"Заговор стервятников" - читать интересную книгу автора (Басманова Елена)

ГЛАВА 11

Когда доктор Коровкин вместе с Марией Николаевной Муромцевой покинул детективное бюро «Господин Икс», на улице уже стемнело. Что за проклятие — зима в северной столице! Бочка тьмы и ложка света…

Морозец ощутимо пощипывал щеки, пальцы ног в тесноватых ботинках задеревенели, не спасали даже шерстяные носки и галоши, по счастью, извозчика удалось заприметить быстро.

Всю дорогу доктор молчал. Он досадовал, что Софрон Ильич самовольно зачислил его в агенты сыскного бюро «Господина Икса». И сознавал, что, по сути, так оно и получалось: он не ходил, разумеется, по трущобам в поисках привидений, но, незаметно для себя, попал в полное подчинение к юной сыщице-бестужевке. Правда, он только что проявил твердость, граничащую с жестокостью, — наотрез отказался ехать вместе с Мурой на Роменскую, чтобы обследовать жилище ненормального Лузиньяка. Теперь, когда королевский отпрыск скрылся от своих недругов в ночлежке на Обводном, Софрон Ильич может без всяких помех заниматься расследованием, вынюхиванием, засадами, погонями и тому подобным. А с него, доктора Коровкина, довольно!

Доктору казалось, что его спутница чувствует его недовольство и обиду: совсем пала духом, сидит, как мышка, не решается заговорить. Ему и в голову не приходило, что молчала она совсем по другой причине. Мария Николаевна размышляла о предстоящем обеде, в ходе которого милому Климу Кирилловичу придется пережить пренеприятную минуту. Как он отнесется к известию о помолвке Брунгильды? Ведь когда-то, а может быть и сейчас, он был влюблен в ее старшую сестру.

— О, взгляните! — ненатурально оживленным тоном воскликнул доктор, радуясь, что нашел безобидный повод прервать затянувшееся, неловкое молчание. — Синий флаг!

Мура повернула голову — они проезжали мимо пожарной части. Как доктору удалось различить цвет флага в темноте? Если он прав, значит, власти оповещают население, что в ближайшие дни ожидаются сильные морозы.

Мура поежилась и потрясла беличьей муфточкой, в которой спрятала замерзшие руки.

— Вы уж извините Софрона Ильича, — попросила она жалобным голоском, — у него не было другого выхода.

Доктор смягчился.

— Я не сержусь. Но никак не могу взять в толк, при чем здесь Орлеанская девственница? Что, действительно в ее жизни есть какие-то загадки и тайны?

— Насколько я знаю, — равнодушно сказала Мура, — с Жанной все более или менее ясно. Правда, меня смущает, что в некоторых источниках ее называют Деборой.

— Дебора, Дебора… Что-то знакомое. — Клим Кириллович выпростал подбородок из поднятого мехового воротника и наклонился к девушке.

— Дебора — героиня библейская, — все так же безразлично пояснила Мура, — она отрезала волосы Самсону, и он потерял свою чудодейственную силу.

— Понятно. — Клим Кириллович отпрянул; легкое облачко пара, вылетавшее из румяных губок девушки, дразнило его обоняние ароматом свежего арбуза. Неизъяснимая нежность охватила все его существо, и, с трудом сдерживая охватившее его волнение, он пробормотал: — Да, возможно историки сравнивают Жанну с библейской воительницей, но Самсона погубила все-таки она, а не Далила.

— Они обе — воительницы, — вздохнула Мура, — а если Библия как исторический документ описывает под именем Деборы Жанну д'Арк?

— Вы все фантазируете, милая Маша. — Доктор с трудом сдерживал желание немедленно заключить неутомимую исследовательницу в объятья. — Тогда придется признать, что сама Библия написана после жизни Орлеанской девственницы. То есть после пятнадцатого века. А это — нонсенс.

Мура промолчала. В лиловатом свете мелькающих мимо фонарей личико Муры выглядело таким печальным, что Клим Кириллович после минутного молчания заговорил непроизвольно мягко и ласково:

— Конечно, каждое новое поколение ученых, в том числе и историков, находит новые идеи и высказывает неожиданные предположения. Но все-таки для этого должны быть хоть какие-то основания. Они у вас есть?

— Не знаю. — Легкое, благоухающее арбузом облачко снова коснулось лица Клима Кирилловича. — С одной стороны, историки утверждают, что пергамен не хранится более пятисот лет, а чаще только триста. Поэтому летописи и хроники постоянно переписываются. И наши, российские, тоже. А с другой стороны, я держала в руках Кодекс, найденный Тишендорфом, — листы пергамена мягкие, гибкие, будто сделаны недавно. А ведь Тишендорф утверждает, что этот Кодекс создан в четвертом веке! То есть что его пергамент сохранился шестнадцать столетий! Как же это может быть?

Найти объяснения доктору не удалось, как не удалось и заключить Муру в объятья, — сани остановились возле парадных дверей дома, в котором квартировало семейство Муромцевых.

Сердце Муры учащенно забилось: чуть поодаль к чугунной коновязной тумбе пристроился автомобиль с откинутым, несмотря на мороз, верхом, в котором сидели спиной к ним два человека. Они не обернулись, хотя наверняка слышали, как подъехали сани, и разглядеть автомобильных седоков не представилось возможности. До слуха Муры донеслись французские фразы.

Поднявшись на второй этаж, молодые люди с удовольствием окунулись в тепло профессорской квартиры. В просторной прихожей горничная Глафира с непривычной для нее суетливостью помогла им разоблачиться. Принимая пальто, Глаша делала многозначительные ужимки, кивала на дверь гостиной, подмигивала, а на вопросы, задаваемые вполголоса, отвечала беззвучным шевелением губ. Мура поспешила к себе в светелку, а Клим Кириллович, пригладив пышную волнистую шевелюру и тщательно расчесав светлые короткие усы, с недавних пор украсившие его верхнюю губу, направился в знакомую зеленую гостиную.

— Мы вас, можно сказать, заждались, — отрываясь от шахматной доски, приветствовал верного друга семьи профессор. Он встал и пожал руку доктору. — Вы вовремя. Прошу знакомиться: господин Шевальгин Дмитрий Львович, инженер, член Автомобильного клуба. Любезно согласился сыграть со мной партию в шахматы. И генерал, герой турецкой кампании, Эраст Петрович Фанфалькин.

Доктор, сразу обративший внимание на гостя, расположившегося поближе к Елизавете Викентьевне, получил возможность пристальней взглянуть на героя.

Генерал встал, но обмен рукопожатиями не состоялся: правая рука гостя была на перевязи.

— Прошу прощения, бандитская пуля, — моложавый генерал наклонил голову и щелкнул каблуками. Дежурная улыбка тронула уголки губ. — Фанфалькин, Эраст Петрович. Служу в Главном штабе.

— Вы ранены? — спросил доктор. — Давно ли? Рана обработана?

— Не извольте беспокоиться, — ответил генерал, — я к боли привык. Кроме того, у меня верные друзья. Вот господин Шевальгин прибыл со мной для моральной поддержки. Он у нас молчун, но инженер превосходный: в мастерской Автомобильного клуба решает самые сложные технические проблемы. Да и внизу, в автомобиле, остались мои, так сказать, денщики — техник Жильбер Марло и камердинер Баса. Он японец, одного оставлять на людях опасаюсь: сами понимаете, война с Японией произвела потрясение в человеческих умах.

Доктор вежливо слушал пространный монолог генерала. Он пытался сообразить, зачем, этот гость приглашен Муромцевыми к обеду и почему о нем ничего не сказала Мура? Весь день с ней провел, могла бы и предупредить.

Да и профессор… Утром вроде бы в шутку говорил о том, чтобы доктор разузнал у генеральши Зонберг что-нибудь о генерале Фанфалькине, и вот те раз — генерал, пренебрегая ранением, уже примчался в гости, беседует с Елизаветой Викентьевной.

— А где же Брунгильда Николаевна? — спросил он неожиданно для самого себя. — Разве она еще в консерватории?

Елизавета Викентьевна смущенно отвела взор.

— Должна быть с минуты на минуту. Ее и ждем. А как прошла манифестация?

Ответить доктор не успел, так как в гостиной появилась Мура. Мария Николаевна Муромцева, к удивлению доктора, успела переодеться в элегантное темно-синее платье, выгодно подчеркивавшее синеву ее глаз. Кроме того Мария Николаевна нацепила и украшения, что, по его мнению, было совсем лишним. Она протянула гостям ручку для поцелуя и уселась ближе к матери. Доктор обвел взглядом профессорское семейство. Как он сразу не обратил внимание на то, что и профессор сегодня надел фрак, и профессорская жена сменила обычные сережки на топазовые, и платье на ней необычное — темно-голубое, богато украшенное гипюром и прошивками. Да и генерал в парадной форме, блестит аксельбантами и орденскими крестами с мечами и без мечей, и Шевальгин во фрачной паре. Пожалуй, только вид самого Клима Кирилловича, его обычная визитка не соответствовали торжественности момента. Подозрение внушали и роскошные букеты свежайших роз, наполнявшие вазы на столиках: один из белых и розовых бутонов, из тех, что прилично дарить молоденьким девушкам, другой для дам — темно-бордовые, вполне распустившиеся цветы. Глупая мысль: «Не собирается ли Мария Николаевна замуж за генерала?» — мелькнула в голове Клима Кирилловича.

Естественно, с ответом о манифестации он замешкался, и Мура его опередила.

— В целом было все очень хорошо, — важно сказала девушка, стараясь держать спину прямо и умышленно замедляя речь. Мужчины не понимают, как действует на женскую душу платье, тем более изысканное, нарядное: меняется все, даже стиль речи! — Вся Дворцовая была запружена народом. Даже Государь выходил на балкон и раскланивался с подданными.

— А флаг-то вы принесли? Дворник из Глаши душу вымотал, — спросила Елизавета Викентьевна, она нервничала и терзала в руках кружевной платочек.

— Мы его потеряли, — величаво ответила Мария Николаевна.

— Как же так? — Елизавета Викентьевна с растерянным видом наблюдала за золочеными стрелками напольных часов, перешедших шестичасовой рубеж.

— Нечаянно, — нахмурилась Мура. — В толпе затесался преступник, он зарезал какого-то старика… Народ побежал, и мы тоже…

— О ужас! — воскликнула профессорская жена, отводя глаза от стрелок и тут же забыв и о времени, и о часах. — Я же говорила, что ныне опасно посещать места массового скопления народа. Даже патриотические манифестации. Убийцу поймали?

Клим Кириллович давно уже внимательно наблюдал за генералом, не понимая причину своего внутреннего беспокойства. Тем не менее счел нужным прийти Муре на помощь.

— Увы, где ж в такой толпе его выловишь? Да и бросились все врассыпную. Если б мы не побежали, нас растоптали бы.

— Клим Кириллович, не пугайте Елизавету Викентьевну, — подал голос от шахматной доски профессор, механически теребящий на манжете золотую запонку, — а то она решит, что и Брунгильда могла оказаться на площади.

— Нет, — возразила ему супруга, адресуя генералу натянутую улыбку, — моя дочь не такая безрассудная. Ее политика никогда не интересовала. Но как много развелось в столице бандитов!

— Вы совершенно правы, сударыня, — генерал галантно склонил голову, которую чрезвычайно красила седая прядь на фоне черной шевелюры. — Вот это-то и обидно. Особенно для боевого генерала. Если б я получил ранение на фронте, а то…

— Расскажите, Эраст Петрович, расскажите, — проникновенно попросила Мура. — Где вас ранили? Вчера это было или сегодня?

— За завтраком, дорогая Мария Николаевна, за завтраком, — зарокотал приятный баритон. — В ресторане «Семирамида». Заехал перекусить, а в это самое время туда наведалась банда. Представляете? Влетают три человека в черных костюмах и масках, наводят на приличную публику револьверы, требуют выложить деньги. — Генерал не удержался и скорчил очаровательной барышне испуганную гримасу. — А из-под масок топорщатся перья.

— Я бы со страху все выложила, — прошептала Мура. — Но вы, судя по ране, сопротивлялись?

Генерал расхохотался.

— Это не я, — сказал он, — это мой верный Баса, японец-камердинер. Он сидел под столом и впился в ногу налетчика зубами. Бандит взвыл, началась беспорядочная пальба, шальная пуля попала мне в плечо. Вот и все.

— А бандиты скрылись? — не отставала Мура, от любопытства переставшая говорить жеманно-протяжным голоском.

— Скрылись. Да и я сразу ушел. Договорился с приставом. Рана хоть и незначительная, но, сами понимаете… А один из посетителей так разъярился, что едва не побил ресторанщика. Требовал срочно вызвать следователя Вирхова.

— Господин Вирхов — превосходный мастер расследования, — машинально откликнулся из-за шахматной доски профессор. — Вероятно, посетитель имел дело с Вирховым ранее.

— Обворожительный молодой человек, знаете ли. Хотя несколько нервный, — сказал генерал с какой-то неясной для доктора интонацией и облизнул губы. — Ресторанщик обращался с ним весьма подобострастно: «Сию минуту позвоню, Илья Михайлович, сию минуту сделаю».

— Илья Михайлович? — Мура взметнула вверх соболиные брови. — Я знаю одного такого, который любит повторять, что Петербург город тесный. Это господин Холомков.

— О! — воскликнул генерал с неумеренной радостью. — Так вы с ним знакомы? Лелею надежду, что вскоре, пользуясь родственными связями, вы представите меня этому Адонису.

С каждой минутой доктор все менее понимал происходящее. Особенно неясным для него было, о каких родственных связях говорит генерал. И при чем здесь Холомков. Неужели и он сегодня здесь появится?

Напольные часы в гостиной отбили половину седьмого.

И едва мелодичный бой затих, из прихожей раздался звук дверного звонка.

— Наконец-то и Брунгильда! — воскликнула Елизавета Викентьевна, глядя с тревогой на генерала Фанфалькина.

— Явилась наша виновница торжества, — проворчал профессор, поднимаясь от шахматного столика, и пожимая руку молчаливому инженеру Шевальгину. — Предлагаю ничью.

Вскочил и генерал Фанфалькин. Он вытянулся, левой рукой одернул мундир и обратил взор к дверям. Лицо его побледнело. И доктор, решив, что, видимо, рана в плече все-таки дает о себе знать, поспешил подойти поближе к героическому страдальцу.

Встала со своего места и Мура.

Все слышали звонкие девичьи голоса и ожидали в каком-то непонятном оцепенении появления Брунгильды.

Она пожаловала не одна, а в сопровождении Сонечки Смирновой, с которой познакомилась на святках во время благотворительного концерта.

Оглядев застывшую композицию, Брунгильда остановила взор на бледном генерале.

— Я пришла, ваше превосходительство, чтобы выполнить взятые на себя обязательства.

— Я ни минуты не сомневался в вашем благородстве, — склонил голову генерал.

— Но обязуетесь ли и вы не препятствовать моему творческому самовыражению? — с затаенной тревогой вопросила златоволосая красавица.

— Непременно! — излишне торопливо заверил Фанфалькин. — Ваш раб навеки.

Только в этот момент доктор начал понимать, что генерал Фанфалькин явился для того, чтобы посвататься к старшей профессорской дочери. Но, к его удивлению, эта новость не слишком его обеспокоила. Гораздо большую тревогу вызывало у него другое. Именно в этот момент он понял, что ему кажется неприятным и необычным в статном герое Турецкой кампании.

Генерал Фанфалькин не источал никаких запахов! Ни мыла, ни одеколона, ни крема, ни зубного эликсира! Совсем никаких!