"Явление тайны" - читать интересную книгу автора (Баркер Клайв)

1

Хоумер распахнул дверь.

– Иди-ка сюда, Рэндольф.

Джейф ненавидел это его «Рэ-эндольф», с едва заметным оттенком презрения, как будто он заглядывал ему в самую душу и видел там все грехи и преступления.

– Ну, чего ждешь? – осведомился Хоумер, видя колебания Джейфа. – Ты получил работу. Чем скорее сделаешь, тем скорее я дам тебе новую.

Рэндольф перешагнул порог. Комната была большой, выкрашенной ядовито-желтым и казенно-серым, как и все помещения Центрального почтамта в Омахе. Но эти цвета почти скрывались за громоздящимися вдоль стен выше головы штабелями почты. Мешки, пакеты, коробки и пачки покоились на холодном бетонном полу.

– Письма без адреса, – пояснил Хоумер. – Даже лучший почтальон Штатов не сможет их доставить. Вот жалость, правда?

Джейф был заинтригован, но старался этого не показывать. Он давно привык скрывать свои чувства, особенно от таких, как Хоумер.

– Все твои, Рэндольф, – сказал его начальник. – Твой маленький кусочек рая.

– И что мне с ними делать?

– Рассортировать. Распечатаешь их и вытащишь все важное, что там окажется.

– Там что, деньги?

– Иногда попадаются, – самодовольно ухмыльнулся Хоумер. – Но чаще всякий хлам. Разные вещицы, которые отправляют по неправильному адресу, и их швыряет по всей стране, пока они не попадут к нам в Небраску. Непонятно почему, но, когда на почте не знают, что делать со всем этим дерьмом, они посылают его в Омаху.

– Это середина страны, – заметил Джейф. – Ворота на Запад. Или на Восток. Смотря куда следовать.

– Но не тупик же, – возразил Хоумер. – В любом случае, эту дрянь свозят сюда, и ее нужно перебирать руками. Твоими руками.

– Всю? – спросил Джейф. Перед ним лежала работа на две, три, четыре недели.

– Ага, – согласился Хоумер, не пытаясь даже скрыть своего удовлетворения. – Все это тебе. Ничего, скоро привыкнешь. Всю официальную почту откладывай в отдельную стопку – для сожжения. Ее лучше не открывать, черт с ней. Но вот все остальное надо будет открыть и проверить. Никогда не знаешь, что можно там найти.

Он заговорщически улыбнулся.

– А то, что найдем, поделим.

Джейф работал на почте всего девять дней, но этого ему хватило с лихвой, чтобы заметить – далеко не вся почта в Америке доставляется адресатам. Пакеты безжалостно вскрываются, все ценное конфискуется, а любовные признания становятся объектом шуток.

– Я буду заглядывать к тебе, – пообещал Хоумер. – Так что не пытайся ничего припрятать. У меня на это нюх. Я знаю, в каком конверте деньги и кто в команде жульничает. Понятно? У меня на это шестое чувство. Поэтому не умничай, парень, у нас этого не любят. А ты ведь хочешь работать с нами, правда?

Он опустил свою тяжелую руку на плечо Джейфа.

– Со своими нужно делиться, так?

– Так, – согласился Джейф.

– Вот и отлично. Ну, – он указал рукой на нагромождение пакетов, – действуй!

И Хоумер вышел, снова ухмыльнувшись на прощание.

«Работать с ними в команде», – подумал Джейф, едва дверь захлопнулась. – Ну уж нетquot;. Но говорить это Хоумеру необязательно. Он принял на себя роль покорного раба, да. Но в душе... в душе у него скрывались совсем иные планы. К их осуществлению он, однако, не приблизился со времени своего двадцатилетия. Теперь ему было тридцать семь, почти тридцать восемь. Женщины никогда не смотрели на него более одного раза, и в характере его не было черт, которые люди зовут «харизматическими». Волосы у него вылезали такими же темпами, как у его отца, и к сорока годам ему предстояло облысеть. Лысый, холостой, и в карманах мелочь разве что на пиво, поскольку ему ни на одной работе не удавалось удержаться больше года – пределом было восемнадцать месяцев, – и нигде он не поднимался выше рядового сотрудника.

Он пытался не думать обо всем этом, потому что в такие моменты мысли его делались по-настоящему злыми, а зло это прежде всего обращалось на себя. Это было так просто. Ствол пистолета в рот, прямо к небу. Нажать на курок. Без записки. Без дурацких объяснений. Что он мог написать? «Я убил себя потому, что не смог стать повелителем мира»? Чушь какая.

Но... как раз этого он и хотел. Он никогда не знал, как этого достичь, в каком направлении действовать, но именно таково было его желание. Другие же смогли подняться из ничего, разве не так? Пророки, президенты, кинозвезды. Они буквально вытягивали себя из грязи, как рыбы, решившие выйти на сушу. Растили ноги вместо плавников, учились дышать, лезли из кожи вон. Если это удавалось чертовым рыбам, почему то же не мог сделать он? Только поскорее. Пока ему не исполнилось сорок. Пока он не облысел и не сдох – тогда о нем вспомнят лишь как о безымянном придурке, что корпел зимой 1969 года над письмами без адреса, выискивая в них долларовые бумажки. Вот и вся эпитафия.

Он сел и уставился на свою работу. – Черт побери, – проговорил он. То ли про Хоумера, то ли про кучу бумажного хлама напротив, но скорее всего про самого себя. Ну и работку он нашел! Какой-то ад – день за днем ворошить эти пакеты.

Их число, казалось, не убывало. Кроме того, ухмыляющийся Хоумер со своими подручными то и дело приволакивали пополнение.

Сперва Джейф отделил более интересные конверты (толстые, твердые, надушенные) от разной ерунды, потом частную корреспонденцию от официальной и каракули от четкого почерка. Сделав это, он принялся вскрывать конверты – в первую неделю пальцами, пока на них не появились мозоли, потом специально купленным коротким ножом, – вытряхивая их содержимое, как ловец жемчуга в поисках жемчужин. В большинстве не было ничего, но иногда, как и обещал Хоумер, он находил деньги или чек.

– Ты молодец, – сказал ему Хоумер две недели спустя. – Хорошо справляешься. Скоро возьму тебя на полную ставку.

Рэндольфу хотелось послать его подальше, но он уже не раз делал это с предыдущими своими боссами, а эту работу он сейчас не мог терять, иначе как он будет оплачивать свою однокомнатную каморку и отопление, когда выпадет снег? И еще – к исходу третьей недели в комнате с письмами без адреса с ним произошло нечто. Ему понравилось то, что он делал.

На пятую неделю он это осознал. Он находился на перекрестке Америки. Хоумер сказал правду. Омаха, штат Небраска, не была географическим центром США, но почтовое ведомство, казалось, считало ее таковым.

Линии связи сходились, потом расходились опять и оставляли здесь все, что не находило себе места в других штатах. Все письма, тщетно ищущие от океана до океана своих получателей, попадали в конце концов к нему, Рэндольфу Эрнесту Джейфу, лысеющему человеку с невысказанными амбициями и с невидимой никому злобой, и он, вскрывая их своим коротким ножом, начал здесь, на перекрестке дорог, прозревать сокровенный лик нации.

Он читал изъявления любви и ненависти, требования выкупа, мольбы и угрозы, «валентинки» с вложенными локонами, извещения о смерти, предсмертные записки, потерянные романы и невостребованные дарственные – или дары отвергнутые, – письма, брошенные из какой-нибудь глуши, как в бутылке с необитаемого острова, в тщетной надежде на спасение, поэмы, рецепты и шахматные задачи. Всего понемногу. Но все это изобилие не очень его трогало. Иногда он мимолетно задумывался об историях любви и смерти, прошедших перед ним: например, убили ли похитители свою жертву, когда их письмо с требованием выкупа не нашло адресата. Гораздо сильнее волновали его другие истории, менее понятные.

Сидя на перекрестке дорог, он начал осознавать, что Америка имеет свою тайную жизнь, которой он никогда раньше не замечал. Он знал о любви и смерти – это были великие банальности, заполняющие эстрадные песенки и «мыльные оперы». Но здесь речь шла о другом, о том, что скрывалось в каждом сороковом, или сотом, или тысячном письме с лунатической бессистемностью. Но нет – в этой бессистемности скрывалась своя система, и каждый из пишущих искал ее собственным безумным путем.

Ясно было пока лишь одно: мир не таков, каким он кажется. Господствующие повсюду силы (власть, религия, медицина) не смогли целиком взять его под свой контроль. Всегда находились мужчины и женщины, сумевшие избегнуть их широко раскинутых сетей, найти окольные пути, сбить со следа гонящихся за ними собак. Эти люди не пользовались телефонами и не осмеливались собираться в группы больше чем по двое из страха привлечь внимание. Но они писали. Не могли не писать, словно тайны, которыми они владели, жгли их и рвались наружу. Иногда они знали, что погоня дышит им в затылок, и пользовались последней возможностью что-то сказать, прежде чем их схватят, исколют наркотиками и упрячут под замок. Иногда такие послания рассылались в лихорадочной спешке по случайным адресам в надежде, что чей-нибудь неискушенный ум поддастся их воздействию. Это мог быть бессвязный поток сознания или подробный рецепт изменения своего внутреннего мира при помощи сексуальной магии или дурманящих грибов.

В письмах говорилось об НЛО и зомби, о пришельцах и оживших мертвецах – эти надоевшие сюжеты из «Нэшнл Инкуайер» использовались и для того, чтобы скрыть суть очередного послания. После внимательного, длящегося иногда неделями, изучения таких писем Джейфу удавалось выявить их подлинный смысл. Он вошел во вкус и, когда Хоумер распахивал дверь, чтобы втащить очередные мешки с почтой, он не досадовал на дополнительную работу, а скорее радовался. Чем больше писем, тем больше сведений, тем больше шансов найти разгадку тайны. Долгими зимними днями, соединяющимися в месяцы, он все больше убеждался, что это именно тайна, а не множество отдельных тайн. У всех авторов, писавших о Завесе, были свои способы ее построения, свои методы и метафоры ее описания, но порой какофония разрозненных голосов на миг сливалась в единый хор.

Тут не было речи о любви – во всяком случае, о сентиментальной любви из песенок. И о смерти, как ее понимают люди. Речь шла о каких-то рыбах, и о море (иногда о Море всех морей), и о трех путях его преодоления, и об острове, который Платон называл Атлантидой, но он был известен и под многими другими именами. И о конце света, который одновременно является и новым началом. И еще об Искусстве.

Над этим термином он ломал голову дольше всего. Искусство именовалось в письмах по-разному – великое Делание, Запретный Плод, Мука Леонардо или даже Палец в пироге. Но все это было одно Искусство. Искусство без Творца. В этом и заключалась тайна.

– Ну, как тебе здесь? – поинтересовался однажды Хоумер.

Джейф оторвался от своей работы. Вокруг него лежали стопки писем. Его кожа, никогда не имевшая особенно здорового цвета, побледнела как пожухшая бумага.

– Нормально, – ответил он, опасливо глядя на начальника. – Что, привезли еще?

Хоумер долго молчал. Потом открыл рот.

– Ты что-то скрываешь, Джейф.

– Скрываю? Да нет, что вы!

– Ты не делишься с нами всем, что находишь.

– Нет, – возразил Джейф. Он выполнял первое условие Хоумера – делиться найденным. Все деньги и дешевые драгоценности, выуживаемые им из конвертов, шли Хоумеру, а тот делил их на всех. – Я отдаю все, клянусь.

Хоумер смотрел на него, не веря.

– Ты торчишь здесь от звонка до звонка. Не говоришь с ребятами. Не выпиваешь с ними. Тебе что, не нравится, как от нас пахнет, Рэндольф? – он и не ожидал ответа. – Или ты все же приворовываешь?

– Я не вор, – медленно проговорил Джейф. – Можете проверить, – он встал, подняв руки с зажатыми в них письмами. – Обыщите меня.

– Больно надо лезть тебе в штаны, – последовал ответ. – Я что, гомик?

После минутной паузы Хоумер продолжил:

– Проработал пять месяцев и хватит с тебя. Я перевожу тебя на другую работу.

– Я не хо...

– Что-о?

– Я... хотел сказать, мне здесь нравится. В самом деле. Оставьте меня здесь.

– Понятно, – зловеще сказал Хоумер. – В таком случае с понедельника ты уволен.

– Но почему?

– Потому что я так сказал! Не нравится, ищи другое место.

– Я что плохо работал? – спросил Джейф.

Но Хоумер уже повернулся, чтобы уходить.

– Здесь воняет, – бросил он через плечо. – Просто дышать нечем.

Не так давно Рэндольфу встретилось в письме незнакомое слово: синхронность. Он купил словарь и посмотрел его значение. Когда это слово употребляли авторы писем, оно обозначало таинственное взаимодействие происходящих событий, конечная цепь которых выходит за пределы человеческого понимания.

Такое взаимодействие, круто меняющее все, случилось в день, когда Хоумер вынес свой приговор. Через час после его ухода Джейф взял свой короткий нож, уже порядком затупившийся, и взрезал им довольно толстый конверт. Оттуда на бетонный пол со звоном выпал небольшой медальон. Джейф поднял его пальцами, еще трясущимися после разговора с Хоумером. На медальоне не было цепочки и даже ушка для нее. Да и непохоже, чтобы он предназначался для украшения – слишком неказист он был, и, несмотря на крестообразную форму, не походил на христианский крест. Четыре его конца имели одинаковую длину, не больше полутора дюймов. На пересечении их была изображена человеческая фигура неопределенного пола с раскинутыми словно для распятия руками. По сторонам ее виднелись абстрактные изображения, заканчивающиеся на каждом краю кружочком. Лицо фигуры, едва намеченное, выражало подобие улыбки.

Он не был силен в металлургии, но легко сообразил, что вещь эта сделана не из золота или серебра. Даже, если ее очистить от налета, она бы не заблестела. Но все равно в ее грубых линиях таилась непонятная сила. Смотреть на нее было все равно, что просыпаться утром от необычного сна, детали которого трудно припомнить. Предмет был чем-то важен для него, но чем? Быть может, изображения на нем напоминали те письма, которые он читал? За двадцать недель работы он прочел не одну тысячу писем, и во многих имелись рисунки, порой неразборчивые или неприличные. Самые интересные он уносил домой, чтобы получше разглядеть вечером. Он складывал их под кроватью. Может, с их помощью он сумеет разгадать секрет медальона?

Он решил в этот день пообедать со своими сослуживцами, чтобы попытаться хоть немного смягчить гнев Хоумера. Но это была ошибка. Среди простых людей, увлеченно обсуждающих какие-то не интересующие его темы – достоинства вчерашней выпивки, и кого они после этой выпивки трахнули или не смогли трахнуть, и какая завтра будет погода, – он чувствовал себя чужаком. И они это знали. Они говорили, повернувшись к нему спиной и понижая голос при виде его недоумевающего лица. Чем больше они сторонились его, тем больше ему это нравилось – они в самом деле знали, что он отличается от них. Может, даже боялись его.

После обеда он не стал возвращаться на работу. Сунув медальон с таинственными знаками в карман, он отправился домой, к своему тайному хранилищу писем.

День был ясным и теплым. Он задернул занавески, включил, лампу и в ее призрачном свете начал лихорадочный поиск, развешивая все письма с иллюстрациями на стенах, а потом, когда там уже не оставалось места, раскладывая их на полу, на столе, на кровати – везде. После этого он принялся рассматривать их, выискивая хоть малейшее сходство со знаками на медальоне. Все это время в его мозгу колотилась одна и та же мысль: если есть Искусство, но нет Творца, есть дело, но нет Делающего, то не суждено ли ему стать таковым?

Эта мысль недолго оставалась потаенной. Спустя час непрестанных поисков она прочно утвердилась у него в голове. Медальон не случайно попал к нему в руки. Это награда за его терпеливый труд и средство постигнуть окончательный смысл его исследований. Большинство рисунков не имели с медальоном ничего общего, но многое, слишком многое, совпадало. Особенно часто попадались грубые изображения креста с нанесенными на нем отдельными символами – то ли иероглифами, то ли алхимическими формулами.

Во всех этих письмах периодически встречался термин «Синклит». Джейф натыкался на него и раньше, но не задумывался об этом. В тексте часто шла речь о религии, и он считал это слово обычным религиозным понятием. Теперь он осознал свою ошибку. Синклит представлял собой некую церковь или культ, и объект этого культа он держал сейчас в руке. Какова его связь с Искусством, он еще не знал, но чувствовал, что сможет найти путь от Синклита к Искусству с помощью плана, изображенного на медальоне.

В то же время он думал еще об одном. Его пугало предположение, что сослуживцы во главе с Хоумером что-либо узнают о его открытии. Конечно, они с их тупостью ничего не поняли бы в нем; но сама мысль о том, что кто-либо – особенно эта скотина Хоумер – коснется его тайны, его святыни, была невыносимой. Предотвратить это можно было лишь одним способом. Нужно немедленно уничтожить все улики, могущие навести Хоумера на след. Медальон он, конечно, сохранит; он был слишком уверен в его силе, которую в один прекрасный день сумеет постичь. Он оставил также два-три десятка писем, содержащих информацию о Синклите. Остальные (больше трехсот) предстояло сжечь вместе с теми, что остались на работе. Чем скорее, тем лучше. Он собрал ненужные письма, упаковал их и отправился обратно на почту.

Рабочий день уже кончался, и он пробирался сквозь толпу идущих с работы через заднюю дверь, чтобы не встретится с Хоумером. Что касается остальных, они слишком спешили к своему пиву и телевизорам, чтобы в чем-то его заподозрить. Он прошел прямо к старой развалине-печи для сжигания бумаг, над которой надзирала такая же старая развалина – некий Милер. Джейф ни разу не обменялся с ним и словом, и теперь ему стоило немалых трудов убедить ветерана срочно спалить принесенную им связку писем. После этого он направился в ту комнату, где лежали письма без адреса.

Хоумер не пошел пить пиво. Он ждал Джейфа, развалившись на стуле и глядя на груды писем вокруг.

– Так что ты там прячешь? – спросил он напрямик, едва Джейф перешагнул порог.

Джейф знал, что ему не удастся уйти от ответа. Месяцы поисков явственно отражались у него на лице. Пора перестать изображать простачка.

– Ничего, – твердо сказал он. – Я не прячу ничего, что может вам пригодиться.

– Позволь уж мне судить об этом, умник! – Хоумер швырнул письмо, которое до того читал, в кучу остальных. – А ну говори, что ты делал внизу? Стены прямо трясутся.

Джейф прикрыл дверь. Раньше он этого не замечал, но теперь тоже услышал гудение печи. Стены действительно подрагивали. Дрожали и мешки, конверты, пакеты с почтой. И стул, на котором сидел Хоумер. И нож, короткий нож, лежащий на полу рядом со стулом. Как будто началось землетрясение.

А почему бы и нет? Кто сказал, что мир всегда должен стоять на месте? Он знал, что это не так, и жаждал этого изменения мира. Он не знал, когда и как оно произойдет, но понимал, что здесь и сейчас он должен заставить Хоумера замолчать. Кто посмеет осуждать его, проклинать, судить? Теперь он будет жить по собственным законам.

– Мне нужно объяснить, – начал он как можно более заискивающим тоном, – что я прячу.

– Ну, – Хоумер нетерпеливо выпятил губу. – Валяй.

– Это очень просто...

Он пошел к Хоумеру, к его стулу и к ножу рядом со стулом. Что-то в его походке заставило Хоумера нервничать, но он не двинулся с места.

– Я обнаружил одну тайну...

– Что?

– Вы хотите узнать о ней?

Хоумер уже встал, трясясь, как все вокруг. Все, кроме Джейфа. Трепет покинул его. Он один оставался твердым в этом колеблющемся мире.

– Я не знаю, что ты там хорошего откопал. Но мне это все не по вкусу.

– Я вас не виню, – заверил Джейф. Он не смотрел на нож, ему это было не нужно. Он его чувствовал. – Но вы должны это знать хотя бы по долгу службы, не так ли?

Хоумер сделал пару шагов назад. Все его злорадство куда-то подевалось. Он неуклюже споткнулся, будто пол комнаты вокруг стал неровным.

– Я сижу в середине мира, – продолжал Джейф. – Вот эта маленькая комната... в ней вся суть.

– Чего?

– Да-да, именно так.

Хоумер нервно усмехнулся, оглядываясь на дверь.

– Вы уходите?

– Да, – он взглянул на часы. – Пора. Только вниз загляну.

– Вы меня боитесь, – сказал Джейф. – И это правильно. Я уже не тот, каким был.

– Разве?

– Да.

Хоумер снова оглянулся на дверь. До нее оставалось пять шагов; если побежать, то четыре. Он уже прошел полпути, когда Джейф схватил нож. Он нащупывал дверную ручку, когда услышал...

Он дико обернулся, и нож вошел прямо в его выпученный глаз. Это была не случайность, а синхронность. Глаз блестел, блестел и нож, их блеск соединился. В следующее мгновение Хоумер закричал и повалился на дверь. Рэндольф устремился к нему.

Печь гудела все громче. Прислонившись к мешкам с почтой, он чувствовал, как конверты трутся друг о друга, как слова дрожат на бумаге, сливаясь в горячечные гимны. Кровь была морем, а его мысли – лодками в этом море, красном и горячем.

Он схватился за рукоятку ножа и выдернул его. Никогда раньше он не проливал крови; даже таракана не раздавил, разве что случайно. Но теперь ощущение теплой и влажной рукоятки показалось ему восхитительным. Испытание: кровавая жертва.

Усмехаясь, он поднял нож и, прежде чем его жертва успела рухнуть на пол, вонзил его в горло по самую рукоятку. На этот раз он не выпустил нож, вращая его до тех пор, пока стоны Хоумера не умолкли. Тогда он снова вытащил нож и ударил Хоумера в грудь. Там была кость, и нож шел туго, но Джейф давил с невероятной силой. Хоумер захрипел, кровь хлынула у него изо рта и из раны на горле. Джейф выдернул нож, обтер его носовым платком и стал думать, что делать дальше. Если он потащит мешки с почтой к печи, его могут обнаружить – он еще опасался этого даже в своем новом состоянии. Лучше устроить печь прямо здесь. После всего случившегося огонь не помешает. Джейф склонился над распростертым на полу телом и извлек из кармана коробок спичек.

Внезапно он испытал печальное чувство. В этой комнате он провел много недель, опьяненный тайной, охваченный каким-то священным безумием. Теперь все кончилось. Разделавшись с Хоумером и с письмами, он становился отверженным, человеком без прошлого, всецело преданным Искусству, о котором он ничего не знал, но стремился узнать.

Он разорвал несколько писем, чтобы дать огню разгореться. После этого его уже не остановить, содержимое комнаты: бумага, дерево, плоть – давало ему прекрасную пищу. Он зажег спичку и кинул ее в кучу смятых бумаг. Вспыхнувший огонь заставил его понять, что свет сделался ненавистным ему. Темнота влекла его гораздо сильней: в ней таилось столько удивительных и страшных открытий!

Он отступил к двери. Там лежал зияющий тремя глубокими ранами труп Хоумера, и Джейфу с трудом удалось оттащить его в глубь комнаты. Жар стремительно нарастал. Оглядев комнату, он увидел, что она пылает из конца в конец, отдавая огню все новые пространства.

Сожаление о случившемся пришло к нему лишь тогда, когда он тщательно очищал свою комнату от следов присутствия того, кто был Рэндольфом Эрнестом Джейфом. Он жалел не о пожаре – тут все было сделано правильно, – но о том, что оставил тело Хоумера в своей рабочей комнате. Можно было отомстить куда изощреннее. Разрезать труп на кусочки, упаковать их – язык, глаза, кишки, голову – в пакеты и разослать в разные концы по случайным адресам. Послать почтовика по почте. Он пообещал себе не упускать в будущем таких возможностей.

Очистка комнаты не заняла много времени. У него было мало имущества, и большинством его он не дорожил. Он отобрал деньги, фотографии, кое-какую одежду. Все это влезло в тощий чемоданчик.

С этим чемоданчиком в руках Джейф в середине ночи покинул Омаху и отправился куда глаза глядят. Ворота на Восток, ворота на Запад. Ему было все равно, куда идти. Все пути вели к Искусству.