Элейн Барбьери Невинность и порок

Пролог

Стадо быстро двигалось вдоль реки, поднимая целое облако пыли, дымкой заволакивающее предзакатное солнце. Ехавший верхом Стэн Корриган плотнее укутал шею. Заметив отбившегося от стада теленка, Стэн осторожно направил коня вниз по крутому склону. Вдруг его внимание привлек шум со стороны реки. Прищурившись, он обомлел: неужели это возможно? Ребенок? Да, так и есть!

Корриган пришпорил коня и что было сил бросился вперед, благо его скакун умел превосходно плавать. Приблизившись к крошечному существу, он выхватил его из воды. Девочка! Она уже не подавала признаков жизни, кожа ее посинела.

«Черт побери, я опоздал!» — страшная мысль пронзила Стэна.

Он перекинул девочку через руку и принялся стучать по ее спине. Ему стало страшно, и он взмолился:

— Дыши, детка… дыши!

Сначала послышалось клокотание, потом из горла ребенка вырвалась вода. Девочка жалобно застонала.

Стэн с облегчением вздохнул. Он прижал девчушку к себе и начал тихонько укачивать ее.

Она была жива. Малышка заплакала.

— Меня зовут Стэн. А тебя как? — обратился Корриган к найденышу.

Светлые глаза ребенка были прикованы к нему. Девочка лежала на наскоро приготовленном для нее убогом ложе в фургоне повара. Выглядела она на четыре-пять лет. Ее длинные белокурые волосы почти высохли, чистая и теплая мужская рубашка прикрывала хрупкое тельце с головы до пят. Малышка упорно молчала. Сидя на корточках рядом с ней, Стэн любовался ангельским личиком: у девочки были тонкие, нежные черты и бледная кожа.

«Кто она? Как попала сюда?» — размышлял Корриган. Судя по всему, здесь произошло что-то ужасное — к берегу прибило сломанные доски, какие-то вещи, — но найти кого-то еще не удалось. Стэн пощупал лоб малышки, затем в тревоге обернулся к одному из погонщиков, стоявшему в задней части фургона:

— Она вся горит. Черт возьми, куда подевался Пит с его лекарством?

— Я здесь!

Забравшийся в фургон повар опустился на корточки рядом с тюфяком и, откупорив бутылку, которую держал в руке, налил в ложку вязкую жидкость. Его тихое ворчание было отчетливо слышно в наступившей тишине:

— Не понимаю, как несчастный болван Хортон мог пристраститься к такой дряни? Не захотел ее выбросить, а она так противна на вкус. — Держа ложку на весу, он обратился к Стэну: — Приподними девчушке голову.

— Ты уверен, что лекарство ей поможет?

Налитые кровью глаза Пита вспыхнули.

— Я ни в чем не уверен, но, думаю, стоит попытаться, иначе малышка может умереть!

— Что верно, то верно, — согласился Стэн.

Он обхватил рукой плечи ребенка и осторожно приподнял. Девочка пришла в сознание час назад, но не отвечала ни на один вопрос, хотя Стэн знал, что она слышит каждое его слово. Корриган вспомнил, что когда-то слышал о человеке, который едва не утонул и мозг которого оказался настолько поврежденным, что рассудок так и не вернулся к нему.

Но не могло же такое случиться с невинным ребенком… Или могло?

Когда Пит поднес ложку к губам девочки, на ее лице появилось тревожное выражение.

Стэн улыбнулся:

— Не бойся, дорогая. Это лекарство. Оно не слишком приятно на вкус, но зато тебе сразу станет легче.

В глазах ребенка по-прежнему была тревога. Пит тоже попытался успокоить девочку:

— Босс верно говорит. Тебе нужно только открыть рот и проглотить снадобье, чтобы почувствовать себя лучше.

Девочка никак не отреагировала.

— Ну, милая.

Ответа не последовало.

— Ты слышала, что сказал босс. Открой рот!

Губы девочки сжались еще плотнее.

— Не кричи на нее, Пит!

— А я и не кричу!

— Нет, кричишь!

— По-моему, вы оба кричите.

Спокойное замечание Бака, донесшееся из задней части фургона, заставило спорщиков умолкнуть, и Стэн снова обернулся к неподвижно лежавшему ребенку:

— Ни я, ни Пит не желаем тебе зла, маленькая. Если хочешь поскорее поправиться, выпей лекарство.

Девочка задрожала и закрыла глаза. По ее горячим щекам покатились две крупные слезы.

— Проклятие! — не выдержал Стэн.

Ему уже исполнился тридцать один год. Четыре года он провел в сражениях. После окончания беспощадной Гражданской войны, оставившей шрамы как на его теле, так и в душе, Стэн вернулся домой в Техас. Родительский дом был разрушен. Началась война иного рода. За последние шесть лет Корригану пришлось немало страдать от ран, терпеть голод, оскорбления и угрозы, испытывать бессильную ярость. Он познал унижение капитуляции, лишился всего, чем дорожил, но еще ни разу не ощущал такую беспомощность, как сейчас.

Наклонившись к девочке, которую бил озноб, Стэн смахнул слезы с ее лица. От ребенка исходил жар. Преодолевая тревогу, Стэн прошептал:

— Открой глаза, дорогая. Иначе как узнать, слышишь ты меня или нет?

Веки девочки медленно приподнялись, в сердце ее спасителя зажглась надежда.

— Ты боишься, не так ли? — очень тихо спросил Стэн.

Ответа не последовало.

— Ты боишься меня? — повторил он. — Ответь, дорогая.

Девочка чуть заметно покачала головой, словно говоря «нет».

— Значит, ты боишься пить лекарство? — продолжал допытываться он.

На глазах девочки выступили слезы. Она слабо кивнула.

— Если я первым попробую его, ты тоже выпьешь?

Поколебавшись, малышка снова дала понять, что согласна.

— Обещаешь?

Последовал еще один кивок. Стэн обернулся к Питу:

— Дай мне ложку.

Пит нахмурился.

— У нас слишком мало этого зелья, чтобы тратить его впустую.

Густые каштановые усы Стэна подергивались от едва скрываемого волнения.

— Если девочка не примет лекарство, от него все равно не будет никакого толка! Так что перестань спорить и делай то, что тебе говорят!

Пит сунул ему в рот ложку со снадобьем, и Стэн залпом проглотил похожую на сироп жидкость, сделав над собой усилие, чтобы не выплюнуть ее. Закашлявшись, он приоткрыл рот, чтобы перевести дух. Ни разу в жизни ему не приходилось пробовать ничего более омерзительного.

Прочитав безмолвный вопрос во взгляде девочки, Стэн слабо улыбнулся и сдавленным голосом произнес:

— Приятного мало, дорогая, но тебе надо это выпить.

Он обернулся в сторону Пита, который уже держал наготове вновь наполненную ложку.

— Открой рот, как ты мне обещала, — попросил Стэн девочку и затаил дыхание. Та моргнула и приоткрыла рот.

Пит торжествующе улыбнулся, когда ребенок проглотил лекарство.

Стэн ожидал, что малышка поморщится, но не заметил даже гримасы отвращения. Напротив, ему показалось, что на лице девочки промелькнула едва заметная улыбка.

Глаза малышки закрылись. Через несколько минут она уже спала.

Стэн коснулся ладонью ее пылающего лба и нахмурился.

— Чего же ты ожидал? На свете нет лекарств, которые могли бы так быстро сбить лихорадку!

Бросив на повара испепеляющий взгляд, Стэн сказал:

— Если ты заметишь хотя бы малейшую перемену в ее состоянии, немедленно позови меня, слышишь?

— Стало быть, ты уходишь, а меня оставляешь вместо няньки?

Выражение обветренного лица Стэна сделалось жестким.

— Похоже, у нас нет другого выхода, пока мы не найдем родных девочки или не подыщем для нее какое-нибудь безопасное место.

— А если я скажу, что мне такое занятие не по вкусу?

Стэн прищурился.

— Позаботься о ней как следует и в случае чего позови меня.

— Слышал! Конечно, я сделаю все, что в моих силах! Я же не чудовище, сам знаешь!

— Босс, нам надо спешить. Уже поздно, да и парни ждут, — заметил Бак.

Кивнув, Стэн выбрался из фургона и направился к своему коню. Позади продолжал ворчать Пит:

— Сколько раз мне повторять ему, что я сделаю все так, как он просил? Должно быть, у него стало плохо со слухом.

Было уже далеко за полночь. Стэн сторожил уснувшее стадо, когда к нему прискакал Бак со срочным известием от Пита.

— Дьявольщина! Она опять отказывается принимать лекарство! — сообщил он.

Чувствуя, как отчаянно забилось сердце, Стэн поспешил к фургону повара. Там он увидел рассерженного Пита, склонившегося над неподвижной девочкой, губы которой снова были плотно сжаты.

Стэн коснулся лба ребенка.

— У нее все еще сильный жар!

Складка на переносице Пита сделалась глубже.

— Ей нужно снова принять лекарство, а она отказывается.

— Я просил позвать меня, как только она проснется.

— Ты же стоял на часах! К тому же это не имеет никакого значения. Она не хочет пить лекарство, и точка!

— Черт побери, Пит, ты…

Стэн обернулся к притихшему ребенку. Несмотря на присущую ему уверенность в себе, которая всегда внушала подчиненным невольное уважение, он снова ощутил себя беспомощным.

— Пит говорит, что ты отказываешься принимать лекарство.

Девочка молчала.

— Тебе надо его выпить, если хочешь поправиться. Мне казалось, ты поняла это, дорогая. — Стэн сделал паузу, боясь, что ему опять придется пообещать выпить лекарство первым. — Ты хочешь, чтобы я, как и в прошлый раз, показал тебе пример, да?

Ответа не последовало.

Стэн коснулся пальцами горячей щеки ребенка. Кожа была нежной, словно шелк, хотя ее покрывали ссадины и шрамы.

— Только скажи мне, что я должен сделать для тебя, солнышко, — попросил он. — Решать тебе.

Долгие минуты протекли в молчании, прежде чем малышка, коротко вздохнув, обернулась к Питу и разомкнула губы. Она не стала протестовать, когда он сунул ей в рот ложку, и проглотила лекарство, даже не поморщившись.

Облегчение, которое почувствовал Стэн, сменилось удивлением, когда девчушка протянула ему свою маленькую ручку.

Светлые глаза ребенка были полны слез, и у Стэна не хватило духу высвободить руку, когда девочка уснула. Оставшись с малышкой, он сам не заметил, как задремал.

Крик совы… потрескивание дров в бивачном костре… звуки заунывной песни погонщика…

Серебристый свет луны заструился в угольно-черной темноте фургона, и Стэн проснулся. Открыв глаза, он увидел, что девчушка соскользнула с тюфяка и, свернувшись калачиком у него под боком, положила голову ему на грудь. Ее лицо казалось спокойным, хотя жар все еще исходил от ее тела. Стэн попытался снова положить девочку на тюфяк, но она еще теснее прижалась к нему, обхватив его ручонками. Тогда он обнял ее и закрыл глаза.

Ей снилось, что она в фургоне, послышались знакомые голоса.

— Ну же, девочки, не бойтесь. Папа поехал за доктором. Скоро вы все поправитесь.

— Мама, мне жарко, хочется пить. У меня болит живот.

— Я тоже хочу пить!

— И я!

Отдельные картины, всплывавшие в ее сознании, сменялись с поразительной быстротой. До нее донесся шум, похожий на отдаленные раскаты грома. Звук становился все громче… все ближе…

Стена воды неслась прямо на их фургон, застрявший на середине разлившейся реки. Честити плакала. Онести звала ее. Мама пыталась добраться до них, но ей это не удавалось. Весь мир перевернулся. Вода залила ей нос и рот, она не могла дышать, водоворот тянул ее в мир влажной тьмы, где не было ни света, ни звука, ни жизни.

— Мама!

Она внезапно проснулась. Дрожа и заливаясь слезами, плотнее прижалась к широкой груди, на которую положила голову, и тут же почувствовала, как сильная рука крепче обняла ее.

— Тс-с-с! Не плачь. Тебе приснился дурной сон, милая, но теперь все будет хорошо. Я не дам тебя в обиду, — услышала она низкий спокойный голос.

Она увидела полное тревоги лицо. Ей были знакомы эти грубоватые черты… этот голос. Да, это был человек, который преодолел тьму и спас ее, но маму и папу, сестер… всех их унес стремительный поток.

Его зовут Стэн. Он обещал помочь ей. Она знала: он сдержит слово, оградит ее от любых бед.

Свернувшись калачиком рядом со Стэном, она закрыла глаза, потом открыла их, снова взглянула на своего спасителя и, словно вспомнив о чем-то, прошептала:

— Меня зовут Пьюрити[1].

1881 год

— Черт бы побрал эту упрямую тварь!

Высокая, худая, в обычной одежде погонщика, Пьюрити резко осадила лошадь. Она обвела взглядом кусты в поисках лонгхорна[2], который никак не давался ей в руки. Ей пришлось преследовать бычка-переростка достаточно долго, все время петляя по залитой солнцем местности. Хитрая и воинственная зверюга задала от нее стрекача, и теперь девушка удалилась от стада на довольно большое расстояние.

— А, вот он!

Решительно стиснув зубы, она вонзила шпоры в бока лошади. Бычок заметил ее и снова бросился бежать по прерии. Вжавшись в седло, Пьюрити помчалась за ним с такой скоростью, что едва не загнала лошадь.

Когда наконец бычок оказался в пределах досягаемости, Пьюрити бросила аркан.

Опять мимо!

Несясь вперед на полном скаку и мысленно проклиная себя за неловкость, девушка едва заметила, что ее собственные плечи обвила веревка. Мгновение — и петля затянулась. Выбитая из седла, Пьюрити упала на землю. Она еще не пришла в себя от ушиба, когда на нее сверху обрушился человек в штанах из оленьей кожи. У нее перехватило дух, и она выпалила одно-единственное слово:

— Кайова!

С ножом, приставленным к горлу, Пьюрити не могла пошевелиться. Она почувствовала, как огромное, мускулистое тело дикаря на миг напряглось, затем напавший сорвал с ее головы шляпу. Белокурые волосы рассыпались по земле. Девушка приоткрыла рот, собираясь закричать, но тут он запустил руку в ее кудри и прохрипел:

— Женщина!

В его речи не было слышно гортанных звуков, характерных для представителей диких племен.

В один миг вскочив на ноги, индеец резким движением поднял Пьюрити с земли. Ухватив за ворот рубашки, он притянул девушку к себе, поднес нож к ее животу и прошипел:

— Говори, что с ним случилось!

Девушка посмотрела прямо в лицо обидчику. Загорелая кожа, резкие, словно точеные, черты лица, черные волосы до плеч, перехваченные повязкой, и… зеленые глаза.

— Я… я не знаю, о ком ты говоришь! — воскликнула она.

И тут нож проколол ее рубашку, царапнув кожу. Пьюрити почувствовала, как из раны тонкой струйкой потекла кровь, и уши резанул его неприятный голос:

— Я спрашиваю тебя в последний раз.

Вдруг она услышала выстрел. Тело индейца внезапно дернулось, и он рухнул на землю у самых ее ног.

Девушка уловила выражение его глаз, и у нее по спине пробежали мурашки. А когда она услышала зловещее обещание, сорвавшееся с его губ за миг до того, как глаза закрылись, то поняла, что никогда не сможет забыть его.

— Я еще припомню тебе это… — прошептал он.

— С тобой все в порядке, Пьюрити?

Пыорити кивнула, слишком потрясенная случившимся, чтобы поставить на место Бака, когда тот обратился к ней по имени, от которого она отказалась еще несколько лет назад. Глядя на своего обидчика, лежавшего неподвижно на земле, она прикоснулась к тому месту, откуда. сочилась кровь.

— Да ведь он тебя ранил! — Обветренное лицо Бака сделалось жестким. — Проклятые дикари! Они устроили здесь неподалеку что-то вроде паувау[3]. — Он язвительно усмехнулся, отчего его густые седеющие усы дернулись. — Ни один из них не стоит денег, потраченных на пулю!

Подняв глаза, Пюрити увидела, что подъехали Картер, Роум и Бэрд. Держа ружья наготове, они осматривали заросли.

Пьюрити судорожно вздохнула:

— Я думаю, он был один.

Пристально посмотрев на девушку, Бак снял с ее плеч веревку.

— Значит, он арканом стащил тебя с лошади? Никогда прежде не видел, чтобы индейцы так делали, — проворчал он. — И едва ли впредь мне представится такой случай, раз этот парень мертв.

Пьюрити взглянула на лежащего человека и вспомнила редкий цвет его глаз.

— Расскажи, как все произошло.

— Он спросил меня, что с ним случилось.

— С кем?

Пьюрити не ответила.

— Пьюрити?

— Я не знаю.

Бак фыркнул:

— Скорее всего он тоже этого не знает. По-видимому, у него было одно из тех видений, от которых краснокожие обычно теряют разум.

Пьюрити резко повернулась в сторону появившегося из зарослей Картера. За ним по пятам шли Бэрд и Роум.

— Похоже, поблизости больше никого из дикарей нет. — Лицо юного Картера выражало крайнее возбуждение. — Думаю, нам лучше убраться отсюда, пока кто-нибудь не отправился на его поиски.

Индеец издал слабый звук.

— Так он жив? Ну ладно, будь я проклят, если стану тратить на него еще одну пулю. Нам пора возвращаться к стаду.

Пьюрити перевела дух и решительно возразила:

— Нет.

— Что ты сказала?

— Пока он жив, мы не можем бросить его умирать от потери крови.

— Он ведь пытался убить тебя, разве не так? Оставь его там, где он лежит! Никто в этой стране даже не обратит внимания на еще одного мертвого индейца!

— Босс здесь я, и я сказала: нет. Мы довезем его до ближайшего города и оставим там.

— Ты сошла с ума, Пьюрити!

— Меня зовут Бутс[4].

Выпрямившись, Бак натянуто ответил:

— Для меня ты Пьюрити, и ничто не заставит меня обращаться к тебе по-другому. Бутс — прозвище, которое ты взяла себе, когда была еще ребенком. Если бы Стэн был здесь, он бы сказал то же, что и я: не надо трогать этого индейца.

— Босс здесь я, а не Стэн!

— Но он…

— Стэн считается с моим мнением, иначе он не поручил бы этот перегон мне.

— Да, но…

— Стало быть, решение за мной. — Пьюрити обернулась к молча стоявшим ковбоям: — Подберите его, парни. Делайте, как я сказала.

— Ты совершаешь ошибку.

Взгляд Пьюрити сделался жестким.

— Если даже и так, это будет моя ошибка. А теперь выполняйте мой приказ!

Пока индейца поднимали с земли и перекидывали через седло его лошади, Пьюрити некоторое время не в силах была отвести глаз от раны у него на боку, из которой струилась кровь.

Вскочив в седло, она тронулась в путь.

— Он не выживет.

Пит без всякого сожаления смотрел на раненого индейца, лежащего на жестком полу его фургона. Он только что с привычной сноровкой, выработанной за долгие годы, вынул из его тела пулю и нехотя перевязал кровоточащую рану.

— Мне еще не приходилось видеть, чтобы человек потерял столько крови и остался жив, — заметил повар бесстрастно.

— Перестав дышать, он оказал бы нам услугу! — проворчал Бак.

Пьюрити бросила на Бака укоризненный взгляд, от которого его обветренное лицо покраснело.

— Не смотрите на меня так, юная леди!

— Я вовсе не юная леди!

— Вот в том-то и беда! — сердито отпарировал Бак, бросив на нее сердитый взгляд. — Ты, похоже, забыла, кто ты, а все видят, как ни старайся, что перед ними всего лишь женщина! Я первый готов признать, что ты не хуже других ковбоев держишься в седле и обращаешься с арканом, но если бы этот парень боролся в полную силу, тебе ни за что бы с ним не справиться. Только посмотри на него! Он куда выше ростом, чем индейцы, которых мне когда-либо приходилось встречать! А какие у него мускулы! Однако ни то, что он гораздо сильнее тебя, ни то, что ты женщина, его не остановило, когда он без всякой причины выбил тебя из седла и чуть не пропорол тебе ножом живот!

— Издали не видно, женщина я или нет.

— Вот как? Значит, по-твоему, было бы лучще, если бы он вместо тебя пропорол живот кому-нибудь из нас?

— Я этого не говорила!

— Он сразу, как только приблизился к тебе, понял, что перед ним женщина, и все же ранил тебя!

— Я не хочу сейчас это обсуждать.

— А если бы ему снова представился случай, он сделал бы то же самое!

— Я уже сказала, что не собираюсь продолжать этот разговор!

— Вы оба только зря тратите время на споры, — громко перебил их Пит, заставив всех собравшихся обернуться в его сторону. — Вряд ли он протянет ночь. Черт побери, он уже едва дышит!

Потрясенная замечанием Пита, Пьюрити усилием воли взяла себя в руки. Она подумала, что когда-то в детстве сама была на волосок от смерти, и поэтому слова Пита так подействовали на нее.

Девушка почувствовала на себе пристальный взгляд Бака.

— Ну и что же, по-твоему, мы должны делать с этим индейцем? — спросил он.

Удивленная неожиданным вопросом, Пьюрити сказала:

— Пусть лежит в фургоне повара.

— Я не собираюсь его выхаживать! — Седые волосы Пита развевались, придавая ему почти комический вид. — Ведь он может поправиться, и однажды утром я проснусь, а он приставит мне нож к горлу!

— Раненый пробудет с нами недолго. Вряд ли за это время он успеет причинить нам много хлопот. Мы оставим его в ближайшем городе или первом же, какое попадется нам на пути, представительстве индейцев.

— Я сделал для него все, что мог! Незачем брать его с собой. Выживет, значит, так тому и быть. Если же нет… — Не закончив последнюю фразу, Пит равнодушно пожал плечами.

Все остальные согласно закивали, Пьюрити молчала. «Бездушие? — подумала она. — Отнюдь нет». Среди ее спутников не было человека, которому в прошлом не приходилось бы иметь дело с индейскими бунтами. Что же до нее самой… Пьюрити коснулась пальцами кровавого пятна на рубашке — она успела убедиться, на что способен этот тип.

Холодная дрожь пробежала по спине девушки, но она твердо сказала:

— Он будет лежать в фургоне повара.

— Я уже сказал тебе, что не собираюсь с ним нянчиться!

Пропустив мимо ушей заявление Пита, Пьюрити окинула присутствующих непреклонным взглядом и произнесла всего три слова:

— Вы меня слышали.

Он чувствовал себя скверно. Каждый вздох причинял боль. Спина горела, слабость была такая, что нельзя было приподнять голову. Однако мозг восстанавливал недавние события.

Женщина. Светлые волосы, светлые глаза, светлая кожа… Враг.

Он шел по следам, которые привели его прямо к ней. Спросил, что с ним случилось. Она не ответила.

Боль снова охватила его.

Попытался приоткрыть глаза. Увидел, что лежит в фургоне. Бросил взгляд на ночное небо и услышал голоса, доносившиеся от бивачного костра. Он хорошо их помнил…

Вряд ли он протянет ночь…

Незачем брать его с собой. Выживет, так тому и быть. Если же нет…

Вдруг он уловил звук позади, и тут же снова закрыл глаза.

Кто-то направлялся в его сторону. Послышалось приглушенное ворчание:

— Будь я проклят, если сам понимаю, почему за это взялся… — Затем голос прозвучал у самого уха: — А ну, открой глаза! Тебе меня не одурачить. Я знаю, что ты не спишь. Принес тебе немного бульона, который сам приготовил. Тебе лучше поесть сейчас, потому что в другой раз я не вернусь.

Он узнал этот голос.

Незачем брать его с собой. Выживет, так тому и быть. Если же нет…

Он открыл глаза.

— А теперь открой рот, и поскорее. Мое терпение на исходе.

Он не отказался от предложенной еды, понимая, что необходимо восстановить силы. Делал глоток за глотком, несмотря на слабость.

— Уже закончил, а? Возможно, ты не так уж плох, как я думал. — Взгляд маленьких глаз незнакомца был прикован к нему. — Как тебя зовут, индеец? Из какого ты племени?

Он не ответил.

— Не притворяйся глухим! Со мной это не пройдет. Я знаю, что ты понимаешь меня. Я спрашиваю: как тебя зовут?

Он продолжал молчать.

— Проклятый дикарь!

Еще один звук. Еще одно лицо. Женщина.

— Что здесь происходит, Пит?

Я услышала твои крики.

— Этот чертов индеец… Он дал мне покормить себя, что верно, то верно, но не желает отвечать ни на какие вопросы.

— О чем ты его спрашивал?

— Спросил, как его зовут и из какого он племени, чтобы мы хотя бы знали, кого искать!

Лицо женщины склонилось над ним. Она обратилась к нему:

— Как твое имя, индеец? Ты ведь из племени кайова, не так ли?

— Говорю тебе, он не скажет ни слова!

Нет, ей он скажет. Он хотел, чтобы эта женщина знала его имя, чтобы оно навсегда осталось у нее в памяти.

Однако язык его отяжелел и губы отказывались подчиняться. Ему стоило огромного труда их разомкнуть.

Она заметила усилия раненого и наклонилась ниже.

Он вспомнил, что следы привели прямо к ней, и ненависть вспыхнула с новой силой.

Собрав последние силы, он ответил:

— Мое имя… Бледнолицый Волк. Ты еще вспомнишь обо мне…

Мрак окутал его.

Его звали Бледнолицый Волк. И он ненавидел ее. Пьюрити, потрясенная, отошла от индейца.

— Проклятый дикарь! Он пытался убить тебя, ты, в конце концов, спасла ему жизнь, а он смотрит на тебя так, словно уверен, что в следующий раз не промахнется! — С разгоряченным от гнева лицом Пит добавил: — Не важно, кто из нас босс, сейчас приказы отдаю я. Ты немедленно покинешь фургон и не появишься здесь до тех пор, пока нам не удастся сбыть его с рук!

— Пит, я…

— Не спорь со мной, а слушай, что тебе говорят! Я заметил, с какой враждебностью смотрел на тебя этот индеец. Он уже представляет, как снимает твой скальп!

— Пит, он же…

— Ты совсем не слушаешь меня! Речь идет о твоей жизни! Стэн задаст мне хорошую взбучку, если я тебя не образумлю, а коли с тобой что случится, он с меня живого снимет шкуру! Не подчинишься — я пойду к Баку!

— Можешь идти к Баку, если тебе угодно.

— Что ж, я так и сделаю!

— Но в этом нет необходимости.

— Что-о?

— Тебе незачем это делать, потому что ты был совершенно прав.

— Вот как?

Заметив настороженность во взгляде Пита, Пьюрити добавила:

— Я сделаю все так, как ты хочешь. Буду держаться в стороне, пока мы не избавимся от индейца, если только дашь мне слово.

— Что я должен тебе пообещать?

— Что будешь постоянно заботиться о нем.

— С какой стати я должен с ним возиться, если он…

— Обещай мне, Пит.

— Но…

— Обещай.

— Ладно! Буду заботиться, как о невинном младенце! А теперь убирайся отсюда и не возвращайся до тех пор, пока мы от него не отделаемся!

Скрепив их соглашение коротким кивком, Пьюрити проскользнула в заднюю часть фургона и остановилась у самого выхода, чтобы бросить последний взгляд на лежащего без сознания индейца.

Пит прав. По каким-то неясным причинам этот человек ненавидит ее.

Уже стемнело, когда Пьюрити переступила порог кабинета доктора. Три долгих и трудных дня прошли в пути до ближайшего города, и все это время индеец был между жизнью и смертью. Девушка побеседовала с местным шерифом, и Бледнолицый Волк в полубессознательном состоянии был передан на попечение врача. Довольные, что наконец избавились от него, погонщики отметили это событие в салуне, после чего возвратились к стаду.

Девушка же задержалась, решив навестить раненого.

На улице царила обычная вечерняя суета, в комнате же, где лежал индеец, было очень тихо.

— Я думал, что вы и ваши люди уже покинули город. — Доктор поднял глаза от бумаг на столе, за которым сидел.

— Я решила ненадолго задержаться здесь.

Остановившись рядом с кроватью, Пьюрити взглянула на спящего индейца. Он наотрез отказывался отвечать на чьи-либо вопросы, не сообщив о себе ничего, кроме имени, но в его облике было что-то…

Кто он такой? Что заставило его напасть на нее?

Пьюрити наклонилась к нему, окинув взглядом черные волосы Бледнолицего Волка, теперь свободные от повязки и доходившие ему до плеч, его резко очерченные, словно высеченные из камня черты лица… Он заметно похудел, но во всем его рослом мускулистом теле чувствовалась внутренняя сила. Пьюрити вспомнила тяжесть придавившего ее к земле индейца, мощь его рук, которые без малейшего усилия подняли ее на ноги и держали словно в тисках. В памяти всплыли зеленые глаза, теперь скрытые за опущенными веками, глаза, показавшиеся ей до странности светлыми по контрасту с красновато-коричневым оттенком кожи. Она припомнила, как…

Глаза Бледнолицего Волка внезапно открылись. Пьюрити вздрогнула, когда он сжал ей запястье и с неожиданной силой притянул ее к себе. Она так и замерла на месте, услышав прерывистый шепот:

— Ты совершила ошибку. — Его светлые глаза были прикованы к ней. — Тебе лучше было не оставлять меня в живых…

Шаги доктора раздались за ее спиной за миг до того, как она быстрым рывком высвободила руку.

Избавившись от него, Пьюрити тем не менее не могла выбросить из головы угрозу, явно прозвучавшую в его голосе, когда он прохрипел:

— Мы еще встретимся.