"Парижский десант Посейдона" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)Глава четвертая ПРИКАЗ НА ЗАПАДНачальство непредсказуемо, как сама жизнь. Для многих оно и является жизнью, тяжелой и беспросветной. «Сирены» уже вовсю готовились начать операцию по поиску и захвату капитана Гладилина, и Каретников даже успел связаться с Маэстро и договориться о встрече для выработки плана совместных оперативных действий, когда его снова выдернули в Управление. Все тот же Клюнтин. Генерал-майор, как ни в чем не бывало, объявил, что ситуация меняется и Посейдону не придется заниматься Гладилиным. Посейдон не сдержался: – Но как же, товарищ генерал-майор... Маховик уже запущен, отрабатываются пути... Теперь все бросить? – Товарищ капитан! – Клюнтин повысил голос – Гладилиным займется группа Маэстро. Я думаю, они отлично справятся. А вы, мне кажется, забыли, кем являетесь. Вы – водный, а точнее, подводный спецназ. И руководство считает целесообразным использовать вас, так сказать, по профилю. Услышав это, Каретников несколько приободрился. Гладилин отодвинулся на второй план, хотя чувства, которые капитан испытывал к нему, не претерпели ни малейшего изменения. Эти чувства заключались в жгучем желании разделить Гладилина на отдельные части тупым ножом. – Вашей же группе предстоит выполнить несколько иную задачу, – продолжил генерал-майор. – Насколько мне известно, вам еще никогда не приходилось действовать на территории Франции. Насколько ему известно! – Во французских территориальных водах? – удивился Каретников. – Как это не приходилось? Он приготовился загибать пальцы, но Клюнтин остановил его, предупреждающе выставив ладонь: – Я о другом говорю, товарищ капитан. Сена, по-моему, ни разу не становилась объектом вашей оперативной разработки. Каретников озадаченно посмотрел на него. – Сена – в смысле река? Нет, не становилась. – Ну вот. Что вам известно о парижских набережных, товарищ капитан? О географии города? Посейдон сосредоточенно наморщил лоб: – Ну... самое общее. Набережная Конти. Набережная Орфевр, естественно. Набережная Святого Августина. Набережная Анатоля Франса... там еще музей д'Орсе, импрессионисты... – Стоп, – генерал удовлетворенно кивнул. – Похвально обладать такими познаниями, когда они не представляют непосредственного оперативного интереса. Собственно говоря, именно упомянутая вами набережная Анатоля Франса и станет местом пристального внимания вашей победоносной группы. Посейдон отрывисто кивнул – возражать не было никаких оснований. Тем более что он уловил плохо скрытый сарказм. Всем своим видом капитан показывал, что ждет дальнейших инструкций. Клюнтин утопил кнопку в тумбе стола, и позади него разъехались шторы. На месте привычного экрана оказалась карта Парижа – точнее, только один фрагмент. Тот самый знаменитый музей д'Орсе с импрессионистами. – Будем брать живопись? – с интересом осведомился Посейдон, позволяя себе некоторую вольность. – На кой она нам сдалась, – отмахнулся Клюнтин. – Берите, впрочем, если время останется... Нас интересует не сам музей, а вот этот особнячок неподалеку. Просто сказка, согласны? Чудо, а не особнячок. – Понятно, – кивнул Каретников. – В этом особняке окопался один древний гад. Старый фашист, врач-преступник. По нему давно плачут виселица, газовая камера, пуля и электрический стул – все сразу, вместе взятое, но лучше бы поочередно. Его зовут Валентино Баутце. Но и он нас не слишком интересует, пусть им занимаются израильтяне... Только не позволяйте им путаться у вас под ногами! – Не позволим, товарищ генерал-майор. – К тому же мы подозреваем, что они охотятся не только за этим эсэсовцем, но и за тем же, за чем и мы. – А за чем охотимся мы? – За документацией этого мерзавца. Валентино держит в сейфе важные документы, имеющие непосредственное отношение к событиям на острове Коневец. И к эсминцу «Хюгенау», конечно. Как они к нему попали – это еще только выясняется. Зачем они ему понадобились, мы выясняем тоже. На сей счет, кстати, имеются определенные соображения, но это уже вопрос не вашего уровня. Посейдон обнаглел и спросил напрямую: – Не он ли направил на остров немецкую группу? И не с ним ли будет искать связи Гладилин? Генерал-майор Клюнтин поджал губы и неприязненно посмотрел на капитана поверх очков. – Вы можете строить любые гипотезы, товарищ капитан, – ответил он сухо. – Вопрос, повторяю, не вашего уровня. Каретников задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Странно, – пробормотал он. – Что вы находите странным? – Да так... Особняк, набережная... Почему «Сирены»? Это вполне сухопутная операция. Тот же Маэстро справится куда эффективнее. Клюнтин усмехнулся: – Как же вам хочется заняться Гладилиным, капитан... Это плохо. Личные амбиции в нашей работе противопоказаны. – Личная – Эмоции вредят делу, товарищ Каретников. Обещаю вам, что, если нам удастся взять Гладилина живым, я организую для вас короткую встречу. Полчаса вам хватит? – Хватит двух минут. – Ну и отлично. И при условии, конечно... – Что мы сами вернемся живыми из нашей передряги, – докончил сообразительный Каретников. Клюнтин согласно кивнул: – Именно это я и хотел сказать. Вы спрашиваете, почему посылают вас, а не того же Маэстро? Я объясню вам. Этот очаровательный домик укреплен настолько надежно, что голыми руками его не возьмешь. Посейдон недоверчиво хмыкнул: – Это Маэстро не возьмет? С его-то людьми? Да там один Гусар все разнесет к чертовой матери... Клюнтин усмехнулся: – Вот этого и не хотелось бы. У нас нет ни малейшего желания устраивать войсковую операцию в центре Парижа. – А Моссад? У Моссада есть такое желание? Клюнтин махнул рукой: – Мне нет дела до того, как там будет действовать Моссад. В конце концов, им, может быть, и в самом деле нужен только сам Валентино. А старик как-никак выползает из своей норы. Кости погреть, мир посмотреть... Его можно похитить или просто тупо ликвидировать... Не наша это забота, – повторил генерал-майор. – Наша забота – содержимое его сейфа. – Но если сухопутная боевая операция исключена, то... – То это означает, что вы пойдете под водой. Канализационный коллектор, трубы, подкопы – что угодно, там должен быть какой-то вход. Каретников подумал: – Данные предварительной разведки? – Их нет! – развел руками генерал. Чувствовалось, что этот ответ дался ему с известным усилием. Очередная странность. Обычно в таких случаях проводится тщательная разведка, устанавливаются пути подхода и отхода. А здесь – ничего. Как будто Клюнтин действует на свой страх и риск, не прибегая к обычному в подобных ситуациях содействию параллельных ведомственных структур. История с эсминцем повторялась – там тоже не было никакой поддержки, как, впрочем, и внятных разъяснений по поводу ее отсутствия. Повторялась и малопонятная история с тотальной и ненужной зачисткой баронского особняка. «Ну ладно, – сказал про себя Каретников. – Придет время, и все встанет на свои места». Вслух же он произнес: – Это все, что мне положено знать, товарищ генерал-майор? – С одной стороны – да. С другой – нет. – Я вас не понимаю... – Вам положено знать еще меньше. Я хочу сказать, что вашей группе под страхом военного трибунала запрещено знакомиться с содержанием документов, которые вы выкрадете у Валентино. Вот даже как. Посейдон смотрел на него ошарашенно. – Но, товарищ генерал-майор, возможны случайности... бумаги могут рассыпаться... у Магеллана, в конце концов, фотографическая память, он специально обучен... мы не можем исключить, в конце концов, необходимости. Как нам поступать, если возникнет прямая угроза их уничтожения? Не лучше ли запомнить? – Они не должны рассыпаться, – жестко ответил Клюнтин. – И мы не в каменном веке, капитан. Вряд ли это бумаги – скорее всего, электронные носители. И вы должны полностью исключить угрозу, как вы выразились, их уничтожения. – Но если все же... – А если все же, то... Повисла долгая пауза. Каретников все понял. Их просто убьют, причем свои же. И у капитана немедленно зародилось предположение даже худшее и вообще бредовое: их убьют С этим несчастным эсминцем была связана какая-то дикая некрасивая история. И в Управлении существовали силы, которые не хотели, чтобы эта история всплыла. Он давно это подозревал, и подозрения неуклонно усиливались. Посейдон принял решение: он ознакомится с документами. Возможно, таким образом он сумеет обезопасить себя и своих людей – Мину, Торпеду, Флинта и Магеллана. Да и Чайку – ее в особенности. Убить человека, находящегося в больнице, – задача для первоклашек. * * * Доктор Валентино очень и очень постарел. Кожа высохла, стала дряблой и покрылась рыжевато-коричневыми пигментными пятнами; нос сделался малиновым, испещренным прожилками. Руки дрожали, а с ногами вообще была беда: деформирующий артроз в стадии, когда помочь человеку уже ничем нельзя. Ноги у него изогнулись причудливым колесом, и Валентино передвигался с великим трудом. Чаще всего он предпочитал пользоваться креслом-каталкой. До недавнего времени на ней был установлен мотор, но потом Валентино от него отказался, приняв решение упражнять уже давно увядшие мускулы рук. Плюс сотня других обычных старческих недугов – и тебе одышка, и перебои в сердце, и надсадный кашель по ночам, и аденома; всего не перечесть. И еще память. Которая не отказывала – наоборот, работала слишком хорошо. Конечно, события далекого прошлого помнились лучше, чем вчерашние, как и положено в глубокой старости, но жаловаться было грех. Нет, Валентино не испытывал ни малейшего сожаления по поводу своих людоедских лагерных подвигов. У него по сей день, бывало, чесались руки – так хотелось засадить какому-нибудь ублюдочному недоделку добрую дозу фенола в сердце. У него даже хранился дома этот фенол – уже готовый к введению, в шприце. Наподобие сувенира из прошлого. Но что-то грызло его. Он чувствовал, что отвечать в итоге придется. Казалось бы – чего ему бояться? Он слишком стар, чтобы страшиться смерти. Хотя никто не цепляется за жизнь сильнее, чем старики. Он никогда не верил в Бога, но изо дня в день к нему будто подступало что-то, словно подкрадывалось какое-то неоформленное опасение, некое сомнение и подозрение. Да еще проклятое воображение, чересчур обедненное повседневным опытом. В те редкие дни, когда верный Лютер вывозил его на прогулку – конечно, под усиленной охраной, – и он обозревал веселый Париж, знать не знавший, кого приютил, все виделось ему в убогом лагерном свете. Воды Сены были начисто отравлены «Циклоном», повсюду мерещились сутулые виселицы и пулеметные вышки; везде была накручена кольцами колючая проволока под током, а вместо заливистого уличного аккордеона в ушах звучала ефрейторская губная гармошка. В воздухе плавал невидимый пепел, ноздри улавливали примесь сладковатой гари. Он сидел в инвалидном кресле, укрытый клетчатым пледом, и мрачно рассматривал собственные ладони с истонченными венами, когда кошачьей поступью вошел Лютер. Адъютант, по совместительству – нянька, батька, постельничий и медбрат, – почтительно поклонился и замер, демонстративно не отваживаясь раскрывать рот по собственному почину. – Что тебе, Лютер? – проскрежетал Валентино, не оборачиваясь. Он и так знал, кто стоит у него за спиной. – Санта вышел на связь, герр Мендель, – доложил Лютер. – Четыре минуты назад; он пока что в относительной безопасности. Для пущей конспирации Валентино умышленно выбрал себе еврейскую фамилию. – Как ты сказал? – старик приложил к уху ладонь. – Я осмелился доложить вам, что Санта вышел на связь. На лице доктора Валентино зазмеилась слабая улыбка. Это означало высшую степень удовлетворенности. |
||
|