"Таверна трех обезьян" - читать интересную книгу автора (Бас Хуан)

Доигрались, куколка

Комната была идеально квадратной, и больше ничего идеального в ней не было. Она ждала меня, лежа на кровати. Знаю, я вернулся с большим опозданием; но это всегда непросто-вернуться, а сегодня оказалось труднее обычного. Она дремала, вернее, спала как убитая. Я счел это добрым знаком. Томительное беспокойство, которое является непременным спутником долгого ожидания, когда близкий вам человек возвратится из преисподней, запросто может завершиться ночным кошмаром. Она — это Марлена, моя куколка.

Косой закрыл кассу и обесточил главный рубильник, с помощью которого запускалась карусель. К этому часу буднего дня детей на ярмарке уже почти не осталось: темнело и начинало холодать — самое время. Его помощник отправился поужинать и явится, по меньшей мере, через час. А шестерка шефа придет за скудной мздой не раньше, чем через два, к тому же пьяный в дымину.

Косой спорым шагом преодолел ту жалкую сотню метров, что отделяла его от фургончика Санти; по дороге он молился, чтобы сегодня вечером этой грязной свинье пришла охота снова сыграть с ним.

Я обогнул постель, с которой свешивалась изящная ножка, обтянутая черным нейлоном, контрастно оттененным серебристыми фалдами халата. Я снял пиджак и небрежно бросил его на пол. Вытащив из-за пояса заряженную «беретту», я положил ее на столик рядом с транзистором, который сообщал:

«…Температура у подножия Тибидабо тринадцать градусов, влажность воздуха — семьдесят восемь процентов. Точное время — двадцать два часа. По сообщению…»

Я крутил и крутил настройку, наконец зазвучала подходящая музыка. Мне не хотелось слушать сводку новостей, пока. Все было нормально: легкий толчок и дело пошло, как по маслу. И тут охраннику взбрело в голову проявить геройство, и он схватился за кобуру. Я от всего сердца надеялся, что пуля из девятимиллиметрового «парабеллума», которую мне пришлось всадить ему в брюхо, не окажется смертельной.

Косой постучал согнутыми пальцами в ветхую дверцу фургончика. Ему открыл Горилла — обезьяноподобный тип с мыслями наперечет, зато прочно засевшими у него в башке.

— Ха, Косой! Ты чо, с лошадки грохнулся? Что-то выглядишь хреново.

— Сеньор Санти на месте?

— Санти… Слышь? Косоглазый с карусели тебя спрашивает.

Его пропустили внутрь. Санти, коренастый и тучный, с вечной каплей пота на лбу, лопал колбаски, запивая их прямо из бутылки риохийским вином сомнительного качества. Развалившись на маленьком диване, он выглядел столь же презентабельно, как неубранная постель.

— Сеньор Санти, не желаете ли сообразить банчок? — униженно обратился к нему Косой.

Я старался не думать о перестрелке; отвлечься и настроиться на нужный лад мне помогла одна из моих любимых песен, «Бейкер-стрит» Джерри Рафферти, которую мне удалось поймать по радио. Я засвистел в такт мелодии, которая всегда пробуждала в воображении одну и ту же картину: по зловещему городу величественно катит красный «кадиллак»-кабриолет. Мой сольный номер совпал по времени с той минутой, когда Марлена проснулась и одарила сиянием синих глаз свой мир: меня.

— Какой шум! Милый, ты свистишь, словно глухой.

— Я снова с тобой, Марлена.

— Я не слышала, как ты вошел. Я тут слегка… как говорится… вздремнула, — сказала она, сладко потягиваясь, и едва не касаясь при этом низкого потолка из грубо отесанных досок, который стал подобен небесному своду, когда взмыли вверх две нежные голубки в багряном венце — ее руки с ногтями, покрытыми алым лаком. Хоть я и тертый калач, чье знакомство с жизнью состоялось в районе, где за неимением жевательной резинки жуют использованные презервативы, где-то в глубине души еще теплится искорка романтизма.

— Я побывал сегодня в адской переделке, малышка. Думал, нам крышка. Но в конце концов все уладилось. Твой парень слов на ветер не бросает, никогда не забывай об этом. Альберт не приходил?

— Альберт?

— Здесь место встречи. Паршивец Альберт опаздывает. Но не стоит беспокоиться, у меня все под контролем.

— Послушай, тигр. Почему бы тебе не расслабиться и не лечь поудобнее. Давай, иди ко мне. Время течет быстро, знаешь ли.

Скверная штука-время… Ее голос был глубоким и нежным, словно порез опасной бритвы брадобрея. Она приподнялась на кровати, встав на колени, чтобы освободить меня от галстука цвета ночи, который я уже распустил. Но я был не в настроении и дал это понять, недвусмысленно прищелкнув языком. Я закурил сигарету без этой педерастической хрени, именуемой фильтром.

— Что с тобой, солнышко? Тебе что-то не нравится? Что ты высматриваешь в окне? Ведь не видно ни зги..

И в самом деле. Подпирая рукой измученную голову, я тревожно вглядывался в оконное стекло. Свободной рукой я поглаживал рукоять дружка Фредди, револьвера, который нередко спасал мне жизнь: длинноствольный «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, покоившийся в наплечной кобуре на двойном ремне из хорошо выделанной свиной кожи. Свой добытый недавно автоматический револьвер, военный трофей, который сегодня получил боевое крещение, я еще не нарек.

— Слушай внимательно, ненаглядная. Меня чертовски нервирует такое легкомыслие. Полиция тщательно прочешет город, как кудри богатенькой наследницы. А от Альберта по-прежнему ни слуха ни духа. Я спрятал куш в надежном месте, и это самое главное, но…

Вдруг у меня в голове стало проясняться, забрезжил свет истины, с трудом пробивая себе путь, подобно снегоочистителю, в густом тумане от множества выкуренных сигар и бессчетных бокалов вина, выпитых до дна.

Толстяк Санти уселся за складной столик. Махнув рукой, он велел Косому последовать его примеру.

— Ты, Косой, надо думать, очень стараешься, чтобы тебе вдули в задницу на пляже. Пока тебе вставляют, ты стережешь шмотки другого пидора… — заявил Горилла, по-прежнему заслонявший тесный проход и смотревший на гостя с глумливой ухмылкой.

— Бородатая шутка, — осмелился возразить Косой.

— Не знаю, куда подевалась колода… Уверен, что снова хочешь сыграть? В прошлый раз ты даром убирал у меня мусор целую неделю… Ставим на кон то же самое? — уточнил Санти.

— Я заранее купил новые карты, — пробормотал Косой, выкладывая на стол запечатанную французскую колоду. — И если вы согласны, поставим на кон то же самое. Сыграем только одну партию, если не возражаете. Мне необходимо вернуться как можно скорее.

Неприкрытая истина предстала передо мной во всем своем безобразии, словно уродливая птица, предвестница беды, и слово «предательство» отозвалось в ушах погребальным звоном.

— Мне не повезло, darling, и всегда не везло. У вас с этим красавчиком Альбертом, оказывается, свои планы, где мне не нашлось места. Посмей только это отрицать! Я тебя наизнанку выверну, почище можжевеловой водки.

Я подступил к ней, выпрямившись, с вызовом расправив плечи, преисполненный решимости, словно тореро. Одной рукой, на безымянном пальце которой сверкала крупная печатка немецкого золота — мой клеймобляд — я защемил ей щеку, правда, с известной долей осторожности, а другой сунул под вздернутый носик дымящийся окурок сигареты, Я одновременно ненавидел и боготворил ее. Моя квадратная челюсть дрожала, но она не должна была этого заметить.

— Признайся, ты любишь его. Признайся, то, что было между нами — это фуфло, ты, фуфлыжница?.. Господи, я уже не понимаю, что говорю! Ты сводишь меня с ума!

— Конечно, глупый. Тихо. Я намерена свести тебя с ума по-настоящему, как только ты ляжешь в постель. Давай же… У меня еще хватает терпения, но ты вне себя, правда? И сию же секунду убери у меня из-под носа сигарету. Не будь скотиной, предупреждаю по-хорошему.

— Настоящая тигрица, и я это знаю. Я человек чрезвычайно вспыльчивый, если что не так, кровь во мне вскипает мгновенно — недостаток, который стоил не одному бедолаге переломанных костей; хоть я и выступал во втором полусреднем весе, мой хук справа достоин боксера полутяжелого веса.

Она была совершенно права, следует признать. Тысячи непредвиденных случайностей могли стать причиной опоздания Альберта. Нельзя забывать, что однажды он схлопотал пулю, предназначавшуюся мне, когда наемные убийцы, подосланные Марком Андоррцем устроили на нас засаду в доках. А кровь, как известно, не водица.

Санти неуклюже перетасовал колоду, из которой, поскольку играли всего двое, были выброшены все карты от двойки до шестерки в расчете на более сильные комбинации, и дал снять Косому. Каждый вытянул по карте из разделенной колоды. Толстяк вытащил туза, жалкий косоглазый — девятку, а с ней и право первой сдачи.

Косой снова перемешал и раздал по пять карт втемную: два раза по две и в последний раз по одной.

— Этот гнус не верит тебе, шеф. Он припер свою колоду, будто твоя крапленая. Впрямь как в лицо плюнуть, — пробурчал Горилла, закуривая дешевую вонючую сигарку.

И все-таки это случилось: то, чего я боялся и о чем мой непогрешимый внутренний локатор уже предупреждал, посылая мне настойчивые сигналы тревоги в виде гложущего, сосущего чувства под ложечкой. Ослепительно яркий свет, не оставляя надежды на спасение, залил комнату, рассеяв уютный полумрак. Ровно через три секунды, как вспыхнул свет, загремел искаженный мегафоном голос, гулкий и бесчеловечный.

— Говорит полиция! Говорит полиция! Повторяю. Говорит полиция! Сопротивление бесполезно, вы окружены. Оружие выбросить из окна, выходить с поднятыми руками.

Я не стал терять времени. И для начала обжег три пальца, выкручивая из патрона голую электрическую лампочку, которая свисала с потолка, словно сверкающая слеза плакальщицы. Затем перетащил к двери тяжеленный комод, вес которого для моих стальных мускулов был нипочем, словно он был сделан из картона. Комната была забаррикадирована и освещалась только бесцеремонным лучом полицейского прожектора, в свете которого Марлена — поверженная императрица, равнодушная и надменная, как античная богиня — выглядела голливудской звездой, почтившей присутствием премьеру своего последнего фильма.

— Нас выследили, дорогуша! Доигрались… Альберт! Шелудивый сукин сын нас продал.

— Послушай-ка, не бросай окурки на пол.

Я восхищался ее выдержкой, которая, возможно, свидетельствовала о непонимании происходящего. Я по-кошачьи прокрался к окну, встав сбоку у стены под прикрытием выступающей кирпичной кладки. Достав из кобуры Фредди, я поплевал на прицел и почистил его.

— Сдавайтесь! Даем вам одну минуту. Стволом револьвера я вышиб стекло. Через дыру, щетинившуюся осколками, соблюдая осторожность. чтобы не порезаться, я послал им четыре пилюли. Выстрелы рявкнули коротко и грозно.

Ружья грянули залпом, им вторили долгие рулады автоматных очередей. Безучастная ко всему, Марлена игнорировала опасность, настраиваясь на разные музыкальные радиопрограммы — что меня, откровенно говоря, достало, так как теперь звучала мелодия «Китайский квартал»… Какая храбрая женщина! Я горжусь своей малюткой, но нелепое безрассудство мне не по вкусу. Я ринулся на нее, словно лев на газель. Сила натиска была такова, что наши тела рухнули с кровати вместе с бельем и матрасом. Мы растянулись на полу, отгородившись от внешнего мира объятиями любви.

— Марлена! Ты с ума сошла? Неужели тебя больше ничего не волнует? Не отвечай, просто нахмурь бровки, мне так нравится эта твоя гримаска… Если хочешь, мы сдадимся. Или, если угодно, можем встретить свой конец здесь и сейчас, изрешеченные пулями, как новые Бонни и Клайд.

— Тебе виднее, мой повелитель.

— Я не вынесу жизни в тюряге без тебя, моя сладкая куколка. Перспектива еще хуже, чем рожа Роберта Стукача, когда он пел под шипение паяльной лампы. Я хочу умереть в твоих объятиях, в тебе. Нас связывает нечто большее, чем жизнь… Предатель Альберт, чтоб его черти взяли…

— Больше не стреляют. Не медли.

И верно, канонада стихла. Нам подарили короткую передышку перед последним штурмом. Может, в них все-таки осталась частичка человечности, и они поняли, что мы хотим насладиться любовью в последний раз.

— Слушай, Горилла. Почему бы тебе не докурить это дерьмо где-нибудь в другом месте? Воняет, как от паленой шерсти. А кстати и сделаешь вид, будто не болтаешься без дела, — устало заметил Санти, разбирая свои пять карт.

К нему пришла пара королей, дама, валет и девятка.

Горилла безмолвно вышел из фургончика. Косой знал, что вьволочка, которую шеф устроил подручному в его присутствии, еще больше настроит Гориллу против него. Он сидел, не поднимая головы, пока гнусный тип не исчез. После этого он сосредоточился на своих картах, которые представляли собой пустую комбинацию, беспарный набор: туз, король, валет, восьмерка и семерка разных мастей.

— Итак, что мы имеем, дружище? Смотрю, у тебя такая мина, словно тебя обнесли выпивкой, — сказал Санти.

Он размышлял, сбросить три карты или рискнуть и разбить пару королей в надежде прикупить десятку и выстроить стрит. Он избрал традиционный путь и оставил пару.

— Дай мне три карты. Сколько тебе нужно?

— Мне… четыре, — отозвался Косой, сидевший с одиноким тузом.

Он мог дать голову на отсечение, что проиграет. С грустью и досадой он представил, что его, вероятнее всего, ожидает на следующей неделе: чистить и убирать фургончик и контору Санти после мало вдохновляющего рабочего дня на карусели.

Марлена поднялась, выпрямившись во весь рост, которым ее наградила природа, увеличенный роскошными каблуками-шпильками, за которые мне так нравится держаться — и стараться завести их как можно дальше себе за плечи и в… в конце тоже — когда мы этим занимаемся. Она развязала пояс и освободилась от серебристого халата, небрежно бросив его на стул. Возможно ли, чтобы эта женщина стала бы в конце концов хорошей хозяйкой и примерной матерью?

— Мы с тобой вместе. Мы доигрались, куколка, дальше дороги нет… Нам конец…

Она стояла обнаженная. Под халатом она не носила ничего, кроме подвязок тончайшего прозрачного кружева, державших черные капроновые чулки. И восхитительные открытые туфельки, чудо эквилибристики, державшиеся на ногах с помощью обычных лакированных ремешков. Я с восторгом мял ее вздымавшуюся вверх грудь, слишком пышную для ее стройного стана, с крупными шоколадно-коричневыми сосками, широкими обводами, темными и прекрасными, словно пустынные плато в фильмах Джона Форда об индейцах.

Пышная густая грива цвета платины и гладко выбритый лобок, соблазнительный для псевдопедофилов, являли неожиданный контраст. И задница — без комментариев, поскольку не существует ни слов, ни тем более двухмерных образов, способных достойно отразить иные совершенные творения природы.

Я порадовался, что до прихода сюда предусмотрительно выпил пару литров пива: лучшее народное средство против преждевременной эякуляции, чего эта лакомая женщина несомненно не заслужила.

— О, детка! Посиди минутку на кровати, я хочу прижаться головой к твоей груди. All right? Боже милостивый! Как же хорошо!

Острота ситуации не позволяла расслабиться и снять всю одежду. Я полностью не раздевался, сбросив только ботинки, оставшись в носках, стащил брюки и трикотажные трусы; чтобы не упустить ни одной подробности того свидания, скажу, что на мне было белье с набивным рисунком в виде вздыбленных лошадей и надписью «Crazy Horse»… «Смит-и-вессон»' остался под рукой, точнее под моей левой мускулистой ягодицей.

— Положим лучше матрас и простыни на кровать. Так удобнее, верно?

— Невозможно, моя девочка. Мы станем легкой мишенью для врага. На полу. Мы словно загнанные псы… и я собираюсь съесть тебя.

На сбившемся матрасе я взобрался на нее и пересохшим от страсти ртом увлажнил ее губы скудной слюной. Рукой, но не той, которой привык держать нож, я направил свой таран в недра ее естества… Мне казалось, он тверже. Нервы расшалились, будь они неладны. Я стал помогать своему орудию обеими руками, на миг выпустив кобуру.

— Не волнуйся. Позволь мне.

Она ненадолго отстранилась, затем уселась на меня верхом, зачехлила стержень латексом и воткнула его в себя, поглотив, словно черная космическая дыра. Так, приняв рискованное положение, наплевав на опасность, что ей снесут голову из тридцатимиллиметрового орудия, она начала мерно подниматься и опускаться, словно корабль на волнах, или поршень дизельного двигателя, или…

— Давай, давай! Глубоко и быстро, как экспресс! Неистовая скачка моей куколки сопровождалась хриплыми гортанными стонами, отчего меня пробирало до самого нутра, благослови ее, Господи.

А потом, тогда и теперь, умиротворение и тишина.

Санти прикупил три новые карты и не сумел скрыть улыбки: еще король — тройка, верный выигрыш; и это при том, что неудачливый бедолага, сидевший напротив, заменил четыре карты.

— Сдается мне, твое дело дохлое, Косой. На этой неделе мне бы хотелось, чтобы ты ко всему прочему на совесть вычистил мусорные баки… Не падай духом, парень, не все ли тебе равно… Богу богово, j-сесарю кесарево.

Косой взглянул на свои четыре карты без особой надежды.

— Марлена, любовь моя. Мне так хорошо, что я готов получить пулю в лоб, только бы продлить этот миг. Ты кончила, angel?

— Конечно, мой маленький Богарт. А ты не заметил?

— Заметил. Но человеку, пронзенному стрелой любви, вроде меня, приятно слышать простые и ясные ответы на свои вопросы, без всяких там экивоков.

Проклятие. Медленно, но неумолимо, словно бронированный лимузин, на меня вновь накатили сомнения…

— Хватит изворачиваться! Где тебя ждал Альберт, darling! Тебя он тоже предал. И не говори мне, будто не понимаешь, о чем речь!

— Ладно, довольно. Я уже сыта по горло твоим Альбертом. У тебя что, мать была гудящей? Поскольку именно в этом ты меня подозреваешь. А разве не имеет значения, что я нигде не шлялась, была паинькой? Так что хватит долбать меня одним и тем же. Ты перегибаешь палку, дружок!

Мой радар снова уловил некий сигнал. Я не был вполне уверен… Я уже…

— Говорит полиция! Говорит полиция! Повторяю. Говорит полиция! Ваше время истекло.

— Давай, дорогой, быстренько одевайся, тебе пора…

— My love! Мы окружены солдафонами, от которых не жди пощады! Погоди еще немного, пожалуйста!

— Иди, солнышко. Хоть ты и держался здорово…

— Mapлена… — Да?

— Я…

Санти шлепнул свои карты на хлипкий стол, открыв тройку королей. Косой в первый раз улыбнулся. Почти целый месяц он не вкушал сладости того куража и безрассудной дерзости, которые рождало превращение в самого крутого гангстера в городе. Ему несказанно повезло.

— Сочувствую, Санти. Я выиграл. Три туза.

— Вот дерьмо! Ну и подфартило, тебе, пидор! Тройка тузов после смены четырех карт… Баста. В следующий раз я тебя уделаю. Но на самом-то деле ты делаешь мне одолжение, сейчас совсем нет клиентов, и следует поддерживать девочек в хорошей форме. Которую из двух ты хочешь обработать?

Я одевался, словно робот с испорченным механизмом.

— Если хочешь снова побыть со мной, знаешь что… В другой раз прихвати-ка с собой и Альберта, о котором столько разговоров, и порезвимся втроем. Ты не против?

Она расхохоталась громко, переливчато, издевательски.

Я нашарил в кармане пиджака зеленые солнцезащитные очки и нацепил их. Левой рукой я взял с тумбочки «беретту», правой вытащил из кобуры Фреда — ко всему прочему по радио зазвучала мелодия Маноло Эскобара… Вооружившись, я начал стрелять с двух рук от бедра, медленными шагами приближаясь к окну, и стал ждать смертельного укуса — напрасно.

— Хватит шуметь, придурок! Кончай базар! Ведешь себя, как распоследний козел! Выметайся, или я скажу Горилле, чтобы он тебя вышвырнул. Ты образумишься…

Что за дела? Загорелся свет, и дверь, к моему изумлению, легко отворилась. Вперед!

— Марлена! Сиди тихо! Последний штурм начнется с минуты на минуту… Я готов… Дерьмо собачье!

Она исчезла, растворившись в темноте, обрамленной распахнутой дверью. Мое оружие было разряжено. У меня не осталось сил даже на то, чтобы заменить магазин автоматического пистолета. Я тоже вышел. Я увидел ее на площади, в свете цветных электрических гирлянд ярмарки; она прикуривала сигарету, остановившись поболтать с Лореттой, другой куколкой.

Я был сегодня на высоте. На миг мне даже показалось, что болваны дрогнули под огнем моих пушек. Встряска была что надо. Посмотрим, может, на той неделе мне опять повезет, я снова обыграю жирного борова, и я проделаю это с Лореттой, которая тоже весьма лакомый кусочек.

Пожалуй, лучше повременить, если, конечно, меня вообще пустят в следующий раз. Вот стоит Санти, как всегда распускающий хвост перед девочками… А вон там Горилла — обезьяна, которая ставит спецэффекты, — собирается заменить разбитое оконное стекло. Когда он обзывает меня косым, это звучит во сто крат оскорбительнее, чем когда это делают другие. Постараюсь, чтобы он меня не заметил, так как уверен, он не упустит случая пройтись на мой счет.

Уже было довольно поздно, но я надеялся, что Альберт еще не вернулся с ужина, и я застану бездействующую карусель: он любит наушничать и не преминет донести на меня хозяину…

Санти направился к билетной кассе с неизменным мегафоном, плохая подделка под чикагского легавого. Он приготовился поймать на удочку того коротышку в габардине и стетсоне, который, несомненно клюнет и войдет, чтобы натянуть Марлену…

Она всегда будет моей куколкой, только я неудачник и имею ее не иначе, как выиграв в карты.