"Низший пилотаж" - читать интересную книгу автора (Ширянов Баян)БЫЧОК К ПРИХОДУ.Кровь накромана отличается от крови обычного человека тем, что в жилах торчка всегда отрицательное давление. Стоит попасть в вену ширового колючкой, на другом конце которой болтается движок, наполненный винтом, как кровяка, впустив предварительно хвостик контроля, дабы убедиться, что в баяне настоящий первитин, а не какая-то гадость типа барбитуры, моментально высасывает весь расствор досуха. – Прихо-од! – Орет вмазанный Чевеид Снатайко. – Бычок… – Шепчет приходующийся Чевеид Снатайко. Он закрыл глаза, чтобы девяносто процентов информации не мешали ему наполниться блаженной эйфорией. Он открыл рот, чтобы в него засунули горящую сигарету. Клочкед лихорадочно носится по камнате в поисках спичек. Его правая рука занята баяном, выдернутым из чевеидовской хэнды, в левой – коробок спичек, которые он ищет, в зубах – сигарета «Ява», фильтром наружу. Клочкеду до смерти хочется вмазаться, но варил-то Снатайко, а варщику – первый куб. А в случае Чевеида целых два. Но вмазавшийся для усиления прихода должен выкурить бычок, а желание приходующегося – закон, и Клочкед кружит между столом, на котором стоит пузырек винта, баяны, реактивы и прочие принадлежности винтоварни, и диваном, на котором валяется постанывающий Снатайко. – Бычок!… – Требует почти оприходовавшийся Чевеид Снатайко. Клочкед находит спички, поджигает фильтр. Теперь он бегает в противоположном направлении, разыскивая сигареты. Они находятся в кармане и Чевеид Снатайко, наконец, затягивается. – Го-о-о!… – Говорит он. Клуб дыма вырывается изо рта Чевеида Снатайко и слышится громкий вздох облегчения. Непонятно, кто же его испустил, то ли сам Чевеид Снатайко, то ли сам дым, радостный, что выпорхнул, наконец, из пропервитиненных легких. Глядящему на Чевеида Снатайко, который тащится как мокрый хуй по стекловате, Клочкеду тоже хочется курить. Заглянув в пачку, он убеждается, что осталось только три палки курятины и решает обождать до прихода. Сконцентрированный на своих внутренних ощущениях и переживаниях, Чевеид Снатайко выпускает одно за другим облака дыма. Его рубашка покрывается толстым слоем сигаретного пепла, на котором, как на лунной пыли остаются загадочные следы неведомых астронавтов, прилетевших из соседней галактики для изучения феномена первитиновой наркомании в среде хиппарей и прихиппованной интелигенции. Сквозь табачно-дымовую завесу, плавающую по комнате пластами разного цвета и плотности, словно следы геологических эпох, виднеется огонек сигареты, дошедший до пальцев Чевеида Снатайко. Невидимые инопланетяне, хрустя, взбираются на пепельные колбаски и ждут прохождения нервного импульса по синапсам руки. За ними наблюдает Клочкед. Он, хотя и невмазанный, но ловит огрызками своего биополя вал эманаций, испускаемых телом Чевеида Снатайко, которые настолько сильны, что могут вызывать галлюцинации эротического характера на расстоянии нескольких теневых лет. – Бля! Ебаный в рот! – Орет обжегшийся Чевеид Снатайко и трясет травмированной рукой, сшибая зазевавшихся невидимых пришельцев и поднимая в воздух весь осевший на него пепел. – Во, бля, поебень! – Рассматривает он указательный и средний пальцы, на которых пока ничего не видно, кроме легкой красноты, которая вскоре превратится в два аккуратных болючих пузырика. – Ни хуя себе, приходнулся… – Жалуется он Клочкеду, который взирает на него скорее с нетерпением, чем с сочувствием. – Видать, тебе самосадом вмазываться придется… – Размышляет вслух Чевеид Снатайко, и эти рассуждения Клочкеду не по душе. Пронизывая задымленное пространство, резво съебывает невидимый инопланетный корабль, оставив погибшими половину экипажа. – Но приход – за всю хуйню!… – Утешительно произносит Чевеид Снатайко и, видя угрюмое абстяжное грызло Клочкеда, добавляет: – Впрочем, винт такой заебатый, что тебе сняться и полторашки хватит… Глаза Клочкеда, красные от марафонского недосыпа и абстяги становятся ярко-бордовыми и светящимися. Их лучи разрезают сигаретную завесу и упираются в лоб Чевеида Снатайко. Лоб начинает дымиться и плавиться, мгновение – и мозги Чевеида Снатайко вскипают и брызжут изо всех отверствий чевееид снатайковской головы. – Да проебись ты злоебучим проебом со своим полкубом, чудище залупоглазое, охуевающее от своей невхуйственной невъебенности! Задроченная залупа самоебущего кастрированного пидора! Пиздолижущее полухуие, припухшее для случки с дырявыми гондонами говноссущего непроблядского мудотряса!… – Нежно говорит Клочкед. Он еще долго мог бы перечислять многоэтажные эпитеты и звания Чевеида Снатайко, но последний, успев соскрести мозги с различных поверхностей и запихать их обратно, приирительно рявкает: – Да втрескаю я тебя, мудака! Тебе двушку? Давай двушкой! Или два с полтиной? Чо, говна жалко, что ли? – Не… – На лице Клочкеда начинают, лихорадочно извиваясь, ползать мысли, оставляя за собой слизистые следы на немытой коже, – Два с половиной многовато… Давай два с четвертью… – А может тебе еще и залупу на воротник? Как «заебешься» пишется? С мягким знаком, или без? – Ду хуй тебе во все твое поганое грызло! Ломаешься, бля, как целка! «Да» – да, «нет» – нет. Хули кота за яйца тянешь? Дружески беседуя таким образом, Чевеид Снатайко и Клочкед готовились к инъекции. В пятикубовый баян было выбрано два с третью квадрата винта, который разбавили кипячонкой до четырех кубов. Из гаража извлечена струнка – целка-четверка и насажена на канюлю широчного агрегата. Вскоре иголка, угнездившись в венярке Клочкеда, дала контроль, и Чевеид Снатайко помог клочкедовской крови скушать винт. – Прихо-од!… – Орет втюханный Клочкед. Вмазанный Чевеид Снатайко умиляется этому возгласу и знает, что последует за ним. И когда из клочкедовской глотки вылетает: – Бычо-ок… Желаемое тут же препровождается в рот страждущего. Акт курения Клочкеда разительно отличается от акта курения Чевеида Снатайко. Клочкед затягивается глубоко и долго держит внутри себя вкусный горьковатый дым, так, что выдох его чист и прозрачен. Это наркотическая медитация. Постижение непонятного факта: почему же, когда смолишь, приход сильнее, чем без сигареты? Может, ответ такой: гнусная моноаминоксидаза, фермент, окисляющий первитин во всякую поебень, нуждается в кислороде. А углекислый газ и никотин, насыщающие кровь из табачного дыма, не дают ей развернуться во всю силу… Или так: винт образукт клатрат с никотином, который гораздо более устойчив к окислению, чем винт-гидрохлорид. Хотя… Внутренние силы организма начинают бороться с табачным дымом, и шурупчик пользуется этим моментом чтобы сделать приход круче… А если… Энергия курения вращается в ту же сторону, что и энергия винта. Они сталкиваются и усиливают друг друга, а все их враги, плавающие в кровяке, из-за этого не могут к ним подступиться. «Но, – Решает Клочкед, – Все это однохуйственно и эквипенисуально. Главное – еетсь эффект и на кой хуй копаться, выискивая его причины. Главное – пользовать его!…» Кровь бурлит в перфорированных веняках Клочкеда. Это бурление наполняет его силой, за которую потом придется расплачиваться, но Клочкеду это до пизды-дверцы. Эта сила распирает клочкедовское тело, ища то ли применения, то ли выхода наружу. Он открывает глаза и видит перед собой лежащий на кушетке баян. Клочкед протягивает к нему вооброжаемые руки и пытается поднять. Сила мысли его такова, что кажется, будто баян вот-вот оторвется от насиженного места и взовьется к потолку. Но чего-то не хватает, и шприц пока остается на месте. Но Клочкед не оставляет это дело. Попытки следуют одна за другой… Этим-то он и будет заниматься всю ночь… |
||
|