"Король-Провидец" - читать интересную книгу автора (Банч Кристофер)

Глава 2 Провидец Тенедос

В тот роковой для меня день, в который была решена не только моя дальнейшая судьба, но и судьба всей Нумантии, я забил пять мячей во время игры в ролл.

Это кажется невероятным — как может потешная забава для всадников сподвигнуть Сайонджи на растерзание наших земель и бросить миллионы жизней на Колесо, к ожиданию грядущего рождения?

Но в тот день моего позора мне было не до шуток. В 17-м полку Юрейских Улан к спортивным состязаниям относились очень серьезно.

Если бы не было этих пяти голов, гордыни адъютанта, его лжи и моего последующего бесчестья, в Сулемское ущелье могли бы послать другого офицера, менее отчаянного и более осмотрительного. Тогда Тенедос мог бы умереть с копьем хиллмена в горле, и не было бы всех этих лет кровавых войн и черной магии.

Я был самым неопытным офицером в полку, получившим чин лишь несколько месяцев назад. Я искал службы на границе, желая сражаться вместо того, чтобы до одури маршировать по плацу. С первого же назначения мне выпала удача стать командиром колонны в элитном уланском полку.

Мое падение можно рассматривать как иронию судьбы, поскольку я проявлял сдержанность и (как о том будет сказано позже) тщательно избегал стычек и глупых выходок, присущих молодым легатам. В сущности, я так хорошо зарекомендовал себя в патрульном рейде против бандита-чародея из Спорных Земель, что удостоился похвалы самого домициуса Херсталла, командира нашего полка. Это случилось всего лишь за несколько дней до злосчастного матча.

Ролл — простая игра для всадников на широком и ровном поле. С обоих концов поля расположены затянутые сеткой воротца шириной в фут и примерно такой же высоты. Играют две команды по пять человек, вооруженные деревянными молотками с длинными рукоятями. Цель — забить в воротца противника деревянный шар размером с крупный кулак. Игра ведется до десяти очков. Я особенно любил ролл , поскольку он требует от всадника искусного владения как собственным телом, так и своей лошадью — а я был в этом весьма силен. В лицее я играл за команду, завоевавшую первый приз.

Я уже говорил, что в нашем полку к спортивным состязаниям подходили со всей серьезностью. В особенности это относилось к адъютанту командира полка, субкапитану Баниму Ланетту. Наверное, мне следует объяснить, что такое адъютант и чем он занимается, поскольку офицер в таком сравнительно невысоком чине теоретически не способен сломать карьеру другому офицеру, даже младшему легату. Адъютант — это смазка, в которой вращаются колеса и шестеренки полка. Наш командир, домициус Херсталл, однажды утром мог выйти на плац и как бы между прочим осведомиться, не будет ли каменный бордюр выглядеть лучше, если его выкрасить в желтый цвет вместо белого. Капитан Ланетт кивал и говорил: «Очень интересная идея, домициус». Как только командир полка удалялся за пределы слышимости, капитан ревом подзывал к себе эскадронного проводника; в считанные минуты в бараках начиналось светопреставление, и спешно собранные наряды принимались за покраску, так что когда домициус выходил на послеполуденный смотр, плац был окружен желтым бордюром, словно по мановению волшебной палочки. Херсталл никогда не интересовался обстоятельствами выполнения своих приказов, и однажды закрытая тема больше не поднималась, кроме тех случаев, когда сделанная работа оказывалась неудовлетворительной, или ему в голову приходила новая идея.

Капитан Ланетт был знающим свое дело офицером, имевшим лишь один недостаток, хотя в то время я считал его низким и лживым ублюдком. Я бросил бы ему вызов, если бы армейские правила не предусматривали запрещение дуэлей с вышестоящими офицерами.

Его недостаток был из разряда обычных, одним из тех, что широко распространены как в армии, так и в гражданской жизни. Для некоторых это женщины, для других гордыня или пристрастие к азартным играм.

Недостатком Ланетта была его любовь к спорту, а точнее, к игре в ролл. Вне игрового поля он являл собой образец выдержки, но в седле, с деревянным молотком в руке, он был готов на все, чтобы выиграть матч — включая убийство соперника, если бы под рукой оказалось оружие, а судья в тот момент посмотрел в другую сторону.

Был назначен матч между двумя эскадронами полка, и я преисполнился решимости добыть победу к вящей славе своего эскадрона Пантеры. Как обычно, я играл в центре нападения, на острие атаки, и поначалу наши дела продвигались очень неплохо. В первой четверти я забил два гола под радостные возгласы двадцати улан из моей колонны. Игра перекатывалась с одного конца поля на другой, чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону.

Наконец, в последней четверти мне удалось забить еще два гола, и счет сравнялся — 9:9. Мы заняли оборонительную позицию. Я пытался блокировать одновременно двух защитников противника, совершая быстрые рывки поперек травянистой площадки.

Капитан Ланетт вырвался к нашим воротам. Он получил точный пас и катил деревянный шар перед собой, собираясь нанести решающий удар. Я устремился наперерез на полном галопе, хотя и видел, что не успеваю. Однако вопреки ожиданиям, мой маневр оказался успешным: я подрезал его слева, откинулся вбок и ударил наискось, послав шар к противоположным воротцам. Капитан гневно вскрикнул; я не обратил на это внимания. Резко осадив коня, я развернулся и поскакал вдогонку за шаром. За моей спиной гремели копыта, но я уже чувствовал на губах пряный привкус победы. Казалось, для удара остается целая вечность; маленькие воротца как будто вдруг распахнулись навстречу мне и увеличились в размерах, став похожими на ловушку для слонов. Резкий удар молота — и шар полетел точно в центр сетки. Радостный рев возвестил о нашей победе, но сзади раздался другой окрик, в котором слышалась ярость.

Я дернул поводья и развернулся. Адъютант шагом подъехал ко мне, хватаясь одной рукой за колено.

— Сукин сын! — выкрикнул он. — Ты ударил меня исподтишка в начале игры, а теперь еще раз! За это я получу твою задницу!

Он повернулся в седле и крикнул, обращаясь к судьям:

— Этот человек дважды ударил меня, и я требую справедливого наказания!

Зрители кричали: некоторые праздновали победу, некоторые недоумевали, какая муха укусила поссорившихся офицеров. Но два уланских майора, избранные судьями матча, хранили молчание. Они медленно подъехали к нам в сопровождении других игроков.

— Сэр, — сказал один из них. — Я ничего не видел.

— И я тоже, капитан, — добавил другой.

— Значит, вы ослепли! Я утверждаю, что этот человек нарушил правила. Вы обвиняете меня во лжи?

— Легат? — один из судей вопросительно взглянул на меня.

Вероятно, мне следовало сформулировать свой ответ повежливее, но я знал , что не прикасался к Ланетту: в обоих случаях мой удар был выполнен чисто, и, разумеется, задев игрока, я бы почувствовал отдачу в рукояти молота.

— Ни черта подобного не было! — заявил я, покраснев от гнева. — Капитан ошибся. Должно быть, он ударился случайно, когда поворачивался вслед за мной.

— Нет, легат, — голос капитана Ланетта был холоден, как лед. — Вы хотите сказать, что я лгу?

Я начал было говорить, что я думаю по этому поводу, но вовремя сдержался.

— Никак нет, сэр, — ответил я, сделав ударение на последнем слове. — Я знаю, что делал я сам, и полагаю, все присутствующие на этом поле тоже знают это.

Адъютант уставился на меня, и я готов поклясться, что крики болельщиков внезапно смолкли. Он ничего не сказал, но развернул свою лошадь и поскакал к конюшням.

Разумеется, эскадрон Пантеры был объявлен победителем, но последние несколько секунд испортили вкус этой победы. Люди из моей колонны поздравляли меня, однако даже их похвалы звучали приглушенно и сдержанно. Любому солдату из 17-го Уланского полка понадобилось немного времени, чтобы разобраться в случившемся: полковой адъютант, уважаемый и известный своей честностью человек, обвинил молодого легата, зеленого новичка из провинции, в грязной игре, а проклятый мальчишка имел наглость отрицать это.

Я надеялся, что инцидент будет забыт. Вечером в столовой офицеры действительно избегали этой темы, но на следующее утро стало очевидно, что моя ссора с капитаном Ланеттом превратилась в сенсацию и так будет продолжаться до тех пор, пока не разразится новый скандал.

Ланетт лишь усугублял положение, отказываясь глядеть в мою сторону или обращаться ко мне, кроме тех случаев, когда это полагалось по уставу.

Я чувствовал себя опозоренным. Хуже того: со мной обошлись так же несправедливо, как и с любым человеком, чью моральную правоту боги решили подвергнуть суровому испытанию. Тысячи планов и замыслов теснились в моей голове — от надежды на то, что бог нашего семейного очага Танис снизойдет ко мне и вытянет душу из капитана Ланетта, заставив его сказать правду, до менее достойных мыслей, включая хитроумно подстроенный «несчастный случай».

Событие это могло показаться абсурдным и незначительным, что и соответствовало действительности. Но недоразумения с воинской честью — обычное дело, когда армия не воюет и у солдат остается много свободного времени. С другой стороны, это не так уж и глупо: разве торговец принял бы на работу молодого служащего, которого другой его уважаемый коллега обвинил в краже?

Фактически, кроме своей жизни солдат владеет лишь одной вещью: своей честью.

Я не знал, что мне делать.

Теперь я понимаю, что решением было само время. Раньше или позже разразится новый скандал, и мои невзгоды отодвинутся на задний план. Если я не учиню никакой глупости вроде дезертирства или драки со старшим офицером, инцидент будет предан забвению, особенно если я хорошо зарекомендую себя и не буду давать никаких поводов для порицания.

Но этому не суждено было случиться.

Меньше чем через две недели, в самом конце Периода Жары, когда я занимался на скаковом кругу вместе со своей колонной, меня вызвали в штаб-квартиру домициуса.

Я был встревожен: до сих пор командир полка не уделял внимания злосчастному случаю во время игры в ролл, и я пытался убедить себя в том, что он даже ничего не знает. Но теперь... младших легатов никогда не вызывают к домициусу, разве что в случае настоящей катастрофы.

Я торопливо надел свой лучший мундир и отправился в штаб-квартиру полка. Полковой проводник Эватт отвел меня прямо в кабинет домициуса Херсталла, и я понял, что начинаются крупные неприятности.

В кабинете был только один человек: капитан Ланетт. Он сидел за столом домициуса — огромной пластиной полированного тикового дерева — и делал вид, будто внимательно изучает какие-то документы.

Я отсалютовал ему, ударив кулаком в грудь, и вытянулся по стойке «смирно». Выждав долгую паузу, он поднял голову.

— Легат Дамастес а'Симабу, вы получаете новое назначение, — без обиняков начал он.

Надеюсь, мне удалось сохранить бесстрастное выражение лица, хотя сейчас я сомневаюсь в этом. Проклятье! Без сомнения, меня сошлют в какую-нибудь глухомань, заботиться о вдовах и сиротах погибших улан, или прикомандируют к школе для погонщиков слонов, где моей карьере наступит бесславный конец. Подлец-адъютант не успокоится, пока не покончит со мной!

— Сэр! — это было все, что я сказал, несмотря на закипавший гнев и неприятное ощущение пустоты в желудке.

— Хотите узнать, куда вас назначают?

— Если капитан желает сообщить мне об этом.

— Не назначение, а конфетка, — тонкие губы Ланетта скривились в недружелюбной улыбке. — Многие офицеры готовы на все, лишь бы получить его.

Здесь уместно напомнить о правиле, которое подтверждается во всех жизненных ситуациях: чем энергичнее восхваляется дело, которое вам поручают, тем более вероятно, что оно окажется опасным, неблагодарным или бессмысленным.

Я молча ждал. Капитан Ланетт начал читать документ, лежавший перед ним на столе.

— По соизволению Совета Десяти вы, вместе со всеми уланами и уоррент-офицерами эскадрона Пантеры, откомандировываетесь в расположение нового полномочного посла на территории Спорных Земель, иначе называемых Кейтом. Вы будете обеспечивать безопасность посла до тех пор, пока не получите новых распоряжений. Вы назначаетесь военным советником и помощником посла, а также обязаны выступать в любом ином качестве, которое он сочтет необходимым, до официального освобождения от должности или перевода по приказу посла или командующего домициуса 17-го полка Юрейских Улан. В дополнение к этому...

Капитан продолжал читать, но я больше ничего не слышал. Минуту спустя он замолчал и вопросительно взглянул на меня.

— Сэр, если я вас правильно понимаю, то меня назначают командующим эскадроном Пантеры? — неожиданно для самого себя выпалил я. — Целым эскадроном?

Я не верил своим ушам. Всего лишь один поворот песочных часов назад я ожидал, что меня отправят в ссылку, а теперь получил то, о чем мог лишь мечтать в течение ближайших пяти, а скорее всего, десяти лет: командование целым эскадроном. Более ста улан, повышение сразу на два чина! Что-то было не так.

— Совершенно верно.

— Могу я спросить, почему выбрали меня?

Я понимал, что выдаю себя этим вопросом, и ожидал услышать от капитана суровую отповедь. Вместо этого он опустил голову, как бы не желая встречаться со мной взглядом, однако его голос звучал резко:

— Решение принято домициусом Херсталлом и мною, — ответил он. — Оно не подлежит обсуждению.

— Да, сэр. Но...

— Если у вас есть вопросы, можете обратиться к полковому проводнику Эватту. В течение двух часов ваш эскадрон должен собраться и подготовиться к выезду в Ренан, где ожидает посол. Все женатые мужчины должны быть переведены в другие эскадроны и заменены холостяками. Вы свободны.

Я открыл рот, словно рыба, вынутая из воды, но вовремя опомнился. Прижав кулак к груди, я развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Что-то было очень не так, но я не мог понять, что именно.

Полковой проводник Эватт имел привычку общаться с солдатами в грубовато-отцовской манере, в результате чего многие молодые рекруты и легаты впадали в заблуждение и начинали относиться к нему как к доброму стареющему дядюшке. Но их постигало жестокое разочарование, когда он сдирал шкуру с провинившихся и «приколачивал ее к стене своего кабинета». Я не совершил подобной ошибки, но относился к Эватту так, как он того заслуживал, — как к совести, сердцу и верховному судье нашего полка. Если бы он не был уоррент-офицером, то все, включая самого домициуса Херсталла, обращались бы к нему «сэр». Взамен я удостоился чести называться «молодым человеком» или «молодым легатом» — так он обращался ко всем офицерам, не достигшим пятидесятилетнего возраста.

Но в тот день Эватт вел себя странно, как будто знал, что делает что-то заведомо нехорошее и постыдное. Как и капитан Ланетт, он избегал смотреть мне в глаза, а его ответы были лишь немногим менее уклончивыми, чем у адъютанта.

Он сообщил мне, что приказ был получен два часа назад по гелиографу. Я поинтересовался, почему домициус Херсталл не проинструктировал меня лично: перевод одного из шести эскадронов его драгоценного полка был большим событием и мне казалось, что он захочет сам присутствовать при этом.

— У него не было времени, легат. Он занимается другими делами.

Мне было интересно знать, что еще за «другие дела» могли появиться в нашем сонном гарнизоне одновременно с нашим отъездом, но я благоразумно промолчал.

— Но почему назначили меня? — боюсь, мой тон был умоляющим.

— Потому что... — голос Эватта звучал размеренно, механически, словно он давал давно подготовленный ответ на ожидаемый вопрос, — потому что домициус считает, что все молодые офицеры должны как можно раньше овладевать командной практикой.

— В Спорных Землях?

— У вас не будет больших проблем, легат а'Симабу, — сказал он. — Это дипломатическая миссия, а не карательная операция.

— Я слышал, что хиллмены не вдаются в подобные тонкости, когда видят любого нумантийского солдата на расстоянии выстрела из лука, — заметил я.

У меня на языке вертелся другой вопрос: если наша миссия будет мирной, то почему все женатые уланы и уоррент-офицеры остаются здесь?

— Легат, у нас нет времени на болтовню, — проворчал полковой проводник. — Домициус хочет, чтобы вы выступили ускоренным маршем и достигли Ренана в течение трех дней. Посол и пехотная рота уже ожидают вас там.

Я не смог добиться от него большего. Поблагодарив его (боюсь, не слишком искренне), я направился к баракам эскадрона Пантеры.

Там царила неразбериха, сопровождавшаяся гулом проклятий: люди неожиданно лишались привычного казарменного уюта. Уланы из моей собственной колонны, получившие приказ последними, а следовательно, имевшие меньше времени для сборов, ругались громче и усерднее остальных.

Перед бараком выстроился ряд повозок с уже запряженными волами, куда непрерывным потоком загружались вещи и провиант.

К счастью, со мною остался эскадронный проводник Биканер, обе жены которого несколько месяцев назад отправились в родные края, чтобы пройти ритуал очищения, и должны были вернуться не раньше, чем через год.

Находясь посреди этого хаоса, он был растерян и даже приказы выкрикивал неуверенно. Женатые уланы, довольные или рассерженные в зависимости от своего характера, отбывали в свои новые эскадроны, а новоприбывшие входили или въезжали в наше расположение с пожитками в руках или в седельных сумах.

Я остановил одного улана, приказав ему сложить мои вещи в сумки, лежавшие под кроватью, поставить Лукана и Кролика под седло и навьючить двух сменных лошадей.

Затем я принялся помогать эскадронному проводнику Биканеру, делая вид, будто руковожу сборами, но на самом деле стараясь как можно меньше мешать ему. За годы службы в полку ему не раз приходилось заниматься передислокацией, а я делал это лишь однажды, да и то на учениях в лицее.

Как ни странно, но через полтора часа мы выстроились на плацу вместе с повозками, нагруженными нашей амуницией и запасом продовольствия для путешествия. Нас сопровождала горстка поваров, кузнецов, погонщиков и квартирьеров из эскадрона Солнечного Медведя — группы снабжения и поддержки полка.

Появился домициус Херсталл. После того как я скомандовал своим людям «смирно», он коротко обратился к ним. Они отправляются нести новую и, возможно, трудную службу. Они должны подчиняться легату а'Симабу как командиру эскадрона, следуя всем правильным и разумным приказаниям (формулировка показалась мне довольно необычной), а также соблюдать бдительность по ту сторону гор и благополучно вернуться по окончании службы.

Это была самая невыразительная речь, которую мне когда-либо приходилось слышать.

Затем капитан Ланетт вручил мне пакет из промасленной бумаги, где лежали приказы, домициус Херсталл принял наш прощальный салют, и мы выехали из расположения Мехулского гарнизона в сторону Ренана.

В свое время у меня ушло полтора дня неторопливой езды, чтобы добраться от Мехула до Ренана. Эскадрону же на это понадобилось трое суток ускоренного марша. Разумеется, верна старая истина: «Чем больше народу, тем длиннее дорога», но наше движение к тому же сильно замедлялось поклажей и повозками. Я был рад, что мы не путешествуем с семьями и пестрой толпой приблудных душ, обычно сопровождающих любую армию на марше.

Я чувствовал, что творится что-то странное, но не мог понять, в чем дело. Тяжело было размышлять над этим вопросом, одновременно изображая жизнерадостность и поддерживая бравую выправку перед людьми, не подозревавшими о ненормальности нашего положения. В конце концов я придумал приемлемую ложь: домициус Херсталл, без сомнения, уже давно знал о возможности такого назначения, но преподнес его как неожиданность, поскольку хочет проверить готовность полка к быстрой передислокации, например, в случае войны с Майсиром. Это сняло напряжение, но шепотки вроде «почему эскадрон Пантеры такой особенный — разве мы не могли оставаться счастливым дерьмом в задних рядах?» стал заметно громче.

В свете того, что произошло потом, мое объяснение выглядело особенно абсурдным, поскольку между Нумантией и огромным королевством Майсир уже давно царил мир, и наше соперничество проявлялось только в торговле.

Эскадронный проводник Биканер искоса поглядывал на меня. Я попросил его выехать перед колонной вместе со мной и спросил, нет ли у него лучшего объяснения. Как истинный уоррент-офицер, он трижды отвергал всякое сомнение в моих словах, но наконец усмехнулся и согласился: да, все не так просто.

— Вы должны поверить, сэр... домициус Херсталл был удивлен этим приказом не меньше остальных. Что бы ни произошло наверху, он к этому не причастен. Я знаю его с тех пор, как он стал капитаном, и в нем нет ни капли лукавства.

Я решил, что искренность будет лучшим оружием.

— Тогда я задам вам тот же самый вопрос, который хотел задать капитану Ланетту и задал полковому проводнику Эватту, не получив вразумительного ответа: почему меня поставили командовать эскадроном?

Наступила долгая пауза, заполненная лишь шелестом жаркого ветра в листьях придорожных деревьев, да негромким постукиванием копыт.

— Не хочу отвечать сэр, ничего толком не зная. У меня есть только догадки, а это говорит не в пользу полка.

— Я не стану приказывать вам, Биканер, но ваша задница... и задницы всех остальных уланов нашего эскадрона, включая и мою, находятся в одной корзине. Думаю, мне понадобится любая помощь, которую я смогу получить, даже если она будет похожа на ложное пророчество самого низкого пошиба.

— Хорошо, сэр. Вы задали вопрос. Я не имею понятия, что нас ожидает, но есть старая армейская поговорка: когда мост на пути ненадежен, посылай вперед тех, о ком потом меньше всего пожалеешь, чтобы они испытали его на прочность.

Поговорка Биканера не удивила меня. Я уже почти не сомневался в том, что назревают крупные неприятности и полк избрал наиболее подходящего жертвенного агнца на алтарь бога войны. Я поблагодарил эскадронного проводника за пищу для размышлений, но не стал развивать эту тему. Его моральный дух был для меня гораздо важнее, чем состояние любого из моих людей, и я не был заинтересован в его дальнейшем расстройстве. Груз ответственности лежал на моих плечах. Мой отец неоднократно повторял: «Если хочешь носить плащ командующего, то помни, что нет одежды тяжелее, и эта ноша по плечу лишь настоящему мужчине».

Мы достигли Ренана и сразу же направились к баракам, где согласно полученным мною приказам нас ожидала пехотная рота. Они были на месте — сто двадцать человек из Куррамской Легкой Пехоты. По словам эскадронного проводника Биканера, они не считались лучшими солдатами, но и далеко не самыми худшими.

— Поначалу у них будут проблемы, так как они не имеют опыта в стычках с хиллменами, — добавил он. — Но они быстро научатся, если захотят выжить, иначе на горных склонах прибавится новых костей.

Рота была полностью укомплектована офицерами под руководством капитана Меллета, который производил впечатление надежного служаки, не скорого в нападении, зато прочного в обороне. Он не выказал удивления тем, что я, уступавший ему в чине, назначался командующим экспедицией; лишь выразил надежду, что я не стану отдавать распоряжений пехотинцам через его голову. Я заверил его в том, что несмотря на мою молодость мне знакомо понятие армейской субординации. Потом я поинтересовался, где остановился наш новый начальник, новый полномочный посол на территории Спорных Земель, чтобы обратиться к нему с рапортом.

— Он уже в пути, — ответил капитан Меллет.

— Что?

— Позавчера вечером он получил шифрованное послание по гелиографу из Никеи. Ему предписывалось немедленно отправиться в Сайану, не дожидаясь эскорта. Приказ исходил напрямую от Совета Десяти. Там говорилось, что на основании надежных сведений о нарастающем кризисе в столице Кейта, полученных от придворных провидцев, Нумантия должна немедленно направить туда своего представителя. Он отбыл вчера на рассвете, сказав, что мы сможем догнать его в пути после прибытия кавалерии.

Я был потрясен.

— Капитан, вы утверждаете, что посол уехал в Спорные Земли без всякого эскорта ? Ведь его путь лежит через Сулемское ущелье, не так ли?

— Да, сэр. Мы все считали это неправильным, но он заявил, что полученный им приказ совершенно четкий и не подлежит обсуждению. Он также добавил, что по сведениям Совета Десяти, с горскими племенами существует договоренность о безопасном проходе через ущелье. Как вы знаете, он тоже провидец и считает, что сможет почувствовать любую угрозу, прежде чем на него нападут.

— Голый Иса с проклятым мечом! — выругался я. — Неужели Совет Десяти воображает, будто хиллмены сдержат свое слово?

Даже такой новичок, как я, понимал, насколько это нелепо. Особенно при проходе через Сулемское ущелье высокопоставленного чиновника, который, несомненно, везет с собой богатые дары для правителя Сайаны.

— Сколько человек в его отряде? Он передвигается быстро?

— Около двадцати. У него четыре слона с погонщиками, шестеро всадников и четыре повозки, тяжело нагруженные поклажей и припасами. Восемь возниц, по двое на каждую повозку. С упряжными животными он без труда обгоняет пехоту на марше.

Это было глупо. Хуже того, это было настоящим безумием! Я вспомнил поговорку эскадронного проводника Биканера, но я не стал тратить время на размышления.

— Капитан, как скоро ваши люди смогут подготовиться к выходу?

— Два... три часа.

— Даю вам два часа. Я хочу, чтобы к этому времени ваша рота выстроилась у ворот с готовым обозом. Нужно догнать посла, прежде чем этот болван погубит себя и своих людей — а это произойдет, как только они углубятся в Сулемское ущелье на расстояние полета стрелы... если только хиллмены не полные идиоты.

На лице капитана Меллета медленно проступило встревоженное выражение. Оттолкнув стул, он зычным голосом позвал своих легатов. Я было направился к двери, но по пути обернулся.

— Капитан, как зовут нашего высокочтимого посла-самоубийцу?

— Тенедос. Лейш Тенедос.

Прошло почти три часа, прежде чем мы выступили в поход. Мои отец и лучшие лицейские инструкторы утверждали, что терпение может быть величайшим достоинством офицера; так оно и вышло в тот день. Мне хотелось криком подгонять солдат, размеренно марширующих по грунтовой дороге, медленно поднимавшейся к предгорьям. Мне хотелось припустить наших волов спотыкающейся рысью. Клянусь доспехами Исы, мне хотелось, чтобы все мы оседлали коней и пустились галопом!

Но я хранил молчание, пережевывая свой язык, словно первосортную говядину, и мы медленно тащились вперед.

Раньше я считал, что наши повозки движутся медленно, но они выглядели скаковыми колесницами по сравнению с фургонами пехоты. Похоже, КЛП [1] путешествовала со всеми пожитками, накопленными за годы службы, включая нескольких женщин из обоза, которые могли сделать честь мехулскому борделю под названием «Гнилой Ряд».

В ту ночь мы встали лагерем, так и не увидев на горизонте отряда посла Тенедоса.

С первыми лучами солнца я выслал вперед по дороге наряд из пяти улан. В случае встречи с дипломатом они должны были попросить его остановиться и подождать до прибытия эскорта. Я также приказал им возвращаться не позднее сумерек: мы были уже неподалеку от гор, а хиллмены весьма свободно трактуют понятие границы. Они вполне могли выставить засады на подступах к ущелью.

На закате мы разбили лагерь для второй ночевки. Высланный мною наряд вернулся, как только зажглись походные костры. Должно быть, посол ехал быстрее, чем думал капитан Меллет: они никого не видели. Но он — или, во всяком случае, какой-то караван — проезжал впереди, поскольку наряд обнаружил кучи слоновьего помета.

— Может, это и слоны, — проворчал кто-то из задних рядов. — А может, нашего дипломата прохватил такой понос после запора, какого я не видел с тех пор, как маменька напоила моего братца отваром крушины.

Я сделал вид, что ничего не слышал, но взял шутника на заметку, и когда пришло время посылать наряд на мытье посуды после ужина, этот улан оказался в числе избранных.

Теперь горы угрожающе приблизились. Мы должны были достигнуть их завтра до полудня. Кое-что в донесении патруля обеспокоило меня еще больше: они не встретили ни одного путешественника, направлявшегося на север. Если по дороге из Спорных Земель не едет ни один купец, бродяга или нищий — тогда действительно жди беды.

На рассвете я выслал вперед другой патруль, на этот раз из десяти человек, поскольку мы вступали на вражескую территорию.

Подножия гор были голыми и каменистыми, и мы постоянно следили за нашими флангами. Несколько раз разведчики докладывали о каком-то движении, но мы не видели ни лошадей, ни всадников.

— Они там, — мрачно процедил майор Уэйс. — Но мы увидим их только тогда, когда они захотят показаться нам.

Патрульные вернулись задолго до темноты и доложили, что они доехали до устья Сулемского ущелья, так и не встретившись с послом Тенедосом.

Мы опоздали.

Мы встали лагерем, и я установил четырехсменную стражу — по четверти всех людей, находившихся под моим командованием. Теперь мы были готовы к нападению в любой момент. Мы распаковали лишь жизненно необходимые вещи, а несчастные волы были накормлены и напоены прямо в упряжи.

За два часа до рассвета мы свернули лагерь и двинулись в путь, как только небо на востоке начало бледнеть. Я попросил капитана Меллета расставить своих пехотинцев по обе стороны дороги и держал одну колонну кавалерии наготове для отражения внезапного удара. Мы двигались в открытом строю, представляя собой большую, но хорошо защищенную мишень.

С первыми лучами солнца мы вошли в Сулемское ущелье.

Как известно, это ущелье является наиболее короткой дорогой из Нумантии в Майсир. Между двумя королевствами расположены Спорные Земли, или Кейт. В мирные времена здесь пролегает главный торговый путь.

Но хиллмены редко позволяют такую роскошь, как безопасный проход. Для них любой торговец — не что иное, как личный поставщик, готовый расстаться со всеми своими товарами и золотом, как только свирепый хиллмен помашет саблей перед его носом.

Извилистое Сулемское ущелье тянется около двадцати лиг и открывается на холмистые равнины, ведущие к городу Сайане. Проход обступают голые скалы, высотой от шестисот до тысячи футов. Путь начинается в узком каньоне, а затем лиг через восемь-девять выходит на плато, где река Сулем делает поворот и несет свои бурные воды к югу. Оттуда до равнин Кейта местность выглядит более гостеприимно, и дорога идет вдоль реки.

Двадцать лиг — всего лишь двухдневный переход для всадника, но никто, даже хиллмены, не проезжали ущелье за такое короткое время. За каждым поворотом, каждым зигзагом пути или просто большим валуном могла таиться засада.

Устье ущелья с юрейской стороны — самое узкое место. Скалы отстоят друг от друга лишь на несколько сотен футов, и их неприступные склоны вздымаются почти отвесно.

Мы медленно двигались в этом каменном мешке. Я выслал вперед всадников, а за ними — тех пехотинцев, которых капитан Меллет рекомендовал как наиболее надежных и расторопных. Если они заметят опасность, то успеют вернуться к основной колонне и поднять тревогу.

Они вели разведку парами, и каждый получил приказ не бросать своего товарища ни при каких обстоятельствах. Хиллмены ценят храбрость превыше всего, а храбрейший человек может молча вынести любую боль. Пленника — неважно, раненого или нет — все равно подвергнут пыткам, и если он умрет мужественно, то вокруг костров хиллменов о нем пойдет хорошая молва. Но такое случается редко: горцы — великие мастера заплечных дел.

Мои кавалеристы, будучи опытными солдатами, имели свои правила: никогда не покидай товарища, пока он жив, а если придется — убей его своей рукой. Некоторые уланы носили на шее маленькие кинжалы в ножнах, предназначавшиеся для себя, если никто не сможет оказать им последнюю милость.

Через четверть мили после входа в ущелье путь стал шире, но наше продвижение еще больше замедлилось. Это звучит нелогично, но дело в том, что более открытая местность отлично подходила для ловушки.

У воинских подразделений существует особая тактика продвижения по Сулемскому ущелью. Сперва высылаются пехотинцы, которые поднимаются на вершины ближайших скал или холмов и закрепляются там. Затем основная колонна подтягивается вровень с пикетами. Вторая группа занимает следующие высоты и ждет, пока первая благополучно спустится вниз. Спуск был самым вероятным временем для атаки из засады: солдат теряет бдительность и торопится поскорее присоединиться к своим товарищам.

Именно в этот момент незаметный валун мог превратиться в улюлюкающую группу хиллменов человек в десять — двадцать, набрасывающихся на пикет с саблями и кинжалами наголо. Прежде чем кто-либо успевал сдвинуться с места, на склоне оставались мертвые тела, а горцы быстро отступали с добычей и (если Иса не был милостив) с парочкой пленных для последующих кровавых забав.

Меня учили, что в стычках нумантийцев с хиллменами крупные победы одерживались редко. Иногда удавалось найти одно-два тела, но чаще лишь следы крови, и колонне приходилось снова отправляться в путь.

Мы двигались по ущелью со скоростью полмили в час, если не меньше. Я кипел от злости. Меня сердили странные приказы, заставившие безрассудного дипломата отправиться на верную смерть. Меня сердили улитки, которыми я командовал, но больше всего меня сердило собственное бессилие и неспособность придумать хоть какой-нибудь план.

Проход снова сузился, и я увидел высоко над нами руины каменного форта, построенного нумантийцами два столетия назад, когда нашей страной правил король, а не Совет Десяти, и до того, как мы позволили Кейту при молчаливой поддержке Майсира грабить наши караваны на протяжении всего пути к южным равнинам.

Государственное устройство Кейта соответствовало жизненному складу его обитателей. Это была анархия, где каждый незнакомый человек считался врагом, а большинство племен находилось в кровной вражде друг с другом. Ахим , правящий в Сайане, считался не более чем формальным лидером, будучи сам разбойником, использовавшим преимущество своего положения для мелких войн с другими кланами.

Ущелье расширилось; впереди показалась маленькая деревня. Примечание на моей карте гласило:

«Жители делают вид, что лояльно относятся к любым путешественникам, но не поворачивайтесь к ним спиной. Дайте одному из них попробовать воду и фрукты, прежде чем покупать».

Я увидел лишь полдюжины стариков и нескольких малышей. Женщин не было вообще. Впрочем, последнее не вызывало удивления: хиллмены считают своих женщин достоянием, которое следует держать в надежном месте из страха перед более сильным или наглым соперником. Но то, что здесь не было мужчин, небрежно опиравшихся на копья или поигрывавших саблями в ножнах, вызывало легкую тревогу.

По словам Биканера, это скорее всего означало, что мужчины отправились в набег на соседнюю деревню. «И это еще наилучшее объяснение для нас», — добавил он.

Когда мы двинулись вперед, я заметил на одной из самых высоких скал легкое движение, выдающее присутствие наблюдателя. Затем последовала вспышка: кто-то передавал зеркальцем весть о нашем появлении дальше по ущелью.

Мили через полторы мы наткнулись на полусгнившие тела, тянувшиеся редкой цепочкой, ведущей вверх по склону от дороги. Люди были мертвы уже несколько дней, и трупы совсем почернели.

Один из моих улан спешился и подошел к ним. В воздух с хриплым клекотом поднялось несколько коршунов, недовольных, что им помешали в их трапезе. Вернувшись, солдат доложил, что это хиллмены. Все трупы были раздеты догола, и он видел древко горской стрелы, торчащей из груди одного из мертвецов.

— В деревне я сказал, что если местные отправились в разбойничий набег, то это еще полбеды, — проворчал Биканер. — Но это... — он обвел рукой поле маленького сражения, — это уже гораздо хуже. По меньшей мере, кровная вражда. Или подготовка к войне.

— С кем? — спросил я.

— Со всеми, — ответил Биканер. — Может быть, с жителями Сайаны, которых они презирают как малодушных ублюдков, не желающих жить в родных горах. А может быть, даже с Майсиром. Но, скорее всего, им не терпится напасть на Юрей. Прошло уже несколько лет с тех пор, как мы отбили последнее вторжение, и теперь у них слюнки текут при мысли о том, как разбогател северный край.

Он был прав: в офицерской столовой мне приходилось слышать о крупной стычке на границе, случившейся пять лет назад, когда повышения в чине падали как листья в осеннюю бурю. Если хиллмены смогут выставить голову высокопоставленного нумантийского чиновника на острие копья, это станет идеальным предлогом для начала большой войны.

Сержанты капитана Меллета что-то кричали, и я увидел наши пикеты, ускоренным шагом спускавшиеся со склона последнего холма, который они заняли всего полчаса назад. Уорренты собирали группы пехотинцев для следующего передового дозора.

Это было совершенно невыносимо. Солнце стояло высоко в небе, и день уже начинал переваливать за вторую половину.

«Отлично, — подумал я. — Меня назначили командующим этой боевой единицы. Следовательно, я должен командовать». Становилось все более очевидным, что до сих пор я если и не был уверен в неудаче нашего похода, то, во всяком случае, ожидал ее. Лучше потерпеть поражение, делая что-то, чем ожидая или не делая ничего.

Я подъехал к фургону капитана Меллета.

— Капитан, я хочу, чтобы вы взяли на себя командование движением колонны, включая кавалерийский обоз и сменных лошадей.

Он ненадолго задумался, затем кивнул.

— Слушаюсь, легат а'Симабу. А вы?

— Кавалерийский эскадрон поскачет вперед без остановки, пока мы не отыщем посла Тенедоса.

— Но, легат... — Меллет огляделся, словно опасаясь, что нас могут подслушать, и подошел ко мне поближе, — легат, это противоречит полученному приказу. Ни одно из подразделений не может двигаться без поддержки, за исключением сражения или патрульной службы.

— Мой приказ, сэр, заключался в том, что я должен сопровождать полномочного посла через Сулемское ущелье до его места назначения в Сайане, — я постарался вложить в эти слова всю свою силу убеждения. — Это единственный приказ, который я собираюсь выполнить.

Я не стал ждать его ответа и сразу подозвал к себе Биканера. Наполнив фляжки из бочек с водой, стоявших на повозках, каждый улан взял с собой один фунт сухого пайка: вяленого мяса и сушеных ягод. Через несколько минут эскадрон быстрой рысью поскакал по дороге.

Я выслал вперед двух дозорных с приказом оставаться в пределах видимости эскадрона, ждать нашего приближения у любой возможной засады, а затем галопом скакать дальше. Каждые полчаса я менял их.

Это был смертельный риск, но я считал, что у нас есть шансы на успех. Во-первых, мы двигались быстрее хиллменов, хотя они и могли на бегу развивать скорость горной антилопы. А во-вторых, еще никто не путешествовал по Спорным Землям таким образом.

Разумеется, мне хотелось иметь поддержку пехоты, поскольку кавалерия, скачущая по пересеченной местности без острых глаз пехотинцев, способных заметить лежащих в засаде лучников, нарывается на скорую гибель. Я даже мечтал о способе двигаться быстрее вместе с пехотой: либо сажать людей за спину и ссаживать их при встрече с противником, либо даже позволять им бежать рядом с лошадью, держась за стремя, что я не раз проделывал мальчишкой, когда на пятерых желающих приходилась всего лишь одна лошадь. Тяжело для животных, тяжело для людей — но я думал, что это сработает. Позднее моя задумка воплотилась в одну из наиболее прославленных тактик императора. Но тогда у меня не было времени ни объяснять все это капитану Меллету, ни заниматься с его подчиненными.

Мы ехали до наступления темноты, затем устроили привал, не разжигая костров и держа половину людей на страже. В ту ночь я совсем не спал, а как только смог различить свою руку, вытянутую перед лицом, приказал седлать лошадей.

Через два часа после рассвета мы услышали стоны умирающих животных и вопли людей, сражавшихся за свою жизнь.

Позже я узнал, что Лейш Тенедос со своим отрядом практически круглосуточно находился в пути, торопясь миновать Сулемское ущелье. Он хотел дать хиллменам как можно меньше поводов для искушения и не слишком верил в байки о безопасном проходе. В тот день они выехали до рассвета и достигли плато, где река Сулем делает поворот и некоторое время течет параллельно дороге.

До сих пор они не видели врагов, и стрелы хиллменов из засады не нанесли им урона. Не имея никакого опыта ведения боевых действий в горах, они считали это хорошим предзнаменованием, в то время как любой улан должен был насторожиться, ожидая, что впереди их ожидает какая-то особенно коварная ловушка.

Я услышал шум как раз в тот момент, когда оба патрульных галопом примчались назад и доложили о схватке у брода через реку. У оборонявшихся были слоны, и я понял, что мы наконец-то догнали отряд Тенедоса.

Я уже собрался подать сигнал к атаке (в одной книге сказано, что так делают все безмозглые кавалеристы, когда слышат бряцание оружием) но сдержался, памятуя о том, что на флангах нас может ожидать засада, и тогда мы попадем в другую ловушку — на этот раз приготовленную для спасателей.

Я приказал майору Уэйсу готовить эскадрон к бою, а сам вместе с Биканером проехал немного вперед, затем спешился и прошел к тому месту, откуда мы могли видеть долину, лежавшую перед нами. Мы легли ничком и изучили сцену.

С этого момента и до конца сражения я буду описывать его так, как оно сохранилось в моей памяти, поскольку это — «Встреча Дамастеса а'Симабу и молодого Провидца Тенедоса в битве при Сулемском ущелье» — одна из наиболее известных сцен в современной истории Нумантии, знакомая каждому по картинам, песням и рассказам и представленная либо во вздорно-романтичной манере, либо с таким количеством ссылок на «великое предзнаменование», что происходившее представляется чуть ли не религиозным обрядом. Лишь наша последняя битва много лет спустя, на залитом кровью поле Камбиасо, окружена еще бо льшим ореолом славы и всевозможных домыслов.

Позвольте начать с фактов. С одной стороны было, пожалуй, около шестисот хиллменов, а с другой — менее трехсот пятидесяти нумантийцев. По меркам Спорных Земель это была крупная баталия, но уж никак не великая битва от горизонта до горизонта, какой она представляется на некоторых полотнах.

Я не видел ни ликов озабоченных богов, следящих с небес за ходом сражения, ни демонов с той или другой стороны. Не было также никаких волшебных эмиссаров, умолявших меня поторопиться и спасти будущего императора.

И наконец, я не видел величественной фигуры волшебника, стоявшей посреди руин и метавшей молнии в противника, словно грозное воплощение самой богини Сайонджи.

Я увидел пустынную долину, там и сям усеянную пятнышками чахлого кустарника, и несколько жалких лачуг с участками обработанной земли, которые с натяжкой можно было бы назвать фермой. Через долину протекала река Сулем, и дорога пересекала ее на мелкой переправе.

Именно оттуда и был нанесен первый удар. На другой стороне брода лежали два убитых слона, и нумантийцы прятались за их трупами, используя их как прикрытие. Там было четыре повозки — одна на дальнем берегу, одна опрокинутая посреди течения, и две другие на ближнем к нам берегу. Еще два слона опустились на колени по обе стороны от этих повозок; погонщики как могли сдерживали их беспокойство.

Остатки каравана были окружены трупами лошадей, волов и людей. Но там были и живые нумантийцы, и они еще держались.

Я поискал взглядом врага и через некоторое время заметил нескольких хиллменов, хорошо замаскированных в своих балахонах песчаного цвета за скалами на дальнем берегу. Ниже по течению я увидел еще один отряд горцев, пересекавший реку вброд с явным намерением окружить людей Тенедоса.

— Неплохо, сэр, — сказал эскадронный проводник. — Хиллмены подождали, пока отряд Провидца не подошел к переправе, где обычно начинается толкотня и неразбериха — все стараются удержать лошадей и напоить вьючных животных. Тут-то горцы и ударили по ним. Правда, если бы засадой командовал я, то напал бы неподалеку от реки — пусть выжившие после первой стычки бесятся от запаха воды, до которой им не дотянуться.

Он снова выглянул в долину и прищелкнул языком.

— Боюсь, это не лучшие хиллмены, которых мне приходилось видеть. Они даже не позаботились о резерве.

— Отлично, Биканер. Я уверен, что как стратега вас ожидает великое будущее, — суховато отозвался я. — Итак, одна колонна под командованием майора Уэйса отделяется, чтобы разобраться с теми, кто сейчас переходит реку. Остальные встретятся с главными силами атакующих у брода. Вода там по колено, не больше. Затем по сигналу рожка выстраиваемся клином, проходим сквозь них... вон там, — продолжал я, указывая пальцем. — Сминаем противника, разворачиваемся и подчищаем остатки. На отряд посла вообще можно не обращать внимания: я не хочу, чтобы они послужили причиной нашего промедления.

Полковой проводник Биканер промолчал. Я повернулся к нему.

— Вы уверены, что это все приказы, которые вы хотите отдать, сэр? — с непроницаемым видом спросил он.

Наверное, я покраснел, но все же воздержался от резкого ответа. Боевое безумие еще не овладело мною.

— Что я пропустил?

— Посмотрите повнимательнее, сэр. На этом поле действует магия.

Я вгляделся пристальнее и на этот раз увидел легкую дымку, плывущую над переправой — что-то похожее на колыхание разогретого воздуха или даже облачко мерцающей пыли. До этого я видел такое лишь однажды, во время учебной демонстрации в лицее. Эта дымка (прошу прощения за сумбурность описания, но у меня нет более подходящего определения) собралась над трупом слона, ближайшим к вражеской позиции. Неподалеку валялась белая лошадь, пронзенная тремя или четырьмя копьями.

Я услышал крики, доносившиеся снизу, а затем увидел, как нумантийцы поднимаются и осыпают стрелами атакующих. В их центре стоял безоружный мужчина, делавший руками странные пассы. Очевидно, при этом он читал заклинание. Я вспомнил, как капитан Меллет называл нумантийского посла Провидцем, и обрадовался тому, что Тенедос еще жив.

Биканер указал на небольшой холм, отстоявший немного к востоку от места сражения. На вершине холма я увидел человека в длинном балахоне с колдовскими знаками. Его тело окружала такая же легкая дымка, какую я видел у переправы.

— Это один из их чародеев, — сказал Биканер. Он вытянул шею и вгляделся вдаль: — А вот и другой, в арьергарде атаки за рекой. Должен быть и третий...

Он повернулся и посмотрел вверх и направо.

— Ага, вон он где, ублюдок!.. Я ошибся насчет их замысла, сэр. Это хороший план. У них есть три чародея, и в центре треугольника, где был нанесен удар, их магия сходится как бы в фокусе. Заклятья наверняка обычные, те, к которым они всегда прибегают, — замешательство, страх, чувство беспомощности, когда человек не может правильно натянуть тетиву или отбить удар.

Я заметил третьего чародея на скале немного впереди нас, над дорогой. На мгновение мне показалось, будто я слышу тихое, зловещее песнопение, исходившее с трех сторон одновременно.

— Может, у этого дипломата и есть силенки по части волшебства, — продолжал Биканер, — но с тремя против одного у него мало шансов.

— Тогда давай уравняем шансы перед атакой.

— Это можно, сэр, — согласился Биканер.

Он подбежал к своей лошади и галопом поскакал к эскадрону. Двенадцать моих лучших лучников спешились и в сопровождении эскорта с саблями наголо разделились на две группы. Первая направилась вверх по узкому распадку, ведущему к скале, где чародей хиллменов продолжал выкрикивать свои заклинания, не обращая ни малейшего внимания на окружающее. Другая двинулась на восток, ко второму кейтскому чародею.

Через несколько минут одна группа приблизилась к ближайшему чародею на расстояние выстрела, и лучники тщательно прицелились. Три стрелы пронзили грудь под темным балахоном, и мне показалось, что мир содрогнулся. Я услышал вопль боли, как будто человек стоял рядом со мной. Потом колдун согнулся пополам и упал. Солдаты торопливо поднялись на вершину, чтобы убедиться в его смерти.

Как было оговорено заранее, мы не стали ждать, пока вторая группа лучников ликвидирует следующего колдуна, и изготовились к атаке.

— Рысью... вперед!

Эскадрон Пантеры 17-го полка Юрейских Улан лавиной устремился из-за гребня холма в долину реки Сулем.

Я услышал крики радости, а затем вой изумления и разочарования, когда хиллмены на другой стороне реки увидели нас. В считанные секунды мы достигли брода и поскакали вперед, расплескивая воду.

— Труби атаку! — крикнул я. Мой трубач поднял длинный рожок и заиграл сигнал, эхом раскатившийся по долине.

При звуках рожка я увидел нечто, чего никогда не забуду: одно из самых благородных зрелищ, какому мне приходилось бывать свидетелем в сражении.

Один из слонов, которого я считал мертвым, должно быть, служивший в регулярной армии, прежде чем состарился и был бесстыдно превращен во вьючное животное, услышал сигнал и, шатаясь, поднялся на ноги. Его хобот гордо поднялся, и он протрубил собственный боевой клич, обращенный к противнику. Потом слон прошел несколько шагов, пытаясь повиноваться давно забытой команде, и упал замертво.

Уланы перестроились на ходу, и теперь я возглавлял острие атакующего клина. Передо мной выросли люди в балахонах. Один из них натягивал лук, и моя пика ударила его в грудь — первого человека, которого я убил в своей жизни, — отшвырнув с дороги. Я развернул лошадь, рывком вытащил пику, вернулся на линию атаки и свалил другого хиллмена. Затем я отбросил пику и обнажил саблю, а весь эскадрон повторил мое движение так, словно мы были единым существом.

Возможно, хиллмены были мерзавцами, но, во всяком случае, смелыми мерзавцами. Я не видел признаков бегства и замешательства в их строю, что обычно происходит при внезапной атаке кавалерии на пехотинцев.

Вместо этого хиллмены удержали строй, а затем контратаковали, пытаясь валить наших лошадей копьями и нанося рубящие удары саблями, когда мы проезжали мимо.

Это была жестокая, кровавая сеча. Орущие люди наседали друг на друга, лошади с вывалившимися кишками падали на землю, и ярость взрывалась огненным шаром. Сабли были слишком хороши для такой работы. Кинжалы впивались в тела врагов, мелькали кулаки, растопыренные пальцы впивались в плоть, словно хищные когти.

Строй хиллменов надвинулся на нас, как будто регулярная армия, соблюдающая боевой порядок, и я предупреждающе вскрикнул.

Затем мир вокруг меня застонал, загудел, и произошло нечто невообразимое. Неподалеку от меня торчало копье, воткнутое в песок. Я увидел, как оно само собой вырвалось из земли, взмыло в воздух, устремилось вперед по широкой дуге и с силой вонзилось в грудь хиллмена. Ужас объял меня, когда я увидел, как другое брошенное оружие — стрелы, мечи, копья и кинжалы — присоединяются к сражению, словно подхваченное невидимыми воинами.

На открытом месте по ту сторону брода я заметил человека, которого считал Провидцем Тенедосом, и услышал громовые раскаты его голоса, посылавшего заклятье.

Хиллмены были готовы выстоять против любого врага — но не против колдовства. Раздались вопли ужаса, и хиллмены начали в панике разбегаться, бросая свое оружие, но безжалостное заклятье продолжало свою работу. Они падали один за другим в тщетных попытках ускользнуть от возмездия.

Вскоре на поле битвы остались только трупы, раненые и победители.

Колонна майора Уэйса с победным кличем галопом пересекла реку в нашем направлении, и я понял, что мы можем не опасаться атаки с фланга.

Я пустил Лукана неспешной рысью обратно к переправе, где вместе с остатками своего отряда находился Тенедос.

Считается, что волшебники должны быть намного выше ростом, чем обычные люди, а их спутанные бороды и костлявые пальцы — внушать суеверный ужас одним своим видом.

Человек, который подошел ко мне, когда я слез с лошади, ничуть не напоминал такого волшебника.

Он был немного старше меня, но все же моложе тридцати лет. Невысокий, почти на целый фут ниже меня. Его темные волосы были коротко стрижены по никейской моде того времени, а круглое лицо имело приятное, почти мальчишеское выражение. Он носил бриджи и куртку хорошего покроя, но ни то, ни другое не могло скрыть его склонности к полноте.

Его черные глаза, пылающие демоническим огнем, сразу же приковали меня к месту.

Затем раздался голос, звучавший словно повелительный гром самого Ирису, однако слова были совершенно неожиданными:

— Я — Провидец Лейш Тенедос. А вы, должно быть, мой палач.