Бардасова ЭлеонораКонцепция 'возможных миров' в свете эстетического идеала писателей-фантастов А и Б Стругацких

КАЗАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

БАРДАСОВА ЭЛЕОНОРА ВЯЧЕСЛАВОВНА

КОНЦЕПЦИЯ "ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ" В СВЕТЕ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ИДЕАЛА

ПИСАТЕЛЕЙ-ФАНТАСТОВ А. И Б. СТРУГАЦКИХ

10.01.01. - Русская литература

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Нигматуллина Ю. Г.

КАЗАНЬ-1995

ВВЕДЕНИЕ

В переломные моменты исторического развития человечества возникает потребность в четких нравственных, духовных и идейных ориентирах. Именно тогда, когда прежние идеалы оказываются развенчанными или морально устаревшими, тормозящими поступательное движение общества, возникает опасность полной идейной дезориентации, потери человеком нравственного "стержня", и, как страшное и необратимое следствие этого, сокрушительный распад личности. В такие периоды литература, как особый феномен, тесно связанный с законами окружающей действительности, стремится препятствовать отторжению человеческой индивидуальности от исторического процесса. С помощью определенных форм выражения, например, фантастики, литература, обладая огромным оценочным потенциалом, помогает человеку выработать личное отношение к глубинным проблемам бытия, прежде всего, через эстетический идеал. Эстетический идеал писателя служит интегратором потенциального смысла художественного произведения, в котором представление о прекрасном воплощается в эмоционально-образной форме. АКТУАЛЬНОСТЬ нашего исследования связана именно с этой отправной мыслью и обусловлена точкой зрения о эстетическом идеале как самом чутком художественном инструменте познания смысла человеческого предназначения. А форма фантастического1 произведения позволяет усилить эффект "постижения истины" с помощью воссоздания многочисленных вариантов развития моделей действительности. Фантастика продолжает оставаться малоисследованной областью литературы и культуры. Несмотря на выявленные в последние десятилетия некоторые важные функции фантастических произведений (например, прогностическую, воспитательную, оценочную и др.), все еще не до конца понятен механизм психологической притягательности фантастики в общественном сознании, пути воздействия содержания и формы ее на личность. Кроме того, не найдено еще и достойное место фантастики в современном искусстве. Вместе с тем, современная эпоха с ее активными методами анализа и систематизации фактов накопила к настоящему времени внушительный комплекс знаний о фантастической литературе. В частности, сформировались критика и литературоведение фантастики, получившие в последнее время название фантастоведения (64;6) как комплексной науки, исследующей историю и теорию этого явления в их неразрывном единстве. Фантастике посвящено значительное количество работ критиков, публицистов, писателей-фантастов, исследователей. В острых дискуссиях ученые пытаются выявить сущность фантастики, ее функции, спорят о том, жанр ли это или особый род искусства, дают различные классификации, намечают перспективы развития фантастической литературы (44), (54), (74), (78) и др. Новая волна интереса к фантастике возникла в критике в середине 1980-х годов, когда социально-политические изменения в нашем обществе создали благоприятные условия для публикации большого числа фантастических произведений, в том числе и написанных в социально-критической манере2. Обзор критических и научных работ, посвященных выявлению сути фантастики и ее эволюции, будет представлен в данном случае в первом параграфа первой главы, непосредственно в процессе формирования собственной точки зрения. ЦЕЛЬЮ данного исследования является определение специфики и эволюции фантастики в произведениях А. и Б. Стругацких в период к. 1950-н.1990-х годов. Цель исследования обусловила постановку и решение следующих ЗАДАЧ: 1) выявить критерии исследования фантастических произведений А. и Б. Стругацких; 2) воссоздать ретроспективную модель творчества братьев Стругацких в историко-литературном контексте современной отечественной фантастики; З) дать типологию фантастических произведений братьев Стругацких на основе взаимодействия концепции "возможных миров" и эстетического идеала писателей; 4) показать особое место писателей-фантастов А. и Б. Стругацких, их вклад в формирование и развитие российской фантастической литературы в 1960-1980-е годы. Предлагаемая работа представляет собой форму монографического исследования, поэтому все задачи будут решаться на основе художественного анализа произведений братьев Стругацких различных творческих этапов: "Стажеры" (й962), "Попытка к бегству" (1962), "Трудно быть богом" (1963), "Улитка на склоне" (1965), "Гадкие лебеди" (1966), "Второе нашествие марсиан" (1966), "Сказка о тройке" (1967), "Пикник на обочине" (1971), "За миллиард лет до конца света" (1974), "Волны гасят ветер" (1982), "Хромая судьба" (1982), "Град обреченный" (1972, 1975, 1987), "Отягощенные злом" (1988), "Жиды города Питера...", или Невеселые беседы при свечах"(1990). Творчество писателей-фантастов А. и Б. Стругацких привлекло нас по нескольким причинам. Эти авторы - признанные мастера отечественной фантастики, их книги изданы на многих языках народов России и за рубежом. Братья Стругацкие - первые лауреаты премии "АЭЛИТА" в нашей стране (1981 год, повесть "Жук в муравейнике"). Чтобы глубже понять творчество А. и Б. Стругацких, следует определить их место, как писателей, в общем процессе становления и развития современной российской фантастики. В последнее время исследователи (В. Бугров, А. Осипов, Т. Чернышева и др.) выделяют несколько поколений писателей-фантастов у нас в стране. Довоенная советская фантастика (первое поколение) дала миру произведения А. Беляева. В послевоенные годы (второе поколение) над литературными горизонтами поднялась новая звезда первой величины - И. Ефремов, бесспорный классик отечественной фантастики. Именно в его творчестве были отточены, продемонстрированы и утверждены новые принципы фантастики как литературы по преимуществу социальной, философской литературы больших идей. На этих принципах воспиталось поколение фантастов 1960-х годов. Ныне произведения этих писателей (А. Громовой, В. Журавлевой, О. Ларионовой, К. Булычева, И. Варшавского, Г. Гора, В. Михайлова, А. Шалимова и др.) известны за пределами Отечества. К этому, третьему, поколению фантастов принадлежат и братья Стругацкие. Последнее (четвертое) поколение - это уже несколько десятков имен писателей, чьи произведения "ворвались" обновленным "потоком" в российскую фантастику в конце 1980-x-l990-х годах. "Четвертая волна" взяла на вооружение многие приемы своих предшественников, прежде всего братьев Стругацких, освоила все без исключения разновидности фантастики. Это и фантастика социальная, философская (повести В. Рыбакова, А. Зинчука, А. Лазарчука), современная сказка (Б. Романовский), историческая фантастика (С. Логинов), притчевая фантастика (Н. Некитайская, А. Измайлов). Бледнее всего на современном этапе (1990-е годы) представлена разновидность научной фантастики (самой известной во все предшествующие периоды). Именно научная фантастика в ее классическом, "чистом" варианте отошла на периферию творческих интересов четвертого поколения фантастов в России. Характерными же чертами "молодой" фантастики можно назвать ее повышенную психологичность; пристальный интерес авторов к своему герою как личности особой и неповторимой; усложнение стиля формы произведений. Кроме того, в произведениях писателей "четвертой волны" заметно порой нарочитое стремление уйти от построения приключенческого сюжета во избежание хрестоматийных штампов. Творчество А. и Б. Стругацких отражает традиционные черты, характерные для лучшей части отечественной фантастики третьего поколения: тяготение к решению сложных социально-философские проблем, стремление к изучению психологии человека в особых обстоятельствах, сопряжение научно-фантастической концепции с насущными проблемами действительности. Одновременно, у критиков и исследователей (31), (35), (69) и др. сложилось мнение об их произведениях как особом мире, где всегда присутствует новизна подхода к каждой проблеме, непредсказуемость в решениях. Исследователь Генис А. выделяет А. и Б. Стругацких как одних из очень немногих авторов, переживших кризис советской литературы в 1960-e-1970-е годы, отмечая их лучшую книгу - фантастическую повесть "Улитка на склоне" написанную еще в 1965 году (53;194). Такие яркие индивидуальные черты произведений братьев Стругацких как способность социального предвидения, тесная взаимосвязь нравственных и философских ориентиров, критический социальный пафос, четко выраженная оценочная позиция проявились в их творчестве довольно многообразно. В художественной эволюции авторов можно отметить изменение формы материала и стиля, жанровой доминанты (которую сами писатели определяли как переход от научной фантастики к фантастике "реалистической") в сочетании с различными жанрами (роман, повесть, сценарий, пьеса). Подобная разноплановость произведений братьев Стругацких важна для изучения эволюции эстетического идеала в двух аспектах: его воплощения на уровне авторского своеобразия, а также на типологическом уровне, отражающем особенности современной отечественной фантастики в целом. Как мы уже отмечали, главным для нас является определение индивидуального своеобразия эстетического идеала писателей, хотя дальнейшая перспектива предполагает обращение к общим тенденциям изменения и развития эстетической категории идеала в отечественной фантастике. Говоря об отношении критиков и исследователей к произведениям братьев Стругацких, необходимо остановиться на некоторых моментах. На протяжении тридцати лет выходят критические статьи, аннотации и рецензии на книги А. и Б. Стругацких, авторы которых обращают внимание на гуманизм их фантастики, психологизм в изображении человека (35), (67), на умение использовать сатиру для решения "вполне земных забот" (79;4), на особые элементы их творчества: побуждение к удивлению, тайну, игру (69). Исследователи соотносят индивидуальные особенности произведений А. и Б. Стругацких с общими принципами, формирующими круг фантастической литературы. Ведь именно с появлением в отечественной фантастике лучших произведений братьев Стругацких стало возможно всерьез, не прибегая к методологическим натяжкам, говорить о поэтике, о художественных образах, о первичности нравственной проблематики, о своеобразии конфликта, вытекающего из особенностей самой фантастической литературы, оценить, наконец, в полной мере возможности фантастики. Фантастовед А. Бритиков, автор монографии "Русский советский научно-фантастический роман", написанной еще в 1970 году, установил, что братья Стругацкие (наряду с А. Громовой) являются авторами принципа "фантастики как приема", которая была выдвинута в связи с обращением к социальным и психологическим темам (42;18). Хотя этот факт возникновения новой манеры письма А. Бритиков почитал отрицательным явлением, нарушающим "чистоту" жанра, признание молодых авторов родоначальниками социально-психологического направления объективно говорило о неординарности их таланта. Приблизительно в едином ключе освещается творчество братьев Стругацких в некоторых монографиях 1970-х годов. Это работы писателя-фантаста Г. Гуревича, исследователей А. Урбана, Н. Черной (54), (73), (75). Эти авторы под тем или иным углом зрения выделяют главную тенденцию в развитии их творчества: от техники к человеку (именно так называется одна из глав в работе А.Урбана). В конце 1970-х годов количество исследований о фантастике резко уменьшается. Второе дыхание у критической мысли появляется во второй половине 1980-х годов. Отправной точкой, на наш взгляд, послужила монография Т. Чернышевой "Природа фантастики" (76), в которой братьям Стругацким отведено значительное место в связи с рассмотрением эволюции современной утопии. Т. Чернышева говорит о том, что эволюция творчества А. и Б. Стругацких в миниатюре повторяет общую тенденцию развития утопической литературы. Тенденция эта заключается в стремлении показывать будущее не описательно, а проявить его через знакомые читателю формы жизни, уйти от умозрительности (76;305). Особое место творчество братьев Стругацких занимает в работах литературоведа Е. Неелова (61), (62), в основе теоретической концепции которых лежит идея о генетическом родстве волшебной сказки и научной фантастики. На примере некоторых произведений А. и Б. Стругацких ("Улитка на склоне", "Понедельник начинается в субботу" и др.) Е. Неелов дает анализ образной системы фантастики, выделяет определенные принципы поэтики фантастики, связанные с волшебно-сказочными корнями: противопоставление и жесткая фиксированность точек зрения "снаружи" и "изнутри", наличие специальных волшебных предметов (элементов, в которых концентрированно выражается: "чудесная" атмосфера произведения), не разрушение, а создание фантастикой логики чудесного мира (61;50). В монографии "Вселенная за пределом догмы", напечатанной в 1985 году в Лондоне, Л. Геллер пытается "нащупать связи между миром научной фантастики и миром литературы "главного потока", проследить за изменением этих связей" (52;6). Написанная живым, образным языком, монография дает целостное представление о развитии и структуре научной фантастики в советский период. На основе историко-литературного анализа различных периодов существования научной фантастики автор делает выводы о признаках фантастики "новой волны", к которой относит братьев Стругацких, О. Ларионову, А. Савченко, А. Громову, Г. Гора и других писателей 1960-х годов. Л. Геллер указывает на замену производственного континуума психологическим и рефлексийным временем и пространством; на появление драматических и даже трагических коллизий; на постановку реальной (философской, социальной, политической, этической) проблемы в качестве доминанты сюжета" Автор отмечает тенденцию преобладания в фантастике "литературы предупреждения", т.е. антиутопической формы создания новых моделей реальности. И, наконец, автор отмечает обращение к юмору в фантастике, как важному средству литературного воздействия, переход юмора в сатиру, пользующуюся приемами отстранения, абсурда и гротеска (52;256). Отдельную главу Л. Геллер посвящает исследованию творчества А. и Б. Стругацких. Выявляет главную объектную тему их произведений: "судьбы человеческого общества, смысл общественного развития" (52;263). Опираясь на объектную тему, автор дает анализ некоторых произведений братьев Стругацких ("Второе нашествие марсиан", "Возвращение", "Трудно быть богом" и др.) Л. Геллер делает акцент на социальном аспекте их творчества, выделяя характерную черту - объединение произведений в циклы. Изложенные выше положения будут учтены в процессе исследования, где мы постараемся дополнить сложившееся мнение о произведениях А. и Б. Стругацких некоторыми моментами, дающими представление о творчестве этих писателей в несколько ином плане. Как уже было сказано, ОБЪЕКТОМ исследования в представленной работе выступают фантастические произведения А. и Б. Стругацких. ПРЕДМЕТОМ же исследования является динамика фантастических произведений братьев Стругацких в двух аспектах: эстетическом (через функционирование эстетического идеала) и логико-семантическом (через анализ "возможных" и "действительных" миров). Выделение этих координат обусловлено следующим положением. Мы думаем, что специфику и эволюцию фантастических произведений братьев Стругацких, особенности их поэтики необходимо рассматривать как особую систему, включающую "постоянные" и "переменные" компоненты. В качестве "постоянного" компонента мы выдвигаем понятие "возможных миров", в качестве "переменного" компонента выступает категория эстетического идеала как системообразующий признак. В качестве теоретической основы исследования данных компонентов нами используется концепция "возможных миров" в том содержании, в каком она раскрывается в работах финского логика и философа Я. Хинтикки (15). Мы попытаемся применить концепцию "возможных миров" к определению специфики фантастики в произведениях А. и Б. Стругацких. В эстетическом плане теоретической основой данной работы является концепция Н. А. Ястребовой о структурных принципах эстетического идеала (29) и концепция Ю. Г. Нигматуллиной о структурных принципах эстетического идеала как системообразующего фактора художественного произведения (25). Необходимо отметить, что живой интерес к проблемам, связанным с изучением эстетического идеала в искусстве был ощутим в нашем литературоведении в конце 1960-х годов. Классическими стали известные работы А. Велика "Эстетика и современность", Н. Гея и В. Пискунова "Эстетический идеал советской литературы", О. Лармина "Эстетический идеал и современность", В. Муриана "Эстетический идеал". В этих трудах делалась попытка соотнести специфику эстетического идеала с проблемами современной советской литературы (что явствует из самих названий указанных работ), а также решить актуальные вопросы об эстетической природе идеала путем изучения его конкретных "проявлений" в искусстве: художественного образа и художественного мира, идеального героя, категории прекрасного и др. В середине 1970-х-начале 1980-х годов возникает новая волна исследований, посвященных изучению сферы действия эстетического идеала3. Среди них выделяется работа Н. И. Крюковского "Кибернетика и законы красоты" (1977), где автор считает основой системы эстетических категорий четыре состояния диалектического противоречия (движение к единству, само это единство, движение к противопоставленности и противопоставленность) (20; 207). Диалектику эстетического процесса исследует и А. Канарский (18), соотнося с ней специфические границы различных видов искусства. В. Крутоус в монографии "Категория прекрасного и эстетический идеал" пытается выявить методологические принципы, которые могут быть положены в основу теории эстетического идеала (19). Автор делает вывод о том, что именно категория прекрасного как центральная эстетическая ценность составляет стержень эстетического идеала (19;110). Монографии Н. А. Ястребовой "Формирование эстетического идеала и искусство" (1976) и Ю. Г. Нигматуллиной "Национальное своеобразие эстетического идеала (1970), ставшие для нас опорными при понимании сущности эстетического идеала, представляют особый интерес в аспекте данного исследования" Во-первых, работы этих авторов подводят итог определенному этапу теоретических размышлений о специфических чертах эстетического идеала. Во-вторых, авторы указанных монографий рассматривают категорию эстетического идеала с различных ракурсов. Н. А. Ястребова - с позиции раскрытия содержания основной функции эстетического идеала (функции гармонизации , а Ю. Г. Нигматуллина - с точки зрения структурной организации эстетического идеала. Разноплановость данных подходов отнюдь не исключают друг друга, а, напротив, позволяет представить пространство эстетического идеала как систему, обладающую "внутренними" и "внешними" признаками. В качестве "внешнего" выступает идея Н. А. Ястребовой об эстетическом идеале как отразителе актуальной проблемной социально-психологической ситуации действительности. "Внутренний" (концепция Ю. Г. Нигматуллиной) показывает механизм взаимодействия уровней структуры художественного произведения с тремя принципами эстетического идеала - социальным, просветительским и антропологическим. НОВИЗНА данного исследования заключается в нескольких моментах. Во-первых, впервые в отношении фантастики братьев Стругацких применяется концепция "возможных миров"4 и на ее основе выделяется классификация фантастических произведений писателей. Во-вторых, творчество А. и Б. Стругацких впервые рассматривается с точки зрения идейно-художественных функций эстетического идеала. В-третьих, в работе дан системно-структурный анализ большинства значительных произведений братьев Стругацких. Кроме того, в результате исследования возникает наиболее полное представление об эволюции фантастики А. и Б. Стругацких благодаря включению в ретроспективный обзор произведений конца 1980-х - начала 1990-х годов, АСПЕКТ предлагаемой работы - историко-теоретический, МЕТОДЫ исследования системно-структурный, системно-функциональный, а также историко-типологический (изучение фантастики А. и Б. Стругацких в контексте современной отечественной фантастической литературы). МЕТОДИКА данной работы предполагает применение системного анализа произведений, в основе которого лежит поиск смысловых узлов (фокусов) на разных структурных уровнях (7); сравнительно-типологического анализа; метода ретроспективного анализа творчества писателей. Подробно применение этих методик дается в соответствующих главах работы. Изучение фантастических произведений братьев Стругацких ведется поэтапно, в нескольких планах: в плане взаимодействия с концепцией "возможных миров", в плане отражения логики притчи и в плане функционирования эстетического идеала (первая глава). Во второй главе все аспекты рассматриваются на примере одного произведения (повесть "Хромая судьба"), выступающего в качестве отправной точки для дальнейшего исследования. В заключительной главе проводится ретроспективный анализ творчества А. и Б. Стругацких в историко-литературном контексте 1960-1990-х годов (в плане взаимодействия двух координат - концепции "возможных миров" и эстетического идеала писателей). ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ работы заключается в том, что наблюдения и выводы, полученные в ходе исследования, могут быть использованы в лекционных курсах и практических занятиях по русской литературе двадцатого века, а также в спецкурсах и спецсеминарах по теоретическим проблемам современной русской литературы. СТРУКТУРА ДИССЕРТАЦИИ определена целью и задачами исследования. Она включает в себя введение, три главы, заключение и список использованной литературы и источников.

Глава 1. ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ "ВОЗМОЖНОГО" И "ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО" МИРОВ В ФАНТАСТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ

§1. Споры о специфике фантастики

Фантастическая литература в различных формах бытования многообразна и неоднородна. За всю историю существования термин "фантастика" получал различное наполнение. На данный момент значение термина необычайно расширилось, и о слишком жестких дефинициях говорить достаточно сложно. Хотя, необходимо попытаться разграничить сферы действия определенных направлений, стилей, разновидностей, одновременно, выделяя моменты их взаимного влияния. Сущность нынешних споров вокруг явления фантастики заключается в неоднозначности подходов к самому термину. Существующие точки зрения о термине опосредованно отражают определенные концепции ученых и критиков. Причина споров заключена во взаимоотношении двух его (термина) возможных частей - "научная" и "фантастика". Многообразные мнения можно сгруппировать по трем направлениям: 1) термин необходимо упростить, т.е. оставить только вторую его часть - "фантастика"; 2) модифицировать термин (типа "реалистическая фантастика"); З) термин является необходимым в своем изначальном виде - "научная фантастика"5. Все мнения связаны со спецификой определения самого предмет исследования. Поиск этой специфики ведется в различных аспектах. Есть смысл выделить основные концепции. Первое направление основано на идее синтеза научного и художественного мышления. В работах Н. Гея (50), М. Глазмана (51), в статьях некоторых критиков (41), (58) главенствует мысль о том, что фантастика - "кентавр", созданный путем слиянии научного и художественного мышления. Такой взгляд был особо популярен в 1960-1970-е годы. А. Бритиков писал: "Специфика научной фантастики по многим параметрам выходит за пределы искусства, и в то же время - это художественная литература, хотя и особого рода, т.е. научно-фантастический роман не только жанр.... он относится ... к особому типу искусства" (42;3). Достаточно широко этот взгляд распространен и сейчас. Е. Брандис выделяет единственное условие для существования фантастики "соответствовать типу научного мышления своего времени" (41;38). Ю. Кагарлицкий видит в слове "научная" не только общемировоззренческий, но и собственно-литературный смысл: "Научность фантастики влечет ее к серьезному социальному анализу, оказывается формой ее своеобразного реализма, влияет на способы выражения" (57;15). Суть этой концепции очевидна. Многие спорные вопросы могут быть здесь разрешены за счет ссылки на особую природу фантастики. Недостаток же ее в том, что эта "особая природа" фантастики конкретно не определена, т.е. нет четкого определения самого объекта исследования. Хотя, несомненно, по объекту отображения фантастике принадлежит искусству (в данном случае литературе), а по способу мышления сочетает одновременно принципы научно-понятийного и художественно-образного мышления, которые, по мнению сторонников этого взгляда, приводит к появлению нового качества в исследуемом явлении. Другая концепция основана на мысли о том, что фантастика - это особый вид искусства, отличающийся наличием фантастического элемента, который в качестве особого критерия присутствует в произведениях разного рода и жанра (точка зрения Г. Гуревича, Б.Ляпунова и др.). В качестве доказательства приводятся примеры из литературной практики. Например, фантастический элемент в романе - научно-фантастические романы Е. Гуляковского; фантастический элемент в малой эпической форме фантастические рассказы Р.Шекли, фантастический элемент в поэтическом произведении - "Поэма о роботе" С. Кирсанова, стихотворения В. Брюсова "Земле", "Голос иных миров"; фантастический элемент в драматическом произведении - трагедии И. Юзеева "Встреча с вечностью" и А. Левады "Фауст и смерть", драма B. Брюсова "Мир семи поколений"6. Фантастика в данном случае вводится при помощи содержательно-тематического критерия. Это либо показ будущего, либо описание некого идеала или анти-идеала, либо моделирование сказочных, иррациональных способов отражения действительности. Третья концепция определяет суть фантастики на уровне жанрового своеобразия, т.е. фантастические произведения рассматриваются как особый жанр. Внутри фантастики, как жанра, ведется деление по тому же тематическому признаку (приключенческая, сатирическая, психологическая и др.), и на этой основе ведется поиск характерных черт фантастики (46), (61), (76). Мы думаем, что ни одна из выше названных точек зрения, взятая в отдельности, не дает полного представления о сущности фантастической литературы. Поэтому, необходимо объединить выделенные концепции в единую систему. Эта система имеет свои границы, две экстремы. За пределами верхней и нижней границ будет находиться область невозможности реального функционирования рассматриваемого объекта. Примем за верхнюю экстрему первую концепцию, основанную на утверждении, что фантастика - это результат научного и художественного синтеза, а за нижнюю - концепцию, рассматривающую фантастику на уровне жанрового своеобразия. Значения границ будут соответствовать приведенному выше условию. Действительно, функционирование системы (фантастической литературы) невозможно за пределами первой концепции, поскольку дальнейшее углубление взаимодействия научного и художественного мышления может привести к полнейшему абстрагированию, "перевесу" мира идей и уничтожению художественной стороны явления. Развитие же фантастики за пределами нижней границы (третья концепция) представляется также нереальным, поскольку в этом случае происходит замыкание системы, а затем и ее исчерпание, вырождение. Включая обе экстремы в общую картину, необходимо сделать оговорку о том, что и верхняя и нижняя границы для своего существования также должны иметь ряд условий, ограничений. Для функционирования первой концепции дополнительно необходимо выявить специфику и особенности научного мышления. Второй концепции не хватает интегративного признака. Для функционирования же третьей концепции необходимо выяснить принципы взаимодействия жанра фантастики с другими жанрами. Каков же итог проведенного анализа? Сопоставление трудов исследователей показало, что отдельные аспекты изучения фантастической литературы изучены довольно детально, но единого, общего представления о специфике фантастики, которое позволило бы корректно анализировать фантастические произведения, на данный момент не сформировалось. Здесь мы попытаемся дать свой вариант ответа на этот вопрос, конкретизация которого будет представлена во втором параграфе первой главы. На наш взгляд, общая концепция определения специфики фантастики должна вбирать рациональные моменты всех подходов. Опыт изучения предшествующих исследований позволил сделать предположение, что фантастика по природе представляет собой сложное явление. В плане научно-художественном ее отличает синтетичность. Кроме того, фантастическая литература представляет разнообразное соотношение традиционных родов (эпос, лирика, драма) и жанров (роман, повесть, рассказ и др.) с так называемым "фантастическим элементом", сущность которого нам и предстоит выяснить. Заметим также, что фантастика, благодаря многообразию интерпретаций эпических, лирических и драматургических произведений в сочетании с различными жанровыми разновидностями (философской, психологической, сатирической и др.) значительно расширяет свой мир. Сразу же необходимо указать, что используя выражение "фантастический элемент", мы имеем в виду отнюдь не отдельный "элемент" поэтики произведения или его стиля и содержания. Речь идет о "фантастическом элементе" как отличительном, сущностном, системообразующем признаке, отражающем специфику явления в целом. Научно-художественный синтез в фантастике позволяет в различной степени сочетать интересную научно-техническую идею, приключенческий элемент, характеры персонажей, обоснованные конкретной ситуацией. Творческая практика показывает, что иногда органичного синтеза не происходит. Тогда появляются опусы либо чрезмерно перегруженные техницизмами, либо "космические вестерны", либо сугубо "гуманитарные", не менее скучные, сюжетно вялые, т.е. налицо - преобладание или "научной" схемы или схемы нравственно-дидактической. Мы убеждены, что только органичный синтез научных проблем и проблем гуманитарных, психологических дает полновесный художественный результат. Одна из дальнейших задач состоит в том, чтобы на примере произведений братьев Стругацких проследить, каким образом и за счет каких художественных средств возникает такой синтез

§2. Фантастика А. и Б. Стругацких в аспекте теории "возможных миров" (роман "Град обреченный", повесть "Отягощенные злом").

Для выяснения сущности "фантастического элемента", являющегося интегративным признаком и определяющего специфику явления фантастики, обратимся к поиску теоретического обоснования, которое, на наш взгляд, можно обнаружить в логико-семантическом аспекте, конкретнее, в области применения элементов модальной логики, а именно, в концепции "возможных миров". Идея "возможных миров" развивалась в классической и модальной логиках на протяжении долгого времени (14), но наиболее подробно и оригинально разрабатывал семантику этого понятия в эпистемической логике финский логик и философ Я. Хинтикка (15). Напомним, что эпистемическая логика представляет собой "вариант модальной логики со специальными операторами знания и веры" (16;24). В интерпретации Я. Хинтикки возможные миры (здесь и далее для удобства берем термин без кавычек) трактуются как "возможное положение дел, либо как возможное направление развития событий" (15;38). Глазная отличительная особенность понятия возможного мира в концепции Я. Хинтикки заключается в том, что это не онтологически (нечто отличное от реального мира), а эпистемологически (другой вариант видения реального мира) возможный мир, т.е. совокупность рассматриваемых возможных миров должна быть совместима с чьим-то знанием, верой, иначе говоря, с личной установкой некого индивида. Почему же при поиске теоретического обоснования мы привлекаем логико-семантическое понятие возможного мира? Имеем ли мы право "логизировать" специфические принципы создания художественного произведения? На наш взгляд, правомерность соотношения понятия возможного мира с концепцией фантастического произведения с природой фантастики, и вытекает из двух причин. Во-первых, мы склонны поддерживать мысль о том, что фантастика (вернее, ее лучшая часть) представляет собой разновидность интеллектуальной литературы, где установка на интеллект зачастую является доминирующей7. В качестве ярких примеров здесь можно привести философские романы В. Головачева, "петербуржские фэнтези" А. Столярова, философско-психологические новеллы А. Лазарчука8. Во-вторых, как указывал писатель-фантаст и критик Вл. Гаков, специфика подобной литературы в том, что она в равной степени воздействует и на интеллект, и на эмоции, перебирая варианты и исследуя возможности (49;9). Действительно, самым важным отличительным признаком любого фантастического произведения является мысленное перекомбинирование различных событий, фактов и явлений. Поэтому, здесь всегда отражается понятие модальности: возможности невозможности, необходимости или нецелесообразности описанных вариантов, которое предусматривает условность всей совокупности элементов, воссоздание особого, "мысленно осязаемого" мира. И если у Я. Хинтикки возможный мир выступает в качестве логико-семантической основы его философских исследований, то в художественной сфере фантастики возможный мир предстает в поэтически-образном воплощении. По нашему мнению, мир фантастического произведения - это не рассказ о будущем или прошлом, не повествование о новых научных открытиях и т.п. Фантастика - это особая модель видения реального мира (сам Я. Хинтикка подчеркивал связь понятия возможного мира с более распространенным понятием модели (15;42)). Фантастика - это моделирование различных возможных течений событий в "одном и том же действительном мире, одновременное осуществление которых может исключать друг друга" (6;158). В фантастике возможный мир, хотя и выступает в качестве мысленного эксперимента, представляет собой не отвлеченную, абстрагированную выдумку. Вторым членом оппозиции понятия возможный мир является категория "действительного" мира (далее будем употреблять термин без кавычек), того мира, в котором мы находимся. И если даже окружающий мир никаким образом не проявляет себя в фантастическом произведении, мы всегда мысленно аппелируем к реальным проблемам, иное решение которых может предоставить нам именно возможный мир, как один из вариантов другого течения событий, Так, например, в первой части "философской космической оперы" С. Иванова "Пока стоит Лес" (1990)9 возникает фантастический мир Огранды, мир огров-великанов: два гигантских материка посреди океана - Империя и Лес. Империя развязывает войну, высаживает десант на соседний материк. Разум Леса, срощенного с удивительной цивилизацией аборигенов-диланов, яростно сопротивляется варварскому вторжению, грозящему катастрофой всему живому. Возможный мир этого произведения внешне совершенно отличен от реального: здесь и мыслящие, двигающиеся растения, и провидцы-аборигены, и фантастическое буйство всей природы, и "сверхчеловеческие" чувства и эмоции существ, населяющих два враждебных материка. Еще пример. Фантастический роман С. Лукьяненко "Рыцари сорока островов" (1988-1990)10 представляет собой жестокий триллер о героическом мире подростков, расположившемся под искусственным солнцем на сорока островах неизвестного архипелага. Дети, рефлекторно повторяющие каждое движение взрослого мира, не ведающие неприкосновенности чести, достоинства и жизни, ставшие профессиональными солдатами, отстаивают право вырваться из замкнутого круга "взаправдашних" войн. Миры произведений С. Иванова и С. Лукьяненко, несомненно, фантастичны. Но их постижение современным читателем опирается на конкретно-историческое представление о действительности: захватнические войны в прошлом и настоящем, тиранические общественные режимы, социальные и духовные проблемы человечества. В сопоставлении реального и фантастического миров читатель находит инварианты, постигая диалектику неизбежного и невероятного. Главным элементом возможного мира, своеобразной системой координат, является понятие индивида. Индивид объединяет все события и явления возможного мира, через него осуществляется мысленный эксперимент и дается оценка воспроизведенного возможного мира. Индивиды, являющиеся "субъектами познания и действия" (6;163), представляют собой "не новые мифические сущности, это обычные индивиды действительного мира, но выполняющие новые функции (роли), имеющие другие свойства и отношения (по сравнению с теми, какие уже зафиксированы в нашем знании как "обычные" функции, роли, свойства и отношения)" (6;166). У Я. Хинтикки понятие индивида рассмотрено в логическом аспекте. Необходимо уяснить, что представляет собой индивид применительно к художественному творчеству, прежде всего - к фантастике. На наш взгляд, индивид в фантастическом произведении проявляет свою суть двояко. С одной стороны, в качестве индивида может выступать авторская позиция. Автор может находиться "внутри урны" (15; 235), т.е. проявлять свою позицию как бы непосредственно участвуя, и даже "растворяясь", в описываемых событиях, а может "отстраниться" от созданной модели, выступить в качестве "безучастного третьего" (17;24). Возникает сравнение с концепцией М. Бахтина о "монологическом" и "полифоническом" произведениях, где творцом "полифонического" романа является Ф. Достоевский (17;7). И если М. Бахтин говорит о создании Ф. Достоевским новой художественной модели мира реального (17;3), мы говорим об участии авторской позиции в создании модели возможного мира, и сравниваем позицию автора-индивида "внутри урны" с полифонической формой повествования, а позицию автора-индивида "вне урны" - с монологической формой. Классическая отечественная фантастика 1940-1950-х годов (к примеру, произведения И. Ефремова, В. Обручева, А. Казанцева, А. Днепрова и др.) тяготеет к монологической форме повествования. Авторы, описывая далекие события в будущем, как бы отстраняются, "отгараживаются" от происходящего, намеренно сдерживая личные эмоции и избегая психологических характеристик, тем самым пытаясь воссоздать наиболее объективную, панорамную картину возможного мира. Отечественная фантастика 1960-х годов (психологические новеллы И. Варшавского, А. Громовой, философско-лирические рассказы В. Колупаева и В. Шефнера, философско-психологические произведения О. Ларионовой и братьев Стругацких) представляет собой воспроизведение полифонического повествования, где автор и его герой "сливаются" в единое целое. Жизнь и "похождения" персонажей в возможных мирах становятся одним из способов, исследующим психологические аспекты различных проблем (социальных, духовных, научных), либо утверждающим или отрицающим философские идеи и идеалы. Современная отечественная фантастика "четвертой волны" (конец 1980-1990-е годы) продолжает развивать полифоническую линию повествования, где автор и герой участвуют в создании и исследовании возможного мира "изнутри". Повышенный психологизм; сознательная "субъективизация" возможных миров; "лепка" исконно неправдоподобных, "нанизанных" один на другой возможных миров; "переплетение" позиций индивидов; огромное количество философских и нравственных сентенций - вот основные отличительные черты произведений В. Головачева, А. Измайлова, А. Зинчука, Л. Столярова и других писателей-фантастов, генерирующих идеи фантастов-шестидесятников. В качестве индивида может выступать и герой фантастического произведения, который является либо носителем авторских идей, либо проявляющий себя как "независимая" величина. Здесь также возможно различие в позиции героя-индивида: "внутри урны" и "вне урны". В повести-фэнтези С. Иванова "Крылья гремящие" (1990) современный молодой человек оказывается "погруженным" чьей-то таинственной рукой в пестрый сказочный мир. Славному витязю Светлану (именно это имя он обретает) приходится сражаться со злым колдуном Пауком, обезвреживать вампиров, захаживать в гости к Бабе-Яге, спасать прекрасную принцессу и юную ведьмочку Анджелу... Оказавшись помимо своей воли "внутри" возможного мира, Светлан становится активным участником разварачивающихся событий, изменяя облик сказочного мира сообразно со своими нравственными установками, где самой важной является идея о непременной победе Добра над Злом. В научно-фантастическом романе того же автора "Двое" (1990) герой-индивид как бы "раздваивается". Одна его "половина" (в лице молодого ученого Андрея) находится на Земле ("вне урны") и осуществляет психологический и эмоциональный контроль над другой "половиной" - Лидсом, живущим на далекой планете ("внутри урны"). Лидс пытается с группой единомышленников уничтожить имперский культ некого Отца - последнего представителя исчезнувшей цивилизации. Такой прием "раздвоения" героя-индивида позволяет фантасту С. Иванову построить жесткий, ритмичный авантюрно-приключенческий сюжет с главным действующим лицом Андром, и, одновременно, дать авторскую оценку событий, опираясь на образ Андрея, "прокручивающего" и анализирующего в своем сознании поступки Андра и смысл существования чуждого возможного мира. В зависимости от позиции у героев-индивидов могут быть различные функции. К примеру, герои романа А. и Б. Стругацких "Град обреченный" (86) Изя Кацман и Андрей Воронин. Первый выступает напрямую как "орудие" авторского интеллекта, проводником просветительских идей. Воронин же "провоцирует" ситуацию возможного мира, выступает в качестве "независимой" величины, действующей с воображаемого противоположного полюса. Эти индивиды, сталкиваясь в процессе развития авторской логики, наполняют возможный мир энергией действия, которая позволяет писателям, вслед за своими героями, принимать парадоксальные решения, зачастую далекие от первоначального замысла. Я. Хинтикки выдвигает еще одну характеристику индивида - его тождественность самому себе не только в одном, но и в нескольких различных возможных мирах (15;87). В данном случае, мы можем поставить проблемный вопрос о том, за счет каких средств осуществляется тождественность индивида в фантастическом произведении. Действительно, если герой-индивид "проходит" через несколько вариантов различных течений событий, то каким образом мы можем узнать его под "масками", за счет чего осуществляется целостность мыслей, характеров, установок? Нам кажется, что в качестве такого механизма может выступить категория эстетического идеала, о чем и пойдет речь в третьем параграфе данной главы. До сих пор мы выделяли классификацию типов и принципов возможного мира по сущностным признакам, куда включили: 1) определение возможного мира в фантастике как мысленного эксперимента, базирующегося на непременном соотношении с понятием мира действительного; 2) понятие позиции индивида, как основном элементе, участвующем в создании возможного мира; 3) проблемное понятие тождественности индивида в нескольких возможных мирах. Теперь необходимо выделить критерии разграничения в художественном аспекте (возможные способы создания, структурной организации и т.п.), т.е. вычленить критерии художественной формы возможного мира. Идея о том, что возможный мир всегда предполагает оппозицию действительного мира, очень важна. Благодаря этому признаку можно выделить некоторые другие явления и литературные формы, где в основе лежит тот же принцип, и поэтому возможно сопоставление этих форм с фантастическими произведениями. Волшебная сказка, притча, фантастика являют собой конкретные варианты логики возможного мира. В волшебной сказке действительный мир вовсе не проявляет себя, "завуалирован" в логической структуре и сюжетной организации. Но обычный для волшебной сказки вывод о том, что добро всегда побеждает зло, представляет вариант (единственный для волшебной сказки) иного, отличного от действительного мира течений событий, и тем самым указывает на этот действительный мир. В притче, где сюжет и логическая структура реализуется в более свободных рамках, чем в волшебной сказке, за счет множества различных моральных установок и выводов, сложность взаимодействия возможного и действительного миров значительно возрастает. А в таком "многослойном" явлении, как фантастика, логика взаимозависимости действительного и возможного миров проявляет себя в наиболее сложном виде. Поскольку, совершенно очевидно, что в различных фантастических произведениях возможные миры реализуются в конкретных проявлениях, то наиболее удобным будет на основе однотипного сравнения с притчей (связанной с фантастикой и генетически (61)), где в более "обнаженном" виде представлена структура соотношения возможного и действительного миров, проследить, каким образом происходит формирование разнотипных возможных миров. Один из аспектов нашей работы предполагает исследование фантастических произведений братьев Стругацких в структурно-семантическом плане, поэтому для выяснения вопроса о семантическом разделении типов возможных миров мы используем концепцию Ю. Левина, рассматривающего в своей статье (21) два вида притчевой структуры. В качестве рабочей гипотезы мы выдвигаем возможность использования подобного притче типа структуры в фантастике, тем самым пытаясь провести классификацию возможных миров по структурному принципу. Ю. Левин выделяет три структурно-семантических элемента притчи: 1) конкретные факты, связанные с конкретными объектами, определенным образом локализованные в "нашем" пространстве и времени, - автор называет их "К-высказывания"; 2) "Л-высказывания", образованные при помощи логических возможностей; З) "М-высказывания", которые имеют промежуточное значение между конкретными фактами и логическими конструкциями, и которые по видимости "конкретны", а по существу "логичны" (21;49). Эти структурные элементы присутствуют в различных видах притчи, но в зависимости от их доминирования Ю. Левин выделяет две разновидности притчи. Первый тип: "Л"-притча, где доминирует третий элемент. При определении этого типа он использует понятие К-кода (21;49). Уже в самом К-коде (засимволизированном событии) зашифрован конкретный факт, некий "случай", в котором заложена определенная истина. Элементы соединены в такой притче условной связью. Второй тип: "М"-притча, этот тип основан на конкретных фактах, где мораль доказывается при помощи определенного "примера". Большую роль здесь играют последствия выбора индивида. В такой притче сталкиваются определенные позиции, мировоззрения. Проводником этих позиций является герой. Притча, основанная на доминировании Л-высказываний, автором не выделяется, так как трудно представить художественное произведение, основанное на абстрагированной логике. Нам представляется целесообразным, как уже указывалось выше, поиск подобных типов структурной организации притчи (одного из художественных вариантов возможного мира) и в фантастических произведениях братьев Стругацких. В этом случае типологическую классификацию возможных миров в художественном (фантастическом) произведении можно дополнить и классификацией способов их структурной организации. Условно, по признаку "притчевости", мы подразделяем фантастические произведения А. и Б. Стругацких на два типа, которые отличаются функционированием конкретных фактов, логических высказываний и высказываний промежуточного типа, моделирующих логические ситуации в зашифрованном конкретном факте. Назовем их А- и П-возможные миры. А-возможный мир основан на знаковости изображаемых явлений, которые по сути представляют образную модель логических ситуаций, "аксиом". П-возможный мир дает выводы ("мораль") через "доказательство примером", через определенный "случай". Однако, нельзя преувеличивать значение структурного сходства типов притчи и типов возможных миров в фантастике братьев Стругацких. Анализ произведений А. и Б. Стругацких, как мы покажем далее, подвел нас к очень важной мысли. С одной стороны, сходные структурные элементы создают возможный мир и в притче и в фантастике. Этот мир строится, вроде бы, по законам логики, он внутренне целесообразен. Но, одновременно, нужно подчеркнуть, что внутри логической заданности, в отличие от притчи, не допускающей отклонений в поведении, в фантастических произведениях А. и Б. Стругацких формируется элемент непредсказуемости, идет внутреннее саморазвитие различных типов поведения (смотрите анализ пьесы "Жиды города Питера..."). Поэтому, в отличие от притчи, в возможных мирах братьев Стругацких внутреннее развитие логики может привести к эффекту "обратного результата", т.е. выводы могут оказаться совершенно противоположными том, что были "заложены" изначально. Примером П-возможного мира может послужить роман-предупреждение А. и Б. Стругацких "Град обреченный" (1972, 1975, 1987), где возможный мир воссоздает модель видения, при помощи которой авторы предупреждают нас об обреченности такого мира, как Город. Б. Стругацкий провел параллель между названием романа и символической картиной Рериха, на которой изображен "огромный холм, на холме стоит мертвый город - белые стены, крепостные башни... А вокруг холма и вокруг города обвился гигантский спящий змей. Град обреченный..." (37; 18). Конкретные факты в романе даны как заданная условность" Указание на существование действительного мира делается через определенные бытовые реалии, речь героев, манеру вести себя, одеваться. Объектная тема романа, вбирающая в себя название, уже представляет собой "антилогическую аксиому". Хотя познание "вечной истины" еще предстоит. Заданная "аксиома" ярко проявляется через хронотоп Города. Желтая Стена и бесконечный обрыв воспринимаются как незыблемые границы; в рамках которых происходят бессмысленные события - солнце не гаснет на небосводе, а его "выключают" в одно мгновение; вода превращается в желчь; вместо полицейских по ночам Город охраняют сумасшедшие... Все это представляет "контекст" возможного мира, увиденного с позиции знания и веры автора-индивида, находящегося "внутри урны". А. и Б. Стругацкие "растворяются" в поступках своих героев, проходят вместе с ними путь исканий. Голоса героев А. и Б. Стругацких звучат как бы рядом с авторским словом, обладая исключительной самостоятельностью в структуре произведения и, одновременно, особым образом "сливаясь" с авторской позицией. Название же служит знаком, позволяющим переосмыслить весь возможный мир. Важную роль в создании А-возможного мира в данном случае играет второй элемент объектной темы - эпиграфы к роману. Первый из них: "- Как живете караси? - Ничего себе, мерси! (В. Катаев)". Второй эпиграф: "...Знаю дела твои и труд твой, и терпение твое и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, кто называет себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы... (Откровение Иоанна Богослова)" (90;169). Оптимистическая, слегка ироничная интонация первого эпиграфа сталкивается с драматическим звучанием отрывка из Апокалипсиса, вследствие чего образуется яркий фокус, объединяющий идейно-тематический, сюжетный и интонационный уровни романа. Оба эпиграфа замыкаются на судьбе главного героя Андрея Воронина. В основе мировосприятия Воронина - вера в идеалы, но идеалы жестко разграниченные по классовому признаку. Его сознание деформировано всей прошлой жизнью. В Городе Воронина постоянно мучает мысль о бесцельности существования (здесь проходит линия с образом-знаком Красным Зданием). Краснов Здание как видение возникает перед некоторыми людьми в переломные моменты жизни, "впускает" в себя и "прокручивает" перед ними переживания и муки совести. Бесцельность жизни Воронина усугубляется, как ему кажется, бесцельностью существования всего Города, проведением "Эксперимента". Герой проходит путь прозрения духа: от утраты мертвых идеалов до надежды на обновление духа. Данная мораль отражается непосредственно в структуре сюжета. В романе несколько частей: 1) "Мусорщик", 2) "Следователь", З) "Редактор", 4) "Господин советник", 5) "Исход". Герой как бы меняет различные роли, по сути, стараясь не потерять собственного лица. Подобное "прохождение" героя-индивида через ряд микро-возможных миров характерно не только для Воронина, но и для остальных героев романа. Бывший фашистский ефрейтор Фриц Гейгер становится. например, даже президентом Града обреченного. Таким образом, разрушение логики возможного мира доведено до предела. В каждой части романа обыгрывается идея выбора модели поведения. Фокусно даны ситуации, где герой должен выбрать собственную линию поведения. Причем герою кажется, что его выбор - единственно верный, но зачастую результат оказывается иным. "Логический" поступок влечет за собой "антилогические" последствия. Например, сцена допроса Изи Кацмана. Воронин, будучи в роли Следователя, задерживает около Красного Здания и допрашивает Изю, подозревая его в несуществующем шпионаже. Уверенный в своей правоте, он привлекает к допросу фашиствующих молодчиков Фрица Гейгера. Итог - у Изи сломана рука, он отправлен на исправительные работы, а у Воронина появляется в душе еще одна трещина. Он постепенно отдаляется от друзей и перешагивает нравственную грань, отделяющую его от бывших недругов. Заключительная часть называется "Исход". В предыдущих частях романа идет движение героя по ступеням познания истины, в последней он как будто "сталкивается" с этой истиной лицом к лицу. Глашатай ее - Изя Кацман, который развивает так называемую "идею Храма". Смысл ее в том, что любой человек является либо "строителем", либо "жрецом", либо "потребителем" в общем Храме духовных и культурных ценностей. И жить человеку надо сообразно со своим предназначением в этом Храме. Но идея дана в романе неоднозначно, остается возможность поисков иной истины. Возможность ее поисков дает Воронину Знание, которое он постепенно накапливает в процессе "хождения по мукам". В этом состоит парадоксальность данного произведения и отличие его от притчи: истина единственна и вечна, но возможен поиск иной истины. Примером П-возможного мира может служить повесть братьев Стругацких "Отягощенные злом, или сорок лет спустя" (1988) (90). Б. Стругацкий определил объектную тему произведения следующим образом: "...Это история о трех Христах" (37;19). Первый - Равви, другой - лицейский наставник Георгий Анатольевич Носов, а третий - сам Демиург, творец материи, отягощенной злом. "Демиург - это Христос через две тысячи лет. Второе пришествие. Он вернулся на нашу землю, изуродованный, страшный, постаревший, растерявший милосердие свое, потому что за эти двадцать веков побывал на десятках миров, где пытался уничтожить зло. Вот его трагедия: что Бог ни делает, как ни выкамаривает - все, что он творит, отягощено злом... Он снова ищет путь исправить содеяное. Он (Демиург) ищет людей, которые бы помогли ему в этом..." (37;19). Конкретные факты в повести даны основными штрихами. Хронотоп ограничен несколькими элементами: Лицей - Флора - Дом. Это и есть те "конкретные" объекты, вокруг которых локализуются основные события. При переосмыслении они принимают знаковую нагрузку. Флора как К-факт - неформальное объединение молодежи. Флора как знак - знак тех противоречий, которые действуют во взрослом обществе. Образ Дома (фактически это та же Флора) еще более уродлив, потому что его обитатели не безгрешные дети, а взрослые, отягощенные грузом различных поступков. На противоположном полюсе Дома и Флоры к как знаков выступает образ Лицея как символ разумного (у авторов - гуманного) развития подрастающего поколения, способного активно повлиять на дальнейшую судьбу отягощенного злом единого мира Флоры - Дома - Лицея. Композиционно повесть состоит из двух рукописей, чье содержание создает свой возможный мир. Рукописи связаны между собой функциональной связью, и объединяются позицией героя-индивида Игоря Мытарина, любимого ученика "учителя от бога" Г. А. Носова. Позиция Мытарина довольно своеобразна. Он выступает в двух ипостасях. В качестве наблюдателя, который оценивает происходящее не только со стороны, но и по прошествии сорока лет, он выступает при чтении и пересказе рукописи ученого-астрофизика Сергея Манохина. Здесь Мытарин находится "вне урны", не влияя на логику возможного мира, а лишь оценивая ее со своей позиции. Но, одновременно, он - "внутри урны", когда описывает события, непосредственным участником и "двигателем" которых является. Единство его позиции обеспечивает единство всего возможного мира, внутри которого действуют и пересекаются множества идейных позиций и эмоциональных оценок. Сюжетно рукописи (записи Манохина с названием "03" и дневник Мытарина) сходятся в одной точке - сцене "вербовки" Демиургом учителя Носова. Возможный мир представляет собой описание последствий выбора определенной линии поведения. Носов идет "на службу" к Демиургу. Цель одна - творить добро. Результат выбора связан с последствиями. Учитель Носов единственный, кто остался на стороне Флоры; Манохин разочарован "будничной" работой у Демиурга; сам Демиург отчаялся найти Человека с большой буквы. Но финал, т.е. вывод из случая, дан неоднозначно. Композиция повести основана на недосказанности (обо рукописи обрываются). Этот прием дает возможность представить несколько вариантов решения проблем. Итак, рассматривая фантастические произведения братьев Стругацких "Град обреченный" и "Отягощенные злом", можно отметить, что в самой структуре этих произведений заложено разрушение логики притчи, которое осуществляется за счет диалектичности, "антилогичности", присущей внутреннему построению различных типов возможных миров. Их варьирование, зачастую основанное на парадоксальности, способствует появлению нового качества в содержании эстетического идеала, делает его подвижным, многогранным. Эстетический идеал, приобретая определенную объективность, одновременно, позволяет влиять на структуру произведения за счет своеобразного художественного воплощения возможных миров. Необходимо добавить, что существует возможность взаимопересечения А- и П-возможных миров. В повести братьев Стругацких "Хромая судьба" (84) есть и доказательство "примером" через "хромую" судьбу главного героя, а также есть ситуации, представленные знаковым способом. Подробный анализ такого взаимодействия возможных миров будет дан в следующей главе.

§3. Функционирование эстетического идеала в фантастических произведениях А. и Б. Стругацких (повесть "Гадкие лебеди" и литературный сценарий "Туча").

Возможные миры в произведениях братьев Стругацких выступают как "постоянный" компонент, как некий логический каркас. Категория эстетического идеала выступает здесь в качестве "переменной" величины или, если воспользоваться прогностической терминологией, значащей переменной (8;90), под которой понимается совокупность неких принципов, выделенных в единый параметр для определении специфики художественной системы в ее движении, развитии, изменении. Почему же мы выделяем эстетический идеал в качестве такого параметра? Эстетический идеал в нашем случае является универсальной категорией, которая позволяет углубиться в изучение структуры произведения и дать ее анализ, основываясь на конкретных приемах (фокусах, видах связи и т.п.), и, одновременно, определение сущности эстетического идеала через структуру произведения дает нам возможность перейти на качественно иной уровень исследования, например, обратиться к выявлению особенностей творческого метода писателей. Среди работ об эстетическом идеале мы выделили две работы, интересные том, что в них эстетический идеал, его функции, структура рассматриваются в различных аспектах. Обозначим их условно как "внешний" и "внутренний". Ю. Г. Нигматуллина в монографии "Национальное своеобразие эстетического идеала" (25) через структуру и функции приводит к понятию эстетического идеала как развивающегося процесса. По мнению автора, эстетический идеал, вобравший в себя и мироощущение, и мировоззрение, имеет характер процесса: "Воплощение эстетического идеала в образах есть одновременно функционирование его в процессе художественного мышления. Поэтому... эстетический идеал никогда не может быть полностью выражен не только в одном образе, но даже и в целом произведении. Идеал писателя как бы заново создается в каждом новом творческом процессе..." (25;132). Внутренняя причина, обеспечивающая динамику эстетического идеала, состоит в специфике художественного процесса, в котором участвуют рациональное и интуитивное начала. Ю. Г. Нигматуллина выделяет специфическую функцию эстетического идеала функцию синтезирования. Функция эта служит, во-первых, для переосмысления социально-политических, философских, этических взглядов художника; во-вторых, для подведения под эстетические категории самых разнородных жизненных явлений; и, в-третьих, функция синтезирования проявляется в структуре эстетического идеала - в соподчинении структурных элементов, в выделении доминанты эстетического идеала, в формировании эстетической концепции личности (25;211). Структурные элементы эстетического идеала, выделенные Ю. Г. Нигматуллиной, представляют собой три принципа построения идеала: 1) социальный принцип, который состоит в том, что эстетический идеал Нормируется на основе более или менее четкого осознания писателем социальной детерминированности характера человека; 2) антропологический принцип, выражающийся в стремлении найти объективный критерий прекрасного в природе и "натуре" человека; З) просветительский принцип, отражающий поэтизацию духовной жизни человека, его интеллекта, уверенность писателя в том, что прекрасное всегда "разумно", и совершенная жизнь должна быть построена лишь по законам "разума" (25;26). Необходимо отметить, что эстетический идеал создается в процессе художественного мышления благодаря непрерывной связи мироощущения и мировоззрения. Поэтому в структуре эстетического идеала "откладываются" функции и мироощущения, и мировоззрения, но на более высоком уровне. Таким образом, каково бы ни было содержание эстетического идеала, структура его при этом сохраняется, меняется лишь соотношение элементов внутри структуры. Конкретно в произведении эти элементы выявляются через его структуру, прежде всего через фокусную систему. "Внешний" аспект функционирования эстетического идеала дает нам представление об этой категории как механизме творческого отражения определенных сторон жизни в художественном произведении. Н. А. Ястребова в работе "Формирование эстетического идеала и искусство" (29) говорит об эстетическом идеале как определенном результате реальных духовных процессов, происходящих в обществе, как единстве идеологического и социально-психологического начал. Вследствие этого эстетический идеал всегда приобретает формы, типичные для определенной эпохи. Исходя из этого тезиса (что источник эстетического идеала заключается в жизни) Н. Л. Ястребова дает функциональное определение эстетического идеала: "Эстетический идеал является тем функциональным механизмом, который переводит главную актуальную проблемную ситуацию эпохи во внутреннюю цель искусства" (29; 123). Эстетический идеал призван решать двуединую задачу, по мнению автора. Во-первых, отражать актуальную проблемную социально-психологическую ситуацию, и, во-вторых, активно осуществлять внутренние цели искусства в их главной тенденции - гармонизировать проблемное отношение "человек мир". Функция гармонизации эстетического идеала у Н. А. Ястребовой раскрывает одну из важнейших функций искусства вообще - ценностную, иными словами, позволяющую человеку ориентироваться в окружающей его действительности, лучше адаптироваться в различных обстоятельствах. Необходимо добавить, что, на наш взгляд, вторым аспектом функции гармонизации должен выступать негэнтропийный элемент, который подразумевает некое "сопротивление хаосу". В фантастических произведениях А. и Б. Стругацких негэнтропийная функция выступает в парадоксальном виде: гармонизация человека с действительным миром происходит через "проникновение" в иные, возможные миры, противопоставленные реальному. Н. А. Ястребова делает вывод: "Эстетический идеал всегда представляет собой живое продолжение внутренних возможностей данного общества и данного исторического человека. Их содержательное своеобразие... передает общую способность людей находить, предугадывать, "предчувствовать" перспективу своего собственного развития, умение разрешать, казалось бы, непреодолимые трудности в духовном освоении все более усложняющейся действительности" (29; 288). Иными словами, механизм отражения эстетического идеала несет в себе прогностический элемент. Н. А. Ястребова указывает на прогнозирование в плане художественного отражения действительности самим художником (своеобразное "художественное" предвидение). Ю. Г. Нигматуллина показывает возможность дать научный прогноз в плане развития самого творческого процесса, возможность проследить через эстетический идеал, в частности, тенденции развития творчества писателя. Теперь рассмотрим два фантастических произведения братьев Стругацких (повесть "Гадкие лебеди" и сценарий "Туча") и проследим, каким образом происходит развитие эстетического идеала писателей, выступающего в нашем исследовании в качестве значащей переменной. Повесть "Гадкие лебеди" (93) была написана в 1966-1967 годах, неоднократно издавалась за рубежом, и только в 1987 году была опубликована в журнальном варианте (85). Проблемная ситуации тех лет наша отражение в объектной теме произведения: теме справедливого, счастливого будущего. Особенно актуальным казалось это именно в середине 1960-х годов, во времена социальных и культурных перемен в обществе, больших надежд и ожиданий. А. и Б. Стругацкие рассматривают проблемную ситуацию под определенным углом авторы делают попытку выявить несовместимость социального конформизма, эгоизма и безответственности, проявлений социальной рутины с родовыми интересами человечества, Главный герой - писатель Виктор Банев, "модный рифмоплет", гуляка и скандалист. Он приезжает в маленький провинциальный городок улаживать личные дела. Тип возможного мира, создаваемого авторами, можно определить как П-возможный мир ("доказательство примером"), так как через коллизию главного героя-индивида, через его поступки, характер, через преломление событий его сознанием создается тот возможный мир., в котором ("внутри урны") предстоит сделать свой выбор, требующий от Банева мужества остаться самим собой. В центре хронотопа - провинциальный городишко, изолированный от всего остального мира. Единственная дорога из городка ведет в санаторий "Горячие ключи", а через несколько километров - Лепрозорий, в котором живут некие "мокрецы". По официальной версии они являются "заразными" больными, но в действительности - "архитекторами" Будущего, предтечами будущего людского поколения. "Мокрецы" проводят эксперимент над климатом: в городке всегда идет дождь. Пищей "мокрецам" служит чтение книг. Но самое ужасное, с точки зрения обывателей, что "мокрецы" настраивают детей жителей городка против своих родителей. Дети тихо презирают пап и мам, запоем читают книги, постоянно мокнут под дождем. Именно дождь служит критерием, определяющим отношение героев к окружающим обстоятельствам. Для взрослых дождь - огромное неудобство, причина всех несчастий, главная разъединяющая сила: "... На улицах безраздельно царил дождь. Дождь падал просто так, дождь сеялся с крыш мелкой водяной пылью, дождь собирался на сквозняках в туманные крутящиеся столбы, волочащиеся от стены к стене, дождь с урчанием хлестал из ржавых водосточных труб, дождь разливался по мостовой и бежал по промытым между булыжниками руслам... Человек был незваным гостем на улицах, и дождь его не жаловал" (93; 83). Своеобразной защитой от дождя, коконом, отгораживающим взрослого человека от невзгод, являются плащи - дождевики, пыльники различных видов. Детям же не нужны плащи, их тяготит даже лишняя одежда, они ходят под дождем босиком. Окна в их комнатах распахнуты навстречу дождю, а созерцание луж вызывает у них эстетические чувства... Дождь объединяет детей, защищает, помогает мыслить и жить. Дождь существует в повести в двух символических ипостасях. Через образы детей дождь предстает символом водной стихии как естественной среды обитания живых существ, человека прежде всего. Через образы взрослых дождь предстает как карающая сила, посланная человечеству в наказание. Здесь интересны мифологические параллели. А. и Б.Стругацкие соединили в одну сферу два различных отношения мифологического человека к дождю: дождь как символ плодородия и божьей благодати (сам Зевс часто превращался в дождь), и дождь как разрушающая и наказывающая сила природной стихии (например, миф о том, как Зевс в железном веке затопил дождем землю, уничтожил грешных людей и создал потом другое поколение "людей твердых, умеющих выносить страдания и печали" (83; 42-47)). "Мокрецами" недовольно в городке большинство: бургомистр, полицмейстер, Мотор, молодежная организация фашистского толка, родители. Вокруг "мокрецов" разыгрываются грязные политические махинации. Дети становятся скорее заложниками амбиций взрослых, чем объектом проблемы. Напряжение постепенно растет, итог событий следующий: дети покидают город, уходят в Лепрозорий, и в городе моментально начинается процесс всеобщего разрушения. Взрослые панически разбегаются: "Таяли и испарялись крыши, жесть и черепица дымились ржавым паром и исчезали на глазах... все вокруг потрескивало, тихонько шипело, шелестело, делалось пористым, прозрачным, превращалось в сугробы грязи и пропадало" (93;164). Постепенно дождь заканчивается. Банев встречает повзрослевшую дочь Ирму с другом, и про себя думает: "Все это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться" (93;165). Эта заключительная фраза повести содержит идею окончательного "не-выбора" Банева: да, возможно, будущее прекрасно, но лучше совершать ошибки в свое время и тогда же пытаться их исправить, чем спокойно бездействовать после. Сами братья Стругацкие объясняют свое отношение к будущему следующим образом: "Будущее не бывает ни хорошим, ни плохим. Оно никогда не бывает таким, каким мы его ждем.... будущее всегда чуждо... Огромное количество точек несоприкосновения" (37;20). Именно в момент переосмысления чуждости грядущего будущего возникает центральный символический образ произведения - "гадкие лебеди" (своеобразная инверсия названия известной сказки Г.-Х. Андерсена). У символического фокуса "гадкие лебеди" два основных значения. Первое дети, находящиеся в возрасте гадких утят, уже по сути (по мышлению, поведению, образу жизни) являются представителями будущего. Второе значение связано со взрослым поколением, точнее с главным героем, Виктором Баневым. По сравнению со своей дочерью Ирмой, наш герой - "бедный прекрасный утенок", но он предпочел им остаться, чтобы когда-нибудь дети стали не "гадкими", а, действительно, красивыми "птицами". В столкновении двух значений фокуса заложено главное противоречие, которое и создает символ. И "гадкие лебеди", и "прекрасные утята" - различные проявления единой человеческой сущности, звенья цепи, развитие которой обусловлено целой совокупностью мировых законов, и которая всегда будет идти по пути борьбы и сопротивления, тем самым продвигаясь вперед. Тема будущего расширяет свои границы за счет общечеловеческого контекста и реализуется в структуре повести через символический и идейно-тематический уровни. На сюжетном уровне тема будущего приобретает яркую социальную окраску. Например, событийный фокус - "Ирма в санатории": Банев привозит промокшую Ирму в санаторий, где живет сам, и где в это время развлекается "верхушка" местного общества. Стремясь оградить девочку от влияния ненавистных "мокрецов", защитить от подозрительных друзей, Банев невольно делает дочь свидетелем безобразных сцен, где бушует безудержное пьянство, грязный разврат, массовый психоз и история... Содержание символического уровня уравновешивается элементами других уровней, обыгранных в социальном аспекте, с присущей А. и Б. Стругацким злой иронией - темами пьянства, страха, рабства, воспитания и творчества. Все они обозначены на сюжетном уровне. Событийные: сцена драки Банева с молодчиками; пьяный загул Банева после получения медали; уход детей из города. Психологические: в сценах споров Банева с санитарным инспектором Павором. Социальная окраска присуща даже уровню литературных ассоциаций упоминание о Хэмингуэе и Эренбурге; исполнение Баневым песни В. Высоцкого; воспоминание о "белокурой бестии" З. Фрейда. Лишь символический образ "нового Гаммельнского крысолова" (именно в таком обличии грезится жителям городка будущее, представленное "мокрецами") дает выход к обобщающему уровню. Нужно отметить, что в структуре эстетического идеала повести доминирует социальный принцип построения. Суть его - в стремлении сломать изношенный социальный механизм и "внедрить" в человеческое общество более справедливые формы социального устройства. Тема будущего, реализованная на символическом уровне, выявляет соотношение проблем возможного мира с общечеловескими идеалами реального мира. В этом и заключается особенность содержания эстетического идеала в "Гадких лебедях". Другое произведение, "Туча" (95;255-300), написано А. и Б. Стругацкими по мотивам "Гадких лебедей", но гораздо позже, через двадцать лет. Жанр его обозначен авторами как "литературный сценарий". Как и в первом произведении, созданный возможный мир относится к типу П-возможного мира, на это указывает и жанр - построение условных действий, режиссером и активным участником которых является сам читатель. Но жанр "литературный сценарий" включается в данном случае в структуру произведения и является точкой отсчета на идейно-тематическом уровне. Сюжет почти аналогичен сюжету "Гадких лебедей". Но по всем уровням структуры происходит смещение акцентов, вследствие чего идея произведения приобретает иное воплощение. Прежде всего, надо отметить способ изображения главных действующих лиц. Это - беспристрастный ученый-физик Нурланн, который приехал в город для уничтожения тучи, зависшей над местностью. Кроме него - писатель Хансен, санитарный инспектор Брун, дочь Нурланна Ирма, другие дети. Разделение героев по социальному признаку довольно размыто. Скорее, каждый человек представляет определенный тип поведения. Нурланн -ученый, пытающийся жить по разумным законам; Хансен тип "сибарита"; Брун стремится "обезвредить" настоящее от ростков будущего в соответствии со своими обывательскими рефлексами. Через эти типы преломляется отношение всего общества к будущему. Будущее показано здесь в обобщающем плане. Символический образ будущего - Туча, которая зависла над городом. Дети постоянно "ходят в тучу", мокнут под дождем. Посланцы тучи молнии, дающие людям различные видения (воспоминания о прошлом, эпизоды из будущего). Нурланн, поднявшись на вертолете обозреть тучу сверху, видит мираж. Видение потрясает его: "Затопленный город. Над поверхностью воды выступают верхушки только самых высоких зданий. Торчит башня ратуши со старинными часами.... крест церкви..." (95;273). В этом эпизоде прослеживается ассоциация с библейским Потопом. Туча - грань между настоящим и будущим, которая может рассеяться, и будущее хлынет лавиной. В символическом изображении будущего силен оценочный момент, который возрастает на фоне отрицательного отношения главного героя к собственным воспоминаниям. Здесь проходят темы детства и исторического прошлого. Они реализуются в качестве функций с отрицательным знаком. Оценочный эффект усиливается интонационным уровнем: все воспоминания Нурланна являются сгустком эмоционального состояния (звучит интонация страха, грусти, даже скорби). Интонация усиливает ощущение трагичности, глубокого разрыва между прошлым и настоящим - с одной стороны, и будущим - о другой. Показана беззащитность маленького человечка, его беспомощность перед жестоким отцом, дворовым хулиганом, перед взрослым миром в целом. При взаимодействии всей совокупности тем появляется еще одна - тема одиночества отдельного человека в мире. Концентрация всех противоречий происходит в финальной сцене, которая является центральным фокусом, объединяющим все уровни произведения (идейно-тематический, сюжетный, знаковый, интонационный). Сцена концептуально важна, поэтому дадим ее анализ. Взрослые покидают город (их прогоняет туча). В городе остался Нурланн, который бредет "растерзанный, небритый, взлохмаченный, с отрешенным лицом, с глазами, как бы устремленными внутрь" (95;296). Черная туча надвигается и поглащает его. Шагнув в тучу, Нурланн приоткрывает завесу над будущим: зеленая равнина, ослепительное синее небо, ошеломляющая тишина. Нурланн начинает говорить, еле шевеля губами: "- Не надо жестокости. Милосердия прошу, Мы раздавлены. Нас больше нет. Наверное, мы заслужили это. Мы были глупы. Мы были высокомерны. Мы были жадны... Мы были жестоки. Не надо больше жестокости" (95;298). Нурланн просит будущее за все человеческие грехи покарать лишь его одного. "И тут же где-то в необозримой дали возникает чистый и сильный звук трубы. И начинает идти снег..." (95;299). На белом коне появляется Циприан, друг Ирмы, сама Ирма - на рыжем. "...И на горизонте из утреннего тумана возникают силуэты новых и новых всадников. Будущее не собиралось карать. Будущее не собиралось миловать. Будущее просто шло своей дорогой" (95;300). Снег, который падает на запрокинувшееся лицо Нурланна, служит символом забвения, успокоения. Звук трубы - символ, предвещающий появление будущего поколения, сопровождается глухим, мерным топотом копыт и олицетворяет неотвратимость приближения этого будущего. Заключительная фраза - "будущее просто шло своей дорогой", является итоговым идейно-тематическим фокусом, который впитывает в себя и возводит на философский уровень главную проблему - разобщенность настоящего и будущего. Идеал авторов - будущее, не смотря ни на что, должно требовать существования, идти своим путем. Здесь размыкается хронотоп произведения - дорога как символ человеческого пути. Необходимо отметить, что в сценарии "Туча" будущее показано с общечеловеческих позиций. Социальное начало растворяется в общечеловеческом. В связи с этим меняется структура произведения: расширяется символический уровень, усиливаются функциональные связи, получает развитие интонационный уровень. В содержании фокусов преобладает наличие общечеловеческих идеалов (добро, милосердие, терпимость, любовь), произведение приобретает черты романтического плана. В повести "Гадкие лебеди" доминирующим принципом в содержании эстетического идеала является, как мы уже указывали, социальный. В сценарии "Туча" - просветительский. Эту динамику можно проследить через сопоставительный анализ всех уровней. Антропологический принцип связан с образами детей и в первом и во втором произведении. Несмотря на различные доминанты в структуре эстетического идеала, это служит доказательством единой концепции этих произведений. Сопоставляя содержание и структуру данных произведений, можно сказать, что при одном типе возможного мира может существовать отличие в конкретном наполнении эстетического идеала. Эта специфика обуславливается отражением проблемной ситуации, характерной для определенного времени. В 1960-е годы - это попытка улучшить социальное устройство общества, и через него изменить отдельного человека; через двадцать лет, в 1980-е годы стремление приблизить социальное начало к общечеловеческим ценностям, которые будут актуальны вечно. Обращение к проблемной ситуации с различных углов зрения отражает динамику эстетического идеала. Используя проблемные ситуации возможных миров, можно применять эстетический идеал в качестве прогностического инструмента (концепция Н. Л, Ястребовой об эстетическом идеале как особом "предчувствии"). В "Гадких лебедях" дан прогноз-предупреждение: нельзя порывать с прошлым, каким бы бесперспективным оно ни казалось с позиции будущего. В "Туче" прогноз приобретает философский оттенок: как бы будущее нас ни пугало в настоящем, оно неизбежно придет и будет развиваться по объективным законам. Разные грани эстетического идеала замыкают связь времен: прошлое - настоящее - будущее генетически связаны между собой, и их разобщение грозит человечеству катастрофой. Таким образом, мы выяснили, что фантастика А. и Б. Стругацких -это особая модель видения мира действительного. Моделирование различных возможных событий в фантастике братьев Стругацких происходит путем создания ряда возможных миров. Концепция возможных миров используется в качестве универсальной логической доминанты при определении сущности фантастических произведений писателей. Возникает вопрос о том, как соотносится данный вывод с исходным положением о специфике фантастики, которое сформулировано нами в первом параграфе на основе изучения предшествующих работ. Во-первых, нам представляется, что научное "начало" в научно-художественном синтезе выявляется, прежде всего, через логику возможного мира, определенную логико-семантическую основу фантастического произведения; а художественное "начало" проявляется в конкретных изобразительно-выразительных средствах создания возможных миров, точнее - через структуру фантастического произведения (разумеется, мы понимаем относительность такого выделения, потому что в художественном произведении оба "начала" выступают в единстве). Во-вторых, рассмотренные в данной главе произведения братьев Стругацких (роман "Град обреченный", повести "Отягощенные злом" и "Гадкие лебеди", литературный сценарий "Туча") представляют собой особое соотношение традиционных жанров (роман, повесть, литературный сценарий) с так называемым "фантастическим элементом", который мы определили как возможный мир. "Фантастический элемент" в этих произведениях, т.е. возможные миры, наличествует, как показал анализ, в обоих типологических видах, выделенных нами во втором параграфе. В-третьих, в этих произведениях категория эстетического идеала выступает в качестве "переменной" величины, от которой зависит движение и развитие всей системы. Важная функция, присущая эстетическому идеалу - творческая, которая позволяет авторам преодолеть притчевую заданность и создать в своих произведениях элемент непредсказуемости или многовариантности "открытости" в решении поставленных проблем. В данной главе мы выбрали для анализа те произведения А. и Б. Стругацких, где типологические признаки довольно четко выражены. Но необходимо расширить исследование и рассмотреть функционирование выделенных выше критериев в произведении более неоднородном, переходного плана, где сочетались бы элементы традиционные с новым качеством. В прогностике модель подобного типа принято называть "базовой". Воспользуемся во второй главе данной формулировкой и проанализируем фантастическую повесть братьев Стругацких "Хромая судьба".

Глава 2. ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ "ХРОМАЯ СУДЬБА" КАК "ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ" ПРОИЗВЕДЕНИЕ В ТВОРЧЕСТВЕ БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ

§1. Повесть "Хромая судьба" - одна из возможных "базовых моделей" в творчестве братьев Стругацких

В названии данного параграфа фигурирует термин "базовая модель", который взят из прогностики, хотя сама работа и не имеет целью специально исследовать проблемы прогнозирования. "Базовая модель" в прогностике "удобная для последующих операций модель предмета исследования и комментарии, определяющие порядок дальнейшей работы" (3;39). При изучении сложного литературного процесса, включающего множество разнокомпонентных явлений, такая форма моделирования выполняет определенную задачу: "ввести структуру в слабоструктуризованный процесс " (5; 31). Изучение "базовой модели" позволяет упорядочить группу явлений и дать им оценку с точки зрения качественных изменений в исследуемом объекте. Итак, наиболее полно качество эмерджентности ("избыточности" содержания) может быть выявлено двумя путями. В первом случае можно рассматривать литературный процесс в хронологической последовательности, что более распространено при изучении эволюционного развития объекта. Другой способ, используемый нами, это применение элементов прогнозирования (конкретнее использование метода прогнозной ретроспекции), включающий три позиции: анализ "базовой модели", ретроспекцию и экстраполяцию (9;23-24). Суть ретроспекции - постижение смысла развития путем движения в обратную сторону, т.е. с помощью "наложения" "базовой модели" на предшествующие явления (в данном случае - авторские произведения). При этом постоянно идет процесс сравнения "базовой модели", как некого "образца", с более ранними по времени создания произведениями, что позволяет выявить как изоморфные (устойчивые) темы творчества, которые присутствуют в "базовой модели" и произведениях всего временного ряда, так и "нулевые" темы и проблемы, которые отсутствуют, либо "плавают" в произведениях как нереализованные (потенциальные). Это позволит точнее и глубже постигнуть своеобразие творческих процессов, изучение которых является целью данной работы. В процессе изучения "базовую модель" необходимо уточнять, сообразуясь с конкретными данными и итогами проведенного ретроспективного анализа. В нашем случае этот этап предусмотрен в третьей главе работы. Начальным этапом же является изучение именно "базовой модели". "Базовая модель" как начало (или факт) качественного сдвига в творческом процессе поможет нам более продуктивно решить задачу данной главы: выявить качественное изменение в содержании эстетического идеала, влияющее на специфику взаимодействия различных типов возможных миров и действительного мира в единой системе (в ржах одного произволения). В нашем случае в качестве "базовой модели" должно выступать произведение, служащее началом качественного сдвига в творчестве авторов. Кроме того, это произведение ("базовая модель") должно иметь достаточно развитую структуру (для ее "упорядочения") и содержать в себе определенный творческий потенциал (в плане "дальнейших комментариев"). Также при выборе "базовой модели" необходимо видеть синтетичность этой модели, возникающую при взаимодействии различных элементов. Определяя значение "базовой модели" на всех этапах творчества, можно сказать, что она выполняет роль фокуса в единой системе. Это и позволяет использовать "базовую модель" в качестве "совокупности показателей, достаточно полно характеризующих явление в целом" (1;135). В качестве "базовой модели" мы выделили повесть "Хромая судьба" (хотя, возможно, ретроспективный анализ покажет наличие подобных произведений в более ранние периоды творчества писателей), написанную братьями Стругацкими в 1982 году (84). Это произведение существенно отличается от многих предыдущих. Некоторые исследователи заметили эту особенность пои анализе повести и указывали, например, на то, что в отличие от других своих произведений, А. и Б. Стругацкие обращаются здесь к событиям отнюдь не далеким в будущем, а осуществляют поворот от "чистой" фантастики к узнаваемо-репортажному, хотя и шаржированному воссозданию писательского мирка Москвы (67;108). О. Шестопалов также выделяет повесть "Хромая судьба" как начало нового этапа в творчестве А. и Б. Стругацких, определяя идейную доминанту повести следующим образом: "Портреты остаются молодыми, люди стареют, отчаиваются" (81;380). В плане интересующей нас проблемы повесть "Хромая судьба" может выступить в качестве "базовой модели", поскольку в ней своеобразно (отлично от других произведений А. и Б. Стругацких) продемонстрирован механизм соотнесенности действительного и возможных миров. Необходимо отметить, что, если мы выделяем повесть "Хромая судьба" в качестве "базовой модели", это вовсе не означает возведение данного произведения в ранг образца, "идеального " произведения с точки зрения художественной и эстетической. На наш взгляд, эта повесть в большей степени представляет собой "экспериментальное" произведение, обозначающее границы творческих поисков писателей в середине 1980-х годов. Но в "Хромой судьбе" присутствует важное качество, необходимое для проведения ретроспективного анализа творчества братьев Стругацких. Здесь достаточно "обнаженно" представлены "устойчивые" элементы, которые "перетекли" в последний этап творчества писателей из предшествующих, а также и моменты качественных изменений, нашедших свое дальнейшее развитие в заключительных произведениях этих авторов. В первой главе уже говорилось о сложности и неоднородности фантастической литературы. Мы выяснили, что сложность эта обусловлена, во-первых, специфической синтетичностью явления (научно-художественной) и сложным взаимодействием "фантастического элемента" с традиционными родами и жанрами; и, во-вторых, гибким взаимодействием двух категорий - логической и эстетической (возможных миров и идеала). Определяя возможный мир как "постоянный" логический компонент в структуре фантастического произведения, мы имеем в виду. что, возможно, от доминирования определенного типа возможного мира и способа его взаимодействии с действительным миром зависит жанровая разновидность фантастического произведения - от "классической" научной фантастики (романы С. Снегова, А. Днепрова и др.) до "фэнтези" (рассказы молодых писателей А. Некитайцевой, А. Копти, повести А. Столярова и др.) и "реалистической фантастики" (произведения братьев Стругацких, В. Рыбакова и др.). Понятие "реалистическая фантастика" впервые появилась в статье А. и Б. Стругацких "Давайте думать о будущем", опубликованной в 1970 году в "Литературной газете" (71;3б2-366). Здесь авторы определяли "реалистическую фантастику" как гораздо более раннюю разновидность фантастики (по сравнению с научной), восходящую корнями к творчеству Гомера и Апулея. Ярким примером современного писателя, который при помощи "реалистической фантастики" решает проблему Человека в его отношениях к себе подобным, к обществу (71;363) является М. Булгаков. По мнению братьев Стругацких, роль такой фантастики будет возрастать вместе с возрастанием сложности окружающего мира. Вслед за А. и Б. Стругацкими данное понятие стало довольно широко применяться критиками и исследователями (40), (54), (55). В своей работе мы также используем термин "реалистическая фантастика", понимая под подобными произведениями такие, в которых Фантастика "вторгается" в реальный мир с целью исследования писателями социально-психологических проблем действительности. Понимая условность данного термина, мы все лее применяем его для разграничения определенных тенденций в Фантастическом творчестве братьев Стругацких. В научной Фантастике возможные миры охватывают все уровни произведения, сфера их влияния безгранична, концепция возможных миров первична, и лишь ее преобразование, переосмысление формирует читательское восприятие. Такие возможные миры воспроизведены, например, в романах А. Казанцева, И. Ефремова, Г. Гуревича 1950-начала 1960-х годов. В "реалистическую фантастику" возможный мир вторгается в виде "фантастического элемента". Формирование возможного мира в данном случае осуществляется на грани "реального" и "нереального" миров, Возможный мир, выступающий здесь в виде художественного приема, напоминает канал, "втекающий" в некую реальность. На границе "слияния" мира возможного и действительного мира осуществляется феномен "реалистической фантастики". Именно по такому принципу построена повесть "Хромая судьба". Возможные миры и действительный мир, как отражение реального мира автором произведения, тесно взаимосвязаны. Единство их создается гибким взаимопроникновением, "перетеканием" одного в другой, неким "диффузионным" состоянием, что рождает новое качество, согласно которому эти миры не могут существовать самостоятельно, а воспринимаются как единое целое. Именно системность восприятия возможного и действительного миров является одним из элементов, продуцирующих качество эмерджентности. Другим элементом будет являться эстетический идеал, который был определен нами в первой главе как значащая переменная. Основным этапом изучения "базовой модели" является ее системно-структурный анализ. Мы начинаем с анализа структуры произведения, но это не значит, что структура выделяется нами как первопричина изменений. Наша задача - через анализ художественной ткани произведения выйти к источникам, которые ее сформировали. Поскольку целью системного анализа является не формализация, а упорядочение исходных данных (с учетом результатов ретроспективного анализа), то это позволяет сделать акцент на каком-либо элементе анализа, наиболее характерном для структуры данного произведения. Поскольку мы анализируем эпическое произведение малой формы, то показать все особенности произведения необходимо на фокусах сюжетного ряда, т.к. именно этот уровень является доминирующим в повести. Необходимо указать на еще один момент. В качестве основы для анализа мы используем текст повести "Хромая судьба", опубликованный в 1986 году в журнале "Нева", где сюжетно и композиционно в поли произведения из Синей Папки выступает отрывок из романа "Град обреченный", который был опубликован немного позднее, в 1988 году, там же. Некоторые более поздние издания "Хромой судьбы" включают в этом качестве повесть "Гадкие лебеди". Повесть "Гадкие лебеди" написана гораздо ранее, в 1966 году, и известна читателю, хотя лишь зарубежному, уже с того времени. У нас в стране впервые ока была опубликована в журнале "Даугава" в 1987 году под названием "Время дождя" затем была перепечатана рядом изданий уже под первоначальным названием. "Гадкие лебеди" - целостное по замыслу художественное произведение, с автономным сюжетом, со сложившейся системой образов, с идеалами, связанными так или иначе с проблемной ситуацией конца 1960-х годов (это мы попытались показать в первой главе). Поэтому нам показалось более целесообразным не возвращаться к уже сказанному и использовать первоначальный вариант повести "Хромая судьба", включающий отрывок из "Града обреченного", более близкого к "базовой модели" по идейному содержанию, смысловым оттенкам, стилю, а также функционирующего в едином срезе конкретной проблемной ситуации (конца 1970-х-начала 1980-х годов).

§2. Анализ повести "Хромая судьба" в аспекте взаимодействия действительного и возможного миров.

Объектная тема повести выражена в самом названии "Хромая судьба". Кроме названия объектная тема включает еще один элемент - эпиграф: "Как пляшет огонек!/ Сквозь запертые ставни/ Осень рвется в дом. Райдзан". Между названием и эпиграфом - условная связь. Оба элемента (название и эпиграф) являются подвижными. Они фигурируют не только на уровне объектной темы. Подвижность эпиграфа заключается в его перемещении как фокуса на идейно-тематический уровень, а также на интонационный. Название же является объединяющим фокусом на знаковом уровне. Образность названия, превращающегося в образ-знак, присуща не только этому произведению А. и Б. Стругацких. Некоторые произведения (зрелого периода творчества) также имеют названия, перемещающиеся на знаковый уровень ("Пикник на обочине", "Жук в муравейнике" и др.). В центре повести оказывается судьба столичного писателя. Феликса Сорокина. Сорокин - "писатель военно-патриотической темы" (84;№8,105). Всю жизнь, следуя своей "хромой" судьбе, он писал военные повести, армейские очерки и т.п. И всю жизнь чувствовал, что делает что-то не то. Недаром его сомнения, сокровенные мысли находили выражение сначала в его "Современных сказках", затем в произведении, которое является для Сорокина "землей обетованной", и которое он прячет в Синюю Папку. Сорокин рассуждает: "Я, наверное, никогда не закончу эту вещь, но я буду ее писать, пока не впаду в маразм, а может быть, и после этого" (84;№7,81). Мир Синей Папки, созданный на бумаге, постепенно отдаляется от автора, начинает жить собственной жизнью. Синяя Папка выступает как объективная данность, творящая собственную энергию, развивающаяся по своим законам, необъяснимых для нас изначально. Мир Синей Папки описан как аксиомный возможный мир (А-возможный мир), который создан Сорокиным, но в дальнейшем толкающий себя к саморазвитию: "Там у меня не бывает вьюг. А, впрочем, мало ли чего там не бывает. Зато там есть многое из того, что не бывает здесь" (84;№7,81),- думает Сорокин. А-возможный мир Синей Папки создан как определенная альтернатива миру реальному, как духовная перекомбинация явлений действительности. Мир этот предстает перед Сорокиным мысленным коридором, по которому писатель уносится чувствами из тупика реальной жизни. Произведение из Синей Папки, "про Город", описание самого Города окружены таинственностью: "Возникает вдруг как бы из ничего Город - яркий, пестрый, исполосованный синеватыми тенями.... здания громоздятся над зданиями, и ни одно здание не похоже на другое, они все разные, все... И становится видна справа раскаленная Желтая Стона, уходящая в самое небо, в неимоверную, непроглядную высь, изборожденная трещинами, обросшая рыжими мочалами лишаев и кустарников. А слева, в просветах над крупами, возникает голубая пустота, как будто там море, но никакого моря там нет, там обрыв, пропасть, уходящая в непроглядную глубину " (84; №7,81), Через хронотоп Города проявляется ценностный ориентир главного героя. Хронотоп Города выражается в двух принципах: в многообразии и бесконечности (Город пестрый, миллион жителей с разными судьбами, бесконечная Желтая Стена, обрыв также бесконечен). Между двумя бесконечностями располагается многообразие - так можно определить хронотоп Города. Не случайно использование двух цветов в обозначении хронотопа: желтого и сине-зеленого. Оба цвета несут в себе два противоречивых смысла. С одной стороны, оба цвета - яркое пятно, выделяющее определенную точку. С другой стороны, оба цвета могут выглядеть достаточно аморфно - желтый цвет может раствориться среди других более ярких цветов, а синий может просто смешаться с зеленым. Многозначность в определении хронотопа дает возможность для читательского домысливания: ведь ничего конкретного о Городе неизвестно, хотя оптимистический конец произведения из Синей Папки оставляет у читателя ощущение надежды на лучшее будущее. Представление о хронотопе Города будет неполным, если не упомянуть еще раз о романе "Град обреченный". Изменяются акценты в воссоздании хронотопа в "Граде..." по отношению к "Хромой судьбе", По прочтении "Хромой судьбы" у читателя остается впечатление о целесообразности помещения Города именно в данный хронотоп. В "Граде..." происходит поворот. На смену целесообразности приходит ощущение нелепости, тупиковости происходящего. И хронотоп Города, две его крайние точки (Желтая Стена и обрыв) уже не воспринимаются как две обнадеживающие бесконечности, а, наоборот, как две незыблемые границы, внутри которых происходят непонятные, порой бессмысленные события. В реальном хронотопе повести прослаиваются события того действительного мира, который окружает Сорокина. В фантастическом хронотопе Города отражается внутренний мир главного героя. Мечта и действительность сливаются в судьбе писателя, переплетаются друг с другом. Самому Сорокину уже трудно определить, где творчество, а где настоящая жизнь. Такая сфера отношений создает еще один возможный мир (основанный на "доказательстве примером"), где главенствует иллюзия тайны, игры, странности происходящих событий. Фокусы этого возможного мира строятся при помощи загадочной ситуации, необъяснимого факта и имеют задачу - создать определенную мистификацию действий. Функция этих сюжетных Фокусов состоит в том, чтобы раскрепостить энергию читательского восприятия, чтобы читатель задумался: действительно ли "хромая" судьба Сорокина "хромая", а если и "хромая", то почему? Смысл мистификаций П-возможного мира в том, что одно и то же событие можно проинтерпритировать в двойном, тройном, многостепенном регистре. Всему можно дать реальное объяснение, но читателя не покидает ощущение игры, эксперимента. Можно, например, объяснить болезнь Кудинова, соседа Сорокина, банальным отравлением консервами и предположить, что лекарство мафусаллин просто фармацевтическая новинка, а вовсе не эликсир жизни. Можно предположить, что человек в Клетчатом Пальто всего лишь пьяница с признаками галлюцинаций, а при желании можно обнаружить в нем сходство с чертом. Инженер-программист Михаил Афанасьевич может показаться лишь хозяином умной ЭВМ, но внимательный читатель заметит в нем черты самого М.Булгакова. Можно решить, что письмо Сорокину о том, что он, якобы, инопланетянин, всего лишь дурная шутка, а можно... Все ситуации-перевертыши П-возможного мира, где Сорокин находятся "внутри урны", выступая в роли индивида (в отличие от А-возможного мира Синей Папки, где он - "вне урны"), призваны постоянно ставить главного героя перед выбором. В зависимости от сделанного выбора разворачивается цепь действий, толкающих писателя "навстречу нелепым событиям". И хотя Сорокин утверждает, что его поступками руководит Некто, наблюдающий за ним со стороны, выбор и ответственность за этот выбор ему приходится осуществлять самому. Главный герой ощущает отстраненность от окружающего мира. Попадая в различные ситуации, он как бы оценивает свою роль в каждой из них. Единый действительный мир распадается на несколько микромиров, каждый из которых живет по своим правилам. Клуб писателей, куда часто заглядывает Сорокин, живет своей жизнью: склоки, сплетни, застольные беседы, разбазаривание времени. Институт, куда едет Сорокин за лекарством для Кудинова, подчиняется правилу: "Ходить через проходную нельзя, но можно через дыру в заборе". В Лингвистическом институте рядом с новейшим изобретением (машиной, изучающей ценность художественного произведения) соседствуют "инквизиторские" винтовые лестницы. Все мирки чрезвычайно замкнуты, Сорокин ощущает в них себя чужаком, одновременно понимая абсурдность образа их существования. Ярким фокусом действительного мира подобного плана является "сцена товарищеского суда". Сорокин едет в Лингвистический институт, чтобы отдать одну из своих рукописей на "предмет специальных изысканий" (84;№7,75). Здесь он становится свидетелем товарищеского суда над местным сердцеедом. На суде присутствовал еще один писатель по прозвищу "Ойло Союзное", который внес некоторое разнообразие в это мероприятие: "С трибуны неслось: "... и в такие дни, как наши, когда каждый из нас должен отдать все свои силы на развитие конкретных лингвистических исследований... в такие дни особенно важно для нас укреплять и повышать трудовую дисциплину... -И животноводство! - вскричал вдруг Ойло, вскинув вперед и вверх вытянутую руку с указательным пальцем. По аудитории пронесся невнятный гомон. На трибуне смешались: - Безусловно... это бесспорно... и животноводство тоже..." (84; №7,99). Уже сам факт судилища довольно сомнителен, но происходящее на нем - просто абсурд. Но сцена эта не только абсурдна, она еще и комична. Комизм служит средством раскрытия противоречия, при котором пустота, заполняемая глупостью, служит заменителем полноценной жизни. Комизм в этом фокусе создается за счет несоответствия ситуации и отношения к ней главного героя, глазами которого наблюдается происходящее: "В общем, дело показалось мне пустяковым. Ясно было, что вот сейчас кончит болтать член месткома, затем вылезет на трибуну зав. отделом...; потом председательствующий в краткой энергичной речи подведет черту, и все ринутся в буфет" (84;№7,99). Речь Сорокина при описании этого события представляет симбиоз разговорного сленга с административно-бюрократическими штампами, что является той основой, на которой строится словесное воплощение комизма в данном эпизоде: "... Через минуту ... обнаружил (я) ... шелушащуюся ряжку Ойла моего Союзного... и унылый профиль его дружка-бильярдиста. Бильярдист сидел смирно и только лупал глазами на президиум: видно, зеленое сукно скатерти вызывало в нем приятные ассоциации. Ойло же Союзное был невероятно активен. Он поминутно поворачивался к соседке справа и что-то ей втолковывал, потрясая толстым указательным пальцем; потом всем корпусом устремлялся вперед, всовывал голову свою между головами соседей впереди и что-то втолковывал им, причем приподнятый толстый зад его совершал сложные эволюции..." (84;№7,99). Подчеркнутое несоответствие между внешней стороной и внутренним содержанием, выраженное не только через реплики персонажей, но и через мимические жесты, мгновенно усиливает комизм ситуации. Итак, в повести "Хромая судьба" присутствуют два типа возможных миров: аксиомный возможный мир и мир, построенный на принципе "доказательство примером", "нанизанные" один на другой и "сцементированные" конкретными реалиями действительного мира. Четкой границы между мирами нет, да и не может быть, так как целью авторов является обозначение взаимосвязи многих явлений разнородного характера и места человека, наделенного творческим даром, в этом едином мире. Вернее будет выделить те моменты, которые помогают объединить элементы "мозаики" в целостную смысловую картину. Выше уже говорилось об эпиграфе как подвижном элементе структуры повести. На идейно-тематическом уровне эпиграф выступает как объединяющий две основные темы - тему Выбора и тему Противостояния (названия условные). Если рассматривать эпиграф в обратных связях по отношению к уровню сюжетной фокусировки всех типов миров, то можно заметить, что в эпиграфе образно выражена основная мораль "Хромой судьбы". Человек, прошедший определенный жизненный этап, находится на пороге нравственного выбора: противостоять той осени, которая рвется в его "ставни", или идти прежним, накатанным путем, не пытаясь поддерживать огонек, "пляшущий" в его душе. На этом противоречии основано смысловое поле идейно-тематического фокуса эпиграфа. Эпиграф выступает и на интонационном уровне в качестве фокуса. Он концентрирует внутри произведения интонационное поле, объединяющее, казалось бы, две противоположные интонации - интонацию надежды и интонацию бесполезности борьбы, одиночества. Обе интонации отражаются в душевном состоянии Сорокина: "Спал я скверно, душили меня вязкие кошмары, будто читаю я какой-то японский текст, и все слова будто знакомые, но никак не складываются они во что-нибудь осмысленное... Временами я наполовину просыпался и с облегчением сознавал, что это всего лишь сон, и пытался расшифровать этот текст в полусне, и снова проваливался в уныние и тоску бессилия..." (84;№7,92). На знаковом уровне объединяющим фокусом является название повести "Хромая судьба". В нем можно выделить несколько разных значений. Во-первых, "хромая судьба" - как неудавшаяся жизнь невезучего человека. Во-вторых, "хромая судьба" - как особая судьба, отмеченая высшими силами. И, наконец, третье значение, которое возникает при переосмыслении первых двух: "хромая судьба" - с обратным значением, подразумевающим, что она вовсе и не "хромая", а нормальная жизнь человека ищущего, мучающегося, словом, совершающего свой круг бытия. Знаковым фокусом является в повести и образ "Пятеро Древних Гишу": "У кого-то из фантастов... описан чудовищный зверь - гишу, пожиратель древних слонов, доживший до эпохи человека. Человек не сумел спастись от него, потому что не понимал его повадок, а не понимал потому, что повадки эти возникли в те времена, когда человека еще не было и быть не могло. И человек мог спастись от гишу только одним способом: объединиться с себе подобными и убить..." (84;№8,81). Сама притча еще не является знаковым фокусом. Фокус возникает при перемещении этой философской притчи на социальную почву. И вот, в образе Древних Гишу представляются Сорокину и председатель месткома, и "ледяная красотка", и спесивый писатель-бездарность Гнойный Прыщ - "не жалкие свифтовские струльбурги, маразматики полудохлые, а жуткие, без чести, без совести, энергичные, свирепые, готовые на все" (84;№8,99). Но исход для них всех, по мнению Сорокина, предрешен. В заключение хотелось бы сказать о финальной сцене повести. Она является не только интонационным фокусом. Прежде всего - это сюжетный фокус (в нем как бы сливаются все сюжетные ряды А- и П-возможных миров и действительного мира). Сорокин решает круто изменить свою судьбу и объявляет об этом всем окружающим, хотя обращается лишь к официанту. Но поскольку дело происходит в клубном ресторане, то Сорокин остается непонятым, его просто принимают за пьяного. Решимость изменить окружающую жизнь и самого себя, и невяжущаяся с этими намерениями беспечная обстановка, делают сцену особенно напряженной, противоречивой, не дающей окончательного ответа. Читателю предоставляется право самому домыслить "хромую" судьбу писателя. Кроме того, сцена является определенным знаком (с отрицательным значением). "Мясо и псина" - этот оборот встречается в речи Сорокина не раз. Но это не просто сравнение, это обозначение истинного и ложного, правды и лжи, добра и зла, красоты и безобразия. Таким образом, мы выяснили, что, во-первых, в повести "Хромая судьба" фигурируют, прежде всего, на сюжетном уровне два типа возможных миров. А-возможный мир Синей Папки и П-возможный мир, развивающий линию "хромой" судьбы Феликса Сорокина с помощью ситуаций-перевертышей. Во-вторых, что между возможными мирами и действительным миром прослеживается диалектическая связь, позволяющая в процессе саморазвития воспринимать эти миры как различные грани единого целого. И, наконец, что в повести есть универсальные уровни, призванные уловить и переосмыслить "взаимоперетекаемость" миров. Это знаковый и интонационный уровни, а также фокусы, объединяющие несколько различных уровней (финальная сцена в Клубе).

§3. Идейно-художественные функции эстетического идеала в повести "Хромая судьба".

Как уже указывалось, функционирование эстетического идеала определяет ценностный аспект художественного отражения действительности. Эстетический идеал - это не конечная цель, к достижению которой стремится художник в процессе творчества, это движущая, направляющая сила в этом процессе. В каждом конкретном случае эстетический идеал является интегратором всей идейно-художественной структуры. В завершенном произведении реализованы потенциальные возможности эстетического идеала, выражен итог познавательного и оценочного процессов. Оценочный аспект эстетического идеала ярко воспроизводится уже во "внешнем" факторе его, при воссоздании проблемной ситуации, которая дана в повести именно как проблемная ситуация действительного, а не возможного мира, поскольку, все-таки, изображение реально существующего мира является здесь доминирующим. Штрихи социально-психологической ситуации обыгрываются при помощи показа микро-действительных миров. Самый выразительный элемент при этом - принцип жесткой изоляции общества, всеохватывающее равнодушие и, как следствие, деградация общества во всех отношениях (чувства, эмоции, мышление). Изоляция, именно как цель определенной общественной системы, которую принято сейчас называть тоталитарной. Под этим углом зрения и актуализирована проблемная ситуация. Закрытость общества, отгороженность от внешнего мира, отсутствие объектной информации, вследствие этого, произвол в различных сферах, тотальная слежка, жестокое подавление всего, что выбивается из усредненности, прославление серости спроецированы в повести через описание "закрытых" институтов, "закрытого" Клуба писателей, через многочисленных вахтеров, швейцаров и секретарей; через отстраненность средств массовой информации (телевизионные передачи: игра на скрипке, беседы о рубежах достигнутого, народные танцы). Необходимо отметить, что тема изоляции уже звучала так или иначе во многих произведениях братьев Стругацких: "Улитка на склоне", "Сказка о Тройке", "Трудно быть богом", "Пикник на обочине" (подробнее об этом в следующей главе). Но именно в "Хромой судьбе" она достигает наивысшей точки противоречий, поскольку в реальной жизни эти проблемы достигают своего "антилогического" завершения, когда принцип "через проходную - нельзя, через забор - можно" из просто "житейской мудрости" перерастает в образ жизни целого общества. Данный ракурс проблемной ситуации отражен в фокусах, связанных с воспроизведением действительного мира, в сюжетных фокусах с отрицательной оценочной функцией: в яркой сатирической манере описаны товарищеский суд в институте, застольные беседы в Клубе, собрание приемной комиссии в Союз писателей, закулисные сплетни и интриги за власть в том же Союзе. Трагическая интонация пробивается сквозь воспоминания Сорокина о борьбе за свои произведения, за их публикацию. И над всем царит страх перед любым вышестоящим на иерархической лестнице общественных отношений (здесь появляется мотив "рабской покорности" маленького человека, задавленного безжалостной социальной машиной, развитие этого мотива - в пьесе "Жиды города Питера..."). Эти фокусы эмоционально связаны единой доминантой с отрицательным значением - интонацией саркастической усмешки, перерастающей в злую, черную иронию. Оценка социального уровня усиливается при помощи знаков. Лишь в творчестве Сорокин находит сопротивление существующей действительности, лишь создавая А-возможный мир Синей Папки, Сорокин моделирует сферу, в которой можно свободно дышать. Просветительский принцип эстетического идеала в повести связан прежде всего с темой Творчества, а в более широком плане - с осмыслением бытия творческой личности. В ситуациях нравственного столкновения с самим собой возникает психологический ряд фокусов, которые также строятся на принципе отрицания и выражают суть просветительских идей. Отрицается Сорокиным прежнее свое творчество, отрицается творчество таких писателей как Ойло или Гнойный Прыщ, отрицается мещанство, пошлость, чванство, нищета души; отрицается духовная старость, наконец, неспособность продвигаться вперед. Мечется Сорокин, боится раньше времени состариться душой и толом, не успеть сделать все, что задумал: "Ничего у меня теперь нет. Ну, напишу я сценарий, ну примут его... Фильм получится дерьмовый и... на студийном просмотре я буду мучительно бороться с желанием встать и объявить: снимите мое имя с титров... И дурак я, что этим занимаюсь, давно уже знаю, что заниматься мне этим не следует, но видно, как был я изначально торговцем псиной, так им и остался, - и никогда теперь уже не стану никем другим, напиши я хоть сто "Современных сказок", потому что - откуда мне знать: может быть, и Синяя Палка, тихая моя гордость, непонятная надежда моя, тоже никакая не баранина, а та же псина, только с другой живодерни" (84;№7, 93). Но смысл всех столкновений с самим собой сводится к одному: как бы трудно ни было, какие бы сомнения ни мучили Сорокина, он все равно будет писать, даже не зная, зачем пишет, для кого пишет, потому что творчество - та "слабенькая искра", которая придает смысл "гигантскому пожару деяний" (84;№7,93). В просветительском аспекте эстетический идеал авторов показан, с одной стороны, через отрицание ложных творческих и жизненных моментов, с другой стороны - через утверждение главной ценности человеческой жизни - самой жизни. Ведь, по мнению Сорокина, "ничто до, ничто после" так не ценно. Сама жизнь, как и творчество, дана человеку в награду, и он должен приложить усилия (умственные и физические), чтобы быть достойным этой награды. Просветительская доминанта эстетического идеала в повести тесно взаимосвязана с антропологическим аспектом. Можно сказать, что связь эта причинно-следственного порядка: только через душевное здоровье, нравственную стойкость, чистоту помыслов обретается телесный покой, становится более сильной природная натура человека. Именно через творческое движение можно пересилить физические недуги и старость, прийти к здоровой жизни, внутренней гармонии человека с самим собой. Многого из этого не достает в реальной жизни героя А. и Б. Стругацких, и это он пытается обрести в своем "тайном" творчестве. Антропологический принцип эстетического идеала реализован в психологическом ряду сюжетных фокусов. В повседневной жизни, преодолевая нравственные преграды, Сорокину приходится прилагать и физические усилия. В тексте повести довольно часто встречаются реплики типа: "кряхтя", "через силу", "телесные движения", "превозмогать себя" и т.п. Если просветительский принцип эстетического идеала отражен в названии повести, то выразителем идеи естественной натуры, внутренней и внешней гармонии человека является эпиграф. Ни душевное равновесие, ни творческая свобода, ни психическое) и физическое здоровье не возможно, на взгляд авторов, без более разумного и целесообразного устройства и развития социального механизма. Так идеи просветительского и антропологического принципов находят свое естественное завершение в сопряжении с социальна принципом. Таким образом, составляющие эстетического идеала приобретают завершенность, органично отражающую ведущие принципы мировоззрения и мироощущения авторов повести. Итак, для выяснения сущности взаимодействия действительного и возможных миров как логической константы и эстетического идеала как значащей переменной в фантастике братьев Стругацких нами был использован начальный этап метода ретроспекции - исследование "базовой модели". В роли "базовой модели" выступила повесть "Хромая судьба", выделенная по ряду признаков (качественные изменения в эстетическом идеале, развитость структурных уровней, свободное функционирование различных элементов). В процессе анализа было выявлено, что через соотношение двух типов возможных миров и действительного мира возникает возможность выразить более зримо какой-либо из аспектов эстетического идеала. Способ этот сложный, но позволяющий глубже проникнуть в идейную и художественную ткани произведения. Все миры в повести играют роль больших (по объему и содержанию) фокусов, через которые авторам удалось сконцентрировать главные идеи в единой сфере, а затем объединить все "фокусы"-миры по принципу активного центра. Это позволяет ввести в круг действии наиболее напряженные и противоречивые точки пересечения различных идей и идеалов, а также связать воедино множество трактовок решения поставленных в произведении проблем.

Глава 3. РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ АНАЛИЗ ТВОРЧЕСТВА А. И Б. СТРУГАЦКИХ

§1. Первый этап. Отражение общих тенденций научной фантастики конца 1950-х - начала 1960-х годов в произведениях А. и Б. Стругацких.

Термин "прогнозная ретроспекция", как уже указывалось во второй главе, используется в прогностике и определяется как этап, на котором исследуется история развития объекта с целью получения его системного описания (11;397). Основная задача данного этапа - уточнение исходной модели, т.е. определение потенциала развития модели в будущем через анализ ее истории. Изучение проблем прогнозирования не является целью нашей работы, хотя, следует это подчеркнуть, сам метод ретроспекции очень важен, прежде всего потому, что позволит более объективно исследовать интересующие нас вопросы и гораздо точнее сформулировать выводы. Этот метод (построение ретроспективной модели развития) позволит уточнить "базовую модель" (повесть "Хромая судьба") сочетая, одновременно принципы хронологии и обратной связи, что поможет нагляднее выявить те элементы, которые отсутствовали в предыдущих произведениях или существовали лишь в потенциальном виде. В процессе уточнения "базовой модели" предстоит выяснить, какие типы возможных миров присутствуют в произведениях братьев Стругацких, как они взаимодействуют с действительным миром, по какому пути идет это взаимодействие (слияние, интеграция, разграничение и т.д.). Затем необходимо понять, как меняется соотношение принципов эстетического идеала как значащей переменной в различных произведениях этих писателей. В качестве рабочего инструмента для описания ретроспективного ряда мы воспользовались методом картографирования. Картограмма - упрощенная модель системного объекта. Составлению картограммы предшествует системный анализ, в данном случае, каждого произведения. Функция картограммы - через аппроксимацию (приближенное представление) дать понятие во изучаемом объекте в целом (8;62). А ее цель - выделить в объекте ведущую тенденцию, которая может быть упущена при подробном описании. Ретроспектива строится методом логического анализа - "наложением" исходной модели на предшествующие. Путем сравнения с "базовой моделью" устанавливаются первичные компоненты значащей переменной и, главное, выделяются моменты качественного изменения художественней системы (если таковые имеются). Данная в работе ретроспективная модель будет создаваться по тему же принципу, но с учетом конкретных задач, поставленных ранее. Сложность при составлении ретроспекции в нашем случае заключается в двух моментах. Во-первых, значительное количество конкретного материала: двадцать шесть крупных произведений писателей (один роман, повести), а также рассказы и сценарии; и, во-вторых, сочетание в исследовании сразу нескольких параметров, имеющих, к тему же, внутреннюю градацию. Описание ретроспективной модели должно включать все аспекты данного исследования: "постоянную" величину (два типа возможного мира и действительный мир) и "переменную" величину (эстетический идеал). В свою очередь эстетический идеал содержит два фактора - "внешний" (проблемная ситуация) и "внутренний" (структура эстетического идеала). Их также необходимо отразить при описании модели развития. Необходимость сочетать несколько различных признаков, длинный хронологический ряд привели нас к мысли об отражении следующих моментов. Во-первых, данные картограмм учитываются в сжатом виде (только самые важные смысловые узлы); во-вторых, описательная модель ретроспективного развития включает лишь те произведения, которые поэтапно отражают основные моменты развития изучаемых аспектов. Необходимым условием для построения ретроспективного ряда является воссоздание временного тренда. Длина его должна соответствовать времени пройденных этапов творчества писателей. Поэтому необходимо "поделить" творчество А. и Б. Стругацких на несколько "отрезков", так как это значительно облегчит поиск качественных изменений и позволит сгруппировать ряды однотипных явлений по нескольким признакам. Поиск границ этапов творчества может вестись по-разному. Можно воспользоваться уже имеющимися материалами по этому вопросу: авторы критических работ (32), (45), (73) определяют границы этапов творчества братьев Стругацких опираясь на идейную, тематическую, смысловую доминанты в их произведениях. Границы этапов можно определить, опираясь и на системный анализ произведений и сравнивая их структуру. Но разумнее будет воспользоваться "методическим симбиозом" и совместить принципы исследования. Именно это мы попытаемся сделать. В начале, при воссоздании временного тренда, используются традиционно представленные в критической литературе этапы творчества А. и Б. Стругацких. После составления ретроспекции, на этапе уточнения "базовой модели", произойдет, одновременно, и момент уточнения рамок творческих: этапов авторов, основанный на анализе исследуемых параметров. Авторы критических работ рассматривают хронологию творчества братьев Стругацких в двух ракурсах: опираясь на содержательный критерий (М. Амусин, А. Урбан, А. Шалганов и др.) и критерий художественный, раскрывающий принципы поэтики, стиля, функции фантастики в произведениях этих писателей (Т. Чернышева, Е. Неелов, Л. Геллер). Основываясь на данных критериях, мы, вслед за авторами работ, наметили следующие хронологические границы творчества А. и Б. Стругацких. Первый этап: 1957-1962 гг. "Страна Багровых Туч" (1957). "Извне" (1958), "Путь на Альматею" (1960), "Стажеры" (1962), "Попытка к бегству" (1962), "Возвращение" (1962), рассказы. Второй этап: 1963-1967 гг. "Далекая Радуга" (1963), "Трудно быть богом" (1963), "Понедельник начинается в субботу" (1964), "Хищные вещи века" (1965), "Улитка на склоне" (1965), "Гадкие лебеди" (1966), "Второе нашествие марсиан" (1966), "Сказка о тройке" (1967). Третий этап: 1968-1982 гг. "Обитаемый остров" (1968), "Малыш" (1970), "Пикник на обочине" (1971), "Парень из преисподней" (1974), "За миллиард лет до конца света" (1974), "Жук в муравейнике" (1979), "Волны гасят ветер" (1982). Четвертый этап: с 1982 года. "Хромая судьба" (1982), "Град обреченный" (1972, 1975, 1987), "Отягощенные злом" (1988), "Жиды города Питера..." (1990). Необходимо отметить один важный момент. Некоторые произведения братьев Стругацких были написаны гораздо ранее, чем опубликованы. Связано это было чаще всего не с желанием самих авторов, а с идеологической обстановкой в стране и, как следствие, с издательской политикой. В публикациях последних лет даты написания многих произведений были уточнены" Так, например, опубликованная у нас в стране в 1987 году повесть "Гадкие лебеди", была написана еще в 1966 году и опубликована, тогда же, за рубежом. Судьба повестей "Улитка на склоне" и "Сказка о тройке" также складывалась не просто. Сейчас "Улитка..." занимает достойное место в творческой биографий писателей, а в конце 1960-х и в 1970-е годы лучшие произведения братьев Стругацких были признаны "антисоветчиной". Именно поэтому "Улитка..." была опубликована лишь частично, а несколько глав повести "Сказка о тройке" в журнале "Ангара" в 1969 году партийным решением были признаны "порочными и антиполитичными" (68;70-79), Полностью, без купюр и изменений, эти произведения увидели свет лишь в "послеперестроечные" годы. Еще пример. Роман "Град обреченный" был написан в 1972-1975-х годах, но доработан в 1987 году, а опубликован впервые в журнале "Нева" в 1988 году (86). Поэтому, независимо от того, когда было опубликовано то или инее произведение, мы составляем ретроспективную модель, опираясь на дату написания, указанную самими авторами, и "помещаем" произведение в соответствующий временной отрезок. Это связано как с принципами проведения ретроспективного анализа, так и с задачами нашего исследования. Ведь изменение "внутренних" принципов эстетического идеала подразумевает постоянную опору на "внешний" его фактор - главную проблемную ситуацию того времени, когда создавалось конкретное произведение. Обычно изучение специфического явления связано со стремлением определить источники, которые лежат в его основе. Литературное творчество, так или иначе, всегда отталкивается от первоисточников, которые кропотливо создавались великими предшественниками современной литературы. Творчество А. и Б. Стругацких, как и творчество любого современного писателя, связано незримой, на первый взгляд, но достаточно прочной нитью с традициями русской литературы 19-20 веков. На взгляд, можно выделить два основных историко-литературных источника, которые сформировали константу художественного мышления, вкуса и стиля этих писателей на протяжении белее тридцати лет их творческой активности. Во-первых, в произведениях А. и Б. Стругацких нашла отражение гротескно-фантастическая линия прозы Н. Гоголя и М. Салтыкова-Щедрина. За яркими, фантасмагорическими образами фантастики братьев Стругацких (среди которых самыми зримыми являются образы Города из "Града обреченного", Леса и Управления из "Улитки на склоне", Зоны из "Пикника на обочине" и др.) угадывается традиция гоголевской поэтики, где события жизни не копируются, а по-особому интерпретируются, где противоречия эпохи доведены до степени абсурда, где обыденное предстает в неожиданном ракурсе, и рядовое событие обретает порой зловещую, странную окраску. Так же" как и в сатире М. Салтыкова-Щедрина, модели обобщения, воссозданные в фантастике А. и Б. Стругацких, достигают глубины изображения и силы социальной критики посредством не буквального расширения масштаба художественного мира, но его подобия другим, реальным мирам. Другая линия, назовем ее "фантастической" протягивается к творчеству А. и Б. Стругацких из отечественной литературы 20 века. Писателем, который заставил поверить в социально-философскую силу и глубину научно-фантастических произведений, был И. Ефремов. И братья Стругацкие, вслед за ним. в 1960-1980-е годы продолжают эту традицию, пытаясь вписать в научно-фантастический сюжет, приключенческо-авантюрную интригу огромный пласт духовных, социальных, философских проблем современного им общества. Особое место среди нравственных и эстетических источников занимает в творчестве братьев Стругацких М. Булгаков. Кроме некоторых стиллистических особенностей (глубокий историко-философский контекст, создание "загадочной" ситуации, тонкая ирония, трагическая интонация) и элементов образной системы А. и Б. Стругацкие восприняли от М. Булгакова, прежде всего, непревзойденное умение показать углубляющуюся сложность и противоречивость реального мира, остроту его многоликих проблем при помощи гибкой игры, "перетекания" и "переплетения" возможных и действительного миров. В процессе ретроспективы мы попытаемся показать, как это происходит. В судьбе различных писателей ранний этап творчества играет неодинаковое значение. Не всегда в ранних произведениях возникает целостная картина, последовательно отражающая художественное мышление автора. Чаще всего раннее творчество играет роль "вектора", который вычерчивает некоторые "направляющие" последующего развития авторских, идей и эмоционально-эстетического "заряда" творчества в целом. В таком ракурсе и необходимо рассматривать начальный этап творчества братьев Стругацких и их первые произведения, написанные в конце 1950-х - начале 1960-х годов молодыми, начинающими писателями (Аркадий Стругацкий - 1925 года рождения, Борис Стругацкий - 1933 года рождения). В послевоенные 1950-е годы, советская фантастика, едва не превратившись за время господства "мечты ближнего прицела" в духовного близнеца научно-популярной литературы, настойчиво искала пути возвращения в лоно литературы, литературы художественной. Помимо производственно-бытового романа, классиком которого являлся фантаст 1940-1950-х годов В. Немцов, в отечественную научную фантастику "врывается" фантастика "приключенческая" (например, произведения В. Савченко, Г. Гуревича. А. Казанцева) - с захватывающим, на взгляд тогдашнего читателя, сюжетом и отважным героем, защитником слабых и униженных. Своеобразного апогея "приключенчества" детективная фантастика достигла, например, в повести В. Ковалева "Погоня под землей" (1958). Конечно, сегодня трудно без иронии вспоминать подобные произведения с гонками, грабежами, тайными лабораториями и т.п. Но возврат фантастики к приключениям (пусть поначалу не слишком высокой пробы) немало помог количественному (а затем и качественному) возрождению фантастики в послевоенной советской литературе. Во второй половине 1950-х годов, несмотря на то, что еще не взмыл ввысь первый советский искусственный спутник, фантасты все чаще начали посматривать в сторону звезд Одним из космических первенцев послевоенной отечественной фантастики стала повесть Г. Фрадкина "Тайна астероида 117-03" (1956) о странном, меняющем скорость астероиде, о полете людей Земли к нему, о встрече с чужим Разумом. А появление в 1957 году "Туманности Андромеды" И. Ефремова стало как бы призывным сигналом к изображению в советской фантастике людей и общества Будущего, борьбы человека за право утверждения в безграничном пространстве Космоса. А. и Б. Стругацкие также начинают свое творчество с космической тематики. Сами братья Стругацкие неоднократно упоминали о своей нелюбви к первым своим созданиям, и называли ранний этап своего творчества "памятником целой эпохе со всеми ее онерами - с ее горячечным энтузиазмом и восторженной глупостью; с ее искренней жаждой добра при полном непонимании, что же такое - добре; с ее неистовой готовностью к самопожертвованию; с ее жестокостью, идеологической слепотой и классическим оруэлловским двоемыслием" (71;6). Для нас первый этап творчества ("классический" научно-фантастический этап) А. и Б. Стругацких важен как момент начального "вызревания" тех "ростков" (именно в плане развития эстетического идеала и категории возможных миров), которые "проклюнулись" в дальнейшем и позволили гораздо позже определить значительную часть их произведений как "реалистическую фантастику". Первые совместные произведения братьев Стругацких - повести "Страна Багровых Туч" (1957) и "Извне" (1958). Чистовик повести "Страна Багровых Туч" в течение двух лет подвергался, по словам Б. Стругацкого, "разнообразным редакторским вивисекциям", в результате чего получилась типичная повесть "переходного периода, обремененная суконной назидательностью, идеологическими благоглупостями Фантастики Ближнего Прицела и в те же время не лишенную занимательности, выдумки, подлинной искренности..." (71;5). Данная характеристика обрисовывает суть этапа в целом. Поэтому ретроспективное исследование произведений этого периода дадим суммарно, выделив лишь два из них: повести "Стажеры" (1962) и "Попытка к бегству" (1962). Во всех произведениях того времени (1957-1962) стиль, манера изложения, сюжет, идейная установка представлены, как уже говорилось, в традиционном плане научной фантастики. Хронотоп - "чисто" научно-фантастический, однолинейный: Земля Будущего - Космос Будущего. В сюжетной мотивировке превалирует традиционный, опять-таки, прием путешествия на космическом корабле. Сюжет разварачивается в соответствии с причинно-следственным обоснованием всех событий: полет в Космос - посещение планеты возникновение проблемы - решение проблемы. Лишь в заключительной повести данного периода последняя часть сюжетно-смысловой цепочки претерпевает некоторое вменение. В финале повести "Попытка к бегству" возникает намек на вариативность при разрешении конфликтов (невозможность однозначного решения проблемы на данном отрезке времени). Оптически все произведения этого периода представляют воссоздание на всех уровнях П-возможного мира, данного в единой плоскости: Будущий мир - это мир Лучшего, Коммунистического Будущего, в котором проблемы во всех сферах решаются путем борьбы хорошего с очень хорошим. Поэтому здесь доминирует прогностическая функция в чистом виде, имеющая целью показать перспективы развития человеческого общества, основываясь на критериях социализма. Идейная направленность этих произведений реализуется в русле типичных представлений о научно-фантастическом произведении. Здесь четко прослеживается смысловая линия борьбы человека за освоение Вселенной, стремление возвыситься до уровня Создателя Мира. Подобным содержанием наполнен и эстетический идеал писателей. Показан он достаточно обнаженно: герои являются носителями какой-либо из его сторон (смелость; умение действовать быстрее, чем рассуждать). По сути идеал писателей несет отпечаток штампа, связанного с типичными идеологическими представлениями о Коммунистическом Будущем и месте в нем человеческой единицы, которая будет являться, прежде всего, усовершенствованным образцом "человека советского". Повесть "Стажеры" (92) представляет собой заключительную часть трилогии, куда входят еще повести "Страна Багровых Туч" и "Путь на Альматею". Здесь действуют одни и те же герои (начиная с юности и заканчивая зрелым возрастом). Эволюция, хотя и не слишком заметная, в характерах героев дает нам довольно наглядное представление об изменении взглядов самих писателей, поскольку именно главные герои (капитан Быков, ученые Юрковский и Дауге, инженер Жилин, стажер Бородин) являются "инструментом" для проведения писателями мысленных экспериментов в Будущем, Сюжет повести развивается параллельно движению космического корабля, который инспектирует (во главе с Юрковским) различные уголки Космоса, заселенные Землянами. Прием "путешествия в пространстве" используется при воссоздании логики П-возможного мира: посещение инспектором Марса и других планет призвано показать какие-либо стороны жизнедеятельности человека в Космосе. В каждой из раскрывается особый взгляд авторов на различные проблемы: технические, социальные, нравственно-этические. В центре этих проблем находится Человек Советский, живущий при коммунистическом строе. Есть еще и капитализм, где большинство людей - "бедняки.... которые с детства думают о старости и мечтают быть хозяевами" (92;111), Человек Советский показан с нескольких сторон: в героическом освоении Космоса, в нравственно-этическом столкновении с действительностью и, наконец, как улучшенный, но еще не совсем идеальный, вариант человеческой натуры. На первый план выдвигается социальный аспект эстетического идеала, который реализуется на идейно-тематическом и сюжетном уровнях. Центральным идейно-тематическим фокусом становится спор Ивана Жилина с барменом Джойсом, где сталкиваются две идеологические позиции: коммунистическая и буржуазно-капиталистическая. Джойс пытается доказать первичное значение денег в обществе, которые дают власть и богатство, а Жилин (к нему присоединяется и Юра Бородин) с твердокаменной уверенностью отвергает эти постулаты, выдвигая в качестве контраргументов бескорыстное служение обществу, стремление к самопожертвованию, умение работать ради будущего. Ограниченность и никчемность западного стиля жизни подтверждается сюжетными фокусами. Первый: когда Юра Бородин наблюдает разгул и пьянство посетителей кабачка в международном космопорте; второй: "конфликт на Бамберге". Быков и Юрковский пытаются доказать западным "старателям" губительность их образа жизни и, что важно, значительно в этом преуспевают. Идейно-тематические и сюжетные фокусы построены по принципу прямого противопоставления. Идейные фокусы даны со знаком "плюс", в них утверждается преимущество людей коммунизма, а в сюжетных фокусах дана отрицательная оценка жизни западного, капиталистического образца. Таким образом, социальный идеал писателей четко ориентирован в идеологическом плане. Связано это с социально-психологической ситуацией того времени (имеется в виду время написания повести), которая заставляла мыслить современников именно в таком направлении. Поэтому социальная доктрина настоящего и идеалы будущего приведены в этом произведении к единому знаменателю. На просветительском уровне эстетического идеала фигурируют две основные темы. Одна из них - тема "нищеты духа", - решается довольно тривиально, в духе борьбы лучшего с хорошим и реализуется на идейно-тематическом уровне в фокусе-споре Дауге с бывшей женой, где противопоставляются две жизненные позиции: жить как "душе угодно", и жить на благо общества, подчиняя личные интересы интересам чуть ли не всего человечества. Моральным победителем в споре оказывается, конечно же, Дауге, отстаивающий вторую позицию. Тема "разумного героизма" реализуется в споре Быкова и Юрковского и находит отражение на сюжетном уровне в фокусе, возникающем в эпизоде, когда, пренебрегая естественной осторожностью ради новых открытий, Юрковский рискует и погибает. По сравнению с повестью "Путь на Альматею" просветительский принцип вырисовывается ярче. Установка - "человек - не животное. Природа дала ему разум", - уже звучит, но не имеет еще основополагающего значения. Конфликт между человеком-богом, свершающим подвиги как само собой присущее повелителю Вселенной, и человеком, прежде всего Разумным ("Подвиг это хорошо, но человек должен жить..." (92;297)). решается в пользу Разума. Объединяющим все уровни эстетического идеала становится образ Стажеров, который в силу своей подробной "расшифровки" не становится реальным знаковым фокусом (находится в потенциальном состоянии), но действует как идейно-тематический фокус. Фокус этот выполняет роль морали. "Стажер" в произведении - человек в трех ипостасях: как единица несовершенного еще общественного механизма; как "неразумное дитя" на данном этапе развития Вселенной; и как существо, подверженное атавистическим природном проявлениям (страх, трусость, лень и т.п.). Поэтому, человек должен постоянно бороться с собой и окружающей действительностью, чтобы выйти из состояния "стажерства". В повести "Попытка к бегству" (89;289-379) начинает действовать знаковый уровень. Знаковый фокус возникает, когда сталкиваются два значения названия в просветительском и антропологическом аспектах: разумное отношение высокоцивилизованного человека, подкрепленное природными чувствами (любовь, ненависть, сострадание), к средневековой цивилизации, и желание вторгнуться и изменить течение истории "недоразвитого" общества. В социальном аспекте фокус "попытка к бегству" реализуется на идейно-тематическом уровне, подкрепляясь монологом главного героя Саула о естественном истерическом развитии любого общества. В плане проблемной ситуации мир планеты Саулы выглядит как отражение некоторых моментов исторического развития человеческого общества двадцатого века. Заключенные "котлована" явно ассоциируется с заключенными фашистских "лагерей смерти". Ассоциативность возникает и на интонационном уровне, где в интонации обреченности, связанной с ощущениями землян, постоянно звучит кашель заключенных, резко контрастирующий с общим безмолвием окружающей природы. Сравнивая произведения первого этапа творчества с "базовой моделью", можно отметить, что эстетический идеал авторов того времени нацелен на приведение к общему знаменателю идеалов будущего с идеалами общества социалистического, идеология которого была официальной в нашей стране. Это откладывает отпечаток на все составляющие эстетического идеала. В социальном плане непременным условием существования общества в будущем является идеология коммунистическая, которая, по мнению авторов, закономерно победит. Тогда, как в "Хромой судьбе" идеология социализма не престо отрицается, а показывается ее саморазрушение, невозможность позитивного развития общества, в котором идеология управляет умами и чувствами людей. Просветительский аспект в "Хромой судьбе" является доминирующим: духовность и ясный ум - те критерии, которые позволяют человеку выстоять, но потерять свое лицо. На первом же этапе просветительский принцип действует в двух планах: разум как свойство отдельного человека, который должен стараться помнить о нем всегда, в любых критических ситуациях (хотя первичным, все-таки, является сам поступок); и разум как качество присущее коммунистической цивилизации, в отличие от любой другой (логика этого постулата ярко отражается в "умной" технике землян и непонятной, а, значит, и "неразумной" технике цивилизации Странников из повести "Попытка к бегству"). Социальные принципы откладывают отпечаток и на антропологический аспект эстетического идеала. Авторы надеются преодолеть несовершенство человеческой натуры при помощи гармоничного развития общества (применение новых методов воспитания, повышение уровня культуры, медицины, технологии). Такие атавистические качества как подлость, зависть, жадность и эгоизм исчезнут с приходом высокоразвитого, технологического общества. В "Хромой судьбе" человеческая природа дана такой, какая она есть - се всеми своими минусами и недостатками (жадность, пьянство, физическая немощь). Авторы не дают рецептов для изменения, либо "ломки" натуры человека, предполагается лишь один из выходов - компенсировать слабость человечески натуры здоровым, сильным духом. Возможные миры представлены на первом этапе типом П-возможного мира, как бы расположенным в единой плоскости с действительным миром. П-возможный мир и действительный мир качественно не отличаются друг от друга. П-возможный мир здесь представляет, по сути, плоскостное "перевертывание" действительного мира при помощи однолинейного хронотопа будущего. Сюжетные направления излишне мотивированны, нравственные ситуации и дидактические установки стереотипны, построены по идеологическому шаблону и продиктованы конкретной опорой на проблемную ситуацию реальной жизни. Элементы модальности, которые являются непосредственным отражением сущности возможных миров, представлены на первом этапе лишь модальностью долженствования, и вся идейная ткань произведений находится в рамках жесткой логики: в будущем должно быть так, а не иначе. Полиморфизм возможных миров, реализованный в полной мере в повести "Хромая судьба" и воспроизводящий качественно иной принцип мышления, на первом этапе творчества братьев Стругацких отсутствует, В "Хромой судьбе" полиморфизм достигается за счет контраста, непохожести всех миров, которые отражают различные стороны человеческого бытии. На первом этапе идея о различии миров звучит в подспудном противопоставлении действительного мира (Земля прошлого и настоящего) и части П-возможного мира (реализованного через хронотоп Земли будущего-Саула).

§2. Второй этап. Формирование и развитие новых идейно-художественных принципов фантастики А. и Б. Стругацких. Второй этап творчества братьев Стругацких хронологически начинается в 1963 году, и связан он с усложнением проблематики, сюжета и стиля произведений. В данный отрезок времени (середина 1960-х годов) советская фантастика переживает наибольшую степень оживления за всю историю своего существования. Проникновение человека в Космос, гуманизация науки, постепенное освобождение от застарелых идеологических догм позволили писателям-фантастам устремиться в космические дали (сбросив вериги фантастики "ближнего прицела"), проделывать многочисленные творческие эксперименты, определяя место человеческой цивилизации в необозримой Вселенной. Популярными становятся научно-фантастические произведения, поэтизирующие первопроходческую миссию людей в Космосе: В. Журавлева, В. Михайлов, В. Савченко, Г. Альтов и др.11 Космическую фантастику этого периода можно было бы охарактеризовать словосочетанием, которое выбрали в качестве названия первой своей книги свердловские авторы М. и Л. Немченко,- "Летящие к братьям" (1964). Речь идет именно об инопланетных собратьях: не воинствующим агрессорам, а истинным гуманистам, движимым любознательностью и неистребимой жаждой контакта с близкими по Разуму, общения с себе подобными, открыта дорога в Большой Космос. И самоотверженно зажигают искусственное солнце над безжизненной планетой герои повести В. Крапивина "Я иду встречать брата" (1962). Обнаруживают и изучают следы пришельцев герои романа К. Нефедьева "Могила Таме-Тунга" (1967). Добрыми и гуманными предстают перед нами сами пришельцы в повести "Девушка из Пантикапея" (1965) того же автора. Добрососедство, бескорыстная, ненавязчивая помощь - именно это движет героями космической фантастики середины 1960-х годов. И если даже летит к Земле корабль с фарсанами ("Фарсаны" С. Слепынина, 1966 год), фантаст пытается всесторонне разобраться: что же их породило - злонамеренных биороботов? Жутковатая история нужна ему вовсе не затем, чтобы развлечь читателя острым сюжетом, а для того, чтобы заставить задуматься о неизбежности иных вариантов развития науки, возможных и на нашей планете, В фантастике 1920-1930-х годов Космос был стихией страшной, подавляющей. Трепет перед Пространством настолько вошел в традицию, что наложил отпечаток и на "Туманность Андромеды" И. Ефремова (эпизоды на планете Железной звезды), "Страну Багровых Туч" А. и Б. Стругацких, "Детей Земли" Г. Бовина, "Тайну кратера Арзахель" А. Шалимова и др. В середине 1960-х годов о Космосе пишут иначе: как о стране постижимой, соизмеримой с возможностями человека. Дух битвы уступает место пафосу возделывания. В повести В. Михайлова "Люди приземелья" в космосе живут, трудятся, любят как живут и трудятся, например, в Арктике. У С. Снегова ("Люди как боги"), у братьев Стругацких ("Далекая Радуга"), у Л. Мартынова ("Гианэя"), в рассказах и повестях Г. Гуревича, Е. Войскунского трудовые будни (один из рассказов Г. Гуревича так и назван "Лунные будни"), с их собственной логикой и особым нравственным колоритом, определяют эмоциональную атмосферу и фабульную канву космического повествования. Важным достижением фантастики тех лет явилось пристальное внимание не только к особым обстоятельствам (например, освоению Космоса, но и к самому человеку, являющемуся их главным участником12. Появляется ряд произведений, авторы которых тонко анализируют психологию своих героев: О.Ларионова, И. Росоховатский, братья Стругацкие и др., - и пытаются "вписать" в рационалистическую схему научно-фантастического произведения сложные социально-философские проблемы (Г. Гансовский, К. Булычев, И. Варшавский13). В фантастических повестях О. Ларионовой (небольших по объему) планы повествования умножаются глубинным пересечением научно-фантастических и художественно-психологических координат. Сюжетообразующий принцип приключения характера. Собственно фантастическая идея отходит на второй план. Иное соотношение, чем в философско-фантастических произведениях типа "Туманности Андромеды" И. Ефремова, иная поэтика, чем в утопических. Обобщенное "ефремовское" изображение внутреннего мира уступает вполне бытовой аналитической диалектике души. Во многих социально-утопических романах и повестях 1960-х годов философские идеи не столько выражены в форме мысли, сколько раскрываются через "обыкновенный" психологизм. О. Ларионова искусно сочетает топкий психологический рисунок с детализированной фантастической обстановкой, из которой вырастают символы ее произведений. В романе "Леопард с вершины Килиманджаро" (1965) таким символом является машина, предсказывающая "судьбу". Предсказание у О. Ларионовой - символ парадоксальных превращений, претерпеваемых современным знанием. В "Леопарде..." главное - установка на внутренний мир человека, хотя драматический сюжет невозможен без фантастического предсказания судьбы. Научно-фантастический и реальный, нравственно-психологический аспекты раскрывается через внутренний мир человека. Идейно-психологическая установка фантастики 1960-х годов подчас скрыта: "Под одним Солнцем" В. Новинского, "Второе нашествие марсиан" братьев Стругацких; иногда обнажена: "Трудно быть богом" А. и Б. Стругацких, "Люди приземелья" В, Михайлова; порой полемична: "Поединок с собой" А. Громовой и "Открытие себя" В. Савченко. Но все эти произведения характерны глубинным психологизмом, Даже ироническая, пародийная повесть В. Шефнера "Девушка у обрыва, или Записки Ковригина" (1965) опирается отнюдь не на родственный фантастической поэтике гротеск ( как в пародийно-фантастическом романе 1920-х годов или пародийной новелле И. Варшавского), а на психологизм. В центре "Записок Ковригина" - вечная коллизия Моцарта и Сальери, смягченная нравами 23-его века. Автор хочет показать. что и в будущем (при Коммунизме) далеко не все смогут быть ефремовскими идеальными титанами. Однако В. Шефнер не нисправергает прежние научно-фантастические идеалы. Он избирает юмор средством выражения собственной позиции. Ограниченность, педантизм, самовлюбленность уживаются у Ковригина с добротой, искренностью, самоотверженностью. Для поэта В. Шефнера фантастико-психологическое повествование - оболочка иронического взгляда на вещи, для О. Ларионовой, В. Савченко, братьев Стругацких способ размышления над социальными и общечеловеческими проблемами. У А. и Б. Стругацких объектная тема произведений перекликается с темами и проблемами фантастики того периода и отражает интерес авторов к развитию человеческого общества, его трагическому столкновению с Будущим. Главная объектная тема их произведений "разветвляется" по двум направляющим. Одна "ветвь" развивает тему вмешательства в развитие общества, другая ("Улитка на склоне", "Гадкие лебеди") обыгрывает тему общественного прогресса, В повести "Трудно быть богом" (1963) (89;380-522) развивается проблематика, уже поставленная в повести "Попытка к бегству". Проблема вмешательства впервые в советской фантастике была поставлена именно А. и Б. Стругацкими и включает, по крайней мере, два аспекта: первый - это вопрос, можно ли вмешиваться в жизнь общества "извне", даже с наилучшими целями. Вторая сторона проблемы связана с символом "попытка к бегству" и выразить ее можно так: может ли общество в своем развитии миновать определенные этапы, "перескакивать" в будущее? Концентрированное воплощение данной проблемы являет собой повесть "Трудно быть богом" (далее она поднимается в повестях "Обитаемый остров". "Малыш" и др.). Мир повести представляет собой П-возможный мир, где главный горой Антон-Румата определенными поступками призван ответить на вопросы, волнующие авторов в свете обрисованной выше проблемы. Выступая в роли индивида этого возможного мира, главный герой находится "внутри урны", и через его столкновения с данной моделью авторы доказывают мысль о том, что вмешиваться в жизнь иной цивилизации, иного человечества, значит "ломать хребет человечеству"; бескровное ли, вооруженное ли вмешательство всегда насильственно и может привести к катастрофе или обману. Название повести выступает в качестве главного вывода, морали, утверждающей мысль о том, что трудно, просто невозможно, быть богом на чужой планете, обреченным на бездействие. И, действительно, Антону-Румате выступающему в роли рыцаря, трудно равнодушно смотреть, как на средневековой планете, в королевстве Анканар, распространяется тень фашизма, как гибнут инакомыслящие, просвещенные люди. Земляне, подкрепленные могуществом науки и техники, пытаются незаметно и осторожно влиять на происходящее, они не имеют права раскрывать свое "божественное" происхождение и силу. Но Бескровное Воздействие теряет смысл, когда, под впечатлением того, как убивают его подругу Киру, Румата совершает недопустимый поступок: поднимает оружие против правящей верхушки королевства. Идейный фокус-мораль "трудно быть богом" структурно связан с идейно-тематическим фокусом, включающим в свое поле два эпиграфа: "То были дни, когда я познал, что значит: страдать, что значит: стыдиться, что значит: отчаяться. (Пьер Абеляр)", и - "Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли? (Эрнест Хемингуэй)" (89;380), Оба эпиграфа концентрируют противоречия, отражающие психологическую сторону проблемы, и связанные с нравственными ценностями главного героя. Поэтому, реально возникающая здесь инвариантная тема Выбора (на первом этапе потенциальная) является сквозной, интегрирующей все уровни эстетического идеала. На первом этапе в произведениях "Путь на Альматею", "Стажеры" проблема Выбора была дана авторами на уровне действия (герои должны были выбирать между поступком-действием или не-действием). Причем, проблема Выбора служила лишь частью общей идейной канвы произведений. На втором этапе Выбор предстает на уровне психологии, как свойство, присущее разумному человеку, и проблема Выбора становится движущей силой, основой внутреннего конфликта человека с собой и обществом. Так антропологическая и просветительская трактовка Выбора смыкается на втором этапе с ее социальным аспектом. В социальном плане Выбор служит отправной точкой для различных цивилизаций, прежде всего человеческой, в их дальнейшем развитии. Просветительский и антропологический ракурс проблемы Выбора связан с личной позицией человека, с его правом и обязанностью мыслить, отбрасывать или "включать" чувства и эмоции. Именно так показан Антон-Румата. Его человеческое "я" оказывается сильнее заранее подготовленных социальных теорий, что свергает его с пьедестала богов, но оставляет искренним человеком, способным на естественные чувства сострадания, боли, неприятия лжи. Сами А. и Б. Стругацкие назвали эту повесть началом "перелома" в творчестве, связанным с изменением социально-психологической ситуации тех лет. Задуманная в разгар "первой оттепели", призванная решать этическую проблему вмешательства высокоразвитого общества в историю низкоразвитого, в действительности повесть стала, по словам Б. Стругацкого, первой диссидентской повестью в их творчестве (37;18). К резкому повороту в идейном замысле произведения привело два факта: венгерские события и встреча Н. Хрущева с художниками в Манеже. Шок от этих событий перевернул идеологические представления авторов о коммунизме, воплощением которого в нашей стране стали беззастенчивая ложь и рьяное поругание культуры и интеллигенции. Поэтому повесть "Трудно быть богом" становится первым произведением, где братья Стругацкие защищают право интеллегенции на мысль, творчество, действие, не противоречащее ее нравственным принципам и идеалам. С этого момента интеллегенция в произведениях братьев Стругацких становится "привелегированным" классом, единственным спасителем человечества, единственным спасителем человечества, единственным гарантом Будущего. Повесть "Второе нашествие марсиан" (1966) (90;103-168) рассматривает тему вмешательства "извне". Авторами как бы проводится социологический эксперимент: регистрируется реакция общества на радикальное изменение политической и идеологической власти, причем ситуация дана жестко до предела - новая власть абсолютно чужда людям, чужда не просто в моральном, политическом, культурном смысле, но и генетически, природно. Ведь "завоевателями" выступают те же марсиане, что в романе Г. Уэллса. Подзаголовок повести гласит: "Записки здравомыслящего". Это дневник провинциального учителя астрономии. Форма дневниковых записей, фиксирующая позицию индивида "внутри урны", жесткие структурные рамки позволяют создать П-возможный мир, где главным выводом, отрицательной моралью является утверждение о том, что людям, если не всем, то подавляющему большинству, безразлично, кто над ними властвует, какова господствующая идеология, лишь бы их оставили в покое и обеспечили сносное материальное существование. Эстетический идеал показан через отрицание социального аспекта, содержание которого воздействует на антропологический и просветительский критерии. Здесь появляется проблема мещанства (уже звучавшая довольно полновесно на первом этапе), которая трактовалась критиками лишь как сатира на определенную часть общества. На самом деле проблема мещанства - лишь часть сложной проблемы, рассматривающей отчуждение от хода истории людей вообще, их неспособность к активному действию. Социальное отчуждение влечет за собой и умственную апатию: деятельный и творческий ум человека теряет способность к позитивному мышлению, превращаясь в пассивное "здравомыслие", и, даже, постоянно бунтующее природное начало в произведениях братьев Стругацких терпит поражение перед "нелюдьми"-марсианами. Эта история предстает историей предательства человека самим собой: за деньги, которые получают жители городка после сдачи желудочного сока (употребляемого в пищу марсианами), человек медленно и незаметно для себя теряет способность оставаться мыслящей, действующей личностью и самоценной природной единицей, превращаясь лишь в ходячий биологический придаток инопланетной цивилизации. Первичность социального аспекта эстетического идеала находит отражение в авторской установке-эпиграфе, который, в отличие от "сухого" сюжетного повествования, является прорывом в чувства авторов: "О, этот проклятый конформистский мир!" (90;103). В бинарном восприятии и осмыслении в обратных связях с подзаголовком "Записки здравомыслящего" возникает яркий идейно-тематический фокус, сталкивающий, одновременно, две различные интонации: ритмичную интонацию наблюдателя, констатирующего факты, и эмоционально-оценочную интонацию авторов. А. и Б. Стругацкие бросают людям обвинение в том, что, имея все возможности, располагая большими знаниями, усовершенствованной технологией, наконец, природной живучестью. человечество находится как бы в состоянии ступора, и вывести из него не в силах ни политические, ни космические потрясения. Писателей постоянно волнует вопрос: почему так происходит? Мучительно пытаясь ответить на него, они проводят в своих произведениях ряд "экспериментов", развивая проблему отчуждения человека от исторического процесса, пытаясь выяснить, в чем же все-таки состоит органичность развития общества и человека. А. и Б. Стругацкие, говоря о развитии общества, подразумевают, прежде всего, представление о прогрессе, В повести "Улитка на склоне" (88) они определяют свое отношение к этому явлению. Повесть "Улитка на склоне", написанная в 1965 году, была опубликована лишь частично в 1966 году, и в 1968 году - в журнале "Байкал". Затем повесть была осуждена официальной критикой за "идеологические перекосы" и предана забвению. И только после "апрельской оттепели" 1985 года повесть была возвращена читателям. Полновесного анализа этого произведения в критической литературе не существует, в силу указанных выше причин. "Улитка на склоне" - повесть сложная по содержанию, по структуре, острополемически трактующая насущные вопросы тогдашней жизни (которые и сейчас экстраполируются читательским восприятием), стилистически полифоническая, представляющая калейдоскоп гротескных ситуаций и хоровод сатирических и фантастических образов, воплощающих различные грани социального неразумия. Повесть играет значительное место в творчестве братьев Стругацких, так как отражает направление развития содержания эстетического идеала, связанного с представлением о грядущем будущем, о социально-разумном обществе, о месте человека, прежде всего, мыслящего, интеллигента, в новом мире, о гармонии человека и природы. Поэтому, следует остановиться на этом произведении более подробно и дать его характеристику с учетом включения в ретроспективную модель развития. Сюжет повести разворачивается по двум параллельным линиям, где главными действующими лицами являются филолог Перец и экс-летчик Кандид. Все события повести даются через призму восприятия этих героев. Есть непонятный, пугающий, бескрайний Лес с русалками, горячими болотами и прыгающими деревьями, в Лесу - вымирающие деревни с запуганными жителями. Они ведут полурастительный образ жизни и постепенно гибнут под натиском новой цивилизации "подруг", умело использующих телекинез, биоробототехнику, живущих по законам партеногенеза и использующих Лес для своих непонятных и зловещих целей, враждебных всему живому в Лесу. Есть еще некое Управление, целью существования которого является изучение Леса, его "укрощение" и обращение его чудес на пользу человеку. В повести воспроизведен А-возможный мир, построенный на принципе "антилогического" существования как Управления, так и Леса. В Лесу жизнь течет по своим законам, со своей внутренней борьбой и превращением одних природных явлений в другие, происходит процессы исконно чуждые современному человеку даже с точки зрения его природной организации. Управление, призванное решать, вроде бы, насущные проблемы освоения Леса, действует также по "антилогическим" принципам, где позитивные идеи и разумные поступки под жесточайшим контролем административно-бюрократической системы превращаются в ненормальные, и Лес из объекта научного исследования превращается в плацдарм для нападения на неподдающееся объяснениям, с точки зрения человека, будущее. Аксиомная "антилогическая" заданность возможного мира раскрывается в повести с двух точек зрения, с позиций двух различных, на первый взгляд, индивидов: Переца и Кандида. Перец - лингвист, попавший в Управление по воле случая и жаждущий найти в Лесе, в его существовании и жизненных процессах некий смысл, приблизиться, таким образом, к постижению сути человеческого бытия. Перец, пожалуй, единственный человек в Управлении, стремящийся подойти: к Лесу не как аномальному явлению, а как целесообразному природному началу, способному дать ответы на вопросы, которые Перец не смог найти в том обществе, из которого он прибыл в Управление. Перец - индивид, находящийся "вне урны" по отношению к Лесу и именно с этой позиции размышляющий о нем, Кандид же находится "внутри урны", он непосредственный участник событий, разворачивающихся в Лесу, куда Кандид попадает во время аварии вертолета. По упоминанию самих авторов, главные герои повести в определенной степени биографичны (71;372). И действительно. Перец - лингвист-японист (параллель с Аркадием Стругацким, имеющим профессию переводчика-япониста), Кандид, хотя и не астроном (как Борис Стругацкий), но также "близок к небу". Сами имена главных героев настолько выразительны, что становятся концептуальным, образным и формообразующим элементом художественного целого, концентрирующим философские и эстетические взгляды авторов. Перец - очень неудобный в общении (с обитателями Управления) человек, всегда говорящий правду, стремящийся осмыслить все события, проанализировать поступки свои и окружающих, не всегда улавливающий их скрытую подоплеку и, поэтому, невольно мешающий работе слаженного бюрократического механизма, режущий, как перец, глаза начальству. Имя Кандида выбрано авторами также неслучайно. Как и герой Вольтера, новый Кандид наблюдает и размышляет, и на ряду с этим пытается действовать, познать жизнь посредством опыта. Он является в Лесу случайным гостем, также как и вольтеровский герой в его жизненных поисках. Но в отличие от классического Кандида, который простоват и простодушен, он способен в своих помыслах достичь глубины понимания законов развития природы и общества и попытаться по-своему воздействовать на ход этого процесса. Перец и Кандид - два индивидных проявления авторской логики, призванной с различных углов зрения показать отношение авторов к сути исторического развития общества и человека, к месту этого человека в сложном, зачастую несправедливом мире, к изменению поведенческого модуля человека по отношению к природе. То, что обе позиции индивидов призваны решать общую задачу, находит отражение в композиции произведения. Сюжетные линии представлены в повести не изолированно; каждая отдельная глава о злоключениях Кандида в Лесу, о его пути "наружу", из Леса, чередуется главами о попытках Переца вырваться из обреченного круга Управления, выйти на мысленный контакт с Лесом. Такое переплетение индивидных позиций, стремление их навстречу друг другу, построение по принципу кругов с пересекающимися секторами замыкается на образе обрыва в повести. Обрыв - та логическая, сюжетная и идейная граница, общая точка соприкосновения Леса и Управления, отражающая глубокое противоречие в отношениях настоящего и будущего: необозримый разрыв между ними и непрекращающееся стремление этот разрыв преодолеть. Уже говорилось о том, что в логической структуре произведения реализован тип А-возможного мира. Но мир Управления настолько близок в своих проявлениях к действительному миру, что можно говорить о том, что действительный мир включен в картину А-возможного мира как его неотъемлемая часть, некая антилогическая симметрия Лесу. Действительный мир Управления представлен конкретными реалиями, очень близкими, а иногда даже тождественными реалиям жизни человека социалистического общества 1960-х годов. Характерным в этом отношении является описание быта и территории Управления, Это - огромные лужи; щели в дощатом заборе, через которые перемещаются люди; парк с гипсовыми купальщицами, покрытыми карандашными надписями; белье, развешанное возле прачечной; спортивная площадка с дырявой волейбольной сеткой; множество уродливых подсобных помещений, складов и гаражей. В здании самого Управления всегда "было холодно и темно, пахло табачным перегаром, пылью, лежалыми бумагами. Никого нигде не было, из-за обитых дермантином дверей ничего не было слышно" (88;16). Кроме того, хронотоп Управления достаточно четко соотнесен с возрастом Переца - он родился, как это ясно из его документов, в 1930-м году, и ему около тридцати лет. Проблемная ситуация актуализирована авторами через два принципа существовании Управления: во-первых, расхождение видимости и сути происходящего, и, во-вторых, всеподавляющий страх, который является самым главным чувством "маленького" человека в обществе. Но мир Управления не является прямозеркальным отражением реальной жизни. Это мир - изломанный до крайности, доведенный до высшей точки абсурда, во всех проявлениях (поступках, психологии героев) представляющий антилогическую цепочку. Персонажи повести днем пьют кефир, а под покровом темноты - водку; доносы на друг друга возводят в ранг государственных дел; имеют каждый отдельную трубку телефона для общения с начальством; в экстремальных ситуациях бегают по улицам в масках, громко крича и изображая видимость активной деятельности; переделывают туалеты в кабинеты и, наоборот; отчаянно лгут друг другу и боятся, боятся... Такое представление о мире Управления связано с содержанием социального принципа эстетического идеала писателей, который является доминирующим в данном произведении. А. и Б. Стругацкие отрицают подобную форму общественного прогресса, будь то безжалостный, полный презрения к людям стиль Управления, либо чуждый, полный презрения к человеческой цивилизации мир "подруг" из Леса. Авторов пугает это конкретное "наступление" прогресса, основанного лишь на прагматической и материалистической, количественной, а не качественной мере вещей, пугает не просто будущее, а Грядущее, в его страшных формах, отчуждающих человека от хода истории, руководствующихся лишь "объективными" законами, стоящих вне морали. Но писатели пытаются не впасть в крайнюю степень отчаяния и пытаются найти выход, прежде всего, выявив причину дегуманизации жизни общества, описанного в "Улитке,..". Причина этого, по мнению братьев Стругацких, состоит в попытке изменить людей, пожертвовать разумом и моралью во имя абстрактных идеалов. В повести впервые появляется мотив Противостояния (в данном случае такой форме общественного прогресса). Кандид идет бороться с "подругами", вооружившись лишь медицинским скальпелем и силой духа. Перец, став в результате развития антилогических ситуаций директором Управления, мечтает постепенно "расшатать" Управление "изнутри", при помощи гуманных методов. Надежда на осуществление замыслов героев призрачна, ведь они лишь "бунтари-одиночки", но она есть; если не для героев "Улитки...", то для реального человечества. Выход намечается в просветительских идеях. Вернуть гуманность, органичность развитию общества возможно лишь путем глубокого понимания человека и мира, в котором он живет. Понимание этого может быть достигнуто через возвращение духовности, способности размышлять, мыслить о завтрашнем дне. Главным постулатом жизни всякого человека должен стать принцип: "думать не развлечение, а обязанность" (88;21). Именно так стараются вести себя Перец и Кандид в своих злоключениях. Кандид заставляет себя постоянно думать, остаться человеком разумным в обществе людей-растений, осознавая, что его мозг "зарастает лесом" (88;131). Перец же просто болен, как он утверждает, "тоской по пониманию" (88;101). Если социальный принцип эстетического идеала дан в "Улитке..." с резко отрицательной авторской позиции, а просветительский выполняет позитивную роль, то антропологический аспект эстетического идеала вобрал в себя довольно двойственное содержание. С одной стороны, через образ Переца авторы показывают противопоставленность человека мыслящего и человека, обремененного грубыми природными атавизмами (пьянство, животный половой инстинкт и др.). По отношению к таким людям, как шофер Тузик, жизнь которого представляет "историю половой жизни" (88;50), Перец, да и сами авторы, испытывают не просто брезгливость, а откровенное отвращение. Перец полностью не приемлет образ жизни, пропагандируемый секретаршей Алевтиной: "за какую ниточку ни потяни, обязательно придешь или к любви, или к власти, или к еде..." (88;168); утверждая тем самым первичность человеческой духовности над всеми другими чувствами и желаниями. С другой стороны, авторам совершенно чужд слишком холодно-разумный, стерильно чистый от каких-либо чувств мир "подруг", для которых люди - просто "ошибка природы", "камешек в жерновах их прогресса" (88;191). Кандид, осознавая умом несовершенство человеческой натуры, сердцем не может смириться с тем, что человека считают только Животным, и готовы ради великих идей уничтожить половину человечества. Идея прогресса становится сквозной, цементирующей все идейные узлы в произведении. В социальном плане прогресс приобретает отрицательное звучание, как способ отчуждения человека от хода истории, в просветительском аспекте - прогресс, прежде всего, связан с "превращением людей в добрых и честных" (88;46). В антропологическом плане - это естественное развитие человеческой цивилизации, без чужеродного вмешательства. Главный вывод, в концентрированном виде отражающий суть эстетического идеала, состоит в том, что органичность развития человеческого общества - это не закономерная последовательность исторических событий, это нравственная и эмоциональная связь человека со временем. Как указывает Б. Стругацкий, уникальный мир "Улитки..." был создан в творческой лаборатории братьев Стругацких специально для конкретного произведения и использован лишь единожды, чтобы как можно ярче выразить определенные авторские идеи (72;25). Пород нами, действительно, возникает необычайно сложный, крайне абсурдный А-возможный мир с удивительным пространственно-временным измерением: в одном континууме сосуществуют, различными способами взаимодействуют, притягиваются и отталкиваются, пытаются поглотить друг друга три временных вектора: Настоящее, Лже-Будущее и Квазибудущее, представленные соответственно символическими образами Управления, Леса и "подруг". С особой логической структурой А-возможного мира "Улитки..." связано и особое воплощение хронотопа в повести. Если в произведениях первого этапа творчества хронотоп однолинейный, "космический", достаточно четко прослеживающий единственную сюжетную линию, то в "Улитке..." хронотоп "многослойный", двухуровневый. На одном уровне действуют изолированные хронотопы Леса и Управления, как бы отталкиваются друг от друга, пытаются защитить свои границы от постороннего вторжения. На втором уровне, внутри изолированных хронотопов Леса и Управления, действуют хронотопы Переца и Кандида, направленные навстречу друг другу, стремящиеся разрушить преграды, объединить мозаику хронотопов, символизируя, одновременно, неизбежность трагического столкновения настоящего и неизвестного, пугающего будущего, и попытку разумного человека повлиять на развитие событий, взять их под контроль. Поэтому главным элементом содержания хронотопов Переца и Кандида является принцип движения, Пути героев через хронотопы Леса и Управления. По определению Ю. Лотмана, движущихся, устремленных, имеющих цель персонажей можно назвать "героями пути" (23;445). Трагичность наших "героев пути", Кандида и Переца, заключается в том, что в антилогическом А-возможном мире, воспроизводящем собственные законы движения, устремленное движение к цели (выйти из Леса - у Кандида, попасть в Лес - у Переца) оборачивается в итоге бегом по замкнутому кругу: в финале оба остаются на начальной точке отсчета хронотопа. "Бег по кругу" также является принципом при создании фокусировки данного произведения. Но принцип этот не является в "Улитке..." монотонным и однообразным. С каждым последующим фокусом, с передвижением героев по очередному кругу приключений создается все нарастающая степень эмоционального напряжения, к финалу достигающая наивысшей точки. Разрушить трагическую замкнутость поступков и обстоятельств А-возможного мира, вселить надежду на изменение хода событий призван объединяющий все уровни произведения идейный и интонационный фокус, возникающий при прочтении в обратных связях двух эпиграфов k повести: "За поворотом, в глубине Лесного лога Готово будущее мне Верней залога.

Его уже не втянешь в спор И не заластишь. Оно распахнуто, как бор, Все вглубь, все настежь." Б. Пастернак.

"Тихо, тихо ползи Улитка По склону Фудзи, Вверх, до самых высот." Исса, сын крестьянина (88;5). Смысловое поле фокуса удерживается здесь за счет различной экспрессивной окраски этих поэтических отрывков. Таинственная, "'распахивающаяся", бескрайняя атмосфера непознанного еще будущего Б. Пастернака контрастирует с медлительным, размеренным, но непреклонным движением маленькой улитки из японского стихотворения-притчи. На грани столкновения смыслов и интонаций эпиграфов рождается символический образ-фокус "улитки на склоне". Человеческое общество, обремененное грузом исторических ошибок, невольных заблуждений и воинствующих предрассудков, подобно крошечному существу с раковиной за спиной, карабкается по восходящей, навстречу своему будущему. Продвижение это выглядит трудным, порой жестоким и пугающим человеческое воображение, но это необходимо; прежде всего для того, чтобы попять и доказать, что маленькая улитка-человек и есть то воплощение истинного будущего, той основы мироздания, без которой "склоны" грядущего могут обратиться бездной небытия. Изучая внутреннее построение повести "Улитка на склоне", невозможно не заметить, что наряду с усложнением сюжета, развитием идейной полифонии, переакцентировкой в звучании эстетического идеала, происходит развитие всех уровней структуры данного произведения, Во-первых, в повести появляются связи функционального характера, которые обуславливают зависимость параллельных сюжетов и "многослойность" хронотопа. Во-вторых, осуществляется глубокое проникновение авторов в сферу психологии своих героев, постоянно мечущихся и рефлексирующих. Отсюда, вплетаясь в сюжетное действие, активное развитие психологического уровня в произведении, где характеры героев, их жизненное кредо, сокровенные мечты, душевные страхи передаются через внутренние монологи-фокусы. Авторы пытаются спроецировать поведенческий модуль героев на их внутреннее состояние, а их психологические "выверты" связать с естественной реакцией человека на абсурдность происходящих событий. В-третьих, в повести интересно представлен уровень символических деталей и образов. Например, предмет, непременно сопровождающий Переца на протяжении его "хождений по мукам" - его старенький чемодан. Перец - всегда наготове, в ожидании поездки: либо в Лес, либо на Материк. И чем призрачнее становится надежда на путешествие, тем сильнее, совершенно невольно, держится Перец за чемодан. Для него чемодан становится единственной реально существующей вещью, позволяющей верить в изменение жизни. И даже когда, отчаявшись, Перец пытается избавиться от поднадоевшего "спутника", чемодан начинает "действовать" самостоятельно, активно "преследует" Хозяина, тем самым утверждая мысль о том, что невозможно избежать перепетий собственной судьбы. Для Кандида же такой реальной вещью, способной что-либо изменить, выступает скальпель, который от использует в качестве оружия против биороботов "подруг". В повести "Улитка на склоне" впервые появляются символические мотивы Обрыва и Потопа. Они несут здесь различные функции, но общее у них использование в различных интерпретациях в последующих произведениях братьев Стругацких. Мотив Обрыва, как грани между различными способами организации жизни, возникает также в "Хромой судьбе" и "Граде обреченном", расширясь до бесконечной границы особого мира. А огромная лужа-болото, в которой застревает машина Переца, ассоциируется у него с библейским Потопом. Кандид тоже воспринимает затопление "подругами" лесных деревень как конец света. В "Улитке..." на основе символического мотива Потопа возникает инвариантная тема Возмездия роду человеческому за неразумный и противоестественный образ жизни, которая звучит далее в повести "Гадкие лебеди" и сценарии "Туча", Но, если в "Улитке..." мотив Потопа возникает как "сопутствующий", то в повести "Гадкие лебеди" и литературном сценарии "Туча" символический образ Потопа становится центральным, вплетаясь в общую идейную ткань произведений (см. об этом в первой главе). Итак, определяя повесть "Улитка на склоне" как одно из важнейшее этапных произведений в творчестве А. и Б. Стругацких, мы имеем в виду то, что в этом произведении происходит качественное изменение в содержании эстетического идеала авторов, вследствие чего происходит смена логической структуры, отражающей воспроизведение иного, чем на первом этапе, типа возможного мира; усложняется внутреннее построение произведения; трансформируется стиллистика. Изменение в содержании эстетического идеала связано с возникновением резко отрицательного отношения авторов к любым формам развития общества, которые оставляют вне сферы действия интересы стремления конкретной личности. В повестях первого периода, в частности в повести "Попытка к бегству", в повести второго этапа "Трудно быть богом" параллельно с отрицательным отношением авторов к несовершенным средневековым обществам (миры Саулы и Анканара) соседствует еще идея о более справедливом, безоблачном, счастливом социальном устройстве. Такой тип общества Б. Стругацкий метафорически определил как "полуденный" (по названию своей ранней вещи, близкой по жанру к утопии - "Возвращение, Полдень, 22 век"). "Полуденный" счастливый мир связан в этих произведениях с Землей Будущего, хотя Антон-Румата уже задумывается о его подлинной справедливости. В "Улитке..." антилогичность и противоестественность общественной жизни ассоциируется с миром Управления и экстраполируется, кроме того, и в будущее (Лес), что заставляет читателей сомневаться в способности авторов верить в альтернативность существования "разумных" форм общественного устройства. Говоря об уникальности мира "Улитки...", указывая на качественные изменения в идейной ауре, мы, одновременно, пытаемся выделить те элементы, которые бы позволили протянуть нить "длиной в двадцать лет", к "базовой модели" - повести "Хромая судьба", и помогли бы выделить некоторые закономерности творческого процесса А. и Б. Стругацких. В "Улитке на склоне" впервые появляется тип героя, подобный Феликсу Сорокину из "Хромой судьбы". Это тип героя-интеллегента, рефлексирующего, ищущего свое место в определенном социальном и духовном пространстве, страдающего "хромотой" поступков и окутанного странностью окружающих обстоятельств. Уже в повести "Трудно быть богом" в характере Антона-Руматы намечаются "сдвиги" от "ритмичной поступи" в сторону некоторой "убогости": его непохожесть на других людей одинаковой с ним профессии, времени существования, образа жизни. Поведение и мироощущение "хромого" героя становятся той "воронкой", через которую авторы наполняют эстетический идеал конкретным содержанием, давая особую оценку его составляющим. Нравственные поиски героев обуславливают две основные темы "Улитки..." и "Хромой судьбы": Выбора и Противостояния. Основой противостояния разрушительным силам внешнего мира для героев этих произведений становится осознание себя самоценной единицей человеческой общности, способной разумно мыслить и отстаивать культурные ценности. Но чтобы сохранить способность к действию, героям приходится додать по только моральный, но и жизненный выбор, определяющий их дальнейшую судьбу. Перец выбирает путь "реформатора"; Кандид надеется на собственные руки и силу; Сорокин пытается выразить себя через творчество. Эволюция в выборе героев отражает эволюцию в идеалах писателей. Попытка мобилизовать на службу общественным идеалам творческого человека в 1960-е годы, сменяется в 1980-е годы позицией "творческого переделывания" мира: сохранение творческого потенциала и интеллекта, служение "мировому храму" культурных ценностей. Выделяя элементы сходства, необходимо также выделить и различие между "Улиткой..." и "Хромой судьбой". Прежде всего, это различные доминанты эстетического идеала. В "Улитке..." это, конечно же, социальный уровень, который является для авторов первоисточником силы и вдохновения. Во-вторых, это различные акценты в трактовке антропологического принципа эстетического идеала. В "Улитке на склоне" авторы ощущают трагическое противоречие человеческой природы. Отрицательные качества человека (страх, жажда власти, стремление к сытости, половое влечение), толкающие его на омерзительные поступки и засасывающие в болото животной тупости и полудикой ограниченности, постоянно находятся в противоборстве с другой половиной человеческого "я", с его светлым началом, отличающим разумного человека от первобытного диплодока (честность, сострадание. память прошлого, дружба, истинная любовь). Драматические коллизии судьбы Переца часто заставляют его "окунаться" в стихию противоборствующих чувств. Перец ощущает свою незащищенность перед их натиском: "Он маленький, жалкий, беззащитный на открытой всем ветрам равнине..." (88;164); и, одновременно, пытается выстоять, по потерять "внутренний стержень" понимания и доброты. В "Хромой судьбе" нет столь трагического ощущения раздвоенности человеческой натуры. Да, у человека ость недостатки, и даже лучшие не лишены некоторых слабостей, которые описаны в повести с присущей братьям Стругацким самоиронией. Эти слабости составляют неотъемлемую часть человеческого существования и уничтожить их, увы, мы пока не в силах. Нужно лишь воздействовать на отрицательные качества посредством совершенствования духа, способного обуздать "слабую" плоть. И, наконец, А-возможный мир "Улитки..." представляет, как бы, часть сложного и "запутанного" в клубок триединого мира "Хромой судьбы". По логике отражения А-возможный мир "Улитки..." близок к А-возможному миру Синей Папки, только развернутому, описанному с "достаточным основанием", способным отразить основные авторские идеи. Заключительным аккордом второго этапа творчества братьев Стругацких является повесть "Сказка о тройке" (1967) (89;180-288), продолжение "повести-сказки для научных работников младшего возраста" - "Понедельник начинается в субботу" (89;3-179), написанной еще в 1964 году. "Понедельник..." - иронично-светлая история, описывающая эксперименты молодых ученых из НИИЧАВО (Института Чародейства и Волшебства), их потрясающий научный запал, бескорыстное служение делу науки и непримиримую борьбу с администрацией и псевдопрофессором Выбегалло. В "Сказке о тройке" происходит углубление социальной проблематики, отчего произведение приобретает остросатирические черты. Здесь в центре внимания не просто '"отдельные недостатки", а сам способ, система общественной организации, воспроизводящая командно-административный стиль управления. Именно под таким углом актуализируется в повести проблемная ситуация. Сюжет повести незамысловат. Молодые ученые, Привалов и Амперян, отправляются на 76-й этаж НИИЧАВО, где находится Колония Необъяснимых явлений, и где самодурствует ТПРУНЯ. (Тройка по Рационализации и Утилизации Необъяснимых Явлений), самоорганизовавшаяся много лет назад из заброшенной на 76-й этаж инспекционной комиссии Соловецкого горкомхоза, скромно направлявшейся обследовать забитую канализацию в лабораториях профессора Выбегалло. Молодых ученых отправляют на 76-й этаж с двойной целью: заполучить некий Черный Ящик и Говорящего Клопа, а самое важное, провести "разведку боем... на территории врага неумолимого, жестокого и ни перед чем не останавливающегося" (89;184), в лице все той же ТПРУНи. Символом неограниченности власти Тройки является находящаяся в ее руках Большая Круглая Печать, с чьей помощью решается, как правило неразумно и несправедливо, судьба "необъяснимых объектов". Стиль руководства и образ жизни Тройки, несмотря на гиперболизированное, гротескное описание, явно напоминает модель реального социалистического общества того времени, когда А. и Б. Стругацкие писали свою "Сказку...". Конкретные черты характеров, манера поведения, элементы биографий и внешности членов Тройки дают читателю легко узнаваемый "портрет" всей бюрократической власти с ее ограниченностью, пустотой, принципами, даже не двоемыслия, а многомыслия-хамелеонства; с ее отрицанием нового, выбивающегося за рамки определений Краткого Курса и Большой советской энциклопедии. Само название, "тройка", содержит прямой намек на некие "судебные формирования" в годы сталинских репрессий. Абсурдность названия усиливается тем. что членов Тройки вовсе не трое, а четверо. В ее состав случайно попадает небезызвестный профессор Выбегалло, привлеченный в качестве "научного эксперта". Быстро уловив смысл "работы" Тройки, молодые ученые всяческими мирными и волшебными способами ("Не автоматы же там применять..." (89;186) пытаются повлиять на решения ТПРУНи. Но безуспешно. Тройка самодурствует до тех пор, пока на 76-м этаже не появляются два "главных" волшебника - Федор Симеонович и Кристобаль Хозевич. Лишь силой своей волшебной власти они изгоняют Тройку. Итак, в повести господствует стихия победоносного смеха, однако в этом смехе можно расслышать и нотки растерянности; это связано с сомнениями авторов по поводу быстрого "ухода" Тройки, Поэтому существует два варианта финала повести. В первом варианте (журнал "Ангара", 1969 год), когда время социальных реформ в реальном обществе уже катилось к закату, молодые герои оказываются бессильны перед управленческим двигателем. В "Смене" (1987 год), в период новых надежд на обновление общества, Тройка изгнана, хотя и не без постороннего вмешательства, В "Сказке..." реализован А-возможный мир. 76-й этаж - мир со своими особыми законами жизни, где соседствуют сказочные персонажи, доисторические птеродактили и инопланетяне. И это вполне удается даже вопреки разрушительной деятельности Тройки, которая в этом аксиомном мире предстает как антилогический полюс противодействия гармоничной сфере "необъяснимых объектов". Уродливость принципов существования Тройки является отрицательной доминантой, пронизывающей все уровни эстетического идеала, выступает в роли анти-идеала. Центральным становится фокус-название "Сказка о тройке", который во взаимодействии с эпиграфом образует единое смысловое поле: "Эх, тройка? Птица-тройка, кто тебя выдумал?" (Н. Гоголь) (89;180). Установка названия на вымысел, сказку, в совокупности с риторическим эпиграфом из "Мертвых душ" (произведения, известного яркой социальной окраской) заставляет сомневаться в сказочности сюжета, подойти критически к осмыслению ситуации типа "в некотором царстве-государстве". Установка на сказочный вымысел резко контрастирует с подзаголовком повести, напоминающим параграф бюрократического протокола, подчеркивает "документальность" описанных событий: "История непримиримой борьбы за повышение трудовой дисциплины, против бюрократизма, за высокий моральный уровень, против обезлички, за здоровую критику и здоровую самокритику, за личную ответственность каждого, за образцовое содержание отчетности и против недооценки собственных сил" (89;180). Кажется, что братья Стругацкие с некоторым даже умилением, как перед древними ископаемыми, вводят в круг повествования своих персонажей. Тройка - не безликое, аморфное формирование, у каждого ее члена - своя "визитная карточка", определенный угол поворота, ассоциирующийся с реальными гранями социального неразумия. Например, вот что выясняется из характеристики, данной участникам Тройки Говорящей Козой. Отличительной чертой характера Хлебовводова является "высокая социальная живучесть и приспособляемость, основанные на принципиальной глупости и на низменном стремлении быть ортодоксальное ортодоксов" (89; 279). Главная черта Фарфуркиса -"осторожность и предупредительность, иногда сопряженные с риском навлечь на себя недовольство начальства, но всегда рассчитанные на благодарность от начальства в последствии..." (89; 280). Таким образом, А. и Б. Стругацкие рассуждают не об абстрактном социальном зле, а сужают рамки до пределов достаточно узнаваемых, с конкретными, хотя и типизированными характерами, имеющих аналог в действительности, указывая тем самым ориентиры анти-идеала. Калечущей силе бюрократического механизма противопоставлены интеллект, знания и способность рассуждать молодых героев повести, Эти критерии выступают в качестве позитивных в просветительском плане. Поэтому процесс "перевоспитания" Тройки Привалов и Амперян питаются начать о простой вощи - научить их думать. Но тщетно. Разум членов Тройки спит, впрочем также как и их чувства, и ничто не способно вывести его из летаргии. Антропологический принцип эстетического идеала в "Сказке..." основывается на бинарном понятии "молодость - старость". И если молодость однозначно ассоциируется у братьев Стругацких с чистым, прогрессивным началом, незамутненным пороками и возрастными недостатками, то понятие зрелости (старости) имеет двоякое содержание. Образы добрых волшебников Кристобаля Хунты и Федора Симеоновича проецируются на качества зрелой мудрости, справедливости, доброты и понимания, а образы членов Тройки связаны с косным, тормозящим началом, не способным к конструктивному, творческому мышлению. Такая точка зрения А. и Б. Стругацких обусловлена, по нашему мнению, социальной позицией авторов. В обществе конца 1960-х годов консервативные силы были представлены, в основном, старшим поколением, неразрывно связанным идеологической пуповиной с казарменным социализмом. Им противостоял лагерь "шестидесятников" - писателей, ученых, интеллегентов, пытавшихся провести в жизнь идеи демократии, творческой свободы и разумного служения общественному прогрессу. Хотя им, молодым, порой и не доставало жизненного опыта и трезвости в оценках происходящего, что, впрочем, в большой степени компенсировалось искренней верой в лучшее будущее, справедливое социальное устройство и огромным чувством жизненного оптимизма. Итак, обобщая сказанное об основных особенностях второго этапа творчества братьев Стругацких, необходимо отметить, что этот период - особый в их творческой биографии. Это время, когда, на наш взгляд, сформировались основные характерные принципы творческой лаборатории авторов: критическое отношение мыслящего человека к окружающей действительности и самому себе; экстраполяция поступков и событий в будущее, постоянный поиск позитивного начала, способного образовать "внутренний стержень" человека; неустанные попытки наполнить мир самым высоким смыслом существования - духовностью и гармонией с природой, Второй этап отличается от первого содержанием эстетического идеала, прежде всего - его социального аспекта. От однозначного, положительного восприятия будущего (в лице социализма) А. и Б. Стругацкие постепенно приходят к мысли о сложности социальных процессов, обусловленных множеством составляющих, главной из которых является положение конкретного человека в том или ином социальном пространство, его органичная связь с насущными проблемами своего времени. Отсюда возникает критическое осмысление идей и воспроизведенных моделей. Но авторы не запугивают нас картинками в духе "детских страшилок". Они пытаются выявить те критерии, которые несут единящее и организующее начало в противоречивый, зачастую хаотичный мир. Положительное решение намечается в процессе размышлений авторами о духовной сущности человека. Разум людской - высшее звено эволюции природы. Именно разум способен активизировать самосознание человека, "подавить" грубые проявления натуры и направить творческий потенциал человека на созидательную работу. И, если на первом этапе просветительские идеи находились в стадии формирования, то на втором они занимают место наравне с социальными мотивами. Между ними "балансирует" антропологическое содержание эстетического идеала, которое на втором этапе проявляет двойственную суть. Природное "я" человека способно изначально проявлять себя как в положительном, так и в отрицательном качестве. А разум является "лакмусовой бумажкой", способной контролировать эмоции, чувства и стремления. На первом этапе акценты в понимании человеческого естества расставлены несколько иные. Природное начало (по произведениям раннего периода) способно изменяться, и, конечно, в лучшую сторону. Дело лишь в справедливом социальном строе, высоком уровне технологии и современных методах воспитания нового человека. Все эти мысли и впечатления отразились в произведениях А, и Б. Стругацких второго периода творчества, и в первую очередь в фантастической повести "Улитка на склоне", которая является сгустком социально-просветительских идей, и в определенном смысле выступает как "программное" произведение братьев Стругацких не только 1960-х годов, но и всего последующего творчества.

§3. Третий этап. Новая жизнь традиций отечественной научной фантастики в творчестве братьев Стругацких 1970-80-х годов. Третий этап творчества братьев Стругацких хронологически более продолжителен, чем предыдущие. Основные произведения этого периода написаны А. и Б. Стругацкими в начале и середине 1970-х годов. Затем наступает десятилетний интервал, за который писатели публикуют две части своей "космической эпопеи" - "Жук в муравейнике" (94; 281-449) и "Волны гасят ветер" (94; 451-587). Перейдя в данный период времени, принятый сейчас называть "застойным", от повестей, написанных в жанре "реалистической фантастики", к произведениям научно-фантастическим, А. и Б. Стругацкие, вопреки цензуре и официальной идеологии, продолжают развивать проблемы, затронутые в 1960-е годы: взаимоотношения человека и окружающего мира, судьбы человеческой цивилизации, поиска альтернативных путей развития человеческого сообщества. Процесс "углубления" в будущее, "завуалировка" социально-критических идей и размышлений научно-фантастическим каркасом, характерен для отечественной фантастики этого времени в целом. Большинство писателей, чьи имена стали известны еще в 1960-е годы, продолжали писать фантастику, разрабатывая традиционные сюжетные ходы и темы (П. Амнуэль, В. Михановский, В. Савченко, А, Днепров, С. Снегов и др.)14. Параллельно с установкой на будущее, характерной для научной фантастики, в 1970-1980-е годы появляется ряд произведений, так или иначе возвращающих нас к истории человечества, так называемая "историческая фантастика" (А.Алексеев, К.Булычев, Ю. Медведев. Г. Шах и др.)15. На этом, довольно однообразном фоне ярким пятном выделяются философско-лирические рассказы В. Шефнера и В, Колупаева, "реалистически-фантасмагорический" цикл повестей о Великом гусляре К. Булычева, а также повести Г. Прашкевича, близкие по жанру к "реалистической фантастике"16. Поскольку данный период творчества братьов Стругацких наиболее изучен критиками и исследователями (30), (35), (53), (61) и др., нашей задачей будет являться общая характеристика эстетического идеала на примере произведений, наиболее ярко отражающих изменение в его содержании и структуре по сравнению с "базовой моделью". На наш взгляд, по весомости идей, по способу воссоздания художественной ткани самыми значительными являются, уже ставшие классическими в отечественной фантастике, повести "Пикник на обочине" (1971), "За миллиард лет до конца света" (1974) и трилогия "Обитаемый остров" (1968), "Жук в муравейнике" (1979), "Волны гасят ветер" (1982). Рабочая идея "Пикника на обочине" (87; 149-336) возникла у авторов, когда, отдыхая за городом, они наткнулись на замусоренную туристами лужайку (72; 25). И уже гораздо позже появилась мысль о произведении, в котором Землю посетили бы некие инопланетяне, оставив после себя подобную "автостоянку" - Зону. Условная ситуация послужила бы катализатором для воспроизведения реакции человечества на неординарные события, способные изменить ход развития всей цивилизации. Центральным фокусом знакового уровня в повести становится именно символический образ "пикника на обочине", концентрирующий различные сферы значений и вариантов П-возможного мира. Возможно, что фантастическая, непостижимая человеческим разумом, полная технических загадок и грозящая смертельной опасностью, Зона, лишь место отдыха представителей инопланетной цивилизации, следовавших своим космическим путем и невольно оставивших след на планете человеческих существ. А, может быть, Зона площадка для подготовки активного вторжения "иноземными захватчиками". А, может быть, это щедрый подарок людям, "кладезь чудес", а, возможно, совсем наоборот, "ящик Пандоры"... Символический образ "пикника" служит олицетворением всего еще непознанного человеком, наполненного угрозой и, одновременно, притягательного, манящего своей таинственностью. Целью людей должно стать очищение подобных "лужаек" от "мусора", приближение к смыслу загадочных явлений, обращения их колоссальной энергии на благо роду человеческому. Такую задачу ставят авторы перед главным героем - сталкером, человеком зарабатывающим на жизнь от "чудес" Зоны, Рэдриком Шухартом. Поэтому центральным идейно-тематическим фокусом становится эпиграф, в котором актуализируется идея обращения многоликих явлений окружающего мира не во вред, а на сохранение и процветание человеческой цивилизации: "Ты должна сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать. (Р. П. Уоррен)" (87;149). Логическая структура П-возможного мира, где индивид выступает в качестве "инструмента" для доказательства авторской идеи, позволяет братьям Стругацким показать: каким образом рыжий мальчишка-сталкер, не очень образованный, по-житейски хитроватый, зачастую грубый и неуправляемый в поступках, после ряда драматических событий приходит к пониманию необходимости творить добро, ослабляя тем самым силы окружающего зла. Неподчиняющаяся человеческим законам Зона реализуется в логической структуре повести как А-возможный мир, включенный в границы П-возможного мира "Пикника...", и выступает в образе отвлеченного, абстрагированного Зла" Более "приземленное", реальное его воплощение связано у Рэдрика с проявлениями окружающего мира. Это и Стервятник Барбридж, прозванный так за исключительную подлость, жестокость и жадность коллегами-сталкерами; и бармен Тэдди, не имеющий никаких жизненных принципов, кроме денежных; и различные политические, военные силы, "присосавшиеся" к Зоне и жаждущие личного обогащения и удовлетворения собственных амбиций. Конкретное проявление Зла в "Пикнике..." имеет довольно прозрачную социальную ориентацию и отражает ракурс проблемной ситуации, В хронотопе повести, где зримо присутствует маленький городок Хармонт и Зона, а за кадром - весь остальной П-возможный мир, в событийных фокусах реализуется подспудная перекличка двух различных социальных систем. Становится ясно, что Рэдрик живет в социально несправедливом обществе, отягощенном всяческими пороками, например, жаждой власти, тягой к наживе, равнодушием. Единственным представителем "внешнего" мира, качественно отличающегося от мира Хармонта, является Кирилл Панов, молодой ученый, бескорыстный, честный, открытый, отдавший жизнь на благо науки, единственный человек, к которому Рэдрик испытывал чувство искреннего уважения и дружбы. Именно Кирилл становится "глашатаем" истины, отражающей суть просветительских идей в "Пикнике...": "Человек рожден, чтобы мыслить" (87; 334). Разум дает человеку возможность осуществить нравственный и жизненный выбор (являющийся константой П-возможного мира). Так, Кирилл погибает в надежде, что Знание обогатит человека, даст защиту от Зла" Рэдрик Шухарт делает свой выбор не сразу. В попытках добраться до Золотого Шара, находящегося в Зоне и являющегося некой "машиной желаний", он совершает много необдуманных поступков. Но, стоя перед Шаром, грязный, полусумашедший, пожертвовавший ради достижения заветной цели жизнью молодого сталкера (сына Барбрижа), Рэдрик, все-таки, находит в себе силы произнести монолог, который становится финальным фокусом, объединяющим идейно-тематический, сюжетный и ритмико-интонационный уровни произведения: "Счастья для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный!" (87; 336). Внутренняя логика саморазвития, присущая мирам братьев Стругацких, позволяет постигнуть глубину данного противоречия, попытаться "прокрутить" в мыслях возможность иных вариантов и способов решения: единственно ли верный путь для "осчастливливания" человечества выбрал Рэдрик, и возможно ли самому быть счастливым, достигнув этого ценой чужой жизни... Просветительские идеи повести тесно связаны с антропологическим аспектом эстетического идеала. Не смотря на частые ошибки в жизни, Рэдрик считает свою душу "непродажной", способной испытывать муки совести. Совесть, как исконное, врожденное, но зачастую "загнанное" в самые темные уголки натуры, чувство, является главной опорой, двигателем поступков человека. Тандем совести а разума поможет человечеству выжить и развиваться дальше, поможет выбрать правильные решения, которые для А. и Б. Стругацких равнозначны добрым. Не рациональным, не перспективным, не прогрессивным, а именно добрым. В социальном аспекте эстетического идеала - два пласта. Первый философского плана, связанный с темой Прогресса, судьбы человеческого общества и концентрирующий противоречия в символическом образе "пикника на обочине". Другой пласт отражает логику П-возможного мира, который выступает в качестве анти-идеала, В противовес хармонтскому обществу братья Стругацкие думают о таком социальном устройстве, где не только "бог за всех, а каждый сам за себя", а где ощущается общность интересов отдельного человека и остальной части общества, где обеспечивается социальная справедливость, а "деньги нужны для того, чтобы о них не думать" (87; 250), и где недопустима идея о человеке-винтике. Сравнивая повесть "Пикник на обочине" с повестью "Хромая судьба", необходимо отметить, что произведения эти отличаются не только идейными установками, сюжетной канвой, объектной темой, но имеют, прежде всего, различие в содержании эстетического идеала, и, что важно, принадлежат к различным разновидностям фантастики. "Пикник..." - повесть научно-фантастического плана, "Хромая судьба" возродила линию "реалистической фантастики". Это, в конечном счете, определяет большее их отличие, чем сходство. В "Пикнике,.." доминирует социально-философская сторона эстетического идеала, где авторы питаются выяснить расстановку сил добра и зла в его пространственно-временных эволюциях. В "Хромой судьбе" социальный уровень идеала более "конкретен", его трактовка связана с принципами существования и реалиями конкретного общества, отнюдь не фантастического, Антропологический уровень эстетического идеала в "Пикнике,.." обусловлен достаточно четко социальными обстоятельствами. Авторы пытаются доказать идею о том, что в социально-справедливом обществе возможно иное "природное" содержание человека, лишенного эгоизма, рвачества, нравственных пороков. Здесь ощущается перекличка с произведениями первого этапа, В "Хромой судьбе" антропологический уровень гораздо ближе по характеру связи к просветительским идеям, что определяет в эстетическом идеале авторов большую зависимость человеческих качеств не от социальных критериев, а от способности разума обуздать отрицательные черты натуры. В структуре "Пикника..." и "Хромой судьбы" также ощутима заметная разница. Четырехчастная композиция "Пикника..." как бы призвана отразить движение авторской мысли. Каждое посещение Рэдриком Зоны (их всего три) - ступени восхождения героя к постижению истины, через разочарования и надежды, к осознанию мысли о неизменной первичности добра, его необходимости. В "Хромой судьбе" нет четкого конструирования частей. Конечно, существует условное деление на главы, но, скорее, отдельные элементы "мозаики" стремятся к воссоединению, и поэтому в повести некоторые "странности" обстоятельств чередуются с сатирическими картинками-сюжетами; а воспоминания героя воздействуют на последующее принятие решений; а поступки его, опять-таки, влекут за собой множество "таинственных" последствий. Принципы создания фокусов в данных произведениях соответствуют композиционным принципам. В "Пикнике,.." - "раскручивание", выявление внутреннего потенциала главного героя через кризисные, экстремальные ситуации. В "Хромой судьбе", как уже указывалось во второй главе, фокусы, принадлежащие различным типам возможных миров, построенные по различным принципам, имеют множественное пересечение смысловых полей, Несмотря на видимые различия данных повестей, можно отметить и некоторые черты, сближающие их и позволяющие говорить о "кисти одного мастера". Прежде всего, это герой. Рэдрик Шухарт, хотя и не интеллегент, и не ученый (как типичный герой реалистической фантастики братьев Стругацких), но тип человека, пытающегося "встать на ноги" в борьбе с жизненными ветрами, обретя нравственные ориентиры. Он не лишен слабостей, порой бывает даже жестоким, но не умеет лицемерить, а если и обманывает кого-то, то лишь пытаясь воздвигнуть "заграждение" от окружающей действительности, больно ранящей искреннего человека. Главные герои "Пикника..." и "Хромой судьбы" имеют единое назначение - попытаться заставить людей задуматься (как впрочем и герои "Улитки...", "Гадких лебедей" или "Трудно быть богом"). Разница в том, каким образом стремятся герои это сделать. Сорокин решает воздействовать на людей через творчество; для Рэдрика авторы выбирают "фантастический" шанс - обратить силу инопланетного разума в положительную энергию, на пользу человечества. И, наконец, нельзя не отметить еще одну черту, роднящую "Пикник..." и "Хромую судьбу". Это - непревзойденное мастерство А. и Б. Стругацких использовать в своих произведениях, как научно-фантастических, так и фантастически-"реалистических", комизм ситуаций, даже в совершенно, казалось бы, драматических эпизодах, придавая тем самым фокусу наибольшую идейную и эмоциональную напряженность. Такие "вкрапления" есть уже в ранних произведениях (например, сцена с марсианской ящерицей Варечкой в погости "Путь на Альматею"). На втором этапе комизм наиболее выразительно воплощается в повестях "Улитка..." и "Сказка...", во много раз усиливая ощущение абсурдности происходящих событий; в "Пикнике..." комизм выступает в роли той силы, которая разрушает жесткую логику научно-фантастического действия, придавая героям братьев Стругацких вполне реалистические черты. Ярким в этом отношении эпизодом является сцена ужина в доме Рэдрика, где за столом с живыми людьми оказывается "живой мертвец" (биоробот) порождение Зоны, в лице давно умершего отца Рэдрика, События повести "За миллиард лет до конца света..." (90; 3-102) заставляет читателя постигнуть смысл грядущего Прогресса с точка зрения современного человека. А, и Б. Стругацкие поднимают важную проблему - ответственность людей за свой мир, за сохранение "равновесия" между плодами цивилизации и миром Природы, Тема Выбора, ставшая к этому моменту инвариантной в произведениях братьев Стругацких, является критерием для определения содержания эстетического идеала. Главный герой Дмитрий Малянов, молодой ученый-астрофизик, оказывается перед жестоким выбором. Либо активно противостоять некому "Гомеостатическому Мирозданию" в его попытках не допустить превращения человечества в сверхцивилизацию; либо прекратить всяческое сопротивление, вернуться к повседневному, обыденному образу жизни. Для этого Малянов просто должен отказаться от продолжения своей научной работы, результаты которой (в совокупности со многими другими исследованиями) способны оказать существенное влияние на изменение окружающего мира. Малянов оказывается в центре "спора" Природы и Разума. Природы, пытающейся препятствовать хаосу мироздания, и Разума, непрерывно развивающегося, имеющего целью изменить Природу. Данный спор отражает философскую суть эстетического идеала, где главной является идея о неразрывности и бесконечности противоборства сил Природы и Разума в ого попытках "завоевать" человека. Специфика данного возможного мира в том, что мы так и не узнаем окончательного решения Малянова. Авторы лишь надеются, что личный выбор, каким бы он не оказался, должен быть достойным высокого предназначения человека - быть разумной, активной силой во всех проявлениях Жизни; отзвуком этой мысли является финальный стихотворный отрывок (идейно-тематический фокус) о великом поэте-Человеке: "Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной речки..." (90;

102).

Особенность данного произведения в том, что здесь, наряду с научно-фантастическим замыслом о противоборстве Вселенной и порожденного ею же Разума, содержатся черты "реалистической фантастики". Подобная жанровая специфика имеет отражение в логической структуре повести. Здесь в картину действительного мира, воспроизводящего вполне конкретные реалии (город Ленинград, наше время, бытовые подробности) "врывается" П-возможный мир, через существование которого доказывается научно-фантастическая идея, а герою-индивиду предоставляется возможность сделать выбор в рамках "нереалистических", экстремальных обстоятельств. Такой тип структуры достаточно близок логической структуре "Хромой судьбы", хотя в ней реалии действительного мира более актуализированны и являются доминантными по отношению к возможным мирам, а в повести "За миллиард лет..." преобладают элементы П-возможного мира с его научно-фантастической мотивировкой событий. Важное отличие данной повести в том, что в "Хромой судьбе" более тесная связь между просветительским и антропологическим уровнями эстетического идеала, здесь же просветительское содержание тяготеет к слиянию с социально-философским. Спор человека с самим собой из "Хромой судьбы" в повести "За миллиард лет..." трансформирован в философский спор человека с окружающим Мирозданием. Поэтому название является идейно-тематическим фокусом, а само содержание открыто тяготеет к притчевому повествованию. Этим обуславливается большое количество идейных фокусов (в спорах, беседах, монологах), и некоторая их прямолинейность. Недостатком же данной повести, на наш взгляд, является неразвитость знакового уровня. Отсутствие обещающих, символических образов, которые бы "передавали" бы значение идей, проблем и тем на более сложный уровень понимания, преобладание рациональных установок в большей степени сближает данную повесть с жанром научно-фантастическим, чем с "реалистической фантастикой". Повесть "Волны гасят ветер" (1982) (94; 451-587) является заключительным произведением третьего этапа творчества братьев Стругацких и заключительной частью научно-фантастической трилогии, куда входят еще повести "Обитаемый остров" (1968) и "Жук в муравейнике" (1979). События трилогии происходят в далеком будущем, в миро, который сами братья Стругацкие называют "полуденным". Это мир во многом достигший совершенства, избавившийся от черных пятен социального зла, имеющий колоссальный уровень науки и техники. Первая часть трилогии рассказывает о приключениях комсомольца из будущего Максима Каммерера, попадающего на планету, пережившую ряд жестоких войн. Действие двух других частей трилогии переносится на Землю. В "Жуке..." Максим, являющийся членом организации, занимающейся охраной и безопасностью землян (КОМКОН), расследует исчезновение "космического подкидыша" Льва Абалкина, еще до рождения "запрограммированного" цивилизацией Странников. Жестокое гонение, подавление личности, неустанный контроль со стороны КОМКОНа вынуждают Абалкина уйти из жизни. В заключительной части, где Максим становится одной из центральных фигур в КОМКОНе, ему приходится столкнуться еще с одной загадкой: с появлением на Земле представителей новой человеческой сверхцивилизации - "люденов". Во всех трех частях реализован тип П-возможного мира. Идейный смысл заключается в доказательстве возможности (или невозможности) всяческого вмешательства в жизнь чужой цивилизации ("Обитаемый остров"), либо в ход развития своей собственной ("Жук...", "Волны..."). Подобная идея уже поднималась А. и Б. Стругацкими на втором этапе, сейчас же они развивают ее "вглубь". Ситуация обостряется, вопрос решается в рамках одной, человеческой, цивилизации, Поэтому гораздо ярче проявляют себя критерии нравственные, прежде всего, понятие человеческой совести, которая является для авторов главным двигателем человеческих поступков и стремлений. Категория совести становится краеугольным принципом в содержании эстетического идеала в трилогии, несмотря на различные сюжетные и смысловые нюансы. В социальном плане совесть должна стать "контролером" для всяческих политических и социологических экспериментов. А ее отсутствие непременно приведет к тому, что большинство людей окажется в роли одурманенных манекенов" или почувствует себя "жуком" в чужом "муравейнике". Самим ярким символом трилогии становится название повести "Жук в муравейнике". Его содержание можно "расшифровать" следующим образом. Во-первых, человек, имеющий особый жизненный потенциал, подобно Абалкину, и несогласующийся своим поведением и индивидуальными характеристиками с остальными членами общества, может быть отторгнут, изгнан и уничтожен. С другой стороны, само человечество может оказаться в роли "жука", если развитие цивилизации приведет к появлению новых ее представителей: с высоким творческим потенциалом, огромными возможностями воздействия на мир, имеющих особые нравственные законы, отличные от общепринятых. И неизвестно, по какому пути продолжит тогда развитие род людской, В духовных размышлениях совесть выступает толчком, дающим ускорение силе разума, действующей в верном направлении. Ведь разумные, на первый взгляд, поступки и решения, лишенные четкой нравственной позиции, могут привести к необратимым последствиям. В природном плане нравственные критерии уже представляют не только родовую суть человека, но и выступают как объединяющие все высокоразвитые цивилизации, способные участвовать в позитивном преобразовании Вселенной, Таким образом, содержание всех составляющих эстетического идеала замыкается в единый круг. Объединяющим все уровни является идейно-тематический фокус-название "Волны гасят ветер", главный смысл которого можно определить следующим образом: какие бы волны ни колебали человечество, эти же волны все равно погасят ветер, который их вызывает. Человечество способно справиться с самыми, казалось бы, непреодолимыми препятствиями, применяя знания, опыт и критерии гуманности. Говоря о трилогии по отношению к "базовой модели", можно отметить те отличия, что и с повестью "Пикник на обочине". Это и различная жанровая разновидность - трилогия принадлежит к научно-фантастическому "разделу" творчества братьев Стругацких; и различная логическая структура; и отличие доминант эстетического идеала (в трилогии - социально-философская). Кроме того, наличие рациональной, научно-фантастической основы этих произведений усиливает звучание идейно-тематического уровня структуры и "сдерживает" реализацию знакового уровня. Отсюда - множество идейных споров и дискуссий, рассуждений морализаторского плана при незначительном обобщении деталей и образов. На наш взгляд, самой удачной повестью, наиболее гармонично сочетающей и научно-философскую идею и нравственные коллизии, является "Жук в муравейнике", где присутствует символическое звучание образов и интонационно-эмоциональное напряжение. В заключительной части "Волны гасят ветер" ощущается "выработанность" образов и идей, связанная, на наш взгляд, с более отвлеченным трактованием социальных идей, их отстранением от главной проблемной ситуации, излишней "завуалированностыо" их координат. Самой значимой в плане актуализации главной проблемной ситуации является первая часть - "Обитаемый остров", написанная еще в конце 1960-х годов, когда все же сохранялась некоторая возможность для писателей, вопреки официальной цензуре, при помощи научно-фантастического сюжета отобразить "дурно пахнущие реалии реального социализма" (72; 26). Будучи истинно творческими личностями, А. и Б. Стругацкие пытаются вырваться из жестких рамок жанровой специфики, обуславливающей механизмы реализации идей. ситуаций, характеров героев. Они стремятся внести новизну в звучание содержания повести "Волны гасят ветер" и преображают, во-первых, форму изложения, используя весьма сложный, но изящный прием документального изложения фактов с "лакунами" в записях. Во-вторых, при попытке освещения все новых граней научно-фантастической проблематики, используют неожиданный сюжетный ход, позволяющий "избавиться" от подробным образом разработанной линии инопланетян-Странников и осуществить намерение "возвращения из Космоса на Землю". Итак, в конце третьего этапа (начало 1980-х годов), братья Стругацкие находятся на очередном переломе творческого пути. Традиционные границы научной фантастики становятся слишком обязывающими, не дающими авторам ничего, кроме бесконечного сюжетного и формального "перестроения", "отталкивающими" социально-критические идеи, связанные с преобразованием реального социального пространства. Сужение рамок научно-фантастической литературы происходит, конечно же, не спонтанно, а напрямую отражает "внешнее" состояние общества социализма 1980-х годов, охватывающее целый спектр политических, идеологических, культурных обстоятельств. Они, в свою очередь, влияют на издательскую политику. Поэтому, критически настроенный в социальном отношении эстетический идеал писателей А. и Б. Стругацких не получает адекватного воплощения на материале лишь научно-фантастических произведений.

§4. Четвертый этап. Расцвет "реалистической фантастики" братьев Стругацких в 1980-1990-е годы. Момент уточнения "базовой модели" является, как уже указывалось, заключительным этапом ретроспективного анализа. В его результате (уточнения) появляется возможность воспринять не только саму "базовую модель", но и все творчество писателей в качестве единого "потока", глубже проникнуть в авторскую "кухню", попытаться понять своеобразие тех или иных принципов. Вначале постараемся выделить те черты, которые, на наш взгляд, в творчестве братьев Стругацких выполняют роль устойчивых, традиционных при воссоздании художественных миров. Сразу отметим, что самым значительным в этом отношении является второй этап (1960-е годы). Хотя первый этап играет роль "установочного", самым важным моментом здесь выступает сознательное стремление авторов отразить в научно-фантастическом произведении конкретно-исторические, этические идеалы. Способность братьев Стругацких облекать абстрактные идеалы в "видимые" одежды - самый важный принцип творчества, воспринятый писателями из раннего периода и реализованный на последнем этапе способом "закручивания" многочисленных идей, идеалов и смыслов в одной точке, где соприкасаются будущее и прошлое, фантастика и история, точке воспроизведения проблем человека, живущего в дне настоящем. Из второго этапа, связанного с "Хромой судьбой" единой жанровой доминантой, в "базовую модель" и последующие произведения "перешло" несколько моментов. Во-первых, две главные объектные темы: Выбора и Противостояния. Конкретное содержание этих тем обуславливается содержанием каждого произведения, но общий смысл остается одинаковым на протяжении всего творчества: человек должен сделать выбор, не противоречащий его нравственным идеалам, выбор, дающий возможность реализовать себя как личность и быть достойным человеческого предназначения - преобразовывать окружающий мир. Во-вторых, социально-положительный настрой авторских идей первого этапа сменяется на втором ярким социально-критическим пафосом, наполняющим произведения "реалистической фантастики", в том числе и "Хромую судьбу". Но на втором этапе А. и Б. Стругацких интересуют социальные корни зла, несправедливости, глупости, а в "базовой модели" важным оказывается поиск нравственных корней. В-третьих, доминирование просветительских идей в "Хромой судьбе" является закономерным результатом долгих размышлений братьев Стругацких в 1960-е годы о путях преодоления противоречия между интересами отдельной личности и окружающей его социальной сферой. Поиск позитивных общественных направлений заканчивается "тупиком", А. и Б. Стругацкие не видят ни в одном из способов социального устройства гармоничного взаимодействия указанных составляющих. Поэтому, в "Хромой судьбе" именно идеи просвещения: созидательная энергия разума, активная творческая деятельность, свобода художника, - способны оказать влияние на изменение состояния общества. Отсюда в произведениях второго этапа, в "Хромой судьбе" и в последующих произведениях - герой-интеллегент, "выламывающийся" из серой "социальной массы" и несущий заряд просветительских идей. Важно также, что в "Хромой судьбе" появляется тип А-возможного мира, воспроизведенного в "Улитке на склоне" и служащего в роли одной из частей сложного, неоднозначного, "перепутанного" мира. Из сюжетного описании А-возможного мира "Улитки..." вырастает образ обрыва в "Хромой судьбе" как символа границы и места взаимопроникновения разнородных явлений мира. И, наконец, существенным является структурное сходство "базовой модели" с той же "Улиткой,..". Выражается это в сложности и "многослойности" хронотопа, в расширении символически-знакового уровня, в развитии функциональных связей, активном действии психологического уровня. Что касается третьего этапа, то в "Хромой судьбе" отразились, пожалуй, два основных момента. Это, во-первых, четкая оценочная позиция писателей по отношению к нравственным категориям, являющимся главным элементом в содержании эстетического идеала. И, во-вторых, способность братьев Стругацких придавать идеям глубокий философский смысл. В "Хромой судьбе" это происходит подобно тому" как это было в научно-фантастических повестях "Пикник на обочине" или "Жук в муравейнике", несмотря на конкретно-событийный пласт, доминирующий в "базовой модели". Во второй главе данной работы мы выделили моменты качественных изменений, позволяющих определить "Хромую судьбу" как очередную границу творческого этапа. То, каким образом эти изменения "вызрели", мы попытались продемонстрировать с помощью ретроспективного анализа" Качественный скачок обусловлен, как было доказано, изменением доминанты эстетического идеала; тяготением к слиянию просветительского и антропологического аспектов эстетического идеала; адекватным отражением проблемной ситуации, как ситуации реального мира; особой логической структурой, где на равных условиях существуют действительный и возможные миры; поворотом объектной темы, связанной с судьбой конкретного человека. Хотелось бы остановиться еще на двух пунктах, способных обратить внимание на особенности "Хромой судьбы". Скажем сначала о притчевости. На первом этапе притча как бы оказывалась "втиснутой" в жесткую логическую схему научно-фантастического произведения. Она являлась той "отдушиной", через которую авторы могли напрямую дать конкретные оценки происходящему, выразить личные чувства и "увязать" их с выводами притчи. Обычно притча давалась как описательная история одного из героев, или как "вставной" эпизод, Важной явилась способность братьев Стругацких к обобщению моральных установок. На втором и третьем этапах, кроме названий произведений, явно тяготеющих к моральным выводам ("Трудно быть богом", "Попытка к бегству", "Понедельник начинается в субботу" и др.), "проводниками" притчевости становятся сами философские, социальные, просветительские идеи авторов, реализующиеся через сюжет, образы, структуру. В эти периоды обычно произведения в целом, их повествование было сходно с притчевым повествованием, будь то "божественные" приключения Антона-Руматы, или похождения "блудного сына" Рэдрика Шухарта. В "Хромой судьбе" притчевость проявляется достаточно тонко. Различные притчевые элементы произведения несут скрытую, "завуалированную" мораль. Мораль органично "вытекает" либо из сюжетного, идейно-тематического, интонационного фокуса, либо переосмысливается через символические образы и детали. Особая логическая структура повести обуславливает различные варианты проявления притчевости. Ее искры, рассеяные внутри произведения, лишенные прямолинейности и однозначности, присущей традиционной притче, в свете обратных связей воспринимаются как единая притча. Общий смысл этой притчи выражен в названии - "Хромая судьба", и отражает главный ценностный ориентир авторов: жизнь глубока и противоречива, необходимо во всем искать скрытый смысл. Еще одна особенность "Хромой судьбы" заключается в ощутимой перекличке с идеями и ценностными ориентирами великого русского писателя М. Булгакова. Данный вопрос может стать темой отдельного исследования, поэтому попытаемся обрисовать ситуацию в самых общих чертах. Сами братья Стругацкие не раз признавались, что именно творчество М. Булгакова служило для них нравственным и эстетическим источником (69; 3), (71; 375), (71; 414). Повесть "Хромая судьба" стала тем произведением, где эта связь нашла отражение не только в идейном сходстве, но и в интеграции тем, элементов сюжета и даже в прямых ссылках на личность Великого Мастера, М. Булгакова. Для А. и Б. Стругацких, как и для М. Булгакова, в качестве главного ценностного ориентира выступает духовная честность и творческая независимость, которые авторы пытаются "преломить" в судьбе художника, ибо именно в ней человеческие коллизии времени выражаются и переживаются с наибольшей остротой. Также, как и для М. Булгакова, для братьев Стругацких "Хромая судьба" становится символом неизбежности духовной Голгофы, а неудачи и трагизм - неизбежностью "своего пути". Подобно Мастеру, для которого Иешуа является знаком гармонии, дающей опору в смятении и разрухе души, герой А. и Б. Стругацких ищет эту опору в своем творчество. И в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита", и в "Хромой судьбе" явно превалируют идеи общечеловеческого плана, где основополагающей является мысль о победе Жизни над Судьбой. Но главное отличие этих произведений в том, какую позицию выбирают художники в финале. Булгаковский Мастер, пройдя большую часть пути, не выдержав, "останавливается", отказавшись от "света" ради "покоя", обретя последний приют уставших, обессиленных в бесконечной борьбе со Злом. Сорокин из "Хромой судьбы" как бы получает "благославление" самого Михаила Афанасьевича продолжить борьбу за отстаивание истинных духовных ценностей, что утверждает героя в мысли принять тяжесть своей миссии и идти в этом до самого конца. В первой главе мы подробно говорили о некоторых произведениях, следующих за "Хромой судьбой", в связи с обоснованием концепции возможных миров. Здесь же нам хотелось бы остановиться на моментах, связанных с изменением содержания и структуры эстетического идеала, по сравнению с "базовой моделью" в повести "Отягощенные злом", романе "Град обреченный" и пьесе "Жиды города Питера...". В романе "Град обреченный", опубликованном вслед за "Хромой судьбой" в 1988 году в журнале "Нева" (86) и написанном в жанре "предупреждения", объектной темой выступает, как и в 1960-е годы, трагический путь развития человечества. Тип А-возможного мира позволяет показать логику существования не просто отдельной несовершенной общественной системы, а в обобщенном виде представить неразумность жизни всего рода людского на протяжении длительного исторического отрезка. Эстетический идеал авторов, где доминирует социальный уровень, нацелен не просто на констатацию фактов и расстановку явлений по принципу "хорошо-плохо". Авторы пытаются активизировать поиск выхода из социального "тупика" и продумывают свой вариант видения гармоничного общества, своеобразного "положительного антипода" "граду обреченному". Также, как и в "Хромой судьбе", братья Стругацкие даже в разъединенности и "раздерганности" явлений А-возможного мира пытаются уловить единый смысл, который позволит обрести надежду на обновление. В отличие от ранних произведений, где содержание эстетического идеала, вернее одного из его уровней, обуславливало оценку других, здесь писатели пытаются выявить тесную взаимосвязь между всеми составляющими. А. и Б. Стругацкие ощущают потребность донести до читателя идею глубинной связи между различными формами проявления человеческой жизнедеятельности. И если в первый период творчества идеальное социальное устройство было первопричиной для содержания просветительских и антропологических идей, как бы инерционно влияло и на уровень науки, техники, и на внутренние качества человека, то сейчас главная суть эстетического идеала заключается в том, что преуменьшение или преувеличение роли одной из составляющих может повлечь необратимые последствия, вывести мироздание из равновесия, обречь его на хаос. Только взаимообусловленность социальных факторов, духовных и культурных ценностей, нравственных критериев, разумное их взаимодействие в единой человеческой среде обитания, поможет человечеству выйти из состояния подопытных "карасей", позволит строить "град надежды". Фантастическая повесть "Отягощенные злом" (1988) развивает объектную тему научно-фантастической повести "Пикник на обочине" (1971). Это превращение Зла в Добро. Поиск истины - что есть Добро, и кто является его носителем. Доминирует в повести социально-философский уровень, где основной идеей является применение для лечения "язв" человечества не "хирургических", а "терапевтических" средств. Категория Зла предстает в двух ипостасях: в ее философско-обобщающем значении, как "божественное" порождение, отягощающее Добро; и в социально-конкретном проявлении - через логику отражения П-возможного мира. Через притчевые эпизоды с Равви, Иудой и другими библейскими персонажами, которые изначально разрушают логику притчи, поскольку построены на принципе пересоздания, "переписывания" заново эпизодов Библии, авторы взрывают привычные стереотипы мышления, "выворачивают" их "наизнанку". Это заставляет читателя задуматься над глубиной мысли о неразрывном существовании Добра и Зла, об их активном противоборстве. Идея о силе, творящей Зло и ищущей способ обратить его в Добро, перекликается с идеями булгаковского "Мастера...". Но, если Воланд ищет единственного Человека, чтобы спасти его и увести из "пакостного" мира, то Демиург направляет энергию на поиск Человека, способного активно "внедриться" в "злую" атмосферу и изменить ее. А, и Б. Стругацким совершенно чужда позиция "непротивления злу". Бороться необходимо, но вопрос в том, каким образом? Уже пройден писателями этап понимания борьбы со злом, подобно тому, как это делает Кандид из "Улитки на склоне" (идет "на бой" с прозекторским скальпелем в руках); исчезла надежда на преодоление зла путем установления социально справедливого строя; бледнеет идея о преодолении зла через свободное художественное творчество. На передний план выдвигаются те сродства борьбы с мировой несправедливостью, которые сродни постулатам христианского милосердия и проповеди добра, возвышающих человека до звания Учителя, способного повести за собой, В роли Учителя может выступить только истинный мудрец, наделенный терпением, готовый к самопожертвованию, обладающий высшими качествами: честностью, совестливостью, широтой души. Тяготение к философско-обобщающему выражению эстетического идеала обуславливает некоторые особенности структуры повести "Отягощенные злом". Это и вставные библейские притчи; и "рукописная" форма, позволяющая выделить оценочные моменты; и, наконец, значительный пласт идейно-тематических фокусов, где самыми важными являются эпиграфы: "Из десяти девять не знают отличия тьмы от света, истины от лжи, чести от бесчестия, свободы от рабства. Такоже не знают и пользы своей. (Трифилий, раскольник)" и - "Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо" Имя рабу было Малх. (Евангелие от Иоанна)" (90; 494). Первый эпиграф отражает суть нравственно-философских исканий писателей; другой связан с притчевыми сюжетами в повести, которые братья Стругацкие реконструируют сообразуясь со своими внутренними ощущениями и впечатлениями, тем самым подталкивая читателя к мысли, что, возможно, в действительности все происходило совсем иначе, чем это принято считать, Пьеса братьев Стругацких ""Жиды города Питера...", или Невеселые беседы при свечах" (95; 301-342), написанная в 1990-м году, стала завершающим аккордом их творчества, духовным завещанием тому поколению, которое пришло на смену "шестидесятникам". Если "Град обреченный" - роман-предупреждение, повесть "Отягощенные злом" - социально-философская фантастика, а повесть "Хромая судьба" - "реалистическая фантастика", то "Жиды города Питера..." - пьеса (единственная в творчестве А. и Б. Стругацких), сочетающая, пожалуй, элементы всех указанных выше жанровых разновидностей, Как и в "Хромой судьбе", в пьесе с одинаковой силой задействованы действительный мир. отражающий вполне конкретные реалии, и П-возможный мир, вторгающийся в реальность фантастическим "потоком" и помогающий раскрыть авторские идеи. Как и в "Граде...", в пьесе ярко звучат социально-обличительные установки, отражающие суть обывательского сознания и поведения. Форма пьесы, с ее символикой, обобщающими ремарками, идейными столкновениями в спорах сближает социальный план в пьесе с философским звучанием, подобно повести "Отягощенные злом". Обличительная установка пронизывает все уровни пьесы, начиная с объектной темы и заканчивая интонационным уровнем. Сам жанр - "комедия", название и эпиграф: "Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами" (95; 301), - представляют центр фокусировки. В прямом значении, в соответствии с указанным жанром, возникает ощущение пародийности, гротескности, то при концентрации восприятия смыслового ядра в целом, произведение окрашивается драматическим звучанием. В центре внимания - небольшая компания пожилых людей, чей социальный и духовный статус на момент происходящих в пьесе событий можно определить категорией "обыватель". Когда-то они были людьми разных профессий, взглядов, но их дела и поступки - уже в прошлом. Цепь трагикомических ситуаций начинается с того, что еврею Пинскому приносят непонятную повестку с угрожающим смыслом. Затем события катятся как снежный ком: такие же повестки некий Черный Человек приносит профессору Кирсанову, пенсионеру Базарину и даже сантехнику Егорычу. В повестках указание: сдать свое имущество под опись и явиться в условленное место. Отличие в повестках есть, в них по-разному определен "статус получателя" - от "жида" Пинского и "богача" Кирсанова до "мздоимца" Егорыча. После этого возникает полная неразбериха, выяснение отношений, паника, непонимание. Пьеса заканчивается неожиданно: когда все герои уже успевают смириться со своим положенном, действие повесток внезапно отменяют... При переосмыслении сюжета пьесы возникает совершенно особый образ. Герои "комедии", независимо от их социальной и духовной ориентации, прежде всего - "рабы", а при более внимательном анализе оказывается, что они не просто "рабы по собственному желанию", а доведенные до этого позорного состояния всем ходом исторического и духовного развития нашего общества. "Комедия" оборачивается подлинной трагедией, прежде всего, для них самих. Рефреном названия пьесы звучит строка М. Цветаевой: "В сем христианнейшем из миров поэты - жиды?", Слово "жид" уже давно превратилось в термин, обозначающий изгоя, инакомыслящего. "Жид" - уже не национальность, а социальный диагноз. И в пьесе все становятся "жидами", все, кого власть "берет за горло"... В пьесе достаточно четкая знаковая заданность. Символический уровень представляет собой как бы два мира с резко очерченой границей: Свет и Тьма. Внутри этих понятий варьируются различные мотивы. Свет: свет за окном от снега, свет свечи, электрический свет. Тьма: темнота в квартире, темнота в городе, непроглядная тьма... Все оттенки значений наполняют символический уровень глубоким звучанием. Оттенки Света ассоциируются с различными проявлениями душевного и эмоционального состояния героев. Варианты символа Тьмы указывает на все более угнетающее действие внешних неизвестных (а, может быть, и известных героям) сил. Центральным фокусом, который объединяет несколько уровней, является финальная сцена пьесы. Когда Черный Человек приносит указание об отмене повесток, взбудораженные предыдущими событиями, младший сын Кирсанова Сергей и его друг избивают посланца. И вдруг "начинает звонить телефон, и звучит долго, но все стоят в полном остолбенении, и никто но берет трубку" (95; 342). Этот кульминационный момент стягивает в единый узел сюжетный, знаковый и интонационный уровни. Финальная сцена заменяет обычную в притче мораль, на ее основе возникает несколько путей дальнейшего развития событий. Во-первых, возможность избавиться от "внутреннего" и "внешнего" рабства; во-вторых, окончательно дать себя "закабалить"; и, в-третьих, вступление в действие иной силы (представителями которой являются сын Кирсанова Сергей и его друзья), ее активность может вообще привести к непредсказуемым результатам. Конкретные факты в "Жидах...", как и в притче, даются через отдельные реалии. Несмотря на то, что определено место и время действия, конкретные факты проходят момент отстранения и преобразуются в некий возможный мир, где единственным и самым конкретным фактом является победа тоталитарных сил. В создании возможного мира участвуют элементы различных уровней. Сюжетный уровень (уровень бытовых реалий) создает определенный фон, на котором разварачиваются событии (телевизионные передачи, газеты, песни и т.п.). Знаковый уровень участвует в создании светового эмоционального поля. Кроме того, в отличие от притчи, информационный объем возможного мира расширяется за счет литературных, историко-социальных, культурных ассоциаций. У героев пьесы "говорящие" фамилии, дающие толчок для сравнения с романом И. Тургенева "Отцы и дети"; отдельные фокусы (связанные с появлением Черного Человека) ассоциируются со сценами из гоголевского "Ревизора"; прослеживается связь о драматургией Л. Андреева. Именно в обыгрывании литературных ассоциаций состоит одна из интересных особенностей этого произведения. Фамилии героев подчеркивают гротескность характеров и ситуаций. Профессор Кирсанов - "рослый, склонный к полноте, украшенный русой шевелюрой и бородищей, с подчеркнуто-величавыми манерами потомственного барина..." (95; 303). Олег Кузьмин Базарин - "толстый, добродушнейшего вида, плешивый, по сторонам плеши - серебристый генеральский бобрик, много и охотно двигает руками..." (95; 303). Облик героев подчеркнуто вызывающ и даже небрежен. Пинский - "длинный, невообразимо тощий человек, долговолосый, взлохмаченный, с огромным горбатым носом и неухоженной бороденкой" (95;310). Такие характеристики дают нам толчок для проведения параллелей с традиционными проблемами в литературе (отцов и детей, столкновение различных идейных позиций, взаимоотношение личности и общества), и указывают на то, что в данной ситуации все эти проблемы доведены до крайней степени обострения, а вслед за этим и - полнейшего абсурда. И, прежде всего, проблема взаимоотношений человека с другими людьми: как родителя, друга, учителя, члена общества. Авторы как бы "пробуют" своих героев на различные роли, пытаясь определить, насколько адекватна их человеческая сущность внешней оболочке. Писатели стараются отдалиться от происходящего (позиция "вне урны"), стараясь показать последствия выбора каждого человека. Форма драматургического произведения позволяет решить эту задачу, включая уровень внелитературных средств. Обобщающе-символический смысл внелитературных средств: игры света, музыки, сопровождающих звуков,- позволяет вполне конкретные реалистические обстоятельства возвысить до границ философского уровня, подобно тому, как это происходило в русской литературе начала двадцатого века. Например, Л. Андреев в пьесе "Жизнь Человека" также применил музыкальную, пластическую, свето-цветовую линии композиционного построения (13; 76-97). Возникает параллель с пьесой "Жиды города Питера..." в использовании символических образов Света и Тьмы, В пьесе Л. Андреева жизнь Человека, его судьба связаны с образом светильника, зажженого неведомой рукой. Светильник - символ кратковременности человеческой жизни, обреченности его в единоборстве с Судьбой. В пьесе Л. Андреева постепенно "накапливается" контраст борьбы света и тьмы, который находит свое кульминационное выражение в финале, когда в черном, непроглядном мраке постепенно гаснет лицо Человека (уже умершего), но так и не покорившегося своей судьбе, Обращение к символам Света и Тьмы характерно для произведений различных времен и направлений в силу того, что они относятся к архетипическим символам (28;82-110). У Л. Андреева символ Света и Тьмы выступает в одном из проявлений архетипического символа как идея об их неразрывном единстве, как неотделимых частях мирового целого. Символ тяготеет к философскому звучанию. Поэтому он более статичен, противоречие внутри его устойчиво (неизбежность близкого конца - непокорность Судьбе). В "комедии" братьев Стругацких аспекты символического образа Света-Тьмы непосредственно участвуют в создании возможного мира, и его различные градации (множество разноцветно освещенных окон; отсвет уличных фонарей; низкое светлое небо; электрический свет гаснет - зажигаются свечи; гаснут фонари на улицах - освещенное небо за окном гаснет; город погружается в непроглядную тьму) позволяет реализовать значение символа дополнительно на сюжетном, интонационном, идейном уровнях. Значение символа, благодаря различным оттенкам, варьируется в различных сценах, находя логическое завершение в финале. Зоя Сергеевна, жена профессора Кирсанова, падает на колони около избитого Черного Человека и кричит: "Свет! Свет мне дайте!", "И в тот же миг вспыхивает электрический свет. Все остолбенело стоят, ошеломленные, подслеповато моргающие" (95; 341). Противоречие достигает крайней степени: чрезмерно яркий свет производит ослепляющий эффект. Финальная сцена, являющаяся центральным фокусом, "вбирает" фокусы всех уровней и интегрирует их в единое противоречие: постоянное стремление человека к добровольному рабству, и неистребимое желание преодолеть его любыми способами. Единственно правильного решения для устранения этого конфликта в пьесе нет, да и не может быть, потому что каждый человек должен решать эту проблему самостоятельно. Возможность такого решения авторы и предоставляют читателю, Важной особенностью пьесы "Жиды города Питера..." является актуализация понятия Страха, интегрирующего все уровни эстетического идеала. Именно Страх является основополагающим звеном в цепи общественного рабства, преклонения человека перед "царями и героями". Страх заставляет человека скрывать истинные мысли и мотивы поступков. Животное чувство Страха загоняет человека в узкие рамки "обывательского" существования. Страх одно из конкретных проявлений вселенского Зла, и поэтому требует активного ему противодействия. Единственным способом избавления от Страха, по мнению авторов, будет воспитание нового поколения людей, чуждого социальных стереотипов, не отягощенного веригами идеологии и обладающего собственным взглядом на вещи. А. и Б. Стругацкие ощущают свою отдаленность от нового поколения, возрождающегося из "пепла" социализма. Ведь писатели принадлежат к той части общества, которая многие годы была придавлена глыбой Страха. Но несмотря на трагичность осознания данного факта, братья Стругацкие видят выход на "столбовую дорогу цивилизации" в направлении, позволяющем строить новый мир, избегая ошибок прошлого. Итак, проделав ретроспективный анализ творчества писателей-фантастов А. и Б. Стругацких, применив этап уточнения "базовой модели", можно выделить основные линии движения и развития эстетического идеала авторов. Социальная мысль развивалась в направлении от положительной трактовки к яркому социально-критическому выражению, обуславливая жанровую эволюцию от утопии к "предупреждению". На третьем, научно-фантастическом, этапе углубляется философское звучание социальных раздумий, а заключительный этап "впитывает" основополагающие моменты: социально-критический потенциал и философско-обобщающую канву идей и идеалов. Просветительские идеи в творчестве братьев Стругацких обладают, пожалуй, самым устойчивым содержанием, и отличаются отдельными нюансами. Так, на втором этапе творчества главный герой -рефлексирующий интеллегент, ищущий Знания и Понимания о своем мире и мире Будущего. На заключительном этапе просветительские идеи направлены на активное воздействие, творческое изменение окружающего мира, мира сегодняшнего, отражающего определенные повороты главной проблемной ситуации эпохи. Содержание антропологического аспекта подвергается значительной переакцентировке. От однозначного понимания природы человека, обусловленной социальным критерием (первый этап), через трагическое ощущение "раздвоенности" натуры (второй этап), братья Стругацкие приходят к мысли о естественности подобного состояния человека, о "соседстве" и даже неразрывном единстве двух сторон натуры - "темной" и "светлой". Начало заключительного, четвертого, этапа в творчестве А. и Б. Стругацких, повесть "Хромая судьба", со сложной логической структурой, "переплетением" составляющих эстетического идеала, послужила толчком для дальнейшего углубления мысли о сложности, противоречивости и диалектическом развитии окружающего мира. Взаимодействие уровней эстетического идеала в произведениях "Град обреченный", "Отягощенные злом" и "Жиды города Питера..." призвано отразить идею о гармонии внешнего мира, окружающего человека, и внутреннего его состояния только на основе сложного "переплетения" всех элементов мироздания.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ В процессе исследования творчества писателей-фантастов А. и Б. Стругацких 1957-1990-х годов была составлена ретроспективная модель развития. На ее основе мы пришли к выводу, что произведения братьев Стругацких различных периодов творчества основаны на художественной модели возможного мира, который определен нами как "фантастический элемент". Непременным условием, обеспечивающим функционирование этого "элемента", является его взаимодействие с действительным миром. Действительный мир понимается нами как отражение той реальности, которая окружает писателя в жизни и воспроизводится в художественном фантастическом произведении. "Фантастический элемент" (возможный мир) в творчестве А. и Б. Стругацких выступает в качестве "каркаса" - "постоянной" величины, обуславливающей существование произведений подобного плана. Другой величиной, составляющей систему координат фантастических произведений братьев Стругацких, является эстетический идеал. Он выступает как "переменная" величина, обеспечивающая динамику развития и изменения художественного мира братьев Стругацких. Сам эстетический идеал определяет механизм "внедрения" "фантастического элемента" в ткань произведения. Именно от оценочной позиции авторов зависит, по какому пути будет идти взаимодействие "элементов" "внутри" фантастического мира. Возможный мир будет лишь "продлением" мира действительного ("Страна Багровых Туч", "Возвращение", "Путь на Альматею"), или будет представлять один из его вариантов ("Попытка к бегству", "Пикник на обочине"), или актуализировать какую-либо сторону действительного мира ("Хромая судьба", "Жиды города Питера..."), или, наконец, находиться в оппозиции к нему ("Гадкие лебеди", "Град обреченный"). Специфика эстетического идеала братьев Стругацких проявляется в следующих моментах. Во-первых, проблемная ситуация, как "внешний" фактор существования эстетического идеала, в их фантастике выражается как проблемная ситуация возможного мира, зачастую довольно необычного и парадоксального ("Трудно быть богом", "Малыш"). Но, создавая образ возможного мира, отдаляя его от данного конкретного бытия, писатели через эстетический идеал соотносят возможный мир с действительностью. А. и Б. Стругацкие пытаются "вписать" в концепцию возможных миров проблемную ситуацию своего времени ("Сказка о тройке". "Отягощенные злом"). Во-вторых, говоря о структурных принципах эстетического идеала, как "внутреннем" факторе существования его, необходимо отметить, что социальный принцип в возможных мирах братьев Стругацких выступает зачастую как квинтэссенция нескольких действительных миров, как определенная их совокупность ("Второе нашествие марсиан", "Град обреченный"). В антропологическом аспекте эстетического идеала важна "космическая" доминанта, которая акцентирует гармонию (или дисгармонию) человека не только с Природой, но и с целой Вселенной ("За миллиард лет до конца света"). В просветительском принципе осуществляется выход разумного человеческого начала ко вселенскому Разуму ("Туча", "Отягощенные злом"). Мы выяснили, что важной сущностной характеристикой возможного мира является понятие индивида, в роли которого в фантастика А. и Б. Стругацких может выступать герой или сами авторы. Индивид, интегрирующий события и явления возможного мира, является той "воронкой", через которую происходит наполнение эстетического идеала конкретным содержанием. Исследуя концепцию миров применительно к фантастическому творчеству братьев Стругацких, мы выявили типологию возможных миров в художественном аспекте. Нами выделяются два типа возможного мира. А-возможный мир, основанный на знаковости изображаемых явлений, и П-возможный мир, который дает выводы через "доказательство примером", В фантастических произведениях братьев Стругацких есть и "чистое" воплощение каждого из типов, и их "перекомбинации" в единой сфере с действительным миром. Эстетический идеал выступает в роли "катализатора", активизирующего тот или иной тип мира, а иногда обуславливающий их "пересечение" ("Улитка на склоне") и, даже, "проникновение" друг в друга ("Хромая судьба"). Важным моментом, воссоздающим "облик" фантастических произведений А. и Б. Стругацких, являются те структурные элементы, которые выделены нами как "универсальные" - объединяющие не только "части" возможного мира, но и "переплетающие" его с действительным миром. Это - знаковый, идейно-тематический и интонационный уровни структуры произведения. Знаковые фокусы переосмысливают образы и ситуации, возводят их на высший уровень художественного мышления ("Пикник на обочине", "Улитка на склоне", "Град обреченный"). Через идейные фокусы появляется возможность актуализировать различные грани проблемной ситуации, философские идеи и размышления ("Трудно бить богом", "Понедельник начинается в субботу"). Интонационные фокусы создают эмоциональную целостность возможного и действительного миров ("Улитка на склоне", "Туча", "Жиды города Питера..."). Мы выяснили, что фантастические произведения А. и Б. Стругацких обладают признаками, присущими также и литературному жанру притчи, ее логике к структуре. Способы выражения притчевости, как показал ретроспективный анализ, на разных этапах творчества этих писателей были неодинаковы. На первом этапе (конец 1950-х - начало 1960-х годов) притча напрямую отражала "мораль", заключенную в рамки научно-фантастического произведения ("Извне", "Стажеры"). Подобный способ можно условно назвать "зеркальным", в силу его прямолинейности и простоты. Способ же воплощения притчевости на втором и третьем этапах (середина 1960-х - начало 1980-х годов) обозначим формулировкой типа: "сложное в простом", - где за притчевым сюжетом, за, казалось бы, прозрачной нравственной дидактикой названий и эпиграфов, скрывается сложная идея, глубокая философская мысль. На последнем этапе (середина 1980-х - начало 1990-х годов) способ отражении притчевости обозначается как "сложное в сложном". Здесь притчевость выражается довольно гибко, и лишена прямолинейности, присущей традиционной притче, допускает трактовку различных вариантов и доказывает глубину и противоречивость многих явлений действительности. Обращаясь к анализу ретроспективного ряда фантастических произведений братьев Стругацких, мы сделали вывод, что в их творчестве присутствуют две разновидности фантастики: научная и "реалистическая". Процесс развития двух "ветвей", связанный с социально-политическими и идеологическими условиями существования отечественной фантастики 1960-1980-х годов, носил сложный характер, хотя доминирующая линия на разных этапах выделяется достаточно четко. Первый и третий этапы - научно-фантастические, второй и четвертый - "реалистическая фантастика". Интерес А. и Б. Стругацких к "космической" проблематике на первом и третьем этапах отражал общие тенденции фантастики тех лет, связанные с поиском путей развития человеческого общества и с идеей освоения землянами огромного жизненного пространства при помощи гуманизации Космоса, Появление "реалистической фантастики" на втором и четвертом этапах представляется нам не столько выражением общей тенденции (хотя она также имела место), сколько творческой индивидуальностью братьев Стругацких, которая заключалась в попытке осмысления реальных проблем общества при помощи игры действительного и возможных миров. В ходе исследования для основы анализа ретроспективного ряда мы выделили повесть "Хромая судьба" (1982). Как "базовая модель" это произведение обладает свойствами, отражающими трансформацию в содержании эстетического идеала: доминирование просветительских идей, отражение проблемной ситуации как ситуации действительного мира, тяготение к слиянию антропологического и просветительского уровней эстетического идеала. К тому же, повесть "Хромая судьба" имеет "экспериментальную" логическую структуру, где взаимодействуют три мира: А- и П-возможные и действительный, По ретроспективной модели видно, что эволюция творчества писателей не была линейным восхождением от "худшего" к "лучшему". Можно отметить, что в качестве "базовой модели" на более ранних этапах выступает фантастическая повесть "Улитка на склоне", а на более позднем - пьеса "Жиды города Питера...". В "Улитке на склоне" (19б5) впервые воспроизводится А-возможный мир, возникает резкая переакцентировка в содержании принципов эстетического идеала, усложняется структурная организация по сравнению с предыдущим творчеством. В пьесе ""Жиды города Питера", или Невеселые беседы при свечах" (1990) меняется не только жанровая форма материала, но по-новому актуализируется проблемная ситуация (связанная с темой Страха), доминирующим становится не возможный, а действительный мир. В работе мы говорили об уточнении хронологических рамок периодов творчества А. и Б. Стругацких в процессе воссоздания ретроспективной модели. Эти рамки, в целом, соответствуют общим периодам развития современной отечественной Фантастики, но "наполнение" каждого в творчестве братьев Стругацких отличается индивидуальным содержанием и художественными принципами. Мы думаем, что начальной границей второго этапа может выступить повесть "Улитка на склоне", поэтому хронология этапов будет выглядеть следующим образом. Первый: 1957-1964-е гг.; второй: 1965-1967-е гг.; третий: 1968-1982-е гг.; четвертый: 1982-1990-е гг. Пьесу "Жиды города Питера..." также возможно считать началом нового, "экспериментального", этапа, но только условно, так как преждевременная кончина Аркадия Натановича Стругацкого прервала творчество талантливого писательского тандема. Мы пришли к выводу, что своеобразие эстетического идеала А. и Б. Стругацких в аспекте теории "возможных миров" заключается в том, что он обуславливает единство нравственных, эстетических, социальных принципов внутри одного произведения. Если принять во внимание, что возможные и действительный миры являются для читателя различными точками отсчета, то эстетический идеал будет являться механизмом, отражающим динамику единого творческого кредо писателей. Эта Функция эстетического идеала выходит за рамки отдельного произведении и охватывает целые творческие этапы А. и Б. Стругацких. Основные линии движения эстетического идеала авторов в 1957-1990-е годы выглядят следующим образом. На раннем этапе творчества авторы стремились создать социальную утопию ("Возвращение", "Страна Багровых Туч", "Стажеры"). Затем, в творчестве 1960-х и 1980-х годов социальные аспекты жизни получают отрицательную эстетическую оценку. Возникает жанр романа (повести)-"предупреждения" ("Улитка на склоне", "Гадкие лебеди", "Град обреченный"). Этот процесс сопровождается усилением философского содержания (проблемы цивилизации и прогресса, культуры и природы, человека и общества). Произведения последних лет синтезируют особенности второго и третьего этапов: социально-критический пафос возвышается до уровня постановки общечеловеческих проблем ("Отягощенные злом", "Жиды города Питера..."). Просветительский аспект в понимании прекрасного у братьев Стругацких обладает наиболее "устойчивым" содержанием. Так, на втором этапе главный герой - рефлексирующий интеллигент, ищущий Знания и Понимания о мире. В произведениях последних лет герои стремятся обрести себя в активном поиске духовных ценностей. От этапа к этапу значительно изменяется содержание антропологического аспекта. От показа прямолинейной связи природных качеств и социально-обусловленных сторон характера человека ("Путь на Альматею", "Попытка к бегству"), через трагическое ощущение противопоставленности природного и социального ("Улитка на склоне"), к пониманию их диалектического единства ("Хромая судьба", "Град обреченный", "Жиды города Питера...") - такова сложная динамика изображения человеческой "натуры" в произведениях А. и Б. Стругацких. Дальнейшая перспектива исследования предполагает обращение к проблеме типологии возможных миров в произведениях российских писателей-фантастов так называемой "четвертой волны" (В. Рыбакова, А. Столярова, А. Лазарчука, С. Лукьяненко, С. Иванова, Ф. Чешко, А. Измайлова и др.). На материале исследования произведений указанных авторов необходимо выяснить, каким образом концепции возможных миров находит выражение в отечественной фантастике в целом, и каким образом содержание эстетического идеала братьев Стругацких повлияло на общую тенденцию развития идеалов в российской Фантастической литературе современного этапа.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ

1. 1. Афанасьев В. Г. Общество, системность, познание и управление. М.: Политиздат, 1981. - 432 с. 2. Бестужев-Лада И. В. Предпрогнозная ориентация при прогнозировании развития комплекса учреждений культуры // Методологические проблемы прогнозирования и управления в области художественной культуры. - М.: Наука, 1980. - с. 135-145. 3. Бестужев-Лада И. В. Основные этапы разработки прогнозов. К комплексной методике социального прогнозирования // Социологические исследования. 1982. - № 1. - с. 39-42. 4. Бестужев-Лада И. В. Поисковое социальное прогнозирование. - М.: Наука, 1984. - 271 с. 5. Горелова В., Мельникова Е, Основы прогнозирования систем. - М.: Высш. шк., 1986. - 285 с. 6. Костюк В. Н. Элементы модальной логики. - Киев: Наукова думка, 1978.

178 с.

7. Нигматуллина Ю. Г. Методология комплексного изучения художественного творчества. - Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1983.- 104 с. 8. Нигматуллина Ю. Г. Комплексное исследование художественного творчества. - Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1990. - 150 с. 9. Поиск методов прогнозирования литературы и искусства. - Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1988. - 191 с. 10. Попович М. В. Философские вопросы семантики. - Киев: Наукова думка, 1975.- 299 с. 11. Рабочая книга по прогнозированию. - М.: Мысль, 1982. - 430 с. 12. Семиотика / Сост. Ю. С. Степанов. - М.: Радуга, 1983. - 636 с. 13. Системный анализ художественного произведения. - Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1992. - 158 с. 14. Таванец К. В. Классическая и неклассическая логика // Неклассическая логика. - М.: Наука, 1970. - с. 3-13. 15. Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. - М.: Прогресс, 1980. - 445 с. 16. Целищев В. В. Философские проблемы семантики возможных миров. Новосибирск: Наука, 1977.- 189 с.

2. 17. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советский писатель, 1963. - 364 с. 18. Канарский А. Диалектика эстетического процесса: генезис чувственной культуры. - Киев: Вища школа. Изд-во при Киев. ун-те, 1982. - 192 с. 19. Крутоус В. П. Категория прекрасного и эстетический идеал. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1985. - 166 с. 20. Крюковский И. И. Кибернетика и законы красоты. - Минск: Изд-во БГУ, 1977. - 254 с. 21. Левин Ю. И. Логическая структура притчи // Ученые запуски Тартуского университета. Выпуск 576. Типология культуры, взаимное влияние культур. Труды по знаковым системам 15. - Тарту, 1984. - с. 49-56. 22. Лотман Ю. М. Дом в "Мастере и Маргарите" // Ученые записки Тартуского университета. Выпуск 720. Семиотика пространства и пространство семиотики. Труды по знаковым системам 19. - Тарту, 1986. - с. 36-43. 23. Лотман Ю. М. Проблема художественного простанства в прозе Гоголя // Избранные статьи. - Т. 1. - Таллинн: Александра, 1992. - с. 425-469. 24. Неелов Е. М. Фантастическое как эстетико-художественный феномен // Эстетические категории: формирование и функционирование. - Петрозаводск: ПГУ, 1985. - С. 98-108. 25. Нигматуллина Ю. Г. Национальное своеобразие эстетического идеала. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1970. - 211 с. 26. Пивоев В. М. Ирония как эстетическая категория // Философские науки. - 1982. - №4. - с. 54-62. 27. Столович Л. И. Природа эстетической ценности. - М.: Политиздат, 1972. - 271 с. 28. Уилрайт Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры / Сост. Н, Д. Арутюнова. - М.: Прогресс, 1990. - с. 82-11 . 29. Ястребова Н. А. Формирование эстетического идеала и искусство. - М.: Наука, 1976. - 294 с.

3. 30. Амусин М. Далеко ли до будущего? // Нева. -1988. - №2. - с. 153-160. 31. Амусин М, Иллюзии и дорога // Октябрь. - 1989. № 6. - с. 203-206. 32. Амусин М. Фантастика на рандеву со временем // Нева. -1989. - № 7.-с.

189-192.

33. Амусин М. В зеркалах будущего // Литературное обозрение, 1989. -№ 6. с. 37-39. 34. Андреев А. Место искусства в познании мира. - М.: Наука, 1980. - 286 с. 35. Арбитман Р. Сквозь призму грядущего // Сборник научной фантастики. Выпуск 30. - М.: Знание, 1985. - с. 208-231. 36. Арбитман Р. "Вернуть людям духовное содержание..." // Проблемы истории культуры, литературы, социально-экономической мысли. - Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1989. - с. 127-144. 37. Бассарт А. Прогноз // Огонек. - 1989. - № 52. - с. 17-20. 38. Баталов Э. Я. В мире утопии. - М.: Политиздат, 1989. - 319 с. 39. Бестужев-Лада И. В. Фантастика: зрелость или старость. // Литературная газета. - 1985. - №82. - 7 августа. - с. З. 40. Биленкин Д. Реализм фантастики // Сборник научной фантастики. Выпуск 32. - М.: Знание, 1988. - с. 184-203. 41. Брандис Е. П. Научная фантастика и художественное познание действительности // Художественное творчество. 1983. - Л.: Наука, 1983. с. 37-58. 42. Бритиков А. Ф. Русский советский научно-фантастический роман. - Л.: Наука, 1970. - 448 с. 43. Бугров В. В поисках завтрашнего дня. - Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1981. - 223 с. 44. Бугров В. 1000 ликов мечты. - Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1988. - 288 с. 45. Васюченко М. Отвергнувшие воскресение // Знамя. - 1989. - №5. - с. 216. 46. Воздвиженская А. Продолжая споры о фантастике // Вопросы литературы. - 1981. - №8. - с. 200-212. 47. В мире фантастики: Сб. статей и очерков о фантастике / Сост. А. Кузнецов. - М.: Молодая гвардия, 1989. - 238 с. 48. Гаков Вл. Четыре путешествия на машине времени. - М.: Знание, 1983.

191 с.

49. Гаков Вл. Мудрая ересь фантастики // Другое небо: Сборник научной фантастики. - М.: Молодая гвардия, 1990. - с. 8-44. 50. Гей Н. Мышление научное и мышление художественное // Вопросы философии. - 1976. - № 12. - с. 125-127 51. Глазман М. Научное и художественное мышление. - М.: Наука, 178 с. 52. Геллер Л. Вселенная за пределом догмы: Размышления о советской фантастике. - Лондон, 1985. - 443 с. 53. Генис А. Лук и капуста // Знамя. - 1994. - №8. - с. 188-200. 54. Гуревич Г. Беседы о научной фантастике. - М.: Просвещение, 1991. - 158 с. 55. Дымов Ф. Фантастична ли фантастика? // Магический треугольник: Сборник фантастики. - М.: Молодая гвардия, 1990. - с. 440-447. 56. Кагарлицкий Ю. Реализм и фантастика // Вопросы литературы. - 1971. № 1. - с. 101-117. 57. Кагарлицкий Ю. Что такое фантастика? М.: Советский писатель, 1974.

186 с.

58. Какие звезды светят фантастике?: обретения, потери, тенденции // Литературная газета. - 1983. - № 5. - 13 апреля. - с. 3. 59. Ляпунов Б. В мире фантастики. - М.: Книга, 1975. - 207 с. 60. Медведева Н. Г. Миф и утопия // Проблемы типологии литературного процесса. - Пермь: ПГУ, 1989. - с. 65-77. 61. Неелов Е. М. Волшебно-сказочные корни научной фантастики. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. - 198 с. 62. Неелов Е. М. Сказка, фантастика, современность. - Петрозаводск: Изд-во Карельского ун-та, 1987. - 126 с. 63. Неелов Е. М. О мере научности научной фантастики // Жанр и композиция литературного произведения. - Петрозаводск: ПГУ, 1989. - с. 167-176. 64. Осипов А. Н, Библиография фантастики: Опыт историко-аналитической и методико-теоретической характеристики. - М.: Изд-во МПИ, 1990. - 224 с. 65. Памяти Аркадия Натановича Стругацкого // Завтра. Фантастический альманах. - 1991. - Вып. З. - с. 5. 66. Пенкин М. С. Искусство и наука. Проблемы, парадоксы, поиски. - М.: Современник, 1978. - 302 с. 67. Пискунова С., Пискунов В. Уроки Зазеркалья // Октябрь. - 1986. - № 8. - с. 188-198. 68. Самсонов Ю. Как перекрыли "Ангару" (или иркутская глава "Сказки о тройке" братьев Стругацких) // Голос. - 1990. - № 1. - С.70-79. 69. Скаредова Н., Гопман В. "Думать - не развлечение, а обязанность..." // Книжное обозрение. - 1987. - № 9. - 27 февраля. - с.3. 70. Стругацкий Б. Что такое фантастика? // День свершений: Cбopник фантастики. - Л.: Советский писатель, 1988. - с. 3-12. 71. Стругацкий А., Стругацкий Б. Страна Багровых Туч. Рассказы. Статьи. Интервью. - М.: Текст, 1993. - 479 с. 72. Стругацкий Б. Теорема сотворении // Если. -1994. - № 10. - С.25-26. 73. Урбан А. Фантастика и наш мир. - Л.: Советский писатель, 1972. - 235 с. 74. Чаликова В. Идеологии не нужны фантазеры // Завтра. Фантастический альманах. - 1991. - Вып. 2. - с. 206-211. 75. Черная Н. В мире мечты и предвидения. - Киев: Наукова думка, 1972.

228 с.

76. Чернышева Т. А. Природа фантастики. - Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1984. - 331 с. 77. Чернышева Т. А. К молодому читателю // Фантастика: Повести и рассказы. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1989. - с. 446-461. 78. Чернышева Т. А. Надоевшие сказки ХХ века (о кризисе научной фантастики) // Вопросы литературы. - 1990. - №5. - с. 62-82. 79. Шалганов А. Вполне земные заботы // Литературная газета. - 1987. - 20 августа. - с. 4. 80. Шахназаров Г. Куда идет человечество. - М.: Мысль, 1985. - 192 с. 81. Шестопалов О. В. Тридцать лет спустя // Стругацкий А., Стругацкий Б. Хромая судьба. Хищные вещи века. - М.: Советский писатель, 1990. - с. 3-12. 82. Шилейко А. Проблемы компьютерного века // Обратная связь Сборник научно-фантастических произведений. - М.: Мир, 1990. - с. 5-17.

4. 83. Мертлик Р. Античные легенды и сказания: Пер. с чеш. - М.: Республика, 1992, 479 с. 84. Стругацкий А., Стругацкий Б. Хромая судьба // Нева. - 1986. - № 7.-№ 8. 85. Стругацкий А., Стругацкий Б. Время дождя // Даугава. - 1987. - № 1. № 7. 86. Стругацкий А., Стругацкий Б. Град обреченный // Нева. - 1988. - № 8 № 9. 87. Стругацкий А., Стругацкий Б. За миллиард лет до конца света. Пикник на обочине. Далекая Радуга. - Л.: Лениздат, 1988. - 494 с. 88. Стругацкий А., Стругацкий Б. Улитка на склоне. Волны гасят ветер: Фантастические повести. - Л.: Советский писатель, 1989. - 655 с. 89. Стругацкий А., Стругацкий Б. Избранное: Понедельник начинается в субботу. Сказка о тройке. Попытка к бегству. Трудно быть богом. -М.: Московский рабочий, 1989. - 527 с. 90. Стругацкий А., Стругацкий Б. Избранное: За миллиард лет до конца света. Второе нашествие марсиан. Град обреченный. Отягощенные злом. -М.: СП "Вся Москва", 1989. - 640 с. 91. Стругацкий А., Стругацкий Б. Хромая судьба. Хищные вещи века. Фантастические повести. М.: Советский писатель, 1990. - 382 с. 92. Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажеры: Фантастические повести. - М.: Книга, 1991.- 543 с. 93. Стругацкий А., Стругацкий Б. Гадкие лебеди // Сборник научной фантастики. Выпуск 34. - М.: Знание, 1991. - с. 10--165. 94. Стругацкий А., Стругацкий Б. Обитаемый остров. Жук в муравейнике. Волны гасят ветер. - Томск: Томское кн. изд-во, 1992. - 592 с, 95. Стругацкий А., Стругацкий Б. Сценарии. Пьеса. - М.: Текст, 1993, 383 с. 96. Стругацкий А., Стругацкий Б. Страна Багровых Туч. Рассказы. Статьи, интервью. - М.: Текст, 1993. - 479 с. 97. Ярославцев С. (Стругацкий А., Стругацкий Б.) Дьявол среди людей. - М.: Текст, 1992. - 286 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ Введение

2

Глава 1.

Эстетический идеал и взаимодействие "возможного" и "действительного" миров в фантастических произведениях братьев Стругацких

15

§ 1. Споры о специфике фантастики

15

§ 2. Фантастика А. и Б.Стругацких в аспекте теории "возможных миров" (роман "Град обреченный", повесть "Отягощенные злом")

20

§ 3. Функционирование эстетического идеала в фантастических произведениях А. и Б.Стругацких (повесть "Гадкие лебеди" и литературный сценарий "Туча")

36

Глава 2.

Фантастическая повесть "Хромая судьба" как "экспериментальное" произведение в творчестве братьев Стругацких. 50

§ 1. Повесть "Хромая судьба" - одна из возможных "базовых моделей" в творчестве братьев Стругацких

50

§ 2. Анализ повести "Хромая судьба" в аспекте взаимодействия "действительного" и "возможного" миров

56

§ 3. Идейно-художественные функции эстетического идеала в повести "Хромая судьба"

65

Глава 3.

Ретроспективный анализ творчества А. и Б.Стругацких

70

§ 1. Первый этап. Отражение общих тенденций научной фантастики конца 1950-х начала 1960-х годов в произведениях А. и Б.Стругацких

70

§ 2. Второй этап. Формирование и развитие новых идейно-художественных принципов фантастики А. и Б.Стругацких

84

§ 3. Третий этап. Новая жизнь традиций отечественной научной фантастики в творчестве братьев Стругацких 1970-х - 1980-х годов

113

§ 4. Четвертый этап. Расцвет "реалистической" фантастики братьев Стругацких в 1980-е - 1990-е годы

127

Заключение

144

Список использованной литературы и источников

151

1 Здесь и далее будем говорить о фантастической литературе вообще, выделяя в ней различные разновидности и сообразуясь с несколькими моментами. Во-первых, учитывая уже существующие мнения и классификации (53), (56), (75) и др. Во-вторых, опираясь на собственную позицию по этому вопросу. И, наконец, корректируя формулировки фактами реального творческого процесса. Поскольку многие явления этой области литературы находятся в естественном движении, то именно литературная практика формирует дальнейшее направление теоретических поисков. 2 См. об этом: (49), (67), (74), (77), (82) и др. 3 См., например: Бровко Н. Эстетический идеал как специфическая детерминанта художественной деятельности // Этика и эстетика. - Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1982. - Вып. 25. - с. 76-83; Волкова Е. Произведение искусства - предмет эстетического анализа. - М.: Наука, 1976, 256 с.; Калинкин А. Эстетический идеал, познание, искусство. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1983.- 120 с.; Хмара В. Эстетический идеал и творчество. - М.: Советский писатель, 1983. - 269 с. 4 Данная концепция плодотворно разрабатывается в современных гуманитарных исследованиях, особенно в философских и лингвистических трудах. См. об этом: Жоль К. Язык как практическое сознание. - Киев: Выща школа, 1990. с. 146. 5 Выделенные направления отражают общий смысл многочисленных споров и точек зрения, подробный анализ которых уже приводился в серьезных исследованиях. См., например: (47), (57), (63), (76) и др. 6 Гуляковский В. Долгий восход на Энне: Научно-фантастический роман. - М.: Молодая гвардия, 1985. - 336 с.; Шефнер В. Лачуга должника. Фантастические рассказы. - Л.: Лениздат, 1983. - 574 с.; Кирсанов С. Поэма о роботе // Происшествие в Нескучном саду: Научно-фантастические повести, рассказы, пьеса, поэма. - М.: Моск. рабочий, 1988. - c. 413-448.; Там же: Брюсов В. Мир семи поколений: Драма. - с. 359-379. Левада А. Фауст и смерть: Трагедия. - М.: Советский писатель, 1963. - 130 с.; Юзеев И. Встреча с вечностью: Стихи, поэмы, трагедии. - Казань: Татарское книжное издательство, 1984.- 272 с. 7 См. об этом: Затонский Д. В. В наше время (Книга о зарубежных литературах 20 века). - М.: Советский писатель, 1979. - 431 с. 8 Головачев В. Тень Люцеферова крыла. - Н. Новгород: Флокс, 1994. - 553 с.; Столяров А. Малый апокриф. - СПб.: "Терра фантастика", 1992. - 383 с.; Лазарчук А. Опоздавшие к лету. - Рига: Латвийский детский фонд, 1990.

275 с.

9 Иванов С. Крылья гремящие: Фантастические романы. - СПб.: "Терра фантастика", 1993.- 544 с. 10 Лукьяненко С. Рыцари сорока островов: Фантастический роман. - СПб.: "Терра фантастика", 1992.- 288 с. 11 См.: Днепров А. Формула бессмертия. - М.: Молодая гвардия, 1963. - 208 с.; Журавлева В. Человек, создавший Атлантиду. - М.: Детгиз, 1963. - 126 с.; Михайлов В. Люди приземелья. - Рига: Зинатмэ, 1966. - 326 с.; Савченко В. Открытие себя. - М.: Молодая гвардия. 1967. - 348 с. 12 См.: Гор Г. Глиняный папуас. - М.: Знание, 1966. - 344 с.; Ларионова О. Остров мужества. - Л.: Лениздат, 1971. - 288 с. 13 См.: Биленкин Д. Марсианский прибой. - М.: Молодая гвардия, 196. - 206 с.; Варшавский И. Молекулярное кафе. - Л.: Лениздат, 1964. - 225 с,; Гансовский С. Шесть гениев. - М.: Знание, 1965. - 240 с. 14 См.: Биленкин Д. Приключения Поленова. - М.: Знание, 1987.-192 с.; Савченко В. Алгоритм успеха. - М.: Молодая гвардия, 1983. - 319 с. 15 См.: Алексеев А. Ратные луга // Фанастика-77. - М.: Молодая гвардия, 1977. - c. 10-75; Булычев К. Похищение чародея. - М.: Московский рабочий, 1989. - 624 с.; Медведев Ю. Колесница времени. - М.: Молодая гвардия, 1983.- 350 с. 16 См.: Прашкевич Г. Записки промышленного шпиона. - М.: Ренессанс, 1992. - 334 с.