"Тень Аламута" - читать интересную книгу автора (Басирин Андрей)

ДУРНЫЕ ЗНАМЕНИЯ ЖОСЛЕНА ДЕ КУРТЕНЕ

Низкое вечернее солнце жарило вовсю. Высоко в синеве неба парил ястреб, и граф от всей души ему завидовал.

Наверняка там прохладно и покойно. Там нет мародеров и дезертиров. Ястребу не станет досаждать купец, у которого лангобарды стянули половину коровьей туши, а потом в кустах обрюхатили его дочку. Нет армий, владений, врагов и обязательств.

Хорошо ему, крылатому…

Палатки крестоносцев белели в степи, словно гигантские грибы, лишь кое-где встречались шатры побогаче, цветистые. Алый с золотом — румийца Алексея. Синий с черным — неистового каталонца Хосе по прозвищу Сель. А белый с золотом принадлежит Летольду, этого старого рыцаря Жослен помнил еще по штурму Иерусалима. Летольд был первым, кто взобрался на стены обреченного города.

Ветер колыхал травяное море, донося до графа запахи сточных канав, дыма и ячменной каши. Крестоносцы остановились лагерем недалеко от полунищей сирийской деревни, которая была столь мала, что вряд ли могла разместить армию Жослена. Как-никак неполная тысяча рыцарей. А еще — оруженосцы, пехота, обоз.

Приближалось время обеда. Слуги графа выставили козлы, накрыли их доской. Большеносый мальчишка с песочно-желтой гривой и сросшимися на переносице бровями сноровисто застилал стол скатертью. Мальчишку звали Анри. Второго оруженосца графа звали так же. И чтобы различать их, граф прозвал одного Носачом, другого — Дылдой. Сейчас Дылда ухаживал за графскими лошадьми.

Жослен вздохнул: вот уж больше недели они торчали в этой проклятой дыре. Воины за глаза прозвали графа Кутерьмой, и будь его воля — в глаза звали бы так же. Жослен ненавидел бездействие, мирная жизнь приводила его в ярость.

«Деревню, может, поджечь? — мелькнула отчаянная мысль. — Варвары. Не поймут… А развлечения не помешали бы».

Жечь деревню он бы всё равно не стал. Формально войска графа находились на территории Эдесского графства. Глупо портить свое добро, когда через несколько дней, может быть, удастся попортить чужое.

Носач поставил у стола обтянутый кожей табурет. Взгляд мальчишки был исполнен немого обожания. В его глазах граф Кутерьма выглядел героем, рыцарем без страха и упрека. Жослен усмехнулся.

Еще бы… Бежав из плена, он сдуру надавал обетов. Не мыться, не есть мяса и не пить вина, пока не освободит короля. Теперь от него несло, как из сточной канавы, а от постоянной трезвости и голода голова сделалась легкой, словно комок тополиного пуха.

Анри поставил перед графом супницу. Из-под крышки поднималась струйка пара. «Гороховый супчик, — с ходу определил граф. — Постненький».

— А знаешь-ка, малой… — Взгляд Жослена, устремленный на Анри, сделался прозрачным. Оруженосец затрепетал. — Сгоняй-ка ты, братец, к сирам Летольду, Хосе и Алексею. Капеллана прихвати. Скажи: так и так, мол. Граф приглашает, пищу разделить и питье. Что бог послал. Понял?

— Да. Понял, мессир.

— Вот и ладушки. Дуй, Носач.

Сподличав, Жослен почувствовал себя лучше. При мысли, что его военачальникам придется лопать постный супчик, запивая хлебушек водицей (и это вместо куропаток и вина), граф ощутил в груди благостное тепло. Мер-рзавцы! Небось они-то винишко вовсю дули, пока сюзерен в тюряге прохлаждался. И свининку трескали.

Ничего. Разок попоститься не вредно. Сам-то Жослен с августа постничает, нынче на дворе что? Март на дворе.

Созванные графом военачальники не торопились. Кутерьма будто видел: вот они, кряхтя, поднимаются, зады чешут. Оруженосцам зуботычины раздают, тянутся за фляжками заветными. У графа-то хмельного не хлебнешь — не положено. Хосе, наверное, глазами сверкает, ус крутит, морда каталонская.

Видение было настолько ярким, что Жослен нисколько не удивился, узрев Хосе на самом деле крутящим ус. Своих чувств рыцарь не скрывал, и, когда раздражался, усам доставалось прежестоко.

— Я явился, мессир, по вашему повелению.

— Являются бесы пустынникам. Садись, Хосе.

Остальные рыцари не заставили себя ждать. Румиец Алексей узнал, что «прибывает лишь караван в Халеб». Канонику досталось за его «поспешил на зов»: на зов, как оказалось, поспешает паж к потаскушке. Выволочку получили все, кроме старого Летольда. Его побаивался даже сам граф Кутерьма.

Самое обидное, что единой формы обращения к сюзерену не существовало. Когда требовалось, к Жослену можно было и являться, и прибывать, и спешить на зов. Граф прощал всё. Но только не сейчас: восемь месяцев обетов сделали свое дело. Трезвость и постоянный зуд под мышками превратили графа Кутерьму в сущего дьявола.

— Угощайтесь, сиры рыцари. Приступайте к трапезе, — предложил Жослен. — Прощения прошу за скудость яств. Пост, знаете ли.

Крестоносцы кисло переглянулись. Капеллан Бернард с надеждой заглянул в кувшин и принялся молиться. Увы, превращать воду в вино умел только Христос. Жослен подтянул к себе миску с похлебкой и жизнерадостно заработал ложкой.

— Господа, — спросил он, отирая с губ гороховые «усы», — у кого-нибудь найдется лишних двенадцать тысяч безантов?

Рыцари в замешательстве переглянулись.

— Я не горд, приму сарацинскими, — продолжал граф. — Это выйдет, — он вскинул глаза к темнеющему небу, — двадцать тысяч динаров. На худой конец, можно чеками, не страшно. Клянусь святым копьем, я получу свое даже у курдов. Что молчим, господа?

Военачальники знали: ответа не требуется. Жослен вытащил клочок грязного пергамента, потряс в воздухе:

— Кончились, ребятки, наши посиделки в этой дырище. Завтра в поход.

— На Халеб? — поинтересовался сир Летольд.

Граф посмотрел на него с уважением. Барон Летольд, старая гвардия, мало задумывался о препятствиях. О том, например, что в Халебе прорва магометанских войск. О том, что их неполную тысячу размечут, как пух из драной перины. Вот кому бы обеты принимать! Не пить, не мыться, мясного не есть… Глядишь, Летольд давно бы освободил короля.

— Нет, сир Летольд. Мы поступим интересней. Вот здесь, — он прихлопнул ладонью письмо, — добрый сарацинский правитель пишет, что готов продать нам город. Город хороший, Манбидж. И цена ничего себе. Интересная. Двадцать тысяч динаров.

— Оу-у! — заволновались, зашумели крестоносцы. — Креста на них нет, магометанах!

— Дозволено ли молвить, мессир? — спросил Хосе.

— Говорите, добрый рыцарь. Весь внимание.

— Мессир, это безумие! Клянусь Хесусом и Марией, дешевле будет купить четыре таких Манбиджа. Только лучше отдать Балаку восемьдесят тысяч за короля.

Летольд скривился:

— Молодые торопыги. Что за глупость! Балак и за восемьдесят не отдаст Балдуина. Крепостей он хочет, Балак-то!.. Зардену, Аль-Асариб и Аль-Вади.

— Я знаю Балака! — вскинулся Хосе. — Восемьдесят тысяч или четыре города! А не возьмет — вобьем в глотку.

— Тихо, тихо! — Жослен примирительно поднял руки. — Сир Летольд, я не торгую королями. Сир Хосе, нам не продают четырех Манбиджей. Это удивительно слышать, но нам продают только один. И мы его купим.

— Платить магометанам? — вскинул бровь молчавший до того румиец.

— Хотя бы задаток, сир Алексей. Хотя бы задаток. По крайности, одолжим у иудеев. Им можно не отдавать.

Капеллан сложил ладони лодочкой у груди:

— Хорошо, мессир, но зачем вам Манбидж?

— А это, отче, очень интересный вопрос.

Граф поманил пальцем Анри-Дылду. Парнишка давно уже стоял у стола с серебряным подносом в руках. Граф принял поднос и небрежно объявил:

— Благодарю, Анри. Сходи погуляй. Девочку какую-нибудь притисни.

— Слушаюсь, мессир. В точности исполню.

Пять пар глаз с любопытством уставились на белую ткань, закрывавшую поднос. Нет, не пять. Четыре. Сам Жослен знал, что у него в руках.

— Итак, ситуация нынешняя такова… — Ткань полетела в сторону. Глазам потрясенных рыцарей предстали очищенные репки. — Вот здесь находится Халеб. — Одна из репок легла на стол. — В нем томится государь Балдуин. Здесь, — вторая репка легла почти на край стола, левее первой, — Антиохия. Видите, очень близко от Халеба.

Крестоносцы затаенно вздохнули. Граф Жослен не уставал поражать своей загадочностью. Вот он выдал румийцу миску с гороховой похлебкой:

— Держите, сир Алексей. Вы будете Эдесским графством. Вы, отче, возьмите ковригу хлеба. Будете Иерусалимом. А здесь, — еще одна репка легла чуть выше и правей Халеба, — находится Манбидж.

— Ну? — Меж бровей сира Летольда пролегла складка. — И?

— Не торопитесь, сир Летольд. Лучше ответьте мне, где находится славный эмир Балак, наш противник?

Складка стала глубже.

— Это все знают. Балак далеко на востоке. Набирает туркменов в свое войско.

— Запомните, сир Летольд, я — не все. Я граф Кутерь… де Куртене. И мои шпионы, — еще одна репка поднялась в воздух, — говорят, что Балак находится здесь.

Стук. Репка опустилась на дальнем конце стола.

— В Харране?!

— Да. Интересно, не правда ли?.. Войск у Балака немного, но побольше, чем у нас. А Манбидж, — граф оторвал от рясы Бернарда шнурок и протянул его от одной репки к другой, — запирает дорогу из Харрана в Халеб.

Отец Бернард растерянно захлопал ресницами. В пальцах графа словно по волшебству возник серебряный франк.

— Если мы купим этот город, — франк лег на верхушку репки-Манбиджа, — то Балаку придется кусать локти. Халеб — пожалте свою миску, сир Эдесса, — окажется в окружении христианских земель.

Жослен аккуратно полил вокруг репки-Халеба похлебкой. Остро запахло вареным горохом.

— Благодарю вас. Возвращаю вам свое графство, сир. Держите крепче, не уроните!

Солнце почти опустилось за горизонт. Чтобы рассеять сгущающиеся сумерки, Анри-Носач принес масляную лампу. В свете ее «христианские земли» загадочно поблескивали.

— Ну хорошо, мессир. — Румиец брезгливо посмотрел на заляпанную варевом «Эдессу» в своих руках. — Но Халеб-то еще не взят. Да, Балак не сможет к нему пробиться. Но сарацины никуда не делись. Их еще надо будет победить.

— А вот это, сир Алексей, ваша забота. Завтра я отправляю вас послом. В Антиохию. Интересней бы поехать самому, но не могу же я разорваться. А?.. Или могу?.. — Жослен взял кувшин с водой, стоящий возле репки-Антиохии.

— В чем состоит моя миссия, граф?

— Вы соберете христианские войска. Антиохийские, — Кутерьма покачал в воздухе кувшином. — Иерусалимские, — отобрал ковригу у отца Бернарда и раскрошил ее в воду. — А напоследок… дайте-ка сюда, сир Алексей.

Забулькала похлебка. «Эдесские войска» полились в тот же многострадальный кувшин.

— Благодарю. Крепче держите Эдессу, клянусь копьем! Видите? Вот они, наши войска! Целый кувшин! И этими вот объединенными силами мы вмажем сарацинам. По самые шальвары!

Ни отстраниться, ни зажмуриться румиец не успел. Кувшин с «наихристианнейшими войсками» обрушился на репку-Халеб. Репка, отскочив, треснула Летольда в лоб. Бурда из расколовшегося кувшина выплеснулась на белоснежные одеяния Алексея. Зашипела, зачадила полупогасшая лампа; сирийская ночь придвинулась к трапезничающим. С руганью вскочил румиец, пытаясь счистить с бархата неаппетитную жижу.

— Это уж слишком, мессир! — возопил он.

— Вы против моего плана?

— Нет, но…

— Прекрасно. Тогда, сир, желаю доброй ночи. Завтра выезжать, а вам ведь еще отдохнуть надо. Позвольте перед расставанием вручить вам тайные инструкции и деньги.

Алексей в бешенстве рванул меч из ножен. Хосе и Летольд повисли у него на плечах. Жослен насмешливо наблюдал за рыцарем. Руки его так и остались скрещены на груди.

— Интересно. Похоже, сир Алексей, вы не желаете победы нашим войскам.

— Мессир!! — простонал румиец. — О, если бы не моя вассальная клятва…

— …то вы бы съели меня с перцем, — докончил граф. — А нос зажали бы пальцами, чтобы вонь не мешала.

— Мерзавец! — Алексей рванулся. Рывок вышел неожиданным, и Хосе, не удержав, отпустил румийца. — Гореть мне в аду, вы…

Договорить не пришлось. Ночь за его спиной изорвалась оранжевым пламенем. Тут уж и Летольд отступил на шаг.

— Что за чертовщина?! — вскричал граф. — Вы стали чудотворцем, Алексей! Идемте же. Посмотрим, что случилось.

Далеко идти не пришлось. Крики доносились из черно-яростной степи, и от криков этих на лбу капелана выступили крупные капли пота.

— Церковь! Церковь горит!

Огненная башня рвалась ввысь. Языки пламени лизали небо — так казалось рыцарям. В свете пламени меркли звезды.

— К оружию! — взревел граф. — На мечи турок! Ах мерзавцы!

Ополоумевшие рыцари заметались, выхватывая клинки. Из суматохи выскочил незнакомый оруженосец, что-то проорал. Речей в реве пламени слышно не было, но граф догадался:

— Не турки? Само загорелось? — И бросился к огненному холму. — Ну так шевелись! В цепь, сучье отребье! Ведра передавай! Живо, живо, живо!

Суматоха, кутерьма — вот стихия Жослена. Миг — и он уж в центре событий: командует, распоряжается:

— Шатры! Шатры защищайте! А ну вместе! На-ва-ались!

Пожар в лагере — страшное бедствие. Прощелкаешь клювом, спать на голой земле придется. Отблески пламени играют на лицах. Шипение пара, ржание перепуганных лошадей. И запах дыма — едкий, тревожный. Как тогда, в Хартабрате. Боже, прошу тебя!..

Больше всех суетился маленький бестолковый диакон, похожий на кудлатого пса. Бороденка его уже тлела, прорехи дымились на сутане, но он не замечал этого.

— Божьим… божьим попущением одним, — бормотал диакон, едва не плача. — Всевышний да простит… во искупление!..

— Эй! — Жослен ухватил его за воротник. — Что ты там бормочешь, старый хрен? Куда храм божий дел? Просношал?

— Он же… в оправдание свое…

— Что?!

Зубы дьяка клацнули.

— Я не сделал никакого преступления! — заголосил он. — Ни против закона Иудейского, ни против храма!

Подоспели другие крестоносцы. Мало-помалу предыстория событий прояснилась.

Глупость человеческая, как известно, не зависит ни от национальности, ни от вероисповедания. Крестоносцы стояли в степи уже порядочно. За это время в хальфе и тростнике, устилающем полы импровизированной церкви, завелись блохи. Дракон правильно рассудил, что воин Христа не может одновременно почесываться и творить молитву, вот только выводы из этого сделал неправильные.

Когда он поджег выметенный тростник, чтобы сжечь его вместе с блохами, вспыхнула сухая трава, окружавшая шатер-храм. Всё церковное имущество, ризы и дароносицы, сгинуло в огне. Хорошо хоть, Господь смилостивился над рыцарями: могло и пол-лагеря выгореть.

В полном молчании крестоносцы разошлись по своим шатрам. Лишь отец Бертран не торопился уйти.

— Скажите, граф, — попросил он. — Именем Всевышнего, рассейте мое недоумение. Зачем вам понадобилось это представление с Алексеем? Он ведь теперь вас ненавидит.

Жослен улыбнулся краешком рта:

— Интересный вопрос, отче… Кого другого я послал бы к дьяволу. Но вам, как духовному лицу, отвечу. Проклятый румиец мне все глаза намозолил. Сам шпион, и морда у него паскудная. Пусть убирается.

— Воистину так, Алексей кичлив. Но приказ…

— Отец! Мне вовсе не нужно, чтобы он исполнил приказ. Я как раз обратного хочу.

И, резко оборвав разговор, Жослен пошел к своему шатру.

— Вы, отче, того… — неловко произнес Анри-Носач, неслышно подошедший сзади. — Не обижайтесь на графа.

— Я не в обиде, отрок. Но не кажется ли тебе, отрок, кхе-кхе!.. что господин твой… кхе-кхе… несколько загадочен?

— Вовсе нет, отец. — Мальчишка почесал затылок. Потом вздохнул, вытер нос и с интересом поглядел на свою ладонь. — Я вот как думаю… Мессиру графу и в самом деле не нужно, чтобы того… это… Ну Алексей приказ выполнил. Князь Антиохийский молод. А румиец того… обижен. Он так сделает, что антиохийцы Жослену войск ни в жисть не дадут. Только Боэмунд — мальчишка. Он же подвигов хочет! Как я, например. Когда Алексей уберется, он сам соберет войска, чтобы того… на Халеб двинуть.

— М-да… Это ты подслушал где или граф тебе рассказал?

— Что вы, отец! Я же всё время со светлостью. Того… Всё подмечаю. И книжка у меня есть! — Он достал зачитанный томик «Стратагем» Цезаря.

Со стороны шатров донесся зычный рев:

— Носа-ач! Морда тупорылая! Жопа безмозглая! Немедленно сюда!

— Простите, отче. Граф звать изволят.

И мальчишка дунул прочь, да так, что пятки засверкали.