"Огни Парижа" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава вторая

Прелестное создание село в постели, утопая в волнах шелка и кружев.

– Кто вы? – раздался мелодичный голос. Линетта подошла ближе.

– Я Линетта Фалейз. У меня письмо от мадемуазель Антиньи к ее племяннице, Мари-Эрнестине.

– От тети Терезы? – радостно воскликнула женщина. – Как поживает моя тетушка?

Линетта в изумлении широко раскрыла глаза. Неужели эта богиня с мелодичным голосом и восхитительной молочно-белой кожей и есть Мари-Эрнестина?

Она достала письмо из сумочки и, приблизившись к роскошному в кружевах ложу, подала его женщине.

– Мне очень жаль, – начала она неуверенно, – но ваша тетушка… она… умерла.

– Умерла? – воскликнула Мари-Эрнестина и, перекрестившись, прошептала: – Упокой, Господи, ее душу. Да покоится она в мире.

Этот жест почему-то сразу успокоил Линетту.

Все ее опасения исчезли. Она впервые обратила внимание на цепочку с золотым крестиком, висевшую на шее у Мари-Эрнестины. Спускаясь на ее прекрасную грудь, он являл собой причудливый контраст с экзотической роскошью спальни.

Мари-Эрнестина вскрыла конверт и достала письмо.

– Мне пришлось написать его за вашу тетушку, – объяснила Линетта, – но она подписала его.

– Не могу поверить, что ее больше нет! – горестно воскликнула Мари-Эрнестина. – Вся моя родня давно умерла, она одна еще оставалась в живых. Последние годы она единственная звала меня моим настоящим именем.

Женщина замолчала и взглянула на Линетту.

– В Париже я известна как Бланш. Так меня прозвали девочки в монастыре за мою белую кожу, и никто уже больше не называет меня Мари-Эрнестина. – Она вздохнула и стала читать письмо.

Линетта, смиренно ожидая своей участи, присела на стул. На столике возле кровати она заметила статуэтку Христа из слоновой кости, и эта статуэтка, как и нательный крестик Бланш, произвела на Линетту какое-то успокаивающее, ободряющее воздействие, хотя девушка по-прежнему никак не могла признать в этой прекрасной женщине с головой вакханки племянницу mademoiselle.

Бланш продолжала читать. Какой у нее изумительный цвет лица, подумала Линетта, понятно, почему Мари-Эрнестину прозвали Бланш. А какие у нее яркие пухлые губы!.. (Год спустя Шарль Дине напишет о Бланш: «Ее потрясающий рот был создан, чтобы петь или пить шампанское – вино любви!»)

Линетта почувствовала, что, несмотря на окружающую обстановку, Бланш стала теперь ей более доступной, чем несколько минут назад, когда она только вошла к ней в спальню.

Дочитав письмо, Бланш подняла голову, и Линетта увидела в ее прекрасных голубых глазах слезы.

– Она любила меня, – всхлипнув, сказала она Линетте. – Тетя Тереза всегда любила меня. Как жаль, что меня не было с ней, когда она умирала!

– Все произошло очень быстро, – попыталась утешить ее Линетта. – Она почти не страдала. Мне тоже нелегко сознавать, что ее больше нет!

– Она писала мне, как она счастлива, что живет с вами и вашей матерью и учит вас. Но я всегда думала, что у вас есть средства, что вы богаты! Неужели правда, что у вас совсем нет денег?

– Совсем! – подтвердила Линетта. – После того как умерла мама, я два года жила на сбережения вашей тети, но я об этом ничего не знала.

– Вряд ли тетя много скопила, – сказала Бланш. – Но кое-что у нее все-таки было.

– Мне так стыдно, что я даже не подозревала о ее щедрости и доброте, – вздохнула Линетта. – Я бы могла найти какую-нибудь работу; хотя не знаю, что бы я могла делать, во всяком случае в нашей деревне!

Бланш взглянула на нее и улыбнулась. Эта непосредственная теплая улыбка, как искра, пробежала между двумя женщинами и сразу связала их узами дружбы.

– Мы нам что-нибудь подыщем, – сказала Бланш уверенно и позвонила в колокольчик. Тут же появилась горничная в изящном передничке с кружевами и внесла на подносе две чашки кофе и тарелку с круассанами.

Когда горничная вышла, Линетта робко спросила:

– Это ваш дом?

– Mais oui, – ответила Бланш, – но я здесь живу совсем недавно. Я почти пять лет прожила в России.

– В России? – изумленно переспросила Линетта.

Если бы Бланш сказала, что она жила на луне, то это не удивило бы девушку больше.

– Я забыла. Разумеется, тетя Тереза и не догадывалась об этом. Я посылала все свои письма во Францию с дипломатической почтой. В России почта безнадежна!

– Л что вы делали в России? – спросила Линетта.

– Гостила у… друзей, – ответила Бланш.

Ее последним словам предшествовала чуть заметная пауза, словно она хотела сказать еще что-то, но в последний момент передумала.

– Там было чудесно и так увлекательно! – продолжила она живо. – У меня был огромный дом на Большой Морской и бездна прислуги – там их называют «мужики», – а еще у меня был самый элегантный, остроумный и, уж конечно, самый веселый салон во всем Петербурге! Бланш слегка вздохнула.

– Helas! Какая роскошь, какие приемы и вечера, а какие мужчины!.. Просто описать невозможно!

Помолчав, она добавила, словно про себя:

– По вечерам весь великосветский Петербург собирался у моего самовара. Мы болтали, пили вино, любили! – Бланш улыбнулась, что-то вспомнив. – А рано утром прислуга собирала храпевших по углам гостей и развозила по домам! И, конечно, я имела бешеный успех во Французском театре!

– Так вы актриса? – спросила Линетта. Она вспомнила, что мысль о театре мелькнула у нее, едва она переступила порог этого дома.

– Tiens! Неужели я забыла сообщить тете Терезе, что поступила на сцену?

– Я, во всяком случае, от нее этого не слышала, – ответила девушка.

– Mon Dieu! Я сама настолько привыкла, что, вероятно, просто забыла об этом упомянуть. Это было, кажется, в 1858 году, когда я дебютировала в роли ожившей статуи Елены Прекрасной в «Фаусте» д'Эннери. – Она засмеялась. – У меня не было слов, но моя «пластическая красота», как ее называли, имела колоссальный успех!

Линетта чувствовала, что Бланш не хвастается, а просто констатирует факты.

– Но если я в Париже имела успех, то в Петербурге я произвела сенсацию. Я полагаю, лесть и аплодисменты вскружили мне голову. Ох, и наделала я глупостей! – Она снова засмеялась, но с каким-то особым оттенком.

В откровенности, с которой она произнесла эти слова, было что-то располагающее к ней.

– А что вы сделали? – наивно спросила Линетта.

Бланш рассмеялась.

– Вопреки всем правилам я решила посетить гала-спектакль, которым заканчивается зимний сезон в Опере. Я хотела, чтобы мой туалет затмил не только всех актрис, но и публику.

Рассказывая свою историю, женщина так мило выглядела, что Линетта не сомневалась, что Бланш действительно в состоянии затмить всех и вся.

– Я нашла как раз то, что мне было нужно, у одного портного, – продолжала Бланш. – Платье было великолепно! Оно пришло из Парижа, и я была уверена, что во всей России не найдется ничего подобного. Как потом выяснилось, оно было заказано императрицей.

Линетта слушала, затаив дыхание.

– Я обезумела! Модельер, у которого я увидела это платье, пытался остановить меня, помешать совершить опрометчивый поступок, но я сунула ему в руку кипу ассигнаций и выскочила из мастерской с платьем.

– И что же случилось потом? – заинтригованная рассказом, спросила Линетта.

– Я надела платье в тот вечер, и императрица весь спектакль смотрела на меня из своей ложи с нескрываемым гневом.

Бланш сделала паузу и закончила:

– На следующий день шефу полиции Мезенцеву было дано распоряжение выслать меня из России!

Какой ужас! – воскликнула Линетта. – Не может быть! Какая жестокость! Неужели платье могло иметь такое значение?

Бланш не стала объяснять, что дело было не только в платье, но и во множестве других подобных обстоятельств, приведших в ярость не только императрицу, но и остальных дам петербургского большого света, и только пожала плечами и небрежно заметила:

– Все это пустяки. Когда я вернулась в Париж, все приняли меня с восторгом, и я поняла, что наилучший способ взять реванш за мои злоключения в России – прославиться на французской сцене.

Бланш рассказывала все это Линетте еще и потому, что девушка была связана с ее любимой тетей, и, обращаясь к Линетте, Бланш словно разговаривала со своей родственницей.

Ей хотелось, чтобы девушка узнала во всех подробностях о ее жизни, пережила вместе с ней все ее испытания, насладилась бы от души ее успехом, как это бы сделала ее любимая тетя Тереза, будь она жива!

– Я брала уроки декламации, – рассказывала Бланш, – и мадам Маршель, пианистка в школе драматического искусства, проходила со мной песенки из Опера-Буфф. – Она сделала выразительный жест руками. – Я заводила знакомства с театральными критиками и знаменитыми актерами и добилась встречи с редактором «Газетт дез'этранже».

– А чем это могло вам помочь? – озадаченно спросила Линетта.

Она изо всех сил старалась понять, о чем ей говорит Бланш, но это не всегда получалось.

– Разве вы не понимаете? Анри де Пер, редактор «Газетт», начал подогревать интерес публики ко мне. Ведь я отсутствовала в Париже почти пять лет, и публика, которая очень непостоянна, могла забыть обо мне.

– И что же он сделал?

– После моего дебюта в Пале-Ройяль «Газетт» за неделю напечатала обо мне по меньшей мере восемь заметок и до самого октября всячески превозносила меня и расточала похвалы моим сценическим образам.

– Как чудесно! – воскликнула Линетта.

– И в самом деле, – согласилась Бланш. – А теперь я выступаю в Фоли-Драматик.

– А можно мне будет вас посмотреть? – с трепетом в голосе спросила девушка.

– Разумеется! Я играю сейчас Фредегонду. Роль хорошая, но в будущем месяце у меня будет роль еще лучше. У меня будет безупречная репутация, и в России пожалеют, что расстались со мной!

– А какая будет ваша новая роль?

– Я буду играть Маргариту в «Маленьком Фаусте».

Бланш взглянула на украшенные бриллиантами часы у кровати и со вздохом сказала:

– Мне пора вставать. Через несколько часов репетиция в театре. Вы поедете со мной и сможете познакомиться с моей будущей ролью.

– Неужели и правда можно будет увидеть, как вы репетируете?

– Ну конечно! А так как вы остановитесь у меня, я собираюсь представить вас Парижу. – Бланш изучающе взглянула на девушку, словно увидела ее впервые. – Снимите эту безобразную шляпку, – произнесла она. – Вы хорошенькая, очень хорошенькая, но ваш костюм ужасен!

– У нас было мало денег, – извиняющимся тоном сказала Линетта, – и потом мы ведь жили в деревне.

Она сняла шляпку, а Бланш тем временем встала с постели.

Линетта смущенно опустила глаза: она никогда раньше не видела женщин обнаженными; ее мать и mademoiselle всегда были очень скромны в присутствии девочки.

Но Бланш совершенно не волновало, что ее насквозь просвечивающая ночная рубашка не скрывала, а, наоборот, подчеркивала наготу, делая ее еще больше похожей на рубенсовскую богиню. Она постояла немного, пристально разглядывая Линетту, и затем воскликнула:

– Вы прелестны, право же, прелестны! В вашем детском личике и светлых волосах есть какое-то особое обаяние! Вместе мы будем составлять любопытный контраст, и это само по себе уже будет забавно. – Бланш усмехнулась и позвонила в колокольчик.

Когда горничная вошла в спальню, Бланш обратилась к ней:

– Я хочу сейчас принять ванну. Вы наполнили ее «Монтебелло»?

– О да, мадам, – ответила горничная. – Двести бутылок!

Заметив удивленное выражение лица Линетты, Бланш объяснила:

– Я нахожу, что минеральная вода очень освежает и бодрит. Я думаю, вы тоже не откажетесь принять ванну после ночи в поезде?

Она обернулась к горничной.

– Проводите мадемуазель в спальню – ту, что выходит окнами во двор, там ей будет поспокойнее. Разложите ее вещи и приготовьте самое нарядное платье. Мы едем в театр.

Выслушав распоряжения хозяйки, горничная проводила Линетту по коридору в комнату, в которой девушке отныне предстояло жить.

Принесли ее вещи, и, пока горничная готовила ей ванну, Линетта достала свои платья и развесила их в шкафу.

«Представляю себе, какими некрасивыми и бесцветными они покажутся Бланш!» – подумала она, но тут же благоразумно напомнила себе, что это не имеет никакого значения. Кто станет смотреть на нее, провинциалку, когда рядом будет такая красавица с золотистыми волосами, сверкающими голубыми глазами и изумительно белоснежной кожей?

Собралась Линетта быстро, ей даже пришлось еще ждать, пока оденется Бланш.

Наконец вниз спустилась и сама хозяйка дома в белом с голубой отделкой костюме, таком роскошном, словно она только что собралась на прием во дворец.

Но больше всего Линетту поразили ее бриллианты. Она никогда не могла даже вообразить себе, что на ком-то может быть столько драгоценностей, особенно днем. Бланш сверкала с головы до ног, и было удивительно, как ей не тяжело нести все эти украшения.

– Пойдемте, – сказала Бланш, довольная произведенным эффектом. – Я не должна опаздывать, хотя и знаю, что без меня не начнут. Но не можем же мы провести в театре весь день.

У подъезда их ожидал элегантный экипаж, сиденья которого были обиты бархатом в тон костюма Бланш.

Линетта подумала, что это простое совпадение, но Бланш объяснила:

– Обивка моих экипажей всегда совпадает с цветом моих туалетов. Моему портному приходится иногда даже поставлять материал каретникам, когда им не удается самим подобрать что-нибудь похожее.

Коляска тронулась, и Линетта вновь прилипла к окну, созерцая Париж.

Солнце сияло, зацветали каштаны, и все вокруг казалось Линетте еще более чарующим, чем она представляла себе это по рассказам матери.

Она во все глаза смотрела на уличные кафе, где за столиками уже сидели первые посетители, любовалась Бульварами, по которым катили коляски, фаэтоны и ландо, запряженные чистокровными рысаками. Впрочем, экипаж, в котором ехали они, по всем статьям превосходил остальные.

Девушка заметила, что очень многие проезжающие мимо дамы махали Бланш рукой, а мужчины приподнимали шляпы. На все эти приветствия Бланш отвечала грациозным движением руки.

– Как много у вас друзей! – заметила Линетта.

– Это не друзья, – покачала головой Бланш. – Просто я одна из достопримечательностей Парижа.

– Вы, наверное, очень известная актриса! – воскликнула Линетта, но ее спутница ничего не ответила.

И вот показался Фоли-Драматик. Выходя из коляски, Линетта испытывала необычайное возбуждение: сейчас она окажется в театре!

За всю свою жизнь она посещала театр дважды: первый раз в Оксфорде, куда они поехали с mademoiselle, второй – у себя в Окли, и, хотя mademoiselle весьма критически отзывалась об игре местных артистов, Линетта была в восторге.

Теперь ей предстояло познакомиться с французским театром.

Войдя в фойе, Линетта сразу же ощутила острое разочарование. Темный зал зиял мрачной пустотой. В общем мраке с трудом различались ложи, красный бархат кресел казался грязным и потертым, одна-единственная лампа на сцене, и актеры казались зловещими призраками.

Сама сцена напоминала какую-то полуснесенную постройку. Повсюду валялись лестницы, рамы, разобранные декорации, которые походили на груды мусора. Надо всем этим на разной высоте свисали задники, как приспущенные в знак траура флаги. Нет, совсем не этого ожидала Линетта!

Бланш поднялась на сцену, и стоявший перед оркестром человек с кипой бумаг в руке воскликнул:

– Слава Богу, вот и вы, Бланш! Если мы немедленно не начнем репетировать, премьера двадцать восьмого не состоится!

– Двадцать восьмого?! – возмущенно воскликнула актриса. – Я думала, премьера в будущем месяце.

– Двадцать восьмого апреля, – твердо сказал мужчина, – и если вы хотите иметь успех, пора приниматься за работу! Вчера вы не знали ни одной строчки из вашей роли.

– Вряд ли кто-нибудь станет слушать, что я говорю, – с легким смехом ответила Бланш.

– Я тоже так думаю, – согласился режиссер. – Все будут любоваться вашим телом. Но все же я хочу дать авторам шанс.

– Зачем? – дерзко осведомилась женщина и повернулась спиной к режиссеру. – Я только сниму шляпу, – небрежно бросила она, – и начнем репетицию.

С этими словами она величаво проследовала за кулисы, и Линетта устремилась за ней.

В узком проходе едва хватило места для пышного, из бело-голубых оборок турнюра Бланш, колыхавшегося, как волна.

Линетта и не предполагала, что такое объемное платье может быть в то же время и таким изящным.

Она никогда не носила кринолина. «Интересно, дорого ли стоит подобное платье, смогу ли я себе купить такое», – думала Линетта, следуя за Бланш.

В темных и грязных коридорах за сценой, видимо, никто никогда не убирался. Здесь пахло пылью, несвежей одеждой, краской и клеем, которые, вероятно, использовались при создании декораций.

Совсем по-другому выглядела гримерная Бланш. Квадратная комната с очень низким потолком и двумя большими окнами была задрапирована светло-коричневой тканью. Такого же цвета занавес в дальнем конце комнаты делил гримерную на две части.

Рядом с огромным зеркалом стоял мраморный туалетный столик, заваленный флакончиками и коробочками с гримом, тут же был и умывальник, на полке которого в беспорядке лежали туалетные принадлежности из слоновой кости и маленькие губки.

В центре комнаты стояли два кресла и стол с остатками недавнего пиршества.

И везде: на умывальнике, на туалетном столике, на полу – стояли вазы с цветами, которые добавляли свой специфический запах к наполнявшему комнату аромату благовоний.

Бланш, казалось, не замечала ни грязи, ни неубранной посуды. Она сняла жакет, повесила его на вешалку рядом с другими костюмами, небрежно бросила на туалетный столик шляпку, украшенную по последней моде белыми и голубыми страусовыми перьями.

Глядя на прелестное оживленное лицо и золотистые локоны Бланш, Линетта подумала, что без шляпки она выглядит еще эффектнее.

Актриса пристально осмотрела себя в зеркале и, оставшись довольной увиденным, с улыбкой обратилась к Линетте:

– Постараемся не терять времени зря. Днем я приглашена на завтрак, и я не собираюсь отказываться от этого приглашения, а потом я хочу повезти вас кататься в Булонский лес.

– Я бы не хотела быть вам помехой, – смиренно сказала Линетта.

– Но прежде всего, – продолжала Бланш, не слушая ее, – мы подберем вам одежду.

– Мне очень жаль, – сказала Линетта поспешно, решив, что Бланш забыла о ее стесненном материальном положении, – боюсь, что мне сейчас не на что покупать наряды. У меня осталось очень мало денег. Для меня важнее всего найти как можно скорее какую-нибудь работу, чтобы я могла оплачивать свои расходы.

– На это еще будет много времени, – возразила Бланш. – Мне доставит удовольствие нарядить вас так, чтобы вы выглядели красивой и элегантной. – С этими словами она вышла из гримерной. Линетта попыталась протестовать, но шум их шагов и шорох платьев в узком коридоре заглушили ее слова.

Бланш вышла на сцену, а Линетта, радуясь, что на нее никто не обращает внимания, заняла место в партере.

Бланш очень быстро проговорила свою роль и запела. Голос у нее был не очень сильный, но она, пользуясь мимикой и жестами, сумела так разнообразить и оживить действие, что остальные актеры и актрисы тоже подтянулись и как будто воспрянули, даже беспокойный режиссер выглядел довольным.

– А теперь мне пора уходить, – сказала Бланш, когда они проработали полтора часа.

– Но мы еще не дошли до второго действия, – взмолился режиссер.

– Путь моя дублерша продолжает, – ответила прима. – У меня важная встреча.

Режиссер сделал еще одну попытку удержать актрису, но Бланш строго спросила:

– Вы что, не хотите, чтобы мои туалеты и бриллианты ослепили критиков?

Возражения мгновенно прекратились.

– Мы как-нибудь обойдемся, – быстро сказал режиссер и робко поинтересовался: – Но завтра вы приедете?

– Постараюсь. А если не смогу, то пусть потрудится моя дублерша. Не все же ей даром есть хлеб. Вы же знаете, я редко пропускаю спектакли по болезни, так что у бедняжки не бывает случая сыграть.

– Это верно, – согласился режиссер и льстиво добавил: – Ваше здоровье, как и все в вас, превосходно!

– Ну, – спросила Бланш Линетту, когда они садились в экипаж, – и как все это вам показалось?

– Театр меня разочаровал, пока на сцене не появились вы, – ответила вполне искренне Линетта. – Там так некрасиво, грязно, такой беспорядок!

Бланш засмеялась.

– Подождите, вы еще увидите меня сегодня вечером в роли Фредегонды. Все будет выглядеть совсем по-другому.

Она сделала знак кучеру, и коляска тронулась. Немного погодя Линетта спросила:

– Вы завтракаете дома или вы сначала меня туда завезете?

– Мы завтракаем в «Трех провансальцах», – ответила Бланш. – Нас угощает Рафаэль Бишоффсхайм. Очень важно, чтобы вы ему понравились.

– Но зачем это нужно? – спросила Линетта.

– Он мой близкий друг, и я хочу, чтобы он подарил вам прекрасные туалеты.

Линетта была поражена.

– Вы… вы хотите сказать, что он… заплатит за мои костюмы? – спросила она изумленно. – Но я… я не могу ему это позволить.

– Это будет подарок не вам, а мне, – отмахнулась Бланш. – Биш всегда дарит мне все, что я хочу. Он очень добрый. Очень! – И добавила: – Биш сегодня должен быть на бирже, поэтому мы решили позавтракать в ресторане неподалеку.

Линетта слышала кое-что об английской фондовой бирже.

– Мистер Бишоффсхайм – биржевой маклер? – осведомилась она.

– Он банкир, самый богатый и самый важный в Париже! Он также очень щедр, так что постарайтесь ему понравиться!

Линетту мучили сомнения, следует ли ей позволять мужчине, кто бы он ни был, платить за ее туалеты; ведь мать, она была убеждена, сочла бы это неприличным. Однако показываться рядом с Бланш в старомодных бесцветных платьях, привезенных девушкой из Англии, тоже было нельзя. У неопытной Линетты даже разболелась голова, пока она попыталась принять правильное решение.

Ресторан «Три провансальца» оказался не очень большим, но, по представлениям Линетты, роскошным. Мистер Бишоффсхайм, приехавший раньше их, сидел за столом в углу и изучал карту вин.

Совсем не таким представляла себе Линетта друга Бланш. Мистер Бишоффсхайм оказался немолодым лысеющим мужчиной плотного сложения, приземистым, с небольшой бородкой, какую носили большинство французов в подражание императору. Правда, он был отлично одет, и на мизинце у него красовался перстень с крупным рубином.

Поднявшись дамам навстречу, он улыбнулся Бланш и поцеловал ей руку, потом вопросительно взглянул на Линетту. Линетта сделала реверанс.

– Это моя подруга, которая неожиданно приехала сегодня утром, – объяснила Бланш. – Нам нужно многое вам рассказать.

– Ну, как поживаешь, mon brave? – спросила Бланш, когда все сели. – Ты не слишком устал после вчерашней ночи?

В ее голосе прозвучала интимная ласкающая нота; Линетте показалось, что женщина как-то особо выделила слова «вчерашняя ночь».

– Ты всегда возвращаешь мне молодость и пылкость, – ответил мистер Бишоффсхайм.

Он снова поцеловал ей руку, и Бланш улыбнулась ему обворожительно и лукаво.

– Давайте выберем, что мы будем есть, – предложил мистер Бишоффсхайм. – К сожалению, я не смогу долго задержаться.

– Ты занят? – осведомилась Бланш.

– Очень занят! – ответил он. – После затишья прошлой недели дела на бирже сегодня утром опять оживились.

Затем он подозвал официанта и, догадавшись, что Линетта вряд ли выскажет какие-нибудь пожелания, не стал ее спрашивать и заказал для нее то же, что для Бланш.

Линетта была признательна ему, что он взял выбор и заказ блюд на себя, и воспользовалась моментом, чтобы незаметно оглядеться по сторонам. Большинство присутствовавших мужчин смотрели на Бланш с нескрываемым восхищением, и это было неудивительно. Ее глаза сверкали ярче, чем бриллианты у нее на груди, в ушах и на запястьях, и точно так же, как она осветила своим появлением сцену, так и в ресторане все как будто загорелось вокруг, как только она вошла.

– А теперь расскажи мне о твоей подруге, – сказал мистер Бишоффсхайм, когда с заказом было покончено и официант наконец удалился.

И Бланш поведала ему о своей тете Терезе и о том, как, умирая, она направила Линетту в Париж.

– У вас нет родственников в Англии? – спросил Линетту мистер Бишоффсхайм.

– Нет, monsieur, – ответила девушка.

– Чем бы ей заняться, как ты думаешь, Биш? – спросила Бланш. – Не могла бы она иметь успех на сцене? Я могла бы настоять, чтобы ей дали небольшую роль в «Маленьком Фаусте».

– О нет! – возразила Линетта. – У меня никогда не хватит смелости выйти на сцену, к тому же мне не хотелось бы работать в театре.

Она вспомнила, как уныло и неопрятно выглядело все за кулисами и какое неприятное впечатление произвела на нее гримерная Бланш. Если для примадонны не нашлось лучшего помещения, на что было рассчитывать исполнительницам небольших ролей?

Мистер Бишоффсхайм оценивающе посмотрел на Линетту.

– Мне кажется, мадемуазель Фалейз не очень подходит театральная карьера, – сказал он наконец. – Но торопиться некуда. Пробыв какое-то время в Париже, она, без сомнения, найдет себе другие занятия, которые ей придутся больше по душе.

– А тем временем ей можно остаться у меня? – спросила Бланш, но этот вопрос прозвучал скорее как утверждение.

– Разумеется, – ответил мистер Бишоффсхайм. – В помещении нет недостатка.

– Тогда все улажено, – с улыбкой обратилась Бланш к Линетте. – Я же говорила вам, что Биш всегда что-нибудь придумает. Вы останетесь у меня, пока мы не найдем чего-нибудь интересного для вас.

– Я не хочу быть обузой, – произнесла Линетта. – Быть может, я смогу найти какое-нибудь место, где я буду преподавать английский, например, в школе или в какой-нибудь семье?

– Нет-нет! – воскликнула Бланш. – Разве можно вообразить что-нибудь более нудное, чем обучение чужих несносных детей? И потом, сколько вы сможете таким образом заработать? Мне бы таких денег и на булавки не хватило!

Мистер Бишоффсхайм засмеялся.

– Моя милая Бланш, не у всех булавки из золота с бриллиантовыми головками.

– Но ты же понимаешь, что я хочу сказать. Она слишком хороша, Биш, слишком хороша, чтобы растратить свою молодость в классной комнате.

– Я согласен. Я уже сказал, что спешить некуда. Располагайте своим временем, мадемуазель.

– О, прошу тебя, зови ее Линетта, – вмешалась Бланш. – «Мадемуазель» звучит слишком официально. К тому же она моя подруга, а тебе известно, что всякая официальность мне претит, ведь правда, Биш?

– Иногда ты этим злоупотребляешь, – заметил он.

– Ну, какой ты противный! – надула губки Бланш. – Я же сказала, что сожалею о том, что произошло.

– Я надеюсь, что ты и правда сожалеешь и это больше не повторится, – сказал он серьезным тоном.

Из этого интимного разговора Линетта поняла, что Бланш и мистер Бишоффсхайм действительно очень близкие друзья, а по тому, что Бланш просила Бишоффсхайма позволить ей пригласить к себе Линетту, девушке пришло в голову, что он, видимо, был так щедр, что купил для Бланш этот дом.

Неожиданно для Линетты Бланш положила свою руку на рукав мистера Бишоффсхайма и сказала:

– Ты знаешь, Биш, Линетте нужны туалеты. Я не могу взять ее с собой в Булонский лес в таком виде.

– Нет… прошу вас… – начала было возражать Линетта, но Бланш сделала ей знак молчать.

– Я уже говорила вам, что Биш самый добрый, самый великодушный человек в мире, ведь так, mon cher ami?

– Ну конечно, – согласился мистер Бишоффсхайм. – Заказывай все, что хочешь, для малютки Линетты. Это меня не разорит!

– Ни одна другая женщина не посмеет это сделать, кроме меня, я не позволю, – с шутливой серьезностью погрозила ему пальчиком Бланш и подала ему руку. – Благодарю, Биш.

– Разве я тебе в чем-нибудь отказывал? – Он с нежностью посмотрел на нее и поднес руку к губам.

– Ни в чем! – ответила Бланш и как бы между прочим сказала: – Я видела изумительное колье у Оскара Массена.

– Мы взглянем на него вместе. – Мистер Бишоффсхайм снова поцеловал ее руку.

Они вышли из ресторана около половины третьего, а к четырем Линетта была уже обладательницей таких изысканных туалетов, о которых раньше не могла даже мечтать.

Бланш повезла Линетту к мадам Лаферьер на улицу Тэйбу, которая шила ей костюмы для сцены и на каждый день.

Мадам Лаферьер сразу же поняла, что от нее требуется.

– Мадемуазель так молода, она выглядит ребенком.

– Вот и я то же говорю, – сказала Бланш, – и мы должны одеть ее соответственно.

– Разумеется, – согласилась мадам Лаферьер.

Принесли самые различные материалы: кружево, газ, шелк, тюль, бахрому с блестками, напоминавшую золотой дождь, и цветы, которые были так искусно сделаны, что Линетта с трудом отличила их от живых.

Последняя мода, как объяснили неискушенной девушке, требовала всяких украшений. Годились и ленты, и тюлевые буфы, и оборки, но главное – цисты, бездна цветов: ландыши, розы, маргаритки, орхидеи. Однако Линетте такие платья не подойдут, решила мадам Лаферьер, ее платья должны быть простыми. Одно вечернее платье она предложила украсить подснежниками, в качестве отделки для другого она выбрала полураскрывшиеся бутоны роз.

Наконец Линетту почти что зашили в платье, приготовленное для кого-то еще. Была выбрана шляпа в тон, как по мановению волшебной палочки откуда-то появились длинные перчатки, сумочка и даже атласные туфельки, так непохожие на обычную практичную обувь, какую всегда носила Линетта.

Стоя перед зеркалом, Линетта с трудом узнавала себя. Неужели эта стройная девушка в шляпке с кружевами, как будто сплетенными пальцами фей, в дивном платье с пышным турнюром, тесно обтянутым лифом и с бантами над осиной талией – она? Отражение в зеркале казалось ей чужим.

– Я буду говорить тебе «ты», – сказала Бланш, когда они возвращались от портнихи домой. – Ведь мы подруги. И ты обращайся ко мне так же.

Линетта ничего не ответила на это.

– Всем захочется узнать, кто ты такая, – продолжала она. – Я только переоденусь, и мы поедем в Булонский лес. Я приказала заложить мои дрожки, чтобы уж действительно быть в центре внимания.

Линетта не понимала, о чем она говорит. Все было слишком необычно, слишком фантастично, чтобы походить на правду, и даже сейчас Линетта все еще сомневалась, действительно ли Бланш – племянница mademoiselle.

Когда Бланш переоделась в алое платье с белой отделкой и надела на свои золотистые локоны маленькую шапочку с белыми перьями, Линетта поняла, что замышляется очередной спектакль, и дрожки будут еще одним штрихом, дополняющим это представление.

– Знаешь, что я сделала перед отъездом в Россию? – обратилась Бланш к девушке.

Линетта молча ждала продолжения.

– Я выехала в Булонский лес в процессии из тридцати семи экипажей, и в каждом был какой-нибудь мой туалет! Представь себе только: тридцать семь туалетов и тридцать семь экипажей в ряд! – В ее голосе звучало подлинное ликование.

Подали дрожки, тоже словно перенесенные на парижские улицы из сказки: резные, расписные. Кучер в алой шелковой рубашке и белых шароварах с кнутом в руках сдерживал четверку бешеных коней, вывезенных с Украины.

– Мы увидим всех – le tout Paris! – сегодня, – сказала Бланш удовлетворенным тоном. – И там не будет никого – никого, Линетта, – кто произведет такое же впечатление, как мы!