"Это и моя война" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)

Глава седьмая. Милорд, которого нет

Если Харлан и был заповедником злых колдунов и черных магов, на его внешнем облике это никак не отражалось. Попав в его пределы, Сварог видел по обоим берегам Итела самые обыкновенные селения, городки, пашни, пастбища, замки и храмы. На реке попадалось множество пузатых купеческих коггов и влекомых лошадьми барж, иногда величественно проплывали большие океанские корабли с иностранными флагами. Раза три встречались парусные военные фрегаты под харланскими вымпелами, а однажды пропыхтел колесный пароход с высокой черной трубой и пушками на палубе, но «Морская жемчужница» ничьего внимания не привлекала, словно стала невидимкой.

Один из кораблей показался Сварогу «Божьим любимчиком».

Сварог в тот момент стоял на палубе и от скуки глазел на рыбаков на отдаленном берегу, развешивающих для просушки невод. Потом лениво глянул на другой берег, а там, в небольшой бухточке, грузился трехмачтовый корабль.

К сожалению, он довольно быстро признал свою ошибку. Только такой неопытный моряк, как Сварог, мог спутать обыкновенную купеческую посудину с кораблем капитана Зо. И мачты у этого пониже, и осадка другая…

Воспоминание о Зо навело его на другую мысль. Он кликнул стоящего за штурвалом капитана:

– А вот интересно, говорит вам что-нибудь такое имя, как Джагеддин?

– А как же, ваша милость, – обрадовался возможности поболтать капитан. – Отчаянная голова, доложу я вам, этот Джагеддин. И попиратствовал немало, и погулял славно. А как-то здесь же, на Ителе, поспорил он крепко в одном кабачке, что поймает Синюю Акулу.

– Это что еще за зверь? – для поддержания беседы поинтересовался скучающий Сварог.

– О, это рыбина особая. До половины она бывает и женщиной, и рыбой, а вот ниже, извиняюсь за грубое слово, талии у нее всегда рыбий хвост. И плавает эта рыбина подальше от берега, интересны ей моряки, которые по женской ласке успели соскучиться.

– И поет она нежно-нежно, – досказал за капитана Сварог, легко догадавшись, что рассказывают ему про сирену. Только называется она здесь иначе.

– Во-во. И поет. Да вы, верно, и сами знаете.

– Слыхал кое-что, – пряча улыбку, согласился Сварог. – Только из… некомпетентных источников. Так что давай подробно, по порядку.

– Ну, а если по порядку, – охотно продолжил капитан, – то ближе к вечеру, ежели штиль, Синяя Акула петь начинает. Правда, выжидает, стерва, чтоб рулевой один на палубе остался.

– И что? Он, пуская слюни, бросает штурвал и?..

– И, – согласно кивнул капитан. – Особливо ежели молодой да горячий, тогда обязательно «и». А если старик, то необязательно. Поэтому стариков лучше рулевыми ставить с вечера. А молодежь – ночью, в «собачью вахту».

– Понял. Годковщина, – хмыкнул Сварог.

– Ага, – на всякий случай поддакнул капитан.

– И что, поймал Джагеддин эту русалку? – Случайно начатый разговор становился все интереснее.

– Не русалку, ваша милость, а Синюю Акулу. Русалки, они речные и морские бывают, морских я не видел, а речные не то что петь, разговаривать не умеют. Смеются только, щекочутся да волосы расчесывают. Очень глупый, доложу я вам, народец. Был у меня один случай…

– Погоди. Лучше расскажи, поймал Джагеддин Синюю Акулу?

– Джагеддин?.. А! Конечно, поймал. Он ее поймал, а она его. Об этом год во всех моряцких тавернах только и судачили.

– Что значит – она его поймала?

– А то и значит: утащила Синяя Акула бедовую головушку на дно…

– То есть как? – опешил Сварог. – То есть он утонул?

– Утонул, да не совсем. Утащила, значит, рыбьехвостая деваха его на дно, вскрыла себе вену, нацедила стаканчик кровушки и заставила парня выпить.

– И что?

– И то, что теперь он иногда выходит на берег. А если встречается ему смазливая девица, то обязательно в него влюбляется. А он сажает ее в лодку, якобы покатать, а далее, сами понимаете, родители девицы горько плачут.

– То есть Джагеддин как бы и не живой?..

– Ясное дело, не живой. Раб Синей Акулы он. И охотник за девичьей красотой. Красота эта Синей Акуле нужна, как нам, ваша милость, стаканчик рому в дурную погоду. Чтоб кости ревматизм не скрутил.

– А что бы ты сделал, – Сварог нервно забарабанил пальцами по дереву, – если б Джагеддин тебе в руки попался?

– Известно что, ваша милость. Привязал бы к столбу, а вокруг разложил бы большой костер.

– Значит, раба Синей Акулы только огонь берет?

– Ну. Только сначала у него нужно меч отобрать и, главное, снять с евонной шеи золотую цепь, которую Синяя Акула на него надела. Иначе жги костер, не жги – все без толку.

– М-да… – тяжело вздохнул Сварог, глядя куда-то вдаль.

– Только, я полагаю, вранье все это, – как бы подумал вслух капитан.

– Что? – не понял Сварог.

– Да история эта про Джагеддина и Синюю Акулу. Если, ваша милость, хотите знать, что я думаю, то я так вам скажу. Это специально про него враги такие слухи распускают, потому что в честном бою одолеть не могут. А сам Джагеддин – живой и здоровый. А может, и сам про себя такие слухи распускает – чтоб больше боялись, значит.

– Подожди. Ты же сам только что заявил, что встреться тебе Джагеддин, ты б его привязал к столбу…

– И привязал бы. И костер бы развел. Правильно.

– Почему?

– А вдруг правда, что он кровь Синей Акулы пил?

– Логично, – только и сказал Сварог.

– А еще я вам скажу, ваша милость, что посмотрите вы на Джагеддина и посмотрите на меня. Ну разве я похож на человека, которому по силам привязать Джагеддина к столбу? Да он из меня дух вышибет с одного удара. – И в глазах капитана блеснула задорная искорка.

Сварогу оставалось лишь громко, от души расхохотаться. А когда он отсмеялся, капитан как ни в чем не бывало продолжил:

– Так вот, про русалку. Был у меня один случай…

Столица Харлана Аран оказалась самым обыкновенным городом – не блиставшим умопомрачительной роскошью, но и не убогим. Она была разделена рекой пополам, берега повсюду забраны в камень, но ни одного моста Сварог не увидел – Ител здесь был в лигу шириной, и столь длинные мосты, возможно, просто не умели строить.

Сварог самонадеянно велел было капитану править к первому же попавшемуся причалу, но оказалось, что порядки здесь (как и в других державах, впрочем) жесткие: все, кто прибывал из-за границы водным путем, должны были причаливать в особой гавани, где их ждали таможенный досмотр, проверка бумаг и прочие прелести гостеприимства. Меры странные и нелепые. Ведь ничто не мешало причалить где-нибудь вне города и разгрузить контрабанду, окажись таковая на борту. Пришлось плыть дальше, соблюдая все предосторожности: наперерез в обоих направлениях сновали лодки, иные простенькие, иные с роскошными балдахинами, множеством гребцов, раскрашенные и покрытые резьбой. С лодок предлагали купить всякую дребедень – от особых насадок на кувшины, не позволяющих при качке пролиться вину, до мази, якобы спасающей от ужаса морей, Великого Кракена. Лодочники-торговцы барабанили в борта, громко расхваливая свой товар. Сварог даже чуть не приказал самого настырного ошпарить кипятком.

– Одного я не пойму, – сказал Сварог Леверлину. – Какого черта они по-строили город по обоим берегам? Река-то широченная…

– Старинная традиция, – пожал плечами Леверлин. – Есть древнее поверье – только та столица благополучно просуществует до скончания времен, что стоит на обоих берегах реки. С военной точки зрения это приносит лишние хлопоты – такой город не окружить крепостной стеной. Но традиция, несмотря на все неудобства, держится стойко. Подозреваю, в прошлом, до Шторма, существовал какой-то великий город, расположенный на обоих берегах, воспоминания о его славе в такой вот форме и запечатлелись… У нас в Равене есть великолепные мосты. И в Ноле тоже. А у харланцев нет ни денег, ни мастеров. Словом, богатый человек всегда заведет собственную лодку, а если у тебя и на перевозчика нет – сиди себе на своем берегу…

Выждав на рейде с полчаса, они заняли место, освободившееся после узкой, с ярко раскрашенной деревянной волчьей головой галеры, от которой причал насквозь провонял кислым духом гнилых фруктов, между двумя такими же галерами, слава Аллаху, пахнущими терпимо.

Встретили их сугубо по-деловому – на борт поднялся десяток солдат в темно-голубых мундирах со светло-синим шитьем, тут же разбежавшихся обшаривать корабль сверху донизу. Форма солдат явно не была рассчитана на рукопашный бой, а вот для того, чтобы соваться в грязные щели и не слишком уж заметно пачкаться, вполне годилась. За лихими бойцами появился ужасно важный чиновник в коричневом кафтане, перепоясанном серебряным поясом с серебряной чернильницей – знаками сословия Чернильницы – и нашивками канцеляриста. Чин был невеликий, третий от конца, но пыжился его носитель неимоверно, в продолжение досмотра расхаживал вдоль борта, заложив руки за спину, выпятив хилую грудь, украшенную из отличий лишь квадратной медалькой Бронзовое Перо и пряжкой за выслугу лет, не удостаивая прибывших на «Морской жемчужнице» и мимолетным взглядом. Хорошо еще, до личного обыска здесь не додумались, и Карах пересидел весь шмон в своем обычном укрытии, капюшоне плаща Сварога. Интересно, существовала ли в здешних сводах правил графа, требующая уплаты пошлины за ввоз домового.

Обыск, впрочем, был недолгим. Чиновник проверил их документы с таким видом, словно заранее знал, что все это чистейшей воды подделка (хотя поддельных там была ровно половина), и новоприбывшие – воры, аферисты и убийцы. Закончив, он смерил всех проницательным взглядом – снизу вверх, и сверху вниз, снизу вверх. Вообще-то с дворянами полагалось бы вести себя и почтительнее, но в пору очередных обострений с Ронеро ронерский граф был здесь персоной неавторитетной, а барон из Пограничья, к тому же еще не утвержденный имперским наместником, и вовсе презренной личностью. Пожевав губами, чиновник задумчиво сказал:

– Конечно, ничего подозрительного… да ведь и вообще ничего, ни постелен, ни вещичек, пара чарок да узел с едой… Вы откуда свалились, благородные лауры и бравые морячки? Где-то я кой-кого из вас видел, уж не в Монторской ли тюрьме годика два назад, когда вас пятый раз выпускали после очередной отсидки?

Он играл столь фальшиво и бездарно, что не получил бы ангажемента и в странствующем балаганчике – разве что на роль колонны без речей. Но Сварог, прекрасно понимая, в чем тут намек, сказал лениво:

– Ну что вы, сударь, просто превратности жизни таковы, что иногда плывешь на чем придется…

И опустил в широкий коричневый карман пяток кругленьких золотых аргументов, чего чиновник словно бы и не заметил, но подобрел моментально:

– Да нет, насчет Менторской тюрьмы – это я перепутал. Столько людей мелькает… Ваши превратности жизни меня не касаются, лишь бы у нас вели себя благонравно.

Узкая галера по правому борту отдала швартовы; под размеренные команды и призывы к богам отпугнуть от корабля опасных духов и враждебные стихии гребцы вспенили веслами полную плавающего мусора воду. Отскрипели уключины, поднятая волна слегка качнула утлое суденышко по соседству. Чиновник, чтобы не упасть, схватился за леер. И тут же вакантное место заняла следующая галера под ганзейским флагом. Сварогу не понравилось, что матросы на галере имели военную выправку. А чиновник, далекий от подобных тонкостей, засуетился в предвкушении богатой мзды. Ганзейские гости есть ганзейские гости. Купечество, одним словом. Чиновник нервно потер ладони.

Он хотел спуститься по трапу вслед за солдатами, злыми оттого, что лично им ничем не удалось поживиться. Сварог догнал его, сунул в карман еще одну монету:

– Не подскажете ли, где и как нам разыскать барона Дальга?

Чиновник удивился без всякого наигрыша:

– Но, лаур, его же похоронили позавчера… Несчастный случай на охоте.

Постоял, но, видя, что ничего больше не получит, сошел по трапу. Сварог с Леверлином переглянулись.

– Вот так, – хмуро сказал Сварог. – Несчастный случай…

– Думаешь?

Глаза Леверлина сузились, и он нервно оглянулся на свежеприбывшую галеру, словно оттуда могли подслушать.

– А какая нам разница? Нет больше барона. – Он лихорадочно искал выход. – Мы не привлечем внимания, если сразу двинемся к имперскому наместнику?

– Ни малейшего. В любой приемной наместника тьма народу с прошениями. От непризнанных изобретателей до нищих вдов. – Леверлин продолжал разглядывать ганзейский корабль.

Он заметил то же, что и Сварог: слишком споро и браво швартуются купцы.

Словно и не ходили по морю-океану. Да и оснастка подозрительно новенькая.

Словно только с корабельных складов, а не мочалилась как минимум три недели под солеными шквалами, не кисла в туманах, не выгорала в штиль на солнце.

– И никого не гонят?

– Зачем? – пожал плечами Леверлин. – Кому-то могут подкинуть парочку монет, кого одарят красивой бумагой с красивыми печатями – читано со вниманием, благодарят за рвение, лорд и камергер такой-то…

– Пошли. Карах, как тебе это место?

– Плохое место, – не высовываясь, ответил домовой. – Не знаю, как и объяснить. Явного, ничего не чувствуется, но словно бы в воздухе есть примесь… Как скверный запах, только это по запах…

– В общем, неуютно, – кивнул Сварог и громко, как и положено грубому барону из Приграничья, которому начхать на местные порядки, затопал по сходням.

На улицах за ними вроде бы не следили. На улицах до них никому не было дела. Нищие, напирая на качество своих язв, громко клянчили милостыню.

Красивые девушки, сопровождаемые бдительными матронами, стреляли глазками из-под вуалей так жарко, что Леверлин то и дело сбивался с шага. Да и Сварогу, случалось, перепадало внимание прелестниц.

Несколько голых по пояс, босых бродяг с натугой катили в сторону порта огромную деревянную бочку и делали это с таким усердием и яростью, хотя и весьма бестолково, скорее мешая друг другу, чем помогая, что Сварог и Леверлин остановились поглазеть на процесс.

Вокруг них остановились еще несколько человек и даже один всадник в жилете под коричневым изношенным плащом. Колет и плащ были не застегнуты, открывая приличествующее офицеру или дворянину кружевное жабо. Сварог засек, что свисающий с пояса кошель всадника заинтересовал неприметного прихрамывающего человечка. Но стоило бегающим глазкам споткнуться о проницательный взгляд Сварога, как человечек поковылял прочь, словно ничего такого криминального и не имел в виду.

Кроме всего прочего, Сварог обратил внимание, как много в этом городе нищих. Нищие норовили занять места в самой гуще людской толчеи – так, чтобы никто не мог пройти, не наступив на выставленные напоказ зловонные язвы.

Нищие, как всякие божьи твари в системе господина Линнея, делились на классы и подклассы. В первую очередь был достоин внимания самый многочисленный отряд ветеранов всяческих войн и баталий.

Таковые преимущественно оккупировали углы домов, чтобы было на что опереться спиной, и, очевидно, как начинали с утра, так не заканчивали до вечера смутное бормотание, из которого урывками выныривали характеристики умных и глупых командиров, сказы про ужасы полевых лазаретов и прочие неаппетитные военные подробности. Свои направленные в никуда истории ветераны скрашивали оживленной жестикуляцией обрубками рук и ног.

Отдельной группой держались нищие, сохранившие на теле благородные лохмотья, оставшиеся от богатых одежд. Эти норовили поймать жертву за рукав или полу кафтана, чтоб рассказать печальную историю и выклянчить сумму поболее размеров обычного подаяния. Такие нищие просили деньги не просто так, а в долг. И стучали себя грязными кулаками в грудь, что, дескать, обязательно вернут, как только им, людям, разумеется, голубых кровей, но обобранным разбойниками, удастся вернуться в родовое гнездо к супруге-фабрикантке или отцу-фундатору. По ситуации, такие нищие могли и адрес записать – якобы для того, чтобы вернуть сторицей одолженную сумму, – могли и фальшивый брильянтик в залог оставить.

Еще в достатке имелись старики и старушки, выставленные неблагодарными наследниками из дому. Эти, потупив глаза, скромненько читали молитву и робко выставляли перед проходящими ладошку лодочкой. Еще были горластые мамаши с целым выводком детишек, причем одно из чад – обязательно грудное. И то, что не все детишки похожи на мамашку, последних волновало не шибко. Лишь бы грошики исправно падали в протягиваемую кружку, пока мамаша, для пущей правды жизни, тычет сиськой в губы младенцу.

Когда порт остался далеко за спиной, Сварог и Леверлин не сговариваясь скользнули в узкую улочку – проверить, следуют ли за ними, в незнакомом городе особой возможности не было. Поэтому Сварог решил на всякий случай поплутать – береженого Бог бережет. Они углубились в тихий сонный район, очень напоминающий Сварогу Стам6ул из «Бриллиантовой руки». Никого. Только хозяйки, затарившиеся на рынке привозной снедью, посланные наполнить кувшины мальчишки и резкие гортанные окрики далекого точильщика ножей.

Дома здесь стояли плотно друг к другу, давая черные, контрастные тени. Верхними этажами некоторые строения буквально нависали над улицей.

И еще через улицу были переброшены частые деревянные террасы, на которых дремали и вспоминали былое ветхие старички. Много было арок, как будто это не черт знает какое тридесятое царство, а Испания или Аргентина.

Проплутав для порядка с час и не обнаружив ничего подозрительного, искатели приключений вернулись на оживленные улицы. Дело клонилось к обеду, и не оставалось никаких сомнений, что в этой державе обедать любят больше, чем работать. На лицах заметно оживившихся прохожих засветились предвкушающие улыбки. Из подвальчиков и внутренних садиков потянулся аромат жарящегося на углях мяса, кипящих супов с хитрыми специями.

Проходя мимо расточающего особо ароматные запахи заведения, на пороге которого застыл сусально улыбающийся, готовый хватать за полы и тянуть внутрь хозяин, друзья переглянулись. Однако по молчаливому согласию решили оставить гурманские утехи на потом.

Резиденция имперского наместника представляла собой роскошный дворец какой-то странной архитектуры – в небесах Сварог не видел ничего подобного. Вся композиция объемов рассчитана на обостренное эмоциональное воздействие. Едва касающийся земли непрозрачный конус без окон, переходящий в своеобразный венец. Видимо, здание специально так задумали, чтобы оно отличалось от любых других земных построек. Ограда была и вовсе уж необычной – затейливая решетка в два человеческих роста из лучей густо-алого цвета, временами мерцавших золотыми искрами.

– Прикоснешься – без руки останешься? – спросил Сварог.

– Или без головы, если головой, – кивнул Леверлин. – Странно, что приходится объяснять такие вещи лару. Ты посмотри, сколько ходатаев, долго придется торчать…

Очередь человек из пятидесяти – в основном с гильдейскими бляхами, но попадались и представители Семи Сословий, и дворяне – тянулась к небольшому, но богатому на архитектурные излишества домику, пурпурному с золотым, стоявшему вне решетки, у ворот, исполненных из переплетения того же алого цвета. Вдоль очереди прохаживались четверо полицейских в коричневом, и порядок стоял образцовый – едва выходил очередной проситель, следующий скрывался за пурпурной дверью с золотым гербом наместника. Кто-то почти сразу же оказывался снаружи, кто-то задерживался надолго, кто-то покидал канцелярию радостным, кто-то унылым, а один вылетел, словно его вытолкнули пинком, упал, вскочил, отряхнулся и под тихие смешки захромал прочь. На Сварога повеяло родным, полузабытым. Этой очереди было еще далеко до той, в которой они с женой торчали, когда приехали в отпуск в Москву, а в ГУМе выбросили польские сапоги. Или до той, когда он записывался на «Жигули».

Он сунулся было к полицейским, представившись бароном и предъявляя золотые аргументы; но они, о диво, не оказали обычного своего волшебного действия – полицейский молча выдвинул меч на треть и бросил назад в ножны. С таким доводом спорить не захотелось. Пришлось встать в очередь и проскучать часа три. Сварогу, как бывшему советскому человеку, это занятие было насквозь знакомо, и он особо не нервничал, но Леверлин, поджидавший его в сторонке, извелся вконец.

Обращал ли внимание кто-нибудь, насколько люди в очередях похожи? Был здесь и немедля узнаваемый по прошлым очередям полный гражданин, собравший в аккуратную папку рекомендательные бумаги и озирающий прочих с большой долей надменности, словно уже выиграл свое никому не ведомое дело. Словно здесь, среди просителей, доживает последние минуты, но стоит ему войти внутрь, предъявить документы, и взыграют фанфары, в потолке откроется люк и к ногам полного гражданина спустится лестница, ведущая на небеса.

Переминался здесь с ноги на ногу и что-то бормочущий под нос, слегка чокнутый всклокоченный человечек с фанатично горящими глазами. Судя по свернутому в рулон вороху бумаг, это мог быть и считающий себя потомком какого-нибудь былинного героя претендент на наследство, обобранный адвокатами и прибегший к последней возможности доказать правоту. И безумный изобличитель мирового заговора, готовый кричать с пеной у рта, что если его не услышат, то завтра будет поздно. Еще это мог быть неутомимый, уверенный в собственной гениальности изобретатель вечного двигателя или, на худой конец, «боя огненного на колесах».

Мяла уголки платка и тихонько охала под нос горбатая старуха, вероятно, проевшая плешь не одному чиновнику вздорными жалобами. Может, на соседей, якобы устраивающих шабаши. Может, на рыночную стражу, делающую так, чтобы у нее молоко прокисало.

Вот ведь черт, он на другой планете, за сотни тысячелетий от своего времени – а очередь точно такая же. Воистину, кое-что вечно под солнцем…

Сварог горько ухмыльнулся, когда подумал, что он здесь такой же, как и все остальные. И ведь его претензии, на первый взгляд, самые фантастические. И уж чем насмехаться над дожидающимися решения своей судьбы, гораздо разумнее держать ухо востро и коситься по сторонам – нет ли чего подозрительного.

Например, вон тот тип с дамой под ручку. Или Сварогу кажется, или он второй раз проходит по этой улице. И, кажется, в прошлый раз он вел под ручку другую даму. На типе капарат – круглая твердая шапка, свидетельствующая, что тип относится к членам сословия Мер и Весов. А по тому, что шапка украшена ярким матерчатым верхом, да еще и золотым и серебряным шитьем, можно сделать вывод, что в своем сословии тип занимает не последнее место. А может, зря Сварог на него взъелся. Скорее всего, это местный выгодный жених. Разборчивый, потому как богатый.

А вот девушки здесь не самый высший сорт. Иначе Леверлин не столь уж сильно страдал бы от безделья…

Когда подошла очередь Сварога, уже смеркалось. Тени переминающихся с ноги на ногу людей удлинились и начали таять.

За дверью оказалась не столь уж большая, но с невероятной роскошью отделанная комната без окон – узорчатый мрамор, яшма, малахит, драгоценные камни, золото, серебро, ковры, затейливая люстра с электрическими лампочками, висящая под потолком без всякой видимой опоры. Большой портрет Яны на стене, исполненный прямо-таки в лучших традициях соцреализма: она на троне, фигура едва видна из-за самоцветов, сплошь покрывших пышнейшее платье. Что до платья, Сварог в жизни не видел на юной императрице столь идиотского сооружения, никогда не видел ее столь величавой и надменной, а столь огромную корону она удержала бы на голове лишь с помощью магии. И все равно Сварог обрадовался ей, как живой. Показалось даже, будто он уже дома.

Раззолоченный чиновник сидел за золотым столом, усыпанным драгоценными камнями во всевозможных узорах и сочетаниях. Оба блистали, и стол, и чиновник, свет люстры окутывал их мириадами крохотных радуг. Любой земной житель себя не помнил бы от благоговения, но Сварог, осмотревшийся довольно откровенно, решил, что странное золотое украшение на горле чиновника – скорее всего ларингофон. А золотая серьга в левой мочке, закрывавшая всю ушную раковину, – приемник. Кроме того, золотая мишура не мешала лицезреть мешки под глазами и весьма нездоровый цвет кожи. А ведь нервная, судя по всему, у вас работенка, господин наместник. А ведь возраст у вас уже не молодой, господин наместник. Отдохнуть да почки подлечить не помешало бы…

Из чистого любопытства Сварог сначала пошел окольным путем: показал баронские документы и объяснил, каким образом вступил во владение ими. Чиновник, ничуть не удивившись, сунул их куда-то в стол, вскоре вынул, глянул на что-то невидимое Сварогу (должно быть, экран, укрытый от посетителя затейливыми украшения по кромке стола), вернул:

– Бумаги Вольного Топора у вас поддельные. Ронерской работы. – Выдержал театральную паузу. – Но грамоты барона Готара настоящие. Поздравляю вас, барон, – изобразил он улыбку. – Ваши права признаны Высокой Короной. Что бы там ни было в прошлом, баронскую корону вы получили вполне законным образом, а всевозможные старые счеты, могущие возникнуть, – это отныне ваша собственная забота…

«Интересные порядочки… и интересная система учета, – подумал Сварог. – За пару секунд он ухитрился как-то проверить и подлинность бумаг, и подлинность рассказа, любопытно…»

Чиновник глянул вопросительно-нетерпеливо – очевидно, осчастливленному новоявленному барону следовало убираться восвояси, вознеся должную благодарность Высокой Короне. Однако Сварог, развалившись в раззолоченном кресле алого бархата, сказал небрежно:

– А теперь – настоящее дело. Я – лорд Сварог, граф Гэйр. Быстренько свяжите меня с кем-нибудь из восьмого департамента.

Чиновник от изумления растерял всю величавость:

– Я вас правильно… – Теперь это был не надменный важный чин, а старый больной человек, которому совершенно не нужны лишние заморочки. Мечтающий дотянуть до пенсии пожилой человек, смертельно уставший от своей слишком нервной должности.

– Правильно, – сказал Сварог. – Мне немедленно нужно связаться с лордом Гаудином.

Некогда было разводить церемонии – вряд ли на такую должность согласится уважающий себя лар, этот тип явно из Антлана… Удивленно на него таращась, чиновник беззвучно зашевелил губами. Продолжалось это недолго. А вот ответ он выслушивал гораздо дольше. И, когда дослушал, отчего-то удивился еще сильнее, его взгляд стал словно бы виноватым.

– Ну? – нетерпеливо спросил Сварог.

Чиновник немного опомнился и четко выговорил:

– Канцелярии Его Небесного Великолепия, имперского наместника графа Оглера неизвестно лицо, именующее себя титулом, на который имеют право лишь Господа Неба. Канцелярии неизвестны названный вами лорд и названный вами департамент.

– Вы что, все здесь с ума посходили? – Теперь уже Сварог себя не помнил от изумления.

– Прошу вас удалиться. – Чиновник смотрел удивленно и виновато, но голос его отливал металлом.

– Но…

– Если я коснусь этого шара… – он поднял ладонь над золотым шаром, покоившимся на львиных лапах из цельного топаза, – вы очень быстро покинете помещение. И не забудьте бумаги, барон.

А по глазам чиновника легко читалось, что очень ему не хочется касаться золотого шара. Потому как не ведомо, что там в будущем еще произойдет и кто будет решать, заслужил ли бедолага свою пенсию. Тоскливая просьба к Сварогу, чтобы тот тихо-мирно ушел, читалась в глазах чиновника.

Бесполезно было продолжать разговор, нечего и пытаться прорваться к наместнику силой – здесь непременно установлена надежная защита от наглецов и посерьезнее… Все бессмысленно. Чувствуя себя побитой собакой, не пытаясь строить догадки, Сварог что есть мочи хлопнул дверью, выходя – полицейские и очередь воззрились на него с ужасом, – спустился по мраморным ступеням, окаймленным полосами дымчато-зеленого нефрита, бездумно зашагал вдоль улицы. Вскоре его догнал Леверлин:

– Что там? Тебя с такой физиономией можно продать вместо аллегорической фигуры вселенской печали…

Сварог сказал медленно:

– Оказывается, меня нет. Не существует на свете. Никто в жизни не слыхивал ни обо мне, ни, что удивительнее, об имперской разведке и одном из ее начальников…

Он огляделся, присел на невысокую каменную тумбу, хотел достать из воздуха сигарету, но вовремя спохватился, сказал, не поднимая головы:

– Так не бывает. Передумай они и реши вышвырнуть меня за дверь, это было бы обставлено как-нибудь иначе, голову даю. Тот, кто мне все это передал, сам понимал, что его начальники брешут мне в глаза… Что там, наверху, переворот какой-нибудь? Или наместник – или тот, кто все решал на подступах к наместнику, – чей-нибудь агент?

– Чей? – осторожно спросил Леверлин.

– Откуда я знаю? Чепуха всякая в голову лезет… Спасибо, хоть бароном благодаря тебе стал, хватит на пропитание.

– Может во всем этом сыграть роль смерть барона Дальга? – Леверлин, всяко проживающий в этом мире дольше Сварога, почел за лучшее не распускать нюни, а хотя бы трезво просчитать, откуда исходит очередная напасть.

– Может, – сказал Сварог. – Или не может… Или может? Или все же не может?

– Успокойся. – Леверлин положил ему руку на плечо.

– Да я спокоен. Просто не понимаю ничего…

Леверлин ничего не сказал, и они долго сидели молча. В хитростях агентурной, стратегической разведки Сварог к сожалению, разбирался слабо – на уровне спецкурсов десантного училища. Вполне возможно, в произошедшем таился некий ускользающий от понимания смысл. Вполне возможно, примененный на Свароге прием был банален и имел точное название в учебниках. Но легче от этого не становилось. Расклад сил выглядел явно не в пользу разжалованного графа Гэйра. Чужой город на вражеской территории. И полчища врагов, замыкающих кольцо. Оставалось надеяться, что выручит знание приемов полевой разведки. В чем, в чем, а в десантно-террористических операциях Сварог толк знал.

Давно стемнело, но неподалеку сияла озаренная электрическим светом резиденция наместника, и их фигуры отбрасывали влево, длинные тени.

А очередь к наместнику уже рассосалась, чтобы снова возникнуть завтра. Только стражи, по ночному часу более осторожные, бряцали оружием и отвешивали двум подозрительным просителям-неудачникам долгие пронзительные взгляды исподлобья.

Раза два мимо проехала карета. Из окон домов доносились звяканье ложек о серебряные и глиняные блюда, женский смех, ругань. Прокатил тележку со снедью уличный торговец, то ли возвращающийся домой, то ли спешащий загодя занять выгодное место на рынке.

Наконец Леверлин сказал немного неуверенно:

– Даже если ты и сумеешь управлять самолетом, в Снольдер, чтобы добыть самолет, ехать не следует. И самолетам, и воздушным шарам к замкам ларов не приблизиться, достоверно известно. Однако… В Шагане есть волшебники, способные летать по воздуху. Очень трудно их отыскать, но они есть, верно тебе говорю… Найдем корабль побольше, поплывем морем в Шаган…

– Недели две плыть?

– Даже меньше. Ветра благоприятные, сезон… Постараемся найти такого волшебника и уговорить его…

– Нет, – сказал Сварог. – Видишь ли, те, кто считал, что здешнее дохлое войско следует остановить, были отличными парнями. Они все погибли, а я остался – это, знаешь ли, должок. Отрабатывать надо.

Снова он был против всех, как тогда, и Ямурлаке. И снова приходилось полагаться только на себя и на верного друга. 'I'o есть опять партизанская война. А, как известно, у партизан есть преимущество.

И все равно следовало торопиться. Он опережает врага на два-три хода. Спрятавшись у амазонок на Сильване (да простит ему прекрасная царица), он сбил преследователей со следа. Получилось что-то вроде рокировки. Черные пешки никак не сообразят, куда делись атакуемые фигуры белых.

Однако уже вечером, а может, и раньше, таможенный чиновник обязан доложиться по начальству, какие-такие корабли он здесь за день обшаривал и что в оных кораблях было необычного. И уже вечером, а может, и раньше, на докладе чиновника будет присутствовать непременный неприметный тип в кафтане без знаков различия и мотать себе на ус. А у типа этого должен быть под рукой перечень разыскиваемых во славу короны лиц.

А также словесные или намалеванные со слов портреты. И даже если в этом перечне каким-то невероятным образом не окажется имени Сварога, в чем лично Сварог очень сомневался, не зря же по его следу столько рыскали харланские ищейки, то уж наверняка там окажется портрет настоящего графа Гэйра.

А что дальше?

Дальше как обычно. Тип прикажет препроводить чиновника в комнатенку без окон. В любом таможенном управлении должна быть такая. И наделавший со страху в штаны чиновник тут же расколется в получении от приграничного барона мзды. Только мрачного типа будет интересовать совсем другое. Он будет подчеркнуто любезен и ласков. И чиновник, размазывая слезы по грязным щекам, красный от усердия и верноподданнических чувств, наконец вспомнит, что «гости нашего города» очень интересовались, где живет, а точнее жил славный барон Дальг.

Потом чиновника, в зависимости от местных нравов, либо угостят стаканчиком отравленного вина, либо отпустят к жене и детям.

И как только чиновник покинет комнатку без окон, неприметный тип хлопнет в ладоши. И к заставам помчатся конные гонцы с устными приказами.

И будут подняты по тревоге номер два, или как она здесь называется, городской гарнизон и тайная полиция. И будут отданы приказы живьем не брать, потому что местные колдуны не хуже старины Борна умеют разговорить покойника.

Так поведет себя враг. А как поведет себя Сварог?

Конечно, у страха глаза велики. И чиновник тоже должен понимать, что сказавши «а», придется говорить «б». То есть в его интересах не слишком распространяться про подозрительных гостей… Но, во всяком случае, и худший вариант со счетов сбрасывать нельзя.

– Будем отрабатывать, – сказал Леверлин после долгой паузы. – Так… Ручаться можно, что барон Дальг был человеком имперской разведки, но суть не в том. Как у всякого харланского сеньора, у него была дружина. В Харлане такие порядки еще в ходу. Дружина и верные люди. Кто-то из них может оказаться особо доверенным. Имперская разведка легко и быстро помогла бы барону проверить всех его людей – с ее-то возможностями… Ну что, это шанс?

– Это шанс, – сказал Сварог. – Хлипкий, правда, но другого у нас и нет.

– Пошли на корабль?

– Может, сразу отправимся искать дом барона?

Если, как опасался Сварог, таможенник встретится с неприметным типом в таможенном управлении, корабль будет последним местом, где примутся искать графа Гэйра. Не за дурака же они его держат. Так, для проформы, поставят пост из десятка солдат. Потому что есть еще сотня мест в городе, где преследуемые могут найти укрытие. Но с другой стороны, вполне вероятно, что здешняя тайная полиция привыкла работать тупо. Господи, убереги нас от дураков.

При всем при этом, как это ни парадоксально, корабль был и самым безопасным местом ночлега. Если они найдут приют где-нибудь в городе, всегда найдется доброжелатель, который шепнет адресок слугам закона. И их, сонных, повязали бы – легко, как детей невинных. А не застали бы врасплох, так окружили бы, бросили с крыши сеть…

А на корабле совсем другое дело. Случись облава, первыми завизжат портовые шлюхи и забившиеся в щели нищие, и Сварог будет оповещен. Не спеша, ковыляя по палубе, добредет до борта и плюхнется в воду.

Стрелы и пули ему, лару, до лампочки. Кроме того, ему, тренированному и так и эдак майору ВДВ, вряд ли сыщется здесь равный пловец, к тому же, спасибо магии ларов, наделенный умением дышать под водой. Поэтому, прикрыв собой Леверлина от пуль, он может грести хоть на тот берег…

Но посвящать в свои сомнения Леверлина не хотелось совершенно. Ведь не стоит списывать с учета и такой вариант, что таможенные обязанности здесь исполняются спустя рукава и никакие невзрачные типы не выслушивают отчеты чиновников. Может быть, следовало бы просто взять и рискнуть?

– Нужно забрать топор и Караха, – сказал Леверлин. – Купим в порту коней – в любом порту в любое время можно купить что угодно.

– Вот на коней, боюсь, у меня уже не хватит… – сказал Сварог и спохватился: шаур-то с неиссякаемым запасом серебра был при нем!

– Видишь ли… – замялся Леверлин. – Когда мы бежали из Коргала и ты ходил за мечами, я, каюсь, запустил руку в шкатулку с драгоценностями твоей царицы и сунул в карман, сколько уместилось в пригоршне. На дорожные расходы. Как чувствовал.

Сварог покачал головой:

– Граф, а как быть с дворянской честью?

– Дворянская честь не понесла ни малейшего урона, – серьезно заверил Леверлин. – Мы там были пленными, не дававшими слова чести. В этом случае, убегая из плена, можно прихватить хоть весь замок…

– Бог ты мой, – сказал Сварог. – Мало того что нас там поимели, так мы еще, выходит, драгоценности сперли, словно шлюха у клиента? Хороши же граф и барон…

И они жизнерадостно заржали, сидя на тумбе, – невольно оттягивали момент, когда придется встать и дороги назад может уже и не выпасть, билет окажется в один конец.