"Невинность и порок" - читать интересную книгу автора (Барбьери Элейн)Глава 7Роджер был раздосадован. Погода портилась — небо стало пасмурным. Когда он утром выехал из дома, ничто не предвещало ненастья. Нахмурившись, Роджер осмотрелся. Молодая зелень, пробужденная к жизни весной, могла бы вселить самые радужные надежды в сердца владельцев ранчо, надежды, которые по большей части никогда не оправдывались. Роджер считал всех этих людей просто болванами, готовыми из года в год гнуть спины в погоне за мечтой, которая, как правило, оказывалась несбыточной или становилась явью слишком поздно, когда приходила старость и они не могли уже в полной мере насладиться результатами своих трудов. Хмурая складка между его бровями исчезла, и на лице появилась надменная ухмылка. Его отец и он сам были достаточно умны, чтобы не обрекать себя на такое беспросветное существование. Гораздо приятнее было, не пролив ни капли пота, отсиживаться в стороне, ожидая того дня, когда плоды усилий других сами приплывут им в руки. Хотя большинство владельцев окрестных ранчо терпеть не могли как отца Роджера, так и его самого, их жены, напротив, старались угодить им всеми возможными способами. Это служило для Роджера источником мрачного удовлетворения. При воспоминании о том дне, который неделю назад он провел в постели Пенелопы Тарбер, пока ее муж был занят какими-то работами в северной части своего ранчо, Роджер перестал улыбаться. Он недоумевал, что вообще толкнуло его на это. Пенелопа была настоящей потаскушкой. Он был далеко не первым, кого она принимала у себя, когда ее мужа не было рядом, и наверняка станет не последним. Единственным удовольствием, которое Роджер получил от нескольких часов их бурной страсти, было то чувство извращенного наслаждения, которое он испытал на следующее утро, когда Том Тарбер появился у него в банке с просьбой о денежной ссуде… и получил отказ. Ему было просто любопытно, что подумала, узнав об этом, Пенелопа, но, говоря по правде, совсем не волновало. На свете существовала только одна женщина, занимавшая его мысли, причем занимавшая их до такой степени, что это доходило почти до одержимости. Она была единственной причиной, побудившей его предпринять поездку в «Серкл-Си», хотя он и понимал, что это было небезопасно. Красивое лицо Роджера исказилось, когда перед его глазами снова промелькнул облик Пьюрити. Он видел ее прекрасные губы, искривленные усмешкой, слышал язвительные слова в ответ на его мольбы. Притворщица ловко обвела его вокруг пальца, однако игра еще не окончена! Почти две недели прошло с тех пор, как Стэн Корриган представил своих новых партнеров, и вопрос о наложении ареста на имущество был снят. Все это время Роджер провел в тревожном ожидании, надеясь, что аккредитив, предъявленный Джеком Томасом, в конечном счете будет признан не имеющим силы. Однако очень скоро поступила телеграмма, подтверждавшая наличия нужной суммы на счету Томаса, и надежды Роджера рухнули. До сих пор Роджер не мог без содрогания вспоминать тот момент, когда Касс Томас, властно сжимая руку Пьюрити, вывел ее из кабинета. Однако самым тяжелым испытанием для него был постоянно преследовавший его образ Пьюрити, лежащей в объятиях этого полукровки. Роджер сплюнул подступившую к горлу желчь и сделал глубокий вдох. Так или иначе, слухи уже разошлись по всему городу. Работники «Серкл-Си» не пытались скрыть свою неприязнь к Кассу Томасу. После отъезда Джека Томаса обстановка настолько накалилась, что достаточно было невинного замечания, чтобы дело дошло до кровопролития. Однако все очень скоро сошлись во мнении, что, если чья-либо кровь в конце концов и прольется, это скорее всего будет кровь индейского ублюдка, который уже успел надоесть всем до смерти. Буркнув что-то себе под нос, Роджер отверг последнюю мысль. Все эти люди ошибались. Месть рано или поздно свершится, но свершится его руками. Пьюрити заплатит ему за нанесенное оскорбление, и он лично позаботится о том, чтобы этот полукровка пожалел о своей дерзости. Чувствуя знакомое напряжение в теле, Роджер пробормотал проклятие и увидел впереди крыши «Серкл-Си». Наконец-то он узнает истинное положение дел на ранчо. Он не мог ограничиться слухами. Ему хотелось самому во всем убедиться, а для этого достаточно взглянуть в лицо Пьюрити. Тогда уже он сможет строить дальнейшие планы мести. Тут Роджер заметил движение у дверного проема. Мгновение спустя Стэн выкатил свое кресло на крыльцо. Выражение его лица было хмурым, а на коленях лежал дробовик. Его приветствие не заставило себя долго ждать: — А ну стой! Тебя сюда не звали, Норрис! «Старая развалина», — подумал Роджер и подъехал ближе. Подняв дробовик с быстротой, поразившей Роджера, Стэн проворчал: — Предупреждаю тебя в последний раз! — Ладно! — Не обращая внимания на пот, выступивший у него на лбу при виде дробовика, Роджер ответил натянутым тоном: — Какой бы ни была причина вашей враждебности… — Не пытайся меня провести! Ты отлично знаешь, почему это ружье нацелено на тебя. — Выражение бледного лица Стэна сделалось жестким. — Мне все равно терять нечего, так что я выстрелю не задумываясь, и тебе лучше зарубить это себе на носу. Если бы ты соображал хотя бы вполовину быстрее, то сейчас же развернул бы свою лошадь и убрался отсюда вон! «Вот противный старикан!» — мелькнуло в голове у Роджера. — Я приехал к вам не в гости, а по делу. Это касается ссуды. — Мы все уладили, когда были в городе! Нам не о чем говорить, пока не придет срок очередного взноса! — Я получил телеграмму, подтверждающую подлинность аккредитива, предъявленного Джеком Томасом, должен передать ее прямо в руки Кассу Томасу, раз его отец сейчас отсутствует. Глаза Стэна сузились. — Его здесь нет. — Ничего, я подожду. — О нет, это исключено, если только ты не думаешь, будто я позволю тебе торчать тут две или три недели, пока он не вернется. Приведенный в замешательство его словами, Роджер нахмурился. — В таком случае я хотел бы поговорить с Пьюрити. — Нет. — Тогда я подожду ее здесь. — Я сказал: нет! Роджер почувствовал, как в нем медленно закипает гнев. — А я говорю, что намерен подождать ее, и вы не сможете мне помешать! — Ах вот как! — Стэн улыбнулся. — Если тебя не пугает мое ружье, то я все же сомневаюсь, что ты захочешь провести тут две или три недели, ожидая ее возвращения. — Что вы имеете в виду? — Только то, что ее тоже нет дома. И даже если бы она была здесь, тебе бы это не помогло, потому что она отказывается даже здороваться с тобой. — Ее нет дома? Что вы хотите этим сказать? — выпалил Роджер, еле сдерживаемый гнев которого перерос в нескрываемую ярость. — Уж не намекаете ли вы на то, что она отправилась куда-то вместе с Томасом и их обоих не будет в течение двух или трех недель? Стэн словно буравил его взглядом. Он ответил, нарочито растягивая слова: — Вот именно. — Куда они уехали? — Тебя это не касается. — Я задал вам вопрос, — начал было Роджер и замолк, увидев, что Стэн поднял ружье еще на дюйм. — А ну убирайся отсюда, Норрис! Пьюрити тут нет, а там, куда она отправилась, тебе до нее не добраться, тем более что рядом с ней Касс Томас. — Этот полукровка… — Вон с моей земли! — Ты еще пожалеешь об этом, Корриган! — Этот день никогда не настанет. Роджер развернул лошадь и, яростно вонзив ей в бока шпоры, ускакал прочь. Он даже не оглянулся назад и потому не мог видеть торжествующей улыбки, озарившей лицо Стэна, когда тот обернулся к двери ранчо и произнес: — Теперь ты можешь выйти, Пит. Я знаю, что ты здесь. И убери ружье. Он уехал. И уж конечно, Роджер не мог слышать, как лысеющий повар проворчал в ответ: — Зачем ты сказал ему, что Пьюрити и Томас уехали вместе? Так или иначе, его это совершенно не касается! Он также не видел жестокой усмешки на лице Стэна, когда тот ответил: — Если бы ты посмотрел на его лицо, ты бы меня понял. Вот что называется получить по заслугам! Вне себя от ревности, едва крыши ранчо «Серкл-Си» скрылись из виду, Роджер пустил лошадь галопом. Когда первые капли дождя упали ему на плечи, он выругался, поднял глаза на черные тучи, зловеще клубившиеся над головой, и дал себе зарок, что месть его будет еще более страшной. Холодный дождь лил как из ведра. Лошадь Пьюрити медленно плелась по размытой тропинке. Гроза началась вскоре после полудня и до сих пор не ослабевала, хотя день уже клонился к закату. Охваченная еще одним приступом неудержимой дрожи, девушка поморщилась, когда вода с краев ее шляпы уже в который раз стекла тоненькой струйкой по затылку прямо под ворот рубашки. Зуб на зуб не попадал от холода, но Пьюрити, к своему горькому удовлетворению, поняла, что телесные муки, пережитые ею за последние несколько часов, пошли ей на пользу — они вытеснили из сознания сомнения, которые начали одолевать ее еще несколько дней назад, сразу же после того как «Серкл-Си» скрылось вдали. Она вздохнула. До сих пор они с Кассом хранили неловкое молчание. Взаимная неприязнь, омрачавшая раньше их отношения, исчезла, но на ее месте возникло новое, не поддающееся определению напряжение, которое со временем не уменьшалось. Оно было настолько сильным, что малейшее движение руки Касса пробуждало в ней беспокойство. Все попытки девушки завести разговор кончались или его резкими словами, или вызывали его отчуждение, как это было накануне вечером, когда в ответ на какой-то простой вопрос Касс бросил на нее такой испепеляющий взгляд, что Пьюрити не сразу смогла прийти в себя. Обидевшись, она огрызнулась: — Думаю, тебе пора уже посвятить меня в свой секрет. Касс резко повернулся в ее сторону, его светлые глаза были прищурены. — Где находится тот поселок кайова, куда мы едем? — спросила Пьюрити и, поскольку он молчал, добавила: — Мне не нравится, когда меня держат в неведении! Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, однако у самого тебя нет ко мне доверия! Тогда, взглянув ей прямо в лицо, отчего у нее, как ни странно, перехватило дыхание, он ответил бесстрастным тоном: — Доверие тут ни при чем. Я уже говорил тебе, что поселок находится в северном Техасе, на земле, выделенной индейцам по соглашению с правительством. Когда именно мы туда прибудем, зависит от того, с чем нам придется столкнуться в пути. Пьюрити перевела взгляд на Касса, ехавшего рядом с ней. Его шляпа была низко надвинута на лоб, плечи расправлены. Он не проявлял никаких признаков усталости или недовольства. Однако она понимала, что его прорезиненный плащ защищал от влаги немногим лучше, чем ее собственная одежда. Значит, озноб у него так же усиливался с каждым часом, как и у нее. Пьюрити попыталась перевести дух, и тут ее снова пробрала дрожь. Говоря по правде, она терпеть не могла весенних гроз и старалась не отдаваться на их милость. Шум сильного дождя оживлял уже поблекшие было воспоминания. Ей отчетливо слышались отзвуки капель, барабанивших по крыше фургона, где находилась ее семья, отголоски стука копыт и вспышки молний, от которых внутри повозки было светло как днем. Память об улыбке на лице ее отца, когда он в последний раз обратился к ней и ее сестрам, до сих пор наполняла ее сердце скорбью. — — — — Потом вспомнилось, как она сама хриплым прерывистым голосом спросила старшую сестру, когда отец ocтавил их: — — — — Из глубины памяти выплыли последние слова Онести: — Пьюрити невольно потянулась к медальону, внезапно осознав, что ее пальцы окоченели так, что она с трудом могла их согнуть. Весенний дождь часто более холодный, чем снег… и более опасный. Ее охватил новый приступ озноба, Касс с хмурым видом обратился к ней: — Уже поздно. Нам лучше сделать привал. Покачав головой, Пьюрити ответила: — Нет, у нас остался всего час до заката. Вместо ответа Касс бросил на нее взгляд, куда более rрасноречивый, чем любые слова. Джулия всматривалась в очертания одинокой фигуры всадника вдали. Сердце ее отчаянно забилось, и она поднесла трепещущую руку к волосам, чтобы пригладить их. О, пожалуйста… пожалуйста… пусть это будет он! Всадник подъехал ближе, и что-то оборвалось в груди Джулии. Это был Барри Холмс. Ей следовало бы догадаться. Лошадь у их надсмотрщика была одинаковой масти и роста с лошадью Джека, и в осанке Джека и Барри имелось некоторое сходство, однако Барри был более плотного сложения, чем Джек, и посадка у него была другой. Из всех людей, которых она знала, Касс был единственным, кто держался в седле с теми же уверенностью и изяществом, что и ее муж. Барри направлялся к дому, однако Джулия отвернулась от окна. По правде говоря, сходство между Джеком и их надсмотрщиком было едва заметно даже на расстоянии. Она просто принимала желаемое за действительное. Джулия улыбнулась, подавив волнение в груди. Комната была залита солнечным светом, хотя вдали виднелись темные тучи. На востоке бушевала гроза. Быть может, Джек как раз в эту минуту ехал под проливным дождем, торопясь вернуться к ней? Едва сдержав слезы, Джулия окинула все вокруг медленным придирчивым взглядом. Она была прекрасной хозяйкой. Ее дом неизменно выглядел чисто убранным, множество изящных вещиц, связанных или вышитых ею самой с любовью и старанием, украшало его. В кухне всегда приятно пахло вкусной едой и свежей выпечкой, Джулия узнала любимые блюда работников ранчо, чтобы баловать их по очереди, однако главным средоточием ее забот были Джек и Касс. Она любила их обоих, вероятно, даже слишком сильно. Разве она не пожертвовала ради этой любви своей гордостью и моральными устоями? Боль как ножом пронзила ее, пока Джулия пыталась справиться с охватившим ее смятением. Что бы сказал отец, если бы узнал об этом? Человек, посвятивший себя служению Богу и чрезвычайно строгий в нравственном отношении, он бы, без сомнения, осудил дочь за то, что она позволяла себе и дальше жить во лжи. Быть связанной узами брака с мужчиной, который раньше дал клятву другой, из боязни потерять мужа скрывать от него, что знаешь о его двойной жизни, занимать место в доме, которое по праву тебе не принадлежит, причинять любимому лишние страдания, толкая на обман, дававшийся ему с таким трудом, — что же это, как не эгоизм? Джулия смахнула слезу. Но разве ее поведение не было прямым следствием любви? Да и, если быть откровенной, догадалась она, что муж больше не принадлежит ей одной, не сразу. На эту мысль навели ее странные приступы озабоченности у Джека; его необъяснимые отлучки, становившиеся с годами все более частыми и продолжительными; непонятная на первый взгляд тревога, заставлявшая мужа, как только с приближением зимы погода начинала портиться, пускаться в путь, нагрузив до отказа лошадь и на ходу придумывая какую-нибудь малоубедительную отговорку; печаль, которую она чувствовала в душе дорогого ей человека всякий раз, как он заключал ее в объятия, и боль, сквозившая в его взгляде, когда ему приходилось говорить ей, что любит ее… Но ведь он любил ее, и это было правдой! В противном случае она бы этого не перенесла. Кроме того, был еще Касс. По-своему он тоже любил ее, и его любовь была для нее бесценным даром. Джулия не была уверена в том, когда именно они с Кассом поменялись ролями и он стал приносить ей то утешение, которое когда-то получал от нее. Однако она восприняла эту перемену с радостью и гордостью, потому что он был ее сыном… Шепчущая Женщина… Боль проникла еще глубже, вновь вызвав к жизни множество вопросов. Знал ли Джек о том, как часто он во сне повторял ее имя? Понимал ли, что в его глазах отражалось как в зеркале все его отчаяние? Догадывался ли о том, какое презрение она испытывала к самой себе из-за того, что ее молчание только усугубляло его страдания? Вернется ли он к ней? Ох, Джек… Джулия глубоко вздохнула, затем протянула дрожащую pyкy к кульку на столе. Взяв горсть муки, она слегка посыпала тесто на доске. Пытаясь побороть дрожь в коленях, она работала руками, между тем как ее мысли следовали по той же самой, до боли знакомой колее. Зачем так терзать себя? С тех пор как Джек и Касс уехали, прошло меньше трех недель. Джек обязательно вернется. Он всегда возвращался к ней. А когда это случится, она, как обычно, встретит его с распростертыми объятиями. Просто время стало для нее так дорого, что… Джулия вскинула голову, услышав стук копыт у самого порога. С крыльца донесся звук шагов, и у нее подкосились колени, едва она приблизилась к двери. Через силу улыбнувшись и понимая, что ее явное разочарование при виде Барри противоречило здравому смыслу, она приняла у него конверт, который тот вручил ей со словами: — Старый Джон Никкелс передал мне это письмо для вас, мэм, когда проезжал мимо. По его словам, вы его ждали, и потому он решил, что в нем должно быть что-то важное. Джулия бросила взгляд на адрес, написанный витиеватым почерком поперек конверта. На миг почувствовав слабость, она перевела дух, после чего крепче сжала в руке конверт и пробормотала: — Благодарю вас, Барри. — Сделав паузу, она продолжила более твердым тоном: — Завтра утром я отправляюсь в город и буду вам очень признательна, если вы приготовите для меня фургон как можно раньше. Хочу добраться туда еще до полудня. На обветренном лице Барри отразилась озабоченность. — Буду рад вам услужить, мэм, но нам очень не хватает рабочих рук с тех пор, как Джек и Касс уехали, и будет не так-то просто найти кого-нибудь, чтобы вас coпровождать. — В этом нет необходимости. — Улыбка Джулии сделалась светлее. — Я и сама прекрасно со всем справлюсь. — Не думаю, что Джеку это придется по вкусу. Он говорил мне… — Со мной все будет в порядке. Поездка займет всего несколько часов. Барри кивнул: — Хорошо, мэм. Улыбка поблекла, едва Джулия прикрыла дверь, и совсем исчезла, когда она дрожащими руками распечатала конверт. Ливень продолжался. Крепко стиснув зубы, Касс задержал взгляд на Пьюрити, которую бил озноб, после чего отвернулся и осмотрелся. Сильный дождь шел не переставая, и, глядя на этот сплошной поток, трудно было поверить, что в начале их путешествия стояла теплая погода, а на небе ярко светило солнце. Пьюрити снова охватила дрожь, и Касс выругался себе под нос. Девушка продрогла до самых костей, силы ее истощились. Долгие часы, проведенные в седле, и ночи почти без сна буквально изводили их обоих. Касс знал, что она страдает от бессонницы, потому что и сам не мог заснуть. Каждую ночь, глядя на лежащую по другую сторону костра девушку, улавливая любое ее движение, он был не в силах оторвать от нее глаз. Молодой человек не был уверен в том, что именно не давало ей заснуть: страх, сомнения или чувство неопределенности, вызванное предстоящей встречей с собственным прошлым. Он знал лишь, что не должен переступить черту, разделявшую их, чтобы заключить Пьюрити в объятия, и усилием воли старался держаться от нее на расстоянии. Ливень обрушился на них с новой силой, и тут мысли Касса прервались. Он еще раз окинул торопливым взглядом местность и внимательнее присмотрелся к неболышой рощице поблизости. Несколько минут спустя, осадив лошадь под сенью деревьев и возблагодарив небеса за то, что дождь больше не сопровождается вспышками молнии, Касс соскочил на землю. Пьюрити спешилась рядом. Ее щеки покрыла мертвенная бледность, губы посинели от холода; видно было, что силы девушки на исходе и она едва держится на ногах. Однако Касс не услышал ни единой жалобы. Будь прокляты ее упрямство и настойчивость! И будь проклято его собственное безрассудство, побудившее пробираться вперед через грозу, когда ему давно следовало бы остановиться и… Пьюрити снова задрожала. Терпение Касса лопнуло, и он резко сказал ей: — Подожди меня вон под тем деревом, где не так сыро. Я пока разобью лагерь. Девушка тотчас обернулась к нему и огрызнулась: — Можешь сам там оставаться, если дождь тебя беспокоит. Мне он не помеха! Одним шагом Касс преодолел расстояние между ними и, легко подхватив ее на руки, направился по размокшей земле в сторону того дерева, на которое указывал. Там ои поставил Пьюрити на ноги. Дождь припустил еще сильнее, когда он прохрипел: — Оставайся здесь. Я не нуждаюсь в твоей помощи. Развернув прикрепленный к седельной сумке рулон брезента, Касс закрепил крышу палатки. И тут он увидел, что Пьюрити возится с лямками, стараясь поскорее освободить гужевую лошадь от груза. Она даже не обращала внимания на ручейки, стекавшие по ее лицу. В два прыжка оказавшись рядом с ней и предупреждая взглядом любые возражения. Касс снова подхватил ее и усадил на сухое дно поспешно сооруженной им палатки. Присев рядом на корточки, так что его голова касалась защищавшего их от дождя куска брезента, он, пресекая дальнейшие споры, приказал: — Я сказал: оставайся здесь! С тебя хватит. Ты замерзла и устала, и если ты готова позволить своему упрямству взять верх над здравым смыслом, то я — нет! Поджав губы, Пьюрити не без труда возразила: — Я прекрасно себя чувствую! Мне случалось путешествовать и во время более сильных гроз, чем эта. — Только не со мной! Глаза Пьюрити сузились. — Я вполне способна за себя постоять… здесь, как и в любом другом месте. Касс проворчал: — Не вынуждай меня делать то, о чем я буду потом жалеть! Светлые глаза Пьюрити вспыхнули, и она отпарировала: — Я тебя не боюсь! Касс едва сохранил самообладание. Вскочив на ноги, он вышел из палатки. Вернувшись через минуту, молодой человек швырнул на пол тюк с вещами. — Разведи огонь и подогрей немного воды в кофейнике, если хочешь, чтобы от тебя был какой-нибудь прок. Пьюрити метнула на него сердитый взгляд. — Делай то, что тебе говорят, черт побери! — Касс с угрожающим видом склонился к ней. Сдержав уже готовый сорваться с губ протест, Пьюрити открыла седельную сумку и достала спички. Ее светлые глаза словно бросали вызов. — Спички есть, но их не обо что зажечь. — Сиди тут! — проворчал Касс. Через короткое время, оглянувшись, Касс увидел свет огня, пробивавшийся из-под краев их импровизированной палатки. «Вот упрямая ведьма!» — возмутился он про себя. «Ну и упрямый мерзавец!» — мысленно ругалась Пьюрити. Выглянув из палатки, Пьюрити увидела, что Касс привязал лошадей поблизости и в последний раз оглядывал все вокруг, чтобы убедиться в безопасности. Она резко опустила брезент и, посмотрев на кофейник, плеснула в него воды, после чего вылила ее в самую середину колеблющегося пламени. Очередной приступ озноба сотряс ее, и Пьюрити, выругавшись, закрыла глаза. Она была раздражена, xoтя сама не понимала почему. Дрожь не унималась, несмотря на крышу над головой и одеяла, аккуратно разостланные на полу палатки. К этой муке добавлялась еще и другая — мука невысказанного желания, от которого все ее существо словно разрывалось на части, желания, терзавшего девушку с невероятной силой. В порыве отчаяния Пьюрити не слышала приближавшихся шагов Касса до тех пор, пока створки палатки не приоткрылись, пропуская его. Не решаясь поднять голову, она не сразу догадалась о его намерении, а он между тем сорвал с себя прорезиненный плащ и резким движением отбросил его в сторону. Глаза ее были закрыты, и потому она не могла видеть, как Касс опустился рядом с ней на колени, до тех пор пока он не заключил ее в объятия. Точно так же она не замечала слез, струившихся у нее по щекам, пока он не смахнул их ладонью и не прильнул к ее губам поцелуем. Жар тела Касса, прилив тепла, охвативший ее, трепещущие язычки пламени где-то в самой глубине души девушки, огонь, вспыхнувший в ее сердце, сделали свое дело. Пьюрити плакала. Касс осушил ее слезы пылкостью своих чувств. Девушка изнывала от боли. Ее боль эхом отзывалась в душе молодого человека. Дождь, барабанивший у них над головами, только подчеркивал тишину и безмятежность наступившего мгновения, когда Касс прошептал, почти не отрываясь от ее губ: — Не надо больше ссор и взаимных обид. Пусть будет только то, что мы чувствуем… прямо сейчас. Позволь мне доказать тебе свою любовь, Пьюрити. Дрожь пробежала по телу девушки, когда он крепче прижал ее к себе. Щеки внезапно вспыхнули жарким румянцем, и он охладил их нежным прикосновением. Ее губы приоткрылись, словно она собиралась что-то сказать, но не могла, и он дотронулся до них своими губами. Женственная прелесть Пьюрити завораживала его, он был совершенно покорен. О эта красота… ни с чем не сравнимое очарование… Одарив ее долгим, жарким поцелуем, Касс вновь прикоснулся губами к влажным уголкам ее рта. Поцелуи его становились все более требовательными по мере того, как он отдавался чувствам, бушевавшим в его душе. Он отстранился от нее, наслаждаясь счастьем близости женщины, которую безуспешно пытался вырвать из своего сердца. Его пальцы гладили ее подбородок, изящное ушко, стройную шею, и желание, подобного которому он никогда не испытывал, полностью овладело им. Сняв влажную рубашку и нижнее белье, облегавшее ее нежную плоть, он погладил дрожащими руками два мягких холмика, представших его взору. У нее были прелестные груди с тугими розовыми сосками. Он наклонился и, прикоснувшись к ним кончиком языка, сначала осторожно, потом все смелее стал ласкать их. Слабый стон, сорвавшийся с губ Пьюрити, заставил его сердце затрепетать от радости. Одним быстрым движением Касс оказался над ней. Затаив дыхание, он ждал от нее слов, которые навсегда положили бы конец их прежним распрям и взаимной враждебности, слов, идущих из самых заветных глубин души. Сдержав обуревавшее его желание, Касс проговорил хриплым голосом: — Скажи, что хочешь меня, Пьюрити. Мне нужно услышать это от тебя. Я должен знать, что нужен тебе… так же как и ты нужна мне. Слова Касса проникли сквозь золотистый туман, застилавший сознание Пьюрити. Она молча всматривалась в его изумрудные глаза. Неужели он не понимал, что она чувствовала сейчас? Разве не видел все сам? Или не догадывался, что боль, поразившая ее, была вызвана отнюдь не физическими страданиями? Возможно ли не понять, что он излечил ее одним прикосновением, что только в его объятиях онa чувствовала себя в безопасности, что оба они шли к этому мгновению с того самого дня, когда их взгляды впервые встретились, и с тех пор он стал неотъемлемой частью ее жизни? Желала ли она его близости? Конечно. Был ли он нужен ей? Осторожность снова напомнила о себе, но тут же отступила под натиском внезапного озарения, подсказавшего ей, что желание нельзя считать слабостью, если оно взаимно. Мысли девушки обрели полную ясность, и Пьюрити проговорила прерывистым шепотом: — Я хочу, чтобы ты любил меня, Касс… да, хочу. Радость словно пронзила молнией все его существо, когда Касс заключил Пьюрити в объятия и прижал ее к себе еще крепче. Расстегнув ее брюки, он осторожно снял их с девушки. Теперь между ними осталась лишь тонкая полоска ткани, которая на фоне ее безупречной кожи казалась полупрозрачной, как самое изысканное кружево. Восхитительная женщина, лежавшая под ним, поражала и волновала его. Он не видел волос светлее. Кремового оттенка кожа напоминала бархат, серебристые глаза горели страстью. Ее длинные ноги и мягкие изгибы бедер были совершенны. Сбросив последнюю преграду, Касс коснулся пальцами мягкого золотистого лона, наконец представшего его взору. У Пьюрити перехватило дыхание, когда он развел ее бедра и с нежностью погладил их. Она быстро, прерывисто задышала. Ощутив ответную влагу на своей ладони, Касс опустил голову к охваченной жаром ложбинке между бедрами девушки и прикоснулся к ней губами. Это первое прикосновение только подхлестнуло его жажду, и он обхватил руками округлые бедра Пьюрити. Не замечая короткого протеста, вырвавшегося у нее, он снова прикоснулся к ней, после чего погрузился языком в глубину ее драгоценного лона. Страсть туманом заволокла его глаза, когда он нашел источник ее наслаждения и принялся ласкать его. Мягкое и теплое естество Пьюрити принадлежало лишь ему одному. Чуть слышные стоны и трепет восторга, пробежавший по телу Пьюрити, разожгли в нем огонь. Касс развел ее бедра шире и не дал ей передышки, пока она не задрожала сильнее. — Касс, прошу тебя… Мольба девушки заставила его посмотреть ей в глаза. В ее взгляде причудливо сочетались тревога и страстное предчувствие, и его охватил новый прилив нежности. — Я хочу, чтобы ты принадлежала мне полностью, Пьюрити. Отдайся мне, дорогая. После секундного колебания Касс снова прильнул к ней губами, черпая наслаждение из источника ее страсти. Почувствовав стремительно нараставшее в ней возбуждение, он ощутил прилив почти неземного восторга. Теперь он мог насладиться всей прелестью ее тела. Глаза Пьюрити были закрыты, дыхание стало прерывистым, и тут Касс отстранился от нее и сорвал с себя одежду. Полностью накрыв ее своим телом, Касс выждал еще мгновение и стремительно проник в нее. Услышав, как Пьюрити слабо вскрикнула от боли, он закрыл глаза, охваченный невыразимым волнением. Ее плоть сомкнулась вокруг него, такая нежная и горячая, что у него перехватило дыхание. Ритм их любовной близости, вначале медленный, участился. По мере того как взаимный восторг нарастал, Касс становился все более страстным. Руки Пьюрити обвили его шею. Чувствуя, что сердце забилось сильнее в предвкушении быстро приближавшегося сладостного восторга, он взглянул сверху вниз на Пьюрити и увидел, что ее лицо покрылось румянцем, а глаза сияют радостным изумлением. Ее губы приоткрылись, шепча его имя, и он в ответ, назвав ее по имени, одним последним рывком достиг наивысшей точки наслаждения. Тишина в палатке нарушалась только стуком капель дождя и потрескиванием уже почти потухшего костра, когда Касс наконец отстранился от Пьюрити. Он приложил ладонь к щеке девушки и ждал с неожиданной тревогой, пока ее глаза откроются. Наконец она посмотрела на него, и свет, струившийся из глаз, согрел ему сердце. Слова пришли как бы сами собой: — Теперь ты моя. Крик совы пронзил тишину ночи. Подняв глаза к отверстию дымохода в центре крыши вигвама, сквозь которое можно было видеть пасмурное, беззвездное небо, Джек нахмурился. Надвигалась гроза. Не в силах заснуть, он перевел взгляд на Шепчущую Женщину, спавшую рядом с ним. Один ее вид мог служить ему утешением. Его мысли вновь и вновь возвращались к «Серкл-Си». Джек понимал, что сделал правильный шаг, приняв предложенное Стэном партнерство. У него тогда не было другого выхода, но в то же время он был уверен, что ранчо в финансовом отношении скоро снова твердо встанет на ноги. Касс сумеет справиться со своей задачей. Всеобщая неприязнь к Кассу волновала Джека, но он почти не сомневался, что его сын справится и с этим. В жизни юноши было немало суровых испытаний, однако он сумел выйти из них с честью, закалив дух и тело. Отцовская гордость пробудилась в душе Джека, и он с нежностью подумал о сыне. Касс, хотя и часто сердил его, никогда не приносил ему разочарований. Он всегда радовал мать, звавшую его Бледнолицым Волком. Пошевелившись во сне, Шепчущая Женщина прильнула к мужу обнаженным телом, выражая любовь и доверие, и Джек невольно улыбнулся. Он все больше ценил те мгновения, которые они проводили вместе. Это были бесценные жемчужины, озарявшие своим светом его путь, придававшие жизни богатство и полноту. Джек не отрывал глаз от спокойного лица жены. Изящные очертания щек, дивная красота правильных черт ее лица не переставали поражать его, и тем не менее одна только внешняя прелесть никогда не могла бы так глубоко тронуть его душу. Мудрость и умение радоваться каждому новому дню жили во всех ее словах и поступках, очаровав его, как только она впервые назвала ему свое имя. Джек обнял Шепчущую Женщину за плечи. Она опять пошевелилась, и он прошептал, тотчас пожалев о своем поступке: — Спи, дорогая. — Джек прикоснулся к ее губам поцелуем. — Все в порядке. Шепчущая Женщина медленно открыла глаза. Проникая в его мысли так глубоко, как только она одна была способна, индианка отозвалась чуть слышно: — Да, все прекрасно. Я лежу в твоих объятиях, и радость этого мига принадлежит только нам. Она останется с нами навсегда. Джек кивнул, высказав вслух мысль, которую больше не мог от нее скрывать: — Это наша последняя ночь вместе. Завтра я уезжаю. По лицу Шепчущей Женщины пробежала тень. — Завтрашний день пролетит незаметно, как и те, что придут за ним, а потом ты снова вернешься ко мне. — Но до тех пор, дорогая… В темных глазах Шепчущей Женщины блеснули слезы. — Наши души всегда вместе. Слова истины… слова любви. Джек воспринял их всем сердцем, заключив жену в объятия. Какой-то отдаленный рев, показавшийся ей пугающе знакомым, нарушил ночное безмолвие. Она знала, что это такое! Звук становился все громче, все отчетливее. Стена воды надвигалась, чтобы обрушиться на их застрявший фургон! Честити плакала. Онести звала ее по имени. Мама карабкалась к ним, протягивая руки… но тут между ними встала река. Весь мир вокруг рушился. Влажная тьма окутала ее, заглушив стоны. Здесь не было ни света, ни звука… ни жизни. Нет! — Пьюрити! Проснись… тебе приснился страшный сон. Пьюрити очнулась, едва до нее донесся знакомый голос. Вся дрожа, еще не придя в себя, она услышала, как дождевые капли стучат по брезентовому навесу над головой. Девушка почувствовала, как чья-то сильная рука обняла ее за плечи. Напрягая зрение, она разглядела в полутьме, слегка рассеиваемой светом тлеющего костра, резкие черты лица, темные волосы, ниспадающие на широкие мускулистые плечи. Человек, лежавший рядом с ней, приподнялся на локте, и тогда она увидела его глаза, до странности светлые глаза зеленого цвета. Бледнолицый Волк. Это имя уже не вызывало у нее страха. Напротив, когда его теплые губы коснулись ее, пальцы нежно погладили ее по щеке, сильные руки крепче прижали к груди, дрожь в теле девушки утихла. — Спи, — нежно прошептал ей на ухо Касс. — Ты в безопасности. Теперь тебе ничто не может причинить вреда. Да, она ничего не боялась в объятиях Касса. Когда Пьюрити лежала, прильнув к нему всем телом, ни дождь, ни что-либо еще в целом мире уже не имело для нее значения. Она закрыла глаза, согретая его теплом… Чуть слышный отрывистый разговор поблизости… случайные шаги, раздававшиеся в тишине… отдаленный лай собаки… Поселок за стенами вигвама Шепчущей Женщины медленно пробуждался к жизни. Подняв глаза к отверстию дымохода, индианка заметила проблески рассвета. Она перевела взгляд на мужа, который как раз приторачивал тюк с вещами к седлу, и с усилием поднялась на ноги. Он обернулся к ней, выражение его лица было угрюмым. Пора… Без малейших признаков волнения на лице, хотя в груди ее бушевала буря, Шепчущая Женщина приникла к мужу и тут же оказалась в его объятиях. Она не решалась сказать ему, что боль в ее сердце с каждой новой разлукой становится сильнее, не смела признаться, что мечтает о том времени, когда им никогда больше не придется расставаться, потому что знала: этим она причинит ему лишние страдания. Отстранившись от него, Шепчущая Женщина коротко улыбнулась и прошептала: — Скоро мы снова будем вместе. Муж поцеловал ее. Он отправлялся домой, где его ждала другая женщина, любившая его не меньше, чем она… Индианка понимала всю ценность этой любви, несмотря на то, что она стояла между ней и человеком, которому было отдано ее сердце. — Я люблю тебя, дорогая. — Слова Джека были подобны ярко раскрашенным четкам, подвешенным на тонкой нити, которой представлялась ей вся ее жизнь. — Я постараюсь вернуться, как только смогу. Его губы слегка коснулись ее, словно он в порыве любви хотел передать ей долю своей внутренней силы. Провожая мужа, Шепчущая Женщина произнесла простые слова, идущие из глубины ее сердца: — Муж мой… в мыслях ты всегда со мной. Боль резанула ее как ножом, как только Джек вскочил в седло. Она помахала ему на прощание, и кровь незаметно отхлынула от раны. Утренний свет разбудил Пьюрити. Тишина, царившая вокруг, свидетельствовала о том, что гроза кончилась, а близость Касса снова вызвала к жизни воспоминания о бурной страсти. Она всем телом ощущала рядом его обнаженное теплое тело. Не в состоянии больше избегать его взгляда, Пьюрити подняла голову. У нее перехватило дыхание, едва их глаза встретились… Касс запустил пальцы в ее волосы, и сердце девушки забилось сильнее, прошептал ее имя, и рот Пьюрити приоткрылся. Он поцеловал ее в губы, и сладкая истома поглотила все прочие чувства. Она ахнула, когда он глубоко проник в нее… Утреннее небо было ясным и чистым, когда Пьюрити наконец вышла прогуляться. Одежда ее была влажной, все тело ныло. Ею как будто овладело какое-то странное оцепенение, и она прикрыла рот рукой, чтобы подавить зевок. Их палатка была уже разобрана и упакована, костер потушен, лошади навьючены. Ночь их близости осталась позади. Искоса взглянув на Касса, стоявшего рядом со своим мерином, Пьюрити вспомнила любовные признания, хриплым шепотом срывавшиеся с его губ, когда их тела соединились и пик наслаждения был близок. В памяти всплыло выражение глаз Касса, после того как все осталось позади, но мгновения взаимной страсти все еще были живы в их сознании. Она никогда еще не чувствовала в себе столько силы, жизни и огня, как в те минуты, когда находилась в егo объятиях. Но как только они оделись и позавтракали при ярком свете утреннего солнца, между ними воцарилось странное молчание. Касс, снова одетый по-индейски, резко обернулся к ней. Не останавливая на девушке взгляда, он проговорил: — Поселок кайова уже недалеко. Мы доберемся до него через день, самое большее два. Пьюрити молча кивнула. — Тогда давай поторопимся. Девушка еще раз кивнула. Действительность снова обрушилась на нее, а вместе с ней вернулась и тревога. В сущности, ничего не изменилось. Касс по-прежнему оставался Бледнолицым Волком, и главной целью его была месть. Она заключила с ним сделку, на которую никак не могло повлиять то обстоятельство, что они занимались любовью. Впереди ее ждала встреча с индейским шаманом, а потом ей придется выполнить свою часть соглашения. Пьюрити стало грустно. — Нам пора в путь, — неожиданно раздался голос Касса. Оторвавшись на миг от своих мыслей, она заметила, что он стоит возле нее. Неожиданно Касс подхватил ее, усадил в седло, а сам занял место позади. Девушка оглянулась и увидела, что ее кобыла прочно привязана кожаным ремешком к седлу вьючной лошади. В ответ на безмолвный вопрос в ее глазах Касс произнес: — У тебя сегодня усталый вид. Так тебе будет удобнее. Пьюрити нахмурилась. — Я устала не больше, чем ты. Когда взгляд Касса метнулся к ее губам, она с удивлением почувствовала, что щеки ее залил румянец. — Сделай мне одолжение, Пьюрити, — нежно прошептал он. — По правде говоря, я просто хочу, чтобы ты подольше оставалась со мной рядом. В ее горле вдруг встал комок, и Пьюрити закрыла глаза, ощутив прикосновение его губ. Он пустил коня вперед, а она все еще была не в силах произнести ни слова. Когда же его руки сомкнулись вокруг нее, она решительно отбросила только что мучившие ее мысли. |
||
|