"И несть им числа..." - читать интересную книгу автора (Барнс Джон)

Часть третья В КОТОРОЙ Я ИНТЕРЕСУЮСЬ, КЕМ ТЕПЕРЬ СТАЛ ШРЕДИНГЕР

Ифвин снял нам номера в большом, современном отеле, одном из тех мест, которые строят в бедных странах, для того чтобы богатые могли посещать их, не сталкиваясь с нищетой. До гостиницы мы добирались практически в полной тишине. Я сел рядом с водителем, и Паула имела возможность показать мне, как управлять автомобилем.

Ифвин всех нас четко проинструктировал: нам следует отдохнуть и поесть, как можно меньше разговаривая, не звонить по телефону ни при каких обстоятельствах и ровно в восемь вечера встретиться с ним в огромном конференц-зале. Он не был склонен отвечать на наши вопросы, так что ограничился четкими распоряжениями.

Нам с Хелен достались смежные комнаты, дверь между которыми при желании можно было открыть, что мы не замедлили сделать. Заказали еду в номер — к счастью, гастрономические вкусы агента Хелен Пердида почти полностью совпадали с пристрастиями преподавателя Хелен Пердида — так что получилось, что я хоть немного знал об этом человеке, — а потом быстро приняли Душ по отдельности. Я был готов завалиться в постель и соснуть часок, ибо до встречи оставался еще час, как вдруг раздался стук в дверь, соединявшую мою комнату с комнатой Хелен.

— Я не одет, — ответил я.

— Отлично.

Что-то в интонации, с которой это было сказано, заставило меня мгновенно распахнуть дверь. Хелен влетела, и я сразу заметил, что на ней не было ничего, кроме пары атласных перчаток и туфель на шпильках. В руках она несла два моих галстука; я и рта не успел раскрыть, как, резво подскочив ко мне, она связала мне руки и ноги за спиной, так что лодыжки оказались привязанными к запястьям. Сунула кляп из собственных трусиков, связанных с чулками, перевернула на живот и со словами: «Ты плохо себя вел», шлепала меня до тех пор, пока слезы не брызнули у меня из глаз.

Все это время я пытался выплюнуть кляп и объяснить Хелен, что мне все это не нравится, что, как бы она ни поступала с тем Лайлом, которого знала, я во многом от него отличался. Я хотел по крайней мере сказать ей, что она отбила мне весь зад, что мне такое не по душе, так что пусть прекратит подобные забавы. Я дергался и кричал, невзирая на кляп, задыхаясь и со страхом думая, что еще придет ей в голову со мной сделать.

Хелен повернула меня на бок, и я стал неистово трясти головой, стараясь сказать «нет, я так не хочу, мне не нравится», но она одарила меня улыбкой, от которой мурашки побежали по коже, сняла одну туфлю, очень нежно — к моему удивлению — вставила тонкий каблук в мой анус и принялась двигать им взад-вперед. Я думал, что меня сейчас вырвет: из-за кляпа дыхание сделалось горячим и зловонным, живот и грудная клетка судорожно вздымались, нос заложило от слез.

Тем временем Хелен завернула мой пенис в одну из этих атласных перчаток и несколько раз медленно провела по нему рукой вверх-вниз. Никогда в жизни у меня не было столь сильной эрекции.

Она опрокинула меня на спину; наверное, это могла бы быть хорошая позиция для любителей йоги, но давление на плечи, лодыжки, локти, запястья и коленки было таким нестерпимым, что я опять закричал, давясь слезами и слюнями. Мой пенис, судя по всему, существовал отдельно от хозяина: он бурно реагировал на движения атласных перчаток, и Хелен, вскочив на кровать, опустилась на него.

Она скакала на мне, казалось, целую вечность, и, хотя каждая клеточка отзывалась невыносимой болью, а грудь раздирали рыдания, никогда прежде я не испытывал удовольствия более сильного. Трижды она дрожала и дергалась, сотрясаясь в оргазме, тогда как я боролся и потел; наконец все осталось позади — мой живот конвульсивно сжался, как будто мне дали кулаком под дых после десятимильной пробежки, — и я кончил.

Хелен слезла с меня, обтерлась влажной салфеткой, затем обмыла мои покрасневшие гениталии. Я хотел, чтобы она меня развязала, но, судя по всему, время еще не пришло: она следовала своему расписанию. Перевернула меня на бок и развязала путы; я вывалился из веревок, как тряпичная кукла, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой. Повернув меня к себе, она отвязала чулок и вытащила его вместе с трусами изо рта. Я начал было говорить, но она наклонилась и подарила мне крепкий, сильный и долгий поцелуй.

Когда она закончила, а я в изнеможении лежал рядом, способный только дышать, с болью во всем теле, она сказала:

— Ты был действительно хорошим мальчиком. Лучше у нас не бывало.

— Я никогда этим не занимался… — ответил я. — Никогда. Не думал, что ты такое вытворяешь.., я в такие игры не играю. Это был не я.

— А чей тогда член стоял?

Я повернулся на бок, подальше от нее.

— Я не говорю, что не реагировал на твои действия.

Но это не имеет ничего общего с моими желаниями. Я сказал, что не занимаюсь подобным. Не хочу делать такие вещи. — Я отполз на край кровати, надеясь убраться подальше от Хелен.

— Если мы останемся живы, ты сам предложишь мне заняться этим через несколько дней.

Я ненавидел противную уверенность ее голоса.

— Меня не волнует, что ты проделывала с тем, другим Лайлом. Не желаю, чтобы то же самое было со мной.

А если ты думаешь, что занималась этим со мной, сначала спроси меня.

Она рассмеялась, и это была, с одной стороны, Хелен, а с другой — что-то меня в ней пугало, — я ни на йоту не продвинулся в познании ее сущности.

— Позволь сказать тебе кое-что еще, крошка Лайл. Ты сейчас уснешь так сладко, как не спал многие годы. Я знаю, что твое тело реагирует таким образом. Что касается меня — кажется, это всегда делало мой глаз острее, а реакцию — быстрее. Следующие несколько дней я буду быстрой, точной и расслабленной. Что бы ты сейчас ни думал, мой плаксивый кобель, нам обоим теперь лучше.

Согласишься ты со мной или нет, но тебе это понравилось, маленький блудник.

С этими словами она так сильно сжала мои яйца, что меня чуть не вырвало: я взвизгнул от боли. Смеясь, как на Рождество, Хелен вытянулась подле меня.

Я подумал: «Странно — как я мог спать рядом с тем, кто внушал мне такой ужас» — и это было последней мыслью перед тем, как я уснул. Когда она разбудила меня, оставалось пятнадцать минут до начала встречи. Я не смотрел на Хелен и попросил ее выйти из комнаты, пока я буду одеваться. Она опять надо мной посмеялась, и на этот раз ее смех понравился мне еще меньше. В нем было больше пугающего и все меньше от настоящей Хелен.

Ифвин начал разговор с двусмысленной фразы:

— Я провел очень много времени, размышляя, каким образом расскажу всем вам об этом, и даже теперь я вовсе не уверен, что выбрал верный путь. Знаю, что вам любопытно знать, кто я такой, как смог проведать о том, что собираюсь вам сейчас рассказать, как и почему я занялся проектом, к которому прошу всех вас присоединиться, — но я специально не стану удовлетворять ваше любопытство в течение какого-то времени, ибо мое объяснение станет намного более осмысленным, если я предварительно снабжу вас необходимыми знаниями. Надеюсь, я весь окутан таинственностью?

— Весь, — ответил я, ибо все остальные сохраняли молчание.

— Что ж, хорошо, тогда мое понимание механизма работы человеческого мышления не совсем ошибочно.

Надеюсь, позднее я смогу все прояснить, но на данный момент это должно быть окутано тайной. Начнем с того, что ваши подозрения, Лайл и Хелен и другие, по поводу интерпретации Многих Миров и некоторых других вопросов по большей части оказались верными. Люди, информация и объекты действительно несколько десятилетий назад начали пересекаться с другими мирами, как вы их назвали — или линиями времени, историями, последовательностями событий, в зависимости от термина, какой вы предпочитаете, — и это стало причиной расхождений в воспоминаниях, полных случайных нарушений причинности, замеченных вами, и появления новой культурной нормы, в соответствии с которой люди избегают любых дискуссий по поводу прошлого, даже своего собственного. Кто-нибудь из вас выяснил, при каких условиях случаются подобные вещи или что их вызывает?

В воздухе повисло гробовое молчание, и Ифвин сказал:

— Конечно, никто от вас этого не ждал, потому что, во-первых, опыт порой несколько сбивает с толку, особенно если вы пересекаетесь с последовательностями событий, отличающихся друг от друга, что и случилось со многими из вас. Думаю, что теперь смогу объяснить вам все, а если сейчас не получится, в любом случае, по-моему, я уже близок к разгадке. Люди пересекаются, разговаривая по телефону, находясь в сети или в транспортном средстве, управляемом роботом.

Мне показалось, что через позвоночник пропустили электрический ток: в одно мгновение все стало на свои места.

— Так вот в чем дело! — воскликнул я. — Ведь машины управляются квантомеханическими приборами!

Все обернулись и уставились на меня. Ну да, я же единственный из присутствующих, кто разбирается в физике.

— Э-э… — пробормотал я.

— Ты абсолютно прав, Лайл. — Ифвин подтвердил мою догадку. — Именно это и происходит. Самое странное, что проблема в другом. Это само по себе является просто причиной, по которой настоящая проблема до сих пор не была выявлена. Однако я слишком тороплюсь — возможно, мне следует начать сначала, и если профессоры Перипат и Пердида нам немного помогут, мы сумеем быстро восстановить ход событий.

Лекция Ифвина и его ответы на вопросы затянулись до полуночи; он позаботился о том, чтобы нам принесли чай, кофе, сок, тарелки с сандвичами, пирожными и фруктами, каждый час делал небольшой перерыв, так что мы спокойно перенесли затянувшийся рассказ. Впрочем, к концу у кого-то от долгих споров сел голос и почти у всех уже вскипели мозги. Однако Ифвин все предоставлял и представлял доказательства, и сказанное им совпадало с фактами. В конце концов мы ему поверили — наверное, потому что почувствовали огромное облегчение, поняв наконец, в чем дело.

На самом деле существовало множество миров, в действительности — любой возможный. Перпендикулярно времени и знакомым нам пространственным измерениям существовало пять пространственно-подобных измерений, которые Ифвин назвал «вероятностью», и каждая последовательность событий имела в этих; измерениях свой уникальный адрес.

— Допустим, во вселенной существует только одна вещь, и все, что она может, — это быть где-то, и есть только одно пространственное измерение, — предположил Ифвин, стараясь объяснять попроще для нематематиков, которых среди нас было большинство. — Одно пространственное измерение образует линию, верно? Если хотите, представьте ее в виде дороги. Один объект — машина, и каждый раз, когда она проходит через какое-либо определенное место, это является событием. Теперь вообразите картину вселенной в виде графика, где по горизонтали отмечается местонахождение на дороге, а по вертикали — время. На таком графике вертикальная линия будет означать, что машина стоит на одном месте, и чем больше линия приближается к горизонтальной, тем быстрее движется машина. Большая закорючка, похожая на букву quot;Squot;, означает человека, ездящего взад-вперед. Каждая точка на линии — событие. До сих пор все понятно?

— Давненько я не занимался алгеброй, — пробормотал Полковник.

— Могу вас заверить, что ее не упростили, — успокоила его Терри. — Ладно, значит, если существует одно измерение вероятности, это как будто накладываешь все возможные графики один на другой, так чтобы наиболее похожие оказались рядом. Верно?

Ифвин обалдел:

— Да у тебя талант!

— Я все время провожу в школе. Привыкла к лекциям. И кроме того, вы сказали, что мир или линия времени можно назвать «последовательностью событий», так?

Тогда получается, что линия событий, подобно той, что была на графике, является последовательностью событий. И время только идет в одну сторону, и вы сказали, что на дороге одна машина, так что если бы был всего один мир, в нем бы существовала одна-единственная линия. Если существует множество миров, то должна быть одна линия для обозначения каждого возможного пути, по которому машина может двигаться по дороге вперед и назад. Вот и все.

— И это правильно. Если кто-то запутался, отныне со всеми вопросами обращайтесь к Терри, — подвел итоги Ифвин.

— А те, кто хочет запутаться, могут обращаться ко мне, — сказала Паула Рей. — Значит, смысл графиков, дороги и всего прочего — в том, что это очень упрощенная версия? В воображаемом мире есть один объект, одно пространственное измерение, одно временное и одно измерение вероятности, да? А в нашем реальном мире, по вашим словам, существует большое количество объектов, три пространственных измерения, одно временное и пять измерений вероятности?

— Абсолютно точно. Ты не так уж плохо во всем разбираешься, как тебе кажется. То, о чем я говорю, огромно. Одно из применений этому — возможность существования бесконечного количества соседних миров в измерениях вероятности. Точка может иметь бесконечное множество соседних точек, причем в двух измерениях; линия может иметь бесчисленное множество соседних линий по трем измерениям и так далее. В расширительном смысле событие, являясь единицей с четырьмя измерениями, может иметь бесконечное количество непосредственных соседей в пяти измерениях вероятности. И это на нулевом расстоянии. Теперь выясняется, что вероятность пересечения с соседней последовательностью событий несравнимо больше, чем с отдаленной. На самом деле каждую секунду во время телефонного разговора вы скачете из одного мира в другой. И так большую часть времени: вы перемещаетесь между мирами, столь похожими друг на друга, что вы не способны определить разницу между ними.

Например, возможно, что в одном мире в каком-то из зубов у вас больше атомов кальция или пуговицы на одежде на микрон больше. Или вы попадете в мир, где по всему городу люди вместо того, чтобы читать газету, моют машину.

Но каждый раз, совершая дальний прыжок, вы попадаете в мир, где история сильно отличается от вашей.

Так произошло, к примеру, с Хелен Пердида, когда она была подростком, или сравнительно недавно с Паулой и Иисусом.

— Почему это случается во время телефонного разгон вора? — поинтересовался Роджер. — Почему не во время купания, или чистки зубов, или во сне? Вы ведь еще сказали, что то же самое может случиться во время нахождения в сети или в транспорте, управляемом роботом, да?

— Да, но не только, — согласился Ифвин. — Может быть, Лайл уже все выяснил, ведь у него было время? У него больше опыта в чтении лекций, чем у меня, и поскольку идея для него нова, возможно, он сумеет объяснить ее доступнее. Дело в том, что идея живет во мне, так что я склонен делать слишком много предположений во время объяснений.

Я фыркнул, но собрался с мыслями. Начал с того, что рассказал о кошке Шредингера и о проблеме интерпретации распределения квантовых состояний, когда проектируешь его в макромир. Потом сказал, что все это нервирует широкую публику и поэтому то, что я сейчас излагаю, редко публикуется крупными издательскими компаниями.

— Примерно семьдесят или восемьдесят лет назад люди, занимавшиеся изучением мозга, заинтересовались проблемой хранения в человеческом мозге большого количества действительно необработанной информации. Когда они получили кое-какие данные о том, как кодируется информация в индивидуальных клетках мозга — в основном в виде связанных групп физических ощущений, — то решили, что в голове недостаточно места для всей информации. А поскольку места для полноценного функционирования мозга не хватает, то каким же образом мы так много запоминаем?

Ну что ж, выяснилосьquot; что не запоминаем. Ты помнишь чье-то лицо по выражению бровей, по детали нижней губы, носа или глаза. Позднее, воскрешая в памяти его образ, ваш мозг быстрее, чем возможно осознать в реальном времени, должен реконструировать картину, вставляя все детали. Для мозга подобная операция не представляет трудности, ибо лица симметричны, некоторые черты лица встречаются только вместе и так далее. Разум имеет маленького, но быстрого исполнителя, который заполняет пробелы в изображении.

— Именно поэтому большинство профессиональных актеров могут быстро вжиться в роль, имея общее представление о том, что они делают, — отметила Келли, — но путь от знания своей роли до знания каждого слова занимает вечность. Это такой геморрой! Несколько характеристик можно выучить почти моментально, но для отличного выступления надо выучить намного больше, а потом прочувствовать текст, так что сконструированное вами в промежутках между репликами всегда верно.

— Точно. Ну, это было довольно интересно, своего рода экскурс в изучение мозга, к тому же оно помогло кое-что объяснить: например, феномен, когда вы принимаете незнакомца за старого друга, которого долго не видели; или то, что люди начнут запоминать не произошедшее на самом деле, если им достаточно часто повторять новую версию, а начнут вставлять в описание реальных событий связующие элементы, частично позаимствованные из вашего рассказа. Однако самое важное применение пришло позже, в передаче информации. Это решение проблемы пропускной способности канала связи.

Пробираясь сквозь вопросы и временные заминки, я схематично набросал основные концепции. Представьте старый передатчик, посылавший точки и тире азбуки Морзе — пропускная способность канала связи равнялась единице. Она есть, если по кабелю идет ток, или ее нет. Дальше. Поскольку ни один из сигналов азбуки Морзе не имеет более четырех точек или тире, теоретически при наличии четырех проводов можно посылать все буквы одновременно, а не последовательно, и в четыре раза быстрее. Объем информации, которая может пройти в определенном месте в определенное время, является пропускной способностью данного канала, a с началом двадцать первого века пропускная способность стала измеряться в миллионах, а быстродействие в мегагерцах, и триллионы битов ежесекундно путешествовали через каждое соединение системы.

Для некоторых целей, однако, подобное быстродействие было недостаточно, особенно для одной, очень важной с коммерческой точки зрения. Человеческие органы чувств в целом воспринимают объем информации, выраженный в триллионах, и для создания эффективной виртуальной реальности нужно быть способным моделировать все ощущения одновременно в реальном времени. А эту виртуальную реальность создать хочется, ибо человек, похоже, имеет практически неограниченную потребность быть осчастливленным и постоянно опекаемым — ведь все мы в какой-то степени большие дети, — и каждый, кто сможет поставлять подобные услуги за умеренную плату, имеет шансы в конце концов собрать все богатства человечества. Даже сейчас есть люди, особенно родившиеся богатыми в одной из передовых стран в какой-нибудь линии мира, которые проводят большую часть жизни в сети. Так или иначе, они хотели добиться своего — старыми средствами или новыми.

Как оказалось, можно моделировать реальность достаточно быстро, чтобы создать четкую, ясную виртуальную реальность, но доставка сигнала в мозг и отправка его из мозга требует очень высокой пропускquot; ной способности. Именно поэтому, хотя виртуальный имитатор способен создавать живую реальность для одного или нескольких человек, один-единственный виртуальный звонок на большое расстояние потребует канала, емкость которого равна суммарной емкости, необходимой Соединенным Штатам для радио, телефонной и телеграфной связи во время Второй мировой войны. Несмотря на наличие высокого спроса на виртуальные миры, которые можно было использовать в качестве живого, настоящего эксперимента, чтобы удовлетворить этот спрос, было необходимо создать конструкцию с огромными возможностями, которые способны обеспечить требуемую пропускную способность для передачи всех этих сообщений.

Есть и другой потребитель высокоемких каналов связи — транспорт, идущий на автопилоте, мог бы работать эффективнее, если бы обменивался информацией с другими машинами. Вы хотите машину, которая умеет думать и видеть достаточно быстро для того, чтобы понять, что за вылетевшим на улицу мячом наверняка погонится ребенок, или сновать взад-вперед, предупреждая все машины о доске с гвоздями, валяющейся на тротуаре. Опять возникала необходимость в увеличении быстродействия и пропускной способности.

Быстродействие компьютера частично зависит от внутренней пропускной способности, поскольку объем блоков данных, вращающихся внутри компьютера, определяет скорость, с которой он способен повторно систематизировать информацию, то есть «думать».

Поскольку виртуальная передача информации в любом случае идет посредством компьютера, крайне желательно провести все это через более быструю систему, а самой скоростной в середине двадцать первого века считалась квантовая — ее превосходство основывалось на особенностях квантовой физики: одиночный объект может вести себя так, будто он является ансамблем нескольких взаимоисключающих состояний. На деле это выглядит примерно так: вы можете решить проблему кошки, мертвой и живой одновременно; каждый бит памяти компьютера и каждая операция в его регистрах может являться параллелью самой себе; одну-единственную машину можно заставить вести себя как многие тысячи машин одновременно, причем с огромным увеличением быстродействия.

Однако параллельные процессы имели и другое использование — именно с их помощью компьютерные инженеры получили возможность моделировать многие функции человеческого мозга. Способность создавать лицо для опознания, заполнение пробелов в неполном тексте, восстановление частично испорченных голограмм из фрагментов — для этого требуется такой параллелизм, который способен обеспечить только квантовый компьютер. Таким образом, квантовый компьютер сделал возможным виртуальное общение в реальном времени, поскольку можно было передавать необходимую информацию в малых объемах, а уже из этой информации создавать имитацию на другом конце провода.

Но принцип неопределенности ограничивал контроль пользователя над информацией; вы не могли узнать, в каком состоянии «реально» находится любой из квантовых процессоров без нарушения необходимого вам параллельного процесса. Если вы поверили копенгагенской: интерпретации — нет проблем: вы просто относитесь к этому как к шутке вычислительной техники, позволяющей получать больше информации, чем ее отправлено. Таким же образом в не-физической интерпретации проблема не является проблемой как таковой — как если бы у вас, было два пруда, в каждом находилось по палке, и обе палки соединены между собой веревкой; волна в одном пруду автоматически вызовет волну в другом, и появятся множественные комплексные формы волн, ибо палка может двигаться в любом направлении.

Но в соответствии с интерпретацией Многих Миров вы решали проблему при помощи всех окружающих вас миров и вашего собственного — и принцип неопределенности не позволил бы вам узнать, какой ответ относится к какому адресу. Те, кто вообще задумывался об этом — в данном случае я и мои друзья по институту, — всегда спорили на эту тему за кружкой пива и, как правило, приходили к выходу, что решение спрятано в квантовой компьютерной сети. Должно существовать огромное количество «не правильных галактических адресов» — то есть сообщений, попавших по ошибке не в ту вселенную. Этот спор всегда приводил нас к дискуссии о том, что мы якобы обнаружили причину, по которой интерпретация Многих Миров не может быть верной: ибо, судя по всему, принцип неопределенности в применении к проблеме адресов показывает, что нельзя знать, верный или неверный тот или иной номер, и поэтому все эти «ошибочные номера» будут нарушать его.

Мы никогда не принимали во внимание, что Природа могла решить данную проблему, не позволяя никому из получающих сообщение на другом конце знать, в какой вселенной он находится. И такое решение похоже на то, что можно ожидать от Природы, когда она пребывает в хорошем расположении духа. Кем бы ни был получатель сообщения, он всегда пребывает в подвешенном состоянии, подобно кошке Шредингера, все время, пока находится на связи; только в отличие от кошки получатели не полумертвые или полуживые, а разбросаны по разным мирам. Оставаясь на линии или отсоединяясь — а разделительные протоколы в любой современной сети гарантируют быстрые отсоединения несколько раз в течение секунды, — вы совершали действие, аналогичное открыванию ящика и крушению распределения вероятностей в одном-единственном состоянии — «живая» или «мертвая» для кошки, та или иная вселенная — для вас.

Когда для виртуальной реальности стали использовать широкополосную квантовую сеть, на нее перенесли все, потому что она была очень вместительной — управление транспортом, факс, телевидение, телефон и все прочее. Когда бы вы ни вошли в квантовую коммуникационную сеть, вы будете осциллировать между возможными состояниями системы, будь вы человеком, стогом сена или электронным сообщением.

— Так вот, — подвел я итоги после четырех сандвичей, шести чашек кофе и слишком большого количества споров, — эти осцилляции между мирами становились все быстрее, все большее число семейств событий получали доступ к виртуальной реальности и квантовой сети, и число взаимопереходящих состояний многократно возрастало. Теперь никто не остался в том же мире, где он родился. По большей части миры похожи друг на друга, так что люди адаптируются, хотя я уверен, что почти во всех мирах возросло количество буйнопомешанных и людей с расстройствами психики, и многие из них, возможно, все время пытаются рассказать кому-нибудь, кто станет их слушать, что в мире что-то не так.

Ифвин кивнул и добавил:

— И поэтому я стал кем или тем, что я есть. По мере роста систем мы были вынуждены все больше децентрализовывать контроль. Это привело к тому, что, помимо всего прочего, вместо центральной администрации, управлявшей всем, появились блуждающие части программ, рыскавшие в поисках того, что не работает должным образом. То есть системная администрация перестала напоминать полицию и суд и стала больше похожа на иммунную систему. Системное администрирование превратилось в манипулирование популяцией киберфагов: легких вирусов, уберегающих пользователей от действий, могущих повредить систему. Это намного проще и дешевле, чем завязывать все на центральную программу, которая должна все знать. Несколько лет назад один киберфаг стал замечать, что во всех параллельных вселенных существует общая проблема. И эта проблема заключалась в исчезновении миллиардов узлов в Соединенных Штатах, Американском Рейхе, Сообществе Очистившихся Христиан — как ни назови эту часть земного шара между Сан-Диего и Святым Лаврентием. Однажды он подметил, что информационный поток полностью прекратился на несколько секунд; он решил проследить и обнаружил отсутствие информационного потока на месяцы или годы через все последовательности событий, к которым у него был доступ, — а это колоссальное количество миров. Киберфагу показалось, что очень много людей и машин либо было вырезано из сети, либо оставлено добровольно — но, что бы это ни было, оно отрицательно сказывалось на сети. Киберфаг довольно долго думал об этом, насколько может думать пустота, обитающая в сети между вселенными, — и решил, что, поскольку от этой страны не исходит никакой информации — ни записи сделок, телефонных звонков, чеков или хоть немного какой-либо почты, — единственно верным решением будет посмотреть самому. Это потребовало определенных усилий. Около двадцати пяти лет, но, конечно, киберфаг вечен, и его преимущество заключается в возможности оперировать миллиардами последовательностей событий одновременно. Самой трудной частью оказалась необходимость получить физическое тело, в котором можно будет перемещаться, когда потребуется пойти и убедиться во всем самостоятельно.

Наступила долгая пауза, как будто мы переваривали услышанное, а затем Иисус крайне неуверенно спросил:

— Сэр, правильно ли я понял, что вы хотите уверить нас, будто вы и есть тот самый киберфаг?

— Ну, возможно, правильнее будет назвать меня его воплощением. Киберфаг не только существует до сих пор, он управляет Контеком. Одна из причин, почему вы услышали столько толков о компании, в том, что наша единственная реальная цель — аккумулировать деньги и власть как средство для достижения более важной цели: получения мной телесной формы в физическом мире, с подходящей командой, так чтобы мы смогли пойти и посмотреть, что же сталось с Америкой. Как вы могли догадаться, на это потребовались миллионы человеческих лет биоинженерии, огромное количество переделок в сфере взаимодействия мозга с телом, однако.., вот он я перед вами. Если вы подымете крышку у меня на затылке, то обнаружите сложнейший механизм для обращения к Ифвину Первому — так я называю своего прародителя; до тех пор, пока я не созрел физически, я жил в емкости, но вам придется признать, что во всем остальном я такой же человек, как и вы. И я тоже в тупике.

Хелен сидела, сложив руки на коленях, поглядывая то на Ифвина, то на меня. Наконец она заговорила:

— А все эти манипуляции?

— У меня не было способа контролировать, кто или что в какой мир попало, — пояснил Ифвин. — Никто не мог этого сделать — неопределенность перемен заставляет вас менять мир. Но, хотя я не имел возможности контролировать перетасовки, однако научился следить за их скоростью и движением рук раздающего. Я вот что сделал: нанял команды людей, которые, по моему мнению, могли бы разрешить данную проблему, а затем пробовал на них разные последовательности событий до тех пор, пока не получу вариант, где все критически мыслящие люди будут собраны в одной последовательности, или, если точнее, пока я не узнаю, что велика вероятность того, что они все встретятся.

Тогда, чтобы присоединиться к вам, я сделал этот телефонный звонок через систему, которая соединяет и разъединяет линию с частотой в несколько терагерц. Она постоянно проверяла все ваши действия, пока канал не сузился насколько возможно. Затем в течение последних нескольких секунд я осциллировал до момента обнаружения системой вашего местонахождения. Здесь имел место неопределенный компромисс — как всегда, у меня в памяти образовались крупные провалы, и ни я, ни киберфаг не знали точно, который из Ифвинов есть я. Миллионы Ифвинов были выброшены из реальности, чтобы я попал сюда.

— А вы их спросили, хотят ли они этого? — поинтересовался Хелен.

— Разве это имеет значение?

— Вы сами знаете, что имеет, — возразила она. — Большинству из нас пришлось отказаться от прежней жизни, чтобы очутиться здесь, а вы никогда не интересовались, хотим ли мы такой судьбы.

Ифвин согласился.

— Верно. И если вы действительно настаиваете, можете уйти сейчас. Но надеюсь, что вы останетесь по ряду причин — то есть у меня есть причины надеяться на это, а у вас — остаться. Не оставляю надежды, что вы хотя бы соблаговолите выслушать меня до конца.

— Выслушаю, — буркнула Хелен. — Но на данный момент я не очень-то настроена вам верить. Вы — призрачная личность, созданная машиной для самовоплощения. Вам не приходилось терять родных, друзей, любимых… Основная цель вашего создания — быть выкинутым на свалку…

— Все человеческие существа обязательно попадают на свалку, — парировал Ифвин. — Большинство без всякой причины, поскольку таковой нет во вселенной, и они просто уходят, растратив себя, и никогда не возвращаются. Вас выбрали, потому что, во-первых, каждого из вас волнует судьба Америки. Большинство людей не беспокоятся об этом сейчас и не будут беспокоиться в будущем. Да и зачем? Каково бы ни было когда-то ее значение для мира, оно уже в прошлом. Культурное наследие перешло к эмигрантам, мировая экономика физически отделилась от Америки, так что никто ничего не заметил, а почти во всех последовательностях событий нет проблемы баланса активной военной силы. Похоже, что Америка оказалась вычеркнутой отовсюду задолго до полного исчезновения. К счастью для этого проекта, все еще остались те, кого до сих пор заботит этот вопрос, и вы в их числе.

Далее следует проблема навыка в абдукции. Киберфаг, воплощение которого я собой представляю, будучи машиной, мог переоценить важность абдукции, поскольку никто еще не нашел подходящего способа обеспечения машин таким навыком. Но я такой же человек, как и вы…

— Это вы так говорите, — презрительно фыркнула Хелен.

— Моя личность имеет физическое тело, сделанное в соответствии с ДНК человека, и этого достаточно, — сказал Ифвин твердо. Его лицо побагровело, и я услышал в его голосе напряжение и злость.

В воздухе повисла очень долгая, неловкая пауза, а потом Ифвин подвел итог:

— В общем, Лайл Перипат является авторитетом в абдуктивной математике. Наука, изучаемая Хелен Пердида, позволяет решать практические вопросы, возникающие в абдуктивных рассуждениях, плюс многие ее версии имеют навыки обращения с оружием, плюс, конечно же, ее личная привязанность к Лайлу, что может пригодиться в трудной ситуации. Затем мне нужен был кто-то, умеющий командовать и тесно связанный с Лайлом, так что ваше присутствие, Полковник, вполне объяснимо. Я взял вам двух старших помощников, которые заодно имеют опыт в расследовании, вот почему здесь оказалась не только Эсме Сандерсон, но и Иисус Пикардин.

Спустя минуту Келли сказала:

— Вы не объяснили, каким образом я и Терри оказались втянутыми в это дело и зачем вы прикладывали дополнительные усилия, чтобы доставить нас сюда.

Ифвин вновь согласно закивал.

— У меня не было творческих личностей, а это совсем другой стиль абдукции. И мне нужен был человек, имеющий богатый опыт перевоплощения, то есть когда он быстро приспосабливается к окружающему миру, вне зависимости от внутренних ощущений. Подобный талант создания части, подходящей к другим частям, способность вливаться, то, что артисты называют гармонией или совместимостью, как раз и было той самой творческой деятельностью, которую я хотел бы получить и которой хорошо владеют артисты. Что касается Терри… — Он вздохнул. — С точки зрения этики я нахожусь в крайне неустойчивой позиции, но она была единственным членом вашего виртуального чата, который еще не был мной задействован, и мне это казалось ошибкой. Она физически здорова и красива и, думаю, легко адаптируется.

— И она здесь слушает вас, так что можете перестать говорить о ней в третьем лице, — бросила Терри, краснея от гнева.

Ифвин продолжал:

— К тому же, Терри, как у большинства смышленых подростков, у тебя нет должного почтения к власти. Чувствую, что бы мы ни нашли, очутившись на севере, основная проблема — найти, а дальше будем думать, что же именно мы обнаружили. Уничтожение настолько полное и так четко ограничено сорока восемью граничащими друг с другом штатами, что это похоже на естественное явление. Но не похоже, что кто-то сделал такое специально.

Это перекрывает все логичные и доступные пониманию вероятности, так что может случиться, что мы ищем нечто иррациональное и недоступное человеческому разуму. Следовательно, мое желание бросить несколько карт наудачу — не более чем интуиция.

— Вы хотите сказать, что я покинула весь свой мир из-за вашей интуиции? — требовательно спросила Терри, высоко подняв костлявые плечи и стиснув руки.

— Да, выходит, что так.

— И вы просто решили попользоваться нашими жизнями?

Ифвин выглядел слегка раздраженным. По крайней мере он был в достаточной степени человеком, поэтому не хотел столкнуться с тем, о чем прежде не задумывался; вряд ли найдутся любители неожиданностей.

— Мои действия не отличаются от действий короля или президента, начинающих войну, или от президента корпорации, внедрившего в производство новый продукт. Я решительно меняю жизни миллионов и миллиардов людей, не спрашивая на то их согласия. Единственная разница, что вы десять имеете возможность противостоять мне. Если вам от этого станет легче, думаю, все в порядке. Но других отличий нет, поэтому теперь, надеюсь, мы можем перейти к более важным вопросам.

— Нет проблемы важнее, чем крушение нашей жизни, — проговорила Хелен, — и Терри совершенно правильно расстроилась. Если вам требуется наше согласие, вам следует предложить нам нечто большее, чем простое богатство, или придумать объяснение получше, чем то, что мы были вам нужны и вы думали, будто из нас выйдет отличная команда. С какой стати мы должны вести за вас это расследование? Поясните, почему бы нам всем не уйти отсюда и не начать набирать случайные номера по телефону, пока мы не окажемся где-нибудь поближе к дому и захотим там остаться.

Ифвин вздохнул и протянул руки.

— Предполагаю, в некотором смысле моя неспособность предугадать подобное и составляет разницу между человеком и машиной. Но я думал, что поскольку вы перемещались из одного мира в другой каждый раз при пользовании телефоном, компьютерной сетью или транспортом, управляемым машиной, то должны были понять, что вас не вырывают из дома, — на самом деле вы не были там долгие годы и никогда не возвращались домой.

Хелен стиснула кулаки. Сейчас она была совсем, как та Хелен, которую я знал.

— Что ж, как раз пару минут назад мы выяснили, что скачем из мира в мир. Мы все еще привыкаем к этой мысли. А сейчас мы узнали, что вы являетесь частичной причиной этих перемещений. Как, по-вашему, мы себя чувствуем?

— Мне очень сложно ждать от кого-либо каких-то ощущений, — ответил Ифвин. — И я вынужден согласиться, что даже в этом теле я сам не особо что-то чувствую — наверное, потому что тело не получило эмоциональной тренировки в более юном возрасте. Думаю, можно сказать, что я скорее ношу тело, чем являюсь частью его.

Но я заметил, что эндокринная система сильно запаздывает — часто эмоции держатся в течение долгого периода после исчезновения раздражителя, вызвавшего их.

Вы имеете в виду эту проблему?

— Возможно, но это очень долгий и нечеловеческий способ ее выражения, — проворчала Хелен. — Дело в том, что вы обязаны дать нам некоторое время на эмоциональную адаптацию. Происходящее для нас в новинку, нам страшно, и вы являетесь ядром этого страха. Надеюсь, ты не обидишься, Терри, если я скажу, что ты чертовски молода, чтобы узнать, что отныне по воле Ифвина ты отрезана от родителей, может, навсегда, и я не думаю, что ваша миссия, какой бы важной она ни была для вас, способна оправдать подобный поступок в наших глазах.

Я могу счесть вашу просьбу логичной, верной или как там еще, но она не имеет ни малейшего оправдания с точки зрения эмоций. Теперь, если вы действительно хотите завоевать наше доверие, вам придется представить хоть какие-нибудь доказательства существования действительной причины, по которой нам следует принять ваше предложение, а не удалиться восвояси. И не пытайтесь сделать из этого доказательство теоремы.

Совершенно расстроенный, Ифвин сел на край низкой сцены, стиснув руки.

— Мне нечего вам ответить, — в конце концов выдавил он. — Есть нечто странное в исчезновении целой страны с лица земли, из истории — отовсюду, и в неизвестной силе, препятствующей знанию о происходящем.

Может быть, мы не видим ее, потому что находимся слишком близко, но мне кажется удивительным, что лишь единицы заметили это и как-то отреагировали.

Я хочу разобраться в этом вопросе. Частью меня, являющейся продуктом работы многолетнего механического разума, движет всего лишь любопытство, за гранью понимания которого — секс и смерть. А другая часть, сроднившаяся с телом, старше всего на несколько лет, лишенная детства, воспоминаний, впитанных с молоком матери, о которых можно было бы рассказать, признаков, отличающих его от остальных тел. В сложившейся ситуации я сделал наилучшее предположение.

Я искал людей, которые обладали бы способностью к абдукции и которым была бы небезразлична Америка.

И я сделал все необходимое, чтобы собрать их вместе в одной последовательности событий, чтобы можно было работать. Это лучшее решение, которое я смог найти. Если бы оно не сработало, то либо вы со своими способностями к абдукции должны были бы искать иной выход из положения, либо проблема осталась бы неразрешенной.

В воздухе повисла неловкая пауза, а потом Роджер Сайке потянулся, взъерошил седые волосы, встал, опираясь на тросточку и сказал:

— Э-э.., знаете, мне все до смерти наскучило. Я родился в полку; отец рассказывал мне о своем детстве в Штатах, но сам я там никогда не был. Я уже старик, и если умру — невелика потеря, рано или поздно все равно так бы случилось. Так что.., думаю, я пойду с вами и посмотрю.

Ифвин взглянул на него с надеждой:

— Спасибо.

— Пожалуйста. Пока я здесь, и дальше тоже. Но вам действительно нужно научиться просить людей, а не манипулировать ими.

— Да, наверное, вы правы.

Мгновение спустя Эсме встала и приблизилась к Сайксу. Она оказалась даже больше, чем на первый взгляд, — она возвышалась над стариком, как гора.

— Полковник, почту за честь пойти вместе с вами. В моей жизни мало интересного, у меня нет никаких особых дел. Было бы интересно узнать, что сталось с Америкой.

— Если Эсме пойдет, то и я тоже, — сказала Паула, — чтобы оберегать вас обоих от неприятностей.

Следующим заговорил Иисус Пикардин:

— Знаете, мне страшно надоела моя работа, и надо сказать, вряд ли для детектива найдется дело интересней, чем поиски исчезнувшей страны. Возможно, я уже никогда не вернусь назад, но, честно говоря, это кажется заманчивее любого другого занятия.

— Похоже, вы все на меня давите, — пожаловалась Колли. — Ладно, хотите идти, пойдемте. Всем остальным не обязательно нужна веская причина, верно?

— Не обязательно, но давайте рассмотрим другие варианты, — неохотно предложила Хелен. — Мне не хотелось бы признаваться в этом, но нас здесь у Ифвина целая куча. Насколько я поняла всю эту штуку про Шредингера, мы можем скитаться всю оставшуюся жизнь, снимая и вешая телефонные трубки, катаясь на роботехнике, загружаясь в сеть и выходя из нее, — но вероятность возвращения в мир, который мы знаем, ничтожно мала. В любом случае мы просто заменяем одну версию самих себя на другую, попутно втягивая в этот круговорот кого-нибудь еще. На данный момент я полагаю, что в этом мире мы находимся достаточно прочно — а кстати, что это за мир такой?

— Что ж, вам придется поверить мне на слово, — ответил Ифвин. — Потому что если вы попытаетесь проверить при помощи телефона или сети, то будете моментально вырваны из этого мира. Но это сравнительно небольшая семья последовательностей событий, где существовал государственный переворот в Соединенных Штатах в 1972 году после вывода войск из Вьетнама — Индокитая для некоторых из вас. Военная хунта якобы восстановила порядок и честь, что на самом деле означало подавление политических свобод на своей территории и применение ядерного оружия для победы над Вьетнамом. Они начали гонку вооружений с Коммунистической Германией, являвшейся второй по мощи страной в этой последовательности событий, и в конце концов разорили немцев. Затем американцы бесконечно долго держали приоритет, со временем ослабляя давление; они провели в жизнь огромный, запутанный свод законов, контролирующий каждый аспект ежедневного поведения, дабы страна стала такой же, как была в пятидесятые годы в той же последовательности событий (то есть очень скучной и традиционной). Не лучший и не худший вариант. Остальной мир по большей части состоит из маленьких государств; вырождение шло очень быстро. Существует множество крохотных процветающих стран — представьте мир, полный Швейцарии. В нем можно отлично жить.

— Удачное объяснение, почему не стоит говорить по телефону или пользоваться автоматическим транспортом, да? — сказала Келли. — Боюсь, мне пришлось бы надеяться, что в Мехико существует американский театр, или, может, основать его самой. У меня не слишком много вариантов, весь мой багаж — испанский для туристов. Можете ли вы мне рассказать, что будет, если я пойду с вами?

— Если бы я знал, что произойдет, никому не пришлось бы ехать, и я бы никогда не потревожил ни одного из вас, — уточнил Ифвин. — У меня есть определенные ресурсы, так что если вы взаправду не хотите отправляться в экспедицию, то я хотя бы могу найти вам работу в своей организации, может, в каком-нибудь офисе, где вам не нужно будет подвергать себя случайным перемещениям. Если это действительно то, что вы предпочитаете.

— Неужели вас не беспокоит, что мы все можем принять ваше предложение? — поинтересовалась Хелен.

— Теперь, раз вы упомянули об этом, — да. Но мне кажется, это отличный выбор, учитывая, что, как вы верно подметили, я разрушил вам жизнь. В любом случае у меня уже есть несколько добровольцев. Вы были правы, говоря, что я не умею работать с людьми.

Слушая все эти аргументы, я раздумывал над своим положением. Эта Хелен не очень походила на тихую преподавательницу истории, которая мне так нравилась, и если я не смогу найти точную копию той Хелен, которую я знал.., ну.., по правде говоря, непростое занятие, ведь придется общаться с тысячами Хелен, почти не отличающимися друг от друга, и каждая из них знала тысячи версий меня.., все равно я наверняка могу найти более подходящую, чем эта. Шансы велики, главное — почаще названивать по телефону.

С другой стороны, что же все-таки случилось с Соединенными Штатами Америки и как я, воспитанный в традициях эмигрантского патриотизма, гордившийся своим наследием, никогда не замечал, что исчезла целая страна?

Явно, что сеть, распространяющаяся по всем мирам, имеет огромные возможности по редактированию реальности, и она, как и человеческие культуры, которые зависят от нее, эволюционировали в огромную и усложненную систему для подавления нежелательных вопросов. Поэтому стало возможным, что целые семьи и группы фактов исчезали или по крайней мере переставали обсуждаться.

Но целая страна?

Мне пришлось согласиться, что эта проблема действительно интересна. И если я начну звонить по телефону, то могу когда-нибудь узнать ответ, а могу и неузнать.

Кроме того, я легко могу воспользоваться шуткой с телефоном, чтобы найти более подходящую Хелен, и после экспедиции (если предположить, что я останусь жив) с таким же успехом, как и до нее.

По этой же причине, если там будут перестрелки, эта Хелен предпочтительнее.

В комнате было очень тихо: каждый, кто еще не согласился принять участие в экспедиции, раздумывал, что для него лучше. С некоторым усилием я набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:

— Что ж, думаю, я присоединяюсь. Причины называть не стану.

Хелен крайне удивилась и сказала:

— Какого черта?!! И я.

— Я тоже, — подхватила Ульрика. — Мне кажется разумнее поехать с вами, чем заняться чем-то иным, ведь наша поездка хотя бы к чему-нибудь приведет, а все остальное закончится проблемами, или придется снимать трубку и наугад искать новый мир.

Келли и Терри оглянулись по сторонам, как будто мы предали их, что, по-моему, мы в некотором смысле и сделали. Вздохнув, Терри сказала:

— Вы — единственные, кого я знаю в этом мире, понимаете? Если вы все поедете, мне тоже придется.

Поскольку я предпочитаю не терять единственных знакомых мне людей и у меня нет серьезных причин, чтобы не поехать, кроме того, что я боюсь — а это, я думаю, неподходящая причина отказываться от чего-либо.

Короче, я вроде как тоже, но меня это не радует. — Опустив глаза, она уставилась в колени и крепко стиснула руки, сплетая и расплетая пальцы.

Келли почти расплакалась, и не думаю, что она была виновата.

— Мне кажется, меня заставляют пойти на это.

— Ты должна, — проворчала Хелен. — Так получилось, понимаешь, и не важно, насколько логичными являются твои действия. Совершенно правильно отдать свой кошелек мужчине с пистолетом в руке, и это твое решение, однако оно не означает, что тебя не вынудили обстоятельства. Тебе придется согласиться на ампутацию ноги, если она сильно повреждена, но это не есть свободный выбор.

Келли судорожно сглотнула и смахнула слезы с голубых глаз, размазав тушь.

— Ну, это очень плохая сделка, но, думаю, ты права, ничего другого мне не остается. Наверное, лучшее для меня — пойти с вами. Требуется ли от меня положительное отношение?

— Вовсе нет, — ответил Ифвин. — У меня его тоже нет.

Машина, в которую мы вдесятером загрузились на следующий день, оказалась старой музейной железякой военного образца, однако при помощи средств Ифвина она отлично выполнила свою работу.

Это был древний армейский бронетранспортер модели 2018 года, при виде которого Роджер, Эсми и Паула хором взвыли. Они рассказали нам, что эту машину обычно называли «эсти» и, по словам Роджера Сайкса, «хотя официально ее целью было везти дюжину людей поближе к опасности, но таким образом, чтобы они были защищены и могли, в свою очередь, наносить ущерб противнику, на самом деле основная ее функция — увеличение дискомфорта до максимума — как часть садистского и бестолкового исследовательского эксперимента».

Эта «эсти» явно использовалась как автобус личностью с очень странными представлениями о цветовой гамме, так что машину надо было, конечно, перекрасить; однако полосы и трещины предыдущих покрасочных работ проступали под новой темно-серой краской. Окна были небольшие, с толстыми стеклами, а под каждым автоматически закрывающаяся амбразура (для стрельбы).

Тяжелые, плоские прямоугольные металлические коробки, наполненные чем-то для защиты от снарядов, были прикреплены повсюду, закрывая весь моторный отсек, пространство у дверей, боковых панелей и так далее. На крыше находилось невероятное количество стержней, несколько металлических коробок и еще много чего, так что я полностью удостоверился, что наша машина бронирована со всех сторон. Единственным слабым местом было заднее окно, которое явно заменили, причем довольно давно, на обычное. Роджер и Паула слегка обеспокоились по этому поводу, чем крайне огорчили остальных, но, поскольку у нас не было возможности в разумные сроки сменить его и поставить настоящее бронированное стекло, дело ограничилось легким недовольством.

И конечно, машина оказалась с ручным управлением, без каких-либо следов сетевой навигации.

— Должно быть, провела несколько лет в американской армии, — прокомментировала Паула, проверяя приборы и механизмы, пока я наблюдал за ней через плечо, — а потом прибыла в Мехико на модификацию для использования в какой-нибудь местной разборке, затем стала гражданской, ох не знаю, ну, двадцать лет назад, возможно, в начале сороковых. После стольких лет она наконец возвращается домой, даже если приходится возвращаться во всеоружии.

Паула вела машину, а я как ученик водителя сидел рядом с ней. Полковник устроился на среднем сиденье справа, позади меня, так что у него был хороший обзор и приемлемая защита от пуль: ведь именно он был нашим истинным командиром в случае опасности, к тому же он мог стрелять из ближайшей бойницы. Напротив расположилась Эсме. Сзади, каждый в своем углу, сидели Иисус и Хелен; если нужно, они стали бы отбиваться либо из боковых, либо из задних бойниц; все, что впереди, контролировала автоматическая пушка с дистанционным управлением, установленная на крыше. Итак, вооружились мы лучше любого случайного противника, а собственно, это и было нужно — мы не хотели лишних проблем с бандитами, когда окажемся на северных территориях, поэтому приложили максимум усилий, чтобы стать для них крепким орешком. Если здесь и была «другая сторона», то мы ничего не знали о ее возможностях, но можно было предположить, что они намного превышали все, что мог вместить в себя наш вооруженный автобус.

Кроме меня, в нашей команде были еще четверо, кто не мог считаться профессионалом в обращении с оружием, — Терри, Келли, Ульрика и Ифвин. Им позволили перемещаться более или менее свободно, а в случае опасности падать на пол и не двигаться.

— На чем эта штука ездит? — поинтересовался я.

— Батареи Телкес, электрические, — пояснила Паула. Поймав мой непонимающий взгляд, добавила:

— Батареи Телкес — атомные, считается, что их хватит на миллион миль, но в центральном компьютере запись всего на 350 000 миль. Непохоже на подделку, чего не скажешь об одометре.

Мы аккуратно выезжали с парковки одного из отелей Мехико, когда Паула обернулась и крикнула:

— Каждый, кто собирается вдруг вспомнить о забытых в камере хранения вещах, пусть сделает это сейчас.

— Все здесь, — ответила Терри. — Ни у кого нет ничего крупнее кошелька.

— Просто проверяю, — объяснила Паула. — В случае аварии я предпочитаю, чтобы на меня упало мягкое человеческое тело, но никак не жесткий чемодан. Ладно, тронулись, держим курс на север; если можете заснуть в таком положении, спите, потому что сегодняшний день — самый подходящий для отдыха: раньше завтрашнего полудня с разбойниками мы не столкнемся.

Первый день пути прошел тихо, как она и обещала: мы ехали по разбитой, но еще вполне приличной дороге, и большую часть дня за рулем сидел я. Привыкнуть согласовывать движение колес с рулевым колесом не составило особого труда, а стабилизатор, подававший энергию в электрические двигатели на колесах, работал так мягко, что «эсти» мгновенно реагировала на малейшее Движение руля. То, о чем я думал, называлось акселератором, или, правильнее сказать, педалью скорости, — устройство, приводившее в действие велосистат, то есть механизм, при помощи которого вы говорили машине, с какой скоростью ей следует двигаться, вместо того чтобы заставлять ее ехать быстрее или медленнее. Выжмите педаль дважды до упора, и машина удвоит скорость, несмотря на угол наклона дороги. Самой большой проблемой и причиной постоянных шуток со стороны пассажиров были тормоза.

— Тормоза здесь используют энергию движения машины, — объяснила Паула. — При торможении ротор колеса генерирует поле противоположной направленности. Он использует энергию машины против ее же движения — чем быстрее она едет, тем сильнее срабатывают тормоза. Нескользящие покрышки дают возможность сократить до минимума тормозной путь — вернее, просто останавливают «эсти». Если вы не пристегнуты, вас лично такие шины могут и не остановить или остановят, но при помощи ветрового стекла, а не ремня безопасности.

— Очень удобно, — решил я. — Постараюсь запомнить.

— Дорога почти пуста, — заметила Паула, обернувшись назад, — и все пристегнуты. Можешь попрактиковаться. Дай газу — и попробуй плавно затормозить.

Как можно мягче я нажал на тормоза и почувствовал, как мы медленно начали останавливаться, но вдруг педаль резко пошли вниз, и машина несколько раз дернулась.

— Тебе придется отучиться от привычки давить на тормоз сильнее и сильнее, — сказала Паула.

— Точно, — подхватила Ульрика. — Ты действительно учишься управлять этой штукой, Лайл?

Глупый вопрос, причем заданный таким тоном, что я подумал, будто мне хотят польстить, поэтому ответил:

— Нет, я не учусь и не имею ни малейшего представления, как с ней обращаться. Паула посадила меня сюда, потому что собирается всех нас убить.

Ульрика промолчала, однако дала мне понять, что она оскорблена, и мне не мешало бы извиниться. Мне было действительно интересно, что бы думали мои другие quot;яquot; в других мирах по поводу женитьбы на Ульрике. По крайней мере не сомневаюсь, что они думали о разводе с ней.

Утро, а за ним и день пролетели незаметно, а мы по-прежнему тряслись по дороге — все больше и больше ухабов и рытвин, все меньше дорожных знаков и людей.

И наконец мы добрались до заброшенного укрепления под названием Торреон — самого северного гарнизона на сорок девятом федеральном скоростном шоссе. Основная часть старого города — обугленные и перепаханные бульдозером руины. Когда почти все население покинуло город, опустевшие здания превратились в убежища для бандитов, повстанцев и прочих мародеров, поэтому местные коменданты постепенно расчистили все за пределами стен и ограждений центрального района, где находились бывшая городская ратуша и церковь. Территория размером с квартал была окружена тем, что когда-то называлось зокало.

Ифвин снял для нас целый этаж в одном из немногих уцелевших отелей в этом квартале, и у него хватило на взятку командиру гарнизона, чтобы на ночь нас снабдили электричеством и горячей водой.

— Вот так-то, — сказал он. — Последние удобства.

Наслаждайтесь, пока есть возможность.

День тряски всегда забирает много сил, и все решили поесть в номере и рано лечь спать. Хелен пришла ко мне в номер, просто чтобы составить компанию, и когда принесли ужин, мы некоторое время ели в полной тишине.

— Неплохо для этого места, — наконец-то рискнул я подать голос.

— Ты о еде? Наверное, отличная. Для данной местности, во всяком случае.

— Знаешь, я никогда прежде не бывал в действительно отдаленных местах. Спорим, что и ты тоже?

После еды Хелен сказала:

— Ладно, думаю, ты считал это очевидным. Почему ты никогда прежде не был в глухих областях?

— Потому что при помощи сети — в общем, глобальной информационной системы, — каждый может в равной степени связаться с кем угодно. С точки зрения времени и усилий, которые имеют определенное значение, любая точка в равной степени удалена от любой другой точки, и это расстояние столь мало, что стремится к нулю. Теперь, поскольку мы не можем позволить себе подсоединиться к глобальной информационной системе до окончания миссии, точки находятся на разном расстоянии друг от друга, и некоторые довольно далеко.

Она вздрогнула.

— Это страшно. Я чувствую себя такой одинокой!

— Мне самому жутко.

Хелен долго сидела, уставившись в пространство, и наконец сказала:

— Ох, той ночью — это ведь было не так, да? Тебе ведь не понравилась жесткая игра в спальне?

— Ни капельки.

Она вздохнула.

— Я боялась, что ты так скажешь. Черт… Лайл, ты не представляешь, сколько времени я потратила на поиски другого Лайла. И мне всегда казалось, что в один прекрасный день ты просто передумал. Но если Лайл, любящий жестокие игры, встречается так редко, то каким же образом я умудрилась пробыть с ним столько времени?

Я пожал плечами.

— Мы это уже обсуждали. На самом деле существует нечто вроде закона сохранения, который держит людей относительно близко от той последовательности событий, которую они покинули, — большие прыжки встречаются довольно редко. Ты оказалась в какой-то цепи миров, где был тот Лайл. А теперь ты в другой цепи. Ни я, ни ты не знаем, сколько раз ты должна совершить скачок, чтобы вернуться в прежнюю цепь. Или же я пересекся с твоей цепью, понравится тебе это или нет, и один из Лайлов, с которым ты была совместима, переместился куда-то в другое место. Мы не можем знать — все настолько перетасовано, что ни у кого нет «дома» или исконной последовательности событий, а всего лишь более или менее знакомые места.

Сейчас, размышляя над этим, я нахожу объяснения всем странным совпадениям; даже последовательности, где существовал президент Линкольн, были ближе к последовательностям, тоже имевшим президента с таким именем, но это не означало, что он — один и тот же человек, совершавший те же самые поступки. Возможно, это имеет отношение к сохранению энергии или способу, к которому прибегает система, чтобы вы не заметили разницу между мирами, ведь проще заставить совпасть что-то по мелочам, чем глобальные события. Чтобы заставить людей не заметить, что в некоторых последовательностях событий Америка была королевством, управляемым наследниками Вашингтона, в других — народной республикой, приходится в абсолютно разных мирах насаждать пепси и коку. Это часть программы — жизнь по большей части состоит из мелочей, и если мелочи совпадают, вы не обязательно заметите разницу в серьезных вещах.

Хелен вдруг подскочила, как будто кровать ударила ее электрическим током:

— О Господи!..

— Что?

— О Господи. О Господи. Может, пять раз до того, как тебе начало нравиться, то есть как я встретила такого Лайла, которому нравилось.., вдруг ты начинаешь сопротивляться и орать, будто бы никогда прежде этим не занимался. Я в лучшей форме, чем ты, Лайл, и надеюсь, ты не будешь против, если я скажу, что я дерусь лучше, чем любая версия тебя, с которыми мне приходилось сталкиваться, и.., я думала, они играли! Блин, эти бедные ребята, наверное, хотели бы знать, что на меня нашло, и небось пугались до потери сознания. Там был один… Что я сделала с этими несчастными? — Слезы струились по ее лицу.

— Ты никогда бы не сделала этого, если бы знала, — заметил я — бесполезное возражение, но другого я не придумал. Она только сильнее расплакалась, и я, вытянувшись на кровати рядом, неловко обнял ее за плечи. Теперь, касаясь ее и не содрогаясь от страха, я мог почувствовать, что у нее на спине и плечах больше мышц, чем у моей Хелен.

Она по-другому прижималась ко мне, не совсем так, как та, к которой я привык; я утешал ее, но она не по-настоящему горевала у меня на плече.

Сильнее, чем раньше, я ощутил тоску по столь милой сердцу Хелен. В то же время я был вынужден признать, что у этой намного больше шансов преуспеть в жестоком и полном опасностей мире, где мы оказались.

И я мог только обнимать ее и повторять, что все будет в порядке, что она хорошая, что так получилось и она ничего не могла поделать. У меня была уйма времени для размышлений — плохо, ведь в моем положении, раздумывая, я неизменно начинал жалеть себя.

Через некоторое время она успокоилась и поблагодарила меня. Мы ни о чем не говорили, но, думаю, именно тогда выяснили, что не будем вместе; возможно, она действительно скучала по тому Лайлу, который мог дать ей столь страстно желаемые ощущения, разделил бы их и наслаждался ими. Что она сказала той ночью? Что такие отношения делают ее глаз острее, а реакцию быстрее. Принимая во внимание, куда мы направлялись и что она могла бы делать, я понимал, как сильно ей этого могло не хватать.

На следующее утро мы рано тронулись в путь, стараясь как можно меньше шуметь при запуске «эсти», поскольку все офицеры мексиканской армии утверждали, что хуже не бывает, чем заранее всем растрезвонить, когда проходишь через ворота; куда лучше просто быстренько улизнуть вскоре после восхода — в это время все шайки сидят по домам — и быстрее на север, пока они еще не успели скооперироваться и организовать засаду.

— Кто сейчас ездит на север? — спросил я.

Мексиканский комендант неопределенно пожал плечами.

— Люди, приехавшие оттуда сюда, возвращаются обратно. Торговцы и лавочники того или иного сорта.

Они привозят старую электронику,! запчасти и прочую дребедень, чтобы продавать на рынке. Все это еще используются бедняками, понимаете. Иногда попадается даже живое кино, виниловые пластинки и аудиокассеты.

Я понятия не имел, что такое аудиокассеты, и знал, что нет смысла спрашивать.

— А куда они направляются? На север?

— Да, — ответил комендант. — Не думаю, что дальше большой реки. Полагаю, они просто грабят города в старых северных странах, например, в Чихуахуа. Если они держат путь в старые Соединенные Штаты, то не забираются далеко и особо не осматриваются вокруг. Иногда я спрашиваю их, как там, наверху, и они рассказывают, что людей осталось немного, валяется полно всякого разного мусора.

Первые несколько сотен ярдов на север дорога практически ничем не отличалась от той, что была вчера, но на этот раз, чтобы покинуть внутренний квартал, в начале пути пришлось проходить через раздвижные ворота под прицелом ружей, торчавших из двух башен, и петлять вокруг кирпичных стен. Когда мы выехали, солнце расчистило горизонт; в первую смену за рулем сидел я, направляя машину по булыжникам Торреона в сторону разрушенной северной дороги. Я старался лавировать между рытвинами, затем между маленькими кочками, а под конец — между неровностями почвы.

Каждый занимал то же место, что и вчера, но никто не спал. Не знаю, какой странный радар есть у человеческих существ, но, казалось, все сразу узнали, что Хелен — или по крайней мере эта Хелен — и я больше не вместе. Не могу представить, что она рассказала об этом всем во время завтрака, пока я был в ванной, но, похоже, все были в курсе событий, будто бы она именно так и сделала.

Нежелательным результатом подобной осведомленности стала Ульрика, перегнувшаяся через спинку моего сиденья и попытавшаяся поговорить со мной, в то время как я старался справиться с капризами разбитой и изрытой дороги, тем более что водительское ремесло было для меня все еще в новинку. Паула поняла, что может доверить мне первую смену, потому что дальше почти наверняка дорога станет хуже, вероятность нарваться на засаду велика, и, поскольку она была не только лучшим, чем я, водителем, но и стрелком, в случае засады нам потребуется сначала водитель, чтобы выбраться, а уж только потом стрелок. Пока же она забавлялась с орудийным прицелом, рассматривая результаты на телевизионном экране; по ее словам, орудие в башне, поворачивалось и самостоятельно искало цель на каждой скале, дереве и кактусе, оживлявших пустынный ландшафт.

— Это действительно так тяжело, как кажется? — спросила Ульрика.

— Управлять машиной? Не знаю, насколько сложным это тебе кажется. Немного непривычно, но основные принципы не очень-то сложны.

— Можешь потренироваться в торможении, здесь, на неровной дороге, — мимоходом посоветовала Паула, — тогда поймешь принцип работы. Не то что гладкая мостовая. Просто помни, что нужно легко давить на педаль, ладно?

Я нажал, немного притормозив «эсти»; колеса заскрежетали по гравию, машина довольно резко подскочила, угодив сначала в одну яму, затем в другую, из-за чего нога соскользнула с тормозов. Я не потерял управление, но и не полностью контролировал машину.

— Отлично, — прокомментировала Паула.

— А я думал, не очень.

— Тебе следует быть более уверенным в себе, — посоветовала Ульрика.

Краем глаза я заметил, что брови Паулы удивленно взметнулись. Я сделал пренебрежительное лицо, просто сжал губы, и она ухмыльнулась.

— Очень хорошо, потому что лучше сделать невозможно. На такой поверхности — это предел. Ты не сделал ничего, из-за чего машина бы перевернулась или налетела на скалу, и к тому же достаточно быстро снизил скорость. Так что вынуждена сказать, что ты славно потрудился — только данное конкретное определение «славно» немного отличается от глобального.

— Видишь? — воскликнула Ульрика. — Тебе нужно только побольше уверенности. Кто-нибудь знает, почему жители покинули эти места? Может, во всем виновата Америка, а?

— Вроде загрязнителя окружающей среды или испарений? Интересная точка зрения. У кого в последнее время возникали проблемы со связью с Торонто? Или с Ванкувером, или с каким-либо другим приграничным городом Канады?

Каждый рассказал все, что знал, но, хотя ничего не прояснилось, это по крайней мере на какое-то время отвлекло внимание Ульрики от моей персоны. Связь с Канадой была отличной. У некоторых имелись друзья на севере Канады, но никому никогда не приходило в голову спросить, что они видят, когда смотрят на юг, бывали ли они когда-нибудь за границей, или задать им один из дюжины вопросов, которые могли бы пролить свет на происходящее.

— Тогда почему бы нам не приближаться со стороны Канады? — спросил я Ифвина. — Приходится делать большой круг.

— Да, за исключением двух вещей. Во-первых, попытки проникнуть с территории Канады уже предпринимались, и в результате об этих людях больше никогда не слышали и их никто не видел. Они исчезли из общественных баз данных, перестали выходить на связь сразу, как только подошли вплотную к границе с намерением пересечь ее. Мы пытались выслать человека, который не поддерживал постоянную телефонную связь, а его партнер должен был смотреть, как тот старается перейти границу на участке Манитоба — Миннесота. Опять безуспешно. Нечто похожее на наши потуги произвести разведку при помощи телефона.

— Вы могли бы рассказать нам обо всем прежде, чем мы согласились, — упрекнула Ульрика. — Так, значит, все, кто пытался туда проникнуть, бесследно исчезали?

— Мы просто теряли с ними связь. Мы не знаем, что с ними стало. Может быть, они живы и здоровы, живут в Соединенных Штатах. В любом случае, поскольку короткий путь через Канаду не сработал, попробуем кое-что другое — проскользнем через Мексику и посмотрим, что получится. Насколько можно судить, это абсолютно новый эксперимент.

— Я по-прежнему ненавижу вас за то, что вы поступаете так с жизнями людей, — воскликнула Ульрика. В ее голосе опять слышались жалобные, плаксивые нотки, и поскольку Ифвина они раздражали, я предпочел слушать его.

— А что за вторая причина?

— Ах да. В разных последовательностях событий у нас есть записи Кабинета министров, созданного на закате существования Соединенных Штатов, Рейха, Христианского Содружества, Резервации Свободы, Народной республики или как там называлась данная территория в конкретной последовательности. Министерство Поисков Счастья. У него было четыре основных офиса — в Вашингтоне, Буффало, Топеке и Санта-Фе. И вроде как все было замешено на квантовых вычислениях, передаче информации, компрессии и прочих технологиях, перевернувших мир. В качестве второго задания, помимо данных о судьбе Соединенных Штатов, мы надеялись, что, может быть, удастся посмотреть на один из офисов. Но, как я уже сказал, нам крайне не повезло в Буффало, а до него было по суше ближе всего. Теперь — если прорвемся и все будет нормально — попытаемся попасть в Санта-Фе.

Догадки относительно того, что Министерство Поисков Счастья имеет ко всему происходящему непосредственное отношение, очень неопределенные, но все же…

Внезапно я заметил вспышки света у невысокой скалы прямо по курсу и крикнул «Засада!», одновременно давя на тормоза. Душа ушла в пятки, но я не имел права поддаваться страху.

— Постарайся удрать! — завопила Паула. Я убрал ногу с педали тормоза и выжал газ: «эсти» бешено затряслась на ямах и рытвинах, которыми изобиловала дорога, но мне удалось удержать ее и даже набрать скорость. Прямо передо мной дорога огибала скалу, а затем тянулась по открытой, пустынной местности. Если сможем прорваться, будет простор для бегства.

Две пули попали в ветровое стекло; завизжала Ульрика, а Терри схватила ее, попыталась закрыть рот, чтобы заглушить вопли, и швырнула на пол. Через мгновение все оказались на своих местах, и Паула послала две короткие очереди из автоматической пушки.

— Просто чтобы не поднимали голову, — пояснила она. — Вижу в бинокль четырех снайперов с ружьями, могу прицелиться в них, но подстрелить не удастся — слишком далеко.

— Всем занять места у бойниц на левой стороне.

Голос Роджера излучал спокойствие и уверенность.

Люди беспрекословно выполнили приказ.

Очередная пуля срикошетировала от крыши.

— Повреждений нет, — отчеканила Паула, посмотрев на экран. Она вновь выстрелила из пушки. На внешней стороне ветрового стекла появились две царапины, но в кабину не попало ни одной пули. Грохот ружей над головой, стук и громыхание от ужасной дороги, визг электрических моторов, работавших за пределами возможного, — все это вместе настолько оглушало, что я мог слышать только наши выстрелы.

Мы пронеслись под скалой; пули со звоном отлетали от крыши, будто начиналась буря с градом; как только мы свернули, мы оказались на виду у тех, что прятались слева от нас, и «эсти» еще сильнее задребезжала от ударов пуль о корпус, однако их было недостаточно, чтобы посеять сомнения в удачном исходе. Кроме того, до меня доносился — хотя он находился менее чем в двух ярдах от меня — голос Полковника, кричавшего людям, чтобы те перешли к задним бойницам, и мгновение спустя его вопли заглушил рев большого мотора над моей головой: это поворачивалась башня, защищая тыл.

В этот момент они выбили заднее окно — этот дешевый кусок обычного стекла, который беспокоил нас с самого начала, и его осколки полетели вперед и упали передо мной, а часть посыпалась на голову. Крупный кусок стекла попал в подголовник моего сиденья, я получил удар по затылку, однако удержал «эсти» на дороге и не отпустил педаль газа.

— Продержись еще несколько миль, Лайл! — прокричал Полковник. Я вел машину, как сумасшедший, до тех пор пока одометр не отсчитал десять миль. На протяжении всей гонки мне казалось, что внутренности сейчас выпрыгнут наружу, а плечи втягивались в ожидании пули.

Позади не было ни облачка пыли, указывавшего на преследование, ни намека на засаду впереди. После обсуждения все согласились, что мне надо опять снизить скорость до нормальной, что я с радостью и сделал.

Тряска и грохот уменьшились, мир вокруг больше не прыгал, как на «американских горках», и наконец-то стало возможным разговаривать обычным громким голосом.

Терри пронзительно взвизгнула, ужасный звук перешел в рыдания, а минуту спустя Роджер уже был подле нее. Не могу сказать, что там сзади происходило, но звучало не очень ободряюще.

— Лучше остановись, Лайл, — посоветовал Полковник.

Я затормозил прямо посреди дороги, чтобы мгновенно стартовать в случае необходимости. Кроме того, я не встретил ни одной машины с сегодняшнего утра.

Когда мы сделали привал, я все же повернулся назад.

Келли и Ульрика лежали неподвижно, как и свалились в начале обстрела; Эсме и Иисус перевернули Ульрику и обнаружили на лбу пулевое отверстие.

Келли хватала ртом воздух: ее ранило в грудь.

— Черт, черт, черт, — проворчал Полковник. — У них было двое снайперов. Наверняка они стреляли через выбитое заднее стекло. Срикошетило от крыши как раз над окном и попало ровно в центр «эсти». Черт, ненавижу терять людей!

Он отер пот с лица рукавом рубашки.

Тем временем Паула оказывала Келли первую помощь.

— Легкие не задеты, — сказала она, — и, может быть, другие жизненно важные органы тоже, так что Келли будет удобнее со сдавливающей повязкой. — Она сбрызнула рану. — Насколько я знаю, она поправится, если мы доставим ее в отделение «скорой помощи», а потом в больницу. Считаю, что она имеет право на часть ресурсов Ифвина для оплаты за лечение, верно?

Собирался ли Ифвин так поступить или нет, но тон, которым Паула произнесла эти слова, не оставлял сомнений, что именно такого решения от него ожидали, и Ифвин сразу же согласился.

Мы устроили Келли как можно удобнее. Было ясно, что она зла на всех и на Ифвина больше всего, но она не собиралась тревожить себя разговорами с нами. Мы уложили ее в нескольких ярдах позади «эсти», у дороги, дали ей телефон, а Ифвин — номер, по которому звонить.

Когда она закончила разговаривать по телефону, мы подошли, чтобы перенести ее обратно в тень около машины, где она останется ждать «скорую помощь».

— Я из мира, расположенного недалеко от этого, — возможно, я та же самая Келли, которой вы дали телефон.

Я ранена в то же место и помню, что Ульрика мертва. — Она забормотала, повернувшись к Ифвину:

— Думаю, мозги у меня болят сильнее, чем рана. Не знаю, как они собираются это провернуть, но ваша команда сказала, что прибудет через пять минут, так что не тревожьте меня, оставьте лежать здесь. Вот, думаю, примерно тысяча версий их сказала это тысяче версий меня, а поскольку они находятся в машине с автоматическим управлением, то за время пути они все могут смениться. Однако подавляющее большинство из нас будет спасено большей частью команды. — Она опять забормотала; я понял, что она пытается сделать вдох, но, почувствовав боль в ране, останавливается прежде, чем вдохнет. — Знаю, что это была глупая идея, и я ее предложила, верно? Наверное, это станет для меня уроком. Но Ульрика очень хотела ее осуществить, а теперь ее убили. — Она уставилась в пространство. — Думаю, такова жизнь. Если мне нравится мое местонахождение, не надо снимать телефонную трубку; если не нравится, звоните до тех пор, пока не найдете чего-нибудь получше.

— Не так просто все, — возразил я. Не уверен, что именно такой ответ она хотела услышать, но мне казалось честным рассказать об этом Келли. — Любая версия тебя, знающая это, не станет делать много звонков. Только несчастные люди будут на линии, и лишь с ними ты будешь меняться местами. Понимаешь? А поскольку ты в курсе…

— То позвоню, только когда жизнь станет совсем дерьмовой. Как и любой другой человек. — Келли прервала меня. — Все, что мы можем сделать, — в лучшем случае обменяться дерьмом. И в большинстве случаев это будет прыжок в кучу дерьма, неотличимую от той, в которой я находилась, — то же самое произойдет, если ничего не случится. Не совсем то же самое, как если бы я, щелкнув каблуками, сказала: «В гостях хорошо, а дома лучше», правда?

В небе над нами загрохотало, и огромный вертолет с тремя винтами, похожий на равносторонний треугольник, пошел на посадку. Мы запрокинули головы, прикрывая глаза от яркого полуденного солнца, и Ифвин пояснил:

— Все в порядке, это один из моих.

— Что ж, — промолвила Келли, — до свидания, Терри. Жаль, что мы попали в переделку из-за наших приключений; надеюсь, ты найдешь мир, который полюбишь. Возможно, какие-нибудь версии нас еще встретятся.

— Нельзя так думать, — ответила Терри, — или мы все свидимся в сумасшедшем доме, понимаешь? Так что просто береги себя, и.., оревуар, аривидерче, адиос и аста ла виста.

Вертолет уже с шумом спускался ниже и ниже, покидая чисто вымытое пустынное небо, и мы отступили назад. Спустя несколько минут он сел прямо на дорогу, неподалеку от Келли. Экипаж сошел на землю, Келли положили на носилки и унесли в машину. Один из них отдал Ифвину салют, и он ответил тем же.

Затем вертолет взлетел, и мы остались одни; Келли приземлится в том или ином мире, а Ульрика просто ушла.

Кое-как мы вытащили из-под днища «эсти» вспомогательного робота — отвратительная работенка, поскольку болты заржавели и не обошлось без ободранных костяшек пальцев. Мы с Иисусом по очереди лежали под машиной, стараясь отвинтить болты, стуча гаечным ключом от разочарования, когда оказалось, что маленькие драйверы, которые я нашел в бардачке, не справятся с такой задачей. Наконец мы вытащили робота, установили на него экскаваторный ковш. Тут выяснилось, что, поскольку машина военная, естественно, в нее уже была заложена программа для рытья могилы. Робот отполз на несколько ярдов, проверил почву эхолокатором, чтобы определить, где лучше рыть, и только тогда начал работать.

Мы с Иисусом очистили немного воды — повсюду была грязь. По крайней мере робот обладал и терпением, и быстротой, чтобы вырыть по-настоящему хорошую могилу: шесть футов в глубину, с ровным дном.

К тому времени как он закончил, мы кое-как умылись, а это немаловажно, ибо вместе с Хелен и Эсме (как самыми крупными и сильными женщинами) вызвались нести тело. Завернув Ульрику в одеяло, тщательно прибрали ей волосы, ту часть, что не запачкалась в крови. Пока мы работали с роботом, оставшиеся вытерли кровь, но ничего нельзя было сделать с огромной красной дырой во лбу, никак не получалось закрыть уставившиеся в никуда глаза, слегка вылезшие из орбит.

Иисус, наспех зашивая одеяло, спросил меня:

— А ты был женат на ней в каком-то из миров, но об этом не знал?

— Ага.

— Наверное, ей было очень тяжело.

— Думаю, да, — ответил я. — Хуже того, она привлекала меня только физически, а в эмоциональном плане нас разделяли световые годы. Мне казалось, что она очень красива, но мы познакомились ближе к концу, и я еще не начал завязывать какие-либо отношения с ней. Теперь мне бы хотелось, чтобы я успел сделать хоть что-то для нее. Если бы я только знал, что ее скоро не станет, то мог бы…

— А что ты мог для нее сделать? — поинтересовался он, делая заключительные стежки. — Думаю, ты мог бы создать впечатление, что заботишься о ней, если бы знал, что через пару часов ее ждет такой конец, но если бы она осталась жива (а у тебя не было достаточно веских причин думать, что она умрет), что тогда? Ты решил не вести себя, как скотина. Чего теперь терзаться? Ничего ведь не изменишь.

— Возможно, ты прав.

— В этом мире — я прав. Может, в миллиардах других я был бы не прав. Так как она умерла в этом и живет в других.

— По-моему, точнее будет сказать, что эта Ульрика умерла, а множество других Ульрик живы. Для этой все же есть разница.

Он перерезал вощеную нитку и осмотрел то подобие савана, которое только что сшил.

— Лайл, друг мой, мертвому все равно.

Иисус, Хелен, Эсме и я подняли тело — на удивление тяжелое, наверное, оттого, что основной вес сконцентрировался посередине одеяла, — и отнесли к могиле. Те, кто не стоял на страже, пошли с нами, а Роджер с ружьем в руках охранял похоронную процессию.

Мы не знали, как аккуратно опустить тело в могилу, поэтому я и Эсме спустились туда, а Иисус с Хелен передали нам Ульрику на руки. К счастью, могила оказалась достаточно широкой, поэтому мы понемногу опускали тело все ниже и ниже, пока оно не коснулось наших ног. Хелен с Иисусом протянули нам руки с двух сторон, чтобы мы выбрались наружу.

Никто не знал, что делать или говорить — ведь похороны не входили в наши планы, — но прежде чем мы успели почувствовать неловкость от создавшейся паузы, робот вновь взял слово. Явно следуя программе, он сказал, что раз все живые выбрались из могилы, пора приниматься за работу.

— Дорогие друзья, — начал он, — именем Президента Соединенных Штатов, Конгресса и всего народа, выполняя печальный долг, прошу четко объявить имя погибшей.

Мы в недоумении уставились друг на друга, и только через минуту я сообразил, что это было распоряжение, и ответил:

— Ульрика Нордстром.

— Мой печальный долг объявить, что Альрида Морстон умерла, выполняя свой долг, защищая Родину, которую любила, как и вы. Она была хорошим товарищем и настоящим другом. Она глубоко и истинно верила в бога или богов по своему выбору и до последнего была верна своим философским убеждениям. У нее были крепкие, глубокие и любящие отношения с семьей, с которой она очень хотела бы помириться, в случае если что-то будет вынесено на публику. Ничто человеческое не было ей чуждо, но она могла служить образцом идеального солдата. Нам будет не хватать Альриды Морстон, и она навсегда останется в наших сердцах. Теперь мы поручаем ее душу богу или богам на ее выбор вместе с признательностью и благодарными молитвами Президента, Конгресса и всего американского народа.

Из крохотного микрофона, встроенного в голову робота, послышалась мини-версия «Господь — наш могущественный покровитель»; он подъехал к куче грязи и начал энергично закапывать могилу. Некоторое время мы молча стояли, не сводя с него глаз, наверное, стараясь придумать какие-нибудь слова, до тех пор пока Роджер Сайке не выступил вперед:

— Что ж, не очень-то хорошие похороны, но хорошими они не бывают никогда. Если кто-то из вас хочет сказать нечто подходящее случаю, пожалуйста, мы все оценим это. Но если ни у кого не найдется слов — что можно понять, ведь мы не знали погибшую, — тогда, думаю, следует возвратиться к «эсти» и позаботиться о живых.

— У нас было всего лишь четыре часа, — пробормотал Ифвин.

— И больше вам нечего сказать? — воскликнула Терри.

— Я.., я просто не знаю, что я должен говорить, вы же в курсе, у меня не так много чувств, и кроме того…

— Попробуйте произнести искреннее «Ой!», — предложила Хелен.

Ифвин был сбит с толку:

— Действительно…

В этот момент Хелен со всей своей недюжинной силой треснула его прямо по лицу; ошеломляющий боковой удар, который не убил бы завсегдатая спортплощадки, но был вполне ощутимым. Естественно, у Ифвина не было детских воспоминаний, которые помогли бы ему, поэтому он не знал, что нужно наблюдать за противником или увернуться.

Роджер, Эсме и Иисус схватили ее и оттащили от Ифвина, скорее во избежание очередного нападения с ее стороны, а не с его.

Ифвин лежал и стонал от боли. Мы с Паулой подошли к нему. Не очень-то за него переживая, я все же проверил зрачки. В порядке. Я сосчитал пульс, задал ему пару вопросов для проверки кратковременной памяти. К этому моменту он уже сидел, держась за челюсть.

— Что, зубы выпали? — поинтересовалась Паула.

— Не думаю. Удар пришелся на верхнюю часть скулы, и я зубами прикусил язык, поэтому теперь несколько проблематично разговаривать. Думаю…

Паула бросилась вперед и сжала его голову чуть пониже ушей; не знаю, что она там сделала, но Ифвин аж взвыл от боли.

— Просто проверяю, не вывихнута ли челюсть. Больно было, когда я так сделала?

— Да!

Она схватила его и повторила операцию. Он слабо сопротивлялся, визжа сквозь сомкнутые зубы. Когда она наконец отпустила Ифвина, у него на глаза навернулись слезы от боли.

— Тут больно? А здесь? — спросила Паула, пару раз ткнув его в челюсть без всякого намека на аккуратность.

— Ой! Тут больно.

— Отлично, значит, повреждения не очень серьезные.

Это нормально.

Когда мы направились к остальным посмотреть, как там Хелен, я сказал Пауле:

— Это бессердечно.

— Ну да. Ничто так не помогает людям понять бессердечность, как испытать ее на себе. Может быть, чтобы осознать, что они не хотят причинять боль другим, или испытывать ее на собственной шкуре, или даже чтобы обнаружить, что им нравится быть бездушными и бессердечными. Что угодно. В любом случае это отличный шанс сделать свой выбор, а самопознание — начало мудрости.

Она откинула назад свои длинные темно-рыжие волосы, тряхнула головой и завязала их в «хвост».

— Если уж нам придется работать с ним, то по крайней мере ему следует постараться быть не таким говнюком. Я только помогла ему выполнить это домашнее задание.

Каким-то образом я пересекся с миром женщин, пугавших меня до потери сознания.

Хелен не только успокоилась, но стала относиться к Ифвину так же, как Паула:

— Если чертов искусственный интеллект поселился в человеческом теле и гуляет среди нас, ему лучше приспособиться к нам и нашим привычкам. Люди привыкали к компьютерам и роботам больше ста лет, теперь самое время поменяться местами. Кроме того, удары в лицо — самый короткий путь, чтобы воздействовать на нервную систему на элементарном уровне. Можно сравнить с нажатием кнопки перезарузки или программированием на машинном языке.

Не знаю, какой эффект возымело подобное воздействие; Ифвин знал, что Терри его терпеть не может, а поскольку он сидел в самом центре рядом с ней, то, судя по всему, старался не злить ее своими разговорами, — Паула сказала, что я теперь признанный водитель отлично справился с машиной во время бегства, а она по-прежнему лучший стрелок. Я ответил, что очень испугался погони.

— Что ж, значит, ты справился со своей задачей еще лучше, так как приходилось одновременно бороться со страхом. Пожалуй, мы оставим тебя и дальше за рулем.

Я вел машину почти до самого заката, проделав долгий путь по скалистой, поросшей мелким кустарником пустыне, кое-где испещренной дюнами; высокие горы проплывали вдали. Страна была красива, но всего было слишком много. Мы ехали со скоростью около тридцати миль в час — вынужденная необходимость на этой давно заброшенной магистрали даже при наличии суперпрочной резины на колесах и супепрочной подвески. Из-за задержки мы уже не могли надеяться достигнуть Хуареса до наступления темноты, и закат застал нас всего в нескольких милях к северу от развалин Чиахуахуа. Ифвин, несмотря на отсутствие тактаquot; оказался прав.

— Я за то, чтобы разбить здесь лагерь, пока совсем не стемнело, а утром совершить марш-бросок, — предложила Эсме. — Можно остановиться и миль на сорок поближе к Чихуахуа, в первом хорошем месте, где можно найти кров, поесть чего-нибудь, выставить охрану и утром рано выехать. Так мне бы хотелось.

— То же самое и здесь, — поддержала ее Паула. — Это дикая страна во всех смыслах слова; я бы предпочла не нарываться на встречи с местными хулиганами.

Все согласились. Меня и Терри сильно укачало, самых опытных драчунов, наверное, тоже, но они не подавали и виду. О чем думал Ифвин, только богу было известно. Как раз под старой ржавой табличкой с надписью «Чихуахуа 60 км» оказалось нагромождение скал, похожих на сильно разрушенный террикон; позади них, за пределами видимости с дороги, мы встали и разбили лагерь.

Я испытал прилив эгоистичной радости, когда увидел, что наши солдаты предпочли спать на открытом воздухе, и, слегка устыдившись подобного чувства, согласился заступить на часы, там, наверху, на скалах, в укромном местечке, которое показали Эсме и Полковник. Паула и Роджер дежурили до десяти, поскольку ей предстояло сесть за руль на следующий день; Хелен и Иисус должны были стоять с десяти до двух, а короткая утренняя смена досталась нам с Эсме. Думаю, я польщу себе, если скажу, что мне доверили столь ответственный пост как самому опытному, но, так как альтернативой были подросток, находившийся почти в шоковом состоянии, и Ифвин, которого никто не мог раскусить, то меня выбрали по необходимости.

Я растянулся на среднем сиденье, когда солнце еще не зашло. Моя смена будет с двух до половины шестого утра. В половине шестого все встанут и начнут готовиться к отъезду с первыми лучами солнца.

Казалось, это совсем нескоро, и я думал, что не смогу так долго спать или вовсе не засну, но, уютно устроив голову на подушке и расстегнув пару пуговиц на рубашке, чтобы свободнее дышать, я успел заметить, что теплое солнце приятно ласкало лицо, так что, может быть, я понежусь под ним несколько минут, прежде чем натянуть одеяло и погрузиться в темноту.

Порой, когда вы думаете, что не должны спать во имя спасения души — например, когда позади ужасный день, вроде сегодняшнего, а будущее кажется сплошной угрозой, сокрытой в тумане неизвестности, — сон наступает столь же быстро, как шок; будто люк открывает перед вами непривлекательную реальность, и вы падаете в темный колодец и погружаетесь во что-то мягкое на дне.

Изнеможение, плясавшее в глазах, швырнуло меня в черный колодец сна, а семь часов спустя Эсме уже трясла меня за плечо.

— Давай, нам нужно лезть на гору в темноте, чтобы сидеть на холодных скалах и смотреть на пустую дорогу.

Не хочешь же ты опоздать!

Я сел, потянулся. Несмотря на то что была еще ночь, я чувствовал себя отлично. Часы показывали без четверти два: самое время глотнуть кофе из термоса и направиться к скалам. Я шел позади Эсме: перевязь пистолета упиралась мне в бок, а при ходьбе натирала кожу. Эсме подбадривала меня, говоря, что в случае опасности мне не следует доставать пистолет до тех пор, пока ее не убьют; тогда я должен буду выстрелить, чтобы предупредить оставшихся в лагере.

— Или если ты столкнешься с врагом нос к носу, так .близко, что сможешь огреть его по носу. После этого можно спустить курок.

Я постарался не дать волю оскорбленному достоинству.

— Я когда-то носил такой, будучи на службе во флоте Ее Величества. И мне приходилось стрелять из него несколько раз в год, на стрельбище.

— Что ж, отлично. Значит, у тебя достаточно опыта, чтобы не застрелить меня по неосторожности или не пальнуть себе в ногу. Ты был хорошим стрелком?

— Я собирался использовать эту штуку в качестве дубинки. Твои предположения не были ошибочными, но ты так сказала, потому что думала, будто я ничего другого не сумею. Предложения хороши не потому, что я ничего не знаю, а потому, что стрелок из меня никудышный.

Большая женщина фыркнула в темноте.

— Ты непредсказуем, Лайл Перипат. Возможно, мне это даже понравится.

Мы были уже довольно высоко, и следовало вести себя тихо, по крайней мере пока не доберемся до поста и не выясним, как там дела. Валуны были средних размеров и столь плотно за тысячелетия вросли в землю, что создавали отличную опору, оказавшуюся намного надежней, чем на первый взгляд. Единственной проблемой было найти путь, который бы позволил не вставать в полный рост во время восхождения, а это было несложно, ибо месяц достаточно освещал дорогу. Через десять минут карабканья по склону в потемках, все в поту, мы наконец забрались на вершину и обнаружили крохотное углубление в скале, где увидели Хелен и Иисуса, сидевших рядышком на корточках и глядевших на дорогу.

— Вот и мы, — сказала Эсме.

— Мы слышали, как вы лезли, — ответил Иисус, не утруждаясь перейти на шепот. — В следующий раз постарайтесь карабкаться Потише, Однако не думаю, что сейчас это имеет значение. Здесь не было ни малейшего звука, никаких намеков на движение. У Паулы и Роджера дежурство тоже прошло спокойно. Думаю, бандиты, Стрелявшие в нас, просто палят во всех проходящих мимо и не преследуют добычу, если не ранят ее настолько серьезно, что она вынуждена будет остановиться. Мы никого и ничего не видели здесь.

— Как вы думаете, откуда прибыл вертолет Ифвина? — поинтересовался я. — Он появился через пять минут.

Хелен фыркнула.

— Допустим, с базы, скрытой поблизости от дороги, на которую он мог бы нас доставить, но по какой-то таинственной причине не доставил. Или же у него есть. сотня вертолетов в ста разных мирах и он каким-то образом переносит их из одного мира в другой, и тот вертолет попал сюда тем же путем. Или он стартовал прямо с орбиты при помощи никому из нас не известной технологии. Или, вероятней всего, произошло что-то, что даже не может прийти нам в голову.

;; — С ним непросто иметь дело. Неужели тебе пришлось его отлупить?

— Если я отвечу на этот вопрос, то в течение следующего, часа мы будем шутить над интерпретациями «пришлось». А я устала и хочу спуститься и лечь спать. Удачного дежурства, — добавила она, удаляясь по скалам.

— Скорее всего оно таким и будет, — ответил Иисус, направляясь следом за ней. — Свет луны помогает, к тому же большая часть поверхности почти лишена растительности. Любой, кто захочет подкрасться к вам с этой стороны, должен быть очень ловким.

, — . Они проскользнули по камням и скрылись из виду; раз или два, пока мы спускались в укромное местечко за большой скалой, я слышал легкое шуршание их шагов; потом все стихло. Мы устроились поудобнее, договорившись, что я буду следить за югом, а Эсме — за севером.

Удивительно, каким бодрым я себя чувствовал. На самом деле я просто хорошенько выспался и выпил крепкий кофе, но ощущал себя отдохнувшим, готовым провести полдня на ногах, несмотря на то что было всего три часа утра.

Понадобилось время, чтобы мои глаза привыкли к незнакомой местности, но никаких затруднений в обнаружении двигавшегося предмета не предвиделось. Сверху земля казалась испещренной темными неровными узорами с полосками лунного света между ними; тени были очень маленькими — половинка луны уже поднялась на востоке, и ее свет заливал холм у нас за спиной. Дальше виднелись длинные ряды песчаных барханов, заполонившие почти все пространство к югу от дороги, и хотя кто-то и мог затаиться в тени, я не видел, как можно добраться до нас, не показавшись на открытых местах. Воздух был наполнен прохладой; я подумал, что здесь должно было быть больше диких зверей, издававших какие-нибудь звуки, но в наше время в таких странах мало крупных животных. Скорее всего беззвучная борьба хищников со своей добычей происходила незаметно вокруг нас, в маленьких темных уголках между скал. Без сомнения, она станет яростнее и, возможно, громче в предрассветные часы и сразу после восхода солнца.

— Кто бы в нас ни стрелял, он не слишком долго был бандитом или же оказался чрезмерно ленивым или бесталанным, — спустя довольно долгое время сказала Эсме шепотом.

— Почему это? — удивился я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тише.

— Потому что это место в двадцать раз лучше подходит для засады, и оно не так уж далеко. Если бы они чуть-чуть прошли по дороге вперед, то непременно обнаружили бы его. Между тем и этим местом нормальный человек никуда бы не свернул и не остановился.

Любой грузовик или машина, проехавшая там, обязательно проедет и здесь. Либо они засели в первом попавшемся удобном месте и решили не утруждать себя поисками другого, либо оказались слишком глупыми, чтобы снизу, со скал, заметить это место; ведь отсюда. можно обстреливать автомобиль, и он никуда не денется, потому что вокруг дороги дюны. Если вовремя открыть огонь, то сидящие в машине люди не смогут двинуться ни назад, ни вперед. Они будут попросту пригвождены к месту, до тех пор пока пули не найдут свою жертву. Я бы основные силы сосредоточила на дороге, а дозор — хм.., его я бы поставила как раз…

Она умолкла, жестом предложив мне послушать. Что я и сделал, слушая внимательнее, чем когда-либо в жизни, как будто бы мысленно бродя по окружавшим меня скалам и пустыне, стараясь уловить что-нибудь, помимо мягкого шелеста нашего дыхания, легкого похрустывания веток, скрипа кожи, когда Эсме вытаскивала нож из ножен, пробираясь сквозь таинственные тени вниз по холму. Я раздумывал, достать пистолет или не нужно,: но подозревал, что, двигаясь так бесшумно и осторожно, Эсме не скоро достигнет подножия холма, какой бы звук она ни собиралась проверить, а по себе я знал,. что стану нервничать все сильнее и сильнее. Я не хотел, чтобы она застала меня с пистолетом в руках по возвращении, как будто бы я испугался, но и какого-либо другого выхода я не видел. В лучшем случае я больше бы беспокоился, чтобы не подстрелить ее ненароком, чем опознать возможного противника, приблизившегося к нашему посту. Я оставил пистолет на прежнем месте и постарался просто очень тщательно и тихо наблюдать, не появятся ли какие-нибудь приquot; знаки движения.

Примерно в шестидесяти ярдах впереди и на тридцать ярдов ниже я заметил какое-то движение. Осторожно двинувшись в том направлении и пытаясь держать голову в тени, я пристально смотрел туда, но ничего не увидел. Прошло довольно много времени, и я снова и снова прокручивал в голове разные комбинации, стараясь при этом оставаться ко всему готовым, спокойным и внимательным. Эсме обнаружила кого-то или что-то, ползущее наверх в нашу сторону, и там, внизу, произошла молниеносная, бесшумная, но смертельная схватка. Может быть, где-то на пути к нашему укрытию.

Если Эсме победила, то сейчас она уже ползет по дорожке из теней к тому самому месту, которое выбрала как наиболее подходящее для основной засады, возможно, надеясь, что силы будут небольшие, один или два человека, так что она сможет справиться с ними сама; если же врагов будет больше, она это увидит, уползет обратно, сообщит остальным и вернется с оружием. Несомненно, она собиралась потратить на это некоторое время — в случае, если она выиграла.

Если же она проиграла… Я передвинул пистолет поближе, осторожно, не отрывая глаз от склона холма, изучая его как можно пристальнее и держа руку все время у пистолета, на бедре. Теперь я мог быстро вытащить его, я знал, где находится предохранитель, и был уверен, что сумею дотянуться — как только замечу малейшее движение — и выстрелить, как только удостоверюсь, что это не Эсме. Я думал, что любой, кто ее одолеет, несмотря на преимущество неожиданного нападения, наверное, доберется и до меня, но крик и выстрел могли оказать неоценимую услугу тем, кто остался внизу.

Я припал к земле, медленно меняя положение, чтобы не заснуть, продолжая наблюдение, готовый мгновенно отметить все, что может служить признаком начала военных действий. Склоны холма были неподвижны и безмолвны. Тени покрыты темной дымкой; в них тускло отсвечивали трава, гигантский цереус или белесая скала; казалось, они двигаются туда-сюда, держа меня в состоянии нервного напряжения. Яркие пятна, целиком освещенные лунным светом, отвлекали и искушали, позволяя отдохнуть глазам; однако, если поддаться соблазну, через некоторое время они, казалось, уплывали из полумрака, и вместо тускло освещенного, заросшего мелким кустарником скалистого отрога холма вы обнаруживаете, что смотрите на непонятную бесформенную игру света и тени, которая не имела особого смысла и не могла быть достаточно быстро трансформирована в реальные понятия.

Я сделал попытку регулярно осматривать дорогу и пустыню за ней, одновременно прислушиваясь к звукам позади себя на случай, если кто-нибудь, еще более одаренный в смысле ночных сражений, чем Эсме, забрался наверх и собирается напасть на меня со спины.

Тени съежились и поплыли на запад, а половинка луны — теперь уже слишком яркая, чтобы смотреть прямо на нее, ведь мои глаза уже совсем привыкли к темноте, — медленно ползла к зениту, укорачивая тени и освещая все больше поверхности. Думаю, с того момента, как я встал на дежурство, она сдвинулась градусов на тридцать, а это значит, что прошло около двух часов.

Мне же казалось, что намного меньше.

Сколько времени прошло с той минуты, как мы заняли свои позиции, до того, как Эсме ушла вперед? Я не имел об этом ни малейшего понятия, но выяснил, что меньше, чем я тут ее жду.

Луна была в десяти градусах от зенита, через десять минут она будет прямо над моей головой. Первый рассветный луч может появиться в любой момент. Я смотрел и ждал.

Внезапно голос у меня за спиной мягко сказал:

— Лайл, пожалуйста, убери руки от пистолета. Если предохранитель снят, пожалуйста, верни его обратно.

— Он на предохранителе, — ответил я и очень медленно убрал руку. — Эсме?

— Да, я. — Она села подле меня; зубы ее стучали, как будто она только что приняла ледяную ванну, а потом стояла на пронизывающем зимнем ветру.

Я рискнул спросить:

— Есть вероятность, что там есть еще?

— Не думаю. Господи, приходится надеяться, что нет.

Я не могу.., о Господи, Лайл, нет, думаю, мы можем просто поговорить, если хочешь. А я хочу, и мне это нужно, даже если из-за этого возникнет много проблем.

Дай мне минуту, и я расскажу, что произошло. Но это ужасно, страшно, и я никогда в жизни не чувствовала себя столь потрясенной. Я правда буду благодарна, если ты как-нибудь утешишь и успокоишь меня, прибегнув к наилучшим способам, на которые ты способен.

— Сделаю все возможное.

Она прислонилась спиной к скале, а затем подвинулась, так что ее плечо коснулось моего, явно нуждаясь в прикосновении. На тот случай, если она ошиблась касательно отсутствия других нападающих, я продолжал наблюдать за склоном холма.

— Я нашла едва маркированную тропу — только крохотные насечки для опоры — и несколько вытоптанных .участков вблизи скал. Это было очень умно — скрывать от людей эту тропинку. Я пошла по ней вниз, держась немного в стороне. Естественно, через некоторое время я услышала какой-то шум — негромкий, возможно, скрип ботинка или дыхание. Кто-то шел по той же тропе. Я соскользнула с нее и спряталась в тени. Кто-то прошел мимо, и я выскочила сзади, намереваясь бесшумно напасть.

Догадайся, кого я увидела, выскочив на тропинку?

Нашу старую живучую подругу. Билли Биард. Эта версия Билли тоже знала свое дело — я набросилась на нее со спины, схватила за горло и ударила по почкам, прежде чем она смогла по-настоящему мне ответить, и все же я чувствовала себя, как будто пыталась связать вола тоненькой ленточкой. Я почти проткнула ей сонную артерию, держа в захвате, который получился жутким и неприятным.

В этот момент я поняла, что раз Билли Биард собиралась разведать местность, значит здесь должна быть засада.

Я поползла вниз по холму и, к счастью, учуяла запах дешевой выпивки — достаточно ядовитое пойло, может, водка, текила или даже неразбавленный спирт — и услышала тихий такой шум, как будто кто-то борется.

Она прислонилась поплотнее и добавила:

— Никакой романтики, но если ты просто положишь мне руку на плечо, я буду очень, очень тебе благодарна.

Как раз сейчас я боюсь, что либо разрыдаюсь, либо меня стошнит. Обещаю, если начнет тошнить, отвернуться от тебя. Но более вероятно, что я просто расплачусь, мне только нужно плечо, в которое выплакаться.

Одной рукой я обнял ее, откинувшись назад, откуда не мог видеть холмы под нами, попутно выяснив, что для меня намного логичнее доверять ее суждениям, чем своей паранойе; если она считает, что угроза миновала, то у меня нет шансов против всего, что могло бы нас удивить.

После нескольких долгих вздохов и фальшивых восклицаний типа «ух» и «хм» Эсме сказала:

— Я почти смеялась от облегчения, что это может получиться так легко, и, рассчитывая на своего рода месть, проползла вперед, а там было два ружья и парочка гранатометов, прислоненных к скале, — и два человека, двигавшихся во мраке. На удивление сильно воняло сивухой. Мне бы следовало громко рассмеяться, когда я поняла, что увидела в тени два «Ливайса», два пистолета в кобуре, а в глубине какая-то вдребезги пьяная парочка трахалась по-собачьи, повизгивая от восторга.

В свое время мы с Полковником оказывались по разные стороны баррикад во время гражданских войн на территории Центральной и Южной Америки, и это именно та ситуация, когда на самом деле теряешь все мужество и стойкость. Если они сделали себя настолько уязвимыми и ранимыми, то эволюционный процесс должен отбросить их за тот рубеж, когда они еще не могли размножаться, — и вот тут-то я и оказалась как раз вовремя.

Я определила точку опоры, встала в нужную позицию, а потом очутилась прямо перед мужчиной, нажав ему коленом на спину и перерезав глотку прежде, чем он успел почувствовать что-либо, кроме удивления. И тут его женщина выхватила нож из-за спины, откатилась, чтобы мертвый мужчина оказался между нею и мной, и затем молниеносно бросилась на меня. Никогда прежде не видела, чтобы кто-то так быстро двигался, Лайл, а я многое повидала. Черт, Лайл, если у меня столовой все в порядке, я, помнится, даже подумала, что встретила равного по силе противника.

Я сделала выпад вперед и ранила ее в руку — наверное, задела артерию, судя по количеству вытекшей крови. Она вновь наступала на меня, возможно, уже теряя силы, и мне удалось отбить ее удар и всадить клинок ей в глаз; сила удара была достаточной, лезвие пробило кость и вошло прямо в мозг. Отвратительный, неприятный способ, зато быстрый, и она, умирая, не издала ни звука.

Что-то заставило меня вытащить тела на лунный свет — какая-то часть сознания уже знала и считала, что и другая должна знать. Я вытерла лица.

Мужчиной оказался Иисус Пикардин — или, скорее, другая его версия. А женщиной была я. Неудивительно, что она так ловко владела ножом и что наши клинки скрестились, как в танце, будто мы предугадывали движения друг друга, и мои небольшие преимущества — наличие одежды, меньшее удивление и трезвое состояние — позволили свести счет в мою пользу.

Она вновь задрожала и уткнулась лицом мне в плечо. Так мы и просидели, пока совсем не рассвело, когда было пора спускаться вниз. К остальным.

Хотя я хорошо отдохнул перед началом дежурства и всего несколько часов был на ногах, но как только мы сели в машину и тронулись на север, я заснул, свернувшись на заднем сиденье. Терри села рядом с Паулой, чтобы научиться управлять машиной; думаю, каждый из нас считал, что ей полезно отвлечься, и, кроме того, никто не выражал особого желания находиться рядом с Ифвином.

Позднее мне рассказали,; что развалины Чиахуахуа всех поразили, ведь когда-то это был большой, процветающий город, а теперь здесь хозяйничали мародеры и бушевали пожары, ибо север страны становился все опаснее; однако я был доволен, что не пришлось любоваться почерневшими от огня руинами в лучах утреннего солнца.

Был почти полдень, когда Полковник разбудил меня со словами:

— Пришлось потревожить тебя, Лайл, но нам нужно держать совет, прежде чем двигаться дальше, и я подумал, что ты должен принять участие.

— Все в порядке, Роджер. — Я сел, протирая глаза, и обнаружил, что «эсти» стоит на месте. Вокруг знакомый пейзаж — пустыня в обрамлении гор и дорога, которая соединяет ничего не значащую точку на южном горизонте с такой же ничего не значащей точкой на холмах к северу от нас. Пока я спал, они «починили» заднее окно, приклеив на него обычный пластик. Я собрался с мыслями и поинтересовался:

— Как дела?

— Если опираться на нашу карту сорокапятилетней давности, то эта гряда холмов — последняя перед Рио-Гранде.

Там останется около трех миль до моста через реку, а там и Соединенные Штаты. Если мост еще сохранился.

Если Соединенные Штаты еще существуют. Можно сказать, есть определенные затруднения.

Я зевнул, потянулся и с трудом переместился на краешек сиденья: все остальные сели в кружок, расположившись на сиденьях и в проходе «эсти».

— Мы хотим задать Ифвину несколько вопросов, — выступила вперед Эсме, и ее слова прозвучали угрожающе. Судя по реакции Ифвина, он тоже воспринял это как угрозу. Эсме расплылась в неприятной улыбке, означающей больше удовлетворение, чем удовольствие, и добавила:

— Например, что за дьявол эта Билли Биард, кто этот дьявол Билли Биард и как я могла повстречаться с людьми, версии которых уже существуют в этой стране. У меня все еще сохранилось ощущение, что кое-кто не до конца честен с нами.

— Прежде чем вы ответите, — перебила Хелен, — вспомните, что вы вчера узнали о боли.

Ифвин дважды попытался заговорить; в конце концов он подтянул колени к подбородку — и заплакал, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Целых три минуты или даже больше мы просто сидели и молча смотрели на него.

Он униженно кивнул.

— То был первый раз, когда вам по-настоящему причинили боль, и кроме того, вы не понимаете, чего мы хотим и почему поступаем тем или иным образом, так что Теперь вы действительно боитесь, будто мы можем решить вновь сделать вам больно. И никто с вами не разговаривает целый день, и вам, наверное, очень одиноко.

Его плечи затряслись, и слезы вновь хлынули из глаз.

Терри обняла его и сказала:

— Никто не собирается вас обижать. Нам очень жаль.

Мы опять станем вашими друзьями, если вы простите нас и пообещаете научиться уважать наши чувства. Обещаете?

— Обещаю, — ответил он, шмыгнув носом.

— О Господи, — с презрением воскликнула Хелен. В ее тоне слышался отголосок того, с чем я столкнулся тогда в спальне. — Правитель экономики оказался плохим мальчиком.

Я взглянул на нее с некоторым раздражением, но прежде чем успел придумать какое-нибудь подходящее вежливое и зрелое замечание в ответ, вперед вырвалась молодость и энергия.

— Думаю, задирой можно быть в любом возрасте, — возразила Терри, выпрямившись и пристально глядя на Хелен поверх маленьких очков в проволочной оправе, — И мне кажется, что когда ты сам начинаешь задирать других, мгновенно исчезает такое понятие, как «беспомощная жертва».

Костлявая девочка выглядела даже моложе своего возраста — слегка смахивала на мальчика из церковного хора, который вот-вот бросится на Хелен и примется бить ее или дергать за волосы, — однако она поправила очки, вздернула подбородок, прочно оперлась на ногу и дала четко понять, что не сдаст позиции.

После долгой паузы Хелен пожала плечами, и сказала:

— Ифвин, простите, что ударила вас, мне не следовало так поступать. Если вы хотите плакать, что ж, это не мое дело. С моей стороны было грубостью смеяться над вами.

— Ничего, — громко шмыгнув, ответил он. — Я отвратительно себя чувствую, но, думаю, вчера вы были правы, решив, что я должен знать о существовании подобного чувства. Понятия не имел, что одно человеческое существо может так поступить с другим существом. Я говорю не о сознании, а о возможных последствиях. И боюсь, что мог сделать то же самое по отношению к вам, а я действительно не знал, что делаю, и мне нет прощения, ибо я должен был знать, и.., о-о-о-х, блин. — Он вновь расплакался, и;

Терри села рядом, гладя его руку.

— Через минуту с ним все будет нормально, — успокоила она всех. — Просто ему нужно избавиться от всего этого, а система еще не привыкла. Почему бы вам не пойти прогуляться или еще куда-нибудь?

Повисла долгая пауза, затем Роджер встал и вышел из машины, не сказав ни слова. Эсме, Паула, Иисус и Хелен так же молча последовали за ним. А следом поплелся и я.

Очутившись на улице я обнаружил, что все, за исключением Роджера, состязались, кто лучше пожалуется на Ифвина и «этого глупого ребенка». Я подумал, что Терри — единственный человек из нас, кто проявил нормальные человеческие чувства, а когда эти разговоры мне опротивели, вернулся в «эсти». Полковник пожал плечами и вошел следом за мной.

Ифвин умывался; когда мы вошли, он мягко сказал:

— Вы правы, от этого и правда стало легче. Привет, Лайл, привет, Роджер. Очень сожалею обо всем случившемся. Остальные до сих пор сердятся?

— Ага, но думаю, они еще отыграются, — ответил я. — Терри, прежде чем у кого-нибудь еще появится возможность поворчать или пожаловаться на тебя, знай, что, на мой взгляд, ты правильно повела себя с Ифвином.

Роджер кивнул:

— Не думаю, что у меня есть хотя бы половина вашего сострадания и сочувствия.

Она пожала плечами.

— Эй, я знаю, что такое, когда ты одинок и никто тебя не понимает. Говорят, у подростков всегда так.

— Это у людей всегда так, — поправил я ее, думая о Хелен и о том, как мне не хватает той, другой, ее версии, а ей — иного меня.

— А что, всегда так, когда затронуты чувства? — спросил Ифвин. — Неудивительно, что вы все потратили столько времени на человеческие отношения — это настоящая самозащита.

Я хмыкнул:

— Большинство людей в детстве испытывают моральную боль по несколько раз на дню — ибо они уязвимы, как ты сейчас, и не могут себя защитить. Мы научились быть менее чувствительными или не признаваться в своих чувствах. Чтобы научиться справляться с жестокостью, требуется известная практика, но, к счастью, человеческие существа почти всегда обладают достаточной жестокостью и могут сполна предоставить ее для тренировок. Каждый из здесь присутствующих, уж наверное, когда-то испытал то же самое, что и вы сегодня, но все через это прошли — или по крайней мере мы достигли состояния, когда оно нас не переполняет.

— Лайл, мне очень жаль. Я понятия не имел, что доставляю вам столько проблем.

— Еще один неприятный урок, — сказал я, — слово «жаль» в карман не положишь, его можно только повторить несколько раз. И вам придется привыкнуть к мысли, что вы то и дело задеваете чьи-либо чувства, и ничего не сможете исправить — остается только надеяться на прощение, рано или поздно. Ваш механический прародитель просто не знал, что собирался вложить в вас, верно?

— Не совсем. — Он вновь плеснул воды в лицо. — Действительно потрясающе освежает. Я знаю, что слезы выводят из организма какие-то химические вещества, выделяемые при стрессе, поэтому смею предположить, что ополаскивание лица помогает избавиться от них.

— Да, а пока вы весь в слезах и соплях, то не очень-то удается сохранить достоинство, — заметил Роджер. — Остальные стоят снаружи, на солнышке, им небось уже скучно, они злятся, раздражаются и все такое. Если вы достаточно оправились, чтобы говорить, то, может, попросим Лайла пригласить всех сюда, здесь есть кондиционер и сидячие места.

Терри добавила:

— Это называется быть заботливым.

— Знаю, — ответил он, — ничего не смыслю в эмоциях, но имею огромный словарный запас.

Я вышел наружу и увидел, что сплетни продолжаются.

— Не понимаю, — выступала Эсме, — что это за миссия? Только гражданские, без определенной причины, которую никто не может назвать, за исключением абдуктивной математики. Нет четко очерченного плана работ типа «проникни в центр конфликта» или «узнай» куда все пошлиquot;. В нас стреляют, а он даже не удосужился определить врага. Я хочу сказать, в чем смысл?

— Думаю, теперь можно поговорить, — предложил я.

— А, черт, отлично. — И Эсме зашагала к автобусу, держа Хелен под руку. Остальные пожали плечами и потянулись следом.

Рассказ, который мы услышали от Ифвина, был достаточно короток: создавшая его программа являлась не единственным киберфагом, попавшим в сеть. Его задачей было согласовывать сообщения, поэтому спустя некоторое время он стал беспокоиться по поводу количества исчезающих людей и мест и отправился выяснить, куда же делось столько всего.

Другим киберфагом была Билли Биард — на самом деле она приобрела себе физическое тело, скопировав способ Ифвина.

— Будучи машинным разумом, я не волновался относительно плагиата, — добавил он, — но странно, что теперь, имея тело из плоти и крови, Я стал переживать по этому поводу. Короче говоря, вы можете рассматривать ее как отдел болевого контроля. Ее работой было предотвращать то, что вызывало страдание и причиняло боль во время путешествия по сети. Сейчас, как вам всем хорошо известно, тот факт, что каждый раз, входя в сеть, вы выходите в совершенно ином мире, чрезвычайно печален. Искусственный разум, которому суждено было стать Билли Биард, заметил это довольно рано, ибо это являлось частью его работы, и приступил к перепроектированию сети, чтобы людям стало сложнее причинить себе вред, осознав суть происходящего.

— Подождите минуту, — прервала его Хелен. — Она ведь все время душу из нас вытрясала, пользуясь любым удобным случаем, и пыталась убить…

— И убила одного из нас, — согласился Ифвин. — Думаю, именно она и ее помощники устроили вчера засаду. Как сказала Эсме, подобное поведение бессмысленно для бандитов, зато отлично подходит для тех, кто пытается нас убить или остановить.

Хелен вздохнула:

— Я вот к чему веду: не понимаю, каким образом программа, которая, по идее, должна предотвращать боль, совершает такие жестокие поступки.

— Небольшая ошибка в дефинициях, — печально проговорил Ифвин, разглядывая свои ноги. — Понимаю, в чем неувязка, но, поверите вы мне или нет, Билли Биард не смогла бы понять ваших затруднений.

Ее понятием боли является эмоциональное страдание, которое вы испытываете, находясь в сети, — только в этом случае она испытывает его вместе с вами. Если она убьет вас или причинит вам боль вне сети, она ничего не почувствует, следовательно, для нее эта боль не существует.

— Звучит так, будто, с ее точки зрения, мир стал бы лучше, если бы она смогла уничтожить всю человеческую расу — не в сети, — предположил Роджер.

— Верно. — Ифвин согласился. — Машинный разум обычно бывает чрезвычайно последователен в своем безумии. Ей необходимо убить всех и утаить информацию об этом, потому что люди, получив такие новости, ощутят боль того свойства, которую она способна распознать.

Наступило долгое молчание: мы обдумывали услышанное.

— Окажется ли она по ту сторону границы?

— Точно не знаю, но если я смог, то сможет и она. — Ифвин откинулся на сиденье, сложил руки на коленях.

Что ж, вот практически и все, что мне о ней известно. И прежде чем кто-нибудь из вас укажет, скажу, что да, теперь, когда у меня есть тело, я лучше понимаю значение слова «реальный» и знаю, что вам не очень нравится война между двумя машинными разумами, чьи цели и задачи не столь реальны, как тела, пожертвованные во имя их достижения.

— Верно, — кивнула Хелен, — но большинство войн ведется во имя таких же абстрактных идей, так что давайте не будем придираться. Теперь, как ей удалось свести вместе Иисуса и Эсме — точнее, версии Иисуса и Эсме, — если они уже здесь существовали?

— Я сам не очень хорошо разбираюсь в правилах квантовых переходов, — ответил Ифвин, — но в основном там говорится, что чем менее заметен переход, тем он более вероятен. Ни один переход не является запрещенным, он лишь более или менее вероятен. Представим, что Иисус и Эсме были двумя ее лучшими солдатами и она оставляла их метаться по системе до тех пор, пока не получит такую их версию, где они очутятся в нужном ей месте. Именно таким образом все вы очутились здесь — покинув сопутствующие версии самих себя, выброшенных из триллионов последовательностей событий.

Подумайте о вероятности выпадения флеш-рояля в картах: она и должна быть невелика. Но если вы можете сдавать карты миллион раз за секунду, то наверняка получите его.

Повисла долгая пауза, и мы все поняли, что теперь у нас нет больше никаких вопросов и пришло время принять решение.

— Есть у нас какой-нибудь план? — поинтересовался я. — Если мост прямо перед нами…

— Ну, если что-то попытается помешать нам его перейти, мы будем либо сражаться, либо бежать от него, в зависимости от его силы, — пояснил Полковник. — А если попадем на противоположную сторону, то, будучи атакованы, станем сражаться; в противном случае соберемся все вместе и решим, что делать дальше. Велика вероятность, что Биард и ее подельники охраняют мост, а это значит, что у нас нет особых вариантов, пока мы не пройдем мимо них или обойдем вокруг. После этого, попав на другую сторону, мы можем что-либо узнать, и тогда настанет самое время, чтобы постараться определить собственные дальнейшие действия. До этого момента все разговоры — чистой воды теория при отсутствии информации. Давайте посмотрим, сохранился ли мост на прежнем месте, и если да, то можно ли просто проехать по нему на другую сторону. Пока не попытаемся, не сможем никаким образом узнать, возможно это или нет — или почему невозможно.

Он был прав до отвращения, и ни у кого не было дополнений. Несколько минут спустя мы уже сидели в «эсти», забравшейся на вершину невысокого холма.

Я опять был за рулем, чтобы Паула могла управлять орудием на крыше. Терри с Ифвином скорчились посередине, и я тихо надеялся, что они не заметили, что сидели как раз на пятнах засохшей крови. Осколки стекла от заднего окна все еще валялись по всему автобусу. Я изо всех сил старался забыть о случившемся и просто вел машину вперед медленно и осторожно; тем временем Паула выискивала все движущееся или хоть сколько-нибудь подозрительное.

— Есть причина думать, что они ничего не заминировали? — спросил я Ифвина.

— Ни одной, в которой я был бы уверен, кроме модели ее поведения: Билли, судя по всему, предпочитает сражаться один на один, а не взрывать одновременно большое количество людей. Вчера она могла заложить атомную бомбу под дорогу и смести всех нас с лица земли — а она этого не сделала. Очень надеюсь, не потому, что просто-напросто не подумала о таком варианте.

Я медленно вел машину вдоль улицы. По крайней мере здесь был мост, и не наблюдалось ничего, что могло бы помешать нам до него добраться. Река изменила русло за те годы, что никто здесь не бывал, и течение подмыло опору моста на том берегу, однако создавалось впечатление, что мост пока стоит достаточно прочно, чтобы выдержать грузовик. Домов на высоком берегу видно не было, однако мы заметили телефонные или электрические столбы, без проводов, торчавшие, как голые палки, на склоне холма.

В отличие от Торреона Хуарес не был разрушен до основания и не сгорел, как Чиахуахуа. Его просто покинули жители, и нам пришлось пробираться по пустым улицам мимо разрушенных зданий, не встретив ни души. Дорога даже не была сильно разбита, и ближе к мосту она стала почти идеальной, как будто по ней никто не ездил. Тем не менее я ехал медленно.

Приблизившись к мосту, я замедлил ход.

— По-моему он в порядке, — сказал Полковник. — Должен выдержать наш вес.

Раздался сильный треск, от которого у меня в ушах зазвенело так сильно, что я почти оглох. Автобус резко крутануло, будто какой-то гигант наподдал сзади. Мотор заглох, и я обернулся посмотреть, что случилось с остальными.

Крышу снесло напрочь, оставив острые края искореженного металла. Заднее и боковые окна разнесло вдребезги, и автобус стоял развороченный и покореженный неподалеку от моста.

Я едва расслышал крики Полковника, но тут появился он сам, яростно размахивая палкой:

— Бегом! Бегом! Пошли! Живо!

Я выскочил из автобуса и изо всех сил бросился на другую сторону моста. Там была старая, выцветшая зеленая линия — может, когда-то она обозначала то место, где находилась река, — а потом я заметил, что она идет не через весь мост, а заканчивается, немного не дойдя до края.

На этом месте той же зеленой краской был нарисован контур человеческого тела, а на другой стороне валялось старое ведро. Кто-то рисовал эту линию, когда его внезапно сбили с ног. А потом он что — встал и ушел и никогда больше не пытался дорисовать линию? Умер и его куда-то уволокли? Сдох прямо там?

Вокруг моста бушевало что-то, похожее на рыжий огонь, и хотя я по-прежнему ничего не слышал, но ощущал вибрацию от оглушительного рева и топота других людей, бежавших куда-то. Чтобы не коснуться загадочной линии, я перепрыгнул через нее. Все падало и рушилось. В меня кто-то стрелял. Я увернулся, виляя из стороны в сторону, чтобы труднее было попасть, и через несколько секунд уже достиг края моста; там я спрятался за опору и вжался в землю.

Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз, я вновь принялся разглядывать происходящее. На мосту лежали люди, и я пытался понять, нет ли там тех, за кем нужно сбегать и приволочь в укрытие. Однако они лежали неподвижно — даже не могу сказать, были ли они мертвы, или только притворялись.

Рядом приземлилась Паула, сжимая в руках ружье.

Они выстрелила назад, громко призывая оставшихся бежать, бежать и еще раз бежать, а она их прикроет. Я выдернул из кобуры ее пистолет, перекатился на противоположную сторону и тоже начал отстреливаться, точно не зная, от кого или от чего, просто подумав, что мы можем отвести огонь от товарищей, оставшихся на другом берегу или лежавших прямо на мосту.

Потом я провалился в никуда и больше ничего не помнил.