантом — и безрассудством — воспроизвести перед богами копию их собственного творения.

Лицо Умара потускнело, затем исчезло. В небе остались только наш мир и Ирису. Но с миром что-то случилось. По его поверхности стремительно расползалась зловещая плесень, и я понял, что наш мир стареет, умирает. Я услышал завывание ветра, хотя вокруг все было тихо и лишь ласковый весенний ветерок ласкал новогоднюю ночь.

Из ниоткуда прискакала лошадь, бледная, призрачная. На ней свежей кровью алели седло и сбруя из красной кожи. Верхом на лошади сидела женщина, обнаженная по пояс, с ожерельем из человеческих черепов на груди. У нее было четыре руки: одна сжимала меч, другая нож, третья копье, а в четвертой был изуродованный человеческий труп. Длинные растрепанные волосы женщины развевались на ветру; ее глаза горели безумным огнем.

Это была Сайонджи, богиня Смерти, Разрушительница, Созидательница, божество, которому больше всего поклонялся Тенедос, чье имя многие боялись произносить вслух.

Объятые ужасом, люди кричали, падая ниц и вознося к небу мольбы. Но это продолжалось одно мгновение.

Развернув коня, Сайонджи пронзила Ирису копьем, и тот упал. Затем богиня рассекла мечом мир, наш мир, и болезненная плесень исчезла. Мир озарился новыми красками; все снова начало расти, жить. Сайонджи ускакала прочь, и тотчас же видение растаяло.

Остались только тихий шелест волн, мягкий ветерок и усыпанное звездами небо. Послышались редкие хлопки.

Эта иллюзия была слишком величественной, чтобы ей аплодировать. Если, конечно, подумал я, это вообще была иллюзия.

Часовой подозрительно всмотрелся мне в лицо, и я, спохватившись, прошептал контрзаклинание. Солдат поспешно вытянулся в струнку.

— Прошу прощения, господин трибун, но здесь так темно, и я, наверное, устал, поэтому...

Я махнул рукой, останавливая его, и мы вошли во дворец. Пиршество у императора было в разгаре. Из главной залы приемов доносилась громкая музыка. Двое пьяных счастливо храпели на полу в длинном коридоре, еще один примостился в объятиях изваяния демона, высившегося у входа.

У дверей должно было дежурить не меньше двух часовых, но сейчас не было ни одного. Увидев приоткрытую дверь соседнего караульного помещения, я попросил женщин немного подождать, а сам, солдат до мозга костей, пошел взглянуть, в чем дело, и накрутить кое-кому хвоста.

К счастью, прежде чем начать свою гневную тираду, я приоткрыл дверь чуточку пошире. На столе лежала распростертая молодая женщина, на которой уцелела только верхняя часть наряда. Один часовой, спустив штаны до щиколоток, поместился у нее между ногами, обвивающими его за талию; двое других ждали своей очереди. Четвертый часовой, тоже полуодетый, стоял, повернувшись ко мне голой задницей, а женщина держала его член у себя во рту. Он вытащил его на мгновение, чтобы подразнить женщину, и я узнал в ней улыбающуюся Лею, сестру императора.

Я тихо прикрыл за собой дверь. В конце концов, на самом деле не важно, охраняется ли внутренний пост. И даже первые трибуны не имеют иммунитета от клеветы принцесс, которым помешали получать удовольствие.

Амиэль спросила, что я увидел, но я лишь молча покачал головой, и мы прошли в главную залу. Там собрался весь цвет нумантийской знати. Здесь последствия праздничного веселья были гораздо заметнее. Оркестр продолжал играть, и немногочисленные танцоры умело маневрировали между распростертыми телами павших на поле пьянства. Кто-то нашел себе другое занятие в укромных альковах, окружавших просторную залу.

— Немного пошловато, — заметила Маран, оставаясь при этом невозмутимой.

Я тоже был совершенно спокоен. Снадобье позволило мне взирать на происходящее хладнокровно и безмятежно. Я отыскал взглядом императора, стоявшего в нише балкона, с которого он обращался с важными заявлениями к толпе, собравшейся во внутреннем дворе. Его лицо раскраснелось от упоения своей успешной иллюзией, говорил он громче обыкновенного. Рядом с ним стояла миниатюрная светловолосая женщина, прикрытая лишь тончайшей шелковой вуалью. Она была мне знакома, к счастью, не слишком близко. Это была леди Иллетцк, вдова лорда Махала, одного из членов Совета Десяти, девять лет назад убитого Товиети во время безумств гражданской войны. До брака будущая леди Иллетцк была дочерью простого торговца; лорд Махал взял ее в жены, восторгаясь небывалым чувством патриотизма — а также другими ее талантами.

Я познакомился с леди Иллетцк, еще когда был жив ее муж, а меня только что произвели в капитаны нижней половины. Меня пригласили в незнакомый дом — как выяснилось, принадлежащий лорду Махалу. У входа меня встретила хозяйка. Ее безукоризненное тело не было ничем прикрыто, и она была пьяна. По-детски улыбнувшись, леди Иллетцк спросила, не желаю ли я пощупать ее груди. Несколько ошеломленный, я поспешно ретировался.

После временного затишья, обусловленного трауром, леди Иллетцк снова вернулась к светской жизни в том смысле, в каком ее понимала.

Ну да ладно! Новогодний праздник считается временем вседозволенности. Наверное, именно исходя из этих соображений, Тенедос выбрал себе спутницу на вечер. Окинув взглядом залу, император остановился на нас. Сперва он было нахмурился, но затем его магия преодолела заклятие Синаит, и он нас узнал.

Я учтиво поклонился, Амиэль и Маран присели в реверансе. Ответив на наше приветствие кивком, император снова повернулся к леди Иллетцк.

— Следует ли нам подойти к ним? — спросил я. Амиэль покачала головой.

— Не думаю, если только в этом нет крайней необходимости. Как там говорится у моряков? Догонять при попутном ветре очень непросто. Судя по всему, для того чтобы сравняться с остальными гостями, нам нужно будет очень много выпить.

— А лично я сейчас пить совершенно не хочу, — сказала Маран. — Мне и так хорошо. Давайте найдем более веселую компанию.

— Замечательно... Только подождите, — остановила ее Амиэль. — Я знаю одно место. Совсем недавно узнала о нем; оно совсем рядом. Пошли.

Амиэль провела нас назад по коридорам, охраняемым часовыми, во дворцовый сад. Уже стало довольно прохладно, и в саду почти никого не осталось. Маран, поежившись, развернула плащ.

— Там, куда мы направляемся, будет тепло, — заверила ее подруга.

Мы направились по петляющей тропинке, углубляясь в обширный сад. Вокруг нас были пышные экзотические растения, наливающиеся весенними соками.

— Так, дайте-ка сообразить, — пробормотала под нос Амиэль, останавливаясь. — Вот от этого белого камня... сюда.

Она свернула с тропинки, казалось, в сплошные заросли. Однако, как оказалось, густые ветви образовывали свод, под которым можно было пройти.

— По-моему, садовники даже не догадываются о его существовании, — сказала Амиэль. — Я нашла этот проход совершенно случайно, недели две назад. Уронив браслет, я нагнулась, чтобы его подобрать, и увидела просвет среди кустов.

Мы пошли следом за ней по узкому зеленому коридору. Он привел нас к изумительному естественному гроту. От него вниз к небольшой полянке уходили каменные ступени. Мы стали спускаться, утопая по щиколотку во мху. По сторонам лежали большие валуны. Струйка воды, выбивающаяся из расселины в скале, превращалась в тоненький ручеек, бегущий от запруды к запруде и скрывающийся под землей.

Казалось, здесь должно было быть темно и сыро, но на ковре зеленого мха дрожали отблески газовых светильников, спрятанных за деревьями. На поляне, полностью защищенной от ветра, царила приятная прохлада. Это был крохотный обособленный мирок, отрезанный от окружающей действительности.

— Разве здесь не чудесно? — спросила Амиэль. — Здесь уютно, если мы захотим пить, тут есть вода, здесь светло и даже слышна музыка.

До нас доносились слабые звуки оркестра, играющего во дворце. Я расстелил на земле наши плащи, и мы уселись рядом, молча наслаждаясь ночью, наслаждаясь друг другом. Амиэль положила руку на мое плечо, и мне стало тепло и уютно. Маран прижалась к подруге. Так мы и сидели, не произнося ни звука, чувствуя, как ласковыми волнами разливается по нашим телам и душам чудодейственное снадобье.

— Я хочу танцевать, — вдруг объявила Амиэль.

Не прибегая к помощи рук, она грациозно поднялась и вышла на середину полянки. Я уже упоминал о том, что у нее было тело профессиональной танцовщицы; и действительно, до брака Амиэль занималась хореографией.

Повернувшись к нам лицом, она поклонилась, проводя руками по своему телу, а затем протягивая их вперед, предлагая себя. Затем Амиэль начала двигаться в такт отдаленным звукам музыки.

Постепенно ее тело слилось с мелодией, превратившись в кружащийся пурпурный вихрь.

У Маран участилось дыхание.

Поднеся руки к груди, Амиэль медленно пробежала пальцами по цепочке пуговиц. Сбросив платье, она осталась в одних сандалиях и продолжала танцевать, неторопливо, изящно.

Мое естество налилось так, что мне стало больно. Маран провела по нему ногтем и, улыбнувшись, отвернулась, наблюдая за танцем подруги.

Амиэль кивком подозвала ее к себе, и Маран шагнула к ней, грациозная, словно молодой олень. Юные женщины начали двигаться вместе, не касаясь друг друга.

Мое сердце бешено колотилось; я чувствовал, что сам тоже сливаюсь с мелодией, с танцем.

Амиэль дотронулась до Маран, и та остановилась. Закрыв глаза, она стояла совершенно неподвижно и ждала. Амиэль провела по ее спине, по лицу кончиками пальцев. Никогда в жизни мне не доводилось видеть такое прекрасное зрелище. Рука Амиэль скользнула к пряжке на платье Маран, и моя жена тоже осталась обнаженной.

Амиэль выпрямилась, протягивая вперед руки. Маран подошла к ней вплотную, и подруги слились в долгом страстном поцелуе. Затем Маран прошлась губами по шее Амиэль, спустилась к груди, дразня соски зубами.

Маран опустилась на колени, скользнув языком и губами по животу своей подруги, отыскивая треугольник страсти. Обхватив руками ягодицы Амиэль, она, помяв, раздвинула их, проникая в образовавшуюся расселину пальцами, а ее язык очутился между ног подруги.

Амиэль сдавленно застонала. У нее подогнулись колени, и она осела на мох, раздвигая ноги.

— Дамастес, — едва слышно прошептала Маран, но ее слова прозвучали так отчетливо, будто она стояла рядом, — Дамастес, дорогой, раздевайся.

Я подчинился, уверенно разбираясь с застежками и пуговицами.

— А теперь, любимый мой, радость моя, иди сюда. Иди к нам. Возьми нас — сделай то, о чем мы с тобой так часто мечтали.

Медленно ступая по густому мху, я направился к ним.